Дорсет-хаус, апрель 1553 года.

Если он насчет брака, то Джейн могла бы осчастливить любого — по достоинству своего рождения, но больше ей почти нечем похвастаться. В свои пятнадцать лет она по-прежнему мала ростом и худосочна. Жесткий корсет поддерживает отнюдь не пышную грудь, и руки у нее еще детские, а лицо до сих пор покрыто этими злосчастными веснушками. Из привлекательного в ней только губы — пухлые и вишнево-красные, темные глаза и, конечно, волосы, которые сегодня она распустила по плечам. Знак нашего королевского происхождения, эти волосы — такие у всех Тюдоров — самое большое достоинство Джейн.

Слава богу, девочка держится скромно и сидит потупив глаза, пока с ней не заговорят. Досадно, что, когда к ней обращаются, она отвечает самоуверенно и смотрит в упор пронзительным взглядом. К счастью, герцог недолго с ней беседовал, иначе он понял бы, что скромность ее напускная! Но она покорится, она покорится моей воле, и в будущем это пойдет ей на пользу, ибо вскоре, Бог даст, она должна будет подчиняться господству мужа. Иначе зачем приехал герцог?

Со стола убрали, унесли скатерть, и девочек отправили в постель, как и всех слуг. Мы с нашим гостем переместились в гостиную, прихватив графин лучшего бургундского.

— Сударыня, — говорит герцог, — я должен обсудить с вами дело большой важности.

Взглянув на Генри, я читаю у него по лицу, что он уже знает, какое это дело. Я начинаю злиться, ибо чувствую, что меня обошли. Мужчины наверняка приняли важное решение без меня. Что ж, они не получат от меня добро, пока я не разузнаю всех подробностей.

— Я собираюсь сообщить вам сведения чрезвычайной важности, которые вы не должны никому поверять, — продолжает Нортумберленд. — Король, к прискорбию, не переживет лета. В связи с этим назревает вопрос: хотим ли мы, чтобы леди Мария была его наследницей?

Я представляю себе хрупкого мальчика в Гринвиче, бывшего некогда гордостью и радостью своего отца и залогом продолжения династии Тюдоров. Мы знали, что он серьезно болен, но не думали, что конец настанет так скоро.

— Мне очень жаль его величество, — медленно произношу я, — и Англию.

— Да, и Англию, — эхом откликается герцог. — Именно за Англию я и боюсь. Ночью мне не дает уснуть тревога о том, что станется с этой прекрасной землей, когда Эдуард умрет, и что станется с нами.

— С нами? — удивленно переспрашиваю я.

— Да, с нами. Ибо мы все содействовали установлению протестантской веры в нашем королевстве, особенно ваш муж, сударыня. Вы действительно полагаете, что леди Мария отнесется к нам благосклонно, когда станет королевой?

— Она всегда по-дружески относилась ко мне и моей семье, несмотря на наши религиозные различия, — указываю я. — И, в конце концов, я ей родня.

«А вы, милорд, — нет», — добавляю я про себя, сладко улыбаясь.

— Ах, но она, сев на престол, потребует от вас, равно как и от всех прочих, сменить веру, — напирает Нортумберленд. — Она не потерпит протестантов у себя при дворе. А если вы откажетесь, то чего будет стоить ваше с ней родство и дружба? Сударыня, вы не вели с нею дел, как я; вы ее еще не знаете, вы не знаете, какой твердой она может быть, как она непреклонна в своих взглядах. Она фанатичная католичка и держит всех нас за еретиков. Ваш супруг, присутствующий здесь, был одним из главных проводников новой веры. Как она обойдется с ним? А со мной? Если мы не откажемся от наших убеждений, она станет нас заставлять. Сначала мы впадем в немилость, а затем нам придется опасаться за наши жизни. А так же, — многозначительно прибавляет он, — за нашу собственность.

Меткий удар, ничего не скажешь. Ему, как никому, известно, что мы с милордом, подобно многим другим крупным и мелким землевладельцам, разбогатели, урвав куски от владений распущенных монастырей и церквей. Мария вернет это все Римской церкви.

Я содрогаюсь. Вдруг я отчетливо вижу, каким бедствием станет смерть короля. И все же пытаюсь сопротивляться накатывающемуся страху. Я также знаю, что среди нас троих, собравшихся в этой комнате, больше всех рискует Нортумберленд. Ясно, что он сеет панику в надежде найти поддержку. Будучи, как и Мария, королевской крови, я не вполне могу поверить, что она дурно обойдется со мной и моей семьей. С другой стороны, милорд и вправду неистово поддерживал Нортумберленда — а до него Сомерсета — в проведении религиозных реформ, а это причина для беспокойства.

Что касается религии, должна признаться, что в душе я не религиозна. Я исповедовала католицизм, пока, под влиянием круга Екатерины Парр, не начала втайне склоняться к новой вере, но без особой убежденности. После смерти короля Генриха я с готовностью объявила себя протестанткой: тут меня не потребовалось убеждать. И если честно, то я без колебаний снова приму веру моего детства, если потребуется. В конце концов, мы все молимся единому Богу. Но я боюсь, что мой муж думает иначе.

— Марии никогда не вернуть меня в лоно католицизма. А также и моих дочерей, — говорит он. — Я не меньше вашего, милорд, предан протестантской вере. И предлагаю вам сейчас рассказать моей супруге, что вы задумали.

Прочистив горло, Нортумберленд оборачивается ко мне:

— Я изучал завещание покойного короля Генриха, Акт о наследовании и другие документы, где ясно указано, что Мария и Елизавета — незаконнорожденные. Обыкновенно считается, что незаконнорожденные не могут наследовать титулы и собственность, как могли бы законные наследники. В этом смысле корона считается собственностью; по этому поводу я советовался с законниками. Так что, — вкрадчиво продолжает он, — возможно было бы обойти их претензии на престол, и тогда, сударыня, законной правительницей Англии стали бы вы.

Что ж, это я уже себе представляла. Я вздрагиваю от смеси предвкушения с чем-то менее приятным. Я, королева Англии! Слава и богатства Англии будут принадлежать мне… Но хотелось бы мне обременять себя заботами правления? Мне нравится жить так, как я живу: в моей жизни много удобств, я имею много свободного времени для удовольствий и пользуюсь привилегиями своего высокого положения, не неся особой ответственности. Правда, что я честолюбива и — да-да! — корыстна (я спокойно это признаю), но моя свобода и частная жизнь не менее для меня ценны, а если я приму корону, то лишусь и того и другого. Более того, разве смогла бы я, женщина, руководить моими советниками и помощниками? Да еще и Нортумберлендом, который не успокоится, сделав меня королевой, а станет мне соперником? Я внутренне вздрагиваю. Конечно, я смогла бы править — в этом я не уступлю любому мужчине. Но хочу ли я этого? Разве не была бы я более счастлива, оставшись тем, кто я есть — частным лицом?

Герцог пристально смотрит на меня, пытаясь понять, о чем я думаю.

— По душе вам эта идея, сударыня? — спрашивает он.

— Нет. — Мне не потребовалось времени на обдумывание.

— Я так и предполагал, — говорит он, значительно глядя на моего мужа.

— Так вы уже все обсудили, — упрекаю я их.

У Генри смущенный вид, но Нортумберленд улыбается.

— Требовались некоторые уточнения, сударыня. От успеха моего плана зависит будущее Англии и наши судьбы, так что важно, чтобы мы все держались одного мнения.

— От него также зависит и ваша безопасность, — замечаю я не без злорадства.

— Естественно, — спокойно соглашается он. — Но признаться, сударыня, в моих планах не было посадить на трон вас. Народ вас совсем не знает и не поддержал бы вас против леди Марии, которой он поклоняется уже потому, что она дочь покойного короля.

— Так что было в ваших планах? — раздраженно спрашиваю я.

— Я верю, сударыня, что будущая безопасность и благосостояние нашего королевства и Церкви Англии находятся в руках наследницы следующей очереди, вашей дочери, леди Джейн. Нет, подождите, выслушайте меня, — просит он, видя, что я пытаюсь его перебить. — Если бы вы отказались от своих претензий, леди Джейн могла бы стать королевой. Она молода и красива, что идеально для моей цели, и она послушна. Но превыше всего она известна, не только в Англии, но и по всей Европе, своей ученостью и приверженностью истинной вере. Я не сомневаюсь, что нетрудно будет убедить народ принять ее в качестве своей властительницы.

— Подумай об этом, Фрэнсис, — вмешивается Генри. — Наша дочь — королева Англии; новая династия на троне; мы трое властвуем в ее тени. Это разумный выбор.

— Это единственный выбор, — с чувством заявляет Нортумберленд. — Другого не дано. Если мы хотим уцелеть.

— Я согласна с вами, милорд, — говорю я ему. — И я не могу отрицать, что возлагаю большие надежды на дочь. Это воистину превосходит мои самые невероятные ожидания, и я целиком встану за нее, если на то пошло. Но я должна спросить у вас две вещи.

— Миледи?

— Первое, этот путь сопряжен с риском. Мы должны заботиться о безопасности нашей дочери. Насколько я понимаю, вы все обдумали и предусмотрели все случайности?

— Мы все обсудили, — говорит Генри.

— Нет, милорд, позвольте мне самому объяснить вашей доброй супруге, — перебивает герцог. — Сударыня, я продумал все до мельчайших подробностей. Когда король умрет, его смерть будет скрываться как можно дольше. Будут посланы солдаты, чтобы заключить леди Марию и, в случае необходимости, леди Елизавету под стражу. Уверяю вас, никто из них не пострадает, их всего лишь посадят под домашний арест где-нибудь в надежном месте и станут за ними приглядывать. Только тогда будет объявлено о кончине короля, и вашу дочь провозгласят королевой. Многие лорды поддержат нас, потому что они тоже боятся возрождения католицизма. Я не сомневаюсь, что народ Англии быстро поймет мудрость моего плана, а если нет, то закон строг к тем, кто сеет смуту и подстрекает к мятежу. Этого довольно, чтобы унять ваше волнение?

— Тут не придерешься, — говорю я с невольным восхищением. — Но еще я должна спросить: какие преимущества ваш план сулит лично вам?

— Большие преимущества, сударыня, и не только мне. Дом Суффолков приобретет больше. Но помните, сударыня, этот план не может осуществиться без меня. Я контролирую двор, правительство, армию и, главное, — короля. Что я предлагаю в обеспечение нашего успеха и взаимной выгоды, так это союз наших семей, скрепленный браком между нашими детьми.

Что ж, откровеннее быть уже нельзя. Что же до брака наших детей, то выгода тут только для него. Он, может быть, и герцог, но его отец был предателем; а в жилах нашей дочери течет королевская кровь. Это же ясно как день: Джейн будет королевой, а Нортумберленд будет править Англией через своего сына, ее мужа.

— У меня пятеро сыновей, — говорит он. — Джон, Амброуз, Гарри и Роберт уже женаты. Только Гилфорд холост. И его-то я и предлагаю в женихи для леди Джейн. Он достойный юноша, всего годом старше ее. Любимец матери и почтительный сын. Из него выйдет отличный консорт.

— Ну это положим, — иронически замечаю я.

Мне точно известно, что герцогиня испортила мальчишку, но не важно. Он составит партию Джейн, если мы дадим согласие на брак. Но сейчас у нас есть другие вопросы, требующие обсуждения.

— Я должна быть уверена, — говорю я, — что право Джейн на трон будет неоспоримым. Так оно и будет, не правда ли? Это будет законное право?

— Конечно, — отвечает герцог, но избегает смотреть мне в глаза.

— И вы хотите, чтобы лорд Гилфорд стал принцем-консортом?

— Естественно. Разве можно представить себе королеву, правящую без обращения к советам своего мужа?

— Который станет исполнять советы своего отца, — добавляю я с улыбкой.

Нортумберленд мгновенно изготавливается к защите:

— Сударыня, не сочтите за дерзость, но я знаю, как управлять этим королевством. Молодым людям, в их возрасте, недостает мудрости и жизненного опыта. Моя цель — направлять их до тех пор, пока они не смогут править самостоятельно, — с вашей, конечно, помощью и помощью милорда. Как только Джейн и Гилфорд примут твердый курс, мы им больше не понадобимся, но я уверен, что они не забудут тех, кто вывел их на этот курс, и посему я вижу для нас блестящее будущее, увенчанное мирной и обеспеченной старостью.

— Дай-то бог, — говорю я.

— Бог, — возражает он, — помогает тем, кто помогает себе, сударыня. Так что вы скажете? Дадите ли вы Джейн шанс исполнить ее предназначение?

Какие могут быть сомнения? Великолепие короны и никакой ответственности. Теперь я точно знаю, что мне делать.

— Я целиком вас поддерживаю, — объявляю я. — Я даю свое согласие. Я откажусь от своего права в пользу Джейн. — Оба герцога скалятся во весь рот, но улыбка вскоре исчезает с лица Нортумберленда, когда он слышит то, что я говорю дальше. — У меня единственное условие. Я не хочу, чтобы брак вступал в силу до тех пор, пока все не исполнится. Ваш план, милорд, может провалиться; наша жизнь непредсказуема. А при отсутствии брачных отношений брак можно легко аннулировать. Это просто разумная предосторожность, на всякий случай. Я уверена, вы понимаете, что нам приходится защищать свои интересы и интересы нашей дочери.

Генри таращится на меня в восхищении, а Нортумберленд выходит из себя.

— Не понимаю, сударыня, какой случай вы имеете в виду, — натянуто говорит он.

— Совершенно уверена, что все пройдет как надо, — отвечаю я. — Вы, похоже, все предусмотрели. Но я чувствую, что осторожностью нельзя пренебрегать. Не нужно поспешных действий. Я тоже хочу быть готова к любой неожиданности.

Ага! На это ему нечего возразить.

— Хорошо, — соглашается он с очевидной неохотой. — Брак не вступит в силу, пока корона не будет на голове у Джейн.

— Есть еще один маленький вопрос, — позже говорит Генри.

— Да? — отзывается Нортумберленд.

— Не так давно мы договорились с герцогиней Сомерсетской о помолвке Джейн с ее сыном, Эдуардом Сеймуром, графом Хартфордом.

— Но они не были официально помолвлены?

— Пока нет.

— Хорошо. Тогда расторгните эту договоренность. Скажите, что вы передумали. Молодой Хартфорд — сын изменника. Леди Джейн ему не пара.

— Я согласна, — говорю я. — Еще одно, милорд. Зачем вы хотели видеть сегодня нашу младшую дочь, Кэтрин?

Я догадываюсь — Генри уже знает, что ответит Нортумберленд.

— Сударыня, я пытаюсь заручиться поддержкой главных людей государства, — объясняет герцог. — Я думаю, что граф Пемброк будет нам весьма полезен. Его сын, как вам, может быть, известно, проявляет интерес к леди Кэтрин.

Я смотрю на Генри.

— Я уже, в принципе, дал согласие, — говорит он, немного смутившись. — Если ты одобришь, дорогая, то мы приступим.

— Что ж, спасибо, что посоветовался со мной, — ядовито замечаю я. — Но я и в самом деле полностью одобряю.

— Отлично! — восклицает Нортумберленд. — А теперь, если позволите, тост за будущее? — Он поднимает кубок.

— За будущее, — эхом откликаемся мы.