Объяснение с матерью выливается в чистый кошмар.
По окончании срока Дэзик обращается за разрешением на выезд из страны, которое Карпотцев устраивает ему мгновенно. На этот раз дело обходится без прогулок в парке — они даже не встречаются. Это в прошлом — теперь Дэзику западло находиться в компании полковника КГБ — вдруг увидят. И свернут, как цыплятам, шеи всем членам Двух Крестов. Поэтому инструкции теперь Дэз получает через оставленные в тайниках послания, и инструкции весьма четкие: отправляйся и богатей, отправляйся и кради. Деньги будешь пересылать таким-то и таким-то образом.
За дело.
Мать глядит, как Дэзик пакует нехитрые свои пожитки.
Она плачет, она криком кричит, воет, стонет и скулит, прижимаясь к нему.
— Ты же говорил, что возьмешь меня с собой!
— Сейчас не могу. Потом.
— Почему не сейчас?
Он не может ей сказать, что он, дав клятву, вступил в Два Креста. Что его убьют, если он преступит закон. Или если раскроется его обман. Что он, так или иначе, погибнет и с ним погибнет его американская мечта.
И он только твердит:
— Не сейчас.
— Просто ты не любишь меня!
— Я тебя люблю.
Она приникает к нему, прижимается всем телом.
— Как ты можешь меня бросить!
— Я пришлю тебе вызов.
— Врешь!
— Пришлю обязательно.
— Врешь! Тварь неблагодарная!
Она кидается на диван и рыдает. Не хочет взглянуть на него даже на прощание. Последнее воспоминание о ней — белая шея на маленькой черной подушечке.
А потом — сразу же — пальмы.
Дэзик видит их еще из самолета, идущего на снижение в международном аэропорту Лос-Анджелеса, и думает: «Вот и все!»
Калифорния.
Выйдя из терминала, он ступает на раскаленный бетон тротуара и спешит к телефонной будке. У него номер телефона Тива Лернера, их американского бригадира Западного побережья — вот она, выгода членства в Двух Крестах. Имеются и рекомендательные письма, так что уже через двадцать пять минут он вылезает из такси возле дома Лернера в Ферфаксе, Лос-Анджелес.
Лернер усаживает Дэзика в дешевой безвкусной гостиной своего дешевого безвкусного дома и за стопкой водки объясняет, что организация здесь строится так же, как и на родине: пахану подчиняются четыре бригады, руководимые бригадирами. Бригады делятся на звенья, специализирующиеся на разного рода мошенничестве — махинациях с кредитами, вымогательстве, подлогах, аферах и простом воровстве. Кроме бригад в подчинении у пахана находятся воры в законе, помогающие ему править, и особое ударное подразделение самых крепких парней — бойцов.
— Ты начнешь с самого низа, — объявляет Лернер, — и пробьешься наверх. Как это делают в Америке.
— Разумеется, — говорит Дэзик.
— Я твой бригадир, — говорит Лернер. — И посылаю тебя в звено Трачева.
— А чем там занимаются?
— Воровством, — говорит Лернер. — Ты будешь воровать. Половину вырученных денег станешь отдавать Трачеву. Десять процентов идет в общак.
Русские в этом смысле похожи на мормонов: как и они, взимают десятину. Десять процентов от всех барышей идет в общак, из которого пахан черпает на разного рода взятки и платежи. Строго говоря, общак — не собственность пахана, он принадлежит банде и служит ее безопасности и благополучию. Общак существует для того, чтобы подкупать полицейских, адвокатов, судей и политиков — всех, кого бывает необходимо умасливать. Общак — это неприкосновенный запас, святая святых, потому что без него невозможны ни безопасность, ни материальное благополучие банды. Без него банду можно уподобить утлому суденышку без спасательных плотов, брошенному в штормовое море.
Поэтому отстегивать положенное в общак Дэзик не против, но вот что касается пятидесяти процентов Трачеву — это мы еще посмотрим. Дэзик знает, что порядочный кусок пирога идет Лернеру, а через него — пахану и что там-то и крутятся настоящие деньги. Вопреки Рональду Рейгану, деньги текут не вниз, а вверх, куда Дэзик всей душой и стремится.
— Кто же наш пахан? — спрашивает он. Лернер улыбается.
— Тебе этого знать не надо.
Дэзик кивает, а сам при этом думает: Я и без тебя это знаю, надутый обсос. Полковник Карпотцев — другой надутый обсос — провел соответствующие розыски: здешний пахан — Натан Шакалин, эмигрант первой волны.
Дэзик знакомился с его уголовным делом, где были и фото Шакалина, и полный его послужной список — перечень всех его преступлений.
Лернер со смехом говорит:
— Может быть, ты станешь бригадиром и тогда познакомишься с нашим паханом.
И будет это так скоро, как тебе и не снилось, думает Дэзик.
Итак, ему предоставляется шанс.
На следующий же день он должен приступить к работе в качестве водителя одного из многочисленных лернеровских лимузинов и начать курсировать между аэропортом и городом.
Дэзик удивляется:
— Постой-ка, разве я не давал клятвы никогда не зарабатывать денег честным трудом?
На что Лернер лишь отвечает:
— Вставай с горшка, младенец.
Работа, оказывается, состоит в том, чтобы стараться по дороге в аэропорт разговорить нанявших лимузин бизнесменов и выведывать у каждого, женат он или холост, а может, в разводе, и если есть у него семья, какой у его домашних распорядок дня. Затем водителю следует застолбить за собой обратный рейс: «Когда вы возвращаетесь, мистер? Могу отвезти вас домой. Буду как штык. Не успеете сойти с трапа, а я уж тут как тут. С гарантией!» Так он узнаёт и адрес бизнесмена, и время, когда дом его бывает пуст, и передает эту информацию одному из «шестерок» Лернера, после чего, как пить дать, дом бизнесмена будет ограблен.
А Дэзику перепадет некий куш — часть добычи.
Дэзик занимается этим месяц-другой, понимая, что жалкий его куш от какой-нибудь мелкой кражи со взломом не только никак не подрывает американскую экономику, но и не делает богатым его самого, и он уламывает Лернера разрешить ему заняться угоном машин. День он проводит за баранкой, курсируя в аэропорт и обратно, ночами же угоняет «мерсы» и «бумеры». После нескольких лет такой работы он вступает в долю с Лернером и приобретает свое собственное дело — разбирает на части «мерсы» и «бумеры» и переправляет в Россию, где КГБ обеспечивает их сбыт и крышует его.
Занятие это начинает приносить Дэзику неплохие деньги, но по-настоящему его талант проявляется, когда ему приходит в голову, что одну и ту же машину можно продать дважды: один раз на запасные части, а второй — в страховую компанию. Надо только обговорить условия угона с владельцем, задолжавшим по кредитным взносам. Тогда владелец оставляет машину возле какого-нибудь увеселительного заведения, стадиона или концертного зала, и, когда он выходит оттуда — здрасте пожалуйста! — машины как не бывало. Через несколько часов она уже разобрана на винтики. Через несколько дней переправлена за границу. С владельца теперь взятки гладки: он свободен, как птичка, от всяких взносов. А Дэзик получает свою долю от страхового возмещения плюс деньги от продажи запасных частей.
Он отстегивает Трачеву, тот — Лернеру, последний же — уже Шакалину.
Дэзик вносит кругленькую сумму и как вознаграждение получает под свое командование звено лернеровской бригады, что для Трачева — нож острый. Но это только начало.
Потому что от угона машин прямой путь к их инсценированным авариям.
Страховое дело как таковое Дэзик теперь именует Дойной коровой, которую остается только доить, доить и доить.
И сколько же сосцов на ее вымени!
Дэзик становится главным режиссером инсценированных аварий.
Жизнь учит его, что на ушибах и травмах мягких тканей можно заработать твердую валюту, если использовать поддельные медицинские счета и страховки от несчастных случаев. Учит, с какой легкостью можно подкупить доктора, костоправа, адвоката, судью. Он сосет Дойную корову через сосцы рабочих союзов, компенсаций за травму и инвалидность («У тебя страховка-то есть, приятель?»), по счетам от докторов, физиотерапевтов, медицинских консультантов и мозольных операторов.
Медики выставляют счета страховым компаниям, а затем отстегивают Дэзику.
И вскоре Дэзик делает следующий логический ход.
Он открывает для себя более выгодную возможность делать деньги: без лечения, консультаций и прочих медицинских заморочек. Надо только, чтобы доктор подписал соответствующие документы. Медики выставляют счета страховой компании и отстегивают Дэзику наличными даже больше.
Дэзик, в свою очередь, отстегивает Лернеру, который отстегивает Шакалину. Дэзик увеличивает выплаты Карпотцеву, так что в результате и КГБ перепадают кое-какие сливки. За все это отстегивание Дэзик получает звание и довольствие майора КГБ (присужденные ему заочно), и временно это его вполне устраивает.
В перспективе же у него другие планы. Ведь теперь, когда он верховодит в двух звеньях — угонщиков и страховых мошенников, — он приносит неплохой доход. Но сколько бы он ни отсылал на родину, им все мало. Оставаясь в стране, экономика которой катится вниз как снежный ком, Карпотцев не устает бомбардировать его посланиями, требуя все больше, больше, больше. Похоже, им там, в КГБ, даже на скрепки не хватает, поэтому их обоих, Дэза, равно как и Карпотцева, тяготит необходимость делиться с Лернером, не говоря уж о Шакалине.
Карпотцев буквально берет его за жабры, и у Дэзика зреет новый план.
Но Лернеру он о нем не говорит.
Дэз серьезно рискует, потому что план этот — выйти за пределы Двух Крестов и наладить связь с армянами. Армянская мафия очень сильна в Калифорнии. Она прибрала к рукам Голливуд и Глендейл, она трясет армянских торговцев и жадных до кредитов армянских иммигрантов, она заставляет законопослушных армян обворовывать собственные лавки и требовать страховых выплат.
Дэзик держит руку на пульсе и потому слышит истории об армянских коврах, продаваемых раз по пять-шесть, а то и семь, что случается повсеместно во всех западных штатах.
Чутье подсказывает ему, что армяне — талантливые страховые мошенники.
И он организует встречу, на которой произносит речь, смысл которой сводится к следующему: зачем нам горбатиться со всякой мелочовкой — кусочек здесь, кусочек там, здесь машина, там ковер, здесь шажок, там шажок? Если мы станем работать сообща, мы сможем грести деньги лопатами. И поймать за хвост Удачу.
Они с Кэззи Азмекяном сидят на открытой террасе ресторана на бульваре Сансет и беседуют по-русски. Дэзик приходит на встречу один. Если Азмекян, вместо того чтобы завести с ним дела, предпочтет его замочить, Дэзик ничего не сможет поделать, и оба они это понимают, но Азмекян понимает также и то, что этот молодой еврей — парень перспективный и хочет играть по-крупному. Кэз попивает свой кофе и, глядя на этого новичка, прикидывает, схватить ли его за шкирку и передать Лернеру, либо просто убить, либо все же выслушать за соответствующую мзду.
— Так что же у тебя на уме? — спрашивает Азмекян.
Поджог.
Вот что на уме у Дэзика.
Купить склад, набить его излишками-неликвидами, поджечь и забрать страховку.
В ответ он слышит унылое, без всякого воодушевления: «Старо! Известно!» — и Азмекян всерьез подумывает его убрать, только вот не стоило бы сейчас начинать с евреями войну. В плане этого недоросля есть один существенный недостаток: выгода будет чисто символической, так как по товарам, не включенным в опись, страховая компания не заплатит, а заплатит лишь за строение, да и с этим-то придется попотеть.
И Азмекян подзывает официанта:
— Счет, пожалуйста.
А в это время Дэзик начинает объяснять, в чем соль его плана и почему он остановился на этом старом и всем известном мошенничестве со страховкой.
— Мы организуем сеть инвестиционных компаний, — говорит Дэзик. — Зарегистрируем их на других людей, чтоб запутать след. Моя компания покупает дешевый склад. Ты перекупаешь его подороже. Еще одна из моих компаний покупает ее уже у тебя. И так далее, пока цена строения не возрастет. Тогда ты набиваешь склад излишками, устраиваешь пожар, и мы делим барыши, полученные за излишки и за строение.
— Еще кофе, — бросает Азмекян официанту и затем говорит Дэзику: — А почему ты ко мне пришел? Почему не к своим?
— Очень уж там тесно все связаны, — говорит Дэзик. — Легко попасться. А к тому же я не хочу обращаться к своим. Я хочу это сделать и поставить их перед фактом. И сделать не в Лос-Анджелесе, а еще где-нибудь, — объясняет Дэзик. — Мы застолбим новый участок и посеем пожар вне поля влияния наших контор. Там, где у нас нет ни знакомств, ни связей, где нас не выследят. И все будет шито-крыто.
Азмекян принимает план.
Они с Дэзиком основывают подставные компании и готовятся начать дело.
Для начала они покупают склад в Атласе, Вашингтон.
Но на их скоростной магистрали тут же обнаруживаются выбоины и ухабы: на пожаре погибает сторож, а после выясняется, что есть и свидетель, суд объявляет это поджогом, и страховая компания отказывается платить.
Но потом выбоины заделывают, дорогу сглаживают, Кэззи Азмекян нежданно-негаданно получает дополнительную выплату по иску о ненадежности компании, и теперь, зная о возможных подводных камнях, они уже не повторят прежних ошибок.
И Дэзик получает кругленькие двести тысяч долларов.
Из которых ничего не дает Лернеру.
Лернер узнает об этом — Дэзик сам делает так, чтобы он узнал, — и поднимает вой: «Где моя доля, черт тебя дери?»
А Дэзик сует ему в нос уложения Воровского закона.
— Если тебя обидели, — напоминает он Лернеру, — то собери сход. Вынеси все на суд пахана.
Лернер выпустил бы из него кишки тут же, не сходя с места. Но это дерьмо собачье Валешин как-никак зовется его братом, так что заслуживает снисхождения. И Лернер предстает перед паханом и другими бригадирами.
Подымает перед Натаном Шакалиным поросячий визг: Валешин предал Организацию! Валешин переметнулся к армянам. Валешин действует втихаря и в одиночку. И самое главное — Валешин сорвал куш, а мне — кукиш с маслом.
Шакалин слушает с глубокомысленной миной на морщинистой физиономии, кивает седой головой, а затем изрекает: конечно, Лернер — заслуженный и всеми уважаемый член Организации, бла, бла, бла… но этот сопляк Валешин явно талантлив — вот ведь сколько денег огреб, так что оставьте мальца в покое, пусть работает и процветает.
И вообще он намерен сделать Валешина бригадиром.
Лернер чуть не лопается с досады. Он просто уничтожен. Совершенно ясно, что Валешин его обскакал и в обход его передал кучу денег непосредственно Шакалину, тем самым обеспечив себе скачок в карьере. Что не годится. Действовать надо постепенно и никого не обделяя. Нельзя вынимать камни из пирамиды.
Лернер так взбешен, что даже подумывает о том, не пришить ли самого Шакалина. Но этот старый хрен сидит с двумя бойцами, только-только из России, а про этих новых говорят, что они парни жесткие.
И горазды «рубить фарш».
Вот Лернер и не спешит, выжидает, и к нему приводят Дэзика, и Лернер дает ему свое отеческое благословение, и они целуются и заключают друг друга в объятия и распивают бутылочку за вечную дружбу и процветание обоих.
Ну, что касается дружбы, это, конечно, ерунда, но вот процветание…
Дэзик получает в свое распоряжение бригаду, и деньги отныне текут рекой.
Они катятся к нему, как волны на побережье.
А ему все мало.
Дэзик хочет большего.
И чего-то другого.
Он живет в Ферфаксе, в самом средоточии эмиграции; похоже на Ленинград, только с пальмами. Дэзик здесь говорит по-русски, работает сообща с русскими, ест среди русских, спит среди русских.
Он делает деньги и почти все отдает русским — Шакалину и Карпотцеву, так что они вполне довольны, но сам Дэзик все думает, когда же он увидит райские кущи?
Он парень начитанный и знает историю.
Ирландцы, итальянцы, евреи…
Деды — гангстеры. А внуки — адвокаты.
А также банкиры, политики, судьи.
И бизнесмены.
Метаморфоза эта совершается в трех поколениях, но Дэзика не устраивает длительность процесса.
Может быть, хватит и одного поколения?
Почему нет?
Если из секретного агента он мог превратиться в зэка, а потом водить лимузин, угонять машины, быть хозяином мастерской, где эти машины разбирают на запчасти, мухлевать со страховками, а после стать бригадиром, и все это за какие-нибудь четыре неполных года, то почему не по плечу ему за столь же короткий срок стать законопослушным бизнесменом?
Ведь он же в стране больших возможностей.
В подвижном и зыбком, как облако, краю, где человек может создавать и пересоздавать себя сам. Может сжечь страницы своей биографии, оставив пепел позади, и тогда его прошлое исчезнет, испарится, уйдет в синеву калифорнийского неба как струйка дыма.
Дэзик знает, как это сделать.
Решение тут рядом. Решение простое и прекрасное в своей простоте. На нем зиждется все в Калифорнии, и это именно то, что ему требуется. А требуется ему свобода, требуется элегантность, стиль, он не хочет больше знаться с мрачным скопищем своих товарищей эмигрантов, тупых и ограниченных, его удручает их унылая одинаковость, бескрылость их жизни.
Он желает стать Ники.
И ищет такую возможность. Найти ее не составляет труда. Возможность эта бросается в глаза, она так явственна, что даже идиот ее заметит.
Сладкий тяжелый плод, спелая груша, которая сама так и падает тебе в руки.
Недвижимость.
Каждый дурак понимает, что недвижимость в Калифорнии 80-х — это поистине золотая жила. Вкладывай деньги в недвижимость и следи за их оборотом, а оборачиваются они иной раз буквально за одну ночь. Варьируй долгосрочные вложения: вкладывай их в строительство многоквартирных домов, корпусов кондоминиумов. Для увеличения доходности используй некоторые навыки своей прошлой жизни — иногда можно и словчить, взять материал подешевле, построить что-то на скорую руку, схалтурить. Вряд ли тебя схватят за руку или даже обратят внимание: в наши дни все спешат, не оглянутся. Возводи дома, продавай, получай денежки, вкладывай их в новое предприятие.
Его дела с недвижимостью идут так хорошо, что это развязывает ему руки и дает еще большую свободу действий. Он покидает тесное эмигрантское сообщество в Лос-Анджелесе и переезжает южнее, на Золотой Берег. Где он может воссоздать себя заново, уже как Ники Вэйл.
Дэзик меняет имя и фамилию. Дэзик Валешин — и не выговоришь. Нелепо выглядит на финансовых документах. И клиентам трудно запоминать, когда имеется хороший проект и надо обзвонить по телефону возможных инвесторов.
Звоните мне, говорит Дэзик.
И зовите меня просто Ники.
Это еще одно нарушение их кодекса, но Ники говорит, что не выходит из организации, что он просто обживается здесь, натурализуется, переносит дела на золотоносное побережье. Поближе к деньгам. Туда, где есть нетронутая территория, целина, и можно развернуться. Где, подумать только, люди разыгрывают в лотерею право построить дом в новом комплексе.
Спешить не вредно, вспоминает Ники.
И он скупает участки и возводит дома.
Без удержу берет кредиты, но какая разница?
Все равно рынок растет куда быстрее, чем долг.
И Ники процветает.
Новый дом, новая одежда, новый стиль, новая личность.
Ники Вэйл — делец на рынке недвижимости.
Еще одно нарушение законов организации — ведь черным по белому сказано, что делать деньги законным путем недопустимо, разве не так? Ясное и определенное «нет». Исключено. И некоторые из подручных Дэзика ворчат по поводу этого нарушения. Он велит им заткнуться: делаешь деньги и молчи, будь счастлив уже этим. Лернер видит, чем он занимается, и спешит к Шакалину донести на Дэзика, сообщить Старику, что Дэзик заделался американцем и плевать хотел на Воровской закон.
Шакалин соглашается с ним.
Слишком уж он ослабил вожжи.
Два Креста могут развалиться на части, рухнуть, подобно Советскому Союзу.
Пора устроить показательный суд над Ники Вэйлом.