Дворец Гринвич, июнь 1553 года.

Леди Суффолк регулярно присылает мне бюллетени о здоровье леди Джейн. Я не в восторге от этой моей новой невестки. Мне рассказывали, что она скромная девушка, но сначала, признаться, мне показалось, что она больше кичлива, чем скромна. И с тех пор я все думаю, пройдет ли это у нее, как я надеялся. К тому же она слабого здоровья, что плохо. Она слишком худа и чересчур болезненна, и это все плохие признаки. Честно говоря, я уже боюсь, что поставил на хилую и непредсказуемую лошадку.

К счастью, брак вступил в силу. Я знаю об этом от Гилфорда, хотя сегодня я без удовольствия услышал, что во время его визита к ней в Челси она не пустила его к себе в постель. Это очень серьезное пренебрежение долгом со стороны жены, которое требует моего вмешательства. Но я должен действовать осторожно: герцогиня Суффолкская говорит, что ее дочь страдает неким душевным недомоганием, которое препятствует полному ее восстановлению после недавней болезни.

Я обсуждаю это дело с женой. Гилфорд и ей пожаловался на упрямство злосчастной девчонки.

— Я думаю, она себе на уме, — говорит моя добрая супруга.

Ну конечно, она неизменно возьмет сторону Гилфорда: в ее глазах он всегда прав.

— Да, может быть и так, — отвечаю я, — но, вероятно, тут есть и вина Гилфорда?

— Нет, конечно! Он всего лишь настаивал на своих законных правах. Послушай, Джон, эта глупая девчонка делает много шума из ничего. Я навещу ее и проведу с ней беседу.

— Подожди, — советую я. — Она была нездорова, и Гилфорду может навредить, если ты влезешь. Он сам должен справиться — заставить ее подчиняться. Но прежде, я считаю, нам следует дать леди Джейн время на выздоровление. Вот почему я предложил перевезти ее в Челси. Ее отец упоминал, как она была счастлива там при покойной королеве. Помимо того, это недалеко от Лондона. Мне бы хотелось, чтобы леди Джейн была поблизости на случай, если она понадобится.

Я смотрю на этот сгусток страданий, былую гордость короля Генриха. Эдуард Шестой уже на грани жизни и смерти; дело ясное и без королевских лекарей. Но это тяжелая, долгая смерть. Мальчик не ведает покоя из-за хриплого, надсадного кашля. У него отходит черная, густая и зловонная мокрота. Его ступни и голени распухли, увеличившись в два раза против нормальных размеров, и он почти ничего не может есть. Сон бежит от него, если только он не примет адскую смесь из порошков, прописанных докторами. Помочь ему уже не в наших силах.

— Ваша светлость, мы больше ничего не можем сделать, — сообщает мне доктор Оуэн.

— Сколько ему осталось?

— Я бы сказал неделя, в крайнем случае две.

А этого, я точно знаю, недостаточно, чтобы гарантировать леди Джейн наследование престола.

— Неужели вы не знаете средства, чтобы продлить ему жизнь? — спрашиваю я у врачей.

— Милорд, мы сделали все, что было возможно. Теперь он целиком в руках Божьих. Дело стало только за временем.

С бесцеремонностью, порожденной моей тревогой, я выпроваживаю докторов. Позднее, после секретного разговора с одним из моих агентов, я понимаю, что поступил правильно, ведь они вечно во все суют свои носы, а я вовсе не желаю, чтобы они догадались о моих замыслах. Мне чрезвычайно важно не дать королю умереть как можно дольше, иначе я не успею заручиться поддержкой влиятельных людей королевства и взять под стражу сестер короля. Но прежде всего я должен убедить его величество придать некую законность тому, что, в противном случае, будет дерзкой попыткой низвергнуть законы нашей страны.

Это все требует соблюдения секретности и времени. Время, время, время. Я уже помешался на нем, меня тошнит от мыслей о нем и от постоянной его нехватки. Но оно неминуемо закончится, когда король умрет, или вскоре после этого, поскольку мне не удастся долго скрывать его смерть.

Так что я испытываю истинное облегчение, когда мой доверенный агент — человек, подобно мне, не обремененный излишней щепетильностью, — сообщает имя женщины, которая могла бы продлить жизнь короля.

— Она валлийка, по имени Тегвин Рис, — говорит Яксли. — Она рано овдовела, и детей у нее нет. Так что она подалась в Лондон на заработки и, конечно, занялась проституцией. Я имел с ней дело, — он краснеет, — нашел ее способной и, ну, скажем… разносторонней. Поскольку она пользовалась большим успехом, то ей удалось скопить себе кругленькую сумму, после чего она смогла оставить профессию и открыть скромную лавочку в Корнхилле.

— Чем она торгует? — спрашиваю я.

— Ядами, зельями. — Его щеки вспыхивают.

Я подаюсь вперед:

— От чего?

— От всех болезней, — отвечает Яксли, которому явно не по себе.

— А вы зачем там бывали?

— Признаться, милорд, в прошлом я был ее постоянным клиентом, так что заходил время от времени к ней в лавку. Потом, когда я женился, у меня появились трудности…

— Мужская слабость?

Он беспокойно ерзает.

— Что-то в этом роде, да. Тегвин дала мне снадобье, которое помогло.

Или, скорее, ты поверил, что оно помогло, отмечаю я про себя, а вслух спрашиваю:

— И какое отношение это все имеет к его величеству?

— Видите ли, милорд, после этого, когда бы мне или жене ни потребовалось какое-нибудь лекарство, я шел в лавку Тегвин. У нее разумные цены, а лекарства помогают лучше, чем те дорогие, что прописывают придворные доктора. Вот я и стал ее постоянным покупателем. И даже больше.

— Помимо лавки, вы навещали ее постель?

Он кивает:

— Мы с ней добрые друзья. Она из тех женщин, с которыми можно поговорить о чем угодно. Вчера я сидел у нее, пока она запирала, и мы говорили о том, как опасны могут быть некоторые лекарства. Я удивился, услышав, что мышьяк, который может убить, также может продлить жизнь, если его применять определенным способом.

Я начинаю понимать. Бог услыхал мои молитвы.

— Немедленно вызовите ее в Гринвич, — приказываю я. — Я хочу с ней поговорить.

Женщина сидит против меня в моем обитом деревом кабинете. Она с благоговейным страхом смотрит вокруг; конечно, раньше ей не приходилось бывать во дворцах. Она по-своему красива, на манер пышной розы, но глаза у нее проницательные. В них читаются ум и хитрость. Лиса лису чует.

— Мне сказали, что вы можете помочь, — начинаю я.

— Я могу попробовать, сир, — говорит она. — Это секретное дело?

— Очень секретное. Ни одного слова из нашего разговора не должно повториться за этими стенами.

— Можете мне доверять. — Она понижает голос. — А это — как бы сказать — личное?

Я издаю смешок.

— О нет, ничего подобного. Все гораздо серьезнее. Скажите, миссис Рис, откуда у вас такой талант излечивать болезни? Мой человек, Уильям Яксли, прямо-таки превозносит вас до небес.

— Мне он достался от матери, сир. Люди почитали ее за мудрость и лекарский дар. И меня она обучила всем своим умениям.

— Я полагаю, что это все по закону? — спрашиваю я, пристально глядя на нее. — Без колдовства, без ворожбы?

— О нет, сир. Только травы и травяные микстуры. — Румянец на ее щеках свидетельствует о том, что это ложь и что практика ее гораздо обширнее. — Я верю только в испытанные временем средства.

— А яды? Мистер Яксли упоминал мышьяк.

Ага. Этого она не ожидала. У нее вид, как у окруженного собаками кролика.

— Я никогда никому не причиняла вреда, — протестует она.

— Я уверен, что не причиняли, но другие способны и усомниться. Вот почему я думаю, что вы мне поможете.

— Помогу? — переспрашивает она.

— Да. Насколько я понимаю, вы умеете продлевать жизнь смертельно больным.

— Продлевать жизнь? — Она явно сбита с толку.

— Ну да, при помощи мышьяка. Это так?

— Ах да, я… — Она настораживается. — Я слыхала, что такое бывает.

— Но сами вы никогда не применяли его в подобных целях?

— Никогда, сир. Никогда, — с жаром отрицает она, и мне становится ясно, что она лжет.

— А отчего тогда вы сказали мистеру Яксли, что это возможно?

— Я просто повторила то, что слыхала когда-то много лет назад. От одного старого монаха.

Хитрый ход, да. В наши дни люди охотно поверят, что монах способен на любое преступление.

— Что ж, чего бы вы там ни слышали, а я хочу знать: смогли бы вы сами применить мышьяк для продления жизни?

— Смогла бы, наверное, — подумав, медленно произносит она. — Это для вас, сир?

— Нет. — Я делаю глубокий вдох. — Это ради жизни его величества короля.

— Короля? — переспрашивает она шепотом, с круглыми от ужаса глазами.

— Именно так, к сожалению. Он умирает, но неотложные государственные дела требуют его внимания. И я опасаюсь, что Господь призовет его к Себе прежде, чем они будут приведены в удовлетворительное состояние, и тогда королевство погрузится в хаос. Если вы поможете его величеству, миссис Рис, то вы сослужите Англии добрую службу.

— Я не могу, — говорит она, вне себя от страха.

— Почему? — спрашиваю я, стараясь скрыть свое нетерпение.

— Не могу. Это было бы слишком жестоко.

— Сударыня, я прошу вас продлить жизнь королю, а не сократить ее.

— Тот старый монах сказал мне, — говорит она, тщательно подбирая слова, — что применение мышьяка таким способом может причинить больному невыносимые мучения и боль. Сир, вы должны понимать, что это будет значить для бедного мальчика, король он или нет. Это было бы бесчеловечно — вроде пытки!

— Но это продлит ему жизнь? И насколько?

— Это точно продлило бы ему жизнь, вероятно на неделю или дольше, может быть, даже на месяц, но, сир, ужасной ценой. Умоляю вас: не делайте этого.

Ее горячность доказывает, что она сама наблюдала страдания, о которых говорит. Но я не могу позволить себе выслушивать ее увещевания.

— Вы взялись бы за его лечение? С сегодняшнего дня? Вы, разумеется, будете хорошо вознаграждены.

Женщина сползает со стула.

— А если я откажусь? — спрашивает она.

— Что ж, мистер Яксли весьма свободно обходится с секретами… Возможно, понадобится провести расследование…

Я даю ей мгновение обдумать мои слова. Ей должно быть известно, что наказанием за колдовство служит смерть.

— Тогда я сделаю это, — соглашается она.

Я чувствую, как мои плечи с облегчением опускаются.

— Хорошо. Но помните, — строго предупреждаю я, — никому ни слова. Необходимо соблюдать полную, строжайшую секретность.

Король выглядит как мертвец. Его юное лицо искажено гримасой боли, а хрупкое тело неестественно раздулось. Воздух в королевской спальне тяжелее прежнего, как будто тление уже началось. Я с трудом удерживаюсь от того, чтобы зажать нос платком, когда приближаюсь к кровати.

— Ваше величество, мне необходимо обсудить с вами одно срочное дело.

— Я слушаю, — хрипит Эдуард.

— Сир, я очень обеспокоен вопросом престолонаследия. Не находите ли вы, что ради сохранения истинной веры долг хорошего государя — отбросить все соображения крови и родства во имя духовного блага его подданных? Сир, я опасаюсь, что если королю случится поступить иначе, после земной жизни, которая столь быстротечна, он может понести за это наказание на Страшном суде Господнем.

— Я хорошо это знаю, милорд герцог, — с чувством отвечает мальчик. — Это не дает мне покоя. Мысль о том, что моя сестра Мария наследует мне, — еще ужаснее, чем мои настоящие мучения и приближающаяся смерть. Она преследует меня и лишает душевного спокойствия, которое позволило бы мне в тиши подготовить душу для суда Божьего. Господь доверил мне священную миссию — вести моих людей к истинной вере, и, оставляя их католической правительнице, я как будто предаю как их, так и Его. Я рад слышать, что вы разделяете мою тревогу.

— Ваше величество, леди Мария ни в коем случае не должна взойти на престол, — настойчиво и искренне убеждаю я, не скрывая своих страхов. Больше нет времени ходить вокруг да около.

— Я знаю, — отвечает король не менее озабоченно. — Но, по велению моего отца и Акту парламента, это неизбежно. Она — моя законная наследница.

— Она незаконнорожденная, сир. Незаконнорожденные не имеют права наследовать корону. Я советовался по этому поводу. Во власти вашего величества отказать ей в наследовании, и я молю вас так и поступить. Столь многое поставлено на карту.

— Можете не напоминать мне, милорд. Если имеется какой-либо законный способ, то я им воспользуюсь, не сомневайтесь.

— Все, что требуется, — это подпись вашего величества на юридическом документе.

— Тогда пусть его составят. — Эдуард ненадолго умолкает, переводя дух. — Скажите, милорд: если леди Мария будет лишена права на престол, то корона перейдет к моей сестре Елизавете?

Я разъясняю ему все без запинки. Я давно к этому готов.

— Сир, она также незаконнорожденная. Если лишать этого права леди Марию, то и леди Елизавету тоже. Помяните мое слово: как незамужние государыни, одна или вторая наверняка возьмут в мужья заморских принцев, и посему не только независимость Англии, но и ее древние права и привилегии будут утеряны. Вашему величеству стоит много раз все обдумать. Короли обязаны своим подданным защитой и должны оберегать их от подобных несчастий.

— Но кто же тогда будет нам наследовать? Герцогиня Суффолкская? Она следующая в очереди после моих сестер.

— Согласен, это вариант. Она, по крайней мере, добрая протестантка и замужем за англичанином.

Немного помолчав, я спрашиваю:

— Велите ее вызвать?

— Да, пожалуйста. Мы побеседуем с ней и выясним, достанет ли ей решимости продолжать наш великий труд. — Он закашливается, отхаркивает мокроту и делает мне знак уйти.

Герцогиня, сделав реверанс, серьезно слушает короля. Я предупредил ее, о чем он станет с ней говорить, и мы вместе подготовились к разговору.

— Ваше величество, — произносит она, помедлив, — я должна признаться, что у меня нет желания становиться королевой. Я слабая женщина и не подхожу для этой задачи. С вашего позволения, я отказываюсь от своих претензий.

— Остается кузина вашего величества, леди Джейн Дадли, — говорю я после ухода леди Суффолк.

Эдуард медленно кивает, утомленный сегодняшними переговорами.

— Поскольку она замужем за моим сыном, мне удалось лучше ее узнать, и я с уверенностью могу утверждать, что она обладает несравненными качествами, которые делают ее более других достойной этой высокой чести. Ваше величество, без сомнения, помнит ее здравомыслие и ее приверженность нашей религии. Она впитала истинную веру с молоком матери и вышла замуж за состоятельного и честного англичанина. Ваша милость, насколько мне известно, всегда с симпатией относились к этой благочестивой леди.

— Так оно и есть, — подтверждает Эдуард. — Но хотя она, несомненно, служит олицетворением всех необходимых достоинств, она не прямая родня моему отцу.

— Сир, — строго говорю я, — вы должны, согласно своему долгу пред Господом, отбросить естественную преданность дому вашего батюшки. Однако припомните, что в жилах леди Джейн течет кровь Тюдоров, коей она обязана своему происхождению от вашего дедушки, короля Генриха Седьмого, и она была рождена в законном браке, в отличие от ваших сестер. И разве не существует прецедента наследования здравствующей матери? Разве тот же блаженной памяти король Генрих Седьмой не взошел на престол при жизни своей матушки, стоявшей первой в очереди наследования?

— Вы говорите правду, — соглашается Эдуард. — Милорд, я должен признаться, что мне начинает нравиться предложение, за которое вы ратуете, ибо в нем, по-видимому, заключается надежда на спасение Англии. Но я уже устал и не могу обсуждать его далее. Я подумаю о нем, когда отдохну. Приходите завтра утром, дабы выслушать мой ответ.

Я удаляюсь. За дверями спальни я сталкиваюсь с ближайшим другом Эдуарда и его камергером сэром Генри Сиднеем.

— Что мой господин, милорд? — с тревогой спрашивает он. — Ночью ему было совсем дурно. Его мучили ужасные боли.

— Сейчас немного лучше, — улыбаюсь я. — Сэр Генри, если вы желаете сослужить его величеству хорошую службу, можете развлечь его, когда он проснется, расхваливая ему леди Джейн Дадли и говоря, как высоко ее все ценят за ангельский характер и благочестие.

— Да, милорд, конечно.

Он, кажется, озадачен моей просьбой. Надеюсь, он сочтет, что я добиваюсь каких-нибудь преференций для моей невестки. Глупец, ему ни за что не догадаться, о чем речь.

Но короля не приходится долго уговаривать. Когда я прихожу утром, он сам приподнимается на подушках и снова, хотя и на краткое время, становится сыном своего отца.

— Ваша светлость, — заявляет он, — мы решили принять ваше предложение о том, чтобы нам наследовала леди Джейн. Велите составить наше завещание или другой необходимый документ и принесите его сюда для подписи.

Внутренне торжествуя, спешу исполнить просьбу моего государя. Позднее я представляю ему завещание, составленное начерно, в котором утверждается новый порядок наследования: корону получает леди Джейн и ее наследники мужского пола. Прочитав его, король велит подать ему письменный прибор, переписывает весь текст собственной неверной рукой и в конце выводит карикатурное подобие своего обычного росчерка.

— Слава Господу, теперь мы сможем спокойно спать по ночам, — с жаром говорю я. — Сир, еще одно: хотя леди Джейн замужем за моим сыном, хочу вас заверить, что в этом деле благо государства для меня превыше всего.

— Я в этом уверен, милорд, — отвечает он. — Мы с вами оба изрядно трудились, чтобы утвердить истинную веру в нашем королевстве, и я знаю, что в ваших руках все будет надежно, когда я умру. Теперь я могу умереть спокойно — наши труды не пропали даром.

Однако предстоит еще завершить все формальности. Лорд главный судья с заместителем, генеральный атторней и все лорды Тайного совета созваны к постели короля, чтобы утвердить его новое завещание. Раздаются протесты судейских, говорящих, что этот документ не может отменить Акт парламента и что попытка изменить положения Акта являются государственной изменой. Но я твердо пресекаю возмущенные речи.

— Подчинение воле короля не может быть государственной изменой, — заявляю я.

— Но эти пожелания, как называет их его величество, не имеют законной силы, — возражает главный судья.

Отекшее лицо Эдуарда вспыхивает гневом.

— Поднимите меня! Посадите меня! — приказывает он скрежещущим голосом.

Его лакеи торопятся на помощь.

— Я не желаю слышать возражений! — сурово говорит он собравшимся лордам. — Немедленно исполняйте!

Однако проходит еще несколько дней, прежде чем король подписывает окончательную версию завещания, и советники с судьями неохотно ее одобряют. Даже те, кто желал бы устранить леди Марию, сомневаются, что мы на верном пути. Однако подозреваю, что за общим сопротивлением кроются иные причины: некоторые из лордов завидуют моей власти, но, боясь за свою шкуру, не выступают в открытую. И посему я решаю укрепить свое положение на будущее. Я настаиваю, чтобы лорды подписали второй документ, составленный мною, в котором они обязуются всячески поддерживать будущую королеву Джейн и никогда и ни за что не отклоняться от этого решения.

Отныне они у меня в руках.

Я все еще опасаюсь, что император, прослышав об исключении леди Марии из очереди наследования, попытается вмешаться, и посему, из предосторожности, беру у всех лордов клятву о неразглашении. Затем, подумав, что не будет лишним подготовить почву в Англии, я велю, чтобы молитвы во здравие сестер короля больше не читались на церковных службах. Позднее я понимаю, что это было ошибкой, ибо посол императора получает сигнал о моих намерениях. Иначе зачем император спешно отправил троих особых посланников справиться о здоровье короля? Нет, они наверняка получили приказ защищать интересы леди Марии, и если так, то, конечно, станут от ее имени пытаться убедить меня изменить избранный курс.

Но тут, я боюсь, их ждет неудача и разочарование.

Я бесстрастно разглядываю живой труп, лежащий на кровати. Король, явно охваченный предсмертной агонией, беспрестанно молит Бога скорее избавить его от этой пытки и позволить ему отбыть на небеса. Его тело, худое как скелет, вздулось точно свиной пузырь: желудок вспучился, ноги отекли. Кожа пошла синевато-багровыми и черными пятнами, гангрена пожирает конечности. Волосы и ногти выпали, король едва может дышать. Говорить ему чрезвычайно трудно.

Миссис Рис, стоящая у другого конца кровати, умоляюще глядит на меня. В уединении моего кабинета она только что призналась, что больше не может этого выносить.

— Я сделала, что вы просили, — плакала она, — я была глуха к его жалобным крикам. Почему вы не позволите ему умереть спокойно? Он все равно долго не протянет, так зачем продлевать его агонию?

Я киваю ей. Эдуард мне больше без надобности, так же как и эта женщина. Я веду ее из спальни обратно в кабинет, где вручаю тяжелый кошелек, полный монет.

— За ваши услуги. Помните: никому ни слова, иначе последствия будут страшными.

— Да, сир, — отвечает она, немало испугавшись, но явно обрадованная освобождением от своих обязанностей и не в силах скрыть желание пересчитать монеты.

— Уже поздно. Переночевать можете во дворце, — говорю я ей, — но вы должны уйти, едва начнет светать.

Я вызываю одного из моих слуг.

— Проводите леди в ее комнату. Первая дверь налево в наружном дворе, третий этаж.

Я смотрю им вслед. Мой человек получил приказ. Миссис Рис отведут в комнату на чердаке над пустующими придворными апартаментами, ожидающими ремонта. На чердаке чисто, но пусто. Впрочем, все необходимое есть, да и пробудет она там недолго. Сегодня ночью мой приказ приведут в исполнение. Затем, под покровом темноты, можно будет избавиться от тела.

Слуге позволено оставить себе кошелек. Это должно помочь ему держать язык за зубами.

Дворец Гринвич, 2 июля 1553 года.

Несмотря на все предосторожности, слухи о том, что король умирает, распространились повсеместно. Дабы избежать паники и не встревожить леди Марию, я регулярно издаю утешительные бюллетени, где сообщается, что его величество вне опасности, восстанавливает здоровье и даже выходит подышать свежим воздухом в сады Гринвича или прогуливается в галереях дворца. Этим, я уверен, никого не обманешь. Короля должны видеть подданные, а Эдуард вот уже несколько месяцев как не появляется на людях.

Сегодня меня приводит в бешенство сообщение, что к дверям некоторых церквей в лондонском Сити неизвестные прибили листки с молитвами о выздоровлении короля, которые обыкновенно появляются там, когда монарх при смерти. Никто не знает, чьих рук это дело, но последствия уже налицо. Вскоре толпы людей прибывают к дворцу, пешком и на лодках, желая увидеть своего государя.

Я приказываю запереть ворота парка и посылаю камергера успокоить толпу.

— Расходитесь по домам! — Он пытается перекричать всеобщий шум. — Его величество отдыхает. Воздух слишком студен, так что сегодня он не может выйти поприветствовать вас.

— Мы хотим увидеть короля! Мы хотим увидеть короля! — скандируют люди, и с каждой минутой все настойчивее и ожесточеннее.

— Что нам делать? — Члены совета явно испуганы.

— Они получат, что хотят, — мрачно обещаю я.

Я вхожу в спальню короля и приказываю смятенным слугам поднять его и нарядить. Он слабо протестует, но сейчас я не настроен терпеть возражения. Эти банды, что собрались снаружи, могут нас всех тут прикончить. И посему полутруп стаскивают с кровати, оборачивают в бархатную мантию, надевают на голову шляпу с пером и выставляют в окно. Его голова клонится на грудь, а глаза не могут сконцентрироваться в одной точке.

Судя по реакции людей, они поняли, что он обречен. В смятении все умолкают. Через некоторое время начинается тихое движение обратно к Лондону. Обнадеживающих бюллетеней больше не будет.