Удивительно, как может новое яркое утро разогнать мрак и беспокойство ночи. Проснувшись, Марсия ощутила, что в ней возродились надежда и мужество. Снегопад прекратился, и в окнах сияло бледное солнце. Марсия тихо лежала под теплыми одеялами рядом со все еще спящей Лори и чувствовала прилив новых сил. Прошлым вечером усталость и разочарование испугали ее и сделали подозрительной. Утром она чувствовала себя отдохнувшей, и депрессия предыдущего вечера казалась ей глупой. Какое имеет значение то, что здесь нет Джерома, чтобы приветствовать ее? Она здесь, в его доме, она готова стать частью его жизни в большей степени, чем когда-либо прежде. Когда он написал так обеспокоившее ее письмо, он был вдалеке от нее, а теперь скоро она увидит его, поговорит с ним, прикоснется к нему, и она была уверена, что сможет вернуть его себе, сможет помочь ему преодолеть то темное колдовство, которое удерживало его в Японии. Неважно, откуда шла его склонность к самоистязанию, к самообвинению — все это не устоит перед ее преданной любовью. Теперь она могла вспоминать Нэн Хорнер с меньшей неприязнью. Это естественно, что у Джерома есть друзья и что такая уверенная в себе и одаренная женщина взялась помочь ему, чем могла. Но было бы глупо считать, что она способна удержать Джерома в Японии. Вспомнив о той волне неприязни, которую она ощутила минувшим вечером по отношению к Нэн, Марсия поморщилась от отвращения. Она никогда не была ревнивой, никогда не испытывала собственнических чувств, она не должна допускать, чтобы усталость и моменты депрессии выставляли ее в ложном свете. Ревность уродлива и разрушительна, у нее ничего подобного не будет. Это решение придало ей уверенности в себе.

Когда Суми-сан и Ясуко-сан на цыпочках вошли разжечь камин и узнать насчет завтрака, Марсия сидела на постели и радостно улыбалась им. Лори пошевелилась, зевнула и с интересом огляделась.

— Завтрак подадут, когда вы захотите, сюда, где тепло, — сообщила Ясуко-сан. Им подадут чудесное японское блюдо, которое называется «хаму-андо-эгу». Это название заставило Лори зарыться в подушку, чтобы скрыть свой смех. Марсия заметила взгляд наблюдательной Суми-сан, который та бросила на закрытую клетчатым шарфом маску, и поняла, что Суми-сан отнеслась к поступку Лори с пониманием.

Когда прибыл поднос с завтраком, то на нем, среди прочего, были тосты и пара сочных мандаринов, не говоря уже о шестиунцевой бутылке молока для Лори. Яйца с ветчиной определенно были интернациональным блюдом, и мир казался более гостеприимным, чем прошлым вечером. Над каминной полкой леди в белом парила, погрузившись в мечты, а ее одетый в черное спутник заботливо держал зонтик над ее головой. Снимок Хиросимы висел в углу, в тени, и о нем можно было на некоторое время забыть.

После завтрака Лори захотелось надеть пальто, теплые штаны и выйти поиграть в саду с непривычным для нее снегом. Суми-сан немедленно занялась комнатой для гостей, в которую они должны были переехать. Марсия чувствовала, что она была бы рада покинуть комнату Джерома с ее контрастами и вопросами без ответов. Эта комната принадлежала не тому Джерому, которого она знала.

Вскоре после девяти часов ненадолго зашла Нэн Хорнер, и Марсия вышла в переднюю, чтобы поговорить с нею, поскольку Нэн не хотела снять обувь и зайти.

— Я приглашаю вас к себе на ланч, — решительно сказала Нэн. — Лучше всего в двенадцать тридцать. Я пришлю за вами свою Ису-сан. У меня сегодня утром в городе два деловых свидания. Я увижусь с вами обеими за ланчем. Нет нужды спрашивать, хорошо ли вы спали. Сегодня утром вы выглядите совсем иначе. До встречи.

Она быстро повернулась и ушла, не дав Марсии возможности ответить. «Мы с Лори, конечно, пойдем, — сказала себе Марсия, откидываясь в качалке и размышляя о властных манерах Нэн. — Было бы неплохо поговорить с американкой, особенно с такой, которая знала Джерома в последние несколько месяцев».

Марсия решила воспользоваться имеющимся в ее распоряжении временем для того, чтобы осмотреть японскую виллу, которую ее муж сделал своим домом. Она набросила пальто и с любопытством пересекла холл по направлению к лестнице, расположенной в его глубине. Ступени были широкими и не в американском стиле, посредине лестницы была квадратная площадка, от которой лестница сворачивала вправо. Не закрытые ковром ступени были сделаны из того же самого кипарисового дерева, что и полы во всем доме. Дерево нигде не было покрыто ни лаком, ни краской, и блеск натурального дерева был приятным.

На третьем этаже лестница заканчивалась крошечным холлом, все стены которого состояли из раздвижных японских дверей. Она отодвинула одну из них, едва не пробив пальцем бумажную поверхность, и заглянула в японскую комнату. Пол был покрыт теми толстыми квадратными пружинящими матами, отделанными черной тесьмой, о которых Марсия читала, что они называются татами. Она сняла тапочки и прошла по устланному матами полу к раздвижному экрану на противоположной стороне. Там была еще одна комната, выходившая на деревянную галерею, которая, казалось, охватывала весь этаж. Деревянные ставни без окон, скользившие в пазах, как и двери, скрывали внешний мир, и во мрак верхнего этажа проникало совсем немного света.

Непокрытый пол галереи казался холодным, как стекло. Однако она не вернулась за тапочками, а пошла по галерее в переднюю часть дома. Отодвинув на несколько дюймов один ставень, она выглянула наружу, и увидела, как расположен дом по отношению к холму. Галерея выходила на каменные ступени главного входа и была ориентирована вниз по склону холма.

Дом был расположен в саду; задняя его часть выходила на склон холма. Входные ворота, принадлежавшие семье Минато, куда она подходила минувшим вечером, находились слева. Оттуда, где она стояла, Марсия не могла их видеть, но наконец-то она увидела Киото. Она пошире раздвинула ставни и с интересом выглянула в проем окна.

Утреннее солнце освещало сверкающий белый мир покрытых снежной коркой крыш. Серые черепицы карнизов геометрически четко вырисовывались под слоем снега. Зелень сосен и изредка красный цвет храмов напоминали восклицательные знаки. Киото был огромным расположенным на холмах городом, окруженным зубчатыми грядами снежных гор. До Марсии доносились отдаленный шум транспорта, звуки сигналов машин, звон храмовых колоколов, низкий и глубокий. Но здесь, на склоне холма, на домах и улицах лежал снег, и было очень тихо. Марсия глубоко дышала, ею овладело приятное возбуждение. Как хотелось ей познакомиться с Японией, как она была готова полюбить ее так, как, должно быть, любит Джером.

Она вернула ставни в их прежнее положение и прошла по галерее в другой конец дома. Там она опять открыла ставни и выглянула в сад, где играла Лори. С этой стороны сад был гораздо больше, чем с той, что вела к парадному входу. В саду был скованный льдом пруд для рыбок, через него был переброшен крошечный мостик, там был каменный фонарь, укрытый снежной шапкой, маленькие сосенки и коричневый кустарник. В углу у забора простерла свои темные ветви слива. Однако всю прелесть пейзажа портил высокий бамбуковый забор из заостренных бамбучин, пересекавший сад посередине и деливший его на две половины.

Со своего наблюдательного пункта Марсия могла видеть обе части сада, и пока она их рассматривала, на снег позади бамбукового забора вышли двое японских детей. Мальчик, который был старше Лори и немного крупнее ее, был одет в темные брюки и темный жакет, свитера под жакетом делали его пухлым. Маленькой девочке можно было дать около шести лет. Закутанная в стеганое кимоно, она тоже выглядела, как бочка. У детей были круглые розовые щечки. Волосы девочки были коротко подстрижены и ровно подрезаны на лбу. На мальчике была черная кепка с козырьком, из-под которой выбивались черные волосы.

Угадывая в этих детях возможных товарищей по играм для Лори, Марсия смотрела на них с интересом. Но ворота между двумя садами были закрыты, и Лори не могла видеть соседских детей сквозь плотный бамбуковый забор. Однако в тот момент Лори не нуждалась в товарищах. Как видела Марсия, руками в варежках она катала снежки один за другим и энергично кидала их во все стороны — в каменный фонарь, в сосну, даже в свою мать, когда увидела Марсию над верандой. И, в конце концов, она бросила один из снежков через забор в соседний сад.

Снежок спланировал прямо на голову маленькой девочки, и та в изумлении уставилась на брата, желая убедиться, не он ли сыграл с нею шутку. Мальчик видел, что снежок прилетел из-за забора, и он, явно озадаченный, поглядел в том направлении. Ни брат, ни сестра не посмотрели наверх, на ту часть дома, где стояла, наблюдая за ними, Марсия.

Лори вновь кинула снежок, который пролетел высоко над забором, и мальчик больше не колебался. Со злобной ухмылкой он скатал довольно большой снежок и запустил его в невидимого обидчика. Он шлепнулся на голову Лори, и та взглянула на мать.

— Там кто-то есть! — крикнула она.

Марсия засмеялась и кивнула. Лори бегом помчалась к воротам и попыталась их открыть, а когда увидела, что они крепко заперты, взобралась на них, чтобы посмотреть в другую часть сада.

Картина была забавной: американский ребенок осторожно лезет на ворота, с интересом разглядывая двух японских детей по другую сторону.

— Хелло! — крикнула Лори.

Мальчик скорчил ей рожу.

— Харро! — с веселой насмешкой эхом ответил он, тогда как его пухленькая сестричка молча смотрела на Лори, и глаза на ее круглом лице были похожи на блестящие смородины. Марсия была уверена, что еще мгновение, и дети сломают и забор, и языковой барьер. Но неожиданно им помешали.

Из другой части дома вышла японка в темно-синем кимоно. Она проворно пробежала по снегу в своих гета и взяла детей за руку. Она видела Лори, взобравшуюся на забор, и покачала головой, очевидно, запрещая перелезать. Когда японка повернулась и направилась назад в дом, Марсия решила заговорить.

— Доброе утро, — сказала она всем троим. Женщина была молодой и очень хорошенькой. Марсия увидела это, как только взглянула вниз. У нее были изящные черты лица, и женственные и национальные одновременно. Цвет ее кожи был бледным, было типично для японки благородного происхождения; темные глаза и темные брови эффектно контрастировали с кожей. Но в отличие от детей она не улыбалась Марсии открыто и дружелюбно.

Она вежливо поклонилась в сторону Марсии и быстро увела обоих детей в дом. У Марсии осталось неприятное чувство, что ею мягко и вежливо пренебрегли. Было ясно, что молодая женщина не хотела, чтобы ее дети играли с Лори. Она также не захотела по-дружески, по-соседски поздороваться с Марсией и ограничилась холодным приветствием.

Лори разочарованно соскользнула на свою половину сада и снова начала катать снежки. Казалось, не было причин, из-за которых Лори не позволялось играть с соседскими детьми, если они хотели играть с нею. Может быть, Джером распорядился не пускать детей в эту часть сада. Определенно, он приложил усилия, чтобы изолировать одну часть дома от другой.

Ну, с этим ничего нельзя было поделать, и прежде чем закрыть ставни, Марсия осмотрела галерею до конца и увидела, что там установлена далеко не японская дверь, дверь с автоматическим замком. Она подошла и тихонько повернула ручку. Дверь была заперта. Это было вполне естественно, если Джером сдал жильцам другую половину дома.

Она ощутила беспокойство, для которого не было причин, однако ею опять овладело дурное предчувствие, как и минувшим вечером.

Марсия закрыла деревянные ставни и нашла тапочки. Здесь больше нечего было смотреть — только четыре пустые японские комнаты, вокруг них с трех сторон веранды, и перегородка до потолка, которая разделяла дом на две половины.

Она задумчиво спустилась вниз и заглянула в комнату для гостей, соседнюю с комнатой Джерома, которую теперь прибирала Суми-сан. Чтобы руки были свободны, маленькая служанка укрепила отвернутые рукава кимоно пурпурными лентами. Голову она повязала чистым белым хлопчатобумажным полотенцем и выглядела занятой и деловитой.

Комната для гостей была меньше, чем комната Джерома, и поэтому в ней легче было поддерживать тепло. Стены были покрыты пестрыми обоями из бамбука, немного выцветшими от времени. В комнате стояла удобная чистенькая плетеная мебель. Там были и низенький кофейный столик, и небольшие сдвоенные туалетные столики из бежевого дерева, а также две кровати. Перед каждой из них расстилался небольшой светло-бежевый коврик. На двух единственных картинах над каминной полкой были изображены растения. В комнате не было никаких беспокоящих предметов.

Утро пролетело быстро. Марсия распаковывала чемоданы, свой и Лори, и вешала одежду в шкаф из такого же светло-бежевого дерева, как и остальная мебель в комнате.

Она позвала Лори готовиться к ланчу как раз перед тем, как за ними пришла горничная Нэн. Иса-сан прибыла точно в двенадцать тридцать; в отличие от служанок в доме Джерома она носила одежду европейского образца — аккуратную блузку и юбку, а поверх них — плащ. Волосы ее были подстрижены и уложены волнами. Она немного говорила по-английски и была рада освежить свой английский, пока они прошли небольшое расстояние вверх по холму.

Небольшой дом Нэн Хорнер был построен в современном видоизмененном японском стиле, с одной или двумя комнатами европейского типа. Ланч проходил в японской комнате, где они, к удовольствию Лори, сели на зеленые шелковые подушки, лежавшие прямо на полу вокруг жаровни с древесным углем, которую Нэн называла хибачи.

— Японские комнаты чудесны для жизни, только не зимой, — сказала Нэн. — Но, может быть, именно это делает японцев стойкой расой. У меня в офисе есть камин, так что я могу поддерживать тепло. Летом я ставлю маленький столик и кресла здесь, на веранде, и поэтому живу практически в саду.

Даже теперь заснеженный сад, казалось, был совсем рядом — за сдвигающейся дверью, которая вела прямо наружу. Зимой воробьи скакали по снегу и питались крошками, которые бросала им Нэн. На фоне неба засыпанные снегом ветви деревьев сплетали изящный узор.

Марсия поймала себя на том, что изучает Нэн с большим интересом. Она нашла, что Нэн — довольно привлекательная, прямодушная женщина, которая могла бы понравиться Джерому. Марсия уверила себя в том, что искать нечто большее, чем дружба, в отношениях Джерома и Нэн, было бы глупостью, и она постаралась не давать развиться той неприязни, которую испытала по отношению к Нэн минувшим вечером.

— Я надеюсь, что это наш последний снегопад, — сказала Нэн — уже почти март, и скоро распустятся камелии. В Японии весна приходит быстро. Вам повезло, что вы будете в Японии весной.

— Я знаю, — ответила Марсия. — Я так много читала о Японии. Я с нетерпением жду цветов.

Для нее было облегчением сознавать что Нэн, кажется, воспринимает как само собой разумеющееся то, что Марсия останется.

Сегодня на Нэн была пышная коричневая юбка и темно-оранжевая кофта без воротника. Ее короткие волосы были небрежно зачесаны назад, и лицо с глубокими темными глазами казалось более угловатым, чем прежде. Она грациозно устроилась на лежащей на полу подушке, в то время как Марсии, в ее узкой юбке, сидеть на полу было гораздо труднее.

— В Киото так мало домов зарубежного образца, — сказала Нэн. — Кроме того, Япония — моя родина, и я привыкла к здешним обычаям. Если не считать отсутствия отопления, я нахожу их удобными.

Иса-сан стояла возле них на коленях, помешивая суки-яки — блюдо из говядины и овощей в современной электрической сковороде.

Простота убранства комнаты казались Марсии привлекательными и успокаивающими. В ней не было другой мебели, кроме низкого лакированного столика, на котором был сервирован ланч. В углу была небольшая ниша с висящей гирляндой раскрашенных цветов сливы и изящной веткой в вазе под нею.

— Это токономе — почетная ниша, — объяснила Нэн. — Сначала у нас были проблемы с оккупационным корпусом. Они не понимали обычаев и шокировали японцев тем, что использовали эти ниши под склады и бог знает подо что.

— Вы жили в Японии до войны? — спросила Марсия.

— Я — РВЯ, — ответила Нэн. — Рожденная в Японии. Мой отец здесь много лет занимался бизнесом, с экспортом. Я выросла с этим бизнесом, если можно так сказать, и когда перед войной мои родители умерли, я продолжила это дело. Когда я увидела, что грядут трудные времена, я уехала к родственникам в Штаты, у которых гостила несколько раз. Но я вернулась, как только закончилась война, и теперь я опять занимаюсь экспортом. Сначала оккупационный корпус использовал меня как переводчика, — она спокойно посмотрела на Марсию. — Именно так я и познакомилась с Джерри Тальботом. Я была определена в группу, с которой он работал в Хиросиме.

— Это значит, что вы знали его с того самого момента, как он впервые приехал в Японию, — отметила Марсия.

Сукияки уже было готово, и Иса-сан разложила его поверх риса в небольших мисках. Марсия и Лори несколько раз пользовались палочками для риса в Сан-Франциско, поэтому они ели так же, как и Нэн, только не столь ловко.

— Когда вы едите настоящий японский обед, — сказала Нэн, — рис подают последним. Но американцы любят его с мясом и овощами.

На протяжении трапезы Нэн казалась достаточно дружелюбной. Она весело поддерживала общий разговор, поощряя рассказы Лори о школе и о том, что Лори делает, чтобы развлечься. Но Марсия все время чувствовала ее прохладное отношение к себе. Она чувствовала, что поступки этой женщины — скорее дань долгу, своего рода благотворительность, а не желание пообщаться с женой Джерома. Не потому, что Марсия ей нравилась или не нравилась, просто Нэн делала то, что считала необходимым сделать. Несмотря на ранее принятое решение, беспокойство Марсии относительно Нэн постепенно вернулось.

Когда они закончили есть, их хозяйка проворно встала, поправила юбку и отвернула рукава кофты.

— В летние месяцы я люблю дома ходить в хлопчатобумажном юкато — это прохладное летнее кимоно — но японская одежда бесполезна зимой, если только не носить длинное фланелевое нижнее белье, что, конечно, и делают мужчины. Даже под деловыми костюмами западного образца. Этоне эстетично, но тепло. Пройдем в мой офис, где вам будет удобнее.

Марсия была рада встать и вытянуть сведенные судорогой ноги. Узкий полированный холл вел в комнату недалеко от входной двери. В камине приветливо горел огонь, в комнате были письменный стол, диван, удобные стулья. Над каминной полкой висел вид заснеженного Ныо-Хемпшира, и Нэн кивнула в его сторону.

— Просто, чтобы напоминать мне, откуда я родом. Мои родители родом из Новой Англии, хотя мне кажется, что моих корней там нет. Я люблю Японию и японцев. И, конечно, Киото — то место, которое я знаю лучше всего на свете.

Лори бродила по комнате, разглядывая все с обычным для нее живым интересом. Одну из стен прочертили книжные полки, заполненные японской премудростью, были и полки с произведениями искусства. Марсия взяла небольшую округлую вазу с крутыми боками, покрытую нежной темно-красной глазурью; на красном фоне белым и зеленым были изображены журавли и листья.

— Это образец старой перегородчатой эмали, — сказала Нэн. — Прекрасный образец такого рода изделий. Мне нравится, что в Японии считают, что вещь имеет право на существование просто потому, что она красива. Она не обязана служить каким-то другим целям. Может быть, в этом урок для нас. Не то, чтобы одно созерцание красоты двигало миром. В Японии мне нравится не только прошлое. Новые поколения должны выполнить свое предназначение, но не забывать о своем наследии.

Марсия повернула в руках округлую вазу. На нее было приятно смотреть, и ее было приятно потрогать, и Марсия могла представить радость художника при работе над нею.

— Я отчасти вам завидую, — призналась Нэн. — Впервые увидеть Японию. Увидеть ее свежими глазами. Но что заставило вас так долго откладывать свой приезд?

Удивленная таким прямым вопросом, Марсия бросила взгляд на Лори. Девочка принесла книгу с картинками на коврик у камина и изучала ее, не обращая никакого внимания на взрослых.

— Кажется, все время был неподходящий момент для поездки, — тихо ответила Марсия. — Лори была в школе и…

— Вы сейчас забрали ее из школы, я полагаю? — сухо сказала Нэн. — Садитесь сюда, здесь удобнее.

Она похлопала по большому креслу, а потом сама опустилась на вращающееся кресло у письменного стола.

Марсия молча села. Она не хотела, чтобы Нэн допрашивала ее. Причины, по которым она не приезжала в Японию, были слишком личными, и в этом не было ее вины.

Нэн сняла крышку медного сосуда для сжигания благовоний, вложила конической формы кусочек, зажгла его и закрыла крышку. Ее пальцы двигались рассеянно, и задумчивая морщинка пересекла ее лоб.

— Я иногда думала о вас, — сказала она, не глядя на Марсию, — после того, как Джерри женился на вас. Я хотела знать, что вы за женщина, когда вы не приехали сюда, чтобы быть с ним. Я думала, что все можно было бы уладить, если бы вы хотели приехать.

При этой прямой атаке Марсия выпрямилась.

— Это несправедливо! Вы ничего об этом не знаете!

— Разве? Ну, может, и нет. Но я думала, что вы нужны ему и вас не было там, где вы должны были бы быть как его жена.

Это был явный выпад. Марсия сдержала гневные слова, которые были готовы сорваться с ее губ, но ответ ее был кратким:

— Я всегда хотела приехать.

Запах сандалового дерева тонкой синей лентой дыма поплыл вверх из медного сосуда. Нэн рассеянно нюхала его.

— Если бы я была его женой, я бы приехала. Ничто не смогло бы мне помешать. Я должна сказать это прежде, чем Джерри приедет сюда. Это нужно сказать.

Марсия заметила, что губы ее неожиданно начинают дрожать, и она попыталась избежать этого. Она не должна допустить, чтобы слова этой женщины расстроили ее. Нэн взглянула в ее сторону и неожиданно смягчилась.

— Неважно. Хотя вы и не сказали этого, но это не мое дело. И, конечно, вы удивительно молоды для него.

— Вы говорите, как моя мать, — рассердилась Марсия. — Как может третий знать, что хорошо для двоих — для мужчины и женщины?

Затем она решительно сменила тему разговора, давая понять, что она больше не собирается обсуждать Джерома с Нэн Хорнер.

— Расскажите мне о японской семье, которая живет по соседству с нами. Вы говорили, их фамилия Минато? Я сегодня утром видела во дворе двоих детей и очень хорошенькую молодую женщину, как мне показалось, их мать.

— Это Чийо. Она очень красива и из хорошей семьи. Это загадка, почему она вышла замуж за Ичиро Минато. Я думаю, это из-за войны.

— С ним что-то неладно? — спросила Марсия.

— Ичиро родился, чтобы стать солдатом. Военное правительство использовало его, и он не знает, что делать дальше. Чийо, как кукла — изящная и хрупкая. Нельзя сказать, что я не сочувствую Ичиро. На самом деле, мне даже жаль его. Но различие между ними очень велико.

— Она была не очень приветлива, — заметила Марсия. — Она увела своих детей в дом, как будто не хотела, чтобы они играли с Лори. И она недружелюбно ответила на мое приветствие.

Нэн играла крышкой от сосуда для благовоний.

— На вашем месте я бы оставила ваших соседей в покое. Вы увидите, что большинство японцев вежливы и дружелюбны. У них нет неприязни к нам, и они не хотят, чтобы мы были враждебны к ним. Но это не обычная ситуация.

— В каком смысле? — спросила Марсия.

Нэн встала из-за стола и пошла посмотреть, что делает Лори.

— Послушайтесь моего совета, держитесь подальше от Минато, — повторила она, прекращая обсуждать этот вопрос. — Что за книгу ты нашла, Лори?

Марсия поняла, что у нее перед носом захлопнули дверь. Но Минато еще больше возбудили ее любопытство, особенно прелестная Чийо.

Лори поднялась с коврика у камина и показала Нэн найденную книгу. Это была книга масок.

— Я ищу то жуткое лицо, что висит в папиной комнате, — сказала Лори. — Как вы думаете, оно может быть в этой книге?

— Это маска из темного вишневого дерева, — объяснила Марсия. — Она кажется такой страшной, что мы закрыли ее на ночь.

Нэн понимающе рассмеялась.

— Я знаю, что вы имеете в виду. На самом деле, это я нашла ее для Джерри. Это не оригинал, но хорошая копия. Она изображает злодея из старинной трагедии. Как вы догадываетесь, он был не очень милый парень. Но его нет в этой книге, Лори.

Звук колокольчика у ворот разнесся по всему дому, и Иса-сан, поклонившись, вошла доложить о посетителе.

— Ямада-сан, — сказала она.

Казалось, мгновение Нэн колебалась, потом велела горничной пригласить гостя.

— Вам понравится мой друг Ямада-сан, — произнесла она. — Он джентльмен старой закалки. Издает лучшую в наши дни литературу в Японии.

Ямада-сан появился в дверях кабинета — невысокий, в годах, в темно-сером костюме европейского покроя. Он был почти лысым, если не считать седых волос на затылке; у него было доброе и умное лицо цвета старой слоновой кости, с густыми кустистыми бровями над блестящими проницательными глазами. В дверях он низко поклонился и затем подошел пожать руку Нэн по европейскому обычаю.

Нэн представила их друг другу. Марсии показалось, что при имени Тальбот его глаза испытующе взглянули на нее и немедленно скрылись под опущенными веками.

Вновь последовали поклоны, и Марсия обнаружила, что тоже кланяется, как это легко делают в Японии европейцы. Ямада-сан достал плоскую коробочку и передал ее Нэн. Она была сделана из синего, цвета военно-морской формы, картона с шершавой поверхностью; с одной стороны коробка была открыта и на ней была наклеена белая этикетка. Марсия увидела, что коробка служила обложкой для красной квадратной книги, с золотыми буквами на корешке. Когда Нэн вытащила ее из коробки, лицо ее стало немного печальным.

— Так она готова, — сказала она. — И очень красивая к тому же. Вы это прекрасно сделали, Ямада-сан. Спасибо, что принесли ее мне. Это мой экземпляр?

— Это для вас, — благожелательно поклонился Ямада-сан.

Нэн казалась тронутой.

— Спасибо. Я ценю это. Пожалуйста, садитесь. Иса-сан принесет чай.

Издатель сел, явно довольный реакцией Нэн. Когда Нэн вложила книгу в коробку, Марсия протянула руку.

— Могу я посмотреть? — спросила она.

— Вы не сможете разобраться, — предупредила Нэн. — Она написана по-японски.

Страницы были кремового цвета, с грубой текстурой, с тремя строчками японских иероглифов, расположенных вертикально, сверху вниз, на каждой странице.

— Кажется, здесь совсем мало печатного текста, — сказала Марсия и подержала книгу открытой так, чтобы и Лори тоже могла на нее взглянуть.

— Это стихи, — объяснила Нэн. — Форма очень простая и традиционная. Требуется точное число слогов. Я читала книгу в рукописи и пыталась сама перевести несколько стихотворений. Хотя при переводе мне не удалось сохранить нужное количество слогов. Может быть, я смогу дать вам образец такого стихотворения — хотя бы приблизительно.

Она взяла книгу.

— Вот одно:

— Как называется книга? — спросила Лори, восхищенная странной манерой письма.

— Она называется «Лунный цветок», по названию одного из стихотворений. По крайней мере, мы бы назвали ее так. Японцы называют это растение ю гао. «Гао» — слово для обозначения красоты утра, а «ю» означает «вечер». Вот стихотворение:

— Конечно, здесь нет никакого ритма. Для японцев это не имеет значения. Имеет значение именно символическая картина, изящество мысли. Я права, Ямада-сан?

Мужчина с достоинством поклонился.

— Здесь много мыслей о смерти, — сказал он, нагибаясь, чтобы постучать указательным пальцем по страницам. — Очень благородно и очень печально.

Давая понять, что обсуждение этой темы закончено, Нэн вложила книгу в коробку и положила ее на письменный стол. Марсия почувствовала, что хозяйка хочет поговорить с издателем наедине. И, когда Ису-сан принесла на лакированном подносе чайник с бамбуковой ручкой и небольшие чашечки, Марсия встала и сказала, что она и Лори должны вернуться домой.

Нэн не возражала, но проводила их до двери, в то время, как Ямада-сан потягивал свой чай и ждал. Когда они надели пальто, Марсия протянула Нэн руку для прощания.

— Спасибо за приглашение на ланч.

— Джерри скоро будет дома, — сказала Нэн. — Теперь он может приехать в любой день из-за…

— Из-за полнолуния? — перебила ее Марсия. — Что вы на самом деле имеете в виду?

Лори надела галоши и побежала в сад. Неожиданно Нэн положила руку на плечо Марсии.

— Послушайте меня, пожалуйста, миссис Тальбот. Вы приехали в Японию слишком поздно. Самое мудрое, что вы можете сейчас сделать — это вернуться домой. Уезжайте раньше, чем Джером узнает, что вы здесь. Поверьте мне, это единственный выход. Слишком поздно для чего-либо другого.

Марсия уставилась на нее в полном изумлении. Неужели эта женщина действительно думает, что проделав такой путь, она сдастся и вернется? Но прежде, чем она смогла произнести слова протеста, Нэн протянула ей руку. Ничего не оставалось, как последовать за Лори к воротам, куда Иса-сан вышла их проводить.

Они шли домой по заснеженной лужайке меж бамбуковых заборов. Казалось, что расположенные ступеньками черепичные карнизы домов, один ниже другого, маршировали вниз по холму вместе с ними. Они прошли через свои ворота и сняли галоши и обувь.

У входных дверей стояла пара мужской обуви, и сердце Марсии глухо застучало. При виде этих ботинок Лори завопила от радости и помчалась в холл. Джером, с телеграммой Марсии в руках, стоял у начала лестницы, в то время как Суми-сан и Ясуко-сан ожидали, когда можно будет поздороваться с ним.