Утром Амин разбудил нас в пять часов. Слуги Омар и Муса принесли фрукты и чай, и я распорядился сворачивать лагерь.

В нашей экспедиции не было пассажиров, и еще в Каире мы договорились о распределении обязанностей.

До женитьбы на Клариссе Гарри был продавцом автомобилей, и, хотя не добился в этом бизнесе заметного успеха, устройство машин изучил досконально. Он возглавил транспортную группу, и все водители подчинялись ему.

Кларисса вела учет запасов, определяла ежедневный рацион, отдавала распоряжения повару Абдулле и слугам, организовывала питание и вообще стремилась всячески облегчить путешествие.

Сильвия была штурманом экспедиции. Каждый полдень она определяла высоту солнца с помощью секстанта, вычисляла наши точные координаты и по компасу намечала направление движения на следующий день. Она говорила по-арабски гораздо лучше меня и постоянно советовалась с проводниками об оптимальном выборе курса.

Я оказался начальником лагеря. Мне приходилось выбирать места для дневных и ночных стоянок, следить за разгрузкой и погрузкой вещей и за действиями арабов, когда приходилось вытаскивать застрявшие машины.

Около шести часов мы двинулись в путь. В половине девятого, совершенно неожиданно, на возвышенности перед нами появились два всадника на верблюдах. Вскоре их было уже около полутора десятка, молчаливо стоявших и смотревших, как мы приближаемся, но не предпринимавших никаких действий, — ни дружелюбных, ни враждебных, хотя их неподвижные фигуры выглядели угрожающе.

Наши, шедшие немного впереди, проводники бегом вернулись к нам с возбужденными криками, и Амин перевел их местный диалект, который я плохо понимал. Всадники на верблюдах оказались туарегами. Все они были в масках и голубых бурнусах. В памяти всплыло, что именно так одеваются представители этого рассеянного кочевого племени, скитающегося от оазиса к оазису в глубине Северной Африки, нападая на плохо вооруженные караваны и убивая мирных торговцев.

В пустыне действует закон силы. Готовясь к экспедиции, мы помнили об этом и не рассчитывали на пощаду, если дело дойдет до схватки с бандой головорезов. Поэтому захватили с собой оружие и боеприпасы у каждого из четырнадцати арабов было по современной винтовке, а у нас с Гарри еще и пистолеты.

Говорили, что туареги — непревзойденные снайперы, они пользуются длинноствольными ружьями старинного образца, нося их на плече, так что ствол торчит выше головы на целый фут. Однако в случае столкновения нам не составило бы труда отогнать их магазинными винтовками.

Я выстроил машины полукругом, и мы с оружием в руках приготовились встретить атаку. Но ее не последовало. Самый высокий из туарегов тронул своего верблюда, развернулся и поскакал с холма вниз, и вскоре вся банда исчезла так же таинственно и молчаливо, как и появилась.

Мы с некоторыми предосторожностями двинулись в путь и, когда тремя часами позже расположились на отдых, выставили двух часовых. Мы едва начали разбивать лагерь, как один из часовых увидел двигавшийся в нашу сторону большой караван. В бинокли мы смогли разглядеть верблюдов, груженных огромными тюками, и белые бурнусы всадников, по всем признакам, караван принадлежал миролюбивым торговцам.

Через полчаса к нам подъехал возглавлявший караван, благородного вида пожилой человек и дружелюбно приветствовал нас: «Ас-салям алейкум!», на что мы в той же манере ответили: «Мархаба, мархаба!» Представившись шейхом Абу Харизом из оазиса Фарафра, он велел своим людям разбить лагерь рядом с нашим.

Среди мирных путешественников в пустыне существует обычай оказывать безграничное гостеприимство, и, когда встречаются два каравана, они всегда делятся друг с другом всем, что у них есть. Мы немедленно предложили гостю воспользоваться нашими запасами, а он тут же сделал подобный жест со своей стороны. Но, как оказалось, в обоих караванах ни в чем не ощущалось недостатка, поэтому церемония приветствия свелась к обмену подарками. Мы послали шейху много чая и сахара, зная, что последний особенно ценится в пустыне и считается одной из форм денег. В ответ нам прислали банановую ветвь с двенадцатью гроздьями бананов и очень вкусный шербет.

Когда караван приблизился, Сильвия вместе с Клариссой удалились в палатку, и, учитывая религиозный фанатизм жителей пустыни, к трапезе вышли, подобно египтянкам, в длинных барраканах из хлопка и с закутанными лицами. Этой одеждой Сильвия запаслась специально, и, как выяснилось, они с Клариссой ехали так через оазисы Дахла и Харга.

Шейх пригласил нас на чай, и, преодолев песок, разделяющий оба лагеря, мы сели рядом с ним и двумя его сыновьями.

Для арабов-бедуинов чаепитие заменяет кино, бега, танцы и почти все прочие развлечения. Этот торжественный ритуал начинается с того, что слуги берут большой чайник, наполовину наполняют его сахаром, еще на четверть — засыпают чайным листом и заливают доверху водой. Затем эту смесь кипятят, переливают в другой чайник, и добавив воды, опять кипятят и переливают обратно. И так до тех пор, пока чай не приобретет нужный вкус. Его пьют из маленьких чашечек, смакуя и шумно втягивая губами, чтобы показать удовольствие.

Во время чаепития хозяин и гости неторопливо и любезно беседуют на всевозможные темы, а когда распорядитель церемонии чувствует, что пора отправляться в путь, то добавляет в чайник немного мяты, и гости, выпивая последнюю чашечку ароматного напитка, воспринимают это как знак прощанья.

Шейх сообщил, что его караван направляется на юг, в маленький оазис Балла, находящийся в сотне миль от его дома, и, чтобы сократить путешествие, срезает путь через Великое песчаное море. Арабы довольно часто поступают так, но он никогда не слышал, чтобы кто-нибудь пересекал эту огромную пустыню целиком.

Мы провели почти два часа у гостеприимного шейха, и, после многочисленных прощаний и пожеланий безопасного и удачного путешествия с обеих сторон, караваны расстались. Через полчаса верблюды шейха скрылись за грядой низких песчаных холмов, и мы остались одни.

На третий день пути от оазиса Дахла мы оказались в настоящих песках. Ранее песчаные участки перемежались скалистыми формированиями, возвышавшимися здесь и там. Теперь же только дюны вздымались волна за волной, и с возвышенности, случайно оказавшейся на пути, было видно, что их бесконечные гребни расстилались до самого горизонта. Но чаще поле зрения ограничивалось близлежащей дюной, пока мы пересекали очередную неглубокую ложбину.

Двигаться, как раньше, зигзагом, из одной ложбины в другую стало невозможно, валы дюн тянулись на многие мили, под углом к направлению нашего движения. В некотором смысле ехать было легче, так как поверхность дюн ровнее склонов вади, и мы могли ориентироваться по компасу, но зато приходилось взбираться на каждый гребень и спускаться с него. Более того, склоны очень часто оказывались чересчур круты для грузовиков, и приходилось разгружать один из них, чтобы использовать его как буксир, а затем вновь загружать.

День за днем мы бороздили нескончаемые пески, преодолевая дюну за дюной, чтобы вновь увидеть лишь вздымающиеся песчаные гребни. Иногда удавалось проехать за день двадцать миль, иногда — сорок, в зависимости от времени, затраченного на откапывание застрявших автомобилей, и песчаных бурь, налетавших с юга. Несколько раз на нас обрушивался джибли, как называют в Ливийской пустыне южный ветер, несущий огромные массы песка. Каждый раз приходилось останавливать караван и закрывать окна автомашин, но песок проникал в мельчайшие щели, золотистая пыль тонким слоем покрывала нашу одежду и все предметы внутри, вызывая кашель и причиняя массу других неудобств. Мы беспокоились, как бы не засорились двигатели, хотя, уезжая из Луксора, запаслись специальными защитными чехлами, пока не подводившими. Все бури оказывались непродолжительными, кроме одной, начавшейся с появления полудюжины «песчаных дьяволов» — огромных вращающихся столбов песка, с колоссальной скоростью несущихся над песчаными холмами и впадинами.

Увидев их, мы немедленно остановили караван, закрыли машины, а лица обернули тканью. Буря бушевала больше часа, и все это время видимость была хуже, чем в самом густом лондонском тумане. Песок несся с такой силой, что действовал подобно наждачной бумаге. Когда мы наконец смогли выйти из машин, оказалось, что с наветренных бортов начисто содрана краска.

На пятый день мы обнаружили первые следы погибшей армии Камбиза. Около десяти часов утра один из наших проводников указал в сторону большого пятна на склоне дюны. В первый раз за последние два дня мы видели какое-то образование, отличающееся от монотонно-желтого цвета песка, и решили осмотреть его.

К нашему великому восторгу, это оказались остатки одного из громадных складов, в котором интенданты Камбиза запасали кувшины с водой для своей армии, и участок длиною более мили был усеян глиняными обломками, частично засыпанными песком.

Мы провели более часа в надежде отыскать что-либо еще. Но нам не удалось обнаружить ничего, кроме бесконечных осколков. Однако эта стоянка безоговорочно подтверждала истинность записанного Геродотом рассказа, а сам факт, что последними и, возможно, единственными людьми, стоявшими до нас на этом самом месте, были те самые персидские воины, ночевавшие здесь много столетий назад, подействовал на всех нас возбуждающе.

Надо сказать, Сильвия заметно оттаяла после того, как я поведал о своих злоключениях. Она больше не позволяла себе саркастических острот в мой адрес, и оказалось, что уживаться с ней значительно проще, чем я думал. Она не отличалась особой эрудицией ни в чем, кроме египтологии, но я подозревал, что и это было результатом длительной совместной работы с отцом. Однако она была очень сильной физически, обожала разнообразные упражнения, и жизнь в пустыне, казалось, вполне устраивала ее, позволяя проявить все свои лучшие качества.

Незначительные происшествия, случавшиеся в экспедиции, никогда не выводили ее из равновесия, и меня всегда восхищало спокойствие, с которым она отдавала распоряжения, окруженная возбужденно тараторящими арабами. Она не была подвержена солнечным ударам, никогда не надевала шляпу, и ее золотистые волосы стали совсем светлыми.

Однако меня всегда удивляло, что Сильвия не проявляет ни малейшего интереса к приготовлению пищи. Однажды, когда мы вдвоем шли впереди каравана, она сказала, что терпеть не может готовить. На мое замечание, что это может оказаться серьезной помехой, если она собирется когда-нибудь выйти замуж, она ответила:

— Вы правы. Если я стану женой бедняка, из меня не получится ничего хорошего. Однако я ужасно хочу выйти замуж и обзавестись семьей. Я сыта по горло нищенским существованием, которое влачила последние годы, — постоянная нехватка денег, вечная экономия, чтобы выгадать гроши. Отец пытался соблюдать приличия и жил в дорогих отелях, но ему то и дело приходилось договариваться с управляющими об отсрочках и страдать от унижения, недоплачивая слугам. После смерти матери наша жизнь пошла наперекосяк, и я многое отдала бы, чтобы иметь свой дом и каждую зиму не устраивать здесь непозволительную показуху, а летом, в Англии, не жить в грязи дешевого пансиона.

Эта вспышка приоткрыла жизнь Сильвии с совершенно неожиданной стороны, о которой я не подозревал, хотя и знал, что ее отец не из богатых.

— Такая жизнь, должно быть, весьма утомительна, — участливо кивнул я. — Но здесь вы вращались в весьма состоятельных кругах, и вам наверняка встречалось немало подходящих женихов.

— Каждый сезон я торчала на раскопках с отцом, — вздохнула она, — а в таких местах можно встретить лишь молодых археологов — энтузиастов своего дела, но почти без денег. И, кроме того, только очень богатые люди могут позволить себе отдых в Каире или Луксоре, и это, в подавляющем большинстве, — люди среднего возраста или уже старики.

— Ну, не сгущайте краски, Сильвия! — возразил я. — Вы на редкость привлекательны и знаете об этом; кто-то наверняка увлекался вами.

— О, да. Но те, у кого были деньги, почему-то оказывались вдвое старше меня или уже женаты, а единственный интересовавший меня человек не имел ни цента. Он был археологом, одним из самых многообещающих, когда-либо работавших с отцом, но все его расходы оплачивало университетское археологическое общество. Я уже собиралась все бросить и выйти за него замуж, но отец сказал, что в таком случае выгонит его. Мне не хватило духу с самого начала семейной жизни существовать на подачки.

— Думаю, вы правы, — сказал я. — Через несколько недель любовь в шалаше не доставит особой радости, к тому же, всегда остается вероятность появления детей, что еще больше может все осложнить.

Ее лицо зарделось, и она повернулась ко мне.

— О-о, но я обожаю детей. Именно поэтому я так стремлюсь замуж. Я хочу завести не менее четырех и не страшусь работать в детской до мозолей. Я уверена, что стала бы хорошей женой, поскольку по натуре преданна и научилась быть экономной. Но, если я не смогу позволить себе завести слуг, то, думаю, возня на кухне сведет меня с ума через несколько месяцев.

— Но разве вы не можете устроиться на работу, чтобы быть в состоянии платить слугам? — спросил я.

— Я много раз думала об этом, но, к сожалению, почти все, что я умею делать, не приносит денег. Моя единственная специальность — египтология, а здесь полно студентов из университетов, жен и дочерей археологов, способных и желающих бесплатно выполнять канцелярскую работу, которой я занимаюсь. Я не сильна в современных языках и медленно учусь всему новому, поэтому навряд ли смогу получить место секретарши. Я могу стать продавцом или манекенщицей, но на этом много не заработаешь, и потом, если я буду целый день отсутствовать, кто будет заниматься детьми? Нет, Джулиан, моя единственная надежда — эта экспедиция. Если она окажется успешной, я смогу обеспечить себя и выйти замуж за кого пожелаю. Если нет, это будет мой последний сезон в Египте, я вернусь домой и стану поденщицей, зарабатывающей пару фунтов в неделю и проживающей в дешевом пригороде Лондона.

— Что случилось с вашим другом?

— Не знаю, — с горечью ответила она. — Он поссорился с отцом, главным образом, из-за меня, и уехал домой, надеясь раздобыть денег. Но он очень непрактичен и, как я слышала, угодил в скверную историю. На академическом образовании не просто разбогатеть, и я почти потеряла надежду, что он когда-либо вновь появится в моей жизни.

После этой беседы наши отношения с Сильвией стали более дружескими.

На одиннадцатый день после отъезда из Дахлы мы, наконец, достигли цели. Я почему-то втайне надеялся на какой-нибудь ориентир, отмечающий ее, совсем, как ребенок, думающий, что на Северном полюсе торчит покрытый льдом флагшток.

Трудно сказать, что я ожидал увидеть — какие-нибудь развалины или небольшой оазис, но был весьма разочарован, когда через полтора часа пути от места нашей дневной стоянки Сильвия велела остановиться и крикнула:

— Приехали!

Караван только взобрался на высокий гребень, и вокруг, насколько хватало глаз, простирались монотонные бесконечные дюны, на преодоление которых ушло, казалось, полжизни.

Я направил машины в ближайшую ложбину, где лагерь был бы защищен от ветра, и вернулся на гребень. Сильвия уточняла, где мы находимся, измеряя высоту солнца и делая поправку по времени.

— Мы почти рядом, — закончив, сказала она. — Насколько я могу судить, нужная точка отстоит отсюда на три четверти мили к югу вдоль этого гребня.

Вместе с Гарри и Клариссой мы отправились туда пешком, надеясь, что даже беглый обзор позволит обнаружить случайно завалившееся древко копья или какие-то другие следы многих тысяч погибших людей. Но дюны были здесь столь же ровными и гладкими, как и везде.

Еще в Каире Сильвия рассказала мне о законах, которым подчиняются пески Ливийской пустыни, и я был не особенно оптимистично настроен относительно успеха экспедиции.

Дюны выглядят достаточно статично, хотя на самом деле они медленно, но постоянно движутся. Ветер преобладающего направления сдувает через гребень песок с наветренной стороны на подветренную, так что вся дюна постоянно перемещается. Поскольку это происходит с каждой дюной, то все песчаное море движется в одном направлении. Через несколько веков дюна, на которой мы стояли, могла удалиться на многие мили к северо-западу от места, где находилась сейчас. Поэтому месторасположение дна ложбины тоже меняется и, таким образом, каждая точка пустыни является поочередно то обнажившимся дном ложбины, то погребается под миллионами тонн песка.

Последние стоянки заблудившейся армии наверняка были устроены на дне ложбин, чтобы укрыться от холодного ночного ветра. Через несколько месяцев или лет все следы ее гибели были уничтожены ближайшими подвижными дюнами, но дюны продолжали двигаться, и со временем останки снова оказывались на дне новой ложбины.

Трудно сказать, с какой периодичностью это случалось. Вполне возможно, в год юбилея королевы Виктории на том гребне, где мы сейчас стояли, было дно ложбины, тянущейся на многие мили, усыпанное обломками металла, которые подобрал бы всякий, оказавшийся рядом.

Не было сомнений, что останки воинов армии Камбиза находились здесь, но успех или неудача экспедиции зависели от чистой случайности — от того, на какой глубине они окажутся захороненными в этом году. Утешало лишь то, что армия в пятьдесят тысяч человек располагалась на значительной территории. Более того, многие из воинов наверняка разбрелись в разные стороны в последних, отчаянных попытках вырваться из западни. Поэтому, если останки одних погребены сейчас очень глубоко, останки других могут оказаться на дне соседних ложбин.

В тот день мы успели осмотреть ложбину, в которой разбили лагерь, но ничего не обнаружили. Как сказала Сильвия, даже небольшая ошибка египетского астронома, определявшего положение звезд, на вычисления которого мы полагались, чтобы найти нужное нам место, могла увести нас в сторону на несколько миль. И ближайшей задачей было разведать на машинах окружающую территорию.

На следующий день мы выбрали для начала юго-восточный сектор, через который двигались сюда. По нашим предположениям, именно в этом направлении отступала персидская армия. Гарри предложил ускорить разведку, послав два автомобиля в разные стороны, но я считал это слишком опасным. Даже в коротких вылазках в пустыню в окрестностях долины Нила, по специальному правительственному закону, должно участвовать не менее двух автомобилей. До принятия его правительство несло большие издержки, вынужденное посылать самолеты на поиски одиночных групп, чьи автомобили сломались, а сами туристы заблудились в пустыне. У нас не было самолета, и, случись что-либо с автомобилем, это стоило бы жизни его экипажу. Мне удалось убедить моих спутников посылать оба автомобиля вместе.

Без грузовиков мы могли двигаться быстрее, преодолевая до семидесяти миль в день, но, хотя мы рыскали по окрестностям почти с восхода до заката, в последующие пять дней все поиски были безрезультатны, а к концу этого срока появились и первые сомнения в успехе экспедиции.

Весь запас воды составлял шестьсот галлонов и был поровну распределен между двумя грузовиками. Вода была отфильтрована и залита в емкости перед самым отправлением в пустыню, из последних колодцев оазиса Дахла.

Исходя из рациона в один галлон воды в день на человека, воды должно было хватить для группы в восемнадцать человек на тридцать три дня. Мы добрались сюда за одиннадцать дней, и я рассчитывал, что потребуется не менее двенадцати дней, чтобы вернуться, — плюс один день на возможные случайности. Стало быть, продолжительность поисков ограничивалась десятью днями, пять из которых уже прошли.

Мы самым строгим образом следили за использованием воды и, думается, смогли бы сберечь немалое ее количество, если бы не приходилось доливать воду в радиаторы перегревавшихся моторов, что свело на нет все усилия по экономии; и через шестнадцать дней после отъезда из Дахлы запасы воды уменьшились почти наполовину.

Бензина же у нас было достаточно. За время путешествия мы израсходовали меньше половины всего запаса, а, поскольку последние пять дней грузовики бездействовали, оставшегося горючего с лихвой хватило бы для разведочных поездок и возвращения обратно.

Главной проблемой была вода. Даже если мы обнаружим под занавес следы погибшей армии, у нас просто не останется времени на раскопки.

Мне казалось, что через пять, максимум шесть дней придется сворачивать лагерь, как бы ни печально это было для Сильвии. Неудача нашего предприятия для нее была бы гораздо большим ударом, чем для Бельвилей или меня. Между нами существовала договоренность, что после покрытия издержек Клариссы львиная доля всех найденных сокровищ должна принадлежать Сильвии.

Я легко мог понять ее чувства, помня о тоскливом существовании, которое ей приходилось вести из-за нехватки денег, и о ценностях, что находились где-то рядом с нами. Даже ничтожной доли этого богатства хватило бы, чтобы возместить все расходы на экспедицию и на всю жизнь обеспечить Сильвию.

Я прекрасно осознавал это. Иначе никогда не поддался бы уговорам Сильвии и Бельвилей разделиться и в оставшиеся дни отправляться разными маршрутами, чтобы охватить как можно большую территорию.

Во время поездок главной заботой было не застрять, но, проведя в пустыне более двух недель, мы научились хорошо определять опасные и безопасные участки песка, слегка отличающиеся друг от друга по цвету. Мы считали, что, в худшем случае, если машина глубоко увязнет, всегда можно вернуться в лагерь пешком, придерживаясь проложенной колесами колеи.

К сожалению, однако, оставались одна — две случайности, которых мы не предусмотрели.