Делла услышала нежное журчание фонтана и увидела дикие заросли жимолости над аркой, ведущей во дворик. Когда они с Ником вошли в этот крохотный внутренний дворик, украшенный выветренными камнями и кустарниками, напоминавшими разноцветные облака, и Делла заметила напротив арки статую Психеи с крыльями, поврежденными ветром и солнцем, то она словно шагнула из суетливой реальности в тихий волшебный мир, где царила любовь, охраняемая маленькой богиней души. В воздухе носились ароматы трав, и Делла вздохнула с восхищением, увидев лимонные деревья с золотыми и зелеными плодами. В тени деревьев стояло белое плетеное кресло, высокая спинка которого обрамляла голову и плечи пожилой женщины.

Ее хрупкую фигурку окутывала черная шелковая шаль с такой длинной бахромой, что она почти касалась земли. По правую руку от нее на ступеньках сидела девушка в ярком платье. Ее темные волосы были заплетены в косы. Она держала на коленях голубую чашу, в которой чистила горох. На ее левой руке сверкало кольцо.

Внезапно она подняла голову и улыбнулась женщине в плетеном кресле, но ни одна из них все еще не замечала пару, стоявшую в тени арки. Делла подумала, какую живописную картину представляют собой эти женщины: одна – с мечтательной улыбкой, а другая – с полными воспоминаний глазами. Она уже собиралась прошептать Нику о своих наблюдениях, но в этот момент он так сильно сжал ее запястье, что ей показалось, будто ее кости сейчас треснут.

– Ник! – вырвалось у нее. – Мне больно! Девушка во дворике услышала звук ее голоса быстро повернула голову. На ее здоровом юном лице выделялись темные, испуганные глаза, а алый румянец, вспыхнувший под оливковой кожей, делал ее еще привлекательней. Ее губы удивленно приоткрылись. Ник отпустил руку Деллы, но облегчение быстро сменилось осознанием того, что означала для Ника встреча с этой девушкой. Вероятно, он подумал, что перед ним привидение… то самое, которое появилось в обеденном зале на несколько леденящих секунд.

– Синьор граф? – Пальцы девушки сжали крест, висевший у нее на шее, как будто она искала защиты от Ника.

– Маргерита? – Он выгнул бровь, и по его тону Делла поняла, что он вновь овладел собой. – Ну разумеется, ведь Анджело предупреждал нас, что ты выросла в прекрасную юную девушку.

С этими словами он стал медленно приближаться к Маргерите и бабушке. Делла невольно старалась не дышать, так как в этой встрече после долгой разлуки чувствовалась драма. Ник превратился в светского льва, в то время как бабушка состарилась в своем тихом садике. Шесть распутных лет оставили свой след на красивом лице ее внука. Шесть долгих лет приблизили обоих к аду и раю. В наступившей тишине было слышно только журчание фонтана и щебет птиц. Бабочка с огненными крыльями подлетела к цветку, и он обронил лепесток. Ник наконец подошел к креслу своей бабушки и упал на колени. Он взял ее руки в свои и прижался щекой к этим хрупким рукам со вздувшимися венами.

Никогда до сих пор в своей жизни Делла не была так тронута поступком другого человека, и это удалось Нику Франквиле. Она чувствовала, что не должна находиться рядом с ним в этот момент. Девушка порывисто огляделась вокруг и внезапно услышала колокольный звон где-то за густыми деревьями; она последовала на этот звук и вскоре оказалась перед маленькой часовенкой, расположенной среди кипарисов. Она обладал совершенством старого, испытанного временем здания. Длинные виноградные плети скрывали ее стены под своей зеленой листвой, дверь была не заперта. Прежде чем войти, Делла заколебалась, так как оставила свою шляпу в палаццо, но, вспомнив, что у нее в сумке есть шифоновый шарф, она достала его и покрыла волосы. После этого она вошла в часовню и прошла мимо приделов к алтарю, где стояла голубая с золотом статуя Мадонны и горела янтарная свеча, мягко мерцавшая в разноцветных лучах, которые проникали сквозь готические окна.

Делла опустилась на колени и закрыла глаза. Несколько минут она молилась о том, чтобы ей были дарованы силы справиться со всем происходящим. Она беспокоилась за свой голос, но у нее не было чувства, что она навсегда потеряла свое мастерство и желание петь. Только встреча с Ником пробудила в ней потребность помолиться.

– О, Марш, – прошептала она, – тебе следовало поехать со мной… тебе следовало хоть раз забыть ради меня о своих делах. Мне… мне был нужен ты, а ты сказал, что мне нужен только отдых и морской воздух. Ты был так уверен во мне, ты считал, что я навсегда останусь твоей преданной рабыней. Но, Марш, если ты позволил рабыне попробовать вкус свободы, то вполне вероятно, что это ударит ей в голову… а может быть, и в сердце.

Делла вздохнула, ее взгляд остановился на безмятежном лике Мадонны, стоявшей на пьедестале. Она знала, что обязана Маршу слишком многим, поэтому его уверенность в ее преданности и в ее любви ни на секунду не может быть поколеблена. Но в последнее время она уже не могла спокойно представлять себя невестой Марша. Она росла с мыслью, что это обязательно случится, но сейчас она вдруг задрожала, представив, как они стоят перед этим маленьким алтарем с Маршем и обмениваются клятвами, которые свяжут навеки их тела и души. Никогда раньше Делла не задавала себе вопрос: а любит ли она его настолько, чтобы выйти за него замуж? Она никогда не думала об их отношениях как о каких-то узах, ведь это он вынес ее из-под обломков родительской машины и выстроил для нее совершенно новую жизнь. Если бы не Марш, то ее поместили бы в сиротский приют, так как у ее родителей не было близких родственников, которые захотели бы позаботиться о ней. А Марш ввел ее в свой дом и в свое сердце.

Делла знала, что, несмотря на свою занятость, Марш беспокоится за нее. Он не любил рассказывать о том, что у него на сердце, но Делла понимала, что ни один мужчина не станет так заботиться о женщине, если он не восхищается ею, не желает ее и не хочет, чтобы она разделила с ним его жизнь.

С легким стоном Делла закрыла лицо руками… В ее сердце не должно быть сомнений, ведь о таком человеке, как Марш, любая девушка может только мечтать. Высокий и представительный, великодушный, умный и образованный, сильный, но способный на нежность.

Так почему же она стоит здесь с бьющимся сердцем, выстукивающим имя другого человека… чье смуглое и циничное лицо вдруг заслонило собой лицо ее жениха.

Она не могла простить себе этого увлечения. Ей нельзя было оправдываться только тем, что Марш слишком ее опекал. У нее была чудесная карьера, и она часто пела на оперных подмостках вместе со смуглыми и красивыми итальянскими тенорами.

Так почему же именно образ Ника Франквилы преследовал ее? У него не было ни одного из тех качеств, которые восхищали ее в мужчинах, и в то же время он волновал ее гораздо сильнее, чем кто-либо из ее прежних знакомых.

О боже! Она не может быть такой неразумной, что позволит ему войти в ее сердце!

Делла вскочила и бросилась прочь из Часовни, как будто ее мысли были богохульны. На улице среди кипарисов, стоял человек, который выбил почву у нее из-под ног, и курил сигару с непринужденным видом. Несколько мгновений он молча наблюдал, как она снимает с головы шарф и прячет его в сумку.

– Я надеюсь, – наконец сказал Ник, – что вы успокоились и будете в состоянии познакомиться с моей бабушкой. Пойдемте, она ждет. Ей хочется близко узнать вас.

– А разве можно узнать другого человека по-настоящему? – спросила Делла. – Не думаю, что мы знаем даже самих себя.

– Это только на благо, – возразил он. – Открытая конфронтация двух человеческих душ может быть слишком опасной. Лучше не пытаться понять, что творится внутри другого человека.

– Когда это стало вашей философией, Ник? Не думаю, что вы уже родились циником и грешником.

– Но и вы не родились ангелом, – заметил он, – и не всегда вы принадлежали к тому типу людей, которые забывают себя, чтобы порадовать кого-то другого.

– К-какое странное замечание, синьор. – Ее охватила паника, так как становилось ясно, что Ник знает о ней гораздо больше, чем она о нем. Но где он почерпнул свои сведения? Ведь их пути никогда ранее не пересекались, и Делла не могла поверить, что он когда-либо читал заметки об оперных постановках. Даже если и читал, он не мог узнать о ее помолвке, так как это был секрет, который знали только она и Марш. Марш не поощрял слухи о своей личной жизни, и он не сообщал прессе, что Делла скоро станет его женой. Наверное, Ник просто догадывался о ее планах.

Ее сине-зеленые глаза скользнули по его лицу, пытаясь отыскать ответ на беспокоивший ее вопрос.

– Что тут странного? – спросил Ник. – С самого начала вы как будто говорили: «Не трогайте меня, я принесла клятву». Существуют только два вида клятв, которые дают женщины…

– Я не позволяла вам так разговаривать со мной, – покраснела Делла. – Я просто не хочу, чтобы вы повесили на пояс еще один скальп, синьор. Думаю, ваша коллекция достаточно внушительна и без моих волос.

– Таких чудесных волос, – протянул он, и его глаза остановились на густых, пронизанных солнцем светлых волосах Деллы. – Но ведь вы как-то уже сказали, что вам не нужны мои затасканные комплименты, поэтому пойдемте и поговорим с бабушкой, которая всегда была искренна и верна себе.

– Разве вас не беспокоит, Ник, что вы не оправдали ее надежд?

– Любовь нам многое прощает. – Он отвел ветку, чтобы Делла могла пройти по тропинке, ведущей назад к патио, и лишь на мгновение их взгляды встретились. – Не существует идеальной любви, и это не любовь, если она не может простить нам наши грехи. Если вы и этого не знали, Долли Нив, значит, вы никогда не любили.

– Я бы не назвала вас авторитетом в области духовной любви. – Делла прошла мимо него с осторожностью кошки, ступающей на меховых лапках. – Ведь вам известен только один вид любви!

Его глаза опасно вспыхнули, и внезапно Делла поняла, что они оказались слишком близко друг к другу. Его левая рука скользнула к ней со скоростью змеи, и вот уже его пальцы держали ее за голову под тяжелым золотым пучком волос. Делла тихо вскрикнула, но он только улыбнулся, почти незаметно, так как его губы уже позаботились о том, чтобы она не смогла больше произнести ни звука. Эти губы, такие теплые и жесткие, подарили ей поцелуй, который разверз над ней небеса и сотворил бурю среди деревьев.

Марш тоже целовал ее, но не так. Марш тоже обнимал ее, но не такими свирепыми руками.

– Нет… – Она оторвалась от Ника и тут же почувствовала его губы, словно лезвие ножа, на своей шее. – Не надо, пожалуйста!

– Ты сама этого хотела, – грубо прошептал он. – Ты называла меня грешником, маленькая святая, я заставлю тебя совершить этот грех вместе, здесь, среди деревьев, которые нас скрывают…

– Ник, не надо! – Делла была в отчаянии, так как чувствовала, что он собирается выполнить свою угрозу. – Нам есть в чем раскаиваться и без этого…

– В чем же? – В его голосе звучала мягкая насмешка. – Нам не в чем раскаиваться, mia bella. Жизнь – для того, чтобы жить, а не для того, чтобы разрушить ее, как розу, зажатую между страницами молитвенника. Красота предназначена для мужчины, который осмелится сорвать ее, а не для пуританина, который заключит ее в стеклянный футляр, как французские часы.

Его шутка разрядила напряжение, и Делла нервно засмеялась:

– Вы дьявол, Ник! Вы же не настолько испорченны, чтобы соблазнить женщину в саду вашей бабушки. Ну что ж, вы довольно развлеклись, напугав меня, а теперь позвольте мне пройти…

– Я всего лишь испугал вас? – Он заглянул в ее глаза, словно пытаясь найти подтверждение тому, что в эти несколько неистовых секунд между ними пробежала искра, которая сделала их единственными живыми существами друг для друга в этом мире. Делла была совершенно уверена в том, что это была лишь физическая реакция. Ведь Нику нельзя было отказать в мужской притягательности, особенно здесь, в этом итальянском саду, среди темных кипарисов. Весь мир будто раскалился, когда Ник держал ее в объятиях. Но ей придется вычеркнуть из памяти это мгновение.

– А вы что же, считали, что превратите меня в бессловесную обожающую рабыню, к которым вы так привыкли, Лик? Вы что, целовали меня только для того, чтобы попробовать сломить мою гордость? Ведь именно это вам по нраву, не так ли? Видеть, как женщина бьется в сетях ваших чар… Интересно, синьор, кто же нанес вам такую рану, что вы продолжаете мстить всем женщинам?

Делла не хотела заходить так далеко, но слова уже были произнесены, и она не могла забрать их назад. Мгновение его лицо было непроницаемо, как бронзовая маска, затем его глаза ожили на этой маске и засверкали с таким ужасным гневом, что он, наверное, ударил бы ее, если бы не внезапное появление Маргериты. Она вышла из-за деревьев и проговорила веселым, невинным голоском:

– Бабушка послала меня за вами. Она уже стала беспокоиться, синьор, что вы так и уйдете опять…

– Я не собираюсь уходить, и мисс Нив тоже. – Вспышка гнева тут же сменилась улыбкой. – Мы уже идем, веди нас, Маргерита.

– Тропинка была узкой, так что им пришлось идти друг за другом, пока они не добрались до патио, все это время Делла чувствовала за своей спиной присутствие Ника, поэтому она испытала истинное облегчение, когда они наконец очутились перед креслом бабушки. Маленькая женщина тут же протянула к нему руки. В этом жесте чувствовались и требовательность любящего существа, и одинокий призыв того, кто так долго ждал и уже отчаялся дождаться его возвращения. Теперь ей было необходимо, чтобы Ник постоянно был на расстоянии протянутой руки, и он поспешил к ней, схватив за локоть уклоняющуюся Деллу.

– Я задержался, отыскивая нашу гостью, carina. Она заблудилась среди деревьев, когда вышла из часовни. – Его пальцы впились в локоть Деллы, как будто предупреждая ее, что она должна быть любезной с единственной женщиной в его жизни, имевшей для него значение. Единственной женщиной, которой он боялся причинить боль, и все же он сделал это, так долго находясь с ней в разлуке. – Мисс Нив, я хочу, чтобы вы познакомились с моей дорогой бабушкой, синьорой Исалитой Монитторо-Ланци. Бабушка, эта юная англичанка – Делла Нив, оперная звезда. Она путешествует на том же корабле, что и я.

– Как поживаете, синьора? – Делла протянула руку и почувствовала, как проницательные итальянские глаза осмотрели ее сверху донизу.

– Очень хорошо, синьорина Нив, я счастлива познакомиться с подругой моего внука. Но вы, если позволите мне такое замечание, слишком худая для оперной певицы. Вы очень любите оперу?

Делла растерялась, так как ее впервые спрашивали об этом. Все принимали как должное, что петь в длинных и запутанных оперных историях о страстях и интригах – это чистое удовольствие. Никто даже не представлял себе, какое это напряжение, и не удивлялся, почему ее записи легких песен, например из «Веселой вдовы», пользуются гораздо большей популярностью. Она сама никогда не осмеливалась даже думать о том, что ей гораздо приятнее исполнять легкие комедийные песни, чем оперные арии. Она восприняла бы это как предательство по отношению к Маршу.

Но здесь… здесь, в Венеции, встретившись с этой старой женщиной, Делла неожиданно услышала вопрос, ответ на который она хранила в своем сердце. Она жаждала петь только веселые, легкие, романтичные песни, и у нее не хватило мужества сказать Маршу, что она не хочет заключать контракт на еще один оперный сезон. В этом и была причина ее болезни. Марш думал, что она просто устала и нуждается в отдыхе, но Делла видела происходящее в ином свете. С помощью профессионалов он вылепил из нее оперную звезду, но в душе она, простая девушка, хотела петь для простых людей, и бабушка Ника поняла это.

Улыбка осветила глаза Деллы, выявив все ее врожденное обаяние и ум и подчеркнув чистые линии скул и губ. В ней внезапно раскрылась ее кельтская сущность, так как ее мать была родом из Хай-Пеннинс, края длинной зимы и прекрасного лета.

– Ник, ты не сходишь в гостиную за стульями? – попросила синьора Исалита. – И позвони в колокольчик, пусть эта милая малышка Рита принесет нам немного вина. Она все еще робка с тобой, Ник. Ты всегда производил на девушек такое впечатление, что они бросаются или прочь от тебя, или к тебе. Но для Анджело она подходит. Они прекрасная пара, так как они два прекрасных человека.

– Ты никогда не считала меня таким же милым, как Анджело, не правда ли? – Ник насмешливо улыбнулся своей бабушке, в то время как его худая рука поглаживала бахрому ее шелковой шали. – Мисс Нив, вероятно, разделяет твое мнение. Она полагает, что я испорченный негодяй.

С этими словами он удалился в палаццо. Синьора Исалита весело рассмеялась:

– Вы действительно считаете моего Ника испорченным негодяем, разбивающим сердца?

– Я… я не настолько близко с ним знакома, чтобы передавать вам свое впечатление, синьора. – Делла не хотела говорить, что она не сомневалась в правильности своих суждений по поводу Ника. – Мы познакомились на корабле, и у каждого был свой круг друзей, пока он не спросил меня, не желаю ли я, чтобы он показал мне Венецию. Он сказал, что хорошо ее знает, так как члены его семьи – венецианцы.

– Тогда почему Ник намекает на то, что вы считаете знакомство с ним не очень приятным? – Синьора Исалита бросила на Деллу умудренный взгляд, как будто она хорошо понимала, почему молодая, сдержанная англичанка может считать ее замечательного внука мужчиной, от которого нужно держаться на расстоянии… если, конечно, она в состоянии это сделать.

– В некотором смысле его привлекательность опасна, – улыбнулась Делла. – Под его обаянием скрывается легкомыслие, и, несмотря на свои многочисленные знакомства, в душе он одинокий волк.

– Так, значит, вы уже составили свое мнение о нем, хотя и отрицали это, синьорина. – Синьора Исалита покачала головой, словно именно этого она и ожидала. – Да, он выходит из комнаты, а все себя чувствуют так, будто на стол забыли поставить соль. Такая сильная личность – это дар или, скорее, проклятие, так как она влечет к себе слишком многих.

Старая дама ненадолго задумалась перед тем, как произнести эти слова, и Делла могла спокойно рассмотреть ее, не привлекая к себе внимание. Ее кожа была как обожженная солнцем слоновая кость, расчерченная морщинами, а глаза казались совсем черными, как и глаза Ника. Несмотря на солидный возраст, она была по-своему красива и обладала изящным телосложением. Бриллиантовая брошь в форме сердца сверкала, как огромная слеза, на кружевном воротнике ее платья. Делла подумала, что она выглядела одновременно и упрямой, и немного печальной, как будто она в конце концов примирилась с тем фактом, что Ник никогда больше не задержится в Венеции надолго и что ее жизнь будет незаметно ускользать от нее, подобно лучам солнца, растворяющимся в сумерках.

– Да, – пробормотала она, словно говоря сама с собой, – латинские мужчины обладают непредсказуемым характером, и я думаю, что латинские женщины научились жить с ними. Но что касается английских женщин, то в Италии они ступают на зыбкую почву, ведь они привыкли к уравновешенному и спокойному нраву своих соотечественников. Вы, англичане, сильно отличаетесь от нас. Это все равно что скрестить снежинку с солнечным лучом. Снежинка растает или же упорхнет в ужас перед перспективой полностью потерять свое лицо. Ведь вам это не понравится, мисс Нив?

– Конечно нет! – поспешно возразила Делла, и в ее памяти вновь ожило воспоминание о недавнем поцелуе Ника, высвободившем в ней неведомые прежде чувства.

Теперь Ник был для нее более опасен, чем до поцелуя… она могла полюбить его с такой же силой, как и возненавидеть, и Делла знала, что будет спасена только в том случае, если возненавидит его.

Полюбить Ника означало столкнуться лицом к лицу с дьяволом в его душе.

. – Итальянские мужчины, дитя мое, в отличие от других европейских мужчин, не страдают нетерпимостью к проявлению эмоций. Итальянцы наслаждаются волнующей разницей между мужчинами и женщинами, но почти всегда их здравый смысл поколеблен дьявольской, страстной вендеттой, которую они ведут против женщин, так как именно женщины становятся причиной трагедии всей жизни латинского мужчины. – Синьора Исалита немного наклонилась вперед и поймала взгляд Деллы. – Ник может вернуться в любой момент, поэтому я должна говорить очень быстро. Меня ранит, когда его неправильно понимают, так как в моем сердце я испытываю глубокое сострадание к нему. В вашем возрасте он стал мужем девушки, которую его отец выбрал для него, когда они были еще детьми. Я знала, что этот брак будет несчастьем. Никколо был свободным и пылким, как Венеция. Его отцу следовало предоставить ему возможность самому выбирать себе жену, но покойный граф был надменным, своевольным человеком и хотел привести в семью богатую наследницу. Доналеза была наполовину испанкой и происходила из семьи, многие члены которой страдали депрессией.

Через год у них родилась дочь, которую Никколо обожал так, как не мог обожать свою жену, болезненно метавшуюся между весельем и меланхолией. Временами она впадала в мистику. Она утверждала, что сны – это астральные путешествия, более реальные, чем сама жизнь. Она была поразительно красива, но выглядела измученной, поэтому люди думали, что Ник плохо обращается с ней, но это было не так! Она могла разрушить не только свою жизнь, но и жизнь своих близких. С самого начала их брака над Ником словно распространилась тень. Любой нормальный человек чувствовал себя неуютно в присутствии Доналезы. Она была словно Эллида, морская владычица. Затем отец Никколо скончался, и он подумал, что будет неплохо привезти Лезу, как он звал ее, на какое-то время в Венецию, в мое палаццо. Они приехали вечером, когда солнце уже начинало садиться и сияло так, что казалось, будто это раскаленные угли. Венеция всегда немного трагична во время заката, и Никколо теперь понимает, что ему нельзя было привозить свою странную жену в Венецию, с ее каналами, мостами и воспоминаниями о мучениках и карнавалах.

Именно здесь, в Венеции, Доналеза выбросила их маленькую дочь из окна, когда они отправились на чай в дом наших друзей. Зачем она сделала это, мы никогда не узнаем, но я не удивлюсь, если уши моего внука превратились в раковины, в которых навеки застыл пронзительный крик его ребенка, падающего в воду. Он не успел спасти ее – Доналезу тут же отправили в психиатрическую больницу и странно, мисс Нив, что, пока она была жива, – а она прожила еще шесть лет, – Никколо был сама доброта по отношению к ней. И только после того, как траурная гондола доставила ее мертвое тело на Изола-Кипрессо – темный гроб, густо покрытый франгипани, цветами мертвых, – он испытал шок от гнева и страдания. Он оставил Венецию, уехав далеко от Италии, и не возвращался до сегодняшнего дня.

В тишине, последовавшей за этим ужасным рассказом, раздавалось лишь журчание фонтана, словно кто-то проливал невидимые слезы по мертвому ребенку и разрушенному сердцу Николаса Франквилы.

Ничто… ничто в мире не заменит для Ника эту маленькую погасшую жизнь. Любовь всегда будет для него невыносимой болью, и каждый раз, чувствуя в сердце крошечные язычки ее пламени, он будет гасить их жестокими пальцами, зажигая на их месте непостоянный огонь циничной и грешной страсти.

И кто сможет упрекнуть его… кто сможет искренне осудить?

– Вы не говорите ему о том, что я вам рассказала, – тихо произнесла синьора Исалита. – Просто я хотела, чтобы вы знали об этом. Вы не похожи на тех женщин, с которыми он позволяет себя фотографировать на страницах журналов. Рита покупает для меня эти журналы, и я читаю о нем – о красивом богатом плейбое, которого все эти женщины мечтают женить на себе. Per dio! Как будто мой Никколо когда-нибудь женится вновь! Эти женщины, ведь они ничего собой не представляют!

Для него это всего лишь карнавал, который ему необходим, чтобы не думать о том, что сломало ему жизнь. Он играет, да, ведь любовь больше ничего не значит для него, слишком жестоко она была вырвана из его сердца. Вы понимаете, синьорина? Трини теперь стала бы прелестной девочкой тринадцати лет. Она была так похожа на Никколо – большие темные глаза и ямочка на подбородке. Моя правнучка…

Синьора Исалита печально покачала головой, а Делла чувствовала, что ее глаза наполняются слезами. Девушка яростно заморгала, но тут же услышала, как из гостиной доносится глубокий голос Ника, и поняла, что он возвращается вместе с Маргеритой. Когда он стал спускаться по лестнице с сигарой в зубах, неся в руках стул, дым от его сигары поднялся вверх, так что Делла не могла увидеть выражения его глаз.

Его гордо поднятая голова и решительный подбородок говорили о том, что он вряд ли одобрил бы раскрытие его тайны, поэтому Делле нужно было вести себя естественно. Странно, но она никогда не представляла себе Ника с женой… владычицей, игравшей его чувствами. Но та история, которую рассказала синьора Исалита, была ужаснее, чем обычная любовная драма. Дрожь пробежала по телу Деллы, когда она представила себе отчаяние Ника при виде его мертвой дочери, неподвижной, словно хорошенькая кукла.

Возможно, Ник почувствовал состояние Деллы, так как, опустив стул, он наклонился и заглянул ей в глаза.

– Расслабьтесь, мисс Нив, и сядьте на стул. Давайте выпьем по стакану вина. – Он улыбнулся с самым сокрушительным обаянием, на которое только был способен. – Давно уже такая белокурая женщина, словно сошедшая с полотен Боттичелли, не сидела в нашем старом дворике. Чтобы отпраздновать это событие, я выбрал вино, которое называется «Слезы ангела». А ты, бабушка, что могла бы сказать о нашей гостье?

– Она очаровательная молодая женщина, Никколо, и благоразумная. Mia, – синьора Исалита повернулась к Маргерите, – сходи за Анджело, чтобы мы смогли посидеть все вместе. Мы так давно не собирались.

– Si. – Маргерита поставила поднос на столик и робко улыбнулась Нику. – Анджело сейчас занят на кухне, но он найдет время, чтобы прийти и выпить стакан вина.

Юная итальянка убежала по направлению к кухне, а синьора Исалита бросила взгляд на Ника, как будто желая ему, чтобы и его полюбила такая же добросердечная и неиспорченная девушка.

– Анджело повезло, не правда ли? Рита будет ему хорошей женой.

– Анджело это заслужил. – В голосе Ника не было иронии. – Ну же, присядьте, мисс Нив, а я посижу на ступеньках. Ах какой чудесный день! Солнце светит, птицы поют, и ты выглядишь великолепно, моя дорогая бабушка. Как часто я представлял тебя сидящей здесь, под лимонными деревьями, среди магнолий и жасмина, который ты посадила, когда я был еще мальчиком. А на небе, словно нарисованном итальянским мастером, пламенеют золотые лучи. Во всем мире нет другого такого места, как Италия, особенно для изгнанника.

– А разве ты должен, – его бабушка нагнулась к нему и взяла его за руку, – разве ты должен оставаться изгнанником, Никколо? Я уверена, что твой дом и поместье в Тоскане ждут тебя. Как бы ни был хорош управляющий, он не заменит хозяина, в сердце которого горит любовь к родному месту. Что может дать тебе Америка, кроме репутации соблазнителя?

– В самом деле? – Он с беззаботной улыбкой поднес к губам руку синьоры Исалиты. – У меня есть и другие занятия, помимо женщин. Ты мне веришь, carina?

– Я только что прочитала о твоем романе с американской миллионершей. Она сказала репортерам, что вы собираетесь обручиться. Это правда или нет, Никколо?

– Догадайся сама, – сухо ответил он.

– Я думаю, в тебя вселился дьявол. – Она легонько ударила его по щеке. – Как тебе удалось убедить такую милую девушку, как мисс Нив, провести с тобой день? Я надеюсь, ты не собираешься соблазнить ее?

– Бабушка, какие вещи ты говоришь в присутствии такой очаровательной девушки! – Ник с притворным ужасом посмотрел на Деллу, которая ответила ему холодным и высокомерным взглядом. – Мисс Нив без колебаний расцарапает мне лицо, если я применю к ней свои уловки. Нет, она занята только карьерой и очень серьезно относится к жизни. Разве не так, синьорина?

– Никакая карьера не получится, если не уделять ей определенного количества времени, синьор. Как вы знаете, я отправилась в этот круиз только для того, чтобы отдохнул голос.

– Означает ли это, что вы не споете для нас, мисс Нив? А я надеялась послушать вас, – вздохнула бабушка Ника. – Я так люблю музыку! В молодости я сама играла на пианино.

– Бабушка скромничает, – заметил Ник. – До замужества она давала концерты, но после того, как она стала женой высокопоставленного венецианского дипломата, ей пришлось отказаться от выступлений и играть только на светских приемах или в кругу семьи. Когда я был мальчиком, то больше всего на свете любил сидеть рядом с ней на маленькой скамеечке, пока она играла для меня Листа, Шопена и Шумана. Именно она научила меня музыкальной композиции. Но талант к пению достался Анджело, и я уверен, что он сможет вызвать слезы даже у вас, мисс Нив, когда запоет на свой лад старую песню Карузо «Потому что». Может, вы ее не слышали?..

– Слышала, – ответила Делла, – и очень люблю!

– Значит, вы не классическая пуристка? Оперные певцы обычно не отличаются такой широтой взглядов, как великий Карузо. Он наслаждался мелодией как таковой, и я лично считаю, что некоторые аспекты оперы очень трудны для восприятия. Зачастую она звучит как словесная дуэль между ведущим сопрано и ведущим тенором. Или же мои слова звучат богохульно по отношению к вашему искусству?

– Нет, синьор. Я просто удивлена, что вы проявляете интерес к нему.

– Но я ведь итальянец, у меня прирожденный слух. Или вы полагаете, что все мои позывы к прекрасному должны быть притуплены моим шокирующим образом жизни?

– Мне… мне казалось, что вы слишком искушены, чтобы наслаждаться музыкой. – Делла с трудом выдержала его пристальный взгляд, в котором мерцала насмешка. У нее дрогнул голос, а сердце застучало в груди, так как она боялась, что Ник заметит жалость в ее глазах. – Помимо истинных ценителей музыки существуют те, кто делает вид, что любит ее, из-за модных оперных премьер. Они обожают певцов и посылают им цветы, но часто только люди, сидящие высоко на балконах, действительно могут оценить ту или иную арию или дуэт. Именно они ждут на морозе и под дождем, чтобы услышать наше пение, и признаюсь, синьор, что я пою в основном для них, а не для разодетых посетителей в ложах и партере.

– Восхитительное признание, синьорина, я аплодирую вам. Вы знаете, – улыбнулся он, – вам заменили имя по ошибке, так как в сердце вы остались простой девушкой и только делаете вид, что вы холодная леди. А вот и мой кузен, который спешит выпить с нами стакан вина! Анджело, старина, я надеюсь, ты не возражаешь, что мы оторвали тебя от твоего кулинарного искусства, чтобы выпить за возвращение блудного сына?

– Вовсе нет, Ник. Я… так рад видеть тебя! Минестроне пусть подождет меня в горшке, с ним ничего не случится.

– Анджело, разлей, пожалуйста, вино, – сказала синьора Исалита. – У тебя такая же твердая рука, как и твое сердце, mio.

– Ты так добра, бабушка, – улыбнулся Анджело, поклонившись синьоре Исалите, но Делла чувствовала, что он обеспокоен визитом Ника. Она видела, что Маргерита застыла в тени лимонных деревьев, не сводя глаз с Ника, как будто он ослепил ее своим щегольским видом. Возможно, Анджело боялся, что Ник вскружит хорошенькую головку Маргериты и по сравнению со своим блистательным кузеном он будет казаться слишком обыкновенным, ведь в его жизни не было трагедии, подобной трагедии Ника. Бледно-золотистое вино было разлито. Бокалы на высоких ножках разошлись по кругу, и все инстинктивно повернулись к синьоре Исалите.

– Я должна сказать тост, так как я старая женщина, которой годы прибавили немного мудрости. – Она пристально посмотрела на Анджело, а затем перевела взгляд на Ника. – У меня два внука, которых я очень люблю, и сегодня, когда моим старым костям кажется, что солнце уже не так горячо, как прежде, мои внуки снова здесь, со мной. Анджело, mi amore, ты будешь радоваться жизни, и ты заслужил это. Рита, ты разделишь с ним эту радость, и знай, дитя мое, что твое кольцо золотое, даже если в нем нет золота. – Синьора Исалита замолчала, словно для того, чтобы дать Маргерите время вникнуть в смысл этих слов. Затем она взглянула на Деллу, и в ее глазах промелькнуло сожаление. – Вы, мисс Нив, как тень от мимозы на южной стене, так как некоторые женщины могут быть только памятью и никогда – реальностью. Я буду помнить о вас, но прежде позвольте мне сказать следующее. Пойте ту музыку, которую вы любите, или же музыка не захочет звучать вовсе. Вы понимаете меня?

– Да… – Странно, но в этот момент Делла почувствовала, что она в состоянии запеть и что ее горло больше не будут сдавливать спазмы. – Да, синьора, я думаю, что поняла вас.

– Хорошо. – Улыбнувшись Делле, синьора Исалита снова посмотрела на Ника. Он молча ждал, когда бабушка объявит его судьбу, на его губах блуждала загадочная улыбка.

Но все, что она сделала, – это подняла в его сторону бокал и сказала, что надеется снова увидеть его перед тем, как уйдет в небытие.

– Бабушка, сама, ты будешь жить сотню лет и даже больше. – Он поднес бокал к губам. – Я пью за твое здоровье. Ciao!

– Ciao! – проговорили все присутствующие. Синьора Исалита благословила Ника, и они Деллой вышли из патио. Из дома раздались звуки музыки. Это Маргерита незаметно прошла в гостиную и поставила пластинку.

– Шуман, – произнес Ник, взяв Деллу под руку и направляя ее к причалу, где как раз высаживалась группа туристов. Они остановились возле гондолы, и Ник оглянулся назад. Отсюда деревья сада казались почти черными. Они отбрасывали на землю длинные остроконечные тени, среди которых росла высокая пурпурная наперстянка. Внезапно пальцы Ника сжали руку Деллы, как будто его пронзила боль, и она заметила, как побелели его суставы.

Последнее, что увидела Делла в неясных сумерках сада палаццо, был раскрытый веером хвост птички, которая колебалась, взлетать ей или же остаться на ветке. Затем внезапно, прошелестев крыльями, она поднялась с ветки и исчезла.

– Пойдемте, – сказал Ник и помог Делле забраться в гондолу. Вода сморщилась, словно серебряная лестница, когда огромное весло вонзилось в нее, и изящная черная лодка плавно заскользила вдаль.