Повернув налево, Грегори побежал. Почти над его головой разорвался снаряд, и он чудом выскользнул из-под обрушившегося града кирпичей. Через минуту впереди упал другой и почти ослепил англичанина поднятой пылью. Он пробежал буквально несколько шагов, как сумрак прорезали вспышки выстрелов из винтовок и автоматов, затем Грегори увидел, что в конце улица перегорожена высокой баррикадой, за которой располагалась площадь Потсдамер Плац, и где сейчас шло настоящее сражение.

Поняв, что дальше ему не пройти, он нырнул в развалины здания и стал пробираться через завалы щебня, мусора и упавшие балки. Вскоре очутившись на другой улице, он осторожно огляделся по сторонам.

Недалеко от него располагалась еще одна баррикада, он решил обойти ее, но она была занята русскими. Собравшись с духом, он понесся стремглав на другую сторону улицы, к противоположным руинам. Какой-то русский заметил его и выпустил по нему автоматную очередь.

Еще одно трудное и долгое восхождение, кирпичи и штукатурка разъезжаются под ногами как живые. И вот он уже на Потсдамер штрассе. По улице катила на северо-восток колонна русских танков. Спрятавшись за стеной, Грегори переждал, пока они пройдут мимо, потом рванул через улицу. Сейчас его никто не заметил. Сбивая в кровь колени и локти, он пополз по грудам обломков, скользил, падал и снова полз, взбирался на какие-то стены, перелезал через провалы, пока не добрался до квартала, который частично не пострадал. По пожарной лестнице он вскарабкался в окно второго этажа. Окно выходило на лестничную площадку. Спустившись по лестнице, переступив через упавшую дверь, он оказался в огромном холле большого банка. В следующий момент он услышал шаги. Из-за ближайшего столба на расстоянии каких-то двух-трех метров от Грегори появился русский солдат и обалдело уставился на него.

Секунду они молча разглядывали друг друга в недоумении, затем бросились бежать в разные стороны.

Сделав широкий полукруг по развалинам, Грегори обогнул стороной Потсдамер Платц и вышел напротив вокзала Портсдамер. При виде зияющей прорехами крыши вокзала он рассудил, что быстрее и безопаснее для него будет добираться по железнодорожным путям, чем пробираться на юго-запад по наполовину разрушенным, наполовину заблокированным баррикадами улицам.

Внутри вокзал жил активной жизнью. Хоть у него практически не было крыши, а большие фермы и балки кое-где перегородили железнодорожные пути, русские использовали его платформы под оружейные и продуктовые склады. И хотя поезда в здание самого вокзала войти не могли, но русские инженеры как-то все же наладили функционирование железнодорожных сообщений на некоторых путях, поскольку он видел пыхтевшие вдалеке паровозы.

Теперь, когда он вышел из зоны Рейхсканцелярии, ему не приходилось опасаться, что на голову ему неожиданно свалится бомба или его разорвет на клочки снарядом.

Зорко поглядывая по сторонам, он прошел в дальний конец вокзала и добрался до большой отводной ветки под открытым небом, где стояли на разгрузке два эшелона, у которых суетились разгружающие их русские солдаты, а третий, уже разгруженный, маневрировал и, видимо, должен был отправиться за новой партией грузов. Когда маневрирующий состав остановился, Грегори затрусил к нему рысцой, схватился за поручень открытой двери теплушки и подтянулся наверх.

Несколько минут состав стоял неподвижно, а Грегори лежал в полутьме вагона и ждал, что вот-вот появится железнодорожник и обнаружит его.

Наконец поезд дернулся и пришел в движение. Он шел по обширным районам, подвергшимся полному разрушению и лежащим в руинах, часто останавливаясь и снова трогаясь, пока, по подсчетам Грегори, не покрыл расстояние в пять миль от центра Берлина. Его надежды, что они уже проехали Лихтерфельде, подтвердились, поскольку поезд теперь ехал по сравнительно открытому пространству. Поэтому, когда поезд в очередной раз дернулся и остановился, Грегори, не долго думая, спрыгнул на землю.

Пересекая параллельный путь и спускаясь с насыпи, он услышал, что ему что-то кричат по-русски. Обернувшись, он увидел на последнем вагоне-теплушке тяжелый пулемет, а охранники-пулеметчики как раз разворачивали свою пушку прямо на него, угрожая выстрелом, если он не повернет обратно. Проигнорировав их призывы и угрозы, Грегори съехал вниз по насыпи и живо перемахнул через забор в чей-то сад. Под забором лежал убитый солдат, Грегори взял оружие мертвого — это был русский ППШ, почти с полным диском.

Несколько минут он раздумывал, не спрятаться ли до ночи в кустах, но мысль о том, что может за это время произойти с Эрикой, заставила его оставить эту мысль. И вдруг его обожгло. Китель он сбросил давно и пистолет лежал в брюках. Очевидно, когда он перелезал через забор, оружие выпало. Да! Бог, наверно, есть. Как вовремя он нашел автомат. Поднявшись на ноги, Грегори осторожно пошел к противоположному краю сада, где стоял дом.

Дом бомбили, но он пострадал не очень серьезно. Обойдя строение и заглядывая поочередно в разбитые стекла окон, Грегори пришел к выводу, что дом жильцы покинули. Он забрался через окно внутрь. Пол в комнате был засыпан известкой. Он поднялся на второй этаж, доски под ногами трещали и скрипели. В одной из спален наверху он нашел то, что искал: гардероб с несколькими костюмами. Положив автомат на постель, Грегори стянул с себя форму, если это еще можно было назвать формой.

Он стоял в нижнем белье, когда услышал скрип ступеней: кто-то поднимался по лестнице. Схватив автомат, он укрылся за кроватью. Через мгновение в дверях спальни появился немец с бычьим загривком и короткой стрижкой, который, очевидно, прятался в погребе, а теперь вышел разобраться с пришельцами, ворвавшимися в его дом. Он был в рубашке с короткими рукавами и в огромном кулаке держал «маузер». Когда он угрожающим жестом начал им размахивать и требовать, чтобы Грегори выходил, англичанин пригнулся. Рядом с ним на полу лежали две тяжелые бутсы, он взял одну и швырнул ее в немца, но тот уклонился в сторону, в тот же миг Грегори вынырнул из своего укрытия и выпустил по немцу автоматную очередь.

Грегори торопливо выбрал костюм и оделся в него. Костюм был велик. На верхней полке лежал небольшой баул для уик-эндов, Грегори захватил его на всякий случай. Потом ему пришло в голову, что человек в штатском с ППШ в руках может вызвать законное подозрение у первого же встречного. Тогда он бросил автомат на постель, забрал у немца «маузер» и сунул в карман пиджака.

Через две минуты он выбрался из дома и огляделся по сторонам: никого. Сориентировавшись по солнцу, он быстро прошел несколько улиц предместья, похожих на Далем, где жил Риббентроп, только с более скромными домами. Мимо прогрохотали два немецких броневика, но на Грегори не обратили никакого внимания. Над головой то и дело с воем проносились снаряды и неподалеку разрывались. Никому не дано предугадать, куда упадет бомба, но каждый, побывавший под артобстрелом, может примерно указать, куда упадет снаряд, поэтому Грегори в случае необходимости приходилось бросаться на землю или прятаться за каким-нибудь укрытием.

По дороге ему попалось несколько трупов солдат и людей в штатском, но он на них не обращал внимания. Он делал перебежки на несколько сот ярдов, потом падал на землю, в поисках убежища от падающего снаряда. Но все встречные солдаты оказывались немецкими, и когда он достиг берега Хавеля, к его несказанному облегчению, русскими там еще и не пахло.

Бункер он покинул чуть раньше трех пополудни. Проехав половину пути на поезде, он уложился в три часа. Сейчас было десять минут седьмого, он быстро перебежал по дамбе на небольшой островок, где стояла вилла. Или, вернее, раньше стояла. В нее прямиком угодила еще одна бомба, превратив домик в груду развалин, только деревья вокруг стояли целехонькие. Когда же бомба попала в виллу? Меньше чем трое суток прошло, как Малаку ходил на виллу и принес записку от Сабины, значит, уже после того? Эрика уехала сюда вчера утром, и если добралась благополучно, то трагедия произошла где-то в последние часы. Если она была уже тут, когда упала бомба, то ее изуродованное тело лежит где-то среди кирпичей и штукатурки. Грегори опять побежал и через пять минут, запыхавшись, добежал до остатков того, что когда-то было виллой Сабины или «любовным гнездышком» Риббентропа. Верхние этажи обрушились на комнаты нижнего и теперь из груды битого кирпича то тут, то там торчали обломки мебели.

В слабой надежде на то, что все укрылись в гараже, Грегори бросился туда, но гараж тоже был частично разрушен взрывной волной. Грегори, сломав дверь, забрался внутрь, но и там никого не было. Слезы застилали ему глаза. Этот последний удар совершенно доконал его, он поплелся в сад, несколько минут, обмирая от горя, смотрел мутным взглядом на руины виллы, затем перевел взгляд на лодочный домик у озера. И на крыше его вдруг различил яркий белый флаг с красным крестом.

Боже! Неужели? С новыми силами он побежал через лужайку, ворвался в домик и увидел Эрику и Малаку, сидевших на скамейке. Огромная радость захлестнула Грегори. Он взахлеб начал рассказывать, что Гитлер мертв, что он сам видел, как его тело уносили, чтобы сжечь в воронке в саду рейхсканцелярии. А Эрика бессвязно поведала ему о том, как они выбирались из Берлина. Когда их машина ехала вдоль берега Хавеля, в двадцати ярдах от них разорвался русский снаряд, и взрывной волной легкий фургон опрокинуло набок, но им посчастливилось выбраться из него до того, как машина загорелась. Последние две мили они прошли пешком, и только для того, чтобы найти виллу в руинах. Как они предполагают, Сабина и Труди похоронены где-то под обломками дома.

Малаку же был вне себя от радости, что Гитлер мертв и что он теперь может умереть со спокойной совестью.

— Теперь мне незачем жить, — тяжко вздохнул он. — В Швеции у меня скоплено небольшое состояние. Я бы мог, конечно, сделать и больше денег, если бы захотел. Но моя Хуррем мертва, а без нее мне свет не мил. Вы оба знаете, что я принял обет выполнять волю того, кого вы называете Нечистым, но этот мой обет помог мне отомстить за мой народ, и я теперь о нем не жалею. Он — Князь Этого Мира, и в его Мир я возвращаюсь, возможно продолжая выполнять Его волю и постигать новые тайны Мироздания. А возможно, что дитя невежества, я вступлю на другую дорогу, чтобы загладить и искупить все зло, которое я принес окружающим в этой и прошлых моих жизнях. Какова бы ни была моя судьба в настоящем и непредсказуемом будущем, я доволен достигнутым и смело могу уйти из жизни.

Эрика пыталась утешить его:

— Милость Господня беспредельна, и вы боролись тем оружием, каким могли, чтобы помочь вашему народу. Смерть Гитлера спасет многие тысячи ваших собратьев, которые томятся в австрийских и баварских лагерях, ведь Гитлер обязательно убил бы всех их поголовно, если бы прожил еще несколько месяцев.

— Правда твоя, — согласился Грегори.

— Дорогой, — обратилась к Грегори Эрика. — Может, ты принес в этом бауле какую-нибудь еду? Все наши запасы погибли в санитарном фургоне. Все, что мне удалось спасти — это флаг с эмблемой Красного Креста. Мы просто умираем с голоду, ничего не ели уже сутки.

Грегори покачал головой:

— Нет. Там ничего нет. Но в погребе на вилле полно припасов, если только мы сумеем до них добраться. У Сабины было много консервированных продуктов, заготовленных на черный день.

Они, не теряя времени, прошли через лужайку и забрались на груду развалин. Грегори хорошо знал расположение комнат в доме и без труда нашел место, под которым находилась лестница, ведущая в погреб. Уже наступили сумерки, когда они начали разбирать кирпичи и обломки каменной кладки. Почти через час они добрались до погреба, и Грегори с фонариком спустился вниз.

Погреб особенно не пострадал, хотя пол был залит вином из бутылок, разбившихся при взрыве. Спускаясь вниз, Грегори очень боялся, что в погребе он найдет тела погибших Сабины и Труди, но там их не оказалось. Он обнаружил две кровати, стол, стулья, керосинку и кухонные принадлежности — было ясно, что Сабина и Труди спали и проводили большую часть времени в этом убежище, укрываясь от бомбежек. На столе стояли две свечи, а керосинка полна керосина. Малаку быстро разжег огонь, а Эрика выбрала из запасов Сабины консервы супа, сосисок и фруктов. Грегори тем временем разобрал завалы стекла в винном отсеке и нашел внизу две целые бутылки.

За едой они обсуждали, как лучше спастись из этой западни. Грегори был уверен в том, что рейхсканцелярия уже пала или будет захвачена этой ночью, но, по последним донесениям, фанатики-юнцы из «Гитлерюгенд» до последнего момента удерживали мосты через Хавель, и все еще осталось много очагов сопротивления, таких, например, как тот, на территории которого была расположена вилла.

Нет и тени сомнения в том, что Берлин полностью и наглухо со всех сторон заперт, русские не выпустят ни одной машины из кольца. Даже если бы уцелел их фургон, то эмблема Красного Креста не могла бы им послужить защитой, русские реквизировали бы машину для своих нужд, а их бы арестовали по подозрению в шпионаже или в том, что они пытаются избежать возмездия за свои преступления. Поэтому наиболее приемлемый для них вариант — пуститься в путь, стараясь держаться подальше от дорог и используя леса и разрушенные здания как места для ночевки, обходя все русские патрули и заставы.

Когда они перекусили, Эрика решила привести в порядок прическу и подсела к небольшому трюмо, стоявшему в дальнем углу погреба. У зеркала она нашла прикрепленной записку, которую раньше они не заметили. На конверте было нацарапано имя адресата: «Грегори».

Оставить записку могла только Сабина. Эрика отдала записку Грегори, он надорвал конверт и прочитал содержимое послания:

«Мой дорогой, я прождала тебя целый день, но ты так и не появился. Я очень опасаюсь, что ты погиб. Наступила ночь, а с ней и мой последний шанс на спасение. Мы с Труди уезжаем в моей машине. Одному Богу известно, доедем ли, сумеем ли выбраться из кольца. Я за тебя молюсь, чтобы ты остался жив, добрался сюда и прочитал эту записку. Если случится так, что у тебя не окажется под рукой машины, чтобы удрать от русских, то воспользуйся моторной лодкой. У меня было припасено много бензина, и я заполнила ее бак перед отъездом. Ну с Богом. Сабина».

— Значит, она жива! — обрадовался Грегори. — Они уехали еще до того, как упала бомба. Моторная лодка! А я-то подумал, что она бесполезна для нас без бензина. Какой же она молодец, что позаботилась заполнить бак!

Они начали спешно перекраивать свои планы. Познания Грегори в русском языке были безнадежны для того, чтобы изъясниться с патрулями, но на то, чтобы односложно ответить, их хватало: немножко он все-таки поднабрался русских слов, когда в сорок первом году был в Москве и Ленинграде. Он мог переодеться в русскую форму. Спускаясь вниз по Хавелю, они неминуемо проходили бы мимо Потсдама, если на них наведут прожектор, Грегори что-нибудь крикнет на ломаном русском, а форма будет гарантией того, что их не расстреляют с берега тут же, на месте.

Решив, что нелишне прихватить с собой какую-нибудь провизию, он взял баул и напихал туда консервных банок, затем они с Малаку сходили к лодке. Так как ею уже несколько месяцев не пользовались, пришлось немного повозиться с мотором. Удостоверившись, что теперь все в порядке, они вернулись в погреб. Раньше полуночи трогаться в путь не имело смысла. Пока Грегори переодевался в советское обмундирование, припасенное предусмотрительным Малаку, тот вставил вместо двух догоревших свечей новые и отыскал среди стеклянного боя еще одну бутылку вина.

Они сидели, распивая эту бутылку, празднуя свою удачу, когда неожиданно услышали, как кто-то наверху взбирается по куче обломков, Грегори мгновенно вынул «маузер». Когда он подобрал его на полу после убийства немца, ему было не до того, чтобы проверить оружие, а сейчас он, к удивлению, обнаружил, что пистолет какой-то слишком уж легкий, Грегори проверил, заряжен ли «маузер», и обнаружил, что немец просто-напросто блефовал незаряженным оружием.

Шаги послышались уже на верхних ступенях лестницы, раздался мужской голос:

— Сабина! Сабина! Ты тут, Сабина?

Подняв глаза, они с Малаку увидели сначала мужские сапоги, затем форменные офицерские брюки и ствол немецкого автомата. В погреб проник луч света мощного фонаря и упал на лицо вздремнувшей на койке Эрики. В следующий момент сверху раздался удивленный голос:

— Эрика, ради всего святого, что ты здесь делаешь?

Грегори понял, кто хозяин голоса, фонаря и автомата.

Это был Курт фон Остенберг, выписавшийся из госпиталя и пришедший за Сабиной. Что за злая шутка Фортуны: пройти через все мытарства сегодняшнего дня и напороться на хорошо вооруженного врага в самый неудачный момент!

Эрика рывком села на постели и вскрикнула:

— Курт, ты? Сабины здесь нет, а я…

Яркий свет фонаря перебивал слабый отблеск свечей, и граф пока не знал, что в погребе есть еще кто-то, кроме Эрики. Когда он сбежал вниз еще на несколько ступеней, присутствующие в погребе увидели, что голова у него забинтована.

Он закричал на Эрику:

— Ах ты сука! Предательница поганая! Сбежать к английскому шпиону, когда твоя страна ведет с Англией войну. Но ничего, я восстановлю справедливость и сведу с тобой счеты еще до прихода русских!

Когда он поднял на Эрику автомат, Грегори вскочил с пустым «маузером» в руках.

Фон Остенберг развернулся на звук, держа фонарь параллельно стволу; луч от фонаря пробежал по лицу Малаку и упал на Грегори, граф охнул:

— Мой бог! Русский!

Держа Грегори на прицеле, он рыкнул через плечо на Эрику:

— Вот значит как! Хороша женушка — нечего сказать! Сначала еврей, затем англичанин, а теперь еще и русский. Под кого угодно готова лечь, стерва! Ну и шлюшка же мне досталась в жены. Ладно, как только я покончу с этими двумя субчиками, разберусь и с тобой, чтобы ты не позорила меня своими любовными связями со всяким отребьем.

Он направил автомат в грудь Грегори.

— Стой! — крикнула Эрика. — Остановись, ради Бога! Это совсем не русский. Это…

Ее испуганный голос перешел на шепот.

Под широкой повязкой глаза графа зажглись интересом и ненавистью.

— Неужели, — зашептал он удивленно. — И точно, не русский. Это тот самый английский поганец. Да, Бог и вправду мне помогает.

Грегори знал, что перед ним враг, враг лютый, но это не Граубер. Этот ученый граф не садист и не патологический убийца. Надо попробовать спасти жизнь хотя бы Эрике. Заговорить ему зубы и… Грегори метнул в сторону фон Остенберга тяжелый «маузер» и приготовился к прыжку. Пистолет пролетел мимо, так как граф просто уклонился от этого метательного снаряда, дернув головой в сторону, и предупреждающе выразительно пошевелил автоматом:

— Еще один шаг, и ты покойник!

Эрика закричала:

— Грегори, не трогайся с места, умоляю! Если уж ему так не терпится кого-то убить, пусть это буду я.

— Какая пара любящих голубков, — развеселился граф. — Галантный джентльмен предлагает убить его вместо моей подзаборной шлюхи-жены, как будто у меня не хватит пуль на вас обоих. А эта тварь воет, что готова пожертвовать собой ради него. Но вы не сомневайтесь: я не собираюсь вас разлучать, мои голубки. Прямо Ромео и Джульетта! Одна могила на двоих.

Помолчав секунду, он рявкнул на Грегори:

— А ну отвечай, британская падаль, что ты здесь делаешь? Как сюда попал?

— Мы пришли забрать с собой Сабину, чтобы провести ее мимо русских патрулей и спасти от бесчестья.

— Вот уж не думал, не гадал, что ты с ней знаком.

Грегори почти искренне засмеялся — получилось довольно-таки натурально:

— Да ее я уже сто лет знаю. Она меня здесь прятала от гестапо во время вашего дурацкого покушения на Гитлера. Я даже на крыше сидел и видел, как они пришли за тобой, а ты здесь разыграл клоунаду с самоубийством, у тебя не хватило мужества даже на то, чтобы застрелиться, как полагается честному человеку.

— Где Сабина?

— Бог ее знает, где она. Перед уходом она оставила мне записку, где сообщала, как мы отсюда можем выбраться.

— Да, Курт, — воодушевилась Эрика. — Она наполнила бензином бак моторной лодки. Через полчаса мы собирались уходить отсюда и плыть вниз по Хавелю. Давай же забудем старое. Мы же все живы и здоровы. Брось ты свои бредни о кровавой мести и поезжай с нами.

— Спасибо, дорогая моя шлюшка, за ценное предложение, — сухо поблагодарил граф. — Чудесный план, и я непременно им воспользуюсь. Только мне не нравится компания шпионов и шлюх, а посему я отправлюсь в путь в одиночестве.

— И тебя непременно убьют, — закончил за него Грегори. — В Потсдаме давно уже сидят русские и контролируют реку патрулями и прожекторами… И себя, дурак, погубишь и лодку.

— Ничего, не убьют. Я с твоего трупа сниму русскую форму и переоденусь в нее.

— Убьют, ты же не знаешь ни слова по-русски и не сможешь им ничего ответить, когда они потребуют от тебя объяснений.

Грегори стоял от графа в нескольких метрах — слишком далеко, чтобы броситься на него, тот успеет уложить его раньше, чем он дотянется до автомата. А без него Эрика погибнет от руки этого титулованного подонка почти наверняка. Надо отговорить подлеца от его кровавых планов. Он решил и дальше попытаться заговорить фон Остенбергу зубы:

— Эрика права. Ведь ты уже достаточно нагляделся на смерть и жестокости в Берлине. Постарайся вспомнить, что все мы когда-то были цивилизованными людьми, а теперь, когда война уже практически закончилась, надо и вести себя соответственно. Ты же не гестаповская безродная сволочь, а германский аристократ, твой долг вести себя так, как подобает аристократу. Я достаточно понимаю по-русски, чтобы провести всех нас мимо их постов и кордонов, спасти себя и тебя. Ради Христа, будь же благоразумен, и поехали вместе.

Когда графу напомнили, что он граф, он решил продемонстрировать свое хваленое высокомерие.

— А из тебя бы, пожалуй, получился неплохой стряпчий. Но недостаточно хороший, чтобы убедить меня. Если они меня окликнут, я им прокричу какую-нибудь тарабарщину. Я же буду в их форме, вот они и решат, что я какой-нибудь их татарин или калмык. И пропустят. А потом разыщу Сабину. Нет уж, голубочки, я пристрелю вас обоих, и со спокойной совестью поплыву один.

Эрика, все еще сидя на постели, принялась его снова упрашивать, но он на нее рявкнул:

— Молчать, ты, сука! Встать с постели и повернуться лицом к стенке!

Она отрицательно покачала головой. Внезапно он выпустил автоматную очередь у самых ее ног. Вскрикнув, она подтянула колени к груди, вскочила с постели и встала лицом к стене. Грегори рванулся к графу, но Малаку с неожиданной силой дернул его за руку обратно. Граф направил на Грегори автомат, облизнул пересохшие губы и с угрозой произнес:

— Ни с места, а то пристрелю тут же. Дай мне расправиться с этой продажной сукой, втоптавшей в грязь мое имя и святую Германию. У нее нет ни чести ни совести, и она заслуживает кары.

Он усмехнулся:

— Что, очень хочешь убить меня и жениться на ней. Но получится как раз наоборот: я убью ее и женюсь на Сабине Тузолто. Она до сих пор довольствовалась лишь жалкой ролью любовницы. И какая это была любовница! Лучшая в моей жизни. Правда, теперь мы с ней лишь добрые друзья. Но не забывай, подонок, что я граф фон Остенберг, мой род старше и благороднее, чем род Гогенцоллернов. И маленькая венгерская баронесса никогда не откажется от такой блестящей партии.

— Жалкий дурак, — издевательски усмехнулся Грегори. — Да она и стала-то твоей любовницей только потому, что Риббентроп приказал ей следить за тобой. Когда я здесь прятался, она отзывалась о тебе с презрением, говорила, что тебя только на раз в неделю и хватает. И то с большой натяжкой. Эх ты, старый пердун, зануда вшивая. Да ты ей и даром не нужен.

— Ложь! — завопил в ярости фон Остенберг, выпучив глаза и весь позеленев от злости и унижения. — Ложь — все ложь, от первого до последнего слова! — Видно было, что он вот-вот нажмет на курок. Граф спустился вниз с оставшихся нескольких ступенек и направил автомат на англичанина. Грегори напрягся, понимая, что пришел конец. Но в этот момент неожиданно вперед бросился Малаку. Загремел выстрел. Бедный еврей, резко втянул в себя воздух, последним усилием воли дотянулся до автомата в руках графа и всем телом налег на него.

Грегори, воспользовавшись замешательством противника, с торжествующим воплем кинулся на графа, но пол от разлитого вина был скользким, одно неосторожное движение — и Грегори с громким всплеском упал на спину около стола. Когда он поднялся, фон Остенберг уже вырвал автомат из умирающей, но цепкой хватки Малаку, ударил еврея ногой в лицо и снова направил оружие на Грегори.

Малаку застонал, тело его содрогнулось, и он застыл в неподвижности. Еще совсем недавно он говорил, что его миссия закончена, ему теперь не для чего жить, и вот он пожертвовал жизнью ради другого человека, которого — какова бы ни была разница в их мировоззрениях — он почитал своим другом. Но жертва его была принесена впустую. Эрика стояла с безвольно опущенными плечами лицом к стенке, а Грегори, с ног до головы залитый вином, — под прицелом убийцы. Утирая грязь с лица вдруг задрожавшей рукой, англичанин хрипло произнес:

— Смотри: ты убил человека. И притом того, кто в жизни не сделал тебе ничего плохого. Как можешь ты не бояться, что за это убийство тебе придется нести ответ впоследствии? Неужели тебе недостаточно того пятна, которое теперь появилось на твоей совести?

— Нет, — негромко промолвил граф. — Этот идиот сам напросился на пулю, вмешавшись, когда его никто об этом не просил. Да и все равно бы мне пришлось убрать его потом. Иначе, как твой товарищ, он бы попытался сделать мне какую-нибудь пакость. Ну все, хватит, поговорили — и будет! Лицом к стене!

И опять неожиданно вмешалось Провидение: все присутствующие услышали чьи-то легкие шаги наверху лестницы. Надежды англичанина на то, что внимание фон Остенберга будет хоть на секунду отвлечено появлением нового лица на сцене, не оправдались. Граф недвусмысленно пошевелил автоматом и прорычал:

— Стой, где стоишь!

Посмотрев поверх его головы, Грегори увидел спускающуюся по лестнице Сабину. Волосы ее были растрепаны, сама она была в грязи.

Увидев немую сцену в погребе, она изумилась:

— Курт, Грегори! Что здесь происходит?

Не поворачивая голову, но узнав ее по голосу, граф обрадовался:

— Сабина! Ты жива! Слава Богу, что все обошлось. Где ты была?

— Мы с Труди пытались уехать отсюда на машине. Позавчера еще, вечером. Но проехав мили три, наткнулись на русских. Мы… мы свернули с дороги и спрятались в лесу. А сегодня утром мы вновь пытались проскользнуть сквозь кордоны русских, но нас остановили люди в немецкой форме. Но они были не немцы — это точно. Французы или бельгийцы. Но, так или иначе, они отняли у нас машину. Выкинули меня и Труди в придорожную канаву. Потом набились в автомобиль и укатили. Нам еще повезло, что им потребовался только автомобиль — и больше ничего. А примерно через час мы опять наткнулись на русских. Но мы прятались сначала у кого-то в саду, потом до вечера отсиживались в разбомбленном доме. Когда стемнело, мы поняли, что лучше всего нам вернуться обратно.

— А Труди твоя где? — отрывисто спросил фон Остенберг.

— Она пошла к лодочному домику. Я ей приказала проверить, на месте ли лодка, и подождать меня, пока я разузнаю, есть ли возможность спуститься в погреб и взять с собой какие-нибудь припасы. Моторная лодка — это наш последний шанс бежать от русских. Но почему ты целишься в Грегори? И что это за мертвый человек на полу? Ничего не понимаю.

Не сводя автомата с Грегори, граф встал так, чтобы иметь возможность видеть одновременно и Сабину. Хмуро усмехнувшись, он ответил:

— Не понимаешь, дорогая? А ведь все так просто: эти двое — мужчина и женщина — превратили мою жизнь в кошмар и мучение, пока в нее не вошла ты. Я собираюсь их пристрелить. После этого мы можем уплыть на твоей лодке.

Большие темные глаза Сабины от ужаса округлились:

— Да ты что, Курт! Курт, это нельзя делать! Грегори — мой старый добрый знакомый. Когда меня посадили в тюрьму в Лондоне, он спас мне жизнь.

— Он — английский шпион. Он украл у меня жену и покрыл бесчестьем мое имя. Всевышний даровал мне возможность поймать их обоих здесь. А ты не вмешивайся в мои личные дела.

— Курт! Ради Бога, выслушай меня! — закричала Сабина. — Конечно, он англичанин, но разве ты не понимаешь, что если нам повезет, и мы проскочим мимо русских, только он может нас спасти? Если мы доберемся до англичан, они возьмут нас в плен, но не расстреляют. Он позаботится, чтобы с нами обращались прилично, как с людьми. Он близко дружен с одним из самых влиятельных людей в Англии. И добьется, чтобы нас как можно скорее освободили. Ведь правда, Грегори?

— Да, это так, — подтвердил англичанин. — Даю слово, что сэру Пеллинору станет известно о том, что мы с Эрикой спаслись благодаря вам. Вам будет гарантирована свобода и крупная денежная сумма на то, чтобы прожить до той поры, пока все здесь образуется.

Взглянув на Сабину, фон Остенберг покачал головой:

— Нет! Я этому человеку и моей предательнице-жене не желаю быть ничем обязан. Они умрут здесь, и сейчас же. А о том, что ждет нас впереди, мы позаботимся сами.

— Ты — сумасшедший! Сумасшедший! — закричала Сабина и, порывшись в сумочке, быстро вынула из нее маленький автоматический пистолет, направила его в голову фон Остенберга и придушенным голосом сказала:

— Мы можем бежать только вместе с ними. Если ты этого не понял — тем хуже для тебя. Брось автомат, или я стреляю!

Во время этого поединка у Грегори и Эрики снова появилась надежда. Граф стоял спиной к стене, лицом к Грегори. Эрика была по левую от него руку. Сабина стояла справа от него на ступеньках, как бы возвышаясь над графом. Ситуацией владела Сабина, но фон Остенберг не верил, что она может выполнить свою угрозу, поэтому, целясь Грегори в сердце, он крикнул:

— Не дури, плутовка!

И тогда она выстрелила. Пуля пролетела мимо и с глухим стуком ударила в стол. Эрика бросилась вперед и схватила мужа за ноги, тот пошатнулся, но устоял. Сабина выстрелила во второй раз, но пуля просвистела у его уха.

Грегори все еще стоял под прицелом, какую-то долю секунды жизнь его висела на волоске. Когда автомат выплюнул пламя, он прыгнул в сторону; в тот же миг Эрика протянула руку вверх и ударила по автомату, и автоматная очередь прошлась по потолку. Рикошетом посыпались пули. Грегори схватил за горлышко бутылку рейнвейна, которую они с Малаку распивали, прыгнул вперед, и прежде чем граф смог дать вторую очередь, с силой обрушил бутылку ему на голову. Бутылка разлетелась на мелкие осколки. Без звука граф выронил из рук автомат и замертво упал.

Наступила тишина, казалось, она длилась вечно. Трое выживших в этой безумной схватке молча смотрели друг на друга. Потом Эрика поднялась с колен, а Сабина спустилась со ступенек в погреб. Окончательно обессиленные пережитым, былые соперницы со слезами упали друг другу в объятия.

Грегори отнес тело Малаку на одну из постелей, Эрика с Сабиной взгромоздили общими усилиями тело фон Остенберга на другую. Потом они встали на колени на залитый вином пол и произнесли молитвы — Эрика и англичанин за упокой души раба Божьего Малахию, а Сабина помянула добрым словом покойного любовника, чей род был древнее рода Гогенцоллернов. Потом они поднялись и ушли в ночь.

Когда лодка проплывала мимо Потсдама, как и предполагалось, их окликнули с берега и осветили прожектором, тогда Грегори поднялся в полный рост и прокричал по-русски фразу, которую Сталин часто повторял в своих выступлениях по радио:

— Смерть гитлеровским бандитам! — и, сжав кулак, для убедительности добавил: «Рот-фронт».

Их пропустили. На берег они вышли поутру в восьми милях ниже Потсдама, на дальнем конце озера Хавель. А на другой день вечером на их пути встретились британские танки, в которых сидели храбрые парни, некоторые из них с боями прошли три тысячи миль от Каира, по Сицилии, добрую половину Италии, а потом из Нормандии до Брюсселя и дальше, в самое сердце Германии.

Был еще один беспокойный день, пока Грегори не разрешили отправить телеграмму сэру Пеллинору. А дальше уже все пошло гладко. На самолете Королевских ВВС Грегори, Эрику, Сабину и Труди доставили в Англию, и в Лондоне они в тот же вечер увидели, как во всех окнах горит свет, затемнение было снято, а это означало, что пришел конец войне с Германией.

В годовщину высадки союзников во Франции Эрика снова стала невестой. Из своего особняка на Карлтон Хаус Террэс, где все, что можно было приобрести за деньги, имелось для приема новобрачных, сэр Пеллинор сопровождал невесту в церковь и отдал ее в жены Грегори.

Предсказание Малаку, что Грегори пройдет через все испытания и останется жив, сбылись. Очевидно, Провидение помогло.