Ожидая, пока взойдет луна, Джонсон решил скрутить себе сигарету. Он сел, глядя вниз на Расколотый камень, и подумал, что на этот-то раз Бобби Зет попался со всеми потрохами.

Джонсон в общем-то расслабился. Начать с того, что Брайану стало скучно и он отправился домой, а это чертовски хорошо, потому что Джонсон считал, что в бою от Брайана будет больше заморочек, чем пользы. И потом, Джонсону казалось, что его уже достал весь этот бред насчет «взять живым».

Если вдуматься, его вообще достал весь этот бред насчет Брайана.

Джонсон сорок лет жизни провел, занимаясь настоящим ранчерством. А чтобы быть ранчеро в бескрайней пустыне, требуется редкостное умение: гонять скот по разбросанным далеко друг от друга участкам, покрытым скудной растительностью, пока эти тупые зверюги не нагуляют достаточно жирка, чтобы их можно было продать и выручить денег, иначе ненасытные банкиры не отступятся от ранчо. Сорок лет он проделывал этот трюк; он так и не разбогател, но ему хватало на бобы, кофе, табак и виски. У него была земля, и скот, и, черт побери, самоуважение, а потом власти вышибли фермеров-ранчеров с федеральной земли. Они запретили пасти скот под предлогом, что он-де «уничтожает первозданную растительность пустыни», и это подрубило под корень мелких фермеров вроде Джонсона.

Банкиры налетели на него как мухи на дерьмо.

Забрали ранчо и все имущество, оставив Джонсону только лошадь, чтобы было на чем уехать.

И в конце концов он продался этому жирному педику на его так называемое ранчо.

Ранчо, мать вашу за ногу!

Джонсон закончил свертывать косяк, закурил и после первой затяжки, которая всегда расслабляет, подумал: нам придется просто-напросто сопровождать старину Бобби, пока не сумеем его сцапать.

А мальчишка… Да, кстати.

Рохас сидел рядом точно злобный старый пес.

Джонсон и Рохасу свернул сигарету, передал ему. Дал прикурить и сказал:

– Подождем луны…

Рохас ничего не ответил.

Рохас вообще не мастак в том, что касается говорильни. Когда он трезвый, у него по части словесного департамента большие пробелы. Да я и не сказал ничего такого, на что надо бы откликаться, решил Джонсон, стараясь быть объективным.

К тому же Рохас злился. Сидя рядом с человеком, Джонсон всегда чувствовал, если человек весь кипит. И он индейца особенно не винил. Рохас весь день выслеживал мужчину и мальчишку, а потом босс прислал какого-то недоноска на самолетике и провалил к чертям все дело.

Рохас наверняка считал: нечего было заниматься фигней – белые должны были разрешить ему догнать беглецов и прикончить.

Для этого-то и обращаются к Рохасу.

А иначе – какая от него польза? Никакой, кроме вечной мороки, – то выкупать его из тюрьмы, то платить залог в суде.

Рохас – просто ходячая опасность для себя и для других, черт бы его подрал.

– Знаешь, – обратился к индейцу Джонсон, – я тут пораскинул мозгами: может, нам и нет нужды брать этого парня живым. Если выпадет возможность, кончай с ним – и все дела.

Но Джонсон даже не подозревал, насколько разозлен Рохас.

Он понял это, когда Рохас произнес:

– Я возьму его живым.

– Нет, правда, тебе же не…

Рохас поднял свой большой нож, повертел блеснувшим в свете звезд лезвием и пояснил:

– Я его втыкаю человеку в шею, и человек больше ничего не чувствует.

«Чтоб мне лопнуть», – подивился Джонсон.

– Человек живой, – продолжил Рохас, – но даже если он обделается, то этого не заметит.

– Старый индейский трюк?

– Сдается мне, в таком вот виде мы и доставим Бобби Зета к дону Уэртеро, – сказал Рохас. – Сдается мне, дон Уэртеро обрадуется.

– Думаю, да.

– И я думаю, – откликнулся Рохас.

Джонсон наблюдал, как под сиянием восходящей луны равнина Апаха превращается в серебристую чашу.

– Короче, делай что хочешь, – бросил Джонсон. – Я-то скажу ребятам войти и стрелять. Якобы чтобы ранить, понятное дело. Если ты достанешь Бобби раньше, чем пуля, считай – тебе повезло.

– «Повезло», – презрительно уронил Рохас. – Мне-то ни к чему самолет, чтобы лететь.

Что он, черт побери, имеет в виду? Какую-нибудь мистическую индейскую хренотень, наверное. Они это любят – превращаться в орлов, койотов, барсуков, зайцев и прочую живность.

По крайней мере, когда они под мескалином.

– В общем, если ты его сможешь взять живьем… – Джонсон несколько мгновений помолчал, прежде чем решился перейти к по-настоящему интересующему его вопросу. – А вот мальчишка…

Рохас, паскудный сукин сын, выжидал. Хотел вынудить Джонсона договорить до конца.

Но Джонсон был упорнее, чем индеец. Он просто посасывал косяк и смотрел, как поднимается луна.

Наконец Рохас засмеялся.

– Мальчишка, – повторил он и провел ножом перед горлом. – Хочешь голову мальчишки?

Джонсон чувствовал, что Рохас над ним издевается.

– Вряд ли это нужно, – ответил он.

Взял бинокль ночного видения и посмотрел вниз, на равнину, где его ребята занимали позиции вокруг Расколотого камня.

Погодим еще с полчасика, и пора будет кончать дело.