С полминуты друзья стояли молча и смотрели на сыщика. Неожиданность и чрезвычайная опасность сложившейся ситуации легко объяснялась присутствием Кастэлно. Очевидно, Моката ушел отсюда примерно в то же время, когда они покидали квартиру банкира. Возможно, они даже встретили его по дороге, едущим им навстречу в противоположно направлении. Танифь в конце концов оказалась права: Кастэлно этой ночью действительно разговаривал с Мокатой у себя квартире.

Моката обнаружил банкира связанным, освободил и привел в чувство, а уж тот потом все рассказал. Моката, конечно, сразу сообразил, что если де Ришло смог загипнотизировать Кастэлно против его воли, то он наверняка проделает то же сам и с Саймоном, а следовательно — узнает место захоронен Талисмана и бросится в погоню.

И раз уж тайный сатанинский храм, являющийся его штаб-квартирой в Париже, все равно рассекречен, Моката понял, что отныне это место больше не потребуется и, кроме как источником опасности, ничем иным служить не может. После стольких кровавых изуверств, совершенных под его сводами, прийти ту да снова — равносильно самоубийству. Тогда он принял великолепное решение — уходить, так с музыкой. Это место послужит прекрасной ловушкой для его врагов.

Вот какие мысли пронеслись в мозгу у де Ришло в течение этих недолгих секунд. Сначала, конечно, Моката решил как можно быстрее навести на склады полицию, пока его противники разбираются в обстановке; тогда все преступления будут приписаны им и он избавится от ненавистных преследователей навсегда. Потом, естественно, надо было придумать: а чем заманить туда полицейских? Пошли он к сыщикам Кастэлно с версией о сатанинских оргиях — те его и на порог не пустят. Нужно было найти более правдоподобное обвинение. И такой вариант нашелся. Сосланный роялист де Ришло — вот уж за кем власти кинутся, не теряя ни минуты, в любое время дня и ночи. Это же для них будет как дар небесный, их же хлебом не корми — дай только дискредитировать политических оппонентов. А какой скандал разразится в прессе! «Тайное общество роялистов предается черной магии», «Храм Сатаны в Асньере раскрыт», «Знаменитый ссыльный арестован оскверняющим святыни». Герцог, казалось, уже воочию видел заголовки первых полос и слышал крики газетчиков.

План Мокаты сработал отлично. Их действительно обнаружили там, где он хотел, и как раз в тот момент, когда Саймон в выдающих их всех предательских одеяниях сидел перед алтарем и герцог что-то колдовал над ним, а полиция это наверняка сочтет за богохульский обряд, а остальные стояли вокруг, образуя некое религиозное братство.

Нечего и надеяться убедить длинного с подозрительным взглядом шефа сыскной полиции мсье Доде в их невиновности, а уж тем более сделать так, чтобы он их сразу отпустил. Черт побери, этот дьявол Моката здорово сработал. Теперь он уже наверняка где-нибудь на полпути к своему самолету, если не на борту. Ночных полетов он не боится, призвать на помощь бесовские стихии — для него раз плюнуть, а Флер находится с ним рядом, и он скоро убьет ее. Это так же точно, как то, что перед ними четверо, а их — пятеро. Моката непреклонен в желании вернуть Танифь, а для этого необходимо принести в жертву окрещенного ребенка. Пройдет не более двадцати четырех часов, и Талисман Сета окажется у него в руках. И тогда одному только Богу да Дьяволу известно, какие ужасы и испытания падут на человечество.

Де Ришло больше не сомневался — выход один, пусть даже придется погибнуть, — как пантера он прыгнул на шефа сыскной полиции и ухватил его за горло.

Не поднимая руки, инспектор выстрелил. Яркое пламя озарило полутьму подвала, а звук был такой, как будто несколько каменных плит разом упали на пол. Пуля прошила герцогу левую руку, но его прыжок сбил все-таки шефа полиции с ног.

Саймон и Мэри Лу одновременно бросились на коротышку Верье. В считанные секунды перед этим они подумали о том же, о чем и герцог. Сдаться и согласиться на арест — означало упустить последнюю возможность для спасения крошки Флер.

Ричарду, однако, так и не удалось поучаствовать в перестрелке. Третий громила крепко обхватил его сзади. Но тут Рекс не долго думая без размаха огрел полицейского железным прутом по затылку, тот что-то промычал и как мешок с отрубями повалился на ступени алтаря.

Рекс перескочил через упавшего и ринулся к Кастэлно. С неожиданной резвостью банкир развернулся и бросился наутек по пустому проходу, быстро перебирая длинными ногами. Ноги Рекса, однако, оказались длиннее. Он настиг сатаниста у последних рядов и схватил за шиворот. Кастэлно остановился. Он тяжело дышал и все время пытался вырваться. Скрежеща оскаленными зубами, он стал пятиться к стенке, когда здоровенный кулак Рекса, второй раз за ночь, со страшной силой ударил его в подбородок, и банкир упал как подкошенный.

Де Ришло в это время, стараясь не повредить безжизненно висящую раненую руку, извивался под свалившимся на него весом старшего полицейского. Тому удалось одной рукой взять герцога за горло, а другой он отчаянно шарил по полу в поисках выпавшего револьвера. Наконец он его нащупал, вскинул руку и выстрелил в направляющегося на помощь де Ришло Ричарда. Пуля прошла мимо и всколыхнула шелковое брюхо Сатанинского Козла над алтарем. Но не успел инспектор опомниться, как молитвенная скамеечка, подхваченная Ричардом на бегу, опустилась ему на голову.

Рекс на какое-то мгновение склонился над Кастэлно, чтобы убедиться, что тот уже не встанет, и сразу кинулся обратно к алтарю, где происходила основная борьба. Там Саймон и Мэри Лу плотно зажали коротышку, и, пока Верье визжал от боли, вызванной вонзившимися в шею женскими ногтями, Саймон вывернул ему руки и пытался их связать.

Рекс подоспел как раз вовремя, чтобы помочь Ричарду вытащить герцога из-под бесчувственного тела шефа сыскного отделения. С трудом переводя дыхание от короткой, но напряженной стычки, друзья осмотрелись.

— Черт побери! Это меня здорово встряхнуло, — ухмыльнулся Рекс, глядя на Ричарда. — Наконец-то я снова почувствовал себя в своей тарелке.

— Шансы были сто к одному в их пользу. Нас спасла только храбрость Сероглазки! — ответил Ричард и посмотрел на герцога. — Ну-ка, старина, покажи свою рану. Надеюсь, что Бог с нами и кость цела.

— По-моему, ничего серьезного, но, кажется, сильно повредило мышцу. — Де Ришло прикрыл глаза, и лицо его исказилось от боли, когда друзья осторожно отворачивали рукав на задетой пулей руке.

— Я знаю, что ты сейчас чувствуешь, — участливо заметил Саймон, — лично я никогда не забуду ту рану и ту боль, полученную в ночь, когда мы раскрыли тайну «Запретной Территории».

— Не надо вокруг меня суетиться, — ответил герцог, — а ты, Саймон, лучше сними с себя эту жреческую мантию. Надо поторапливаться. Когда в полиции поймут, что с этими что-то произошло, они тут же вышлют следующих.

Пока Мэри Лу быстро заматывала рану, Ричард сделал перевязь, а Саймон и Рекс стащили одежду с лежащего на полу полицейского, которого американец так щедро угостил железной палкой. Саймон напялил все на себя, а застегиваться пришлось уже на ходу, потому что ждать времени не было.

Поддерживая Мэри Лу, Ричард помог ей пройти по темному коридору и выбраться по лестнице наверх. Риск последних минут и опасность ареста как-то сразу отошли назад, когда молодая женщина вновь ощутила на щеках идущий с реки влажный воздух. Бегом, по узкому проходу между высокими кирпичными стенами, они попали обратно на заваленную мусором площадь, где на ступеньках магазинчика по-прежнему сидела скрючившись старая женщина. Рекс подхватил Мэри Лу под руку с другой стороны, и ноги сами побежали быстрее, оставляя позади бесконечные, окутанные грязью и туманом мостовые. Наконец, за мостом через Сену, у железнодорожных арок Курселль, они поймали такси. Здесь все куда-то провалилось, и следующее, что увидела Мэри Лу, когда очнулась, была маленькая комнатушка в аэропорту, где четверо сопровождающих се мужчин рассматривали карту. Как будто издалека доносились обрывки разговора.

— Тысяча двести миль — дальше. Северная Греция. Альпы не пересечь. Придется в Вену — затем на юг — в Триест. Нет, не так. — Вена — Аграм — Фьюм. От Аграма мы можем лететь по долине реки Сава. Иначе надо будет пересекать Доломиты. Правильно. Затем — пятьсот миль на юго-восток вдоль побережья Адриатики до Корфу. Янина оттуда в пятидесяти милях в глубь материка. Можно вдоль реки Каламанс через горы. Но сможем ли сесть в Янине? Впрочем, смотрите — там есть большое озеро. Так… берег идет миль на пятнадцать. Не может быть, чтобы везде обрывистый. Наверняка где-нибудь есть и пляжи — а сколько же оттуда до Метцово? Напрямую — двадцать миль. В горах это значит не менее тридцати. Монастырь — в нескольких милях дальше, на горе Перистери. Ничего себе горка, смотрите — семь с половиной тысяч футов. Придется бросить самолет в Янине. Если повезет — до Метцово поймаем машину. Только вот что там за дороги? В любом случае без лошадей не обойтись. Ну что, Ричард, сколько нам на это потребуется?

— Тысяча четыреста миль. В Вене будем примерно в полдень. Во Фьюме — не раньше полтретьего. Надо постараться попасть в Янину к восьми. Самолет поведем по очереди. Ну а дальше все будет зависеть от того, какой транспорт поймаем.

И вот они в самолете. Из погруженного в туманную пелену Парижа — навстречу рассвету и солнцу, уже успевшему позолотить края облаков и раскрасить небо розовым, пурпурным и желтым.

За штурвалом сидел Ричард. Он полуспал-полубодрствовал. Тем не менее он не пропустил ни одного важного ориентира и ни на мгновение не терял из виду показания приборов. Остальные спали.

Когда Мэри Лу очнулась в следующий раз, самолет стоял на земле, у одного из выстроившихся в длинный ряд ангаров, и вокруг снова висел туман. Кто-то громко произнес «Штутгарт», и тогда она заметила Саймона, разговаривающего внизу у самолета по-немецки с кем-то из работников аэропорта.

— Большой, серого цвета, частный самолет, — возбужденно говорил Саймон, — пилот небольшого роста, но солидный и крепкий. Двое пассажиров — довольно высокий лысый толстяк и маленькая девочка.

Мэри Лу всем телом подалась вперед, но ответа так и не уловила. А в следующую секунду Саймон был уже на борту и говорил герцогу:

— Похоже, что он следует тем же курсом и опережает нас часа на полтора. В Париже у него была своя машина, и этим он сэкономил время, пока мы ловили это чертово такси.

Ричарда за штурвалом сменил Рекс, они опять поднялись в воздух. Ричард сел с Мэри Лу и сразу уснул. Сколько времени они летели в безоблачном голубом небе — Мэри Лу не сказала бы, но ей это показалось вечностью. Потом она, должно быть, опять задремала, потому что посадку в Вене не помнила, а очнулась где-то уже после двенадцати. На месте пилота снова сидел Ричард.

Несмотря на то, что посадку Мэри Лу не помнила, ее возбужденный мозг сохранил каким-то непонятным образом обрывки происходящей в самолете беседы. Проснувшись, она знала, что в Вене тоже был туман и что Моката вылетел оттуда за час до них. Таким образом, на пути от Парижа до Вены они наверстали полчаса задержки.

Двигатель мерно гудел, и его глухое урчание хорошо успокаивало раздраженные нервы. Хотя Ричард отлично сознавал, что самолет все делает по его воле, ему тем не менее казалось, что за штурвалом сидит кто-то посторонний, а сам он всего лишь зритель. Все его чувства притупились, а страх за судьбу Флер сконцентрировался в одном-единственном понятии — скорость, скорость и еще раз скорость.

Во Фьюме тумана не было. Погода стояла восхитительная. Аэродром утопал в ярком и теплом солнечном свете, а стальные стены ангаров слепили глаза. Из задней части кабины выбрался герцог. Принимая во внимание больную руку де Ришло, ему там было устроено импровизированное ложе из ковриков и подушек, мягкое и удобное и не мешающее остальным четырем пассажирам. На бойком итальянском языке он расспросил подошедших наземных чиновников, но — безуспешно.

— Из Вены Моката полетел в другом направлении, — сказал герцог Ричарду, снова забираясь в самолет. — Может быть, напрямую через Динарские Альпы или через Сараево. Если так — он опять увеличил разрыв. Ты знаешь, я ведь сразу об этом подумал, когда увидел, что здесь нет тумана. Не могу объяснить почему, но мне кажется, что весь этот туман — от него. Каким-то образом Моката оставляет его после себя на некоторое время.

Рекс повел самолет вдоль длинного Далматийского побережья над бесчисленными разбросанными внизу островами и островками, окаймляющими территорию Югославии. Сверкающее Адриатическое море, однако, нркто не увидел. Первоклассный американский летчик любовался им в одиночестве.

Пока пальцы удерживали рычаги управления, мысли его были далеко. Он думал о Танифь. Где-то там, в Кардиналз Фолли, за тысячу миль отсюда, она лежала на полу библиотеки мертвая и холодная. Мечта о счастье оказалась такой короткой! Никогда в жизни он больше не увидит, как на ее красивом спокойном лице появляется улыбка, как будто солнце восходит в горах. Никогда не услышит хрипловатого, мелодичного голоса и ласкового шепота. Никогда, подумать только — никогда! Но убийцу ее он не упустит. Этот негодяй сполна заплатит за все, даже если и самому Рексу придется погибнуть.

Адриатическое море постепенно перешло в Ионическое. Слева внизу медленно уходило назад сильно изрезанное албанское побережье. Крутые горные склоны то и дело перемежались сбегающими к морю долинами, в которых уютно расположились белые рыбацкие деревушки. В древнеримские времена они представляли собой крупные, густонаселенные центры и через них непрерывным потоком проезжали торговцы, солдаты, ученые мужи и просто путешественники, ищущие чего-то от Бриндизи, на юге Италии, до крайней оконечности греческого полуострова.

Под крылом Корфу. Резко накренив самолет, Рекс направил его на материк, к северному устью реки Каламанс. Сочная голубизна моря, испещренная белыми барашками и солнечными бликами, сменилась на серебристые переливы извивающейся речной поверхности. Приходилось все время маневрировать по мере того, как самолет забирался дальше и дальше в горы. Надвигались сумерки, солнце опускалось все ниже и ниже в оставшееся за спиной море. Путь лежал прямо на огромную горную гряду, образующую становой хребет Греции.

Длинные, пустые участки земли с редкими обработанными человеческими руками полями подернулись дымкой, последние лучи заходящего солнца осветили виднеющиеся вдали заснеженные вершины водораздела, и вокруг начала сгущаться вечерняя мгла.

Внизу показалось озеро. Сквозь клубы образующегося тумана то тут, то там проглядывала его спокойная, застывшая поверхность. Спускаясь и суживая круги в поисках пригодного для посадки места, Рекс заметил на юго-западном берегу беленые здания небольшого городка. И вдруг, посреди вздымающейся серо-белой пелены, его глаз выхватил большой самолет, застывший на краю ровного поля.

— Это — машина Мокаты! — закричал сидевший рядом с ним в кабине и уже проснувшийся Саймон.

Рекс заложил резкий вираж и, идя против ветра, посадил самолет рядом. Друзья по очереди начали выбираться.

Туман, появившийся четверть часа назад, сгустился и плотно окружал их со всех сторон.

Из единственного невысокого ангара к приземлившемуся самолету направился человек. Де Ришло заметил его, пошел навстречу и они о чем-то поговорили, едва различимые сквозь пасмурную завесу. Вернувшись, герцог сообщил:

— Этот парень — французский механик. Говорит, что Моката приземлился полчаса назад. Летел из Монастира, но заплутал в горах и поэтому задержался. Только маньяк или сверхчеловек мог выбрать такой путь. Парень обещает достать нам автомобиль. Он здесь заведует аэропортом. Нам здорово повезло, что мы сегодня вообще кого-то застали.

В этот момент разбуженный Ричард наконец-то открыл глаза. Но не успел он и понять, что происходит, как все пятеро уже сидели, тесно прижавшись друг к другу, в допотопном открытом «форде» с выдвигающимся изрядно прохудившимся верхом. По одну руку от него сидел Саймон, по другую — Мэри Лу. Рекс пристроился на полу в ногах, а де Ришло — впереди, рядом с водителем.

Видимость была не более двадцати ярдов. Включенные фары не помогали и ничуть не рассеивали ватную мглу. Дорога шла по песку, по бокам торчала густая, высокая трава, и всюду валялись огромные валуны. Ни домов, ни огородов, ни каких-либо других строений не попадалось им на пути, лишь поворот за поворотом петляя уходил вверх длинный, извилистый подъем, и они отчаянно тряслись по нему с лязгом и грохотом.

Де Ришло пристально вглядывался в сгущающийся сумрак. Время от времени из тумана появлялись крутые склоны, которые они постоянно огибали, а с другой стороны — уходили вниз в долину острые скалистые уступы.

Он тоже не помнил всего путешествия, а только отдельные эпизоды. Невыносимая усталость, навалившаяся еще в Париже, окончательно свалила с ног в кабине самолета. Даже выносливости оказалось недостаточно, и большую часть тысячи четырехсот миль полета он проспал. Герцога и сейчас еще клонило в сон, но он заставлял себя бодрствовать и следить за этим водителем-самоубийцей, который без лишних слов затолкал их всех в разваливающийся «форд» и, склонившись над баранкой, погонял свою лошадку вперед и вверх как только мог по немыслимым зигзагам и виражам.

Последние лучи света за их спинами становились слабее и слабее, опускаясь все дальше в горы, а они неумолимо двигались по ущелью на восток, в сторону все более высоких и мрачных вершин, скрытых в этот час туманом и темнотой. Горные потоки, устремляющиеся вниз весной, перерезали дорогу многочисленными бороздами, сделали ее ухабистой и опасной. Машина подпрыгивала, проваливалась, то и дело буксовала, плюясь назад галькой и грязью.

На заднем сиденье мучились, переваливаясь из стороны в сторону и стукаясь друг о друга, Саймон, Ричард и Мэри Лу. Они молча ежились от горного холода и, дрожа всем телом, готовились стойко перенести оставшиеся лишения.

Они находились в незнакомой, с низким потолком, комнате в восточном стиле. На грубо тесаном столе стояла масляная лампа и в ее свете видно было, как из-под огромной, массивной деревянной двери, ведущей на улицу, в комнату проникал туман. С низких притолок свисали пучки лука и полоски сушеного мяса. Земляной пол под ногами был неприятно холоден. В широком углублении окна стояли самодельный глиняный кувшин и блюдо с буханкой темного деревенского, хлеба, прикрытые куском муслиновой ткани с бусинами по краям.

Мэри Лу внезапно осознала, что в руках у нее стеклянный стакан с толстыми стенками и что она пьет из него терпкое красное вино. Потом она увидела Рекса. Молодой американец сидел на деревянной скамье у стены и отрешенно смотрел перед собой на закопченное окошко. Остальные о чем-то говорили, стоя у сучковатого стола. Появилась женщина крестьянского вида с шарфом на голове и стала с ними спорить. Лица женщины Мэри Лу не видела, но поняла, что речь идет о деньгах, потому что де Ришло держал в руке пачку банковских билетов. Потом крестьянка ушла, а остальные заговорили сильнее. Отдельные фразы Мэри Лу удалось расслышать.

— А я-то думал, что все давно развалилось… надо же, еще живут… умоляют нас не ходить… неофициально, ничего не имеют общего с греческой церковью. На них тут смотрят как на язычников… Что? Подручные Мокаты? — Да нет, это скорее ставшие изгнанниками преступники. Скрываются от возмездия под видом религиозной общины… возможно, что это Талисман так влияет… человек сорок-пятьдесят. Люди и днем-то избегают туда заходить, а уж ночью тем более. Ни за какие деньги… ты нашел, кто нас повезет? — Да, вроде. — А что с ним, не все ладно? — Не знаю, женщина, видно, ему не доверяет. С ней вообще трудно говорить. — А, понимаю, местный юродивый, да?.. Что ж, придется полагаться на него, раз больше не на кого.

Де Ришло устало потер глаза. О чем это они только что говорили? И как же он все-таки устал! Приходила какая-то крестьянка, и он расспрашивал ее о заброшенном монастыре в горах. При одном упоминании о нем женщина застыла от ужаса и вновь и вновь умоляла герцога не ходить туда. А сейчас вдруг ему стало странно: а как это они понимали друг друга? Он неплохо изъяснялся на всех основных европейских языках, но с современным греческим не сталкивался никогда. Впрочем, это не важно. Надо двигаться дальше.

Герцог стоял на узкой деревенской улочке, и все вокруг было в тумане. Остальные сгрудились рядом и походили на разбуженных призраков. Прямо перед ним стоял невысокий горбун с живым смышленым взглядом, на голове у него было большое, темного цвета сомбреро, а врожденное уродство прикрывал опускающийся до пят черный плащ. Лицо горбуна тускло освещалось полукруглым окошком местной гостиницы, а у входа ждала вместительная старинная повозка, запряженная двумя тощими и совершенно не подходившими одна к другой лошадьми.

Они забрались в повозку, и в ноздри сразу ударил прокисший запах от набитых затхлой соломой подстилок. Горбун в последний раз посмотрел на них ясными глазами и влез на место кучера. Громыхая осями и раскачиваясь, они поехали по деревне, миновав одноэтажные домишки с плоскими крышами и, выехав за околицу, нырнули в туман.

За деревней они пересекли вброд быстрый, но мелкий ручей, и после этого дорога стала каменистой. По обе стороны, как привидения, возвышались скалистые громады. Побежавшие было рысью лошади перешли на размеренный, неторопливый шаг и медленно тащили громоздкую коляску по растрескавшемуся и разбитому склону. Саймону никак не удавалось остановить пляшущие от холода зубы. Мокрая, липкая мгла проникала, казалось, в самые кости. Он попробовал припомнить, какой сегодня день и сколько времени прошло с того момента, как они вылетели из Парижа. Было ли это прошлой ночью, или уже двое суток прошло? — так ничего и не вспомнив, он снова стал пытаться обуздать дрожь.

Дорога шла и не кончалась. Никто не разговаривал. Повозка ритмично подпрыгивала, горбун согнулся на своем сиденье, а две худые клячи добросовестно плелись вперед. Друзья не успевали разглядеть, что там за следующим поворотом, как уже теряли из виду то, что только что проехали.

Наконец, лошади остановились. Возница спустился на землю и, показав рукой дальше наверх, взял протянутые герцогом деньги. Когда все вышли, он развернул свой неприхотливый транспорт и скрылся в темноте. Ричард посмотрел вслед, и его поразило, что нигде на повозке не было ни одной лампы.

Скользя и спотыкаясь, они плотной группой пошли далее уже по совсем узенькой тропке, вьющейся как змея между замшелыми камнями.

Через некоторое время мрак начал рассеиваться, над головой высветились яркие звезды. И вот, за очередным изъеденным непогодой выступом, их взору предстал древний монастырь. Он стоял на расположенном чуть выше горном склоне и четко выделялся на фоне очистившегося неба.

Монастырь казался огромным, мрачным и безжизненным. Двумя крутыми стенами он уходил прямо в пропасть. В самом центре, подобно гигантской перевернутой чаше, возвышался разбитый купол. Один сегмент его провалился внутрь, и образовавшиеся зазубрины были хорошо видны в черно-голубой вышине.

Друзья ощутили новый прилив ярости и отваги и с удвоенной энергией вскарабкались на почти отвесный подъем, туда, где еще сохранилась входная арка. Ворота были широко распахнуты, они полусгнили и частично слетели с петель. Никто ни шумом, ни шорохом не приветствовал их появление. Друзья прошли через просторный двор — никого. Никаких признаков жизни.

Не сговариваясь, повинуясь какому-то инстинкту, они направились к главному помещению, идущему вокруг обрушившегося византийского купола. Это — наверняка церковь, значит, склеп находится под ней.

Ступая по выщербленным тротуарам внешнего дворика, герцог тяжело опирался на руку Рекса. Вдруг он замер и кивнул в сторону сооруженных в ряд пристроев. Оттуда пробивался слабый свет. Рекс молча посмотрел туда же, и они поспешили дальше. Пристроенные помещения, очевидно, сохранились лучше всего, и именно в них поселились так называемые монахи. Как бы в подтверждение мыслям де Ришло с той стороны донесся дикий хохот, за которым последовал звук бьющегося стекла и грубое ругательство.

Всю дорогу от гостиницы герцог опасался, что успех задуманного ими предприятия может попасть в серьезную зависимость от этих, возможно, тронувшихся умом, братьев-монахов. Они, считал де Ришло, не более чем мелкие грабители, не желающие жить честно и перебивающиеся с куска на кусок под видом отшельников. Скорее всего они обложили всю округу своеобразной данью, которую регулярно взимают кукурузой, маслом и козьим молоком. Но герцог никак не ожидал, что этот монастырь на горе Перистери окажется таких внушительных размеров, намного больше, чем он предполагал. Затеряться в его ходах и двориках так, чтобы пятьдесят обитателей ничего не заметили, не составит большого труда.

Друзья миновали еще один просторный внутренний двор с идущими по периметру полуразрушенными колоннадами и освещаемый только мерцанием звезд. Судя по всему, его построил какой-нибудь святой в эпоху раннего христианства, когда Византия была могущественной империей, а Западная Европа переживала языческое варварство Темных Веков. В свое время в этом месте собирались тысячи и тысячи верующих. Изо дня в день они приходили сюда, чтобы получить наставление божье, или делали что-то сообща на благо своей святой обители. Но сейчас храм умер и опустел, он ничем не отличался от заросших джунглями африканских заброшенных святилищ, и лишь в очень небольшой его части нашла приют горстка необразованных, сбившихся с праведного пути мошенников.

Охваченные священным трепетом, они поднялись по широким ступеням, прошли через величественный портик со стертыми ветрами и временем барельефами и ступили под своды храма.

Звездный свет проникал через виднеющуюся вверху дыру купола, расположенного не менее чем в ста футах над полом. Напрягая зрение, они с трудом пробрались в темноте через завалы из обломков стен и опор и вышли к низенькой двери. От нее вниз тянулась каменная лестница и уходила в мрак подвала, как будто приглашая погрузиться в воды Стикса.

Мэри Лу двигалась вперед в полубессознательном состоянии, опираясь на Ричарда и Саймона. Где это она и что ей здесь надо? Но память тут же вернулась — гам, внизу, им нужно найти захороненный Талисман Сета. Внутри помещения тумана не было. Значит, Мокату они обогнали. Но где же Флер? Она умрет, она сейчас где-то умирает — она должна ее спасти во что бы то ни стало.

Все остановились. Только сейчас Ричард заметил, что у де Ришло в руке старая лампа, очевидно, из деревенской гостиницы. Герцог открыл ее, зажег фитиль и первым пошел по стершимся ступеням. Остальные, ступая почему-то на цыпочках, последовали за ним в душную могильную неизвестность.

Спустившись, они очутились в низком сводчатом склепе. Очертания его терялись под бесконечно уходившими во все стороны плитами церковного пола.

Де Ришло встал лицом на восток, пытался определить местонахождение алтаря. Он должен располагаться как раз под алтарем церкви. Но не прошел герцог и двадцати ярдов, как вынужден был остановиться снова. Прямо перед ним, в самом центре подвала, загораживала путь темная каменная масса.

— Ну конечно, — расслышала его шепот Мэри Лу. — Я просто забыл, в каком веке это было построено. Тогда же алтари находились в центре церкви. Значит, это он и есть.

— Выходит, мы его одолели, — в голосе Рекса послышалось ликование.

— Может быть, он не нашел никого в Метцово, кто бы повез его сюда ночью, — высказал предположение Ричард. — Наш человек, они сказали, сумасшедший или что-то вроде этого. Никто другой бы не согласился.

— Несколько камней, похоже, придется вывернуть, — сказал Рекс и, взяв фонарь, принялся осматривать углы алтаря.

— А ты уверен, что это он самый? — спросил Ричард. — Мои мозги сейчас плохо соображают, но я помню, что в трансе Саймон упоминал боковую часовню склепа.

Ответа не последовало. Слова Ричарда повисли в воздухе и каждый из них внезапно ощутил, что сзади кто-то стоит и смотрит.

Рекс уронил фонарь. Де Ришло резко крутнулся на каблуках. Мэри Лу слабо вскрикнула. В десяти шагах сзади появилось неяркое свечение. Свет исходил от небольшого возвышения и нескольких ступенек перед ним. На возвышении располагалась часовенка с очень небольшим алтарем, и перед ним стоял Моката. Крайний правый камень алтаря был вывернут и валялся рядом.

Взревев от негодования, Рекс бросился вперед, но в этот момент сатанист поднял левую руку. Его пальцы крепко сжимали какой-то маленький и черный, слегка изогнутый предмет в форме сигары. От него исходило фосфоресцирующее сияние. В полуосвещенном таким образом склепе сам Талисман казался чернее черного. Он зловеще и четко выделялся посреди окружающей его искрящейся ауры. Исходящие от Талисмана лучи пронзили тело и сковали движения. Кинувшись было к Мокате, друзья так и застыли на бегу, на полпути между центральным алтарем и ступенями часовни.

Не говоря ни слова, Моката спустился с возвышения и медленно описал окружность вокруг замерших, как вкопанные, четырех мужчин и одной женщины. В высоко поднятой руке он уверенно нес Талисман. Каждый шаг сатаниста рисовал на влажных каменных плитах пола светящуюся, загибающуюся линию. И когда круг замкнулся, друзья снова почувствовали возможность двигаться.

Они вновь кинулись к Мокате, но сразу наткнулись на какую-то невидимую преграду. Вырваться за пределы начерченной им магической окружности оказалось невозможно.

Размеренным шагом сатанист вернулся в часовню и одну за другой начал зажигать установленные в ряд на обвалившемся алтаре черные свечи. В этот миг Мэри Лу показалось, что ей не пережить происходящего. Она увидела Флер. Девочка свернувшись сидела в темном углу, там, где Моката свалил извлеченную из-под алтаря при выкапывании талисмана землю.

— Флер… дорогая моя! — отчаянно протягивая к дочери руки, закричала Мэри Лу.

Но та не слышала. Девочка стояла на коленях и округлившимися глазами смотрела в сторону склепа.

Моката зажег в кадильнице какие-то курения и, ритмично помахивая ею перед жертвенником, начал бормотать непонятные заклинания.

Он двигался так плавно и бесшумно, что походил на тень. Низкий, мелодичный, пришепетывающий голос не смолкал ни на секунду. Все это смахивало на сон. Но тут Флер заплакала, и рыдание ребенка сделали творящееся мракобесие настолько реальным, что пять сердец готовы были разорваться от горечи и боли.

Опять и опять они пытались преодолеть невидимый барьер, пока, наконец, не примирились с бесполезностью физических усилий и присели у волшебной черты, раскрыв глаза от ужаса. На алтаре перед ними клубящиеся испарения стали принимать знакомые контуры.

Сначала появилось виденное Рексом в лондонском особняке Саймона лицо черного слуги. Бог знает, как давно это было. Но лицо быстро вытянулось, на подбородке выросла заостренная борода, а на голове возникли четыре торчащих в разные стороны изогнутых рога. Еще чуть-чуть — и очертания окончательно прояснились и затвердели. Это была все та же гнусная, дьявольская тварь, которая правила балом на Солсбери Плейн, — истинный Мендезский Козел. Он впился в них налитыми кровью косыми похотливыми глазками, извергая из дряблых, впалых ноздрей смрад и зловоние.

Моката поднял Талисман и, поднеся его ко лбу Козлобородой Твари, положил вдоль на лысый, покатый череп. Талисман засиял как тысяча бриллиантов, в самом центре, однако оставаясь по-прежнему смолисто-черным. Затем Моката наклонился, схватил ребенка и, сорвав с нее платье, торжественно водрузил вытянутое во всю длину обнаженное тельце девочки на алтарь, прямо под передние копыта Адского Козла.

Сжавшись в один комок от страшной неизбежности и бессилия, пленники светящегося круга услышали, как слуга Сатаны начал нараспев произносить зловещие строки Черной Мессы.

Окаменев от ужаса, они следили за раскачиванием дымящейся кадильницы и за тягучим речитативом дьявольских молитв. И вот уже козлиная тварь благословила кинжал, которым развращенный маньяк, возложивший на себя роль Верховного Жреца, закончит эту невыносимую для человеческого сердца церемонию и одним ударом вспорет детские грудь и живот, предлагая Хозяину Преисподней ее душу.

Едва осознавая, что происходит, и еле-еле сдерживаясь, чтобы не упасть в обморок, они увидели, что Моката взял нож и высоко занес его для последнего удара.