Какой-то момент все семеро оставались неподвижны, словно участвуя в драматической tableau vivant : трое в комнате и четверо за порогом. Внезапно картина ожила.

— Хватайте его! — крикнул лакеям граф Люсьен. — Хватайте и зовите гвардейцев!

Лакеи стояли позади месье де Ренваля. Когда они бросились выполнять приказ, Роджер, одной рукой отшвырнув в сторону графа Люсьена, захлопнул дверь другой рукой, запер ее и вытащил ключ из замочной скважины, после чего повернулся лицом к отцу и сыну.

— Ломайте дверь! — завопил молодой граф. Снаружи тут же послышались удары.

Лицо маркиза побелело как мел.

— Это не может быть правдой! — с трудом вымолвил он. — Я этому не верю!

Роджер одним ударом отбросил графа Люсьена к позолоченному столу у стены. Повязка на его бедре была окровавлена; слегка приподняв ногу, он ухватился за стол, чтобы не упасть.

— Вы скоро получите доказательства, месье! — крикнул он отцу. — Моя кровь подтверждает то, что я вам сказал, а слуги де Келюса наверняка уже повсюду разболтали о происшедшем.

— Ну и кто в этом виноват? — осведомился Роджер. — Если бы вы не сорвали с меня маску и не дали волю своему языку, никто бы никогда не узнал, кто вызвал де Келюса и почему.

— Маска! Вызов! — воскликнул маркиз. — Что все это значит? Ради Бога, объясните толком, что произошло.

— Де Келюс и я возвращались из Версаля в его дом через Булонский лес, — быстро ответил граф Люсьен. — Нашу карету остановил этот деревенщина со своими друзьями. Они ранили одного из слуг, а потом напали на нас, вынудив защищаться.

— Вы лжете, трусливый убийца! — крикнул Роджер, дрожа от гнева. — Мои друзья сопровождали меня лишь с одной целью — проследить, чтобы все происходило согласно законам чести. Поскольку де Келюс отказался принять вызов, я был вынужден насмешками заставить его драться, но это был честный поединок, пока вы исподтишка не напали на меня сзади и не попытались нанести предательский удар в спину. Даже тогда я в одиночку одолел вас обоих и, оставив у вас на ноге славную отметину, заколол де Келюса.

Маркиз недоверчиво уставился на него:

— Вы убили де Келюса в поединке? Не верю! Он был одним из лучших фехтовальщиков во всей Франции.

Роджер пожал плечами:

— Можете не верить, если хотите. Те, кто видел наш поединок, подтвердят мои слова.

Им приходилось кричать, чтобы слышать друг друга, так как слуги принесли инструменты и пытались взломать дверь, но она была изготовлена из тяжелого дуба и имела крепкий замок, поэтому пока только содрогалась от сыпавшихся на нее тяжелых ударов.

— В чем причина вашей ссоры с де Келюсом? — внезапно спросил маркиз, все еще стараясь добраться до сути ужасного события.

Люсьен ответил за Роджера с присущей ему злобой:

— Он убил графа, чтобы предотвратить его брак с Атенаис. Разве я не сказал вам, месье, что этот вероломный негодяй стал ее любовником? Если бы я не сорвал с него маску, он бы добился своего, оставшись здесь и сохранив Атенаис для себя.

— Это ложь! — рявкнул Роджер. — Я не отрицаю, что люблю Атенаис, но был бы счастлив, если бы она вышла замуж за достойного человека.

Маркиз прикрыл ладонью глаза.

— Вы! — простонал он. — Вы любовник моей дочери! Mon Dieu! Этот позор убьет меня!

Грохот, производимый слугами, выламывавшими дверь, вынудил Роджера еще сильнее повысить голос:

— Я сказал, что люблю ее, но мы не любовники.

— Кто вам поверит? — усмехнулся граф Люсьен. — Во всяком случае, не я.

— Ты прав! — вскричал маркиз. — Marie, Mere de Jesu! Что я сделал, чтобы заслужить такое? Моя дочь бросилась в объятия человека, который мало чем лучше простого мужика!

— Черт бы вас побрал! — огрызнулся Роджер, охваченный внезапной ненавистью. — Я рад, что мне удалось сбить с вас спесь!

Люсьен склонился вперед:

— Значит, ваше благородное происхождение — очередная ложь?

Дверь начала трещать. Кто-то раздобыл лом и пытался приподнять ее с петель. Роджер понял, что времени для споров не осталось.

— Думайте как хотите — меня это не заботит, — ответил он и шагнул к длинному ряду окон.

Но маркиз уцепился за соломинку, которая могла спасти его оскорбленную гордость.

— Как это понять? — осведомился он, преградив Роджеру путь. — Если вы убили де Келюса, значит, вы должны быть великолепным фехтовальщиком. У вас есть право носить шпагу?

Роджер проигнорировал вопрос и крикнул:

— Прочь с дороги — или тем хуже для вас!

Позади послышался голос графа Люсьена:

— Этот человек утверждает, что он племянник графа и что его отец — адмирал английского флота. Аббат де Перигор ручается, что это так.

Поведение маркиза резко изменилось. Из униженного и раздосадованного отца он вновь превратился в политика-империалиста. Маркиз весь напрягся при мысли о страшной опасности, грозящей его планам. Все его замыслы пойдут прахом, если окажется, что он, сам того не подозревая, принял на службу врага.

— Я требую правды! — крикнул маркиз, перекрывая шум. — Вы обманули меня относительного вашего происхождения?

— Да! — рявкнул в ответ Роджер. — Я англичанин и горжусь этим! А теперь уйдите с дороги, или я не посмотрю на то, что вы отец Атенаис!

— Хватай его, Люсьен! — приказал де Рошамбо. — Он не должен выйти живым из этой комнаты!

Дверь трещала и стонала; одна петля уже поддалась, и в верхнем углу зияла щель. Судя по ритмичным ударам, те, кто пытались взломать дверь, использовали тяжелую мебель в качестве тарана.

По приказу маркиза граф выхватил хрупкую придворную шпагу, которую носил, посещая Версаль. Услышав звук клинка, выскальзывающего из ножен, Роджер повернулся. Их разделяли всего два шага, но прежде, чем Люсьен успел сделать выпад, Роджер стиснул кулаки и нанес ему сильный удар правой рукой в подбородок. Падая, молодой человек ударился виском о край стола и со стуком свалился на отполированный до блеска пол. Шпага вылетела из его руки и звякнула о паркет. Люсьен со стоном откатился в сторону и остался лежать неподвижно.

Следя за падением молодого графа, Роджер внезапно заметил письмо лидерам голландских республиканцев. Оно лежало на его маленьком столике, но свалилось на пол, когда Роджер опрокинул столик после неожиданного появления графа Люсьена. До сих пор ему не приходило в голову, что он может ускользнуть с жизненно важным документом. Теперь Роджер понял, что, если это ему удастся, письмо явится неоспоримым доказательством того, что он намеревался сообщить, прибыв в Англию.

Наклонившись, Роджер схватил письмо и сунул его в карман. Потом он снова повернулся и побежал к окнам.

Однако в течение полуминутного столкновения Роджера с Люсьеном маркиз не оставался бездеятельным. Отдав приказ раненому сыну, он бросился в дальний конец комнаты, где на стуле лежала парадная шпага, которую маркиз носил перед собранием. Ухватившись одной рукой за шагреневые ножны, а другой — за украшенную бриллиантами рукоятку, он обнажил шпагу.

Роджер добежал до ряда низких окон и распахнул одно из них, но, бросив взгляд через плечо, понял, что не рискнет попытаться перелезть через подоконник, так как, пока он будет это делать, маркиз нападет на него сзади.

Второй раз ему пришла в голову страшная мысль о сверкающей стали, которая пронзает его спину. Повернувшись, он отскочил от окна и устремился к неподвижному телу Люсьена.

При этом Роджер не сводил глаз с двери. Шум ударов почти оглушил его. Видя, как раскачивается дверь, он понимал, что, несмотря на всю крепость, долго ей не выдержать. А как только толпа слуг ворвется в комнату, все шансы на бегство через окно сведутся к нулю. Они набросятся на него, как стая гончих на изможденного оленя.

По инерции Роджер налетел на стол у стены, попытался ухватиться за его край, но не смог и упал. Маркиз ринулся к нему со шпагой в руке — глаза его были суровы и холодны, как сталь клинка, и не позволяли надеяться на милосердие. Подняв шпагу, он изо всех сил нанес удар сверху вниз, намереваясь разом покончить с ненавистным англичанином.

Роджер рванулся в сторону. Острие шпаги пронзило ткань в дюйме от его ребер и застряло в паркете.

На момент возникла патовая ситуация. Роджер был пригвожден к полу, но и маркиз не мог вытащить клинок — первый пытался освободиться, второй отчаянно выдергивал шпагу. Ткань и дерево поддались одновременно.

Шпага высвободилась столь внезапно, что маркиз едва не опрокинулся назад. Пока он пытался восстановить равновесие для нового удара, Роджер успел откатиться дальше и ухватить рукоятку шпаги графа Люсьена. Выбираясь из-под большого овального стола, он ударился головой о крышку, упал лицом вниз и вылез на его дальней стороне.

Мрачный, молчаливый и безжалостный, маркиз вновь бросился к нему. Сделав шаг назад, Роджер занял оборонительную позицию. Шпаги противников были легкими, но смертоносными. Они со звоном скрестились, ловя сверкающей поверхностью лучи все еще горевших свечей.

Вооружившись, Роджер вновь обрел надежду на спасение. Победа над де Келюсом придавала ему уверенность в своем мастерстве фехтовальщика. Ему казалось, что пятидесятилетнему мужчине, который к тому же редко упражняется, не выдержать в схватке с ним более полудюжины выпадов, однако вскоре он убедился, что цыплят считают по осени.

Де Рошамбо был недурным фехтовальщиком и дрался с холодным, расчетливым коварством. Он не делал попыток обезоружить противника, а старался затянуть время, уверенно защищаясь. После того как маркиз парировал три быстрых выпада, Роджер разгадал его намерения. Он выжидал, пока дверь рухнет и вооруженная толпа слуг ринется ему на помощь.

Роджер знал, что должен быстро закончить поединок, иначе его схватят. Вновь устремившись в атаку, он скользнул своим клинком по клинку противника, так что рукоятки шпаг соприкоснулись, а потом резко повернул запястье. Движение было крайне рискованным, так как Роджер при этом терял равновесие, но он рассчитывал, что запястье маркиза окажется слабее, чем его. Какую-то секунду решение оставалось в руках богов, затем рука маркиза поддалась и выронила шпагу, со звоном ударившуюся об овальный стол.

На момент в глазах маркиза мелькнула нерешительность, потом, рискуя получить удар шпагой, он с голыми руками бросился на Роджера. Чтобы не убивать противника, Роджеру оставалось только одно. Наклонив клинок назад над плечом, он изо всех сил ткнул головкой эфеса в лицо нападавшему. Золоченый шарик ударил маркиза над левым глазом.

С громким криком — первым звуком, который он издал после начала поединка, — маркиз рухнул к ногам Роджера.

Повернувшись, Роджер бросил быстрый взгляд на дверь. Замок и одна петля все еще держались, но обе верхние панели были выломаны, и один из лакеев пытался протиснуться сквозь дыру. Полный дурных предчувствий насчет того, какой прием ему окажут во дворе, Роджер снова побежал к окну.

Обычно в это время конюхи уже спали, но прошло немногим более четверти часа после отъезда участников собрания, поэтому за прошедшие несколько минут их легко могли растолкать.

Открыв одну секцию окна, Роджер выглянул во двор: К своему облегчению, он не обнаружил там поджидающую его еще одну группу слуг месье де Рошамбо. Очевидно, наверху никому не пришло в голову, что он может рискнуть выпрыгнуть из окна.

Внизу было темно — нигде не было заметно никаких признаков жизни. У ворот стояла карета, которая, как решил Роджер, должна была доставить месье де Ренваля в Гаагу.

Зажав шпагу в зубах, он занес ногу над подоконником. Из полосы тени позади кареты появилась какая-то фигура и что-то ему крикнула, но слова разобрать не удалось, так как в этот момент дверь поддалась с ужасающим треском.

Перебросив через подоконник другую ногу, Роджер повернулся и, держась за подоконник, свесил ноги вниз. Теперь он смотрел в комнату. Дверь рухнула, когда злополучный лакей все еще протискивался в дыру. Его голова и плечи оказались под дверью, а ноги нелепо дрыгались в воздухе. Никто не пытался ему помочь. Десяток слуг, возглавляемых де Ренвалем, ворвались в комнату и устремились к Роджеру.

Молясь, чтобы человек у кареты не напал на него прежде, чем он придет в себя после падения, юноша правой рукой вынул шпагу изо рта, подержался около секунды левой рукой за подоконник, а потом разжал пальцы.

Согнув колени, чтобы смягчить удар, Роджер приземлился на ступни, потерял равновесие и упал навзничь. Несколько секунд он лежал на спине, хватая ртом воздух. Но топот ног по булыжникам заставил его перевернуться и подняться на колени.

Де Ренваль и остальные, стоя у окон, кричали, чтобы привлечь внимание конюхов или кого-нибудь еще, кто мог бы помешать бегству Роджера. Слыша их крики, он понимал, что если немедленно не уберется со двора, то его схватят через несколько минут. Его единственная надежда состояла в том, чтобы справиться с человеком, бежавшим к нему, и выбраться на улицу.

Неожиданное прибытие графа Люсьена лишило Роджера шанса прихватить свои сбережения, а крики не давали ему возможности оседлать лошадь. Вместо того чтобы скакать с полным кошельком, опередив преследователей на несколько часов, ему предстояло спасаться бегом от следующей за ним по пятам погони. А он еще даже не покинул двор! Если ему не удастся быстро разделаться с человеком, который был уже почти рядом, кучер закроет ворота, и он окажется в ловушке:

Эти мысли бешено проносились в голове Роджера, когда он, все еще оглушенный падением, поднялся на ноги и повернулся к фигуре, мчавшейся к нему из темноты. Прислонившись к стене и с трудом переводя дыхание, Роджер приготовился к защите.

Внезапно, когда его глаза привыкли к темноте, Роджер увидел, что человек, хотя и был при шпаге, не делал попыток ее вытащить. В следующую секунду знакомый голос крикнул:

— Быстро к карете! Не задерживайтесь, иначе вас схватят!

С чувством изумления и благодарности Роджер узнал своего друга, виконта де ла Тур д'Овернь.

С радостным криком он рванулся к воротам, но, не пройдя и трех шагов, вспомнил, что оставил свою собственную шпагу в углу у двери. Прекрасный толедский клинок сопровождал его через все удачи и невзгоды с первого дня прибытия во Францию более четырех лет назад, а прошедшим вечером отлично ему послужил. Ради выигрыша нескольких минут Роджер не мог бросить его.

В конюшнях появился свет факелов. Сверху все еще доносились крики. В сотне шагов от Роджера слышались ответные возгласы конюхов, выбежавших во двор. Не обращая внимания ни на них, ни на отчаянные призывы виконта поторопиться, он подбежал к двери, бросил позолоченную рапиру графа Люсьена и схватил свою простую, но смертоносную шпагу.

Когда Роджер сбежал со ступенек, группа конюхов находилась всего в пятидесяти шагах от него, но де ла Тур д'Овернь обнажил шпагу и был готов прийти ему на помощь. Секундой позже двое друзей бежали к карете.

— Благодарю вас! — на бегу пропыхтел Роджер. — Какое счастье, что вам пришло в голову привести карету и ждать здесь на случай, если я окажусь в отчаянном положении.

Виконт рассмеялся:

— Не могу принять вашу благодарность, mon ami. Я думал, что вы уже на пути в Англию. Пять минут назад я услышал наверху ваш голос и голос месье де Рошамбо, понял, что вы ссоритесь, и задержался, чтобы узнать причину.

Когда они добежали до кареты, Роджер увидел, что это всего лишь наемный экипаж, запряженный одной лошадью, но размышлять не было времени: вопящая толпа конюхов находилась в нескольких десятках шагов, а кучер был готов к немедленному отъезду.

У задней стороны кареты они разделились, помчались к дверцам с обеих сторон, открыли их и вскочили в темный салон. Кучер щелкнул кнутом, лошадь рванулась вперед, и карета покатилась по улице.

Роджер споткнулся, упал на колени и ударился головой о что-то твердое, хотя и податливое. Протянув руку, чтобы ухватиться за что-нибудь, он коснулся складок дорогого шелка. Послышался испуганный возглас, но Роджер, прежде чем услышать его, узнал аромат, более сильный, чем заплесневелый запах старой кареты. В темноте салона сидела Атенаис.

Виконт, знавший о ее присутствии, сел рядом с ней. Роджер, поднявшись с колен, опустился на противоположное сиденье. Фонарь у ворот на момент осветил улыбающиеся лица виконта и Атенаис.

— Что… что все это значит? — запинаясь от волнения, произнес Роджер.

В темноте послышался мелодичный голос виконта:

— Мы бежим. Это решение было принято под влиянием момента, но я уверен, что мы о нем не пожалеем.

Вслед за этим прозвучало нежное сопрано Атенаис:

— Я скорее умру, чем пожалею об этом! Вашему вдохновению и преданности, месье, я обязана спасением от монастыря. — Она склонилась вперед и положила руку на колено Роджера. — А у тебя, мой дорогой младший сын мельника, мы оба в неоплатном долгу за то, что ты убил дракона.

Пока карета ехала по улице, оставив позади слуг месье де Рошамбо, Роджер пытался привести в порядок свои мысли. Он не сомневался, что она поступила правильно, согласившись на предложение виконта бежать.

— Вы приняли превосходное решение, — сказал Роджер. — Для вас обоих это означает то, что было возможным несколько месяцев назад, когда никто из нас еще не думал о де Келюсе. Но что привело вас к нему?

— Тут мы снова у вас в долгу, — ответил виконт. — Решение родилось в результате нашего с вами разговора, когда мы возвращались с места дуэли. Вы сказали мне, что Атенаис была бы рада выйти за меня замуж, не скрывая при этом ваших с ней отношений. После того как мы расстались, я задумался о нашем положении, и мне внезапно пришла в голову мысль спасти ее от гнева отца.

— Вы ничем мне не обязаны, — возразил Роджер. — Это дерзкое решение целиком принадлежит вам. Для него требовалось немалое мужество, учитывая, что у вас не было времени на подготовку и что маркиз наверняка будет вас преследовать.

— Сомневаюсь, — промолвила Атенаис. — Гениальность замысла месье виконта в том, что он здорово замутил воду. Увезя меня, он создал мне защиту от скандала, который разразился бы из-за вас. Так как виконт сопровождал вас к месту дуэли, прежде чем бежать со мной, все будут думать, что вы вдвоем с ним замыслили этот план и убили де Келюса из дружбы к нему, а не из любви ко мне. Мой отец далеко не глуп. Он не позволит своему гневу лишить его возможности спасти фамильную честь.

Роджер чувствовал, что ее доводы логичны. Если бы отец поймал Атенаис и заточил ее в монастырь, это явилось бы признанием того, что слухи, распространяемые о дуэли слугами де Келюса, правдивы, в то время как бегство с таким знатным дворянином, как де ла Тур д'Овернь, придавало истории романтический ореол и спасало репутацию девушки.

— Пожалуй, вы правы, — подумав, сказал он, — но, так как в этом случае месье виконт оказывается соучастником убийства де Келюса, вам нужно как можно скорее добраться до Бретани. Наш достойный кучер смог вывезти нас с улицы Сент-Оноре, но вы должны без отлагательств пересесть в более быстрый экипаж.

— Все уже устроено, — отозвался виконт. — Вернувшись к себе, я дал Жаку указания относительно нашего путешествия. Сейчас мы едем на встречу с ним у красной мельницы на Монмартре. Когда я отправился к особняку Рошамбо, Жак упаковывал мои вещи и должен был нанять почтовую карету с шестью лошадьми.

— А почему он ждет вас на Монмартре? — спросил Роджер. — Это на севере Парижа, а дорога в Бретань идет на запад.

Де ла Тур д'Овернь улыбнулся в темноте:

— Я обещал нашему кучеру хорошее вознаграждение, если он будет беспрекословно повиноваться, но это не помешает ему все рассказать, когда его начнет допрашивать полиция. Если кучер будет думать, что мы поехали по Амьенской дороге, это может сбить их со следа хотя бы на несколько часов, а нам придется сделать не такой уж большой круг.

— Придумано ловко, — согласился Роджер. — Но объясните, как вам удалось забрать Атенаис без всякого шума? Мадам Мари-Анже должна была поднять крик на весь дом.

— Бедная Мари-Анже, — засмеялась Атенаис. — Мы оставили ее запертой в уборной.

— Все было на удивление просто, — добавил виконт. — Когда я добрался до особняка Рошамбо, было почти половина двенадцатого, но я потребовал сообщить Атенаис, что у меня для нее спешные новости, и, к счастью, она еще не легла. Атенаис приняла меня вместе с мадам Вело, и я, как вы просили, сообщил ей обо всем происшедшем без утайки.

— Конечно, с моей стороны жестоко смеяться, — снова заговорила Атенаис, — но, когда вспоминаешь, как все произошло, это кажется очень забавным. Как только Мари-Анже узнала, что у нас с тобой почти год был тайный роман под самым ее носом, она свалилась в обморок — не знаю, от потрясения или от страха перед моим отцом. Это дало месье виконту шанс умолять меня спасти себя и сделать его счастливым.

— А когда мадемуазель согласилась довериться мне, я отнес ее дуэнью в уборную и запер ее там, — продолжал де ла Тур д'Овернь. — Десять минут, пока Атенаис собирала свои драгоценности и вещи, были весьма тревожны, но все прошло благополучно. Я также опасался, что, увидев ее выходящей из дому вдвоем со мной, слуги помчатся сообщать месье маркизу о столь необычном явлении и он прикажет задержать нас, прежде чем мы доберемся до кареты. Но мы не встретили ни души — вестибюль был пуст, и нам удалось выйти незаметно.

— Я, сам того не зная, расчистил вам путь, — улыбнулся Роджер. — Все слуги собрались в моем рабочем кабинете, пытаясь взломать дверь между ним и кабинетом месье маркиза.

— Но что заставило вас вернуться в особняк Рошамбо? Я думал, вы уже на пути в Гавр или в Кале.

Роджер испытывал угрызения совести, обманывая своих друзей, но они ничего не знали о запутанных международных делах, и он сомневался, что сможет их убедить, будто его предательство в отношении месье де Рошамбо оправдано желанием предотвратить войну.

— Я вернулся, чтобы забрать мои деньги и кое-какие вещи, — ответил Роджер. — Но, увы, мне это не удалось. К счастью, отправляясь в Медонский лес, я на всякий случай положил в карман десять луидоров. По возвращении мне пришлось присутствовать на совещании, которое проводил месье маркиз, и, если бы я ушел до его окончания, это вызвало бы ненужные вопросы. Совещание закончилось около полуночи, и только я собрался ускользнуть, как появился граф Люсьен. Он все рассказал отцу, что и вызвало шум, который вы слышали.

Карета замедлила скорость, взбираясь на крутой холм Монмартра, и Роджер поведал о том, к чему привело появление графа Люсьена. Едва он успел закончить, как они поднялись на холм и свернули в сторону Клиши. Проехав четверть мили, карета остановилась возле большой мельницы. За окошком появился человек, который открыл дверцу. Это был Жак, который доложил, что почтовая карета готова к отъезду.

Они вышли, и, пока Роджер провожал Атенаис к почтовой карете, виконт щедро расплатился с кучером наемного экипажа. После этого двое друзей отошли в сторону, чтобы их не слышали слуги.

— Каким маршрутом вы направитесь? — спросил де ла Тур д'Овернь.

— В Дьепп, так как это ближайший от Парижа порт, — ответил Роджер.

— Все равно до него сотня миль, и вам придется скакать всю ночь, чтобы опередить курьеров, которых отправят во все порты с описанием вашей внешности. Рана графа Люсьена, оказавшись не настолько серьезной, чтобы задержать его в Медоне, лишила нас преимущества во времени, на которое мы рассчитывали. Должно быть, он и его отец сейчас в министерстве полиции, и, если месье де Крон окажется на месте, приказы о нашем аресте появятся в течение часа.

— Знаю, — мрачно согласился Роджер. — А мне еще нужно найти лошадь хотя бы для первого этапа моего путешествия.

— Жак привел две мои лошади вместе со своей. Лучшую из них я использовал для поездки в Медон и обратно, так что она сейчас мало на что способна, но вы можете взять другую.

— С благодарностью воспользуюсь вашим предложением.

— Вам придется скакать двадцать четыре часа, делая только краткие остановки для смены лошадей. Думаете, вы сможете продержаться в седле так долго после того, что вам уже пришлось пережить?

— Это беспокоит меня больше всего, — признался Роджер. — Если бы я мог перед выездом отдохнуть несколько часов, то справился бы достаточно легко, но, к сожалению, это невозможно.

Де ла Тур д'Овернь задумался.

— А почему бы вам не отправиться с нами в Бретань? — предложил он. — Там бы вы могли скрыться на некоторое время. Мои люди никогда вас не выдадут, а через неделю я смогу найти надежного капитана, который доставит вас в Англию.

Роджер испытывал сильное искушение согласиться но необходимость добраться до Лондона к 3-му или, в крайнем случае, к 4 сентября и дополнительная опасность, которую навлекло бы на друзей его присутствие, убедили его, что он должен полагаться только на себя.

— С вашей стороны это в высшей степени великодушно, — сказал Роджер, — но нам лучше разойтись. Основная погоня будет за мной. Если люди месье де Крона выяснят, что я поехал в Нормандию, они едва ли станут беспокоиться из-за вас. Но если они узнают, что я в одной карете с вами, нам всем несдобровать. Поймав нас, они отправят в Париж и нас двоих, и Атенаис.

— В этом есть смысл, — кивнул виконт. — Все же я опасаюсь, что вы можете свалиться с лошади от усталости, не доехав до Дьеппа. Хотя подождите! Я попрошу кучера довезти нас до Манта. Это посредине между вашим и нашим маршрутами. Таким образом, мы не оставим следов на дорогах, которыми должны воспользоваться, по мнению наших преследователей. В Манте мы разделимся, но до него добрых тридцать миль, и вы сможете отдохнуть в карете. Это даст вам шанс добраться до Дьеппа, не свалившись в обморок.

Роджер почти не колебался. Если бы он упал с лошади и застрял на дороге, курьеры месье де Крона наверняка обогнали бы его. Шансы переплыть Ла-Манш уменьшились бы во много раз, так как к тому времени, когда он добрался бы до порта, каждый капитан располагал бы описанием его внешности.

— Да, — согласился Роджер, — это не только даст мне несколько часов для отдыха, но и уменьшит расстояние, которое я должен проехать верхом, до семидесяти пяти миль. С удовольствием поеду с вами до Манта.

Когда она направились к почтовой карете, Роджер бросил последний взгляд на Париж. Несмотря на поздний час, во многих мансардных окнах еще горел свет, и полный контрастов город не производил впечатления спящего. Под мириадами крыш сотни аристократов и тысячи состоятельных буржуа, облаченные в шелка и атлас, с напудренными волосами, мушками и моноклями, пускали деньги на ветер за бесчисленными игорными столами или сидели за роскошным ужином со своими любовницами, в то время как в пять раз большее количество слуг подражали своим хозяевам, одновременно завидуя им и ненавидя их, а в пятьдесят раз большее число других людей, усталых, нищих и голодных, вкушали жалкий отдых, который позволяла им полная горя и нужды жизнь.

Луна, появившись из-за облаков, серебрила тесные, неровные ряды крыш, оставляя в густой тени открытые пространства. Скользя взглядом по излучине реки, Роджер увидел остров Сите, обширный четырехугольник дворца, а за ним темное пятно садов Тюильри. Деревья сбросят листву всего несколько раз, и там будет установлена Мадам Гильотина, чтобы делать свою кровавую работу, карая виновных и невинных со слепым бесстрастием.

Если бы Джорджина была рядом, ее причудливый дар мог позволить ей разглядеть зловещую тень гильотины, но сейчас Роджера интересовало, увидит ли он когда-нибудь Париж свободным человеком или будет привезен сюда через несколько дней закованным в кандалы узником, чтобы встретить позорную смерть на виселице.

— Скорее! У нас мало времени! — окликнул его месье де ла Тур д'Овернь, и Роджер, подбежав к почтовой карете, влез внутрь. Жак уже сидел верхом, держа поводья двух лошадей. Когда Роджер захлопнул дверцу, кучер щелкнул кнутом, и карета тронулась.

Проезжая мимо ферм и ветряных мельниц, разбросанных на холмах Клиши, путешественники говорили друг с другом, но, добравшись до деревни Аньер, погрузились в молчание. Все трое ощущали реакцию на недавние часы тревоги и напряжения; дорога была широкой и ровной, а карета упруго и ритмично покачивалась, оказывая усыпляющее действие на усталых пассажиров, и, еще не доехав до южной излучины Сены к востоку от Сен-Жермена, они крепко заснули.

Проснувшись через два часа, путешественники находились во дворе гостиницы «Большой олень» в Манте. Такие почтовые станции работали круглосуточно, и ночные конюхи уже выбежали, чтобы сменить лошадей. Спустя несколько минут дверь гостиницы открыл заспанный слуга в наброшенной на плечи куртке и с фонарем в руке. Он пригласил их войти и выпить по стакану вина, пока конюхи будут возиться с каретой.

Де ла Тур д'Овернь вынул часы и посмотрел на них.

— Сейчас всего половина четвертого — мы вполне успеваем, а я, признаюсь, чертовски проголодался. Думаю, мы можем потратить двадцать минут на то, чтобы перекусить. Что вы на это скажете?

Атенаис улыбнулась и оперлась на его руку:

— Говорят, что первый долг жены — заботиться о земных благах ее супруга, поэтому заказывайте что хотите, а я тоже что-нибудь съем, чтобы не оставить вас в одиночестве.

— Я съем все, что нам подадут, — поддержал ее Роджер. — Теперь я тоже ощущаю, что пропустил ужин.

Слуга провел их в гостиную и подал холодный окорок, хлеб, масло, сыр и две бутылки «Короны». Хотя ночь была не холодной, путешественники ели и пили, сидя у камина. Они сознавали, что медлить нельзя и что Роджеру вскоре придется расстаться со своими спутниками, но тем не менее не находили тем для разговора.

Поев и выпив стакан вина, виконт обратился к Атенаис:

— Я должен сделать кое-какие дополнительные приготовления к нашему путешествию, мадемуазель, поэтому прошу меня извинить. Я вернусь минут через десять.

Роджер понял, что де ла Тур д'Овернь воспользовался голодом как предлогом, чтобы привести их в гостиницу с великодушным намерением дать его спутникам возможность попрощаться наедине.

Когда дверь за виконтом закрылась, двое влюбленных инстинктивно рванулись друг к другу, но одновременно сдержались, и Роджер покачал головой.

Атенаис, думая о том же, печально улыбнулась:

— Мои губы больше не принадлежат тебе, но ты всегда будешь владеть частью моего сердца.

— А ты — моего, моя прекрасная принцесса, — ответил Роджер. — Хотя я жалею, что мне не хватает смелости умолять тебя забыть обо мне, ибо твой жених заслуживает, чтобы ты сделала его счастливым.

— И я сделаю это, можешь не бояться. Пойдя наперекор традиции и заведя возлюбленного до брака, я намерена придерживаться эксцентричного образа действий и оставаться верной мужу.

— Это разумное решение, — вздохнув, согласился Роджер. — Не будь виконт таким прекрасным человеком, я бы сходил с ума от ревности, но честность вынуждает меня признать, что он более достоин тебя, чем я.

— Не говори так, милый младший сын мельника. Ни один рыцарь во Франции и Англии не мог бы быть более галантным и преданным по отношению к своей даме, нежели ты.

Роджер улыбнулся:

— Все это хорошо для старинных романов, но, когда дело доходит до брака, требуются более солидные качества. Виконт тоже дрался ради тебя — просто мне больше повезло. Он любит тебя так же преданно, как и я, и обладает качествами, которые у меня отсутствуют. Я часто лгу, чтобы достичь своей цели, а виконт никогда так не поступит. Я по натуре авантюрист и, хотя в отношении тебя испытывал сильное искушение, едва ли когда-нибудь женюсь, в то время как он являет собой образец настоящего мужчины, который предназначен для того, чтобы стать любящим мужем и отцом.

Эти слова дорого обошлись Роджеру, но он хотел убедить Атенаис, что она немногое теряет, расставаясь с ним, и таким образом быстрее склонить ее сердце к будущему супругу.

Роджер был обескуражен, когда Атенаис с упреком воскликнула:

— О Роже, Роже! Тебе незачем превозносить качества виконта и принижать свои. Разве я не говорила тебе, что буду ему хорошей женой и что этот брак имеет и для него, и для меня лучшие перспективы, чем любой другой, который могли бы устроить для нас наши родители. Но женщины любят мужчин не за их достоинства. Если что-нибудь могло заставить меня полюбить виконта, так это его великодушие, с которым он оставил нас наедине, чтобы ты снова мог заключить меня в свои объятия. А ты теряешь драгоценные минуты, болтая глупости!

Глаза Атенаис наполнились слезами, и Роджер, забыв обо всех благих намерениях, прижал ее к своей груди. Несколько секунд они сжимали друг друга в объятиях, потом Атенаис сняла со среднего пальца кольцо с крупным сапфиром и надела его на левый мизинец Роджера.

— Возьми его, — промолвила она с печальной улыбкой. — Оно не понадобится тебе, чтобы помнить обо мне, но ты можешь им воспользоваться в случае нужды. Это кольцо подарил мне де Келюс в день помолвки, так что я все равно не стану его носить. А мне будет приятно думать, что его подарок помог тебе в трудную минуту.

Когда Роджер поблагодарил Атенаис, она подошла к столу и налила два стакана вина. Дав один Роджеру, девушка подняла другой и сказала:

— За наши воспоминания и нашу будущую дружбу.

Роджер повторил ее слова, и они выпили вино.

Атенаис и Роджер еще держали в руках пустые стаканы, когда де ла Тур д'Овернь вернулся в комнату.

Девушка отвернулась, скрывая заплаканные глаза, но он сделал вид, что ничего не заметил, и с улыбкой обратился к Роджеру:

— Я выбрал и осмотрел самую лучшую из свежих лошадей в конюшне — она уже оседлана и ждет вас снаружи. То, чем мы друг другу обязаны, нельзя выразить словами, поэтому не будем даже пытаться. Лучше пожелаем друг другу счастливого пути и возобновления нашей дружбы. Быть может, пройдет не так много времени до нашей новой встречи. Давайте выпьем за это.

— Вы выразили мои мысли лучше, чем я мог бы это сделать, — улыбнулся в ответ Роджер. Наполнив свой стакан, он выпил вместе с виконтом. Потом все трое вышли в ночную темноту.

— Вам лучше ехать в Жизор, а оттуда в Гурне, — посоветовал во дворе виконт.

— А какой дорогой поедете вы? — спросил Роджер. — Я бы хотел это знать, когда буду думать о вас.

— Мы поедем в Эвре и должны добраться туда к шести. Там я надеюсь отыскать священника, который обвенчает нас.

— Да пребудут с вами мои молитвы за ваше счастье.

— А с вами — мои молитвы за вашу удачу.

Атенаис уже сидела в карете. Когда виконт опустился рядом с ней, она протянула Роджеру свою точеную руку. Склонившись к ней, он поцеловал кончики ее пальцев, потом бросил последний взгляд на прекрасное лицо, которое очаровало его четыре года назад, когда Атенаис была еще ребенком. Роджер вновь видел его гордым, сердитым, печальным, обезображенным болезнью и, наконец, прекраснейшим лицом любимой женщины. Голубые глаза все еще были полны слез, но теперь они нежно улыбались ему. Он отпустил руку девушки и закрыл дверцу.

Прежде чем карета выехала со двора, Роджер сел на лошадь, которую придерживал конюх. Минутой позже шестерка лошадей уже мчала его возлюбленную и его друга на северо-запад. Повернув лошадь на северо-восток, Роджер поскакал галопом, спасая свою жизнь и надеясь добраться до Англии с письмом, которое могло предотвратить войну.