Хансдон, 4 июля 1553 года.

Сэр Роберт Рочестер и я сидим в комнате, которая служит ему в Хансдон-хаусе одновременно приемной и кабинетом. Я близоруко щурюсь, глядя на два письма, которые держу в руке.

— Милорд Нортумберленд пишет, что король, мой брат, поправляется, и предлагает мне приехать ко двору, дабы подбодрить его во время выздоровления, — говорю я сэру Роберту. — Однако посланник императора сообщает в своем письме, что его величество, похоже, находится у врат смерти и что мне ни при каких обстоятельствах не следует приближаться ко двору. И кому же тут верить?

— Я думаю, вашему высочеству известен ответ на этот вопрос, — отвечает он. — Я бы не стал доверять герцогу.

— Согласна. Мне бы хотелось увидеть брата, но, отправившись в Гринвич, я поставлю себя в весьма уязвимое положение. Я одинокая женщина, слабого здоровья, без политического влияния при дворе, без друзей. Но если я не поеду, герцог, возможно, почует неладное. А если король действительно выздоравливает, он может оскорбиться моим отказом.

— Я слышал, — говорит сэр Роберт, у которого есть друзья при дворе, — что некоторые члены совета симпатизируют вашему высочеству и что есть те, кто вовсе не желает выступать сейчас против вас. По зрелом размышлении я бы посоветовал вам ехать ко двору, как ранее, с вооруженной охраной и в сопровождении большой свиты. Тогда вы сами увидите, каково здоровье его величества, и оцените, на какую поддержку при дворе вы можете рассчитывать. Помните, сударыня: если посланник императора прав, то вам следует быть там, чтобы предъявить свое законное право на престол.

— Это мудрый совет, друг мой, — улыбаюсь я.

Дорогой сэр Роберт! Он верно служит мне не один год, и я знаю, что его симпатии простираются дальше границ простого долга. Мое благополучие всегда заботит его больше всего.

— В таком случае последуйте моему совету, — твердо говорит он и тоже улыбается мне.

— Хорошо. Я созову свиту и отправлюсь в Гринвич сегодня же.