Тауэр, Лондон, 20 июля 1553 года.

Передо мной стоит маркиз Винчестер.

— Сударыня, по требованию королевы Марии вы должны передать мне корону Англии, а также драгоценности из королевской казны и другие регалии, как и другое имущество Тауэра, по праву принадлежащее нашей законной государыне, такие, как меха, часы и портреты.

— Сир, они в вашем распоряжении, — говорю я ему. — Они мне никогда не были нужны.

Он не обращает внимания на мои слова.

— Комендант Тауэра, сэр Джон Бриджис, ознакомит вас с условиями вашего заключения, — заканчивает он, затем коротко кланяется и выходит из комнаты, с поспешностью, граничащей с неприличием.

Вскоре является и сам комендант — вежливый и добродушный человек лет пятидесяти с лишним. Ему явно не по душе исполнять обязанности тюремщика пятнадцатилетней девочки, и он лично мне сочувствует. Но, как ранее объяснил Винчестер, меня держат взаперти не столько за то, что я совершила — поскольку королева, в милости своей, понимает, что меня использовали дурные люди, — сколько за то, что я есть я.

— Ее величество опасается, — говорил он, — что вы можете стать символом протестантских мятежей, когда радость по поводу ее восхождения на престол утихнет. И посему вы пока останетесь в Тауэре.