Хотя Пол и решил поговорить в тот вечер с Иленой об усыновлении Джинджера, такой возможности ему не представилось. Приехав в квартиру невесты, он обнаружил там месье Жюстена с несколькими коллегами из посольства. Пол подумал, что они просто зашли ненадолго что-нибудь выпить, и был определенно раздражен, узнав, что они приглашены на ужин. Он настроился на тихий вечер и интимный ужин с Иленой, но вместо этого был втянут в дискуссию, посвященную студенческим беспорядкам в Париже.

Когда Илена пошла в спальню за носовым платком, Пол оставил месье Жюстена с друзьями за их шумным спором и поспешил за своей невестой. Он закрыл дверь спальни и подошел к ней, потом положил руки ей на талию.

— Почему гости, Илена, мы же собирались провести вечер вдвоем? — Его раздраженный взгляд изучал ее лицо, и тут он заметил, что она бледна и напряжена. — Ты выглядишь так, словно спокойный вечер тебе не повредил бы. Плохо спала?

— Не очень хорошо. — Она прижалась к нему лбом. — О, cheri, как бы я хотела, чтобы уже был октябрь.

— Хотела бы? — Его руки притянули ее ближе. — Ну, тогда нам не обязательно ждать до октября, моя дорогая. Большая пышная свадьба была твоей затеей, но, ты знаешь, меня устроило бы что-то более спокойное и скромное.

Она беспокойно зашевелилась в его объятиях.

— Пол, ты должен понять. Отец Нади все эти годы был и для меня настоящим отцом, я очень привязана к нему. Но он сентиментальный человек, немного старомодный, как мне кажется, и он хочет для меня того же, что и для Нади. Он говорил, что маман так гордилась бы, видя меня в день свадьбы в очаровательном белом платье, окруженную моими друзьями. Они с отцом бежали, чтобы пожениться, и их брак никогда не был счастливым. Она умерла, рожая меня… — Илена вздохнула, потом посмотрела Полу в глаза, ресницы затрепетали над бирюзово-голубыми глазами, губки надулись, как у огорченного ребенка. — Я… я стараюсь сделать людям приятное. Правда стараюсь, Пол, — чуть ли не заскулила она.

Она слегка дрожала в своем золотом шелке, облегавшем гибкий стебель ее тела, и Пол был донельзя растроган. Он взял ее рукой за подбородок, но, когда попытался заглянуть в глаза, она обвила его за шею руками и потянула к себе.

— Поцелуй меня, — прошептала она, прижимаясь к нему.

Их губы соприкоснулись. Он ощутил, как напряглось, а потом страстно подалось ее тело, и они целовались чуть ли не с отчаянием, словно каждый хотел о чем-то забыть. Илена застонала, потому что Пол нечаянно слишком сильно сжал ее в объятиях. Наконец он разомкнул руки и отпустил ее.

— Тебе пора вернуться к гостям. — Он криво усмехнулся и стер с губ ее ярко-красную помаду. — Какого черта ты пригласила их, Илена? Я думал, сегодня мы с тобой будем наслаждаться одиночеством.

— Может быть, они уйдет пораньше. — Она обещающе улыбнулась. — Теперь иди и сделай мне коктейль, ми-и-илый. Ты снял с меня почти всю помаду, и мне надо заново нарисовать губы.

Она села за туалетный столик, и на мгновение их глаза встретились в зеркале. Он ухмыльнулся, откинул с глаз темные волосы, потом вернулся в гостиную.

Весь следующий час Пол часто ловил на себе взгляды Илены и не мог не заметить, что в этот вечер она странно напряжена, одновременно и желая остаться с ним наедине, и в то же время, он это чувствовал, опасаясь его. Ее дядя с друзьями в самом деле ушли рано, и, когда Илена вернулась в гостиную, пожелав им на прощание доброй ночи, она увидела, что Пол сидит на кушетке, прислонившись головой к винно-красному бархату. Илена опустилась на колени на кушетку рядом с ним и стала изучать его лицо. Сильное, обманчиво жесткое лицо, с тенью, запавшей в ямочку на подбородке.

Она коснулась его щеки, и серые глаза широко распахнулись, когда она прошептала:

— Останься у меня на ночь, cheri. Я не хочу быть одна… Я хочу, чтобы ты был со мной.

Ее шепот и духи сплелись в манящей истоме, но, когда тяжелые веки поднялись, Пол увидел, что ее глаза блестят какой-то лихорадочной настойчивостью.

— Нет, Илена, — решительно ответил он. — Ты слишком утомлена своей поездкой в Париж, и я был бы скотиной, если бы этим воспользовался.

— Mon Dieu, как противоречивы мужчины! — Она спрыгнула с кушетки, и ее тело приобрело настороженность тигрицы. — Разве я не помню, что ты мужчина, а не домашняя собачка на поводке?

— Милочка, — он встал и взял ее за руки, которые затрепетали, как дикие птички, — ты не совсем хорошо себя чувствуешь, как мне кажется. Пульс частит, и тебе явно не хватает полноценного ночного сна.

— Ах ты хитрый дьявол. — Илена выдернула свои руки, внезапно впав в бурную ярость. Гневно топнула ногой, в лице не осталось ни кровинки, только полыхали холодным огнем бензиново-голубые глаза. — Оказалось, что слухи правдивы, — выкрикнула она. — Может показаться, что ты действительно находишь свою маленькую секретаршу привлекательной — и удобной!

Ее истерический взрыв заставил его побледнеть, серые глаза превратились в льдинки.

— О каких, к черту, слухах ты говоришь? — требовательно спросил он. — Кто рассказал тебе эту ложь про меня и Марни?

— Надя, конечно! Она слышала кое-что, и-и ты ездил с девушкой на взморье. Захватив с собой маленького калеку, вы, должно быть, испортили себе удовольствие, Пол.

На мгновение он с трудом мог поверить, что правильно понял ее, потом с внезапно вспыхнувшей яростью он больно схватил ее за плечи. Пол тряс ее с такой силой, что темные волосы девушки выбились из безупречной прически, кольцами упав на лоб; шелк затрещал под его пальцами, левая бретелька платья соскользнула вниз.

— Ты в самом деле не слишком разборчива в средствах, если хочешь сделать больно, когда не можешь настоять на своем, Илена. — Глаза Пола превратились в лед, на лбу залегла глубокая хмурая морщинка. — Ну, говори обо мне что хочешь — видно, я самый большой дурак на свете, если соглашаюсь терпеть все твои выходки, — но оставь маленькую Марни в покое. Она всего лишь милый ребенок, и я не позволю, чтобы ты говорила о ней гадости!

— Какой гнев! Какой холод в глазах, и все из-за bon enfant! — Глаза и губы Илены источали ярость, золотой шелк платья рискованно открывал тело. — Bon enfant! — Она злобно расхохоталась. — Посмотреть на тебя, Пол, скорее она для тебя belle amie.

Могло показаться, что он готов ударить Илену.

— Ты чертовски хорошо знаешь, что я даже не взглянул ни на одну женщину с тех пор, как мы обручились, но, видит бог, — его глаза оглядели ее с головы до ног, — ты сама меня к этому склоняешь своими безумными сменами настроения. Последнее время я начинаю задумываться, не делаю ли… Да провались все пропадом!

Он оттолкнул ее от себя и выбежал из гостиной, с яростью захлопнув за собой дверь. Не став дожидаться лифта, он сбежал вниз по лестнице на улицу. Он просто дымился от гнева, усаживаясь за руль автомобиля, и быстро поехал прочь от Рутледж-Корта, в тихий клуб, где можно было немного выпить и прийти в себя после скандала с Иленой.

Ожидая, когда сменится сигнал светофора, он крепко ударил кулаком по рулю. Черт бы ее побрал! Что она пытается с ним сделать? Одно мгновение она женщина, через секунду — дьявол, тигрица, которую он чуть было не ударил.

Когда он вернулся в клинику, было уже довольно поздно, и, заперев парадный вход, он задумчиво пошел в парк клиники, где в ночном воздухе шелестели деревья и время от времени странным эхом отдавался боевой клич филина. Здесь, в прохладной тьме, Пол снова припоминал подробности безобразного скандала.

Она плохо спала накануне, это было заметно, и к тому же была озабочена неприятностями своей кузины и подготовкой к предстоящей собственной свадьбе. И все равно ему трудно было простить ей грязные намеки.

Он вспомнил, как днем в офисе Марии с трудом удержалась, чтобы не броситься от радости ему на шею, когда она услышала о его планах усыновить Джинджера. Она сама была еще почти ребенком, и слова Илены больно задели его. К тому же он был совершенно уверен, что Надя не стала бы сплетничать о Марни за ее спиной. Наде нравилась его юная секретарша. Она говорила ему об этом буквально на днях.

Пол сунул руки в карманы смокинга и побрел обратно в клинику. Поглощенный своими мыслями, он вздрогнул от неожиданности, когда телефон на столе в офисе внезапно зазвонил. Он схватил трубку с внутреннего телефона и услышал голос сестры Донкин. Не сможет ли он прямо сейчас прийти в номер тринадцатый? У миссис Баррингтон острая боль в груди, и она плохо дышит.

Ада беспокоила Пола уже чуть больше недели. В последнее время она утратила большую часть своей прежней жизнерадостности и пару раз жаловалась на боль в груди. Но она упрямо отказывалась от того, чтобы ее осмотрел знакомый Пола, специалист по сердечным заболеваниям.

— Если старая машинка наконец забарахлила, то пусть затихнет в мире, — сказала она ему. — Мне хорошо в вашей клинике, Пол, да и вы, похоже, ничего против меня не имеете.

Он взлетел по лестнице в ее комнату и увидел, что старая королева мюзик-холлов находится в состоянии почти полного коллапса. Пол лихорадочно работал вместе с сестрами, стараясь вернуть ее к жизни, когда в соседней комнате проснулся Джинджер. Мальчик выбрался из постели и открыл дверь между своей комнатой и комнатой Ады — маленькая, взлохмаченная фигурка в пижаме, окаменевшая при виде открывшейся перед ним сцены: яркий свет, заливавший белую рубашку Пола, его сумрачное, напряженное лицо… что-то похожее на наполовину сдувшийся воздушный шар возле рта Ады.

Джинджер заплакал, потому что добрая миссис Баррингтон выглядела совершенно так же, как бабушка Билли Беннета, когда старушка упала на Барроу-стрит и ее принесли домой, а потом положили в ящик в гостиной у Билли дома. Билли позволил ему посмотреть на бабушку, и Джинджер заплакал еще громче, представив миссис Баррингтон в таком же ящике…

В эту минуту Пол осознал, что мальчик здесь, и попросил одну из сестер отвести его вниз.

— Позвоните мисс Лестер, — добавил он. — Она за ним присмотрит.

Сестра взяла Джинджера за руку и отвела его, плачущего, в офис Пола. Он немного успокоился только тогда, когда появилась Марни. Сестра сказала Марни, что у миссис Баррингтон удар, и по выражению ее лица было понятно, что надежд на то, что старая леди с ним справится, почти нет. Потом сестра вернулась наверх, а Марни с Джинджером устроились в большом кожаном кресле.

Только сегодня днем он был в комнате Ады и она читала ему главы из «Острова сокровищ», оживляя своим внутренним огнем пиратскую сказку. Теперь он все время думал о бабушке Билли Беннета, чье лицо было так похоже на лицо Ады, когда он сейчас увидел ее, потухшее и пустое. Он задрожал и крепче прижался к Марни, отчаянно нуждаясь в ощущении жизни, испуганный и завороженный мыслью о том, как люди, которых ты любишь, вдруг перестают быть живыми.

— Ты не умрешь, правда, Марни? — прошептал он. — Мне страшно, когда люди умирают, — они тогда больше не похожи на людей.

Девушка гладила его взлохмаченные волосы и говорила с ним тихим, успокаивающим голосом, объясняя, что, когда люди стареют, они устают и им хочется спать. В этом сне они отправляются домой к Богу, поэтому он никогда не должен этого бояться.

Он слушал, отчаянно обнимая ее своими детскими ручонками. Он уткнулся мокрым от слез личиком в ее халат, чтобы его щека была еще ближе к теплому телу, и под ритмичное биение сердца, слышное через ночную рубашку, постепенно он так и заснул, и Марни не осмеливалась пошевелиться, чтобы не разбудить его. Ровно тикали часы, и через полуоткрытую дверь между офисом и гостиной Пола слегка сквозило. Тигр сидел на столе своего хозяина, наблюдая за Марни спокойными, всезнающими кошачьими глазами. Ноги у нее замерзли, а руки затекли под тяжестью спящего ребенка.

Время подходило к трем, когда в офис спустился Пол, утомленный и подавленный. Ему не удалось спасти Аду. Она пришла в себя ненадолго, потом снова впала в кому и тихо умерла. Пол осторожно взял у Марни мальчика.

— Сестра Донкин приготовила ему другую комнату, — прошептал он. — Я отнесу его наверх.

Марни стояла, растирая затекшую руку.

— Я сейчас сделаю кофе, мистер Стиллмен. Думаю, вы не откажетесь выпить чашечку, нет?

— Да, пожалуйста, милочка!

Они пили кофе в его гостиной и вели печальный разговор об Аде, вспоминая ее любовь к хорошей шутке и великолепный голос, который она так и не утратила. Когда Марни собралась идти обратно в бунгало, Пол прошел с ней через офис к стеклянным дверям. Рассвет уже украсил небо прозрачным легким светом, в траве сверкала роса.

— Разговор с вами помог мне, Марни, — сказал Пол, и его рука обвила ее талию, когда они стояли рядом в открытых дверях. Девушка казалась трогательно маленькой по сравнению с ним. Ее голова едва доходила до воротничка его белой рубашки, и она чувствовала себя словно травинка в сильном кольце его руки.

— Поспите часа два, — улыбнулся он ей сверху вниз.

— Да…

Она стояла, подняв на него глаза, и никто из них не ожидал того, что произошло, но Пол внезапно обнял ее. Почти вслепую нашел ее губы… сладко… Боже, как сладко! Ему нужно было излить на эти мягкие губы все накопившиеся эмоции. Боль стычки с Иленой, горе потери старого дорогого друга.

Марни, затерявшаяся в волнах его напора, бесстрашно оставалась в его объятиях, позволяя ему обрести то успокоение, в котором он нуждался. Пол бурно целовал ее, и она ощущала жесткие толчки его сердца… потом он замер, словно вернувшись на землю, и, наконец, он понял, что делает.

Его руки опустились, и она с удивлением увидела, как горячая кровь залила его шею и щеки.

— Мне нечего сказать, Марни, — глухо, неловко проговорил он. — Извинения ничего не меняют, только усиливают оскорбление. Я могу только смиренно просить вас сейчас же забыть о моем поведении.

Она ничего не сказала, только сжала его руку, а потом ушла, скользя по траве так же беззвучно, как незаметно подкравшийся рассвет.

Марни не пошла на похороны Ады Баррингтон. Это было в пятницу, и Пол разрешил Эрролу Деннису отвезти Марни с Джинджером в Норфолк к ее родне. Идея, конечно, заключалась в том, чтобы в этот день Джинджера не было в клинике. Немногие оставшиеся родственники Ады жили в Южной Африке, но Пол решил, что, поскольку она считала клинику своим вторым домом, ее похоронная процессия должна будет отправиться оттуда.

Эррол позаимствовал на этот день «остин» Алека Гордона, и они двинулись вперед, остановившись на ленч в Ньюмаркете, чтобы Джинджер мог посмотреть на жокеев из близлежащих скаковых конюшен, и прибыли в Норфолк около двух часов дня.

Тетя Марджори была безмерно рада видеть Марни, хотя сразу же заметила, что она похудела, и много хлопотала вокруг Джинджера.

Позже, когда они пили чай в саду под одной из больших лип, Марни забавлялась, ловя оценивающие взгляды, которыми тетушка постоянно окидывала Эррола. На нем был элегантный темно-синий костюм, и он выглядел в нем красивым и одновременно на удивление респектабельным. Он учтиво и внимательно слушал, как тетя Марджори описывала недавние потрясающие гонки на яхтах по Бродсу, а после чая продемонстрировал неподдельный интерес к миниатюрным цветущим кактусам, которые принесли тетушке Марни первый приз на местной выставке цветов.

Когда дядя Ричард с сыном вернулись с работы домой, Дерек, не теряя времени, полностью завладел Марни.

Он хотел знать, насколько серьезны ее намерения в отношении этого «красивого ирландского субъекта в убийственном костюме от Уайтли». Он повел Марни наверх в их детскую игровую под крышей, и она села на старую лошадку-качалку, которая почти совсем облезла, и стала рассказывать Дереку о клинике, о пациентах, о том, как глубоко ее все это заинтересовало.

— Ну а как насчет этого ирландского малого? — зарычал Дерек, выдыхая сигаретный дым. Он считал, что на правах двоюродного брата, который сам когда-то был влюблен в Марни, он имеет право одобрить или наложить вето на выбор ее возможного спутника жизни. Собственно говоря, Эррол ему даже понравился. Малый много повидал, это было очевидно, но он слишком ласково обращался с Марни. Похоже, правда, она этого не замечала, но современные девушки не очень-то любят демонстрировать свои чувства.

— Эррол? — рассмеялась она и качнулась на своей старой лошадке. — Ты думаешь, это тот мужчина, который способен разорвать в клочки мою броню?

Дерек изучающе оглядел свою кузину. Он был согласен с матерью, что Марни похудела, а у девушек это иногда бывает признаком влюбленности.

— Броня не так крепка, как прежде, девочка моя, — констатировал Дерек.

Ее зеленые глаза расширились, потом она соскользнула с лошадки и подошла к комоду, в котором хранились ее детские игрушки. Она хотела подарить некоторые из них Джинджеру. Большой плюшевый медвежонок с висячим ухом, коробка с мраморными шариками, несколько игр и полная коллекция книжек «Уильям».

— Помоги мне, Дерек, — попросила она. Он подошел и взял у нее кипу книг.

— Как ты ладишь с Полом Стиллменом? — поинтересовался он.

— Прекрасно.

— Он и правда так крут?

Она смахнула пыль с коробочки с красками и положила поверх книг, которые держал Дерек.

— Полагаю, многим он кажется немного пугающим, — сказала она. — Он выглядит очень жестким человеком, но в глубине души он очень добрый.

— Большинство мужчин хотели бы быть добрыми с тобой, маленькая кузина, — засмеялся Дерек. — Ты еще больше похорошела, с тех пор как уехала, знаешь об этом?

— Дерек, ты не меняешься. — Она говорила сухо, с раздражением. — Если тебя не возьмет в руки какая-нибудь славная девушка, ты превратишься в форменного повесу.

— Вроде твоего Эррола Денниса? — нахально спросил он.

Ее щеки стали пунцовыми.

— Он не мой Эррол Деннис — что за дурацкая идея!

— Думаю, такая идея понравилась бы многим девушкам.

— Дерри, ты неисправим! — Марни прошла мимо своего кузена с большим медведем в руках и слышала, как он ухмыляется, спускаясь за ней по лестнице.

Когда Эррол отъехал от дома на «остине», по настоянию тети Марджори они взяли с собой пару гигантских кабачков, огромный букет цветов и большой ореховый торт.

— Мне понравилась ваша родня, — сказал Эррол, осторожно объезжая семейство уток, вышедших прогуляться на вечернем солнышке. — Тетя особенно милая, немного похожа на двух моих тетушек в графстве Майо. Две отважные славные старушки воспитывали меня, и только теперь я понимаю, что это была за мука.

Марни улыбнулась:

— Тетя Марджори нашла вас совершенно очаровательным. Она мне так сказала.

Желто-карие глаза Эррола скользнули по профилю Марни. Казалось, он собирался что-то сказать, потом передумал и сосредоточенно молчал, пока они не доехали до клиники. Они поговорили в холле несколько минут, потом Эррол едва ли не с робостью спросил Марни, не согласится ли она завтра вечером поужинать и потанцевать с ним.

Было бы невежливо отказать ему, когда целый день он был таким приятным спутником, и Марни приняла приглашение.

— Спасибо, как это здорово с вашей стороны, Марни. Я зайду за вами в восемь часов.

Он улыбнулся ей, потрепал волосы полусонного Джинджера и пожелал им обоим доброй ночи. Марни посмотрела вслед удалявшейся стройной фигуре и на секунду усомнилась, стоило ли говорить ему «да»; потом Скотти отвлекла ее от этих мыслей, потребовав отчета о том, как они провели день в Норфолке.

В офисе скопилось много бумажной работы, поскольку Пол был занят похоронами Ады, и ему с Марни все субботнее утро пришлось работать, чтобы разобраться с документами. К двенадцати тридцати он закончил диктовать письма и оставил Марни печатать их, а сам пошел наверх в рентгеновский кабинет, чтобы посмотреть кое-какие снимки. После этого он направился к Наде. Пару дней у него не было возможности поговорить с ней, и он хотел спросить ее, нет ли у Илены каких-либо неприятностей, о которых он не знает.

— Не могу не признаться, что она беспокоит меня, Надя, — сказал он. — Она кажется последнее время такой взвинченной, на грани нервного срыва. Я знаю, что она занята огромным количеством всяких планов для нашей свадьбы, но ее нервозность в каком-то смысле заразительна. В последний раз между нами произошла весьма некрасивая ссора.

— Пол. — Надя взяла его за руку и потянула, усаживая на краешек своей кровати. — Илена всегда живет на нервах. Она была таким невероятно прелестным ребенком, что люди, естественно, всегда уделяли ей слишком много внимания. Это никогда не приводит ни к чему хорошему. В результате она — как бы это сказать — слишком занята собой. Боюсь, ей хочется чувствовать себя героиней мелодрамы.

Пол слегка улыбнулся. Надя была на пять лет моложе Илены и в то же время намного взрослее ее.

— Я знаю, что она избалованная девчонка, Надя, — ответил он прямо, — но в прошлый раз она говорила такие вещи, которые меня очень оскорбили. Она… поделилась со мной, что в клинике ходят слухи… слухи обо мне и Марни.

— О Марни — и вас, Пол? — Надя была шокирована. — Но это чушь! Марни не такая девушка, чтобы добиваться внимания мужчин — и меньше всего мужчины, обрученного с другой. Илена не слишком добра, если говорит подобные вещи. Даже больше чем не добра, она жестока и говорит не подумав. Иногда она просто не стоит вас, Пол.

Он криво усмехнулся:

— Ну, я далеко не ангел, Надя, но, когда я пришел к выводу, что мне нужна жена, и надел кольцо на руку Илены, я оставил все свои холостяцкие привычки. Как сделал бы любой мужчина, уважающий договор с женщиной, на которой он хочет жениться, и мне было чертовски больно, что Илена считает, будто я нарушил наш договор — из-за маленькой Марни.

Потом он внезапно покраснел, вспомнив, как обнимал и целовал Марни прошлым утром. Она сдалась ему на милость с теплотой невинности, понимая, как необходим бальзам его раненой душе. Слава богу, что. утешение потребовалось ему, а не кому-то другому, кто принимает ее интересы не настолько близко к сердцу.

Он сказал Наде:

— Мы достаточно поговорили о моих проблемах, которые, вне всякого сомнения, разрешатся сами собой, и у меня есть кое-какие утешительные новости о Рене Бланшаре.

— Рене? — Ее пальцы вцепились в пальцы Пола, а раскосые глаза смотрели с трогательным нетерпением. Все, о чем они только что говорили, немедленно улетучилось из ее головы, и она не могла думать ни о чем, кроме Рене… Рене. — Рассказывайте скорее, — выдохнула она.

— Ну, ваш отец был позавчера у Илены вместе с профессором Дюбуа, который, кажется, преподавал Рене в Сорбонне. Ему удалось убедить суд, что Рене, в сущности, не склонен к насилию — просто запутался, и ему дали умеренный срок.

— Вы хотите сказать, что его посадят в тюрьму?

— Да, моя дорогая.

— В тюрьму! — В глазах Нади появилось выражение загнанности. — Рене всегда был человеком действия. Как он сможет это вынести, запертый в каменной клетке, где нет лошади, на которой можно скакать по пустынному песчаному берегу, когда ветер распевает ему в уши свои песни? Он будет рваться на свободу, как дикая птица.

— Надя. — Пол сжал ее руки, и глаза его засветились ярким серебристым светом. — Если Рене будет знать, что вы ждете его, он сможет вынести все муки. Он с еще большим мужеством справится с этим, если будет знать, что вы тоже всеми силами боретесь за себя.

— Вы почти убедили меня, Пол, в том, что мне необходимо бороться. — Она трепетно улыбнулась, и на глазах у нее выступили слезы. — Я так сильно… так сильно люблю Рене!

— Тогда докажите это, — продолжал убеждать ее Пол. — Поверьте в меня и в мои суждения. Если бы ваши ноги были безнадежны, Надя, я так и сказал бы вам. Я не стал бы просить вас вступать в сражение, которое вам не выиграть. Посмотрите на меня, моя дорогая. — Он повернул ее лицо к себе и почувствовал, как слезы струятся по пальцам. — Разве вы забыли тот день, когда вас выбросило из инвалидной коляски? Вы боялись, что Марни ранена, и сумели снова сесть в кресло, чтобы добраться до нее. Тогда вы не думали о себе, милочка. Вы не говорили себе, что не стоит даже пытаться выяснить, что с вашей подругой. У вас была причина сделать то, что вы сделали, — неужели Рене менее важная причина для вас?

— Что я должна сделать? — прошептала она.

— Пойти в гимнастический зал и доказать себе, что вы можете встать!

— Я — встать? — В ее голосе звучала уже не ирония, а нетерпеливое желание.

Он улыбнулся той мгновенной, очаровательной улыбкой, которая так нравилась Марни.

— С помощью опор, конечно, но, когда вы снова ощутите землю под ногами, вы начнете бороться за то, чтобы обойтись без помощи костылей. Борьба будет тяжелой, Надя. Мышцы, которыми вы так долго не пользовались, будут болеть, но боль будет полезной.

— «Страдать, чтобы знать; трудиться, чтобы иметь». — Потом она слегка улыбнулась. — Думаю, я всегда знала, что в конце концов вы настоите на своем.

Она протянула к нему руки, и Пол подхватил ее, легкую как перышко, осторожно застегнул пуговицы на халате и понес в гимнастический зал.

Это был миг триумфа, который они оба хотели разделить с Марни, и Пол позвонил, чтобы позвать ее. Она сразу же поднялась в гимнастический зал, и ее носик сморщился от удовольствия, что Пол наконец убедил Надю попробовать встать на ноги.

Он подстраховывал ее, пока она пыталась удержать равновесие с помощью пары металлических опор, чем-то напоминавших балетный станок.

— Осторожно! — шептал он. — Вот так, а теперь опустите ноги на землю.

Осторожно и медленно он убрал руки от Нади, и она продолжала стоять сама, опираясь на костыли, тоненькая, трепещущая и в то же время торжествующая фигурка. Поя оставил ее на попечение Марни. Его неожиданно позвали к другому пациенту. Сегодня Наде нужно было провести в зале пятнадцать минут, не больше. Время будет увеличиваться постепенно, ведь нельзя же сразу перетрудить мышцы, которые не работали уже два года.

Надя отважно передвигалась вперед-назад между металлическими перилами. Каждое утомительное движение было ради Рене, и это придавало ей мужества, хотя вскоре по спине начал катиться пот, а руки и ноги запротестовали. Когда эти бесконечные пятнадцать минут закончились, Марни привезла кресло и покатила ее в ванную. Надя отмокала в теплой воде, усталая, но в приподнятом состоянии духа, а Марни, присев на корзинку с бельем, рассказывала ей о поездке в Норфолк с Джинджером и Эрролом.

— Он очень красивый молодой человек, — лениво проговорила Надя, рассматривая сквозь мыльную воду, как шевелятся пальцы ее ног. От счастья у нее перехватило горло, и она была рада ощущению боли в мышцах, знаменовавшей ее победу над беспомощностью и недугом. — Да, в мистере Деннисе чувствуется несомненный шик, — повторила она, лукаво поднимая взгляд на Марни. — Он немного похож на фавна, как мне кажется. Такой стройный и грациозный, думаю, он обожает целоваться.

— Надя — ну, в самом деле! — воскликнула Марни. — Вчера он целый день так замечательно себя вел. Он знает, что я не допущу ничего подобного, если пойду с ним куда-нибудь.

— Несчастный молодой человек! — Раскосые глаза Нади светились смехом. — Подумать только, он не знает, что сегодня во время танцев он будет держать в объятиях льдинку.

— Молчи! — Марни вытащила из ванны губку и выжала на голову Нади целое море мыльной воды.

Когда Марни в конце концов вернулась в офис, ее ожидал там сюрприз в элегантном образе Илены Жюстен. Она стояла на фоне открытой стеклянной двери с сигаретой в руке, невероятно шикарная в маленькой красной шляпке и черном полотняном платье, с очаровательной ниткой жемчуга вокруг стройной шеи.

— Доброе утро, мисс Жюстен! — Марни улыбнулась ей и села за машинку. — Вам будет приятно узнать, что Надя только что тренировалась в гимнастическом зале. Мистер Стиллмен ужасно ею доволен.

Илена мгновение рассматривала Марни, ее миндалевидные глаза отметили прозрачную белую блузку и темно-зеленую юбку, в которых Марни была похожа на хрупкую снежинку. Ее яркие волосы не мешали иллюзии — она была снежинкой в луче солнечного света.

Она подняла глаза, почувствовав на себе пристальный взгляд, и Илена подошла к ее столу своей соблазнительной походкой — казалось, что она идет на цыпочках, настолько высоки были каблуки ее красных туфелек.

— Сколько вы уже работаете в клинике? — поинтересовалась она.

Марни взглянула на настольный календарь:

— Уже почти три месяца.

— Вам нравится ваша работа?

— Да, это очень благодарная работа, мисс Жюстен.

— Благодарная, э?

Илена подняла сигарету, затянулась и медленно выпустила дым из крохотных, великолепно очерченных ноздрей. На самом деле она ни на минуту не верила, что между Полом и этой девочкой может что-то быть, но его негодование многое показало. Оно, например, доказывало, что он вовсе не был абсолютно слеп к привлекательности девушки, а Илене было известно, что женская привлекательность приобретает еще большее значение для мужчины, когда она сопровождается сочувственным отношением к нему. Сочувственным отношением Марни Лестер и следовало заняться. Ей нужно показать, что даже крошки со стола Пола были для нее запретны. Пол принадлежал ей, Илене.

— Cherie, — мягко проговорила Илена, — могу я вам дать небольшой совет?

Она оперлась рукой о стол, и на Марни повеяло нежным ароматом дорогих духов.

Марни посмотрела на француженку, и в ней что-то ожесточилось, она ощущала ее враждебность, словно горечь во рту. Илена была прелестна… невероятно, экзотически хороша… но Марни чувствовала в ней что-то отталкивающее, и девушка с усилием над собой продолжала сидеть так близко от опасно мерцающих миндалевидных глаз, так близко от алых ногтей, напоминавших турецкие ятаганы в крови.

— Совет, мисс Жюстен? — спросила она.

— Да, именно совет. Пол, естественно, доволен тем, как вы работаете в офисе, но он не желает, чтобы вы вмешивались в его личную жизнь. Он предпочитает, чтобы вы продолжали оставаться с ним в чисто деловых отношениях, — вы понимаете меня? Он не стал бы говорить вам об этом сам. Он не хотел бы задеть ваши чувства, но я думаю, что вам лучше знать об этом.

— Но, — сказала Марни с озадаченным видом, — я не совсем понимаю, о чем вы говорите.

— Ах, бросьте! — Илена нежно рассмеялась. — Мой жених последнее время был настолько глуп, что проявил к вам интерес, который трудно назвать деловым. Сейчас он об этом сожалеет. Он чувствует, что вы могли неправильно понять его интерес — мы это так назовем.

В лице Марни не осталось ни кровинки. Она вспомнила, как Пол целовал ее здесь, в этом офисе, вчерашним утром, и содрогнулась от ужаса. Как он мог рассказать об этом Илене! Как он только мог!

Илена продолжала:

— Пол, как большинство добросердечных мужчин, часто действует под влиянием минуты. Он немного тревожится о вас, потому что вы одна в Лондоне, но на вашем месте я бы не стала рассчитывать на его жалость. — Бирюзово-голубые глаза подметили боль и раненую гордость на побледневшем лице девушки, и Илена поняла, что задела ее за живое. С намеренной расчетливостью она задела Марни коготками до крови. — Вы не более чем ребенок, но дети часто хотят заполучить чужую собственность, следовательно, их нужно шлепнуть по рукам, прежде чем такое желание станет слишком сильным и они начнут воровать. Пол слишком мягкосердечен, чтобы наказывать… детей, но я не страдаю этим недостатком.

Потом Илена с кошачьей грацией отвернулась от стола Марни, потому что за дверью внезапно послышались шаги и в офис вошел Пол.

Он удивился, увидев свою невесту.

— Привет, ми-и-илый! — Она затушила сигарету в пепельнице Марни, потом пошла к Полу с распростертыми руками.

Илена виновато хлопала длинными ресницами, и он заметил, что на ней жемчуг, который он недавно подарил ей. «Знак капитуляции, — мрачно подумал Пол. — Символический способ сказать: «Прости меня… Давай помиримся!» И он принял ее в объятия, потому что раньше или позже они все равно должны были помириться, но все равно заметил, как Марни отвернулась от них и отошла к шкафу с папками.

— Ми-и-илый, отвези меня куда-нибудь поесть. — Илена выглядела теперь такой миленькой и покладистой. — У тебя слегка помятый вид. Ты слишком много работаешь — слишком много отдаешь клинике.

Да, он действительно чувствовал себя слегка помятым, утешительной показалась мысль о том, чтобы ненадолго покинуть клинику и попасть в элегантную атмосферу ресторана в Вест-Энде, где Илена будет выглядеть прелестно и заговорит так нежно, что он позабудет о ссоре. Он взглянул на Марни.

— Вы тоже можете идти на ленч, Марни, — сказал он. — Сегодня вы мне больше не понадобитесь.

— Очень хорошо, мистер Стиллмен.

Она не поворачивалась, пока дверь в его гостиную не захлопнулась. Только тогда она поняла, что дрожит, и так сильно, что ей пришлось присесть. Потом несколько бесконечно долгих минут она невидящим взглядом смотрела на стол Пола, прикрыв рукой рот, чувствуя себя побитой… использованной. Она отдала бы все на свете, чтобы стереть из памяти, как уступила Полу. Думала, что ему больно, его нужно утешить, и в обманчивом предутреннем свете, когда трава искрилась росой, ей казалось правильным то, что он целует ее.

Ее губы снова заныли, но от боли более страшной, чем боль от его жестоких поцелуев, на которые она отвечала.

Она содрогнулась, словно ужаленная. Да, отвечала на них… стискивая руками его мускулистую спину, пока мир на мгновение закачался, и желание… ее желание… встретилось с желанием мужчины.

Наконец Марни поднялась. Она автоматически убрала на столе, потом медленно пошла через парк к бунгало. Теперь она ненавидела клинику. Она не могла думать о том, что ей придется остаться, пока Джинджеру не сделают операцию, которая была назначена на будущую среду.