Слова Нэн Хорнер были утверждением, а не вопросом. Что они означали, Марсия не поняла. Но ее возмутило то, что они были произнесены. Не отвечая, она оглядела большую комнату.

Комната определенно отводилась под гостиную и имела пропорции гостиной. Несмотря на свои размеры, она была переполнена мебелью викторианского стиля, несколько устаревшего. В центре старинного восточного ковра располагался круглый стол, покрытый красной плюшевой скатертью, на которой стоял горшок с пышным папоротником. Там были два покрытых плюшем дивана и один диванчик из черного конского волоса. В каждом углу стояли нагруженные безделушками этажерки, а множество неуклюжих стульев и антикварных вещей были неумело размещены по всей комнате. Старомодная люстра, ныне электрифицированная, тускло светила с потолка двумя или тремя лампочками. Казалось невероятным встретить такую комнату в Японии. Нэн Хорнер стояла возле мраморной каминной доски, с которой молча обозревали комнату золоченые часы. Руки ее были глубоко засунуты в карманы просторного пальто, и она морщила нос, оглядывая комнату.

— Что за мусорный ящик! Я не знаю, как Джерри это терпит. Он на пару недель уехал в Хиросиму. Я полагаю, это что-то связанное с его работой. Вы же знаете, там КЛАВ — комиссия по расследованию последствий атомной бомбардировки.

«Джерри?» — подумала Марсия. Джером никогда не был для нее «Джерри» — никогда, с тех пор как она его знала. Ее неприязнь к этой женщине усиливалась.

— Вы знаете, когда вернется мой муж? — несколько натянуто спросила она.

— Он не сказал. Он никогда не говорит. Но я думаю, что он там долго не задержится, — Нэн Хорнер подошла к высокому узкому окну и взглянула на затянутое снежными облаками небо. — Сегодня не знаю, но на следующей неделе должно быть полнолуние. А к полнолунию он всегда дома.

Это было странное замечание.

— Почему он должен приехать домой к полнолунию? — спросила Марсия.

Нэн Хорнер пожала худыми квадратными плечами.

— О, мы здесь, в Японии, придаем большое значение луне. Здесь мы обращаем больше внимания на такие вещи. А сейчас давайте посмотрим, что можно сделать, чтобы вас устроить.

Она вновь заговорила по-японски с двумя ожидавшими женщинами и затем кивнула Марсии:

— Завтра Суми-сан вычистит комнату для гостей и приведет ее в порядок для вас. Ею годами никто не пользовался. Но на сегодняшнюю ночь они приготовят вам постель в комнате Джерри и разожгут там огонь. Вы увидите, что она удобнее, чем этот мавзолей. Господи, что за комната!

Марсия согласно кивнула. Как странно, что Джерому приходится занимать этот большой дом, когда ему так мало нужно.

— Не заботиться о своем комфорте — это так похоже на Джерома, — сказала она.

Глаза Нэн Хорнер были задумчивы.

— Да, я знаю. Я познакомилась с Джеромом Тальботом, когда он впервые приехал в Японию. Фактически раньше, чем он женился на вас. Этот дом был построен в 80-е годы прошлого века. Человек, построивший его, принадлежал к одному из самых крупных правящих семейств Японии, но образование он получил за границей, в Европе. Ко времени возвращения в Киото он полюбил викторианский стиль и настоял на строительстве большого здания викторианского типа.

Нэп размашисто жестикулировала.

— Но он должен был удовлетворить запросы остальных членов своей семьи, — продолжала она, — поэтому он пристроил к вилле японское крыло. После его смерти в начале 90-х годов дом на некоторое время был превращен в отель. Вот почему у дома история архитектурного ублюдка. Кое-какая мебель в этой комнате, должно быть, стоит здесь с момента основания дома. Бог знает, что они с ней сделали во времена оккупации. Так или иначе, но дом подходил Джерри. Вы же знаете, большинство японских домов совсем крошечные.

— Зачем ему понадобилось такое большое здание? — спросила Марсия.

Нэн рассеянно наблюдала за обследовавшей комнату Лори и, казалось, не слышала.

— Как вы все-таки нашли дом? — спросила она Марсию.

Марсия протянула руки к пламени, с удовольствием впитывая тепло. Она была не прочь немного поджариться после того как замерзла и впала в уныние.

— Я показала водителю такси написанный адрес, — объяснила она. — Но сначала он отвез нас не к тому дому — за углом, на другой улице. К воротам вышел японец, но он был не слишком дружелюбен.

— Это, должно быть, Ичиро Минато, — сказала Нэн. — Это тот же самый дом, но Джерри разделил его перегородкой. Семья Минато — это… вы бы назвали их жильцами. Они живут на японской половине, и у Минато-сан свои проблемы, я думаю. Он не очень общителен. Как насчет еды, миссис Тальбот? Вы можете пообедать у меня, если они не смогут покормить вас здесь.

Приглашение было не слишком сердечным, и Марсия отрицательно покачала головой.

— Я уверена, что они смогут найти что-нибудь для нас. После полудня мы хорошо поели в поезде. Супу или чего-нибудь еще будет достаточно.

Нэн поговорила с Ясуко-сан, поварихой. Женщина поклонилась и бросила быстрый любопытный взгляд на Марсию.

— Она вас покормит, — сказала Нэн. — Есть рыба, рис и овощи, вы увидите, что она хорошая повариха. Она служит у Джерри много лет. Что-нибудь еще нужно?

— Нет, большое спасибо, — сказала Марсия. — Я не знаю, что бы мы без вас делали. — Ее собственные слова показались ей напыщенными, но она была не в силах казаться естественной.

Нэн Хорнер посмотрела на нее долгим внимательным взглядом.

— Все хорошо. Джерри мой старый друг. Вы можете мне позвонить, если я вам понадоблюсь. Но лучше, если номер назовет Суми-сан, иначе телефонистка вас не поймет.

Пока две женщины разговаривали, Лори с любопытством обходила комнату-музей. Нэн мрачно поглядывала на нее.

— Не очень похожа на отца, да? Сразу видно, что ваша дочь. Но тип нервной системы у нее, как у Джерри.

Было трудно спокойно сознавать, что Нэн Хорнер знает Джерома так же хорошо, как его жена, если не лучше, и Марсия внутренне сжалась.

— В Лори много жизни, — тихо ответила она. — Лори привлекает все интересное.

У Нэн была привычка откровенно и прямо смотреть на собеседника. Это смущало Марсию, она почувствовала себя неуютно. Теперь Нэн смотрела так, как будто в Марсии было что-то странное.

— Значит, вы его жена, — сказала она невыразительным голосом так, словно этот факт был слишком удивительным, чтобы быть правдой. — О, ну, конечно, это не мое дело. Если у вас есть все, что вам нужно, я пойду. Свистните, если я вам понадоблюсь. Пока, Лори. Спокойной ночи, миссис Тальбот

Она вынула руку из кармана, небрежно взмахнула ею и вышла из комнаты. За ней последовали Суми-сан и Ясуко-сан, болтающие по-японски.

«Я не должна допустить, чтобы эта искренняя женщина беспокоилась, — подумала Марсия. — Конечно, не дело Нэн Хорнер судить о том, какова жена Джерома, и Нэн сама признала это».

Лори закончила осмотр комнаты.

— Было бы здорово здесь жить! Можем мы теперь осмотреть остальную часть дома? Здесь все так странно, все совсем по-другому, чем у нас.

Марсия улыбнулась своему жизнерадостному ребенку.

— Завтра будет время для осмотра. Давай поглядим, хорошо ли горит огонь в папиной комнате, и устроимся там.

— Ты устала, правда? — мягко спросила Лори, и Марсия прижала к себе девочку. Она ужасно, невыносимо устала, но она знала, что причиной усталости был не перелет через океан, не поездка в поезде из Токио — это была эмоциональная усталость. Она слишком долго находилась в состоянии ожидания. Теперь, до появления Джерома, ожидать было нечего, и силы разом покинули ее. Неизвестно, когда она снова увидит Джерома. Как странно прозвучало замечание Нэн, что его появление связано с полнолунием. Было в этом замечании что-то такое, чего она не поняла, но сейчас у нее не было сил думать об этом.

Они с Лори ушли из большой комнаты, которую, вероятно, никогда не согреть одним камином, и пересекли широкий прохладный коридор, шаркая ногами в тапочках, которые не царапали и не портили полированных полов.

Суми-сан с поклоном и улыбкой, от которой проявились ямочки на ее пухлых щеках, провела их в спальню Джерома. Она сняла свое стеганое пальто и осталась в узорчатом голубом кимоно. На ногах у нее были короткие белые таби.

Спальня была меньше, чем гостиная, но такая же старомодная, с высоким потолком. Огонь в камине пылал, переносной электрический нагреватель был включен. По крайней мере, эта комната была более комфортабельной, хотя несколько аскетической, как и сам Джером.

Большая двуспальная кровать с кучей одеял выглядела удобной. Некоторые предметы обстановки, стоявшие в комнате, были сплетены из тростника, в японском стиле. Низкие стулья с колпачками на ножках не царапали полов и не рвали циновок. Большой ореховый письменный стол Джерома стоял у окна, а забитый книгами шкаф — у стены. На ночном столике тоже были книги и лампа с цилиндрическим пергаментным абажуром. Это, во всяком случае, была жилая комната. Лори подошла к изголовью кровати и остановилась, зачарованная. Марсия, почувствовав, что Лори затихла, обернулась и посмотрела, что привлекло ее внимание. Над кроватью, в центре голой бежевого цвета стены висела японская маска. Она была мастерски вырезана из темно-красного вишневого дерева. Была видна каждая черта смотревшего на них выразительного лица. Тут и там мазки краски подчеркивали красный рот, белые сияющие зубы, белки глаз, а лоб, высокие скулы, выгнутый подбородок были выполнены из полированного натурального дерева и казались почти живыми в игравших на них отблесках пламени камина.

— Это демон, да? — спросила Лори шепотом, как будто эти уши с длинными мочками могли слышать.

Марсия поняла, что она имела в виду. Выражение лица маски было удивительно злым. Брови и глазницы были расположены преувеличенно косо, а глаза мрачно смотрели вниз. Белые мазки над глазными яблоками придавали глазам выражение дикой ярости, лохматые черные брови были сделаны из натуральных волос, и их черные пряди свисали и с подбородка. Нос был вырезан, но он был широким у основания, с выступающими ноздрями, придававшими лицу насмешливое и презрительное выражение. Рот огрызался, губы были сомкнуты, уголки рта угрожающе опущены. Однако в маске демона не было необычных деталей. Ни клыков, ни выпученных глаз, ничего уродливого. Это было лицо человека — гордого, умного, опасного, злого.

— Я полагаю, это какой-то демон, — сказала Марсия, не желая думать о том, что художник намеревался изобразить человеческое лицо.

— Все равно, он ужасно страшный, — заметила Лори и обеспокоенно поверглась спиной к маске.

— Картина над камином мне больше нравится, — добавила она. — Хорошая, правда?

Марсия устало устроилась в качалке у камина и взглянула на японскую картину. На ней был изображен заснеженный пейзаж, где две фигуры прогуливались под покрытым снегом японским зонтиком. Мужчина был одет в длинное черное платье и только в распахнувшихся внизу полах виднелось яркое, золотое с красным кимоно. Голову мужчины закрывал высокий черный капюшон, рука его сжимала ручку зонтика чуть выше, чем рука его подруги. Девушка на картине была вся в белом, за исключением черного с золотом оби на ее талии и алой подкладки рукавов кимоно. Голова ее была завернута в белую ткань и мягкими складками обрамляла лицо. На обоих были высокие деревянные гета, поднимавшие их над поверхностью снега.

— Как ты думаешь, кто они? — спросила Лори, всегда готовая придумать какую-нибудь историю.

Марсия вспомнила кое-что из прочитанного о значении фигур мужчины и женщины под зонтиком на японских картинах. Это был общепринятый символ, и он означал, что эти двое были влюбленными. Лица, как обычно, ничего не выражали, но в том, как мужчина склонился к девушке, чувствовалась забота, а в опущенном взоре девушки — застенчивость.

— Вероятно, это двое гуляющих влюбленных, — сказала Марсия и удивилась, что Джером выбрал для себя столь сентиментальную картину.

Суми-сан вошла, чтобы установить для них маленький столик поближе к огню. Она принесла им еду на красном лакированном подносе. Еда была подана на красивых блюдах с синим рисунком. Пушистая сосновая ветка с крошечной шишкой была изящно пристроена в уголке подноса. Марсия потрогала ее и благодарно улыбнулась маленькой служанке. Суми-сан довольно хихикнула и прикрыла рот рукавом кимоно. Вероятно, она выбегала на снег, чтобы принести эту свежую ветку из сада. Она суетилась вокруг них, пока они ели, наполняла их чашки чаем. Даже Лори выпила немного чаю, поскольку под рукой не было свежего молока. Еда согрела мать и дочь, обе они повеселели.

Когда они поели, и все было убрано, они начали распаковывать вещи, чтобы достать то, что им нужно на ночь. Вновь вошла Суми-сан и жестами объяснила, что ванна готова. Поскольку Нэн Хорнер поручилась за них, Суми-сан с удовольствием их принимала. Она унесла Лори, чтобы познакомить ее с прелестями японской ванны, и на некоторое время Марсия осталась одна.

Она разделась и накинула стеганый халат. Потом она медленно прошлась по комнате, ища что-нибудь, что напомнило бы ей о Джероме, как-то ободрило, вновь соединило ее с ним. Разочарование, связанное с прибытием, большой холодный дом, появление Нэн Хорнер, казалось, удаляло ее от Джерома, делало чуть ли не чужой. Она начала упорно искать в этой комнате следы человека, которого она знала и любила.

Заголовки книг говорили о том, что он глубоко погружен в науку, но были среди книг так же и несколько о Японии. Один из томов, который она вытащила, оказался трактатом по психологическим отклонениям. Вытащив его, она почему-то беспокойно взглянула на маску над кроватью.

В комнате ощущалось присутствие этой маски. Сверкающие глаза заглядывали в каждый уголок: казалось, что жуткий взгляд злобно высмеивает все, что ни сделает человек достойного. Это, несомненно, было произведение искусства, но как мог Джером выносить, что эта маска злобно следит за ним со стены днем и ночью? По-видимому, в последние годы у него начал проявляться какой-то жуткий юмор. Здесь она узнала о нем нечто, о чем не хотелось вспоминать.

Казалось, что между маской и нежным снежным пейзажем с двумя влюбленными, между двумя этими крайностями лежало огромное расстояние. «Как можно было их сочетать?» — думала она. Ей казалось, что пока она этого не поймет, она плохо поймет и то, каким человеком стал Джером Тальбот, и эта мысль ее пугала — проделать такой путь, чтобы встретиться с незнакомым человеком.

На противоположной стене комнаты, в тени, она увидела другую картину. Чтобы получше рассмотреть ее, она взяла стоявшую поблизости лампу с абажуром. Это была фотография в рамке, с мрачным реалистическим сюжетом — вид развалин дома, оставшихся после бомбардировки. Сломанные стены, разбросанные во все стороны кирпичи и одно, доминирующее в этой сцене, полуразрушенное здание. Это сооружение возвышалось над остальными руинами и некогда было зданием из бетона высотой в несколько этажей. Его все еще увенчивали голые фермы купола. В одном из углов фотографии было написано слово, и Марсия наклонилась, чтобы прочесть его. Это слово было ХИРОСИМА.

Она поставила лампу назад на столик, вспоминая, как ужасно был потрясен Джером тем, что он видел и слышал, когда ездил в Японию в первые дни оккупации. Он много тогда писал домой, ее отцу, и так же, как ее отец, чувствовал, что сам он был инструментом этого жестокого разрушения. Его подавляло чувство вины за то, в чем, как он считал, он сыграл свою роль. Длительная бомбардировка Токио, должно быть, была почти столь же разрушительной, как и атомная — какая разница — атомная она или нет — для тех, кто умер? Однако бомбардировка Токио его обеспокоила не так сильно, как Хиросимы.

Странно, но благодаря этому снимку Хиросимы Джером стал ей ближе. Она могла понять его желание помнить обо всем, желание постоянно иметь себе напоминание в мире, в котором так легко забыть. В ней всколыхнулась жалость к нему из-за того, что он сам подвергает себя пытке. Она подошла к камину и села у огня, напряженно вспоминая то, что было годы назад.

Она все еще сидела там, когда Лори вышла из ванной, сияющая, теплая, розовая, и весело нырнула в большую кровать. Если верить Лори, нет ничего забавнее японской ванны. Марсия поцеловала каждый сонный глаз своей дочки и направилась следом за Суми-сан по прохладному коридору в ванную.

Это была большая теплая наполненная паром комната. В полу были щели, и огромная ванна была утоплена в пол. Небольшие ступеньки вели в воду. При помощи жестов и веселого хихиканья Суми-сан объяснила, что мыться надо с помощью мыла и мочалки, сидя на низком деревянном стульчике. Затем мыло смывается, прежде чем войти по горло в чистую горячую воду. Она предложила потереть спину Марсии, но та знаками отослала ее и помылась сама.

Когда, наконец, она постепенно опустилась в воду, то обнаружила, что вода, конечно, горяча, но терпимо. Погрузившись по шею в воду, она прислонилась к краю ванны и позволила теплу унести ее усталость и беспокойство. Вода убаюкала ее до такого же сонного состояния, в каком была Лори. Потом она насухо вытерлась большим американским банным полотенцем, завернулась в халат и побежала через холл в спальню, где камин уже угас, и головешки в нем почернели.

Лори спала глубоким сном, ее темные косы разметались по подушке. Но в комнате что-то изменилось. Прежде, чем уснуть, Лори накинула свой клетчатый шарф на висевшую на стене маску. «Хорошая мысль», — подумала Марсия.

Выключив свет, она подошла к окну, чтобы взглянуть на белый просторный сад. Большие снежинки мягко падали в безмолвном мире. За бамбуковым забором лежал невидимый ей город Киото, и Марсия была не совсем уверена в том, что он действительно там. Она надела ночную рубашку и улеглась в постель рядом с маленьким теплым телом своей спящей дочери.

Издалека, с какой-то улицы донеслась мелодия из трех навязчивых нот, исполняемая на бамбуковой флейте. Все время одни и те же три ноты, блуждающие в ночи, с долгими паузами. Когда она засыпала, снег что-то шептал в окошко.