Выли сирены, кричали люди, с накренившегося борта обреченного увеселительного парохода в темную воду одна за другой падали спасательные шлюпки. Одна шлюпка перевернулась при спуске, и Ивейн Пилгрим задохнулась от резкого порыва ночного ветра, ворвавшегося в ее легкие. Стремительное падение — и морская вода сомкнулась над ее головой, девушка чуть не захлебнулась. Только благодаря спасательному жилету она вынырнула и закачалась на волнах.

Казалось, это мучительный ночной кошмар, от которого она никак не могла избавиться. Со всех сторон раздавались крики ужаса и отчаяния, и в то же время в ушах Ивейн все еще стояла музыка, под которую танцевали пассажиры в салоне на палубе. Приятная, сентиментальная мелодия, в такт которой она невольно притопывала ногой, а сердце ее замирало в ожидании партнера.

Но никто так и не подошел к Ивейн, которая, сняв очки, тихо сидела возле своей патронессы. Ее волосы были забраны в пучок, что так не шло ей, но очень нравилось миссис Санделл, которой врач посоветовал поехать в круиз по теплым солнечным морям. После придирчивого перебора ею всех домашних, честь быть сопровождающим лицом выпала Ивейн. Ивейн работала в доме Санделлов с пятнадцати лет, сначала няней ребенка, потом горничной раздражительной, состоятельной и поглощенной целиком только самой собой Иды Санделл. Желания беззаботной девятнадцатилетней девушки были ей совершенно незнакомы.

С самого начала путешествия предполагалось, что Ивейн будет всюду неотлучно сопровождать Иду Санделл.

— Ты благоразумная девушка, — заявила она скрипучим самодовольным голосом, — и знаешь свое место. Ты понимаешь, что тебе надлежит не участвовать в развлечениях и шалостях молодых людей твоего возраста, плывущих вместе с нами на корабле. Эти бездельники только и делают, что купаются в бассейне, флиртуют и танцуют.

Ивейн и мечтать не смела о романтической встрече во время круиза, однако охотнее предпочла бы поиграть во что-нибудь со своими сверстниками на палубе, чем читать миссис Санделл романы Джейн Остин. Насколько приятней было бы прогуляться по палубе с красивым молодым человеком!

Однако девушка с такой ничем не примечательной внешностью, в строгом платье и очках не привлекала внимания ни одного представителя мужского пола на всем пароходе. Вероятно, они считали, что она чересчур застенчива или слишком запугана своей массивной сварливой компаньонкой, чтобы составить им интересную компанию. Они и представить себе не могли, что под ее простым, непривлекательным платьем бьется молодое, горячее сердце, полное жажды приключений.

Приключения! Ивейн чувствовала, что сильное морское течение уносит ее все дальше и дальше от обреченного корабля. Что-то взорвалось в машинном отделении, в считанные минуты вода затопила корабль, бешеным потоком врываясь во все помещения и обгоняя жуткий вой сирен. «Все наверх! Всем занять места согласно билетам!» Вначале Ивейн была рядом с миссис Санделл, которая разом потеряла всю свою самоуверенность и впала в отчаянную панику. Вцепившись в свою шкатулку с драгоценностями и сумочку, она с силой отпихнула Ивейн, чтобы самой первой залезть в спасательную шлюпку. В сумятице Ивейн потеряла свою хозяйку из виду, а когда лодка перевернулась, она услышала чей-то крик, и ей показалось, что это голос миссис Иды Санделл, которую всю жизнь так нежили, и которую катастрофа на корабле теперь бросила в жестокую пучину.

Ивейн беспомощно качалась на волнах, вспоминая все случившееся и с ужасом осознавая, что, кроме нее, никто больше не всплыл на поверхность. Крики с корабля доносились до нее все слабее, а вскоре только мертвая черная тишина обволакивала ее. Днем вода казалась синей, теплой, но сейчас она была холодной, и девушке казалось, что все тело коченеет, и жизнь вот-вот покинет ее.

«Надо кричать, — подумала она. — Что-нибудь крикнуть».

— Люди! — Каким жалким был этот возглас в гулкой тишине ночи! — Лю-у-ди!

Никто не откликается, никто ее не слышит! Ее, такую легкую, течение все дальше относит от корабля, и пассажиры уже не услышат ее! Скоро она окажется совсем одна посреди океана, где-то между скалистым побережьем Испании и северным берегом Африки.

Эта мысль ужаснула Ивейн. Одиночество всех последних лет словно навалилось на нее в безлюдной пустоте, в которой она плыла, несомая течением чужих морей. На нее нахлынули воспоминания прошлого… мельчайшие подробности… Правду говорят, что, когда тонешь, перед тобой в минуту проходит вся жизнь.

Ивейн Пилгрим была родом из местечка под названием Комб-Сент-Блейз в Сомерсете. Там на болоте стоял большой валун, который называли Черным Ангелом, и ребенком она любила играть возле него, собирая полевые цветы, чтобы принести их домой отцу, леснику. Мать Ивейн умерла при ее родах, и девочка любила рослого, сильного мужчину с темно-огненной гривой волос, который называл ее бельчонком и никогда не отказывался поиграть с ней на вершине холма в большом парке, принадлежавшем семье Санделлов.

Она знала, что приходится Санделлам дальней родственницей со стороны матери. Порой, ранним утром, когда дамы и господа выезжали поохотиться на болота на рыжих лисиц, девочка слышала звуки охотничьего рожка. Из-за этих-то лисиц Ивейн и ненавидела Санделлов. Все они казались ей чужими и бессердечными, и она надеялась, что ей не придется работать на них, как приходилось делать ее отцу.

Ах, чудесный Сомерсет, летние земли, как называл их отец Ивейн. Не было ни одного цветка в болотистых полях, названия которого он бы не знал и не передал дочери, он мог подражать голосам всех птиц, обитавших там.

Ивейн уже дрожала в ледяной воде. Так дрожала она в темной часовне во время похорон отца. Полный жизни, веселый, энергичный — и вот он погиб от удара копыта лошади одного из охотников, гостивших в господском доме. Теплый звук его родного голоса смолк навсегда.

Кто-то из соседей вплел девочке черный бант в волосы — волосы цвета осенних листьев, как говорил отец, — прямые и тонкие, как дождь в лесу.

После похорон никому не пришло в голову утешить сироту лесника, никто не приласкал ее, не обнял. Девочку, онемевшую, оцепеневшую, с застывшими в груди слезами, отвели в дом на холме и поселили в маленькой комнате под крышей, а на следующий день она начала работать — в детской, которую тогда занимали двое малышей, дети сына Иды Санделл.

Как быстро, как разительно все изменилось! Ивейн, которая еще вчера свободно резвилась на вересковой пустоши, сегодня должна была слушаться приказаний Санделлов. Через несколько месяцев Ида Санделл постепенно начала пользоваться услугами девочки в качестве своей личной горничной. Потом Ивейн вспомнила Охотничий бал, который Санделлы устроили через год после смерти отца. Приезд гостей, бесконечные часы, проведенные в хлопотах вокруг хозяйки, когда она причесывала Иду Санделл или помогала ей одеваться, а потом, сидя на ступеньках лестницы, ведущей на ее чердак, слушала музыку, доносившуюся снизу, и лелеяла свои юные, несбыточные мечты.

Подросшая Ивейн могла бы, конечно, уехать в город и найти там работу, но что она умела, кроме того, как подавать подносы, штопать белье, прогуливать собак Иды, читать ей вслух романы и чесать пятки, когда та лежала на шезлонге?

Она могла бы уехать… и вот теперь так и вышло… мерно качаясь на волнах в спасательном жилете, замерзшая, напуганная, она со страхом вглядывалась в темноту, обступавшую ее со всех сторон. Она потеряла очки, которые носила по настоянию Иды Санделл, волосы разметались за ней на поверхности моря, простенькое бежевое платьице прилипло к худому телу. Она чувствовала, что начинает задремывать, балансируя, как ребенок, на границе яви и сна.

Скоро ли он придет, тот сон, от которого Ивейн уже не пробудится? Скоро ли она снова сначала зыбко, а потом отчетливее увидит высокую фигуру человека, который когда-то брал ее на руки, укачивал и говорил на ухо, что когда-нибудь у нее будет свой замок, и она станет в нем принцессой, как Рапунцель с длинными волосами цвета опаленной осенней листвы? Интересно, подумала Ивейн, будет ли ей больно… Волны убаюкивающе плескались вокруг, и в ночи она слышала только тихий пульсирующий звук, который был, конечно, биением ее собственного сердца… Оно громко стучало в ушах, становясь все громче и громче, до тех пор, пока, наконец, все вдруг не оказалось залито ослепительным, как молния, белым светом, и яркий луч выхватил ее из тьмы.

Кто-то прокричал вдали… или это кричит она сама? Волны с шумом перекатывались через голову, она стала захлебываться, потом послышался всплеск, и ей показалось, что ее схватили чьи-то стальные руки. Гортанный голос что-то быстро сказал на непонятном ей языке. Это был мужчина, и девушка прижалась к нему как к нерушимой скале, высящейся в темных пенящихся волнах.

Ивейн очнулась и обнаружила, что она, заботливо завернутая в одеяла, лежит на лавке в маленькой комнате. Ошеломленная, она все еще чувствовала покачивание лодки и благословенное тепло, разлившееся по всему телу. Она спасена, она жива!

Она широко раскрыла глаза, когда дверь отворилась, и в каюту вошел человек с худощавым, оливкового цвета лицом, одетый в серый вязаный свитер под горло. Он подошел к краю лавки и склонился над девушкой. Темные глаза внимательно вглядывались в ее лицо.

— Que tаl, nina?

Она не поняла, что он сказал, и просто улыбнулась ему. Это был тот молодой человек, который вытащил ее из моря и спас ей жизнь.

— Спасибо, — сказал она с глубокой благодарностью.

Он улыбнулся ей в ответ и оставил одну приходить в себя после пережитого потрясения. «Очень симпатичный», — сквозь сон подумала Ивейн. Такой большой и сильный, что даже все стихийные силы природы не могли напугать его. У него были тонкие черты лица, и Ивейн решила, что ее странствующий рыцарь, должно быть, испанец.

Когда лодка вошла в бухту, над морем занимался рассвет. Ивейн принесли кружку с дымящимся кофе, теплый свитер с большим воротником и джинсы с подвернутыми штанинами. Пока она завтракала и облачалась во все это, сквозь щели каюты начали пробираться солнечные лучи, и, выглянув наружу, Ивейн обнаружила, что они причалили к дощатому настилу пристани. В воздухе плыл густой аромат смолы, шедший от высоких сосен, густо растущих за полосой пляжа.

Она увидела узенькую лесенку, ведущую наверх, на палубу, и поднялась по ней. Небольшая моторная лодка подскакивала на волнах, ударяясь бортом о пристань, на которой появилась молодая девушка. Темная бахрома шали у нее на голове развевалась на утреннем ветру, но она, не обращая на него внимания, во все глаза смотрела на лодку. Спаситель Ивейн с распростертыми объятиями спрыгнул ей навстречу. Они крепко обнялись, и, глядя на них, Ивейн вновь остро ощутила, как чувство одиночества охватывает ее.

Она дала парочке еще несколько минут побыть наедине, потом подошла к борту лодки, и тут чья-то сильная рука сжала ее локоть и помогла влезть на пристань. Волосы у нее уже высохли и свисали по острым лопаткам просоленными спутанными прядями. Чужой свитер болтался на ней, и девушка была похожа на ту, кем она и была, — сироту, спасенную в шторме.

Женщина, кутаясь в шаль, смотрела на нее расширенными от любопытства глазами. Как и молодой матрос, она тоже была миловидной, с оливковой смуглой кожей. Внезапно ее лицо озарилось улыбкой, когда тот сказал Ивейн:

— Mi mujer Мари-Лус.

Ивейн поняла. В голове у нее уже прояснилось, и она стала вспоминать испанский, который учила вместе с Идой Санделл. Смуглая красавица была его женой. Ивейн усмехнулась про себя. Ах, как обидно узнать, что твой рыцарь-спаситель счастливо женатый человек!

Вместе с ними она прошла к их дому белого камня под соснами. В прохладной комнате в деревянной резной колыбели спало кудрявое дитя, а в очаге на сосновых иголках и шишках весело плясал огонь. Мари-Лус и ее муж о чем-то гортанно говорили между собой, затем он извинился и, широко шагая, вышел из кухни. Его жена показала куда-то рукой.

— Теlefona. — El gran senor , надо ему сказать.

Ивейн, стоя у камина, взглянула на Мари-Лус, которая начала накрывать на стол.

— Эль гран сеньор? — переспросила она.

— Эмерито ему сказать про senorita Inglesa — comprende?

Ивейн кивнула. Видимо, Эмерито решил передать ее какому-то здешнему важному господину. Пока его не было, она любовалась на малыша в колыбельке и завтракала яичницей с беконом, которую приготовила для нее Мари-Лус. Она пила кофе, когда вернулся Эмерито и постарался объяснить ей, что за ней выехала машина, и что ее отвезут в дом эль сеньора.

— Где я? — Ивейн показала жестом за окно. — В какой это части Испании?

Мари-Лус качала на руках ребенка и предоставила объяснять все мужу. С изумлением, даже с ужасом, Ивейн узнала, что ее вынесло на остров, лежащий вдали от побережья Испании.

— La Isla del Leon — Львиный остров.

Пока она постигала этот ошеломляющий факт, раздался шум подъехавшей машины. Она остановилась возле дома, Эмерито открыл дверь, и Ивейн вышла следом за ним на яркий солнечный свет, лучами бивший сквозь густую зелень деревьев и сиявший на гладкой поверхности ждавшего с невыключенным мотором лимузина с фигуркой миниатюрного серебряного льва на капоте и гербом на дверцах. Ивейн затаила дыхание. Даже Санделлы не разъезжали на таких машинах, как эта. Даже они были не столь важными особами, чтобы иметь родовой герб.

Шофер в кожаной форменной куртке вышел из-за руля и открыл перед Ивейн дверцу. Девушка, являвшая собой странное зрелище в своем оригинальном наряде, улыбнулась на прощанье Эмерито и его молодой семье.

— Mil gracias, — сказала она. — Огромное спасибо! Вы спасли мне жизнь, и я… у меня нет слов, чтобы выразить вам свою признательность.

Эмерито развел руками с латиноамериканской выразительностью.

— Dios te proteja, senorita.

Ее спас Господь. Девушка кивнула, поцеловала малыша в мягкие волосики и скользнула в лимузин. Охваченная безмерным удивлением, она откинулась на спинку бархатного сиденья. Ивейн Пилгрим никогда даже не мечтала о том, чтобы ее везли в какое- то роскошное поместье в машине с шофером! Под ее ногами лежал гладкий коврик, она откинула свою взлохмаченную голову на удобный мягкий подголовник. Машина ровно скользила по лесной дороге, которая вскоре начала взбираться на холм.

Мотор негромко гудел, Ивейн разглядывала дикую, удивительную растительность, сверкающее море, которое со всех сторон окружало Львиный остров. Что это был за Лев? Может быть, сейчас она сидит в его машине, которая везет ее все вверх и вверх, в его ра1асio? Она слышала, что некоторые испанские аристократы до сих пор еще живут в этих затерянных местах, как феодалы былых времен, а ведь Мари-Лус назвала человека, приславшего за ней машину, — «эль гран сеньор».

Вдруг Ивейн схватилась за внутреннюю серебряную ручку дверцы. Внезапный приступ сомнений и страха одолел ее. Ей захотелось упросить водителя отвезти ее обратно, к молодой чете, в их уютный маленький домик, но Ивейн не знала толком испанского, она знала всего несколько слов и сказать: «Остановите машину, я хочу выйти!» — не могла.

Внимательно глядя в окно машины, она видела острые утесы, сосны и каучуковые деревья, золотой отблеск солнца на дальних горах, манящую голубизну моря.

Море, которое едва не убило ее прошлой ночью, такое пугающее и безжалостное тогда, сейчас пылало как расплавленные под солнцем сапфиры и яшма. Глядя с кручи, по которой с мягким урчанием юрко карабкалась машина, далеко вниз на воду, Ивейн задумалась о своей патронессе. Вытащили ли из воды Иду Санделл? Спаслась ли она? Станет ли наводить справки о своей прислужнице, мисс Пилгрим, как она называла Ивейн?

Ивейн знала, что у нее очень необычное имя. Давным-давно отец рассказывал ей, что оно будто бы происходит от имени сказочного персонажа. Ида Санделл презрительно фыркнула, узнав о том, что у ее компаньонки будет такое странное имя. «Пилгрим» , — всегда громко звала она, когда ей было что-нибудь нужно. — «Принесите мне книгу, Пилгрим». «Помассируйте мне основание шеи, Пилгрим». «Выведите Джесси в сад, Пилгрим, и проследите, чтобы она не заходила на цветочные клумбы».

Ивейн невидящими глазами смотрела из окна лимузина. Неужели она так навсегда и останется покорной странницей, пилигримом, будет всегда на посылках, будет вечно угождать старухе, которая думает только о собственном удобстве? Круиз в теплых морях сначала показался ей таким заманчивым, но и на борту парохода ничего не изменилось для Ивейн… Пока не раздался визгливый вой сирен, пока не перевернулась их спасательная шлюпка, пока все они не оказались выброшенными в море, и пока течение не вынесло ее так близко к берегу, что молодой испанский матрос смог заметить и вытащить ее из воды.

«Львиный остров».

От неожиданной мысли, сверкнувшей в ее голове, Ивейн сцепила руки, лежавшие на коленях, ее золотисто-карие глаза в недоумении расширились. «Как же она могла позабыть сказку, в честь героини которой когда-то и назвал ее отец? Ивейн — девушка, которой лев помог в ее борьбе с драконом!»

В этот момент машина резко затормозила и замерла над опасным выступом горной дороги, и Ивейн увидела на фоне залитого солнцем ярко-синего неба чеканный силуэт башен замка из испанской сказки и почти услышала, как громко забилось ее сердце, пока она рассматривала их резные зубцы. Замок стоял высоко на уступе скалы, подобно чудесному гобелену, остроконечные башенки высоко возносились вверх, пронзая своими шпилями золотисто-голубое небо. Над одной из башен развевалось знамя, и девушке показалось, что оно парит прямо над морем. Его яркие пурпурные языки колыхались на ветру и солнце.

Медленно-медленно Ивейн перевела дыхание. Это был не сон, потому что она чувствовала дуновение ветра на лице, до нее долетал смолистый запах сосен и соленый морской воздух. Это был не сон, потому что они уже въезжали во двор замка, и Ивейн увидела каменное изваяние льва, возвышавшееся над входом в castillo.

Машина описала круг и мягко остановилась у подножия лестницы, ведущей наверх, ко входу в замок под высокими арками. Шофер вышел из машины и открыл перед Ивейн дверцу. Она вышла в каком-то очарованном изумлении и остановилась возле машины, глядя наверх, на огромный герб, нависавший над крыльцом. Гербовый щит был разделен на четыре части, в каждой четверти была начертана одна из добродетелей: доблесть, гордость, честь, любовь.

Ивейн загляделась на резную розу, символ любви. Сейчас она войдет в дом испанца, и, конечно, ее встретит теплая атмосфера любви, куча ребятишек, добродушная, улыбающаяся хозяйка, несколько располневшая от сытой, размеренной жизни.

— Muchas flores! — задохнулась она от восторга.

— Si, senorita.

— Un grand edificio , — еле слышно прибавила она.

Темные глаза насмешливо посмотрели на нее.

— El senor hidalgo es un hombre muy rico .

Ивейн не сомневалась в том, что «hidalgo» богат, и, волнуясь, пошла вслед за шофером — через открытые стеклянные двери, через тихий, затененный, сверкающий зал, вверх по изящной мраморной лестнице с коваными железными перилами.

Шофер остановился перед резными двойными дверями и постучал. Затем он взялся за бронзовую ручку, распахнул дверь и предоставил Ивейн войти в комнату одной.

Ивейн стояла в проеме двери, ведущей в зал, пытаясь собраться с духом и растерянно обводя глазами великолепные фрески на потолке, обшитые деревянными панелями стены, тускло мерцающие, как старинные драгоценности, испанские картины в тяжелых золоченых рамах, средневековую мебель, шелковистые ковры, которые повторяли цвета огромной мозаики, изображавшей Мадонну с Младенцем.

Наконец она сделала шаг вперед, и в тот же момент высокие двойные двери закрылись за ней. Девушка в изумлении раскрыла глаза: ее взгляд упал на высокую фигуру человека, стоявшего у огромного узкого сводчатого окна и разглядывавшего ее. Он курил тонкую темную сигару, медленным, спокойным движением поднося ее ко рту. Ивейн смотрела в орлиные черты лица и холодные блестящие глаза под густыми чрезвычайно черными бровями. Высокие скулы, горбатый нос и властный рот придавали его лицу какое-то мефистофельское выражение. Он стоял неподвижно на фоне яркого витражного окна, окутанный молчанием и тонким дымом сигары. Луч багрового света играл в его густых, черных, чуть посеребренных волосах.

Перед ней стоял испанский гранд — повелительный, надменный, мрачный, одетый с изысканной тщательностью. Ивейн сразу же смутилась неуместностью надетых на ней чужого свитера, подвернутых джинсов и деревянных сандалий, привязанных веревкой к ее лодыжкам.

Сеньор молча, оценивающе рассматривал ее с головы до ног. Девушка нервно сжала пальцы и опустила руки. Она была подавлена величественностью этого человека и обстановки дома. У нее не хватило бы сил даже на то, чтобы распахнуть дверь и убежать от взгляда его глубоко посаженных глаз, от точеного рта, который, казалось, никогда не улыбался.

— Вы та девушка, которую Эмерито выловил в океане?

— Да. — Сердце Ивейн сжалось от внезапно охватившей ее тревоги: еще до того, как он заговорил, она знала, что голос у него глубокий и завораживающий, но она не могла себе представить, что он так безукоризненно правильно заговорит по-английски, с легким испанским акцентом. Это был голос черного мага, подчиняющего своему взгляду каждого.

— Как ваше имя?

— Меня… меня зовут Ивейн Пилгрим, сеньор.

— Присаживайтесь. — Он указал на обитый бархатом стул с высокой спинкой. — Побеседуем.

Ивейн ощутила себя беззащитной и была рада сесть. Ноги ее подкашивались, она вся дрожала. Никогда раньше, за всю свою жизнь, Ивейн не испытывала такого чувства… это был настоящий испуг с первого взгляда!

Гранд отступил от окна, уходившего высоко вверх, и теперь Ивейн увидела, что он опирается на черную трость, странно прихрамывая на левую ногу. Подойдя к камину, над которым тоже красовался его фамильный герб, он отвесил в ее сторону легкий поклон.

— Я дон Хуан де Конкуэс и Аранда, маркиз Леонский, — представился он глубоким, чарующим голосом.

От такого имени Ивейн чуть не упала в обморок. Значит, он и есть Лев этого острова… феодальный лорд, который правит островом из своего замка и слово которого здесь — закон!

— У нас есть пословица, сеньорита Пилгрим: «Испанец может ранить, но не станет заживо сдирать с вас кожу». Так что не надо смотреть на меня с таким ужасом!

Ивейн пришла в еще больший ужас. Маркиз теперь стоял рядом с ней, пристальным взглядом окидывая ее лицо, чувственный, нежный рот, которого не касался еще ни один мужчина, острый подбородок, высокие скулы, крошечную родинку на виске, медовые, широко расставленные глаза. «В тихих водах водится сам сатана!» — это были любимые слова Иды Санделл. Она всегда настаивала на том, чтобы Ивейн некрасиво зачесывала волосы назад, и заставляла ее носить очки в неуклюжей роговой оправе, прописанные от легкой близорукости, которой страдала Ивейн.

Но сейчас она отлично видела дона Хуана.

— Вам разве не понравился мой дом, сеньорита? Многие находят его прекрасным — с его башнями над морем, миндальными рощами и фонтанами во дворах.

— У вас настоящий замок, сеньор.

— Мой дом — моя крепость, — сардонически согласился он. — Вам раньше не приходилось бывать в замках?

— Нет, сеньор. — Она высоко подняла подбородок. — Что простой служанке делать в замке?

— Действительно, что? — Он потрогал розы, стоявшие в золотой вазе на мраморной каминной полке. Их аромат смешивался с пряным дымом его сигары. — Сколько вам лет, сеньорита Пилгрим?

Этот неожиданный вопрос до глубины души поразил ее, потому что мужчины-соотечественники не позволили бы себе вот так прямо задать его. Дон Хуан нахмурился, и Ивейн поняла, что когда маркиз Леонский задает вопрос, каким бы личным он ни казался, на него следует отвечать без промедления.

— Мне девятнадцать, сеньор.

— Я думал, вы моложе. — Его взгляд словно ощупывал тонкую юную фигурку девушки, походившей сейчас на беспризорника из-за одежды, которой снабдил ее Эмерито. Потом он отошел от камина и захромал к изящному низкому столику, на котором стояло блюдо с виноградом, словно застывшим золотыми каплями. Маркиз взял со стола блюдо и протянул его Ивейн. — Вы еще слишком молоды, чтобы предлагать вам вино. — Быстрая усмешка скользнула по его губам. — Прошу вас, попробуйте. Это из виноградников кастильо.

Виноград был необыкновенно вкусным, но под пристальным взглядом черных глаз, неотступно наблюдавших за ней, Ивейн смущалась так, что съела всего две или три виноградинки.

— Эмерито покормил вас? — спросил дон Хуан, стоя перед мозаичным портретом Мадонны с Младенцем и, как ей показалось, тяжело опираясь на свою палку. Ивейн внезапно пришло в голову, что его, наверное, мучает боль в ноге. Его красивый рот чуть кривился в болезненной гримасе, в нем сквозила какая-то легкая горечь, что-то неуловимое, делавшее его не таким надменным.

— Его жена приготовила мне завтрак, сеньор. Я… я погибла бы, если бы не Эмерито.

— Верно. — Он внимательно разглядывал ее сквозь сигаретный дым. — Невероятная вещь, да? Наверное, для вас все пережитое показалось кошмаром. Не думайте об этом. Теперь вы в безопасности…

— Все эти люди… кричат о помощи, а корабль идет ко дну!

— Но, я полагаю, многим из них удалось спастись, как вам.

— Я плыла вместе с моей хозяйкой, миссис Санделл. Мне хотелось бы узнать…

— Спаслась ли она?

— Да. — Глаза Ивейн стали огромными от горя. Она никогда не питала к своей хозяйке особой симпатии, но знала, каково оказаться ночью в темном безбрежном просторе моря, когда холод оцепенения закрадывается в сердце, и нет надежды на спасение.

— Я распоряжусь, чтобы о ней навели справки. — Внимательно глядя на Ивейн, он прищурил глаза. — Вы намерены вернуться к ней, если окажется, что ее спасли?

— Нет! — ответ вырвался прежде, чем девушка успела сдержаться. — Хотя мне придется это сделать… У меня ничего нет, ни одежды, ни денег…

— Не желаете ли вы остаться здесь?

На минуту замерев от удивления, Ивейн не могла поверить своим ушам. Смысл его слов дошел до нее не сразу. Она в полном замешательстве изумленно уставилась на него, не зная, как понять это приглашение. Дон Хуан — маркиз, а она горничная, сирота, компаньонка… Никто! Может быть, он хочет предложить ей работу в замке?

— Вы… вы хотите взять меня на работу, сеньор? — спросила она чуть слышно.

— Здесь все слуги, кроме экономки, мужчины. — И вновь быстрая улыбка мелькнула на его губах. — Нет, сеньорита, я приглашаю вас погостить у меня некоторое время.

— Но…

— Но что? — Он поднял черную бровь. — Мне показалось, что вы не слишком торопитесь вернуться к своей хозяйке. Разве не лучше вам остаться пожить здесь, в кастильо?

— В… качестве кого? — Ивейн испытывала страшные муки, но вынуждена была задать этот вопрос.

— В качестве моей гостьи, сеньорита Пилгрим. — В глазах у него мелькнула ирония. — Вы, надеюсь, не вообразили, что зажгли во мне огонь страсти?

Ивейн покраснела до корней волос и почувствовала, что он насмешливо проследил за распространением этого пожара.

— Уверяю вас, я не использую право вассала в отношении каждой женщины, которая ступает на этот остров, — сардонически сказал он. — Для меня вы просто потерявшийся ребенок на моем попечении. Вы останетесь здесь! Я уже решил!

Онемевшая Ивейн сидела в высоком бархатном кресле и все еще держала в руках блюдо золотистого винограда, словно символическое подношение. А как же его семья? Им, скорее всего, не очень понравится, что ее, беспризорную девушку, навязали им в качестве гостьи?

— Чем вы недовольны? — Он оперся на свою палку и вперил в девушку острый взгляд, как будто она была странной маленькой вещичкой, неуместной в этом роскошном зале, но которая, тем не менее, чем-то привлекла его внимание.

— А что скажет ваша семья? — тихо спросила она.

— У меня нет семьи. — Лицо его вдруг посуровело, словно невольно Ивейн задела рану, которую он скрывал под своей броней. — Я не женат и бездетен, сеньорита. В кастильо есть коты и овчарка-волкодав. Впрочем, сами увидите. — Он похлопал себя палкой по левой ноге. — Я хром как Люцифер.

По спине у Ивейн пробежал холодок. Люцифер — падший ангел, которому было отказано в рае из-за его гордыни! Да, ведь она, едва увидев его, сразу подумала, что в этом человеке есть что-то демоническое!

— То есть вы хотите сказать, что берете меня под свое покровительство?

— Вот это ново. — Он позвонил в серебряный колокольчик. — Я знаю, что англичане не любят быть кому-нибудь обязанными, но наш Isla del Leon далеко от материка, и вам придется принять мое гостеприимство, хотите вы того или нет.

— Я… вы очень добры, сеньор.

— Добр? — Его точеные губы презрительно выговорили это слово. — Я просто практичен, к тому же испанец. Мой дом — ваш дом!

Ивейн украдкой обвела взглядом зал: темные от времени краски, старинные гобелены, золотые вазы с розами. Она чувствовала себя как нищенка перед королем!

— Все необходимое будет улажено в комиссариате на материке, — сказал дон Хуан и обернулся к дверям, которые в этот момент открылись.

В зал вошла одетая во все черное женщина с выразительным суровым лицом. Маркиз быстро заговорил с ней на изысканном испанском. Ивейн почувствовала на себе взгляд женщины. Темные, яркие глаза без симпатии рассматривали ее.

— Да, дон Хуан. — Женщина вежливо присела и вышла.

— Это моя экономка, я уже предупредил ее, чтобы она приготовила вам комнату. Ее зовут Альма, она поможет вам освоиться.

Ивейн с побитым видом взглянула на него. Дон Хуан распоряжался ею так, будто она была подкинутым котенком, которого он нашел на своем пороге, но в его манере и отношении не было и капли теплоты.

— Спасибо, — пробормотала она, и на этот раз не стала добавлять, что он очень добр. У нее появилось ощущение, что такая маленькая заблудившаяся девочка, как она, не может сподвигнуть его на проявления доброты. Просто она показалась маркизу забавной, поэтому он и пригласил ее пожить здесь. Девушка жалела, что не может противостоять ему, но вчерашняя кошмарная ночь уже сказывалась на ней: глаза Ивейн смыкались, все тело отяжелело.

— Из вашей комнаты прекрасный вид на море, — сказал он — О mare lindo.

Она вздрогнула, услышав, что дон Хуан назвал море красивым. Ивейн все еще не могла забыть, как течение влекло ее, совершенно беспомощную, куда-то в кромешной тьме, не могла забыть страх и одиночество.

— Вы понимаете наш язык? — Взгляд дона Хуана был прикован к ней, и девушка чувствовала, что он словно читает ее мысли.

— Так, знаю несколько фраз, — ответила она.

— Прежде чем вы уедете с острова, смею надеяться, вы будете понимать гораздо больше. А я, кто знает, может, войду во вкус, и мне придется по душе роль опекуна?

Дьявольский опекун! Эта мысль как будто ударила ее. Ивейн вскочила, крепко держа в руках блюдо с виноградом и отражаясь в своем нелепом одеянии в зеркале, висевшем на стене в золоченой раме. Она уставилась на свое отражение и вдруг начала смеяться. Долго сдерживаемая истерика одолела ее, девушка никак не могла остановиться, она смеялась и смеялась, а слезы текли у нее по лицу. Вдруг сквозь пелену она увидела, что маркиз наклонился к ней, темный и страшный, и громко вскрикнула, когда он поднял руку и сильно ударил ее по щеке.

— О! — По всему ее телу прошла дрожь, щека вспыхнула. Ивейн стояла как наплакавшийся, отшлепанный ребенок и ненавидела маркиза Леонского со всей силой своего молодого исстрадавшегося сердца.

— Прошу без истерик, — тихо проговорил он. — С этого момента учитесь вести себя прилично, поняли?

— Что же в этом такого? — Слезы снова беззвучно хлынули из ее широко открытых глаз. — Я… я же сказала вам, что я всего лишь служанка очень капризной и очень черствой старой женщины!

— Вы были служанкой. — Дон Хуан взял ее за подбородок, поднял залитое слезами лицо и с безжалостной суровостью рассматривал его. — Ивейн… Какое у вас необычное имя. Нужно ему соответствовать! — Этот человек был жесток, он был выше ее понимания. Те же самые пальцы, которые только что дали ей пощечину, сейчас держали ее за подбородок. Прежде чем передать ее заботам своей экономки, он вытащил из кармана носовой платок и велел ей вытереть глупые слезы. — Забудьте про потонувший корабль, вам понятно? Идите и отдыхайте, а завтра вы станете чувствовать себя лучше.

Ивейн вытерла глаза. Она ощущала себя отчаянно несчастной. Как счастливы те, кому в трудные минуты жизни есть к кому обратиться за утешением! Как давно это было — она уже забыла, что это такое, когда тебя любят.

Она молча отдала дону Хуану платок, который он убрал в карман черных бархатных брюк. На безымянном пальце левой руки у него был надет тяжелый золотой перстень с крупным рубином. На фоне черной одежды рубин отливал тускло-кровавым цветом. Цвета, очень подходящие для такого человека, как дон Хуан де Конкуэс и Аранда, маркиз Леонский.

Ивейн поднималась вслед за экономкой по винтовой лестнице в отведенную ей комнату. Судя по характерным изгибам стен и окон, ее поместили в одну из замковых башен. Экономка отперла соседнюю дверь — там находилась ванная комната, выложенная золотисто-зеленой плиткой, и показала Ивейн, где кран с горячей и где — с холодной водой, потом открыла шкафчик, в котором висели огромные турецкие полотенца. В нижнем ящичке лежали мыло, соль для ванн и губка. Поодаль в углу стоял фарфоровый унитаз. Ивейн поняла, что здесь, в этих апартаментах башни, она обеспечена всем необходимым.

Она попыталась улыбнуться экономке, но в ответ та не повела даже бровью. Вместо этого она быстро оглядела облачение Ивейн, и девушка сразу же вспомнила, какими надменными были слуги в доме Санделлов.

— Я… я, пожалуй, приму ванну, — запинаясь сказала она.

Женщина кивнула, показывая, что понимает по-английски.

— Сеньорита найдет халат и ночную рубашку на постели. Сеньор маркиз приказал, чтобы для сеньориты привезли одежду из города.

— А здесь есть город?! — воскликнула Ивейн.

— Разумеется. — Альма приподняла брови. — Замок находится на берегу острова, у моря, но в шести милях отсюда есть магазины, театр, отель. У нас, в Пуэрто-де-Леон, есть большие дома. Там живут друзья дона Хуана.

О, каким облегчением было узнать, что она не совсем оторвана от цивилизации! Ивейн поднесла к лицу большой кусок хвойного мыла. Сейчас она примет ванну, поспит в большой кровати в новой комнате, и скоро все снова пойдет своим чередом.

— Не желает ли сеньорита подкрепиться?

— Нельзя ли… нельзя ли чашечку чаю? Пожалуйста!

— Как пожелает сеньорита. — Ивейн вновь удостоили слегка презрительного взгляда. — Здесь, на острове, мы не живем как дикари. Вот уже многие десятилетия господа из рода де Леон ведут все дела. Такие люди, как сеньор маркиз, очень прогрессивны.

— Похоже на то, — невольно проговорила Ивейн, — что он любит делать все по-своему и не терпит возражений.

Экономка склонила голову с аккуратно уложенными на голове косами.

— Испанец всегда хозяин в своем доме, а дон Хуан — еще больше, чем прочие. Титул и деяния членов его семьи вписаны в историю Испании, сеньорита.

В этом Ивейн ни на минуту не усомнилась. Вся феодальная история древнего рода, казалось, сквозила в чеканных чертах этого человека, она глубоко въелась в его кровь и плоть. Он мог быть щедр, великодушен, но, как она недавно убедилась, мог быть и жесток.

— Наверное, остров очень красив, — сказала она почти в отчаянии.

— Пусть сеньорита сама в этом убедится — идемте.

Экономка поманила ее к одному из окон, распахнула наружу его створку, и Ивейн сразу же услышала рокочущий шум моря, словно ветер шелестел в высоких кронах деревьев, вздыхающий, неумолчный, нашептывающий какие-то сокровенные тайны. Она представила себя Рапунцелью, которую держат в плену у смуглого колдуна, хозяина замка.

— Море шепчет. — Голос экономки раздался над самым ухом Ивейн. — Когда вы будете слушать его ночью, вам покажется, что оно словно жалуется человеческим голосом. Видите ли, сеньорита, в стародавние времена невеста одного господина рода де Леон упала с этих скал.

Ивейн затаила дыхание и отошла от окна. Она встретила взгляд темных глаз женщины. В нем не было ни тени гостеприимства, этот пристальный неотступный взгляд беспокоил девушку.

— Она была совсем юной, как и вы. Она была чужеземкой, как вы, и любила прогуливаться по высоким скалам со своей собакой, волкодавом. Их всегда держали в этом замке. Собака, очень сильное животное, которое она держала на поводке, подтянула девушку к самому обрыву, сеньорита. Они вместе упали вниз. — С этими словами экономка подошла к двери и открыла ее. — Когда сеньорита закончит принимать ванну, ей принесут чай.

Дверь закрылась за облаченной в черное фигурой, и Ивейн зябко поежилась, прислушиваясь к шуму моря и завыванию ветра, врывавшегося в узкую амбразуру окна, — вместе с ним в комнату неслись запахи соли, песка и цветов. Ивейн преследовал голос, давно уже умолкший, заглушённый скалами и волнами.

Теперь она в первый раз могла как следует оглядеть свою комнату и увидела, что она очень красива… как будто ее приготовили для кого-то, кто приехал, но скоро покинул ее… для женщины, которая так и не успела занять ее. Просторная высокая кровать накрыта роскошным кружевным тончайшим покрывалом, каждый завиток кружева был неповторимо прелестен. На легчайших простынях была вышита монограмма, на столике возле кровати стояла серебряная лампа для чтения, сам столик, как и остальная мебель в комнате, был вырезан из коричнево-золотистого дерева. Еще здесь находились небольшие, обитые шелком стулья и такой же диван, на полу от одной стены до другой расстилался толстый пушистый ковер лазурного цвета, как море, а сами стены были обиты панелями из розового дерева. Ивейн невольно сравнивала эту комнату со своей каморкой в доме Санделлов, под самой крышей, заставленную пестрыми остатками ненужной мебели из господских комнат.

Как во сне Ивейн услышала звон колоколов в соседней церкви, который смешивался со звуками моря.

— У тебя на ладони есть перекресток, — так сказала ей когда-то старая цыганка на ярмарке в Комб-Сент-Блейз за неделю до того, как они с Идой Санделл отправились в этот так трагически закончившийся круиз. Она брела в одиночестве по ярмарке, прислушиваясь к веселому смеху других молодых парочек, и в глубине души желала, чтобы цыганка нагадала ей, что на борту корабля она встретит свою судьбу, что это будет высокий смуглый незнакомец…

И тут Ивейн затаила дыхание. Она вспомнила про высокого, смуглого, никогда не улыбающегося незнакомца, который укрыл ее в своем доме. Конечно, он не был тем молодым очаровательным человеком из ее мечты… непроницаемым, тонким, точеным лицом, черными глазами, которые, казалось, видели все насквозь, хромой ногой — он пугал ее.

Он начал насмехаться над ней, когда Ивейн спросила, почему он предложил ей остаться… но какие именно чувства могла она пробудить у человека, совершенно одиноко живущего в замке у моря?