Постепенно слухи о Мэри и Фэрбенксе дошли и до Бет. На людях она отмахивалась от подобных разговоров и улыбалась. Но наедине с собой ее одолевали сомнения. Вскоре Бет поговорила об этом с мужем. Несмотря на протесты Фэрбенкса, который все отрицал, она еще больше уверилась в своих подозрениях. Ее, вероятно, ошарашило то, что соперницей оказалась не кто иная, как любимая актриса всего мира. Тем не менее Бет не без оснований верила в то, что Фэрбенкс по-прежнему чтит их брак или, по крайней мере, боится открыто признаться в своем новом увлечении. «Ужасно жаркое путешествие, — сообщал он ей как-то в телеграмме из Юты (вероятно, он выезжал на натурные съемки; многие его фильмы изобилуют пейзажами юго-запада). Сожалею, что до отъезда не сказал тебе о своей любви столько, сколько хотел. Будь весела и передавай мои наилучшие пожелания нашему мальчику». Роль хорошего мужа и отца давалась ему нелегко. Юный Дуглас, которому тогда исполнилось семь лет, рос застенчивым и немного мрачноватым мальчиком.

Через два месяца Фэрбенкс послал Бет в Нью-Йорк другую телеграмму: «Ты ужасно несправедлива ко мне. Все в порядке. Закончу картину и в пятницу отправлюсь на восток. Ты сможешь встретиться со мной в Чикаго? Я хотел бы, чтобы ты приехала одна. Обеспокоен твоим состоянием. Телеграфируй мне, как ты себя чувствуешь. С любовью — Дуглас».

У Мура также возникли вопросы к жене. «Однажды Оуэн пришел ко мне, — вспоминала Мэри, — и заявил, что он имеет право знать все, так как остается моим супругом, хотя мы уже и не живем как муж и жена. Я сказала ему правду, и он спросил, что я собираюсь делать дальше. Я честно ответила, что у меня нет на этот счет никаких планов». Тогда, в 1916 году, перспектива развода очень пугала Пикфорд. Находясь, очевидно, под влиянием католических взглядов Шарлотты, Мэри считала развод чем-то вроде ампутации, которую необходимо предотвратить даже ценой счастья. Но в 1917 году ее настроение изменилось, поскольку теперь ее частная жизнь, в основном стараниями Оуэна, стала достоянием гласности.

Оуэн слезно умолял жену о примирении. Он даже согласился пойти на гигантскую жертву, пообещав хорошо относиться к Шарлотте. Мэри холодно выслушала его.

«Ты на несколько лет опоздал с этой речью, Оуэн», — сказала она, глядя, как слезы, бегущие по его щекам, падают на безупречно отглаженный галстук.

Наконец она произнесла ужасное слово «развод».

«Я не потерплю этого, Мэри! Запомни мои слова, я пристрелю эту обезьяну!»

Мэри позвонила Фэрбенксу, который рассмеялся и сказал, что жаждет расправиться с Оуэном. Он сомневался, что этот пьяница сносно стреляет. Тем не менее Фэрбенкс решил принять меры предосторожности и покинуть город. Часто работавший с ним режиссер Алан Дуон собирался ехать в Лос-Анджелес, когда получил от актера тревожную телеграмму: «Встречай меня в Салине, штат Канзас, и вместе вернемся в Нью-Йорк». В Канзасе Фэрбенкс встретился с Дуоном в поезде и доверительно сообщил, что Оуэн Мур собирается его убить. После этого оба отправились в Юту, где Оуэн не мог до них добраться, и сняли «Современного мушкетера». Между тем Мур с пистолетом в руках рыскал по Лос-Анджелесу в поисках Фэрбенкса. Пронесся ложный слух о том, что он нашел его в гостинице, попытался убить и ранил в руку. Согласно другой версии, ему удалось застрелить Фэрбенкса, которого нашли в луже крови.

К апрелю 1918 года Бет все это осточертело. Она с сыном жила в отеле «Алгонкуин». Фэрбенкс прибыл в город, продал военные облигации и снял номер в гостинице «Шерри-Незерланд», чем окончательно вывел Бет из себя. «Я поняла, — заявила она прессе, — что единственный способ остановить сплетни, это просто сказать, что они основаны на реальных фактах». Она держалась с достоинством. «В течение двенадцати лет я только и думала о счастье своего супруга. Теперь его счастье зависит не от меня. Он всегда был добрым и рассудительным отцом и мужем. В будущем я желаю ему всего хорошего». В конечном счете, Фэрбенкс и его загадочная возлюбленная, имя которой не называлось, чувствовали, «что их настигла самая большая и единственная любовь в жизни, в сравнении с которой ничто не имеет значения». «У меня хватит сил, — сказала Бет, — чтобы отойти в сторону». Если она и называла имя Мэри, газеты опускали его. Намекая на профессию неизвестной женщины, Бет говорила, что она работает вместе с ее мужем. Фэрбенкс, в это время продававший облигации в Детройте, удивился, узнав о заявлении жены: «У нас с Бет нет никаких разногласий, и эта история — ложь от начала до конца». Он даже предположил, что здесь не обошлось без происков немецкой пропаганды, целью которой является приостановка его работы по продаже облигаций займа Свободы. Когда у Мэри спросили ее мнение по этому поводу, она ответила, что не имеет к семейным делам Фэрбенкса никакого отношения. Надеясь сохранить свое честное имя, она добавила: «Мы просто работаем вместе».

Сделав вид, что Действует в интересах Мэри, Оуэн публично назвал ее любовницей Фэрбенкса. «Одна женщина сейчас больна и находится на грани нервного срыва, — начал он. — Поэтому я чувствую, что обязан выступить с заявлением, чтобы спасти ее от унижения». Пикфорд, продолжал Мур, «была почти подростком, по-детски привлекательным и доверчивым». Их супружество основывалось на «взаимной привязанности и любви» до того момента, как на горизонте появился Фэрбенкс, который «соединял в себе привлекательность в глазах женщин и чувство собственности». И хотя Оуэн находил эту процедуру «отталкивающей и вульгарной», он готов был подать в суд на Фэрбенкса за то, что тот разрушил его семью; все это якобы делалось в интересах хрупкой маленькой супруги, которую он любил.

Мэри пыталась отмахнуться от этого хлопотного дела, публично объяснив, что она и Шарлотта «слишком заняты, чтобы читать газеты». Они помогали армии и решали свои налоговые дела. Система налогов была тогда еще сравнительно новым феноменом. Все интересовались, какие налоги платили знаменитости. Как сообщала «Нью-Йорк Таймс», сумма на чеке Пикфорд испугала кассира. В 1966 году Мэри утверждала, что заплатила двести семьдесят семь тысяч долларов. «Хочу вас заверить, что я была храброй женщиной и с улыбкой отдала деньги сборщику налогов».

Шарлотта предпочитала держаться в стороне от этой драмы. Она сопровождала Мэри в ее поездках в рамках кампании займа Свободы и видела, как дочь общается с Фэрбенксом. 13 апреля 1918 года в Бронксе она стояла возле трибуны во время выступления Пикфорд и услышала крики Денни Джозефа, венгерского иммигранта, показавшиеся ей оскорбительными. Возможно, он намекал на семейную неверность Пикфорд. Шарлотта подозвала стоящего неподалеку полицейского и приказала ему арестовать иммигранта. Постовой, испугавшись ярости Шарлотты, повиновался. Шарлотта, все еще не отойдя от гнева, заявила прессе, что ругательства Джозефа были настолько неприличными, что она не может повторить их, хотя и заставит себя сделать это в зале суда. Исход этого инцидента неизвестен.

Через несколько недель мать и дочь — возможно, Фэрбенкс ехал в том же поезде — отправились в Лос-Анджелес и уединились в доме Мэри на Вестерн-авеню. «За обедом, — сообщал один журналист, — Мэри казалась уставшей и расстроенной». Эти сведения, вероятно, поступили от Лотти, которая обедала с Мэри и Шарлоттой и не пускала газетчиков на порог дома, заявляя, что у ее сестры нервный срыв.

«Я действительно поскользнулась, — вспоминала Мэри, — и не только в личной жизни, но и в искусстве». К тому времени она не сделала ни одного серьезного фильма после «Стеллы Марис». Теперь Пикфорд хотела воспользоваться уже опробованными темами и образами и получила их, когда Шарлотта купила права на романы «Поллианна» и «Длинноногий дядюшка». Эти детские книги пользовались необыкновенной популярностью; Мэри была полна решимости создать по ним не менее кассовые фильмы. Кроме того, пришло время заключать новый контракт; за этим событием наблюдал весь Голливуд. Актриса славилась своенравностью.

Пикфорд знала, что может назначить свою цену практически любой студии, которая хотела бы ее заполучить. Однако ее отношения с Цукором носили теперь непредсказуемый характер. По мере того, как концерн «Феймес Артисте — Ласки» разрастался, компания «Арткрафт», ранее занимавшаяся исключительно фильмами Пикфорд, включала в свой список картины Маргарет Кларк, Уоллеса Рейда, Уильяма С. Харта (мужественного короля вестернов) и Дугласа Фэрбенкса. Тем временем Цукор отдалился от Мэри: он работал в Нью-Йорке, тогда как она снималась в Калифорнии. Они стали реже видеться, и у Мэри появилась ностальгия, а затем и депрессия. Она скучала по надежному «папе Цукору», который умел так трогательно заботиться о ней. Когда-то Цукор досконально знал содержание ее фильмов; а в 1917 году, зайдя на съемки «Стеллы Марис», он спросил, каков сюжет картины.

В конце 1917 году два прокатчика, Томас Л. Талли и Дж. Д. Уильямс, начали кампанию против закупок лент оптом. Их не устраивала «Парамаунт» и ее высокие расценки. «Я ответил, — писал Цукор, — что звезды стоят очень дорого». Именно фамилии звезд в титрах, более чем какие-либо другие факторы, способствовали продаже картин. «Парамаунт», имевшая дело не только с «Знаменитыми актерами — Ласки», но и с множеством других студий, выпускала в прокат ленты с участием почти всех знаменитостей. Желая избавиться от посредника, Талли и Уильямс решили самостоятельно снимать и прокатывать фильмы. Однако их фирма, получившая название «Первая национальная», нуждалась в звездах, а чтобы заполучить их, надо было заплатить еще больше. «Первой национальной» удалось заключить контракт с Чаплином, который обязался снять восемь фильмов со своим участием за астрономическую сумму в миллион с лишним долларов.

По мере того, как истекал двухгодичный договор Пикфорд с Цукором, «Первая национальная» стала обращаться к ней с предложениями, обещая за три картины шестьсот семьдесят пять тысяч долларов. Эта сумма, вместе с пятьюдесятью процентами от доходов, давала бы Мэри около миллиона, а возможно, и два миллиона долларов в год. В дополнение к этому Шарлотта получала бы пятьдесят тысяч долларов в год за неоговоренные в контракте услуги. Самым ценным являлось то, что Мэри получала полную творческую свободу; во всем, начиная от выбора роли и заканчивая последним кадром, право последнего слова оставалось за ней.

«Пусть она уходит в «Первую национальную», — сказал Цукору один его приятель. — Это собьет с нее спесь, уничтожит «Первую национальную», и в итоге она приползет к нам на коленях».

Фактически предлагаемый разрыв носил болезненный характер. Цукор и Пикфорд создали не только трамплин для американского кино; в процессе совместной работы они создали друг друга.

Говорят, что Цукор, пытаясь удержать Мэри, предложил ей пятилетний контракт с оплатой семьсот пятьдесят тысяч долларов в год. Это воистину уникальное в истории кино предложение требовало также, чтобы Пикфорд не снималась ни в каких других фильмах. Но в тот период Мэри особенно нуждалась в активной работе. Она ответила Цукору, что останется с ним, если он предложит ей те же условия, что и «Первая национальная».

«Вот что я скажу тебе, Мэри, — спокойно произнес он. — Обдумай все это за ленчем, а потом дай мне знать, не изменила ли ты свое решение».

Однако когда она вернулась, первым заговорил Цукор: «Мэри, на этот раз ты просишь слишком много. Я деловой человек и не могу себе позволить такие траты».

«Мне жаль, — сказала Пикфорд. — Мне очень жаль».

«Что ж, — ответил Цукор. — У нас нет оснований за что-либо обижаться друг на друга».

Она слабо улыбнулась: «Да, мы сделали друг для друга все, что могли». Несмотря на улыбку, Мэри с трудом сдерживала себя. Позднее она вспоминала, что грустила так сильно, будто «прощалась с членом своей семьи».

«Позвони мне, пожалуйста, после твоих переговоров с «Первой национальной», — сказал он.

Пикфорд встретилась с Дж. Д. Уильямсом, затем вернулась в нью-йоркский отель и сразу же набрала номер Цукора.

«Да», — раздался далекий и слабый голос.

«Я согласилась с предложениями «Первой национальной», — сказала Мэри. После мучительной паузы она спросила, простил ли он ее. Цукор ответил: «Благослови тебя Господь, милая». По щекам Пикфорд текли слезы, и она знала, что он тоже плачет. «Я больше не могу говорить», — сказал Цукор. — «И я тоже», — ответила Мэри. И это положило конец их деловым отношениям.

В течение нескольких дней Пикфорд испытывала чувство не триумфа, а потрясения. Никогда еще перед ней не вставала такая жесткая проблема выбора между личными отношениями, искусством и бизнесом. Ей казалось символичным, что разрыв с Цукором произошел 6 ноября 1918 года, за день до мнимого окончания Первой мировой войны. Она изводила себя мыслью, что ее союз с «Первой национальной» тоже мог оказаться ложной победой.

Цукор, не расположенный к такого рода самобичеванию, заявил, что желает поразвлечься. Он отказался от системы использования звезд и вместо этого решил создать сеть кинотеатров по всей стране. Тем не менее он счел нужным заменить Маленькую Мэри другой звездой с таким же именем — Мэри Майлс Минтер, урожденной Джулиет Райли. Она начала сниматься в возрасте десяти лет и в 1918 году удивительно походила на Пикфорд. Цукор отдал шестнадцатилетней девушке роли, которые должна была играть Пикфорд. Минтер понимала, что от нее требуется, и старалась не только оправдать ожидания. Цукора, но и превзойти их. «Она работает днем и ночью», — писал «Фотоплей». Но в сохранившихся фильмах Минтер играет хоть и профессионально, но скучно. Узнав о действиях «папы Цукора», Пикфорд и бровью не повела. Годы спустя, когда один поклонник перепутал ее с Мэри Майлс, она спокойно подписала автограф именем Минтер.

Тем временем Бет Фэрбенкс пыталась решить свои семейные проблемы. Поначалу она хотела вывести на сцену скандала Пикфорд. «Если в ближайшие дни эта женщина или мой муж не сделают заявления, я приведу доказательства своих слов». Мэри никого не впускала в свой дом на Фремонт-Плейс; его ворота были на замке. Но образ Маленькой Мэри в глазах публики несколько изменился. Один язвительный журналист заметил, что хотя Шарлотта и Лотти жили вместе с Пикфорд, «ничего не говорилось о муже Лотти». Ходили слухи, что Лотги и Альфред Рапп расстались. Их дочь, Мэри Пикфорд Рапп, будучи еще младенцем, занимала несколько комнат. Джеку, служившему в штате Нью-Йорк в морской авиации, купили просторную квартиру. «Кстати, ничего не говорится и о жене Джека», — добавлял этот журналист. У него действительно была жена. Оливия Томас, танцовщица из шоу Зигфельда, ставшая киноактрисой, вышла замуж за Джека в 1917 году. Подобный тон газетных заметок говорил о неуважении к Мэри.

У Фэрбенкса дела обстояли получше, но он страдал от угрызений совести. Актер чувствовал, что повторяет ошибку своего отца, покинувшего Эллу. Но вместо того чтобы как-то разобраться со своей виной, он старался не думать о ней; Когда 22 октября 1918 года Бет подала на развод, обвинив мужа в супружеской неверности (лишь это основание считалось в Нью-Йорке законным для расторжения брака), Фэрбенкс самым нелепым образом все отрицал. Позже он смирился с неизбежным. 30 ноября два его близких друга, актер Уильям Клифтон Крофорд и режиссер Джон Эмерсон, явились в суд в Нью-Рочелле, штат Нью-Йорк. Чтобы не упоминать имени Пикфорд, они придумали несколько неприглядных анекдотов. Крофорд, например, рассказал, как однажды Фэрбенкс заманил его на вечеринку с «красивыми девушками» в дом на 33-й улице. Там он застал Фэрбенкса в спальне с полуодетой женщиной, которая курила. В свою очередь Эмерсон сообщил о таинственном «признании» Фэрбенкса, который поведал ему о своем нью-йоркском загуле с одной женщиной. «Никто, даже мать, не поверил в эти истории», — писал позднее Фэрбенкс-младший. Но судью они вполне удовлетворили, и он вынес приговор. Это событие получило бурный отклик в прессе: сообщалось, что Бет получила четыреста тысяч долларов в ценных бумагах и еще сто тысяч долларов на содержание маленького Дугласа, который оставался с матерью.

Затем случилось нечто неожиданное: все успокоились. Бет устроила свою жизнь и снова вышла замуж в 1920 году. Пикфорд и Фэрбенкс вдвоем снялись в нескольких фильмах. Им казалось, что они легко отделались.

С тем, что осталось от денег, которые Мэри собрала для солдат, воюющих за океаном, она занялась новым проектом: фондом помощи для артистов кино, незаслуженно обиженных судьбой. Пикфорд никогда не забывала о тех черных днях своей гастрольной жизни, когда она перебивалась с хлеба на воду. «Гордость многое значит для людей нашей профессии, — говорила она. — Вы страдаете не столько от холода и голода, сколько от стыда». В 1921 году был создан Фонд помощи работникам кино, и в течение десятилетий Мэри занимала там ответственные должности.

Безумная любовь публики к Мэри вспыхнула вновь, когда актриса в последний раз появилась в образе «невесты войны». 3 января 1919 года она маршировала вместе с артиллерийскими подразделениями по улицам Сан-Франциско на параде вернувшихся из-за океана частей. Один журналист отметил, что Пикфорд очень шла офицерская форма, и в шутку добавил, что «было видно, что она служит недавно. Ее шпоры были надеты вверх ногами». В глазах Пикфорд блестели слезы. «О, — сказала она, — это самый печальный день в моей жизни. Я не хочу расставаться с военной службой». Она призналась солдатам, что они стали членами ее семьи, и, чтобы доказать это, привела на сцену Шарлотту и Лотти. К счастью, никто не вспомнил про Джека, который сильно пил в армии. Там он выполнял роль посредника между лейтенантом и пехотинцами из богатых семей, выписывавшими денежные чеки, чтобы уклониться от опасных заданий. Вскоре махинации обнаружили, и Джека с треском выгнали из армии. Но позднее, после ходатайства Шарлотты и приказа личного секретаря президента, с Джека сняли все обвинения, чтобы он мог принять участие в пропагандистском фильме.

Вскоре последовала новая беда: «Первая национальная» оказалась в опасности. Через несколько недель после того, как Мэри упаковала свою новую форму, прошел слух о слиянии «Первой национальной» и «Знаменитых актеров — Ласки», потрясший всю киноиндустрию. С точки зрения Цукора, подобный шаг устранил бы опасного конкурента и вознес бы его самого к вершине творческой власти. В свою очередь, Мэри казалось, что слияние компаний лишило бы ее возможности выпускать собственные фильмы, и она бы вновь оказалась в подчинении у «Знаменитых актеров — Ласки». Несмотря на то, что Пикфорд обожала Цукора как человека, она не хотела идти на компромисс и терять то, что ей полагалось в соответствии с контрактом. На какое-то время она растерялась, но вскоре вся отдалась новому смелому проекту под названием «Юнайтед Артисте».

Происхождение этой компании весьма туманно. Многие люди претендуют на то, что стояли у ее истоков. Семья Фэрбенкс отдает Пикфорд должное в деле создания новой компании, но отрицает, что она играла там ведущую роль. Некоторые историки полагают, что компания явилась творческим плодом двух кинодеятелей: Хайрама Абрамса, который ради нового проекта покинул «Парамаунт», и Б. П. Шульберга, работавшего с Цукором со дня основания «Знаменитых актеров». Оба с интересом наблюдали за формированием «Первой национальной». Они заметили, что Пикфорд и Чаплин, несмотря на то, что их заработки колебались, делили прибыль от фильмов со своей компанией. Но к чему такая щедрость? Почему бы им самим не заняться прокатом?

Шульберг быстро составил манифест «89 причин для создания «Юнайтед Артисте» и предложил его пяти самым крупным производителям фильмов в индустрии. В эту пятерку вошли Пикфорд, Фэрбенкс, Чаплин, Уильям С. Харт и Д. У. Гриффит. Шульберг и Абрамс объяснили, что «Юнайтед Артисте» будет заниматься исключительно прокатом фильмов, служа трубопроводом для продукции, создаваемой звездами (об оптовой продаже речь не велась). Шульберг и Абрамс будут управлять компанией, получая двадцать процентов от прибыли.

Представители киноиндустрии собрались для переговоров в отеле «Александрия». Журнал «Мувинг Пикчер Уорлд» сообщал о наэлектризованной атмосфере в отеле: «Дуг подписал соглашение с «Первой национальной», — говорил кто-то. «Дуг ничего подобного не делал», — возражали ему. «Чарли едет в Европу. Мэри возобновит свой контракт с «Первой национальной». Мэри не будет возобновлять контракт. Мэри возобновит контракт, но Чарли откажется».

Чаплин утверждал, что он, Фэрбенкс и Пикфорд разослали по всему отелю частных детективов, чтобы знать, что происходит на самом деле. Наиболее успешно справилась с заданием оператор номер восемь, неглупая, сексуально привлекательная женщина. Ей удалось выяснить, что создается огромный трест, стоящий сорок миллионов долларов, который объединит всех прокатчиков страны и будет по своему усмотрению назначать зарплаты звездам кино. 14 января 1919 года Сидни Чаплин, брат актера и его деловой советник, собрал у себя дома конференцию, на которой присутствовали Чаплин, Фэрбенкс, Гриффит, Харт и Шарлотта, представлявшая Мэри, заболевшую гриппом.

15 января члены «Большой Пятерки» подписали следующее заявление: «Мы полагаем, что «Юнайтед Артисте» необходима для того, чтобы защитить прокатчика и саму индустрию, позволяя прокатчику покупать лишь те картины, которые он желает демонстрировать, и не навязывая ему другие фильмы, в которых он не испытывает нужды. Это поможет нам, слугам зрителей, в полной мере удовлетворять их потребности. Мы также считаем, что этот шаг абсолютно необходим, чтобы защитить огромную аудиторию любителей кино от деятельности трестов и различных объединений, которые навязывают им посредственную продукцию».

Манифест выглядел внушительно, но кинопромышленность отнеслась к нему с насмешкой. «Сумасшедшие захватили сумасшедший дом», — иронизировал Ричард Роланд, президент «Метро Пикчерс». «На самом деле, — возражал Артур Мэйер, занимавшийся прокатом в 1920-е годы, — основатели «Юнайтед Артисте» не более безумны, чем Рокфеллер, Морган и Дюпон». Мало кто верил в то, что актеры — инфантильные, неуверенные в себе, ветреные существа — способны управлять компанией. Этот предрассудок влиял на сознание людей, несмотря на заявление от 5 февраля, где сообщалось, что управляющим «Юнайтед Артисте» назначен влиятельный бизнесмен. Абрамс стал главным управляющим; Шульберг, которому предложили менее значительный пост, в гневе покинул компанию, подал на Абрамса в суд и закончил дело только в 1922 году. Но ведущие имена в составе правления принадлежали людям из федеральных властей.

Все походило на то, что Фэрбенкс стремился установить более близкие связи с Вашингтоном. Во время поездок по стране, связанных с продажей облигаций, он отправил своему сыну письмо, написанное на бланке из Овального кабинета президента: «Дорогой мальчик, я пишу тебе из Белого дома, где сейчас обсуждаются важнейшие вопросы в мировой истории. Папа». Ни до, ни после он не подписывал свои письма «папа», и его сын запомнил это: «Если бы оно было напечатано на машинке, я бы подумал, что оно написано кем-то другим». Фэрбенкса вдохновляла аура Белого дома; он гордился своими связями с важными людьми из Округа Колумбия. Нет ничего удивительного, что он предложил Уильяму Гиббсу МакАдду, зятю президента Вильсона и бывшему главному казначею страны, возглавить «Юнайтед Артисте». МакАдд отказался от поста президента, но согласился на должность генерального советника «Юнайтед Артисте». Президентом стал Оскар Прайс, бывший служащий казначейства, руководивший проведением военных займов. Эти два имени, ассоциировавшихся с правящей элитой, придали «Юнайтед Артисте» столько же веса, сколько займы Свободы придали солидности Голливуду. Но ни один человек, даже обладающий серьезными связями, не может избежать неприятностей, начиная новое дело.

Вскоре их покинул Харт, соблазненный выгодной сделкой с Цукором. Каждый из четырех главных управляющих получил по тысяче акций от общего акционерного капитала; их покупка обязывала выбрать члена правления, имеющего голос в руководстве компанией. Мэри незамедлительно выдвинула на эту роль Шарлотту. Если бы кто-то из основателей захотел покинуть компанию, другие имели право купить его акции. Таким образом, они контролировали людей, входящих в узкий круг «Юнайтед Артисте». Но труднее всего было найти подходящую продукцию.

Только постоянный приток фильмов мог окупить расходы, затраченные на создание «Юнайтед Артисте», и каждый из партнеров обязывался внести свою долю. Особенно тяжело приходилось Гриффиту. Лента «Рождение нации» принесла огромные доходы (хотя после того, как Гриффит рассчитался со всеми инвесторами, в его кармане осел всего один миллион). Следующий фильм, «Нетерпимость» (1916), не имел кассового успеха, и Гриффит потерял все, что заработал на «Рождении нации». В 1917 году «Триангл» поглотила империя Цукора. Теперь фильмы Гриффита распространяла компания «Арткрафт», которой он задолжал две картины на момент вступления в «Юнайтед Артисте». Уже подписав контракт с «Юнайтед Артисте», Гриффит заключил дополнительную сделку с «Первой национальной» (компания все еще оставалась независимой, несмотря на попытки Адольфа Цукора прибрать ее к рукам). Получая доход от снимаемых там фильмов, Гриффит намеревался делать картины для «Юнайтед Артисте».

Фактически только Фэрбенкса не связывали долгосрочные обязательства. Вскоре он сделал первую картину для «Юнайтед Артисте» — «Его величество американец». Ко всеобщему удивлению, второй стала картина Гриффита «Неудавшийся расцвет» (1919), тонкая, но безжалостная комедия, отвергнутая теми, кому она предназначалась (по крайней мере, так утверждала Лилиан Гиш). Однако фильм принес «Юнайтед Артисте» кассовый успех, к чему косвенно оказалась причастна и Пикфорд, предложившая материал для картины. Никто на этом этапе не ждал продукции от Чаплина, задолжавшего «Первой национальной» пять короткометражных фильмов. Мэри должна была сделать для «Первой национальной» три картины и, как всегда, стремясь выполнить заказ в кратчайшие сроки, взялась за работу.

К моменту образования «Юнайтед Артисте» фильм «Длинноногий дядюшка» (1919) был почти закончен. Положенный в его основу роман оказался идеальным сырьем не только для Пикфорд, но и для ее партнеров — Френсис Марион и Маршалла Нейлана. Его структура — серия писем от девочки-сироты к неизвестному благодетелю, который забирает ее из приюта и в конце концов женится на ней, — предполагает свободу интерпретации. Бродвейская версия с Рут Чаттертон в главной роли получилась весьма унылой. Пикфорд и Нейлан в характерном для них стиле сделали ставку на фарс. Тем не менее драматические моменты картины, включая смерть ребенка на руках у Мэри, получились очень неожиданными и трогательными. Фильм несет в себе идею, что дети обладают самыми сокровенными тайнами земли. Героиню Пикфорд, Джуди Аббот, в детстве оставили в мусорном ведре. Полицейский заворачивает малютку в газету и относит в приют ужасной миссис Липпет, которая находит имя ребенку на кладбищенском надгробии, а фамилию берет из телефонного справочника. Эта женщина настоящая садистка. Она прижигает порезанный палец Джуди, прижимая его к раскаленной плите («Бог накажет девочек, которые воруют. Он пошлет их в пылающий ад»). Комедийные сцены в фильме так же беспощадны. Эпизод, в котором Мэри пьет сидр и пьянеет, построен мастерски.

Но более всего фильм замечателен своей динамикой; разрозненные эпизоды детства соединяются в одно осмысленное целое. Кульминация наступает в финальной сцене, символизирующей половое пробуждение девушки. Джуди, к своей радости, понимает, что любит длинноногого дядюшку. Она падает вместе с ним в кресло, так что видны только ее ноги. Сначала они дергаются, словно бы протестуя против чего-то, а потом замирают. После этого Мэри начинает снова качать ногами, как будто едет на велосипеде.

Появившись на экране в мае, фильм вызвал эйфорию. Даже чопорная «Нью-Йорк Таймс» капитулировала. Критик восхищенно отзывался об игре Пикфорд, хотя был невысокого мнения о самом материале картины. Критик писал, что «Длинноногий дядюшка» полон излишней сентиментальности, но в то же время признавался в любви к нему. Пикфорд чрезвычайно воодушевил такой теплый прием. Создавая этот фильм, она впервые выступила в качестве независимого продюсера. Его успех сыграл на руку «Юнайтед Артисте».

Картина «Хулиган», вышедшая в сентябре, менее убедительна, но довольно мила. Богатая девушка Эми Берк, которую играет Пикфорд, живет с дедушкой в Нью-Йорке, в то время как ее отец, оставшийся вдовцом, разъезжает по стране с лекциями. Когда он начинает заниматься общественной деятельностью, Эми помогает ему и впервые узнает о реалиях жизни нью-йоркских низов. Хорошо одетая девушка проезжает в машине по Ист-Сайду и, выглянув в окно, закрывает глаза, стараясь не потерять самообладание. Затем она выходит из автомобиля и замирает, потрясенная ужасным видом улицы. Уличный мальчишка, которого платье Эми поражает не меньше, чем ее его лохмотья, подходит к ней и дотрагивается до ее завитого в парикмахерской локона.

Вскоре Эми приобретает большую популярность в трущобах. Она говорит на местном жаргоне и учится танцевать «шимми». Когда девушка танцует на улице, какой-то почитатель бросает ей пучок овощей. В благодарность она подносит луковицу к лицу и нюхает ее, как будто это роза. Фильм украшает забавная сцена, где промокшая под дождем Эми после долгих попыток укрыться от потоков воды прячется под зонтик к случайному прохожему.

В фильме «Сердце гор», который вышел в ноябре, Пикфорд предстает в роли Мавис, живущей в горах темпераментной девушки, намеренной совершить убийство. Эта жестокая лента уникальна для репертуара Мэри своей брутальностью. Уже в первых кадрах Мавис скачет верхом; ее волосы заплетены в косу. Она стреляет на скаку в цель. Ее отца убили. «Я обещала папе, что отомщу за него», — заявляет она. Когда в доме появляются непрошеные гости, она стреляет в пол у их ног. Однажды мать пробует побить Мавис, но девушка ломает о колено трость и говорит, что с ней надо обращаться как с взрослой.

В «Сердце гор» Мэри энергично танцует тустеп. Как и в «Длинноногом дядюшке», здесь интересно показана психология полового созревания. Танцуя, Мавис протягивает руку мужчине. Он берет ее руку в свою, но тут она кричит, что ей больно, и убегает. В этом фрагменте тонко переплетаются симпатия и неприязнь. В конце фильма Мавис, повзрослев на шесть лет, узнает, что ее отца убил Стив, второй муж матери. Когда он начинает бить ее, она стреляет в него и убивает. «В горах о трагедиях быстро забывают», — гласят финальные титры.

Картина «Сердце гор» замечательна в двух отношениях. Во-первых, там появляется чрезвычайно привлекательный Джон Гильберт, который впоследствии приобрел славу первого любовника экрана. Но еще важнее то обстоятельство, что «Сердце гор» обнаруживает силу и самообладание, характерные для Мэри Пикфорд как на экране, так и в жизни.

«Мэри Пикфорд говорит, что оставит кино, — писал один репортер в 1919 году, — и это напоминает о постоянных угрозах Сары Бернар покинуть сцену». Создается впечатление, что, несмотря на профессиональные успехи, в личной жизни Пикфорд страдала от приступов безнадежности и негодования.

Она имела возможность убедиться, насколько губительна для актеров неблагоприятная реклама. В 1910-е годы большим успехом у публики пользовался Фрэнсис X. Бушман, которого прозвали Фрэнком Секс Бушманом и Королем Ромео. Но железные мускулы и мощные челюсти артиста не помогли ему, когда его поклонницы узнали, что он отец пятерых детей и оставил жену ради актрисы Беверли Бейн. Пикфорд не скрывала, что она замужем, но предпочитала не подчеркивать это. Любой скандал, связанный с именем Маленькой Мэри, повредил бы ее карьере куда сильнее, чем карьере другого артиста, попавшего в подобное положение.

«Моя жизнь разрушена», — сказала она как-то Марджорет Доу, которая играла в фильме «Ребекка с фермы Саннибрук», а затем снялась в ряде картин Фэрбенкса. Мэри призналась, что находится на грани нервного срыва. «Сейчас, когда моя карьера достигла пика, в мою жизнь проникли страдания и печаль. Я не смогу долго выносить такое напряжение».

Как-то Пикфорд встретилась с журналисткой Аделой Роджерс, чтобы обсудить свое положение. «Я вижу ее как сейчас, — вспоминает Роджерс. — Пикфорд была такая маленькая, что ее ноги, когда она сидела на стуле, не касались пола. Неожиданно она подалась вперед и со слезами на глазах сказала: «Адела, зрители простят мне, если я разведусь с Оуэном и выйду замуж за Фэрбенкса?» Роджерс на минуту задумалась, затем сказала: «Полагаю, они простят вам все». Но позже, когда к беседе присоединилась Френсис Марион, женщины пришли к выводу, что шансы Мэри составляют пятьдесят на пятьдесят.

Фэрбенкс утешал, уговаривал и всячески обхаживал Мэри; он вновь и вновь просил ее выйти за него замуж. Он «хотел обладать Мэри полностью, — вспоминал его сын, — ею самой и ее талантом, ее славой и ее исключительной преданностью. И он стремился предъявить всему миру этот союз как личный трофей». Фэрбенкс даже пытался угрожать Пикфорд, чтобы поторопить ее с решением. Однажды, когда к ней в гости зашел Цукор, который все еще оставался ее близким другом, телефонный звонок Фэрбенкса довел ее до паники. По словам Мэри, Фэрбенкс угрожал оставить ее, если она не начнет дело о разводе. «Подумайте, что значит ваше имя для миллионов людей, — сказал Цукор, который возражал против развода. — Ведь вы их идол».

«Я не хочу быть чьим-то идолом. Я просто актриса, которая изображает на экране детей».

Репортер «Фотоплей» посетил Оуэна, который предпринимал попытки вернуть себе хорошую репутацию. «До встречи с Оуэном Муром я понятия не имел о том, что значит быть добродушным человеком, — писал потрясенный журналист. — Я ожидал увидеть самодовольного грубого мужлана, но меня встретил совершенно спокойный, приветливый молодой человек, который улыбался знаменитой улыбкой Мура, а в его глазах появлялась то радость, то задумчивость» Таков был трезвый Оуэн, в которого влюбилась Мэри.

Тем не менее именно он назвал цену их развода: сто тысяч долларов, что составляло лишь малую часть состояния Пикфорд и не шло ни в какое сравнение с полумиллионом долларов, который Фэрбенкс отдал Бет. Но Мэри не согласилась на это предложение. «Если во мне еще сохранялись какая-то нежность и сочувствие к Оуэну, — писала она позднее, — то его холодная расчетливость убила эти чувства». Не исключено, правда, что Пикфорд сама предложила Муру деньги. В любом случае, Шарлотту уязвила эта неприятная история, и она наконец-то поняла, что дочь должна развестись с мужем. Она спустилась в подвал дома и поднялась наверх с кипой ценных бумаг, предназначенных для Оуэна, а вскоре столкнулась на улице с его матерью. Две женщины, которые когда-то позировали перед фотографом в обнимку с Мэри, некоторое время молча разглядывали друг друга. «О да, миссис Пикфорд, — сказала миссис Мур, — моему бедному Оуэну причитаются кое-какие деньги». Шарлотта, которая в душе не верила, что Оуэн так уж нуждается, пришла в ярость.

В феврале 1920 года она и Мэри поехали в Неваду, где законы о разводе отличались либеральностью.

В Калифорнии Пикфорд пришлось бы ждать год, прежде чем вновь выйти замуж. Согласно договоренности, Оуэн ожидал необходимые бумаги в Дуглас-Каунти. Газетчики находились в состоянии полной готовности, окружив ранчо, в котором уединились Мэри, Шарлотта и адвокат. 2 марта Глэдис Мери Мур появилась в суде. Она предстала перед судьей Фрэнком П. Лангенем и потребовала развода на том основании, что ее отверг муж. Мэри появилась на церемонии в черном платье, ее лицо скрывала вуаль. «Фотоплей» писал, что такой наряд соответствовал глубокой печали в ее сердце.

Для получения развода в Неваде требовалось прожить там полгода. Мэри заявила, что собирается переехать туда. Никто, кроме судьи, который, вероятно, являлся поклонником Мэри, в это не поверил. На вопрос, приехала ли Пикфорд в этот штат с целью начать бракоразводный процесс, она ответила, что прибыла в Неваду, чтобы поправить здоровье. Мэри якобы не знала, что Оуэн тоже находился в Неваде; по ее словам, он собирался снимать там фильм о шахтерах. Затем последовала история об их разлуке, и Пикфорд поклялась, что все это время умоляла мужа вернуться и посылала ему подарки. Она с негодованием опровергла слух о том, что заплатила Оуэну деньги.

Судебное заседание продолжалось полчаса. «Меня ужасала перспектива, — вспоминала Мэри позднее, — что мне придется заплатить за свободу заработанными тяжким трудом деньгами. Я боялась, что люди начнут говорить, будто я подкупила одного мужа, чтобы заполучить другого». Пикфорд знала, что история о деньгах выдумана, и ее совесть не давала ей покоя.

6 марта, вернувшись в Калифорнию, Мэри встретилась с репортерами. В своих интервью она явно защищалась. «Я счастлива оттого, что не сделала ничего дурного и продолжаю уважать себя. Клевета не может меня коснуться. Моя репутация дороже мне всех моих денег. Не думаю, что Оуэн Мур будет страдать из-за нашего развода. Мы уже давно стали чужими людьми». Но чувство вины не покидало ее: «Если я каким-то образом обидела публику, то весьма сожалею об этом. Я всю жизнь работаю, чтобы приносить людям счастье». В одном из интервью прозвучало заявление, что Мэри не принадлежит самой себе. Другими словами, она стала Маленькой Мэри, созданной воображением зрителей. Она заверила журналистов, что никогда больше не выйдет замуж.

Но Фэрбенкс лучше знал, чего она хочет, и сделал ей предложение. Мэри тянула с ответом, обращаясь за благословением не только к Шарлотте, но и к Джеку и Лотти. Чаплин предложил ей и Фэрбенксу жить вместе не расписываясь, но этот вариант взбесил ее. Мэри вновь обратилась к Фэрбенксу с вопросами, которые она задавала ему в течение пяти лет: «Если мир не одобрит нас, будет ли твоя любовь достаточно сильна? Если мы оба потеряем работу, хватит ли нашей любви для того, чтобы счастливо жить вместе?» Однако Фэрбенкса ничуть не смущали эти сомнения. «Я люблю тебя всей душой», — говорил он тоном сказочного принца.

26 марта 1920 года Фэрбенкс давал обед в своем доме. В числе гостей находились Мэри Пикфорд, служащий брачной конторы Р. С. Спаркс и преподобный Дж. Уалткомб Брюэр, пастор баптистской церкви. Такой выбор гостей намекал на свадьбу, но Мэри вновь улизнула из сети, сказав, что не желает выходить замуж в пятницу и к тому же в черном платье. В конце концов Фэрбенкс все же заставил свою невесту, облаченную в белое тюлевое платье, сказать «да» в доме Брюэра в воскресенье 28 марта (хитрый Фэрбенкс заверил Мэри, что эта дата особенно благоприятна, согласно астрологическому календарю). Когда дело было сделано, новобрачные отправились к Фэрбенксу, в бывший охотничий домик в Беверли-Хиллз. В те дни в этом районе жило мало людей, и дом одиноко стоял на вершине холма. В течение трех дней Пикфорд приезжала на съемки фильма «Мыльная пена», обвязав кольцо лентой. Вечера она и Фэрбенкс проводили вдвоем. Затем они смирились с неизбежным, сообщили о бракосочетании репортерам и начали информировать родственников и знакомых.

«Чарли! — воскликнула Мэри в присутствии записывающих каждое ее слово репортеров. — Мы ведь еще ничего ему не сказали. Он убьет нас за это». Возможно, ее нервы расшатались до такой степени, что она впервые в жизни начала говорить на людях довольно личные вещи, не контролируя себя. Когда зазвонил телефон, Мэри бросилась снимать трубку, затем вернулась и сказала усталым голосом: «Это Лотги. Она узнала от кого-то о нашей свадьбе и теперь плачет». Пикфорд сказала Фэрбенксу, что ее сестра так расстроена, что никогда больше не будет с ним разговаривать. Потом Мэри вспомнила о Джеке, глубоко вздохнула и бросилась к телефону со словами «Давай сообщим ему!»

Когда новость достигла Невады, генеральный прокурор предъявил жалобу, состоящую из семи тысяч слов. В ней он отмечал, что столь поспешная свадьба Мэри ставит под сомнение ее право на проживание в штате. Кроме того, он обвинил Пикфорд, Фэрбенкса и Мура в сговоре. По словам репортера, следившего за развитием событий, Мэри испытала нервный срыв, и работа над новой лентой давалась ей нелегко. Вместе с Фэрбенксом она приняла участие в благотворительном выступлении в Пасадене, счастливая и несчастная одновременно. Баптистская церковь наказала Брюэра за то, что он обвенчал двух недавно разведенных людей. Газеты опубликовали фотографию плачущей Мэри.

Но подавляющая часть публики не хотела верить в официальную версию. Было что-то притягательное в союзе Маленькой Мэри с магическим Фэрбенксом. Зрители почувствовали это. Когда чета прибыла в Нью-Йорк по дороге в Европу, где они собирались провести медовый месяц, у входа в отель их приветствовала ликующая толпа. Вечером, когда они пошли в театр, зрители встали и начали аплодировать.

Мэри рассчитывала на сказочное путешествие. Свои представления об Англии она черпала из произведений Диккенса. Она мечтала о переездах из города в город и об остановках в старинных необычных гостиницах. Больше всего Пикфорд волновало, простят ли ее поклонники и пресса. Несмотря на ликование зрителей в Нью-Йорке, она испытывала беспокойство, когда пароход «Лапландия» приближался к Саутгемптону. «Мне нечего скрывать из того, что касается моего первого брака. Я хочу забыть об этом кошмаре».

Но Англия, как и Нью-Йорк, уже обо всем забыла. Страна с трудом оправлялась от шоковых последствий войны: голода, лишений, безработицы. Утомленное заботами население желало развеяться и приветствовало новобрачных, словно стало свидетелем второго Пришествия. Первый дар супруги получили с неба: на палубу «Лапландии» спустился парашют с гирляндами роз и с мешками писем. Жители Саутгемптона, несмотря на дождливое утро, вышли встречать Мэри Пикфорд.

Как только публика увидела корабль, все бросились к сходням. «Их идолы материализовались, они стали людьми», — с придыханием писала «Дейли Мейл». Появление звезд кино среди простых смертных казалось настоящим чудом. Лицо Пикфорд потрясло репортера «Дейли Мейл». «Даже на расстоянии, отделявшем палубу от дока, можно было прочитать все мысли Мэри на ее удивительно выразительном лице». Окруженные толпой, кидающей в них цветы, новобрачные подошли к мэру, который выступил с приветственной речью, и в кольце из тридцати полицейских добрались до ожидавшего их поезда. Но восторженный прием в Саутгемптоне был только верхушкой айсберга всеобщей эйфории.

Следующей остановкой был Лондон, охваченный лихорадкой любви к Фэрбенксу и Пикфорд. Движение автомобилей вокруг отеля «Ритц», где остановилась чета, замерло в радиусе нескольких миль. По словам Александра Вуллкота, король Георг V на своем лимузине попал в пробку и в течение двадцати минут вынужден был наблюдать за неистовствующей толпой. Возможно, он испытывал чувство ревности, поскольку в этом массовом безумии ощущалось почти религиозное обожание. Лондонцы не сводили глаз с балкона Пикфорд. «Тысячи и тысячи людей, — вспоминала она, — ждали днем и ночью внизу, надеясь увидеть нас». Пикфорд и Фэрбенкс порадовали их, появившись на балконе и помахав им руками. Фэрбенкс даже вспрыгнул на балюстраду и повис на руках, словно настоящий киногерой. В тот вечер они отправились в «Вест Энд», чтобы посмотреть Джорджа Роби в пьесе «Джонни Джоунс». Они опоздали на спектакль из-за уличных пробок. Когда они вошли в зал, действие на сцене прервалось. Они заняли свои места в королевской ложе, украшенной британскими и американскими флагами. Спектакль возобновился только после десятиминутной овации.

Фэрбенкс был в восторге от таких знаков внимания. Мэри они раздражали. Фэрбенкс, который всегда тянулся к аристократии, взял ее на прием к лорду и леди Нортклиф (лорд был влиятельным газетным магнатом). Лорд Нортклиф пообещал им уединенное пребывание на острове Танет. Утром Мэри встала с кровати, открыла ставни и чуть не упала в обморок. Небо казалось черным от того, что крыша и вся стена дома напротив были усеяны людьми. Увидев Пикфорд в ночной рубашке, они начали радостно аплодировать.

Вернувшись в Лондон, супруги получили приглашение на благотворительный театральный вечер в парке, где ведущие английские актеры, сидя в палатках, собирали деньги для нуждающихся. Можно было, например, посетить предсказательницу судьбы мисс Бетси Честер, зайти в шляпную палатку мисс Виолы Три и мисс Уиннифред Барнс или купить чай со льдом у мисс Айви Фезерстоун.

Фэрбенкса и Пикфорд, прибывших в «роллс-ройсе» с откидным верхом, встречала улыбающаяся, но готовая учинить нечто вроде суда Линча толпа. Пикфорд непроизвольно высунула из автомобиля руку. В тот же миг в нее вцепились сотни рук и едва не выдернули актрису из машины. Фэрбенкс, который смотрел в другую сторону, повернулся, схватил Мэри за ноги и велел шоферу остановить автомобиль. «Послушайте, — обратился к поклонникам сидевший в «роллс-ройсе» актер Джордж Гроссмит, — отпустите маленькую леди. Разве вы не видите, что ее жизнь в опасности?» Автомобиль снова двинулся с места. Теперь нужно было думать, как выбраться из машины. Пикфорд открыла дверцу, и толпа тут же бросилась к ней. По словам репортеров, Мэри упала на землю. Шестеро полицейских поспешили ей на помощь. Тогда Фэрбенкс додумался усадить жену себе на плечи. Но люди не отставали и продолжали хватать Мэри за руки и ноги, пока Фэрбенкс, пошатываясь, нес ее через лужайку. Вдруг Пикфорд, к своему ужасу, увидела прямо перед собой ветку дерева. Она зацепилась за нее прежде, чем Фэрбенкс успел нагнуться, и упала на траву, в то время как ее супруг врезался в палатку, где продавались булочки и варенье. После этого Фэрбенкс подхватил обескураженную Мэри на руки, отнес ее в автомобиль и крикнул шоферу: «Поехали!» Поклонники бросались на капот, цеплялись за дверцы. «Я видел ее! — кричал кто-то. — Я прикоснулся к ее платью».

«Англичане замечательные люди, — говорила Мэри с иронией. — Они ничего не делают наполовину». Но фотографии, сделанные в этом столпотворении, отразили страх на ее лице. Разумеется, Пикфорд и раньше понимала, что она знаменита: ей платили баснословные деньги, и она рассылала своим поклонникам множество фотографий. Ей и прежде приходилось видеть толпы почитателей. Но даже во время кампании по продаже облигаций она знала, что ей под силу контролировать толпу. Безумие в лондонском парке, когда фанаты чуть не разорвали Пикфорд на части, шокировало ее. Лондон тоже был шокирован. Супруги получили огромное количество покаянных писем. Передовицы газет возмущенно констатировали: «Лондонцы клялись в своей любви к Мэри Пикфорд. В четверг они доказали свою любовь. Актрисе пришлось уехать в деревню, чтобы оправиться от потрясения».

Тем не менее путешествие продолжалось. Мистер и миссис Фэрбенкс прокатились по Швейцарии, Италии и Франции. На фотографиях можно увидеть огромные толпы, штурмующие их автомобиль, как если бы они брали Бастилию. Париж охватила всеобщая истерия, когда «Дуг и Мэри» выразили желание посетить центральный рынок. Мэри едва не растоптали. По сообщениям некоторых репортеров, она потеряла сознание. На этот раз Пикфорд спасли мясники, которые заперли ее в клетке. Она стояла среди подвешенных на крюках туш животных и слушала завывание толпы. «Какая-то полная женщина в зеленом платье оступилась и упала на ящик с яйцами, — сообщала «Нью-Йорк Таймс». — Ее платье тотчас стало желтым, но она не потеряла своего энтузиазма».

Осматривать достопримечательности они могли только по ночам. Френсис Марион, тоже проводившая свой медовый месяц в Европе, старалась не отставать от Мэри и Фэрбенкса, но их появления на балконах, встречи с аристократией, получение подарков, приветственные речи и десятки тысяч поклонников сделали этот контакт невозможным. Френсис назвала своих друзей «пленниками толпы». По ее словам, у них не хватало времени поесть и поспать.

Они чувствовали, что происходит какая-то революция, которая определит их будущее. Того же мнения придерживалась и британская пресса, которая пыталась отразить то, что открывалось их глазам.

«К колоссальному приему Мэри Пикфорд можно относиться по-разному. Некоторые люди считают, что это свидетельствует о деградации национального характера. Другие, похоже, негодуют по поводу того, что актеры так легко завоевали столь огромную популярность. Подобный энтузиазм можно было бы предвидеть, если разобраться в его причинах. Но незачем удивляться, бить тревогу или злиться по поводу этого таинственного явления. Вообразите, что случилось бы, если бы в разгар популярности Диккенса, когда публика с нетерпением ждала очередного номера журнала с продолжением его романа, внезапно объявили бы, что Маленькая Нелл, Маленькая Доррит, Рут Пинч и Флоренс Домби, все эти скромные герои его творений, прибывают в столицу. В общем, нечто подобное произошло сейчас».

В самом деле, медовый месяц Пикфорд, как никакое другое событие со времен изобретения кино, доказал, что фильмы стали более притягательны, чем литература, театр или живопись. Некоторые писатели с болью в душе осознали этот факт. «Не следует спрашивать, кто такая Мэри Пикфорд, — ворчал репортер «Абердин Фри Пресс». — Нужно или восторженно орать вместе с толпой, или убираться прочь». Как человек пишущий, он чувствовал себя побежденным. «Вместе с новым миром, — роптал он, — пришли новые ценности».

Лондонская «Таймс» в статье «Поклонение героине» сравнивала Пикфорд с Мэри, королевой Шотландии, в которую, как говорили, влюблялся каждый симпатичный молодой человек. Но знаменитая королева стала легендой только после того, как в течение нескольких столетий ее прославлял фольклор. Теперь механика славы стала иной. Образы кино обладали такой соблазнительностью, что актер мог достичь вершин Олимпа, как-то особенно подмигивая или благодаря своей походке. Другими словами, родился культ знаменитостей.

Этот культ строился не только на фильмах, но и на бульварных газетах, печатавших фотографии и «жареные» факты. Крупные газеты тоже вовсю пропагандировали артистов кино. Вскоре жизнь звезд перестала быть достоянием только таких специальных журналов, как «Фотоплей», и их имена попадались во всех изданиях наряду с именами политиков, спортсменов и аристократов. О них читали в метро и за завтраком, они образовали некую параллельную реальность, мир, который казался более существенным и значимым, чем настоящий. Это была империя бессмертных идолов.

Правителями этой империи стали Пикфорд и Фэрбенкс. Они почувствовали это и отплыли домой, чтобы строить дворец.