Мел почти не узнавала своего мужа, внезапно превратившегося в молчаливого, угрюмого человека, основным занятием которого стала стрельба по жестянкам и бутылкам. Он был отличным стрелком, немного горячим, но точным и быстрым, как и Мел. Его занятия стрельбой теперь были лишены добродушного юмора, присущего их с Мел прежним неуклюжим урокам. Более того, если Мел приходила посмотреть, он проявлял такое нетерпение, что у нее не оставалось сомнений, что он хочет поскорее остаться в одиночестве.

Мел видела, что Гейбриел живет своей собственной внутренней жизнью, и начинала сомневаться, есть ли какой-то смысл в ее скоропалительном браке. Муж стал совершенно чужим. Макс был ее другом, Гейбриел любовником. Ни того ни другого не осталось в этом озабоченном человеке, отстранившемся от нее. Даже когда они занимались любовью, казалось, он был далеко, скрывая от нее какую-то часть себя. Хотя во сне он по-прежнему тянулся к ней, словно от этого зависела его жизнь. Пробуждение в его объятиях было единственным моментом, когда она не испытывала беспокойства об их будущей жизни.

Мел понимала, что Гейбриел удручен тем, что он узнал о своем отце, но, по ее мнению, он слишком переживал. Она попыталась уговорить его не расстраиваться так сильно, но становилось все очевиднее, что это не в его силах.

Однажды утром она проснулась и обнаружила, что обнимает подушку Гейбриела. Ее мужа не было. Едва рассвело, а Гейбриел никогда не вставал так рано. Ей тут же пришла в голову мысль, что он оставил ее, и оглядев комнату, она поняла, что ее предположение оправдалось. Его кольт и ботинки исчезли. И черная шляпа с серебряной лентой, подарок Джорджа, тоже не висела на стуле возле ее столика.

Она все время ждала этого с тех пор, как он пожалел о том, что приехал в Техас. Считай, он пожалел о том, что встретил ее.

Она судорожно прижала подушку к груди. Разумеется, он никогда не любил ее, простую фермерскую дочку, лишенную изящества и красоты, которые он, видимо, хотел видеть в своей жене. Она не сомневалась, что когда-то он испытывал к ней влечение. В темноте все было волшебно, и он никогда не знал женщины, подобной ей. Она отличалась от других. Возможно, на какое-то время он действительно принял свои чувства к ней за любовь. Понадобилось всего несколько недель, чтобы он понял, что ошибся.

Глядя через открытую стеклянную дверь, как восходит солнце, Мел окончательно утвердилась в своих выводах. Она знала, что он ушел. Она знала, потому что больше не ощущала его присутствия. Тепло сменилось холодом, и прохладный утренний воздух не был тому виной.

Она сдержала слезы, готовые брызнуть из глаз, и попыталась не обращать внимания на боль в груди, которая мешала дышать. «Мел Барнетт, – сказала она себе, – никогда не плачет и никогда не позволяет мужчине обидеть себя. Мелани Барнетт Максвелл», – поправилась она. Пусть будет так. Все было бы в порядке, если только она была беременной. У папы будет наследник, а у нее частичка Гейбриела.

Не очень-то ей и нужна частица его, тут же спохватилась она. Он ясно дал ей понять за две прошедшие недели, что не любит ее, не хочет ее, и будь она проклята, если прольет хоть одну слезинку о нем или еще хоть раз вспомнит того, кто так обошелся с ней.

Рассуждая так, она попыталась ожесточить себя. Она прекрасно жила до Гейбриела – это была ложь, с которой Мел легко согласилась, – и опять будет прекрасно жить после его ухода. Она не нуждается в нем и не хочет его, думала она, влезая в хлопчатобумажные брюки и, застегивая поношенную рубашку, которые носила до того, как стать миссис Гейбриел Максвелл.

Кармелита хлопотала на кухне и едва взглянула на Мел, когда та вошла.

Мел взяла печенье и чашку кофе, не дожидаясь, когда спустится отец. Вечером, со страхом подумала она, вечером я скажу ему, что меня оставил муж.

Мел стала натягивать перчатки.

– Куда ты собралась? – резко спросила Кармелита.

Мел старалась не встречаться с кухаркой взглядом.

– Нужно починить забор там, на севере, и я могу сегодня поехать туда на весь день.

– Мистер Максвелл едет с тобой? – перебила ее Кармелита.

– Нет, – торопливо ответила Мел.

– Где он? – Кармелита опять повернулась к плите. – Завтрак скоро будет на столе. Мистер Такер не спустился до обеда, а твоему отцу одному все не съесть.

– Гейбриел не будет завтракать, – произнесла Мел, поспешив к двери, чтобы спастись от назойливых вопросов.

– Где он? – повторила Кармелита.

– Откуда, черт побери, я знаю?! – задохнулась Мел.

Починка забора в тот день не состоялась. Мел неслась верхом во весь опор. Она не боялась одна путешествовать по пустынным просторам. У нее на боку висел револьвер, а к седлу приторочена зачехленная винтовка. Любому, кто рискнул бы потревожить ее сегодня, зверю или человеку, не поздоровилось бы. Пейзажи, которыми она обычно любовалась, сегодня проплывали мимо, как в тумане.

Она вернулась на ранчо уже в темноте, разгоряченная, потная и очень усталая, решив, что сегодня уж наверняка заснет. Ей удалось немного успокоиться, но это спокойствие было весьма хрупким.

Ричард, искавший ее повсюду, набросился на нее, чуть только она переступила порог:

– Где, черт возьми, тебя носило? Ты что, не могла придумать ничего лучше, чем вот так сбежать неизвестно куда?

Она безучастно взглянула на него:

– Не могла.

Мел начала было устало подниматься по лестнице, когда отец остановил ее:

– Тут тебе письмо от мужа.

Он помахал перед собой конвертом. Даже с высоты пол-лестницы она узнала почерк Гейбриела с его странным наклоном.

– Оно лежало на моем письменном столе, когда я утром спустился вниз. Что, к черту, здесь происходит?

– Сожги его, – без всякого выражения обронила она и повернулась, чтобы подняться к себе.

– Я этого не сделаю, – ответил Ричард.

Мел резко повернулась и спустилась вниз. Ричард протянул ей письмо, ожидая, что хоть что-то прояснится сейчас в деле, которое беспокоило его весь день с самого утра, когда из окна своей спальни он увидел, как его дочь отправилась верхом одна.

Она выхватила у него письмо, медленно прошла на кухню, открыла дверцу плиты, на которой булькало острое варево Кармелиты, и швырнула нераспечатанное письмо в огонь. Даже не взглянув, как оно горит, она тут же захлопнула дверцу и вышла.

– Какого черта… – Ричард ухватил проходящую мимо дочь за руку. – Вы должны объяснить мне наконец, юная леди.

Его испугал пустой взгляд Мел, и он отпустил ее руку.

– Я не хочу слышать его скользкие речи о том, как ему жаль, что наш брак не удался. Я не хочу читать его лживые извинения или всю эту красивую ложь. Все кончено, папа. Жаль, что ты не получил в зятья того, кого хотел.

Он не сводил с нее глаз, пока она опять так же медленно не поднялась к себе и дверь за ней не закрылась.

Вошел Такер, делая вид, что не знает обо всем случившемся.

– Вы не видели моего кузена? – невинно спросил он.

Ричард сорвал злобу на этом человеке, который был как бельмо на глазу, пил его виски, ел его еду и при этом все время ныл, словно избалованный ребенок:

– Ваш кузен уехал, и думаю, вам лучше сделать то же самое, чем быстрее, тем лучше.

Такер прижал к груди мягкую ладонь:

– Уехал? Как же так? Он не мог уехать. На днях сюда приезжает тетя Кэролайн.

Ричард постарался скрыть недовольство: – Кэролайн Максвелл? Такер кивнул:

– Я взял на себя смелость отправить ей телеграмму после свадьбы. Том любезно проводил меня до города. Она ответила, что, разумеется, приедет.

Такер знал, что приезд тети Кэролайн будет большой неожиданностью и не слишком приятной, если она послушает его совета.

Ричард вздохнул:

– Кэролайн Максвелл. Черт побери. – В другое время он бы порадовался приезду старой знакомой, но в свете последних событий… – Что ж, думаю, тогда вам можно чуть-чуть задержаться.

Такер улыбнулся за спиной у Барнетта, выходящего из комнаты.

– Спасибо, – прошептал он.

Ричард пристально наблюдал за дочерью после исчезновения ее мужа. Жизнь словно покинула ее. Он пытался втянуть ее в спор, но она безразлично соглашалась со всем, что он говорил, как бы нелепо это ни было.

Он винил во всем себя. Он пригласил Гейбриела Максвелла на ранчо, не скрывал, что хочет выдать Мел замуж, давил на нее. В том, что все так обернулось, он винил себя, но еще больше Гейбриела. Он поклялся, что, если этот человек встретится ему еще раз, он всадит пулю ему в сердце… за Мел.