Насмотревшись на себя в зеркало, я вдруг поняла, что в моей комнате произошли какие-то едва заметные изменения.

За годы, проведенные с мамой, я хорошо усвоила правила общежития. Когда два человека живут вместе, а один из них разбрасывает свои вещи и никогда не знает, где что найти, второй обычно становится методичным до придирчивости. Вероятно, тот, кто слабее, или, возможно, более деликатный. Во всяком случае, я научилась класть каждую вещь не только в определенное место, но нередко и в определенном порядке.

«Это мелочность, — смеялась мама. — Качество старой девы!»

Этими словами она обычно прикрывала собственную безалаберность.

Сейчас эта привычка сослужила мне добрую службу. Я заметила, что моя пудреница лежит не там, где ей положено быть. Гребешок и расческа также были передвинуты, хотя я не понимала зачем, ведь под ними ничего не пряталось. Конечно, это могла сделать горничная, вытирая пыль, но сегодня никто не убирался, а вещи лежали не там, где я их оставила, когда отправилась на ужин. В верхнем ящике все, похоже, было в порядке, но и тут мой наблюдательный глаз заметил изменения.

Маленькая шкатулочка, в которой я держала мой скромный запас драгоценностей, похоже, была обыскана — серьги, булавки и бусы лежали не в том порядке, в котором я их обычно хранила. Два нижних ящика комода остались нетронутыми. Раздевшись и приготовившись положить белье в мешок, предназначенный для прачечной, я обнаружила, что его крючок не застегнут.

Надев пижаму, я попыталась разгадать эту загадку. Насколько мне удалось заметить, ничего не пропало, так что версия воровства отпадала. Впрочем, для вора я в любом случае интереса не представляла! Тот, кто рыскал в моих вещах, должно быть, искал что-то необычное. Искали, несомненно, какую-то мелочь, которую предполагали найти у меня! Но что? Почему?

Может, это была еще одна попытка устрашения? Но тогда зачем это делать так аккуратно и искусно? Если бы в мою комнату проникла мстительная Кэтрин, то, скорее всего, оставила бы после себя настоящий бедлам. Но такого тайного обыска я от нее не ожидала. Обыска, судя по всему, не законченного. Значит ли это, что непрошеный гость вернется и предпримет следующую попытку?

Приготовившись ко сну, я выключила свет и сразу же поняла, что в темноте мне не по себе. Я чиркнула спичкой, зажгла круглую свечу, защищенную толстым стеклом, и легла в постель, натянув на себя простыню и легкое одеяло, чтобы слабый жутковатый свет не мешал спать. Внизу бал был еще в самом разгаре, неутомимо звучала музыка. Малколм повторял свой репертуар, кроме «Песни о Колумбелле», которая так рассердила Кэтрин.

Из соседней комнаты — комнаты Лейлы — не доносилось никаких звуков, и я понадеялась, что девочка спит. Молодых так легко задеть! Я никак не могла убедить девочку, что ее болезненное чувство к Стиву О'Нилу когда-нибудь внезапно пройдет за одну ночь и она всецело заинтересуется кем-то другим, вероятно более близким ей по возрасту. Такие перемены в юности в порядке вещей. Даже поклонение перед матерью она сможет отбросить и убежать от него. Только бы у нее было на это время, только бы не произошло ничего, что нанесло бы ей непоправимый вред!

Я долго лежала без сна, но постепенно начала погружаться в приятную дремоту.

И вдруг, резко проснувшись, подняла голову, взглянула на кресло. Однако курящей золотоволосой женщины в огненно-красном платье в нем не было.

Где-то вдалеке монотонно лаяла собака, и, полагаю, именно этот звук меня разбудил. Теперь, когда я полностью проснулась, ощущение, будто что-то пропало — если не в комнате, то где-то в доме, — стало таким сильным, что я поняла: ни о каком сне не может быть и речи.

Я накинула на себя какую-то одежду, сунула ноги в туфли и вышла на галерею. Вокруг гаража и дорожки было темно и спокойно. Последняя машина давно покинула холм, слуги уже спали. Луна начала свое движение вниз, но была еще большой и очень яркой. Далеко внизу серебрилась неправильная тарелка Мэдженс-Бей, окруженная деревьями прилегающего парка.

Я медленно прошла по галерее к передней части здания. Французское окно в комнате Лейлы было распахнуто, и я на мгновение остановилась, чтобы прислушаться, но порывистый ветер заглушал тихое дыхание спящего человека. В комнате Мод тоже было темно, сквозь шторы не проникало ни малейшего лучика света, хотя я знала, что иногда она зачитывается допоздна.

Затем, встав в тени вьющихся буген-виллей, оглядела террасу. На ней еще оставались мокрые участки словно недавно прошел еще не один ливень. Факелы не горели, только луна слегка серебрила лужи. Висящие в небе облака обещали новые дожди, а ветер значительно усилился. Он буквально сдувал меня с галереи, и я, сопротивляясь его порывам, ухватилась за холодные чугунные перила.

Мое ощущение, что в доме происходит что-то недоброе, ничуть не уменьшилось оттого, Что я поднялась и вышла на галерею. «Невероятно, невероятно!» — почти слышала я мамин голос, но ничего такого не происходило. Все антенны, моего восприятия были настроены на что-то таинственное, то, чего я не могла ни слышать, ни понять. Я говорила себе, что тишина не зловеща, что ужасные дела в тишине не совершаются. Однако движение, которого я ждала, внезапно стало реальностью — со стороны тропического леса кто-то вбежал на террасу. По стремительности бега я узнала Лейлу. Весь вид девочки говорил о ее страхе и отчаянии. На ней по-прежнему было желтое платье, казавшееся в лунном свете зеленоватым. Вбежав в дом, она скрылась из виду.

Я быстро и бесшумно пробежала по галерее в свою комнату и открыла дверь в коридор, как раз когда охваченная ужасом девочка взбежала по лестнице. Она тотчас же схватила меня за руку и затащила в свою комнату, закрыв за собой дверь. На улице снова полил дождь — еще один короткий тяжелый ливень, обрушившийся на крышу, галерею и на все водоемы Сент-Томаса, чтобы наполнить их водой. Но здесь, в тиши, звучал лишь тревожный, полный гнева и мольбы голос девочки:

— Это вы виноваты. И вы должны его остановить! Папа с Кэти на обзорной площадке. Они страшно ссорятся. По-моему, она собирается его убить!

Прежде чем Лейла успела договорить, я уже неслась по лестнице вниз.

В прихожей было тихо, пусто и темно; в открытую дверь с террасы пробивался слабый лунный свет. Я подбежала к вешалке у двери, на которой висели плащи, пляжные костюмы и над которой была устроена полка с фонарями.

— Мои руки пошарили по крючкам, я наткнулась на грубую ткань бурнуса, который так любила Кэтрин. Но он был насквозь мокрым. Тогда я схватила висящий рядом плащ и потянулась к фонарю, затем побежала к тропинке, ведущей в лес. Дождь опять прекратился, но когда я продиралась сквозь кусты, меня буквально окатывало потоками воды.

Я бежала по лесу, петляя между мокрыми, блестящими стволами деревьев. Везде была грязь, в спешке я поскользнулась и чуть не упала, наткнувшись на мокрый корень Дерева. Однако, не теряя ни мгновения, побежала дальше по извилистой тропинке, освещая себе путь фонарем.

Кругом стояла тишина, нарушаемая лишь шуршанием капель воды, падающей с листьев. Путь моим заплетающимся ногам преградил черный корявый ствол дерева, чья влажная кора была похожа на черный атлас, блестящий при свете фонаря. К своему облегчению, я узнала дерево, отмечающее дорогу на поляну, и поняла, что добралась сюда всего за несколько мгновений. Я обошла ствол и осветила фонарем огромное дерево манго с его зелеными плодами.

Поляна была пустой. С того момента, как Лейла сообщила мне о ссоре, прошло не больше двух-трех минут, но те, кто там был, уже ушли. Чем же закончилась ссора?

Я остановилась отдышаться. Белая луна осветила пустую скамью, на которой недавно я разговаривала с Кингом. Деревянные перила охраняли влажную землю и траву обзорной площадки.

Деревянные перила!

Я подошла поближе, направив на них луч фонаря, и мое сердце учащенно забилось. Ограда была проломлена, и часть сломанных брусьев с острыми зазубренными концами, как лучины для растопки, свисали над обрывом. Я осветила фонарем водоем, но его луч был слишком слаб, чтобы пробиться до дна. Но этого и не требовалось, так как облака разошлись и луна осветила каменный склон и ступеньку, на которой торчали черные бугры скал. Три черных бугра! Три!

Я знала, что их там было только два! Однако очертания третьего были слишком расплывчатыми, чтобы разглядеть их при лунном свете.

Здесь ссорились двое и, если верить Лейле, были вне себя от ярости. Теперь никого нет, ограда сломана, и кто-то валяется внизу. Кто же — Кэтрин или Кинг?

Я громко закричала, но темная масса у водоема не шевельнулась, не ответила. Сбросив туфли, я пролезла через пролом и поползла по крутому каменному склону. Но даже если бы мне удалось не сорваться, все равно не добралась бы до водоема, только зря потеряла бы время.

Вскарабкавшись обратно наверх, я бросилась бежать от этого страшного местам дому.

Движимая ужасом, я не видела дороги, а когда мои туфли громко застучали по плитам террасы, луч фонаря наткнулся на Эдит Стэр. Полностью одетая, она стояла в дверях, как в день моего первого появления в этом доме. Не дав мне разинуть рот, Эдит схватила меня за руку:

— Тихо! Не будите дом. Скажите, что случилось? Что вас напугало?

Только под тяжестью ее руки я вдруг поняла, что необходимо быть осторожной.

— Произошел несчастный случай! Ограда внизу, на смотровой площадке, сломана, и, по-моему, кто-то упал вниз!

Эдит пристально посмотрела на меня, то ли не веря мне, то ли бросая вызов.

— Я позову Кинга, — сказала она, прошла в дом и поднялась по лестнице.

Я вошла в большой зал, освещенный огнем, и отчаянно пыталась взять себя в руки. Важность того, что кроется за сломанной оградой, начинала проникать в мой охваченный страхом мозг. Скорее не Кэтрин толкнула Кинга на ограду, а он в порыве ярости сбросил ее с высоты. Пока я не узнаю, что произошло на самом деле, надо быть особенно внимательной и не болтать лишнего.

Я рассеянно заметила, что из-под двери кабинета Алекса, комнаты, ближайшей к лестнице, пробивается тоненькая полоска света — значит, он еще не спит.

Эдит буквально кубарем скатилась с лестницы:

— Кинга нет! Кэтрин тоже! Постели не разобраны!

Дверь, под которой была видна тоненькая линия света, открылась, и на пороге появился Алекс. Он выглядел элегантным даже в коричневом шелковом халате поверх-серой пижамы.

Эдит бросилась к нему:

— Мисс Аббот была в саду! Она говорит, что деревянная ограда сломана и кто-то упал в водоем! Ни Кинга, ни Кэтрин наверху нет!

Алекс, неприязненно взглянув на меня, схватил мой фонарь и побежал к тропинке. Мы с Эдит потрусили за ним. От страха у меня подгибались колени, но я должна была выяснить, что произошло.

Алекс первым добежал до поляны и скинул туфли прежде, чем пролез в отверстие ограды, слегка наклонившейся над склоном. Босиком он уверенно и быстро спускался вниз, цепляясь пальцами за выступы камней. Приблизившись к скалам, он направил свет фонаря на третью черную груду, лежащую на камнях. Мне в глаза тут же ударил ярко-красный цвет.

У Эдит перехватило дыхание.

— Это Кэтрин!

Свет двигался вдоль безжизненной фигуры, и я заметила золото распущенных волос, веером разбросанных по мокрому камню. Алекс на несколько мгновений склонился над ней. Потом погасил фонарь и по крутому склону быстро взобрался наверх. Эдит помогла ему перелезть через сломанные перила.

Алекса трясло.

— Она мертва! Мне одному не поднять ее! Придется обратиться в полицию! — сказал он каким-то чужим голосом.

— В полицию?! — ужаснулась Эдит. — а почему не к доктору, почему не в больницу?

— Туда тоже, — согласился Алекс. — Но сначала в полицию. Мы не знаем, как это произошло, и лучше все выяснить.

Он снова зажег свет, и я заметила, как переглянулись супруги. Взгляды их были испытующими и оборонительными, словно каждый пытался выяснить, что на уме у другого, но по взаимному согласию оба молчали.

Эдит рассеянно прикоснулась к сломанным перилам. Когда она подняла пальцы, на них остался слой древесной пыли.

— Перила прогнили, — заметила она. — Повсюду термиты. Любой облокотившийся на них провалился бы!

Алекс направился к дому, и мы последовали за ним по узенькой тропинке!

«Где сейчас Кинг? — спрашивала я себя. — И что мне сказать, если кто-нибудь спросит, почему я оказалась в лесу? Хорошо бы Лейла оставалась в своей комнате и молчала, по крайней мере до тех пор, пока я не поговорю с Мод! Или с Кингом».

Когда мы добрались до террасы, Эдит вдруг дотронулась до моей руки, и я почувствовала, что она дрожит. В холле Алекс сразу же направился к телефону, а она остановилась в центре комнаты, заламывая пальцы, и сказала:

— Не могу поверить, Кэтрин умерла! — И повторила еще раз, словно эта горькая правда только что дошла до нее: — Моя сестра Кэтрин умерла!

Мне не нравилась ни желтизна ее кожи, ни голос, почти смакующий эти слова. Я отошла от нее и оглянулась. Тарелки и еду давно убрали, но на столах еще остались кружевные скатерти с лежащими на них поблекшими цветами гибискуса и буген-виллей. Выглядевшие вечером прелестно, сейчас эти потемневшие, усыхающие гроздья создавали отталкивающее впечатление.

— Кто-то должен сообщить маме, — произнесла Эдит. — И Лейле.

Я быстро вмешалась:

— Пусть девочка спит! Мы еще успеем сообщить ей утром!

Я решила как можно скорее подняться к Лейле. И что потом? Девочка ни за что не будет молчать, как только узнает, что случилось с Кэтрин. Однако мои преступные мысли слепо двигались в одном направлении: как спасти Кингдона Дру? Если он замешан, то, вернувшись, сам расскажет об этом. Ничего другого от такого человека, как Кинг, ожидать не приходится. Но если он действительно сбросил Кэтрин с обрыва, то разве не я в этом виновата, как утверждает Лейла? Не я ли самим своим присутствием, поступками, наконец, любовью подтолкнула Кинга к роковой развязке? Если это так, я должна помочь ему, чем могу, пока он не будет готов заговорить; Он не убежит, в этом я была уверена!

Эдит попыталась пальцем остановить подергивающееся веко.

— Хорошо, — согласилась она. — Но маме надо сказать сейчас. Она подскажет, что делать. Она займется этим. Я с подобными проблемами никогда не сталкивалась!

В дальнем конце холла Алекс ровным, бесцветным голосом подробно объяснял по телефону происшедшее. По мере того как я слушала, одна фраза и навязчивый мотив начали повторяться в моей памяти:

Наверху, на острове, под ярким солнцем золотые дни Колумбеллы кончены.

Они действительно кончились, как предсказывала песня. Глядя на коричневатые лепестки цезальпинии, я дрожала. Кэтрин ушла, но огромное зло, которое она совершила, никуда не исчезло и, вероятно, никогда не исчезнет из нашей жизни.