В этот день уезжали многие из отдыхавших здесь японцев, и на причале стояла толпа, пожелавшая проводить своих друзей до парома. На носу судна несколько веселых молодых людей кидали ленты серпантина в хорошеньких девушек в кимоно, стоявших на причале. Громкоговоритель вопил «Доброе старое время», и все были должным образом сентиментальны.

Марсия стояла рядом с Аланом у поручней и следила за тем, как уплывает назад Мийяжима, как будто там оставалось ее сердце. Меж деревьев она видела крыши дворца, расположенные выше павильона с колоколами и чайный домик с его наклонной поддерживающей стеной, где они с Аланом сидели и разговаривали так, как будто те проблемы, с которыми они столкнулись, можно было легко разрешить. Там оставался берег с сотней каменных фонарей, с симпатичным храмом и знаменитым красным тории, стоящим в воде. В глазах ее не было слез — было не время плакать. Теперь ей нужны были все ее силы для того, чтобы достойно встретить то, что ждало ее впереди.

Она чувствовала, что это должно было случиться, потому что дом притягивал ее к своей тайной жизни, такой странной и скрытой от мира. Теперь она должна была встретиться с ним лицом к лицу, чтобы вырваться из его власти раз и навсегда.

Цветные ленточки серпантина оборвались и упали в воду; мокрые и потерявшие вид, они тянулись за паромом.

Алан увел ее от поручней, и они нашли места в каюте, где и просидели до тех пор, пока паром не пристал к острову Хонсю.

Они мало разговаривали. Алан был серьезен и задумчив, он без лишних вопросов понимал, что она должна вернуться домой, что она должна быть с Лори.

Один раз он сказал:

— Не сдавайтесь. Есть выход из этого положения. Мы его найдем.

Она не ответила. Казалось, что ничто не может решить ее проблемы. К тому времени как медленная и неповоротливая машина закона сдвинется с места, Лори может быть потеряна для нее навсегда, и, что еще более страшно, потеряна для себя. Марсия понимала только одно — она должна вернуться в этот дом в Киото. Она не смела думать об Алане. Она не смела искать утешения в прикосновении его рук или в привязанности, которая светилась в его глазах.

Они успели на местный поезд до Хиросимы и там сели в поезд на Киото. Марсии казалось, что она всегда ездила в японских поездах. Когда с одной стороны мимо проплывали горы, а с другой — испещренное островами море, она чувствовала, что все это ей так же близко и знакомо, как побережье Калифорнии.

Поезд не был скорым, и до Киото они добрались вечером.

Алан довел ее до самых ворот.

— Если я вам понадоблюсь, вы сможете меня разыскать через Нэн, — сказал он. — Я буду держать с ней связь.

Его рука легко касалась руки Марсии. Она кивнула и быстро пошла прочь, потому что ей больно сдавило горло, и она не могла говорить.

Проходя через сад, она видела, что в ее комнате горит свет, а окна комнаты Джерома темные. Суми-сан радостно вышла поприветствовать ее и сказала, что данна-сан — хозяин — отсутствует. Но Лори-сан была печальна и много плакала.

Марсия поспешила в спальню и нашла Лори в постели, с глазами, опухшими от слез. Девочка бросилась в объятия матери и отчаянно прижалась к ней.

— Минато-сан заставил меня пойти! — плакала она. — Когда я не захотела покидать тебя, он сказал, что папочка очень болен и хочет меня видеть прямо сейчас. Но это было неправдой — это было совсем не так! Мамочка, я не хочу здесь больше оставаться. Я боюсь папочку, такого, как он сейчас. Мы были счастливы на Мийяжима — пожалуйста, давай снова уедем.

— Мы скоро уедем, моя дорогая, — утешала ее Марсия. — Но теперь я здесь, и ты можешь спать и не беспокоиться. Никто не собирается отнимать тебя у меня.

Она села у кровати Лори и делала вид, что читает, до тех пор, пока ребенок не уснул. Потом она отправилась в широкий мрачный холл, который надеялась никогда больше не видеть.

По темной лестнице она поднялась наверх, на второй этаж. Здесь, в этом тихом месте на веранде она может обдумать, что делать дальше. Она обязательно должна наметить план действий. Лунный цветок стоял там, где она его оставила, и теперь она видела, что он изменился. Между больших зеленых листьев были три огромных призрачных цветка, распространяющих в ночи свой приятный пряный аромат. Марсия наклонилась над ним, вдыхая опьяняющий аромат. Что ей напоминал этот запах?

Она все еще была наверху, когда услышала, как в замке двери, разделяющей дом, повернулся ключ. На ногах Марсии были только носки, и она быстро и тихо отошла по татами в темный угол.

И вновь она увидела женщину в белом. Мадам Сетсу проплыла по галерее, шелковые рукава ее кимоно колыхались при движении. На этот раз у нее на голове не было шарфа, и ее длинные черные волосы висели за спиной, слегка схваченные черепаховой заколкой. В сумеречном свете ее алый оби казался почти черным. Запах ее духов смешивался с ароматом лунного цветка, и сходство было очевидно.

Марсия прислонилась спиной к стене, задержала дыхание и нащупала пальцами электрический выключатель. Она могла включить свет на веранде, если бы захотела, но она тихо стояла и наблюдала.

Мадам Сетсу прошла прямо к цветку и с любовью склонилась над белыми цветами. Одна грациозная рука протянулась, чтобы легонько их коснуться. Потом, прежде чем Марсия пошевелилась, Харука сорвала все три цветка и держала их в руке.

Марсия слабо вскрикнула в негодовании, и удивленная женщина обернулась. Марсия держала пальцы на выключателе, и когда она нажала его, на веранде стало светло, и лицо стоявшей там женщины полностью осветилось.

Впоследствии Марсия была очень рада, что ей удалось промолчать. Она не вскрикнула в ужасе, и не отпрянула, хотя это легко было сделать. Ибо в тот момент, когда она глядела прямо в лицо Харуки, она испытала такой ужас, какого не знала за всю свою жизнь. Одна половина лица являла собой замороженную красоту, как будто женщина была более, чем на десять лет моложе, другая половина была ужасной маской — пустая глазница, искривленные следы ужасных ожогов, келоидные шрамы — стягивающие и безобразные. Ошеломленная на мгновение светом, женщина подняла свободную от цветов руку, чтобы спрятать свое покрытое шрамами лицо.

Марсия заговорила с нею как можно мягче.

— Извините, что я испугала вас, мадам Сетсу. Го тен па-сай — простите меня, пожалуйста.

Вздох Харуки был похож на тихий стон. Она быстро проскользнула через открытую дверь на другую половину дома. От пережитого потрясения Марсии было нехорошо. Она выключила свет и стояла, дрожа, в темноте. Убегая, Харука уронила цветы, и они лежали, белые и светящиеся, на темном полу. Все еще потрясенная, Марсия подобрала их и отправилась вниз, в свою комнату.

Лори спокойно спала, но Марсия не могла сразу же раздеться и лечь в постель. Теперь она могла понять любовь и верность Чийо по отношению к этой отшельнице, которая старалась скрыть от мира свой нынешний облик. Это к ней прикипел Джером, не давая угаснуть в себе тому, что он чувствовал в связи с Хиросимой. Его любовь была вечным самоистязанием, вечным источником ужаса и отчаяния.

Оцепенев, сидела Марсия в кресле, сжимая в одной руке цветы. Она медленно разжала пальцы, пристально посмотрела на хрупкие лепестки, теперь помятые и начавшие увядать. Не хотела ли Харука лишить растение его красоты так же, как лишили красоты ее?

С какой любовью все старались сохранить ее секрет. Даже Нэн, которая, должно быть, видела Харуку в те первые дни в Хиросиме, не предала ее даже словом. В книге «Лунный цветок» было еще одно стихотворение, которое Джером прочитал вслух в тот вечер за обедом, которое сейчас вспомнилось Марсии:

Теперь можно было понять, почему смерть стала для Харуки навязчивой идеей, можно было понять ее желание быть среди мертвых.

Лори неожиданно заворочалась в кровати и забормотала, и Марсия уронила цветы и быстро подошла к ней.

— Проснись, дорогая. Это только сон. Все хорошо. Я здесь, и ты в своей собственной постели.

Лори открыла глаза и в ужасе уставилась на мать.

— Это была леди в белом. Леди, у которой только часть лица. Она сняла шарф и подходила ближе, ближе.

— Тише, дорогая. Это был только плохой сон, — Марсия тихонько покачала дочь на руках.

Должно быть, в тот раз, когда Лори видела Харуку на галерее, она видела ее только в профиль, как Алан и Марсия в тот вечер, когда они поймали ее в дворцовом саду. Но теперь было ясно, что Лори видела ее снова. Когда? Как?

— Леди в белом очень печальна, очень несчастна, душечка, — прошептала она. — Но она нежная и никогда не будет пытаться тебя обидеть. Как ты узнала о ее лице?

— Папочка водил меня посмотреть на нее, — ответила Лори. — Он велел мне никогда тебе об этом не рассказывать. Он сказал, что это то плохое, что люди делают друг другу. Он сказал, что поэтому я никогда никому не должна доверять.

Отвращение к тому, что сделал Джером, потрясло Марсию, и ей стало нехорошо. Когда она поняла, в какой ужас он привел ребенка, в ней исчезли последние остатки жалости к нему. Потом она что-то вспомнила — кукла!

Должно быть, именно после того, как девочка увидела Харуку, она пыталась разбить кукле лицо. Казалось, что все болезнетворные миазмы этого дома сконцентрировались в разрушении куклы. Однако, пока Лори не будет полностью изолирована от влияния своего отца, она будет под воздействием всех этих чар — будет заложницей зла.

Марсия знала, что завтра она должна будет встретиться с Джеромом и отобрать у него Лори — ради того, чтобы сохранить ребенку душевное равновесие и здравый ум. Теперь, по крайней мере, у нее в руках было оружие. Нэн сказала, что бывает время, когда приходится действовать жестоко. Джером не оставил ей выбора.