Роджеру было не по себе. Му-Му казалась ему доброй девушкой, и он очень ее жалел. Меньше всего ему хотелось выказывать ей пренебрежение и навлекать гнев мадам, но он не чувствовал никакого желания заниматься с ней любовью. В ином окружении и не будучи так сильно накрашенной, она могла бы показаться симпатичной, но при близком рассмотрении ее светлые волосы выглядели жесткими и посекшимися, к тому же имели мышиный цвет у корней, где их еще не касалась краска. Руки были хотя и маленькими, но грубыми и с обломанными ногтями. Запах чеснока изо рта вызывал все более неприятное ощущение каждый раз, когда она склонялась к нему. Под глазами чернели тени, а щеки имели дряблый нездоровый вид. Благодаря приятным манерам, мягкому голосу и молодости, Му-Му не вызывала у Роджера отвращения, но по сравнению с Джорджиной выглядела как водяная курочка рядом с лебедем.

Роджер жалел, что не сослался на усталость и не пожелал вернуться в гостиницу, пока с ними был де Рубек, теперь же шевалье ушел с Фи-Фи и мог отсутствовать целый час, а у Роджера не хватало духу уйти одному. Стараясь отдалить неприятное решение, он сказал:

— Прежде чем уйти, надо допить вино.

Му-Му пожала плечами и наполнила его бокал:

— Как хочешь. Признаться, вино не слишком хорошее и от него может закружиться голова, так что я больше пить не буду. — Помолчав, она добавила: — Знаешь ли, Роже, ты бы все же решил, будешь ли ужинать, чтобы я сделала заказ.

На языке у Роджера вертелся ответ «да», так как ужин позволил бы ему выиграть время, но он сообразил, что пища окажется непосильным бременем для его кошелька. Коль скоро коробка конфет стоила пять франков, то ужин мог бы обойтись ему в пару луидоров.

— Нет, — ответил Роджер. — Спасибо, я не голоден. Предпочел бы подняться к вам в комнату.

Сделав выбор, он почувствовал себя лучше и решил в полной мере насладиться вином, которое хотя и было излишне сладким и некрепким, не казалось ему невкусным. Но едва Роджер поставил на стол бокал, девушка поднялась, и он инстинктивно встал вместе с ней.

Обойдя стороной танцующих, они вышли в коридор, и Му-Му повела Роджера наверх. Салон не отличался изысканностью, но жилая часть дома выглядела и вовсе скверно. Лестница на третий этаж не была покрыта ковром, и каждый последующий из трех пролетов был более узким и шатким, чем предыдущий. При свете, пробивавшемся из-под дверей, Роджер видел, что туфли девушки поношенные и стоптанные, а внизу стенных панелей чернеют крысиные норы.

Наконец они остановились на темной и узкой площадке. Пока Роджер переводил дыхание, Му-Му открыла дверь, нашла трутницу, зажгла две свечи и бросила через плечо:

— Входи, cheri.

Войдя, Роджер увидел чердачную комнату, где царили грязь и беспорядок. Свечи стояли на маленьком туалетном столике у низкого окна; отблески пламени падали на баночки с румянами, заячьи лапки и грязные платки. Простыни на диване были смяты, а в углу стоял наполненный до половины ночной горшок. Комната казалась большей, чем была в действительности, благодаря зеркалу во всю стену, но спертый воздух вкупе с прочими «достоинствами» делали ее полной противоположностью месту, где хотелось бы заниматься любовью.

— Прости, что здесь так неопрятно, — сказала Му-Му, заметив отвращение на лице Роджера. — Мне приходится делить комнату с другой женщиной, а она настоящая шлюха, но я вскоре заставлю тебя обо всем забыть.

Она расстегнула единственный крючок на корсаже, и полосатое бело-голубое платье скользнуло на пол, оставив ее полностью обнаженной.

На бедре Му-Му красовался синяк, а на животе багровел шрам. Она протянула к Роджеру руки, но теперь он твердо знал, что не сможет пройти через это. Все в нем кипело от отвращения при одной мысли о прикосновении к ней.

Быстро отвернувшись, Роджер вытащил кошелек, извлек из него гинею, бросил ее на кровать, открыл дверь и выбежал из комнаты.

Он едва успел добежать до лестницы, как Му-Му выскочила на площадку следом за ним.

— Вернись! — закричала она. — Чего ты боишься? Как ты смеешь так со мной обращаться? Се n'est pas gentil!

Так как Роджер не обернулся, девушка пронзительно завизжала:

— A moi! A moi! В доме шпион! Задержите его! Заприте дверь!

Роджер бросился вниз по шатким ступенькам, словно за ним гнались все дьяволы ада. К тому времени, когда он достиг следующей площадки, повсюду стали открываться двери, высовывали головы желающие узнать, что происходит. Крики My-My, перемежаемые грязной руганью, всполошили весь дом. Двери салона распахнулись, и оттуда вышла Вдова Скарон в сопровождении нескольких девиц и клиентов.

Роджер попытался проскочить мимо нее, но она ухватила его за руку и с удивительной для женщины силой потащила к себе, крича в ухо ругательства.

— Пустите, черт бы вас побрал! — завопил Роджер. С трудом вырвавшись, он бросился к последнему пролету.

— Задиг! — закричала мадам. — En garde! He позволяй ему уйти, пока он не заплатит! Луидор, не меньше! Слышишь?

Роджер увидел огромного негра, стоящего в холле. У него мелькнула мысль выхватить шпагу и пробить себе путь на улицу, но он быстро понял, что в столь ограниченном пространстве ему не удастся ею воспользоваться. Задиг слегка пригнулся, держа наготове дубинку, и Роджер осознал, что если он не хочет, чтобы ему размозжили голову, то придется заплатить. Снова вытащив кошелек, он отсчитал восемь крон и сунул их в руку негру.

— Одну для меня, месье, — потребовал Задиг, ухмыляясь во весь рот.

Роджер поспешно уплатил дань, и негр отпер дверь.

На улице Роджер с неописуемым облегчением вдохнул свежий воздух, но он, как оказалось, еще не испытал всех «прелестей» своего похода по злачным местам. Му-Му, которую он считал более порядочной и добросердечной, чем ее компаньонки, поджидала его у чердачного окна. Как только Роджер появился на улице, она со злорадным хохотом вылила ему на голову содержимое ночного горшка.

Основной поток пролился в паре футов от Роджера, забрызгав его, однако, с головы до ног. В довершение всех бед, пробежав сотню ярдов до ближайшего поворота, он запнулся о шпагу, не удержался на ногах и полетел прямиком в канаву.

Поднявшись с громким проклятием, Роджер двинулся дальше, замедлив шаг, но ночные злоключения на этом не кончились. Миновав две короткие улицы, которые, как полагал Роджер, должны были привести его к арсеналу, он обнаружил, что безнадежно заблудился и не имеет ни малейшего представления, как вернуться в «Три лилии».

В те времена городские власти еще не брали на себя ответственность за освещение улиц и уборку мусора. Единственными источниками света служили тусклые фонари у перекрестков или над портиками богатых домов, причем последние, как правило, гасли, когда обитатели упомянутых домов ложились спать. Длинные каньоны полной темноты разделяли маленькие лужицы желтого света, так что ночному прохожему приходилось едва ли не ощупью пробираться от одной из них к другой по лишенным тротуаров улицам, зачастую настолько узким, что по ним с трудом проезжал экипаж, и захламленным мусором, который выбрасывали из домов в канавы.

Не многие честные горожане рисковали выходить по ночам без крайней нужды, и Роджер понимал, что мог встретить только пьяниц или воров, спрашивать у которых дорогу весьма рискованно.

Прохладный ночной воздух сперва освежил его после духоты борделя, но вскоре он почувствовал себя странно и понял, что слегка опьянел, выпив почти целую бутылку скверного шампанского.

Хотя Роджер вышел из гостиницы с де Рубеком уже затемно, он решил, что если доберется до набережной, то сможет найти обратную дорогу. Спустившись к морю, Роджер свернул, как ему казалось, в нужном направлении, но вскоре услышал звуки скрипок и обнаружил, что снова оказался возле дома Вдовы Скарон. Обойдя его стороной, он продолжал придерживаться прежнего направления, однако посещение игорного дома месье Трико перед походом в бордель дезориентировало его, поэтому он двигался не к гостинице, а от нее.

Причалы и набережные Гавра были столь длинными и многочисленными, что Роджеру понадобилось минут двадцать, прежде чем он начал подозревать, что идет не туда. Тут и там он слышал шаги, видел темные силуэты, на мгновение возникающие из тени, но никто не пытался на него напасть, так как в темноте длинная шпага придавала ему весьма воинственный облик. Поняв, что самостоятельно ему дороги не найти, Роджер нарочито грубым голосом окликнул нескольких матросов, с опозданием возвращавшихся на корабль. К счастью, они были хотя и навеселе, но в дружелюбном настроении и охотно объяснили, как ему добраться до гавани Вобан.

Луна, поднявшаяся над мачтами судов, позволила Роджеру счастливо избежать рытвин и куч зловонного мусора, которыми изобиловали набережные. Наконец протрезвевший, но усталый и все еще кипящий гневом после ночных злоключений, Роджер увидел вывеску «Трех лилий». Он остановился у двери и, услышав шаги, понял, что кто-то идет следом за ним. В приближающейся долговязой фигуре Роджер с новым приливом гнева узнал де Рубека — виновника всех его неприятностей.

Вскоре шевалье также заметил Роджера, и его слова не оставили сомнений в том, что он пребывает в столь же дурном расположении духа.

— Так это вы, мой петушок без шпор, — ядовито заметил де Рубек. — А я-то думал, что за отсутствием матушки, которая укладывает вас в кроватку, вы решили провести ночь в монастыре.

— Что, черт возьми, вы имеете в виду? — осведомился Роджер, густо покраснев, так как прекрасно понимал, к чему клонит шевалье.

— Вы отлично знаете, что, — ответил де Рубек. — Хорошо же вы отплатили за мое участие! Оскорбили бедную девушку и подняли шум в приличном доме, где я вас представил как своего друга. Да вы меня публично опозорили!

— Если вы считаете шлюх и воров публикой, достойной внимания, то мне вас жаль, — огрызнулся Роджер.

— У вас хватает наглости сомневаться в тех, с кем я поддерживаю компанию?

— Да, если это потаскухи и развратники. Стоит ли винить меня, если я, будучи не в состоянии выносить общество подобного сброда, предпочел покинуть его? — Роджер говорил мешая французские и английские слова, но гнев делал его речь достаточно понятной.

— Это ваше право, мой маленький монашек, — последовал быстрый ответ. — Но ни один дворянин не станет отнимать у девушки время и заставлять друга платить за блюдо, которое он оставил нетронутым.

— Я не делал ничего подобного. Я дал девушке гинею, прежде чем вышел из ее комнаты, а эта старая сука мадам заставила меня выложить еще целый луидор, прежде чем выпустила меня из дома.

— Трудно в это поверить, так как меня, старого клиента, заставили уплатить за вас.

— Вы называете меня лжецом?

— А что, если так? Вы всего лишь синица, наряженная в павлиньи перья, у которой кишка тонка лечь с женщиной, не то что сражаться с мужчиной.

— Я не потерплю, чтобы меня называли лжецом! — рассвирепел Роджер. — Говорю вам, что я уплатил этой проститутке.

— А я говорю, что платить пришлось мне.

— И зачем, позвольте спросить? Вас это не касалось.

— Теперь вы называете меня лжецом! — в бешенстве крикнул шевалье. — Если вы носите шпагу не только как игрушку, я заставлю вас ею воспользоваться!

— Это не игрушка, — вне себя от гнева отозвался Роджер.

— Тогда приносите извинения или вытаскивайте ее, вы, невоспитанное отродье!

Де Рубек положил руку на эфес своей шпаги, и у Роджера внезапно пропало желание продолжать ссору. Он не сомневался, что шевалье, подобно ему, вышел из борделя слегка пьяным и что его мозг разогрет парами скверного вина. Одно дело отстаивать свою точку зрения в горячем споре, тем более чувствуя себя правым, но совсем другое — рисковать, чтобы тебя проткнули шпагой. Де Рубек был на голову выше его и наверняка опытный фехтовальщик, поэтому, хотя Роджеру была ненавистна мысль о полном отступлении, он был достаточно напуган и попытался отложить поединок.

— Стойте! — воскликнул он. — Мы не можем драться подобным образом. Если один из нас получит смертельную рану, другого арестуют за убийство. Раз уж дуэль неизбежна, мы должны, по крайней мере, устроить ее как подобает джентльменам: утром и с секундантами в качестве свидетелей.

— Кто говорит о дуэли? — фыркнул де Рубек. — Я не собираюсь делать из себя посмешище для всего Гавра, вызывая такого щенка. Что до убийства, выбросьте это из головы. Я намерен всего лишь отрезать вам уши и послать их My-My в качестве бальзама для ее оскорбленной гордости. Вытаскивайте шпагу или я отрежу их немедленно!

Роджер пришел в ужас, понимая, что шевалье, должно быть, пьян куда сильнее, чем ему казалось вначале. Уличные ссоры, во время которых пьяные повесы, возвращаясь домой по ночам, набрасывались друг на друга со шпагами, тогда были обычным делом во всех больших городах, но повод, по которому де Рубек считал себя оскорбленным, был абсолютно нелеп, а его намерение отправить Му-Му уши недавнего визитера казалось совершенно фантастичным.

— Стойте! — снова крикнул Роджер. — Вы не можете всерьез говорить такое. Очевидно, вы пьяны, если строите из себя рыцаря шлюхи.

— Я пьян?! — взревел де Рубек. — Сейчас вы увидите, пьян я или нет! Я отрежу вам уши только для того, чтобы научить хорошим манерам! — Он подался вперед, извлекая клинок из ножен.

Роджер испугался по-настоящему. Будоражащие кровь схватки с рапирами в фехтовальном зале — это одно дело, а серьезный поединок — совсем другое. Но выхода не было. Отскочив назад, он выхватил шпагу и приготовился к защите.

Клинки с лязгом скрестились и замелькали, поблескивая в лунном свете. Сначала Роджер думал, что непривычная длина оружия обернется против него, но быстро понял, что длина шпаги лишает де Рубека преимуществ высокого роста, которым наделила того природа, к тому же толедская сталь оказалась более легка и упруга, чем он мог надеяться.

Будь то дуэль по всем правилам, соперники некоторое время осторожно прощупывали бы друг друга, прежде чем бросаться в атаку, но шевалье не желал тратить время на столь юного противника. В течение минуты он сделал три быстрых выпада, каждый раз полагаясь на большие, чем у Роджера, вес и силу руки.

Роджер знал, что если он позволит противнику и впредь придерживаться подобной тактики, то долго не выстоит. Заставляя все время обороняться, более крепкий де Рубек вскоре измотает его, лишив способности давать отпор.

Теперь Роджер полностью протрезвел и дрался расчетливо. К собственному удивлению, он обнаружил, что сможет продержаться какой-то отрезок времени, но должен постараться положить схватке конец, прежде чем почувствует первые признаки усталости.

Проблема заключалась в том, как это сделать. Они дважды описали полный круг. Роджер два раза поворачивался, добиваясь, чтобы луна светила ему в спину, но в глаза шевалье. Он почти так же боялся убить своего противника, понимая, что может за этим последовать, как боялся быть убитым, поэтому использовал прием, которому обучил его старый учитель фехтования в Шерборне.

Внезапно прыгнув вперед, Роджер сделал прямой выпад поверх шпаги де Рубека, так что рукоятки со звоном столкнулись, потом резко повернул руку. Шевалье закричал от боли и выронил шпагу — у него было растянуто запястье.

Шпага кувыркнулась в воздухе и лязгнула о булыжник мостовой футах в двадцати. Противник мог быстро подобрать оружие и возобновить схватку, поэтому Роджер бросился к шпаге де Рубека и наступил на нее. Видя, что шевалье не трогается с места, он подобрал шпагу и медленно вернулся назад.

Де Рубека поражение ошеломило, и, когда он заговорил, в его голосе уже не слышалось и признаков пьяной запальчивости.

— Месье Брук, — печально произнес он, — приношу вам извинения. Поверьте, я не имел серьезных намерений причинить вам вред, но от вина у меня слегка помутилось в голове, и глупый порыв побудил меня преподать урок молодому человеку, который, как мне показалось, был со мною груб. Вместо этого, однако, я сам получил урок.

Извинение было настолько изысканным, что Роджер не мог его не принять, да он не имел привычки подолгу таить злобу, поэтому с поклоном вернул шевалье шпагу:

— Прошу вас больше об этом не думать, месье де Рубек. Признаю, что я и сам отчасти виноват. Вы, я уверен, руководствовались самыми лучшими побуждениями, поведя меня в увеселительные места, и с вашей стороны было крайне любезно стараться развлечь иностранца. Не ваша вина, что я не мог пробудить в себе пыл в отношении малютки Му-Му, и мне следовало объяснить это раньше. Однако я уплатил не однажды, а дважды за сомнительную привилегию провести час в ее компании, даю вам слово.

— Охотно верю и надеюсь, что вы ответите мне тем же. Поверьте, я также уплатил этой молодой гарпии.

— Нисколько не сомневаюсь, поэтому возблагодарим Бога, что у нас нет более серьезного повода для сожалений о случившемся, чем потеря нескольких гиней.

Де Рубек взял Роджера за руку:

— Клянусь вам, mon ami, что даже в пьяном гневе я никогда бы не причинил вам вреда, просто рассчитывал напугать вас и обратить в бегство.

Он говорил искренне, и Роджер не мог усомниться в его словах. Он покраснел от удовольствия, когда шевалье продолжил:

— Но какую смелость и какой опыт вы проявили! Напав на робкого китайца, я обнаружил свирепого татарина и был вынужден защищаться сам. После этого мерзкого шампанского у меня во рту сухо, как от опилок, и я уже полностью протрезвел. Дабы показать, что между нами не осталось недобрых чувств, давайте разопьем бутылку отменного бургундского, прежде чем отправиться спать.

У Роджера тоже пересохло в горле, поэтому он охотно согласился, и они забарабанили рукоятями шпаг в утыканную гвоздями дверь гостиницы. Вскоре ее открыл сморщенный низенький слуга, явно недовольный тем, что его пробудили от сна в каморке под лестницей.

Де Рубек вынул из кармана пригоршню крон и продемонстрировал ее слуге.

— Принеси-ка нам поскорее бутылку бургундского из погреба, — сказал он. — Только хорошего — «Шамбертен» или «Оспис де Бон», если они у вас есть.

Слуга зажег фонарь в прихожей и через несколько минут вернулся с покрытой пылью бутылкой и бокалами. Откупорив вино и взяв деньги, он зашаркал в свою каморку.

Два недавних противника выпили за здоровье друг друга, и после великолепного бургундского оба почувствовали себя значительно лучше. Набитый кронами карман шевалье напомнил Роджеру, что, хотя последняя форма развлечения, которую предложил ему компаньон, обернулась фиаско, первая принесла удачу.

— Должно быть, вы выиграли порядочную сумму у месье Трико, — заметил он, — так как под конец ставили двойные кроны.

— Играть по низким ставкам скучное занятие, — небрежно пожал плечами де Рубек. — Впрочем, улов был недурен, и это поможет мне день-два не испытывать недостатка в вине, пока прибудут мои деньги. Жаль, что вы должны так скоро покинуть Гавр. Для меня было бы большим удовольствием развлечь вас по вашему усмотрению за счет моего выигрыша.

— Я надеюсь завтра завершить мои дела, — сказал Роджер, — но может пройти день или два, прежде чем мне удастся договориться об обратном плавании, и в таком случае я охотно воспользуюсь вашим любезным предложением.

Де Рубек кивнул:

— Пожалуйста, не думайте, что я собираюсь совать нос в ваши дела, но я хорошо знаю Гавр, и, если чувствуете, что я могу быть вам полезен, без колебаний располагайте мною.

Роджер пребывал в отличном расположении духа. Он впервые в жизни дрался на дуэли и вышел победителем, поэтому его переполняло радостное возбуждение, а так как причиной ссоры оказалось глупое недоразумение, вызванное парами скверного вина, он, вполне естественно, испытывал симпатию к недавнему противнику. Шевалье принял участие в одиноком иностранце, помог ему выгодно обменять английские деньги и выиграть небольшую сумму. Более того, теперь Роджеру казалось, что экспедиция к Вдове Скарон не свидетельствует против его нового приятеля, так как многим молодым людям это место пришлось бы по душе для вечернего досуга. В довершение всего шевалье принял свое поражение как истинный джентльмен и сейчас исполнял роль гостеприимного хозяина.

Никакие треволнения прошедших суток не заставили Роджера забыть, что единственной целью его приезда во Францию была продажа драгоценностей Джорджины, которую еще предстояло осуществить. Почему бы, пришло ему в голову, вместо того чтобы самому разыскивать золотых дел мастера, который может предложить не слишком хорошую цену, не сэкономить завтрашнее время, посоветовавшись с де Рубеком?

— Вы, случайно, не знаете в Гавре честного ювелира? — спросил Роджер.

— Разумеется, знаю, — после недолгого колебания ответил шевалье. — Даже нескольких. Вы хотите сделать покупку или что-нибудь продать?

— Я хочу избавиться от нескольких безделушек, в основном золотых, но некоторые из них с драгоценными камнями. Фактически, ради этого я и приехал во Францию.

Глаза де Рубека слегка прищурились, что не удивило Роджера, ибо подобное заявление могло внушить какие угодно мысли. Изобретательность молодого англичанина помогла тут же подобрать ложное объяснение:

— Эти драгоценности принадлежали сестре-близняшке моей матери, которая недавно скончалась. Они очень любили друг друга, и отец решил, что, случайно увидев одну из них на ком-нибудь из соседей, мать будет очень расстроена. При этом он нуждался в деньгах, но, не желая продавать драгоценности в городе, решил, что лучше всего переправить их за границу. Поскольку его вмешательства неожиданно потребовали дела службы, он не смог отплыть во Францию и поручил эту миссию мне. К несчастью, у меня мало опыта в подобных делах, так что я был бы вам чрезвычайно обязан за помощь.

Внимательно выслушав монолог Роджера на ломаном французском, де Рубек кивнул:

— С радостью это сделаю. Я знаю подходящего человека и утром отведу вас к нему.

Роджер поблагодарил любезного француза, и они стали говорить на другие темы, так как шевалье, по-видимому, тотчас же выбросил из головы мысли о драгоценностях. Вскоре оба почувствовали усталость и, допив вино, поднялись к себе.

Заглянув под половицу и убедившись, что сокровище на месте, Роджер разделся до рубашки, скользнул под жесткое одеяло и мгновенно заснул.

Проснувшись утром, он по углу, под которым падали солнечные лучи, определил, что уже около девяти часов, поэтому после спешного туалета переложил драгоценности из тайника в карманы и спустился по лестнице.

Столовая была пуста, и, к своему удивлению, Роджер обнаружил, что на завтрак в гостинице подавали только булочки, масло и конфитюр. Непривычный к столь скромному рациону, он потребовал чего-либо более существенного, и через десять минут ему принесли omelette fines herbes — абсолютно новое для него блюдо, которое тем не менее пришлось ему по вкусу.

Окончив завтрак, Роджер отправился на поиски де Рубека и нашел долговязого шевалье лениво греющимся на крыльце.

— А, вот и вы! — воскликнул де Рубек, демонстрируя скверные зубы в дружеской улыбке. — Надеюсь, хорошо спали?

— Отлично, благодарю вас, — улыбнулся в ответ Роджер. — Боюсь, что проснулся слишком поздно, а мне не терпится как можно скорее покончить с делами. Не будет ли для вас слишком большим беспокойством отвести меня к ювелиру, о котором вы говорили?

— Разумеется, нет, но я немного подумал, и мне в голову пришла одна идея. Как я понимаю, вы не настолько ограничены во времени, чтобы не уделить мне несколько минут для разговора в приемной. Там никого нет, так что нам не помешают.

— Конечно, — согласился Роджер.

Они вместе направились в приемную, и де Рубек закрыл дверь на засов. Роджер сел за один из столиков, немного удивляясь этим таинственным предосторожностям, но шевалье поспешил его успокоите.

— Нет причин для тревоги, — объяснил он, — но лучше проявить осторожность, обсуждая «сделку, в которой фигурирует крупная сумма денег. — Опустившись на диван рядом с Роджером, он продолжил, понизив голос: — Могу я узнать, упоминали вы об этом деле кому-либо другому?

— Нет, — ответил Роджер. — Никто во Франции, за исключением вас, ничего об этом не знает. Мне казалось неразумным распространяться на эту тему, имея при себе немало ценных вещей.

Де Рубек одобрительно кивнул:

— Рад это слышать. К счастью, во мне вы нашли человека, которому можно доверять. В конце концов, вы ведь мало обо мне знали, а в больших портах полным-полно мошенников, которые без колебаний перережут вам горло за пригоршню луидоров.

— Человеку, с которым пьешь, дерешься на дуэли, а после этого сохраняешь дружеские отношения, есть все основания доверять, — рассмеялся Роджер. — Вам я доверяю полностью.

Шевалье поклонился:

— Я очень тронут и был бы весьма огорчен, услышав противоположное мнение. Драгоценности сейчас при вас или вы вчера передали их банкиру на сохранение?

— Нет, я рассовал их по карманам, так как собранные вместе они являют собой довольно объемистый сверток.

— Могу я взглянуть на них?

— Разумеется, если у вас есть желание.

Когда Роджер принялся доставать безделушки и класть их на стол, шевалье добавил:

— Я просто хочу составить представление об их стоимости, так как нам было бы неплохо прикинуть цену, прежде чем предлагать их ювелиру. Хотя стоимость драгоценностей вам, несомненно, известна, я мог бы подсказать, сколько можно получить за них во Франции.

Де Рубек стал брать вещицы одну за другой и внимательно разглядывать каждую в монокль. Когда Роджер снова сложил их в карманы, он спросил:

— Какая цена кажется вам подходящей?

— Пятьсот гиней, — ответил Роджер. Не желая выказывать своего невежества, он предпочел назвать сумму побольше.

Де Рубек покачал головой:

— Возможно, такова их стоимость в Англии, где все очень богаты, но сомневаюсь, чтобы вы смогли получить за них столько во Франции. Я не эксперт в подобных побрякушках, но, будь они моими, удовольствовался бы тремястами восемьюдесятью луидорами. Вещицы в основном старомодные, и, помимо веса золота, их ценность невелика.

Роджер отнюдь не был разочарован, так как отдал бы драгоценности за двести пятьдесят луидоров, если бы ему не предложили большего, и снова поздравил себя с решением спросить совета шевалье, поняв, что может получить лишние сто пятьдесят фунтов.

— Пусть будет так, — промолвил он, притворяясь слегка обескураженным. — Я запрошу за них триста восемьдесят луидоров, раз вы так советуете.

— Нет, для начала мы запросим четыреста пятьдесят, а потом будем постепенно снижать цену. Конечно, дворянину не пристало торговаться, но в таких делах без этого не обойтись, и, может, нам удастся вытянуть из мошенника четыреста луидоров. Но я должен предупредить, что меня беспокоит одна вещь.

— Что именно? — с тревогой осведомился Роджер.

Де Рубек явно колебался.

— А вы не обидитесь? — спросил он.

— Почему я должен обижаться, если это мне на пользу?

— Разумеется, ваш возраст никого не касается, но когда вчера вечером я впервые вас увидел, дал от силы семнадцать. То, что вы владеете шпагой, как мужчина, не делает вас старше. Мне не приходит в голову сомневаться в вашем рассказе о происхождении драгоценностей, но люди, не имеющие чести вас знать, могут оказаться не столь доверчивыми. Такой молодой человек продает кучу женских побрякушек. Это покажется по меньшей мере странным любому ювелиру — он даже может подумать, что вы украли их и бежали из Англии от преследования агентов министра полиции. Для него будет достаточно одного взгляда, чтобы определить английское происхождение драгоценностей, а, насколько я понимаю, у вас в Гавре нет никого, кто мог бы поручиться за вашу честность. Возможно, мои предчувствия всего лишь фантазии, но я считаю дружеской обязанностью предупредить вас о том, что может произойти. Было бы чертовски неприятно увидеть вас заключенным в тюрьму по подозрению в краже на месяц или того больше, пока будет проведено расследование.

Лицо Роджера вытянулось. Выходит, избавляясь от драгоценностей Джорджины во Франции, он может столкнуться с теми же трудностями, что и в Англии? Такое не приходило ему в голову. Роджер считал само собой разумеющимся, что французский ювелир купит их, не задавая вопросов, но теперь оказалось, что, продавая драгоценности здесь, он подвергнется еще большему риску, чем на родине. Самое худшее, что могло ожидать его в Англии, — это ночь взаперти и позорное возвращение на следующий день к разгневанному родителю, в то время как во Франции его могут держать в заключении несколько недель, пока не будет получен ответ на официальный запрос относительно его личности и семья не позаботится о его освобождении.

— Премного вам обязан, — сказал Роджер. — Пожалуй, вы правы. Я об этом не подумал.

— Конечно, если вы хотите рискнуть, — продолжил шевалье, — я с удовольствием буду сопровождать вас к золотых дел мастеру. Я горю желанием вам помочь, поверьте, но не смогу заявить, что знаю не только с ваших слов, как к вам попали эти драгоценности, или поклясться, будто знаю вас давно, а не всего один день, ибо в случае расследования меня могут привлечь к ответственности за лжесвидетельство.

— Да, понимаю, — задумчиво произнес Роджер, но тут ему пришла в голову новая идея. — Моему отцу крайне нужны деньги, и мне очень не хотелось бы возвращаться в Англию без них. Не могли бы вы… не будет ли с моей стороны дерзостью просить вас продать эти драгоценности для меня? Даю слово, что они попали ко мне честным путем и я волен распоряжаться ими по своему усмотрению. Вы взрослый мужчина и хорошо известны в Гавре, так что ювелир не станет задавать вам вопросов.

Шевалье задумался.

— Да, возможно, — медленно промолвил он. — Мэтр Блазье хорошо меня знает, мы проворачивали с ним куда более крупные сделки.

— Пожалуйста! — взмолился Роджер. — Помогите мне, и я вам буду бесконечно признателен.

— По-моему, ваш интерес в этом деле несколько больший, чем вы хотите показать, — улыбнулся де Рубек.

Роджер слегка покраснел:

— Ну, вообще-то отец обещал мне долю выручки, если сделка окажется прибыльной. Он решил проверить, сможет ли в дальнейшем поручать мне вести его дела, уходя в море.

— В таком случае я едва ли смогу вам отказать.

— Великолепно! — рассмеялся Роджер, теперь он был уверен в успехе. — Тогда не будем терять времени и поскорее покончим с делом.

— Одну минуту. — Де Рубек поднял руку. — Мэтр Блазье не поверит, что драгоценности продаю я, если вы станете вытаскивать их из кармана одну за другой. Боюсь, вам придется полностью доверить их мне на короткое время.

Роджер заколебался. Конечно, ему очень не хотелось расставаться со своим сокровищем, тем более что он не так давно знал де Рубека, чтобы полностью ему доверять. Все же он должен был либо рискнуть, либо обидеть шевалье отказом и проститься с надеждами на продажу, ради которой он с таким трудом добрался до Франции.

— Разумеется, — согласился Роджер, размышляя, каким образом ему обезопасить свою собственность. — Как вы предлагаете это устроить?

— Как вам будет угодно, — небрежно ответил шевалье. — Но для начала я хотел бы, чтобы вы поняли преимущества помещения драгоценностей в один удобный пакет, чтобы их можно было передать мэтру Блазье, не шаря по одежде, словно в поисках блох у собаки.

Оценив разумность предложения, Роджер принялся извлекать свою коллекцию, пока де Рубек искал подходящую упаковку. На нижней полке шкафа он обнаружил длинную плоскую конфетную коробку и, убедившись, что она пуста, бросил ее на стол со словами:

— Это подойдет.

Положив в коробку все цепочки, броши, браслеты и кольца, Роджер поднял голову и осведомился:

— Что теперь?

— Положите коробку в большой карман вашего камзола, mon ami, — засмеялся шевалье. — Я не хочу отвечать за ваше имущество ни на минуту дольше, чем требует необходимость. А теперь отправимся к ювелиру.

Отбросив последние сомнения в честности шевалье, Роджер поднялся, и они, отперев дверь, вышли из комнаты.

Набережную заливало яркое августовское солнце. Роджер бодро шагал рядом со своим спутником. Четыреста фунтов были бы неплохим состояньицем для начала жизни в Лондоне. За пять фунтов в неделю молодой человек может обеспечить себе достаточно комфортное существование в скромном, но респектабельном пансионе, тратя около половины этой суммы на прочие нужды. В таком случае подарка Джорджины хватит ему больше чем на полтора года, но он рассчитывал задолго до того получить прибыльную должность и поселиться в более приличествующем ему месте.

Они свернули на улицу Франциска I, де Рубек остановился и указал тростью на угловой магазин с длинным окном.

— Это лавка мэтра Блазье, — сказал он. — Думаю, будет лучше, если вы подождете меня снаружи, иначе он может заподозрить, что товар принадлежит вам, а я всего лишь посредник, и начать задавать нежелательные вопросы.

— Вы все предусмотрели, — улыбнулся Роджер. Вынув из кармана коробку, он передал ее де Рубеку. — Я очень вам признателен. Буду ждать вас здесь и молиться, чтобы удалось осуществить прибыльную сделку.

— Не сомневайтесь, я сделаю все, что от меня зависит, — засмеялся шевалье. — Постараюсь вернуться поскорее. Но не будьте слишком нетерпеливы, так как ювелир должен взвесить и оценить каждый предмет — это займет не менее двадцати минут. — Он собрался отойти, но задержался и добавил: — Итак, вы уполномочиваете меня согласиться на триста восемьдесят луидоров?

Роджер кивнул, и шевалье скрылся в лавке.

Некоторое время Роджер наблюдал за красивыми каретами, которые, как и вчера, сновали по фешенебельной улице. Часы над лавкой, где он приобрел кружевное жабо и смену белья, показывали ровно без четверти одиннадцать, когда де Рубек покинул его, и каждые несколько минут Роджер бросал нетерпеливый взгляд на циферблат.

Стрелки часов, казалось, ползут еле-еле, но наконец они добрались до одиннадцати, зазвонили городские колокола. Роджер стоял не более чем в паре ярдов от лавки мэтра Блазье и теперь уже не сводил с дверей глаз, хотя говорил себе, что после взвешивания золота де Рубеку потребуется по меньшей мере еще десять минут, чтобы сторговаться с ювелиром.

Сможет ли шевалье сговориться на четырехстах луидорах или всего на трехстах восьмидесяти, гадал Роджер. Возможно, ему придется согласиться даже на триста семьдесят. Впрочем, шевалье казался толковым парнем, вдруг сумеет убедить ювелира купить драгоценности за четыреста десять луидоров? В любом случае он должен сделать де Рубеку хороший подарок за хлопоты, и когда стрелки часов доползли до десяти минут двенадцатого, он стал перебирать в уме различные варианты подарка для своего друга.

Роджер подумал о кружевных манжетах, элегантной трости, новом поясе для шпаги, но решил, что этого недостаточно, и наконец остановился на паре отделанных серебром пистолетов, похожих на те, которые он потерял на «Альбатросе» и с удовольствием приобрел бы снова.

Часы пробили четверть двенадцатого, а де Рубек все не выходил из лавки. Роджер начал нервничать и попытался заглянуть внутрь, но дверь была из крепкого дерева, а за окном висела черная портьера.

Стремясь скоротать время, Роджер стал ходить взад-вперед. Де Рубек никак не мог выйти незамеченным, так как лавка не имела второй двери за углом.

Прождав еще десять минут, Роджер уже не мог справиться с растущей тревогой и, повернув ручку, приоткрыл дверь. В магазине не было никого, кроме мужчины в сером парике, который стоял за прилавком, изучая какие-то драгоценные камни.

Распахнув дверь настежь, Роджер почти упал внутрь и воскликнул, задыхаясь:

— Где шевалье де Рубек? Куда он ушел?

Человек в парике тупо уставился на него:

— О ком вы месье? Шевалье де Рубек? Не знаю такого.

— Но вы должны его знать! — настаивал Роджер. — Он вошел в вашу лавку полчаса… нет, сорок пять минут назад с золотыми украшениями, которые хотел продать.

— А-а, месье, несомненно, имеет в виду высокого дворянина в красном бархатном камзоле, со шрамом на щеке, слегка оттягивающим левый глаз?

— Да-да! Это он! Куда он делся?

Лавочник развел руками:

— Понятия не имею, месье. Он не предлагал никаких украшений, а купил дешевую булавку для шарфа за три кроны. Потом попросил воспользоваться уборной на заднем дворе и сказал, что выйдет в переулок. Но почему, месье, вы так взволнованы? Вас ограбили?

— Нет, — пробормотал Роджер, представив себе полицейское расследование, чреватое новыми неприятностями. — Нет, просто я хотел срочно переговорить с ним, а он сказал… он сказал, что если я подожду снаружи, то он займется моим делом, как только договорится с вами. Давно он ушел?

— По меньшей мере полчаса назад, месье. Он провел здесь всего несколько минут, выбирая булавку.

— Может, ему стало дурно, и он все еще там? — предположил Роджер, хватаясь за соломинку.

— Если месье желает, мы пойдем и посмотрим, — отозвался ювелир в парике, выходя из-за прилавка. — Но я не думаю, что ваш знакомый еще не ушел.

Вдвоем они отправились на задний двор. Уборная была пуста, а ворота в переулок слегка приоткрыты. Роджеру показалось, что сердце его налилось свинцом. Дальнейшие поиски бессмысленны. Его одурачили, и шевалье наверняка находится в миле отсюда.

Поблагодарив ювелира, Роджер вернулся вместе с ним в лавку и вышел на улицу. Солнце по-прежнему ярко светило, а экипажи местной знати с трудом пробирались по узкой дороге, но Роджера больше не занимали их пышно наряженные пассажиры.

Драгоценности исчезли так же безвозвратно, как если бы утонули, когда Роджера выбросило за борт «Альбатроса». Он оказался во Франции в полном одиночестве, не имея ни единого друга. Выигрыш прошлой ночи был полностью истрачен в борделе. Роджер с горечью вспомнил, что де Рубек не вернул ему луидоры, одолженные на игру у месье Трико. Итак, наличный капитал молодого человека уменьшился почти до четырех фунтов, а ему предстояло еще и оплатить счет в гостинице. Роджера охватила паника при мысли, что он остался в чужом иностранном городе, не имея денег на возвращение в Англию.