На этот раз, когда мы с Джеймсом расписывались в книге посетителей, я внесла в графу свое прежнее имя — Элен, а не Дженни. И затем добавила Лэмб — фамилию моих родителей или мужа из той жизни, которую я не помнила. Вставив авторучку в пластмассовый колпачок, я последовала за Джеймсом. В коридорах госпиталя пахло супом и кофе. Когда мы вошли в палату, мать Билли сидела в кресле на колесиках. Ее босые стопы лежали на коленях Верны. Старая подруга аккуратно красила ногти женщины бледно-розовым лаком. Мы остановились на пороге.

— Так-так! — с улыбкой сказала Верна. — Я вижу, непослушный кот снова выбрался из мешка.

Джеймс подошел к матери Билли. На ней был желтый халат с маленькими розами.

— Если бы я не притворялась, что вам нужно подвозить меня в госпиталь, — сказала Верна, — Митч вообще не приезжал бы сюда.

Джеймс не слушал ее.

— Кто твоя подружка?

— Меня зовут Дженни, — представилась я.

— Верна, вы же знаете, как наркотики могут влиять на мозг подростка? — спросил Джеймс.

— Конечно, милый, — простодушно ответила женщина.

Он посмотрел на нее со смущенной улыбкой:

— Вы лучшая подруга мамы, не так ли?

— С восемнадцати лет.

— Тогда расскажите мне, что с ней случилось. Я почти ничего не помню.

Немного подумав, она кивнула:

— Твой отец ушел в запой. Митч был на работе и не мог защитить вас с матерью. Пьяный дуралей сначала бил ее руками, а затем взял подставку для книг. Он уже не контролировал себя.

— Почему я не вмешался?

— Милый, — с укором сказала она. — Тебе было двенадцать лет. Когда ты начал кричать, он выбросил тебя в окно.

— Наверное, Митч винит меня в этом. Я прав?

Его вопрос заставил Верну нахмуриться. Она закрыла флакон с лаком и строго посмотрела на него:

— Нет, Билли. Митч думает, что, будь он дома, ему удалось бы утихомирить отца.

— Как зовут маму? — спросил Джеймс.

Мы оба уже слышали ее имя. К сожалению, я тоже не запомнила его. Верна выглядела немного встревоженной:

— Сара.

Она опустила ноги неподвижной женщины на пол и отошла назад. Джеймс встал перед коляской на колени.

— Сара, — прошептал он. — Билли не умер. Я сохранил ему место. Но я не знаю, как позвать его обратно.

Сжав в ладонях ее правую руку, он попытался заглянуть ей в глаза. Голова Сары склонилась на грудь. Губы безвольно отвисли.

— Помогите мне, — попросил Джеймс.

Я молилась, чтобы он получил какое-нибудь сообщение. Верна выглядела смущенной и напуганной.

— Пожалуйста, подскажите мне, — продолжил Джеймс. — Что мне нужно сделать?

Верна повернулась ко мне, но я не могла ответить на ее безмолвный вопрос.

— Прошу вас. Хотя бы намекните.

Джеймс поднес правую руку Сары к своему лицу.

— Покажите, что мне нужно сделать.

Мать Билли была неподвижной, как восковая кукла. Но я заметила, что ее левая рука начала слегка подергиваться.

— Что происходит?

В голосе Верны чувствовался страх. Я пристально наблюдала за дрожавшей рукой Сары. Ее обручальное кольцо поблескивало в свете люминесцентных ламп.

— Смотри, — сказала я.

Джеймс проследил за моим взглядом и тоже увидел едва заметные подергивания. Он прикоснулся пальцем к кольцу, и рука перестала дрожать:

— Спасибо, Сара.

Поцеловав ее ладонь, он повернулся к Верне.

— Где держат моего отца?

— В Клисане.

Ее глаза блестели от слез.

— Митч никогда не брал тебя туда?

— Где это? — спросил он.

— Сразу за Менло-Парк-Плаза.

Верна потянулась к сумочке:

— Я отвезу вас.

— Нет, — сказал Джеймс, взяв меня за руку. — Пожалуйста, оставайтесь здесь. Саре нравится ваша компания.

Мы торопливо вышли из палаты. Верна с тревогой смотрела нам вслед. Когда мы подходили к парковке, за которой находилась автобусная остановка, я оглянулась и увидела через стеклянную дверь, что Верна уже спустилась в фойе. Она просила телефон у девушки-администратора.

* * *

Первые два квартала Джеймс стоял рядом с водителем, и тот объяснял ему, где лучше пересесть на другой автобус. Позади меня сидел мужчина с ребенком на руках. Малыш устало рыдал, и его неумолкающий плач вызывал болезненную резь в моих костях. Будучи Светом, я редко слышала хныканье маленьких детей. Теперь же каждый всхлип пульсировал колючим эхом в моей голове.

Джеймс подошел и, сев рядом, прижал мою ладонь к своей груди. Он, как рыцарь перед боем, собирался с силами. Его взгляд устремился к горизонту. Он рассеянно потирал мои пальцы. «Пожалуйста, — подумала я, — не оставляй меня». Посмотрев в окно, я увидела три отраженные фигуры. Одно мое отражение и два — Джеймса. Он сжал мою руку.

— Ты видела? — прошептал он. — Это его лицо.

Двойной образ исчез.

— О чем ты говоришь? — спросила я.

— Это был Билли.

Я почувствовала внезапную радость. Наша встреча с Сарой вызвала его обратно. Я осмотрела все окна, желая увидеть дух Билли. Но его присутствие тревожило меня. Я боялась, что он был предвестником моей скорой разлуки с любимым. Когда мы пересели на второй автобус и устроились на передних сиденьях, Джеймс наконец поцеловал меня. Он будто нырнул в прохладный водоем перед тем, как отправиться в путь через пустыню. Я чувствовала, что он хотел меня. На его щеках появился румянец.

— Что ты скажешь его отцу? — спросила я.

— Не знаю.

— А что будет с нами?

Я сидела, обнимая его руками за шею.

— Не знаю.

Наши тела трепетали, но по разным причинам. И в этом не было любовной лихорадки. Я дрожала от страха, а Джеймс — от азарта. Он напоминал мне охотника, который выслеживает медведя или маленького мальчика, сбежавшего из дома в ночь на Хеллоуин.

Глисанская тюрьма встретила нас серой решеткой. За просторной лужайкой перед длинной высокой оградой располагалось административное здание, похожее на мавзолей, из которого не смог бы сбежать ни один труп. Пока Джеймс, склонившись над стойкой, разговаривал с дежурным офицером, я стояла в фойе у стеклянных дверей. В зале ожидания находилось полдюжины людей. Они сидели в пластиковых креслах вокруг низкого столика, на котором лежали старые поблекшие журналы: чернокожие мужчины среднего возраста, большая толстая женщина с гигантской сумкой и бледная девушка с родинкой над глазом.

В зал вошел охранник. Он повел одного из мужчин по коридору во внутреннюю часть здания. Тем временем офицер за стойкой качал головой, а Джеймс продолжал упрашивать его. Я стояла около двери, поэтому, когда Митч вбежал в фойе, он едва не сбил меня с ног. На нем были джинсы, ботинки и майка. Очевидно, он так спешил, что даже не надел рубашку. Взяв Джеймса за плечи, он попытался оттянуть его от стойки. Тот не желал уходить. До меня донесся сердитый шепот Митча. Когда они наконец приблизились ко мне, я услышала их разговор.

— Ты понимаешь, что делаешь?

— Мне нужно увидеть его, — ответил Джеймс.

Митч стоял ко мне лицом. Он специально обошел брата и занял позицию между ним и коридором.

— Почему ты ничего не сказал мне? Ты просто убежал!

Кулаки Митча упирались в бока. Казалось, что он сердился на Билли. Но я видела, как его руки дрожали. Это была не ярость. Джеймс что-то прошептал, я не разобрала его слов.

— Если ты ищешь ответы, то начинай с малого, — сказал Митч. — Дай свидетельские показания против тех двух подонков. Я не понимаю, почему ты защищаешь их.

И снова Джеймс ответил что-то тихим шепотом. Митч закрыл лицо руками:

— Черт!

Остальные посетители с интересом наблюдали за двумя братьями. Митч вернулся к стойке, открыл бумажник и показал дежурному свое водительское удостоверение. По-прежнему сердито хмурясь, он расписался в регистрационном журнале. Джеймс, забыв обо мне, подошел к нему. Я сожалела, что у меня не было фотокамеры Дженни. Мне хотелось сфотографировать его затылок. Волосы Джеймса на вспотевшей шее создавали узор, похожий на темные стрелы.

— Может, это повлияет на твою память, — проворчал Митч. — Посмотрим, что получится.

Когда к ним подошел охранник, Митч схватил брата за рукав. Со стороны казалось, что он силой решил затащить его в комнату свиданий, чтобы показать отцу. Джеймс обнял Митча за талию, и, когда его рука коснулась спины брата, тот расслабился. Охранник повел их по коридору. Я увидела, что перед тем как свернуть за угол и исчезнуть из виду, Митч взъерошил волосы на голове Джеймса.

Я хотела сеть в кресло и притвориться, что читаю журнал, но кто-то окликнул меня:

— Дженни?

Оглянувшись, я увидела высокого полицейского с золотистыми усами. Он держал в руке толстую папку. Его лицо выглядело знакомым. Он хмуро посмотрел на меня, затем усмехнулся и сунул папку под мышку.

— Что ты тут делаешь? — нависнув надо мной, спросил офицер.

— Здесь находится отец моего школьного товарища…

Я вдруг поняла, что не знаю, насколько откровенной могу быть с этим человеком.

— Где твои родители?

— Я приехала с другом.

— Почему ты не в школе?

Я открыла рот для ответа. Но что я могла сказать? Что родители забрали меня из школы, заподозрив в сексуальных связях с учителем литературы? Мужчина снова нахмурился. Я прочитала фамилию на его нагрудном идентификаторе: Редман. Тот полицейский с церковного пикника, который позже оказал услугу Дэну. Это он, воспользовавшись своими каналами, выяснил, что я звонила домой мистеру Брауну.

— Жди здесь, — велел он.

Я могла бы убежать, но мне нужно было дождаться Джеймса. Мистер Редман склонился над стойкой, обменялся несколькими фразами с дежурным офицером и попросил у него телефон. Я не слышала всего того, что он говорил. Однако чуть позже Редман громко рассмеялся и весело сказал:

— Тогда загляни к ней в комнату. Мне кажется, она уже проснулась.

У меня пересохло во рту. Он подошел ко мне с доброй улыбкой — прямо как доктор, который собирался сообщить вам о вашей скорой и болезненной смерти:

— Вставай, Дженни. Я отвезу тебя домой.

* * *

Ремень безопасности в патрульной машине Редмана пропах табаком и ментолом. Он усадил меня на переднее сиденье, но я все равно ощущала себя малолетней преступницей. Я тихо сидела, сжимая ремень обеими руками. Полицейский тоже молчал и не задавал мне вопросов — например, к кому я приезжала в тюрьму. На подъездной дорожке он, словно благородный кавалер, открыл мою дверь. Кэти стояла на пороге, а Дэн — на крыльце. Офицер Редман мягко подхватил меня под локоть, и мы направились к ступеням. Я не смотрела в глаза родителей, намеренно удерживая взгляд на своих туфлях. Кэти твердо сжала мое запястье и потащила меня в гостиную. Она не предложила мне принять ванну и не дала таблеток. Она ходила передо мной взад и вперед, пока Дэн снаружи тихо разговаривал с офицером полиции.

— Я не знаю, о чем ты думаешь, — вскричала Кэти, когда ее муж наконец вошел в комнату.

Мне показалось, что она не столько хотела поговорить со мной, сколько старалась произвести впечатление на Дэна. Ее супруг безмолвно стоял на пороге, как суровый инквизитор. Кэти металась из стороны в сторону, словно животное в клетке.

— Я просто не узнаю тебя! — продолжила она.

— С кем ты была? — спросил Дэн.

— С другом из школы, — ответила я. — Его отец сидит в тюрьме.

Мой голос звучал, как шелест тонкой бумаги.

— Ты больше не вернешься в эту школу, — сказала Кэти. — И в частный колледж ты тоже не пойдешь.

Взглянув на Дэна, она поспешно добавила:

— Там с наркотиками еще хуже, чем в государственной школе.

Он хмуро посмотрел на нее, и Кэти снова заметалась по комнате. Она с силой прижимала руки к животу, как будто боялась, что ее внутренности вот-вот выпадут на пол.

— Мы посадим ее под домашний арест.

По моему телу прокатилась волна озноба:

— Вы запретите мне учиться в школе?

Сиплый голос был предвестником слез.

— Я сама займусь твоим образованием, — сказала Кэти. — Двейн и Дотти недавно поступили так со своим сыном.

— Кэтлин!

Дэн не просто окликал ее по имени. Это было предостережение. Она бросила на него протестующий взгляд:

— Неужели тебя не заботит, что с ней сделал тот мужчина?

Скулы Дэна напряглись. Кэти всплеснула руками, затем с такой силой обняла себя за плечи, что послышался хруст костей.

— Ты лгала нам, Дженни! Это просто невыносимо!

Хотя она теперь обращалась ко мне, я видела, что Дэну не терпелось ответить на сказанное ею.

— Ты хочешь еще раз услышать мои извинения? — спросила я.

— Извинения?

Она с обидой посмотрела на меня, и я решила перейти к такой тактике, которая защитила бы мистера Брауна от возможных разбирательств. К сожалению, легких вариантов не было.

— Хорошо, я расскажу тебе правду. Давай покончим с этим прямо сейчас.

Кэти болезненно съежилась. Она боялась моих откровений.

— Парень, с которым я ездила сегодня в тюрьму, это мой возлюбленный. Его зовут Билли Блейк.

Дэн глубокомысленно приподнял брови. Кэти нахмурилась.

— Если хотите, можете забрать меня из школы, — сказала я. — Но мистер Браун тут ни при чем. Вы не вправе обвинять его. Пожалуйста, не трогайте учителя.

Я тут же поняла, что последняя фраза была ошибкой. Они снова подозрительно прищурили глаза.

— Мы подумаем над этим, — сказал Дэн.

Кэти пригладила волосы и вытерла вспотевшие ладони о юбку:

— Отныне я не спущу с тебя глаз. Ты поедешь со мной в нашу женскую церковную группу.

* * *

Мы с Кэти два часа резали дыню, снимали кожуру с персиков, готовили салат и мыли тарелки. Она выбрала для меня белый вязаный свитер и строгую юбку. Я не возражала.

Мы поехали в дом, который был почти точной копией семейного гнездышка Кэти и Дэна. Я держала на коленях миску с фруктовым салатом. Мое лицо, отражавшееся в пластиковой упаковке, выглядело бледным и искаженным. Вряд ли Дженни захотела бы фотографировать его. Все женщины в церковной группе оказались ровесницами Кэти. Стиль одежды тоже был одинаковым: аккуратные широкие брюки, кофты с маленькими перламутровыми пуговицами, большие обручальные кольца и туфли на плоской подошве. Женщины громко разговаривали, передвигали тарелки, приветствовали меня и всячески выражали желание, чтобы к их группе присоединялись молодые девушки. В доме царил тот же фанатичный порядок, что и в комнатах Кэти. В гостиной слышался гул аквариумного насоса. Я сидела напротив резервуара размером с большую ванну. Он был подсвечен изнутри и содержал дюжину рыб, кружившихся в голубой воде. Мне дали тарелку с едой, стакан лимонада и крохотную кружевную салфетку, которую я положила на колени.

Маленькая женщина с короткими черными волосами произнесла молитву и начала вести дискуссию. Она напоминала мне балерину. Предложенной темой было управление временем. Но женщины быстро отклонились от нее. Запах пищи вызывал у меня тошноту — наверное, из-за пустого желудка. Даже лимонад показался мне приторным и противным. Я смотрела на большой аквариум с рыбами, позволяя этим гладким, похожим на листья созданиям гипнотизировать меня. Там в воде все было красивым и мирным. Хотя, возможно, изнутри их мир выглядел совсем иначе.

— Я извиняюсь, — донесся до меня воркующий голос. — Как ваша мама?

— Она достойно прошла через это, — ответила женщина с рыжими волосами.

Я уловила в воздухе другой аромат — не только запах пищи. Что-то нежное и цветочное. Осмотревшись по сторонам, я увидела на кофейном столике стеклянную вазу с белыми соцветиями.

— Мы собираемся в субботу на кладбище.

Рыбы медленно кружились среди водорослей и пузырьков.

— О ком они говорят? — спросила какая-то женщина.

— Отец Элайны вознесся к небесам, — ответила ей Кэти.

— Нет, он не был христианином, — поправила ее «балерина». — Поэтому он ушел в великую пустоту.

Кэти сочувственно вздохнула. Рыжеволосая женщина смущенно покраснела. Наблюдая за ней, я заметила, как она едва не уронила кусок дыни, а затем с трудом удержала в руке блюдо с жарким.

— Ну это просто позор, — возмутилась ее подруга. — Неужели в госпитале не оказалось священника?

— Он не мог быть объявленным, — пояснила «балерина». — Отец Элайны находился в коме.

Я повернулась к Кэти:

— Она хочет сказать, что этот мужчина попал в ад?

Мой вопрос шокировал ее. Кэти тихо зашептала:

— Перед смертью он не принял Господа в свое сердце.

Очевидно, она боялась, что нас услышат другие женщины. Я задавала ей нелепые вопросы. Ее подруги могли подумать, что она была плохой матерью и не занималась воспитанием дочери.

— А откуда им известно, что отец Элайны не принял Господа? — спросила я.

Кэти недоуменно посмотрела на меня. «Балерина», почувствовав неладное, уже спешила в нашем направлении.

— Откуда вы знаете, что перед смертью он не принял Бога в свое сердце? — громко повторила я.

Теперь все женщины смотрели на меня. Единственным звуком было бульканье пузырей в аквариуме.

— По-вашему выходит, что он должен был сказать об этом вслух? — поинтересовалась я. — И чтобы кто-то услышал его?

— Мне кажется, ты не понимаешь сути вопроса, — сказала «балерина».

— Да, не понимаю, — ответила я. — Почему кто-то другой, кроме Бога, должен засвидетельствовать слова умирающего?

— Дело не в этом, — возразила «балерина». — Его мозг был мертв.

Мое сердце бешено забилось. Я так резко опустила тарелку на кофейный столик, что две дольки дыни выкатились в центр столешницы, словно выпученные глазные яблоки. Вилки женщин замерли в воздухе. Кэти схватила меня за руку.

— Вы утверждаете, что Бог не может общаться с людьми, которые находятся в коме? — спросила я.

По комнате прокатилась волна встревоженного шепота. Я стряхнула руку Кэти и с отвращением осмотрела женщин. Мой взгляд скользнул по кофейному столику, и я заметила, что цветы в стеклянной вазе были искусственными — сделанными из шелка и пластика.

— В Библии об этом ничего не говорится, — сказала «балерина», завершая наш спор.

— Вы утверждаете, что Бог может делать только то, что напечатано в Библии? — спросила я.

Неожиданный всплеск силы заставил меня выпрямить спину.

— А я верю, что Бог свободен от любых ограничений!

Кэти едва дышала от страха и растерянности.

— Бог может делать все, что угодно! — сказала рыжеволосая женщина. — Он все знает и все видит.

Непонятный жар опалил мои виски. Я встала, и, увидев это, Кэти испуганно всхлипнула.

— Вы понятия не имеете, на что похожа смерть! Вы не знаете, каково это — идти на небеса или погружаться в бездну ада. Так почему вам кажется, что вы можете судить об этом?

У всех женщин отвисли челюсти. Я взглянула на стакан с лимонадом, который держала в руке. Мне захотелось швырнуть его на пол. И рыжеволосая женщина решила, что я брошу его. Она подняла руку, защищая лицо. Но я поставила стакан рядом с дынными «глазками» — причем так небрежно, что часть жидкости выплеснулась на стол.

— Может, вам не нужно демонстрировать свое невежество? — продолжила я. — Просто признайте, что вы не знаете, куда ушел ее отец.

Затем я снова принюхалась к сладкому запаху. Это были гардении. Аромат не исходил от букета искусственных цветов, и он не имел отношения к Кэти. Однако я чувствовала этот запах в машине Дэна. Им пропиталась его рубашка. Значит, источником аромата была одна из участниц религиозной группы. Женщина, которая терлась об одежду Дэна, ездила вместе с ним на пассажирском сиденье и пристегивалась его ремнем безопасности.

— Господь говорит с нами через тексты Библии, — дрожащим голосом протрещала «балерина».

— Он говорит и со мной, — ответила я.

Мои мышцы горели огнем. Я должна была что-то сделать.

— И сейчас Бог сказал мне, что кто-то из присутствующих в этой комнате замешан в адюльтере.

Я осмотрела женщин, надеясь выявить любовницу Дэна — хотя бы по виноватому выражению лица. К сожалению, все они были шокированы моими словами.

— Одна из вас занимается сексом с чужим мужем. Как насчет этой темы для дискуссии?

Я смахнула пальцы Кэти с моей юбки и выбежала из дома. Сначала я бодро зашагала по тротуару, но затем вспомнила о своей клятве проявлять доброту к матери Дженни. Смутившись и вернувшись к машине, я подождала ее в темноте. Вскоре Кэти вышла ко мне.

— Завтра я отведу тебя к врачу, — задыхаясь от гнева, сказала она.

Ее руки так сильно дрожали, что перед тем, как завести машину, она дважды роняла ключи. Я сидела на пассажирском сиденье в трех футах от нее, но она казалась очень далекой.

Что в словах «балерины» так рассердило меня? Она заявила, что мужчина, который не воззвал к Богу перед смертью, отправился в бездну ада. Никто из моих хозяев не обращался вслух к Богу в последние мгновения жизни, однако я была уверена, что они возносились на небо. С другой стороны, я взывала к Господу бесчисленное количество раз. И все без толку. Возможно, здесь, как в магических заклинаниях, требовалась особая точность и знание правильных слов.

— Господи, — закрыв глаза и сжав руки, прошептала я. — Войди в мое сердце.

Голос, который я услышала, не был Божьим. До меня донесся детский плач — не визг новорожденного, а рыдания напуганного двухлетнего ребенка. Я узнала этот голос. Мне показалось, что в ответ я сказала какую-то фразу. Передо мной по темным ступеням лилась вода. Грязная жижа. И откуда-то сверху доносились ужасные звуки разрушения. Я услышала свирепый вой. Во рту ощущался вкус металла. На моих коленях сидела маленькая девочка. Она цеплялась крохотными пальцами за мой мокрый фартук.

Отдаленный собачий лай превратился в гудки машины. Струя воды плеснула в закрытое окно, и капли потекли по обивке двери. Я плакала и кашляла, сжимая в руке стакан. Наша машина остановилась посреди улицы. Кэти выкрикивала имя Дженни и натягивала ремень безопасности, стараясь прижать меня к сиденью. Я почувствовала боль в ладони — в костяшках пальцев, которыми ударила по стеклу. Несколько машин гудели клаксонами. Я посмотрела на Кэти и увидела, что другой рукой она пыталась набрать номер Дэна. Мне пришлось накрыть ладонью ее маленький мобильный телефон:

— Я в порядке. Успокойся.

Она открыла рот и с ужасом взглянула на меня. Мне было холодно. Я обняла себя за плечи:

— Пойду, пройдусь.

— Что?

Когда я начала выходить из машины, она рванулась за мной. Распылитель воды на ближней лужайке обрызгал меня. Я захлопнула дверь и зашагала по тротуару — дрожавшая от холода, мокрая и несчастная. Мне было все равно, куда идти. Я услышала, как машина начала издавать мелодичные сигналы. Кэти открыла водительскую дверь:

— Дженнифер Энн! Немедленно вернись!

Она пошла за мной на небольшом расстоянии. Почувствовав внезапную злость, я повернулась к ней:

— Кэти, ты не понимаешь, что делаешь.

Она помахала рукой, извиняясь перед водителем гудевшего грузовика. Ее автомобиль был припаркован на правой полосе дороги.

— Милая, прекрати свои капризы и вернись в машину.

Кэти пыталась выглядеть сердитой, но страх кружил ее в водовороте паники. Рука, сжимавшая мобильный телефон, дрожала. Она боялась приблизиться ко мне и шла на расстоянии гроба.

— Ты разрушила жизнь своей дочери, — сказала я. — Она убежала от тебя, потому что ей было легче отправиться в лимб, чем остаться жить с тобой.

— О чем ты, дорогая? Ты говоришь, как сумасшедшая.

— Она всего лишь хотела выразить свои чувства. Дженни сделала несколько снимков, а вы с Дэном…

— Так это из-за фотоаппарата?

— Послушай!

Я метнулась к ней, желая дать пощечину. Она почувствовала это и, запаниковав, снова начала набирать номер мужа. Телефон упал на тротуар и разлетелся на куски. Я стояла прямо перед ней, но она по-прежнему не смела прикасаться ко мне.

— Поначалу Дженни подчинялась тебе. Она произносила молитвы, постилась и переписывала части Писания. Твоя дочь старалась угодить тебе. Но ты продолжала давить на нее, и она, не выдержав, ушла.

Кэти опустилась на колени, собирая куски телефона:

— Кто ушла? Куда ушла?

— Я тоже пыталась подстроиться под ваш семейный уклад.

Встав на колени рядом с ней, я сжала ее руку в своих ладонях. Что-то в этом было неправильно. Прикоснувшись к ее горячей коже, я вспомнила, как плакала в ногах моей первой хозяйки. А теперь передо мной рыдала Кэти.

— Я больше не могу оставаться с тобой. И я не знаю, как выйти из этого тела.

— Дженни! Ты делаешь мне больно.

Слезы капали с ее подбородка.

— Дженни больше нет!

Я выпустила ее руку. Как только последняя фраза сорвалась с моих губ, я поверила сказанному. Дженни никогда не вернется. Я попала в западню ее тела. Я навсегда останусь прикованной к ее жизни. Мне хотелось, чтобы Кэти обняла меня и согрела. Но объятий не было. Машины гудели клаксонами. Кэти поднялась на ноги. Я стояла на коленях и плакала, закрыв лицо руками. Когда она заговорила с кем-то, я посмотрела на нее. Рядом с нами остановился синий фургон. Кэти попросила у водителя телефон. Наверное, она хотела позвонить в полицию. Я представила на миг, что меня увезут в участок и посадят в одну камеру с Джеймсом. Но потом мне подумалось, что для такой ситуации больше подходила психиатрическая клиника.

— Не звони. Я уже иду к машине.

Кэти оглянулась — бледная, с черными пятнами расплывшейся туши. Она вернула водителю телефон, и фургон уехал. На другой стороне улицы кто-то вышел на освещенное крыльцо. Две проезжавшие машины сбавили скорость. Их пассажиры с интересом наблюдали за происходившей драмой: напуганная мать и ее безумная дочь, рыдая, шли по тротуару. Во дворе следующего дома залаяла собака.

К тому времени, когда я подошла к машине, разбрызгиватель на лужайке уже отключился. Кэти следовала за мной на расстоянии трех шагов. Я села на заднее сиденье. Весь остаток пути мы провели в молчании, хотя мать Дженни, склонившись к рулю, постоянно шептала себе что-то под нос.

Когда мы свернули на подъездную дорожку, Дэн грузил в свой мини-вэн какие-то вещи. Он захлопнул дверь и, скрестив руки, повернулся к нам.

— Иди в спальню, — сказала мне Кэти.

Ее колени все еще дрожали.

Я вошла в комнату Дженни и села на кровать. Одежда, которую я использовала для хитрости с покрывалом, была аккуратно собрана рядом с подушкой. Если бы Митч узнал, что Билли убежал, он в ярости разбросал бы вещи по полу. Кэти поступила иначе. Она аккуратно сложила свитера и застегнула пуговицы блузок.

Через стену я слышала нараставшие и затихавшие всплески встревоженных голосов. Когда Кэти наконец вошла в спальню, на ее лице застыла напряженная гримаса. Глядя в пол, она велела мне пройти в Молитвенный угол. Дэн стоял около трех стульев. Кэти попросила меня занять свое место. Они оба не стали садиться. Дневник и Библия исчезли.

— Мы боимся за тебя, — сказал Дэн. — Ты лжешь нам и унижаешь мать перед ее подругами. А теперь еще и эта сцена на улице.

— У нее был приступ безумия, — добавила мать Дженни.

Я сожалела, что напугала ее так сильно. На коленях Кэти остались царапины.

— Мы должны отвезти ее клинику для оказания неотложной помощи, — прошептала она.

— Не нужно истерики.

Несмотря на тихий голос мужа, она покорно замолчала.

— Утром мы отвезем тебя на встречу с пастором, — продолжил Дэн. — И завтра твоя мать отправится в районный офис школьного воспитания. Там она получит материалы по домашнему образованию.

Кэти устало уперлась руками о спинку стула. Она напоминала выведенного с поля игрока, который набирался сил.

— Мистер Браун не прикасался ко мне, — заверила я их. — Почему бы вам не позвонить моему другу?

— Я уже звонил, — со вдохом ответил Дэн, притворяясь, что ему больно говорить мне об этом. — Билли Блейк сказал, что у него нет никакой подруги.

Я не верила своим ушам:

— Наверное, он побоялся признаваться в нашей дружбе.

— Позже я беседовал с его старшим братом, — продолжил Дэн. — Он сказал, что единственной девушкой, гулявшей с Билли, была особа по имени Элен.

— Так это я и есть!

Мне казалось, что моя фраза все объясняла. Но Кэти громко фыркнула, словно ее раздражение достигло точки кипения:

— Почему он называл тебя Элен?

Если бы я снова попыталась рассказать им о реальной причине недавних событий, они вызвали бы санитаров. Горечь поражения сжимала мои ребра.

— На колени! — рявкнул Дэн.

Это было так неожиданно, что я даже не поняла смысл его слов.

— На колени, юная леди! — повторил отец Дженни.

Я подчинилась и встала на колени в небольшом пространстве между стульями.

— Молись о прощении и Божьем руководстве, — велел Дэн.

Кэти села на стул и молитвенно сложила руки.

— Оставь ее, — прикрикнул отец Дженни. — Иди на кухню!

Затем он повернулся ко мне и добавил:

— Я сам приду и скажу тебе, когда ты сможешь выйти из Молитвенного угла.

Кэти медленно встала и с мучительным укором посмотрела на меня. Я попросила ее о помощи, а она отправила меня ко львам. Я знала, что она пыталась спасти свою маленькую девочку, но иногда матери из лучших побуждений вот так же убивали провинившихся дочерей. Она всхлипнула и последовала за Дэном. Я осталась стоять на коленях в ярком свете лампы.

В комнате было тихо, как в музее, наполненном мертвыми предметами. Коробки несобранных пазлов. Игры, не приносившие радости. Стереопроигрыватель, под чью музыку никогда не танцевали люди. Сад за окнами, в котором никто не писал стихи. Но в комнате имелась одна хорошая вещь. Телефон. Тот самый аппарат, что недавно оборвал игру в слова. Устройство, позвонив по которому Кэти поссорилась с мужем. Он лгал ей, говоря, что опоздал на церковный пикник из-за нехватки бензина, однако Кэти держала в одной руке телефонную трубку, а в другой — квитанцию с заправки. И по этому телефону я однажды позвонила Джеймсу.

Страшно было подумать о том, что произошло бы, если бы они вернулись и поймали меня на месте преступления. Но я воспользовалась случаем. Я тихо подняла трубку и набрала «рождественский» номер. Телефонная линия на улице Амелии снова оказалась занятой. Я вернулась в Молитвенный угол, встала на колени и, закрыв глаза, сложила ладони для искренней молитвы.

— Господи, прошу Тебя, — прошептала я. — Убереги Джеймса от опасностей и позволь нам воссоединиться!

Я представляла себе его лицо и вспоминала каждую секунду наших встреч начиная с платформы на чердаке школьного театра. Мне хотелось сохранить все слова, которые он говорил — фразу за фразой. Но мой ум бунтовал. Он продолжал подсовывать странные образы, которые то появлялись, то исчезали, словно облака, пролетавшие над полем. Передо мной открывались картины, озаренные мерцающим светом. Вот я уже стояла на деревянном крыльце и вытряхивала залатанное стеганое одеяло. На натянутой веревке болтались, будто ожив, рубашки, юбки и брюки. Когда я подошла к насосу водопровода, с него вспорхнул облезлый одноногий воробей.

Я открыла глаза, надеясь избавиться от образов. Но теперь до меня доносились звуки, которых не могло быть в доме Дженни. Тихое постукивание кресла-качалки, когда его дуги перекатывались раз за разом через край толстого каминного коврика. Едва слышное посвистывание поленьев, горевших в огне. Пение сверчков за открытым окном спальни. Скрип тяжелых шагов мужчины на деревянной лестнице.

Эти воспоминания тревожили меня, однако больше всего я боялась запахов. Глядя на опрятную и безжизненную гостиную Дэна и Кэти, я чувствовала знакомый аромат парного молока. В комнате пахло сырым сеном и подушками, набитыми сушеными травами. Сладкое дыхание младенца напоминало запах ванильного крема. Мои глаза оставались открытыми, но через слова молитвы я слышала шум усиливающегося ветра. Мне было страшно моргать. Я просила Господа о помощи. В тот миг я нуждалась только в Его поддержке.

Моя память не сохранила подробностей того момента. Я не помнила, как упала на бок. Когда дверь открылась, я лежала на полу. Возможно, моя молитва затянулась на час или более того. У меня кружилась голова. Ноги окоченели от холода. Я села и посмотрела на Дэна, не зная, чего ожидать от него — отцовского гнева или прощения. Его лицо было бесстрастным.

— Теперь иди в постель, — сказал он. — Мы включили во дворе сигнализацию. Датчики отреагируют на любое движение.

Наверное, ему не хотелось ловить меня на полпути через двор.

Никто из родителей не пришел поцеловать меня и пожелать доброй ночи. Когда в их комнате погас свет, я выскользнула в коридор и тихо прокралась на кухню. Мне хотелось находиться как можно дальше от спальни родителей. На мой звонок ответил Бенни — друг Митча. Похоже, у них в доме снова была вечеринка. Я слышала музыку, смех и голоса людей. Когда Бенни позвал Билли к телефону, я сказала только два слова:

— Это Джеймс?

— Кто?

Голос был незнакомым. После краткой паузы Билли Блейк смущенно добавил:

— Я извиняюсь, но никакого Джеймса здесь нет.

В трубке послышались короткие гудки.