Время близилось к полуночи. Я стояла у большого окна. Комната эта, как я узнала, когда-то принадлежала Розе Маклин. Лампы были погашены, только на бюро горела свеча, которую я не тушила. Я уже изучила здесь все до мельчайших подробностей и немного приободрилась, не найдя следов присутствия Брока, хотя тут и оставались следы пребывания его покойной жены.

Дверью в боковой стене эта комната соединялась с другой, поменьше. Открыв дверь, я поняла, что Брок Маклин обитает именно тут. Словно в капитанской каюте, все здесь, от узкой койки до крепкого и удобного письменного стола, который, видимо, и снят был с корабля, содержалось в безукоризненном порядке.

Комната Розы выглядела более элегантной. Мебель была, наверное, изготовлена в Салеме.

Ее линии своей изящной простотой напоминали стиль шератон. Большой шкаф был заперт — я обнаружила это, собравшись повесить туда свою одежду. На сделанном из орехового дерева маленьком секретере с откинутой крышкой я заметила чернильницу из ракушек и миниатюрный дагерротип в резной рамке из слоновой кости. Искусно вырезанные розочки обрамляли прелестное юное личико. Я взяла крохотный портрет и вгляделась. Несомненно, это было личико Розы.

Девушка была моложе меня, когда вышла за Брока Маклина. Может быть, в те дни он был не таким мрачным и хмурым, каким стал в тридцать с лишним лет. И чему удивляться, если вся его жизнь лежала в руинах; жена умерла, сам он стал калекой, и мечты о семи морях навсегда остались мечтами. При таких обстоятельствах я не могла винить его за то, что он отвергает меня, и только боялась, что он решит наказать меня за роль, невольно сыгранную мной в недавних событиях.

Единственным предметом обстановки, который я старательно избегала взглядом, была широкая двуспальная кровать, гордо возвышавшаяся посреди комнаты. С резными деревянными колонками, под пышным балдахином, кровать была застелена вышитым покрывалом — может быть, Роза сама вышивала его. Один уголок покрывала был откинут, словно приглашал в постель. Но я не могла и подумать о том, чтобы окунуться в эти необъятные просторы, хотя огонь уже погас и у окна в ночной рубашке и халате стало зябко. Но и закоченев, я решила дождаться, пока Брок придет домой и ляжет спать в своей комнате. Только тогда я почувствую себя надежно забытой и смогу заснуть.

Из окна открывался совсем другой вид, чем из моей прежней комнатки. Отсюда нельзя было увидеть нового маяка, но я видела почти весь Бэском-Пойнт, а между мной и океаном стоял старый маяк. Башня, на которой когда-то горел фонарь, была темной, но внизу, в жилой части, светилось окно. Теперь я знала, что у Брока там рабочий кабинет, такой же, как в городе, в главной конторе "Бэском и компании". И, конечно же, там мастерская Яна Прайотта, где он вырезал фигуру для корабля.

В эту ветреную ночь луна подернулась туманом. Облака были такими тонкими и прозрачными, что ночь казалась совсем светлой. На втором этаже маяка за ставнями загорелся свет, и я поняла, что это лампа в комнате Яна. Тут же погас свет внизу в правом крыле. Дверь отворилась, из нее вышел мужчина и направился к дому по освещенной луной тропинке. С ним рядом трусил огромный пес, жавшийся к хозяину, словно зловещая черная тень.

Брок возвращался домой.

Когда человек с собакой подошли совсем близко к дому, сердце мое неровно забилось. Я отпрянула от окна, чтобы муж не увидел, как я наблюдаю за ним. Во мне боролись страх и какое-то странное возбуждение. В голову закралась неуместная мысль: а могла бы я научиться любить такого человека? Я прогнала ее прочь, негодуя на себя за предательскую слабость.

Эти двое вошли не в парадную дверь под моим окном, а обогнули дом — наверное, Брок решил оставить Люцифера на ночь в конуре. Наконец послышался скрип задней двери, и я услышала на лестнице шаги Брока.

Когда он постучал ко мне, я не смогла ответить: горло сдавил спазм. Броку пришлось постучать во второй раз, и только тогда я выдавила:

— Войдите…

С трепетом смотрела я на дверь, не зная, чего ожидать от того, кто теперь назывался моим мужем.

— Добрый вечер, — закрывая за собой дверь, с холодной вежливостью произнес Брок Маклин. — Я принес вам настоящее обручальное кольцо. Мне хотелось бы взять обратно кольцо с яшмой, которым я был вынужден вчера воспользоваться для венчания. Оно принадлежало моему отцу.

После похорон я сняла кольцо. Оно лежало на секретере, куда я положила его, войдя, и теперь я молча указала на него. Брок взял кольцо и надел его себе на мизинец. Потом вынул из жилетного кармана коробочку, в каких ювелиры обычно продают свои изделия, и протянул мне.

— Вот, примерьте, пожалуйста, впору ли. Мне не хотелось надевать его кольцо, поэтому я не сразу взяла коробочку. Он стоял, пристально глядя на меня жгучим взглядом черных глаз, и я снова почувствовала, какой он высокий и сильный. Одеревеневшими пальцами я откинула крышку коробочки, вынула простенький золотой ободок и надела на безымянный палец. Кольцо было впору, но я снова сняла его и положила обратно в коробочку.

— Вы должны носить это кольцо, — сказал Брок резко.

Я упрямо покачала головой.

— Не буду.

— Все же наденьте его, — холодно велел он. — Вы моя жена, и будете его носить.

Видя, что я и не думаю слушаться, он, едва скрывая досаду, шагнул ко мне, вынул кольцо из коробочки и надел мне на палец.

Я немедленно отдернула руку.

— Я сниму его, как только вы уйдете, — пообещала я и поняла, что веду себя не лучше Лорел, сопротивляясь тому, кто сильнее и наделен властью. Вчера, когда этот человек взял меня за руку, меня словно пронзил электрический разряд.

Сегодня это ощущение повторилось, и это мне не понравилось. Тем яростнее я боролась против него.

Брок не обратил внимания на мои смехотворные попытки сопротивляться.

— Ложитесь быстрее в постель, там вы согреетесь, — сказал он. — Вас знобит.

Повинуясь приказу и леденея не столько от холода, сколько от страха, я сбросила туфли и неловко скользнула под одеяло. Но тут же села к подушкам, подтянув одеяло к подбородку, и уставилась на мужа. Брок подошел к изножью кровати, и я почувствовала в нем тот же холодный огонь, который ощутила раньше. Но теперь к нему примешивался злорадный триумф, и это было еще страшнее. Я подумала, что ему так же нравится причинять другим страдания, как и его матери.

— Как же вы, должно быть, разочарованы, что капитан Обадия умер, не успев изменить завещание, — сказал Брок. — Теперь все состояние капитана перейдет к его жене-китаянке. Она даже компанией будет управлять. Вместо того чтобы заполучить вожделенного богатого мужа, вы оказались прикованы к бедной конторской крысе.

Я в бешенстве сверлила его взглядом.

— И вам поделом! Вы ведь женились, чтобы заполучить власть и богатство!

Он продолжал тем же ледяным тоном:

— Вы правы, я отдал бы все на свете, чтобы получить верфи в свои руки. Деньги не имеют значения. Но корабли были делом жизни моего отца, и капитана тоже, а потом стало моим. Ради памяти отца я должен вернуть компании прежнее положение в торговом флоте. И я бы сделал это. А вместо этого оказался женат на женщине, которая не принесла мне ничего, и потерпел крах. Ваши слова совершенно справедливы.

Я удерживала одеяло на груди и смотрела на Брока поверх согнутых колен. Простыни были ледяными, так что меня продолжал бить озноб. Сейчас я готова была упрашивать. Я ничего не выиграла бы, споря с мужем.

— Так отпустите меня, — взмолилась я. — Позвольте мне вернуться в Нью-Йорк. Я для вас ничего не значу и, если уеду, не причиню новых хлопот.

— А-а, так вы не только глупы, но и трусливы! Стоило вам проиграть, как вы готовы пуститься наутек! Хотите пожить соломенной вдовой? Я вот не согласен. Если уж я обзавелся женой, так пусть она живет здесь. Кроме того, вы ошиблись еще кое в чем. Возможно, вы значите для меня больше, чем думаете.

В его словах прозвучало нечто, от чего я вжалась в подушки — новое мрачное торжество. Положение начинало Броку нравиться.

— Скажите, вы когда-нибудь слышали от своего отца, что случилось в первом рейсе "Морской яшмы"? Рассказывал он вам, как Эндрю Маклин принял смерть на борту этого корабля?

Всю жизнь я знала, что во мраке неизвестности меня подкарауливает какая-то тайна, которая всплывет в самый неподходящий момент. Я ощущала это еще совсем ребенком, когда отец горевал о своей несостоявшейся карьере капитана и на него нападали продолжительные приступы задумчивости. Страшась неизвестности, я всегда стремилась отогнать непрошеные мысли. Но теперь отгородиться от того, что мне не хотелось знать, не удастся.

Брок Маклин не ждал ответа.

— Моего отца в этом рейсе убили. Его застрелили, когда он выполнял свой долг. А застрелил его Натаниэль Хит, ваш отец.

Потрясенная, я могла только с ужасом смотреть на Брока. Он обогнул изножье кровати и, грубо схватив меня за левое запястье, уставился на золотое обручальное кольцо. Потом отшвырнул мою руку.

— Нет. — Он покачал головой. — Просто так я вас не отпущу. Вы останетесь тут моей женой до конца дней своих. Но не для того, чтобы вас любили и лелеяли. Не дождется этого от меня дочь Натаниэля Хита. Капитан сыграл с нами злую шутку, но в конце концов все выйдет совсем не так, как он хотел.

Я по-прежнему молча смотрела на него, бесчувственная и отупевшая. В этом мужчине, как и в его матери, человечности не было ни на грош. Он подошел к двери между нашими комнатами, остановился и заговорил снова безжизненным, бесцветным голосом, словно вдохновлявшая его ярость вдруг схлынула и оставила опустошенным.

— Когда моя жена заболела, я, чтобы не беспокоить ее, перебрался в соседнюю комнату, — сказал Брок. — Я жил в ней еще мальчишкой. Большая комната — ваша. Внешние приличия будут соблюдены, поскольку комнаты соединяются дверью, но отныне никто из нас ее не откроет. На людях вы будете появляться в роли моей жены. Вы должны беспрекословно мне повиноваться. И не смейте больше вмешиваться в воспитание Лорел, оно вас не касается.

Горячая волна гнева вернула мне способность говорить.

— То, что вы тут наплели, — ложь! Мой отец был добрым и мягким человеком. Он никогда не причинил бы вреда другому. Я не верю ни одному вашему слову!

— А на мостике вы его видели? — саркастически спросил Брок. — Там человек мягким не бывает, иначе недолго он останется капитаном клипера.

Куда подевались мои озноб и дрожь! Гнев накатывал на меня горячими волнами. Я не собиралась сносить унижения и слушать всякую напраслину. Брок совсем было собрался уйти к себе в комнату, но я остановила его:

— Подождите!

Он с досадой повернулся.

— В нашем положении виновата не одна я. В том, что я стала вашей женой, вы виноваты не меньше. Но раз уж это со мной случилось, не ждите, что я буду покорно сидеть сложа руки. Если вы настаиваете, чтобы я осталась в этом доме, знайте: ни покорной, ни кроткой я не буду. Я не принимаю ваших обвинений в адрес отца. Я сделаю все, что смогу, чтобы докопаться до истины и донести ее всем. И я не стану стоять в сторонке, когда речь зайдет о вашей всеми заброшенной дочери. То, что я ей сегодня сказала, вовсе не пустые слова. Она не желает видеть во мне мать — что ж, с этим ничего не поделаешь, но я надеюсь стать ей подругой в этом доме, где ни у кого нет друзей. — Стоявший в дверях мужчина покраснел до корней своих черных волос. Он шагнул к кровати, но я продолжала, окрыленная яростью; — Более того, я изо всех сил постараюсь создать себе счастливую жизнь. Пройдет еще день-два, и я сниму траур. Не стану жить в атмосфере мрачности. Даже если для этого придется со всеми вами драться!

Последние слова я почти выкрикнула. Нелегко было высказать все это, глядя в глаза, в которых сверкала ярость.

Наконец Брок справился с собой, и его голос зазвучал зловеще спокойно;

— Вы — жалкий птенец, попавший в силки, из которых не выпутаться. Я постараюсь не забывать об этом. Но не испытывайте мое терпение. Я спокойно вынес то, что не многие смогли бы вынести. Будете вести себя в пику остальным — вам же будет хуже.

Мне показалось, что в нем снова проглянули черты его матери. Хотя он говорил подчеркнуто спокойно и тихо, я снова испугалась. Но сделала еще одну попытку отвоевать свободу.

— Если вы отпустите меня в Нью-Йорк, я не стану вас более беспокоить.

— Вы останетесь в Бэском-Пойнте, — повторил Брок. — В конце концов, может, и вы на что-нибудь сгодитесь.

С этими словами он вышел и осторожно закрыл за собой дверь. Такая аккуратность напугала меня сильнее, чем если бы он дверью хлопнул.

Я встала и задула свечу. В ту же секунду в коридоре зашуршали женские юбки и скрипнул паркет. Я затаила дыхание и прислушалась. Где-то тихонько закрылась еще одна дверь, и я сообразила, что Сибилла Маклин, стоя в коридоре, подслушивала все, о чем говорилось в моей комнате. Меня передернуло от омерзения. Наверное, свекровь очень порадовало, что между мной и Броком не возникло ничего похожего даже на симпатию. Если Сибилла тоже верила басне о гибели Эндрю Маклина от руки моего отца, то ясно, почему она меня так ненавидит.

Какой жене понравится принимать в доме дочь женщины, которую ее муж любил, и мужчины, от чьей руки он пал. Но, независимо от того, что подвигло миссис Маклин на подслушивание, ее поведение представлялось мне отвратительным.

Я вернулась в постель и зарылась в одеяла. Вспомнив все, что минуту назад говорила и делала, я опять испугалась. Чего я добилась, рассердив своего так называемого мужа? Как могла я надавать столько поспешных обещаний и клятв? И все же… я должна их выполнить! Ни на секунду не поверила я в страшный навет на отца. Я должна найти способ опровергнуть обвинение, а потом как-нибудь выбраться из этого дома. Гнев поднимался во мне при одной мысли, что Брок Маклин решил заточить меня тут под предлогом этого издевательского брака! Нет, я не случайно дочь капитана Натаниэля Хита! И Карри Коркоран Хит в придачу!

Я снова вернулась мыслями к своей матери, к той удивительной девушке, какой она была в юности. Как повела бы себя в таких обстоятельствах моя мать, которой я никогда не знала? Очевидно, она завоевала многие сердца, и я гадала, в чем был секрет ее очарования. Наверняка Карри знала бы, как заставить холодного и злого человека в соседней комнате поступать так, как хочется ей. Брок Маклин с самого начала смотрел на меня без интереса и симпатии, но, если бы в этой постели лежала Карри, он наверняка бы не отверг ее и не скрылся за дверью.

Но я ведь совсем не хотела, чтобы он остался — человек, который так беспощадно обвинял моего отца. Я хотела ранить его, наказать, сделать ему больно, отплатить за все оскорбления и обиды.

Чтобы утешиться, я снова погрузилась в мечты и попыталась вообразить Миранду Хит, — нет, Миранду Маклин! — которая вдруг превратилась в роковую женщину, похожую на Карри Коркоран. Как замечательно было бы, отвергнув мольбы и ухаживания Брока Маклина, ответить на пылкую страсть полным равнодушием. Какой жестокой я буду, когда он… В мои грезы ворвался скрип кроватных пружин из соседней комнаты, и дурацкие мечты немедленно рассеялись. Нет, нельзя потакать своим прихотям. Я замужем за человеком, который меня презирает. Вряд ли он переменится. Вместо мечтаний о невозможном надо, призвав на помощь все свои силы и опыт, сделать хотя бы то, что я тут наобещала.

Один из возможных путей к спасению — причинить Броку Маклину столько неприятностей, чтобы он сам рад был отправить меня восвояси. Смогу ли я сделать так, что ему станет тошно на меня смотреть? Тогда я освобожусь. Я вполне могла представить, как буду издеваться над ним, дразнить, злить его так, чтобы он мечтал только об одном — поскорее избавиться от меня и забыть навсегда. Это были не просто мечты — это был план действий. Правда, затевать войну мне не хотелось. Я хотела только, чтобы меня любили, любить самой и жить мирно, весело и счастливо. Но поскольку в этом доме нечего было и ждать, что мои мечты сбудутся, единственным выходом оставалась война.

Луч света, падавший на стену из окна маяка, вдруг пропал — лампа в комнате Яна Прайотта погасла. Я снова обратилась мыслями к художнику. Он все еще мог мне помочь. Не бежать, нет, но кое в чем другом. Он не любил Брока — это было очевидно. И занимался историческими изысканиями. Наверняка он мог бы помочь мне развеять ложь, которую Брок рассказал о моем отце и о первом рейсе "Морской яшмы". Во всяком случае, Ян не совсем принадлежит к клану обитателей Бэском-Пойнта. Он сам чужой здесь, как и я. Может быть, если мне удастся разубедить его в том, что замуж я вышла якобы из корысти, он снова согласится меня поддержать.

С этой мыслью я наконец заснула.

На следующее утро я проснулась свежей и выспавшейся. В окна лился солнечный свет; предстоял новый день. По крайней мере, мне не грозило то, чего я больше всего боялась: Брок надежно запер дверь между нашими комнатами, и я уже не чувствовала той беспомощной неуверенности, что терзала меня во тьме ночи. Ядовитые мечты о мести не по мне. Я вспомнила, как Ян говорил: "Не дайте им поступить так с вами, Миранда. Сражайтесь с ними за право быть счастливой". Конечно, в дальнейшем я буду вынуждена перемениться, поскольку само взросление несет перемены. Но я должна остаться верной себе самой и своему воспитанию. План действий начал смутно вырисовываться.

Думая о том, какой она была, жена Брока, легко ли ей было жить в этом доме, я снова надела черное платье, некогда принадлежавшее Розе Маклин. Наверное, легко, потому что муж обожал ее, а свекровь одобряла выбор сына. Но мне надо начинать исходя из того положения, в котором я оказалась.

Я обнаружила, что суровый черный цвет очень даже идет к светлой коже, а глаза мои засверкали новой целеустремленностью. Расчесывая и закалывая волосы, я с удовольствием смотрела на свое отражение. Вместо модных локонов, ниспадающих на плечи, я закрутила волосы в высокую прическу, которая придавала мне вид более зрелый. Больше ни Брок, ни его мать не посмеют относиться ко мне, как к жалкой девчонке!

Одеваясь, я время от времени прислушивалась к звукам в соседней комнате. Но Брок либо еще спал, либо встал гораздо раньше, потому что за дверью царила мертвая тишина.

Я поняла, что он уже встал, когда спустилась вниз к завтраку. Семья только что собралась в столовой. Брок усаживал свою мать, а Лорел, одетая в черное, как и ее бабушка, стояла и ждала, пока усядутся взрослые. Вчера кто-то позаботился, чтобы на похороны она выглядела поопрятнее, но сегодня волосы девочки снова были растрепаны, а кружевной воротник платья порван.

Яна за столом не было. Уже потом я узнала, что он редко обедал со всей семьей, а чаще в городке или готовил себе незатейливые блюда в комнатке на маяке. Обычно он не выходил к завтраку, просыпался, когда ему было угодно, и появлялся в библиотеке в удобное для него время. Капитан не требовал от него работы в определенные часы, следя только за тем, чтобы была правильно записана история компании.

Сибилла Маклин отрешенно пробормотала "доброе утро". Брок вообще промолчал и даже не взглянул на меня. Сегодня он выглядел мрачным и раздражительным, и стоило мне это увидеть, как во мне проснулось злорадное озорство. Вот и представился случай доказать, что я не просто глупая мечтательница. Я покажу этому человеку, который сперва принудил меня выйти за него замуж, а теперь издевается, что ему придется иметь дело с женщиной, а не с глупым птенцом, как он меня назвал. Он уже садился за стол, когда я положила ему руку на плечо и приподнялась на цыпочках, чтобы коснуться его щеки легким поцелуем.

— Доброе утро, дорогой, — весело проговорила я.

Я ждала вспышки гнева, взрыва ярости. Увы, моя попытка поддразнить его не могла провалиться с большим треском. Брок посмотрел на меня с величайшим презрением. Сибилла Маклин заметила взгляд, который он на меня бросил, и насмешливо улыбнулась, прекрасно поняв, что я валяю дурака. Лорел злобно глянула на меня и, в подражание своему отцу, тоже не сказала ни слова. Моя попытка вести себя вызывающе весело окончилась плачевно. Я уселась, покраснев от стыда и не зная, куда деваться от смущения.

Миссис Маклин продолжала смотреть на меня с ехидцей.

— Это платье слишком велико для вас, но пока вам придется его носить. Брок, голубчик, это Розино платье. Мне очень не хотелось его одалживать, но выхода не было. Я попрошу Хетти Брайт поскорее сшить для твоей жены пристойное траурное платье.

Если Броку и было неприятно, что я ходила в платье Розы, он ничем не выдал своих чувств. Смерив меня от головы до пят уничижительным взглядом, он сидел с каменным лицом и, больше не обращая на меня внимания, молча поедал то, что перед ним поставили.

Я еще раз попыталась утвердить себя, по крайней мере перед матерью Брока:

— Не извольте беспокоиться. Я решила не носить траура. Не люблю черный цвет, да мне и нет смысла носить траур по капитану, я ведь едва его знала.

Брок по-прежнему молчал. Мысленно он находился где-то далеко, где меня не было.

— Там посмотрим, — мрачно пообещала миссис Маклин и, больше не замечая меня, обратилась к Броку: — Как ты думаешь, удастся нам уговорить эту китаянку носить что-нибудь попристойнее этих дикарских нарядов? Уж теперь-то, когда капитан умер…

— Оставь ее в покое, — ответил Брок. — Городок уже привык к тому, как она одевается. Кому-нибудь удалось что-либо узнать о том наглеце, что так внезапно появился и напугал капитана? Он еще где-то в округе?

Лорел, довольная своей осведомленностью, подала голос:

— А я знаю, кто он. Его зовут Том Хендерсон, и он старый приятель капитана. Он мне сам так сказал. Я разговаривала с ним вчера на борту "Гордости".

— Не смей ходить на этот корабль, — резко приказал ей отец. И снова обратился к миссис Маклин: — Я должен узнать, что этому человеку нужно. Зачем он приехал?

Я заметила, что миссис Маклин уставилась в свою тарелку и отвечает, не поднимая головы.

— Не беспокойся, дорогой. Мистер Хендерсон приходил несколько дней назад. Я сама с ним разговаривала. Это один из тех матросов, с которыми капитан Обадия когда-то скверно обошелся. У Хендерсона было достаточно поводов для обиды, и он считал, что капитан мог бы и помочь ему, когда настали скверные времена.

— Так вот как он пробрался в дом вчера ночью! Это ты его впустила? — спросил Брок.

Светлые глаза миссис Маклин встретили его взгляд, и я снова почувствовала в этой женщине внутреннюю силу, столь искусно спрятанную за сдержанностью и напускной кротостью.

— Я понятия не имею, каким образом он вошел. Я обещала, что заступлюсь за него перед капитаном и постараюсь найти ему какую-нибудь работу.

Лгала она или нет, я не поняла. Но была уверена, что, если Сибилла Маклин была как-то заинтересована в том, чтобы навести ужас на капитана, — а появление Тома Хендерсона произвело именно такой эффект, — она бы не колеблясь впустила Хендерсона в дом.

Брок мрачно смотрел на мать.

— Внезапное потрясение, вызванное появлением этого бандита, стало причиной смерти капитана. В этом нет никаких сомнений.

— А как получилось, что с ним разговаривали вы? — резким тоном спросила у меня миссис Маклин, явно намекая на мою вину.

Я не успела ответить — Брок меня опередил:

— Чтобы впредь никто из вас не смел с ним разговаривать! Не хочу, чтобы тут шлялись подобные субъекты.

После этих слов все молчали до конца завтрака. Разговор заставил меня задуматься. Вчера, равнодушно отвергнув все, что обещал поведать Том Хендерсон, я еще не слышала обвинений Брока моему отцу. А теперь мне показалось, что моряк может рассказать нечто важное. Тем не менее мне не улыбалось одной искать его на борту «Гордости». Несомненно, мы еще встретимся, если я останусь жить здесь и буду гулять по окрестностям, так что мои расспросы подождут до лучших времен.

Лорел удрала из-за стола, как только ей разрешили. Уроки, которые Ян давал ей, были отменены на время траура. Поняв, что Броку с матерью на меня наплевать, я отправилась разыскивать девочку. На сей раз я нашла их обоих, Лорел и Яна Прайотта, в библиотеке. Лорел уютно устроилась на маленьком стуле, на котором в прошлое свое посещение библиотеки сидела я. Девочка с головой ушла в чтение. Ян сидел за письменным столом и что-то писал.

Стоило Лорел услышать, как я вошла, и она в ту же секунду захлопнула книгу. Ян заметил ее жест и улыбнулся.

— А мы-то думали, что это бабушка снова пришла ругать нас за чтение занимательных книжек. Но раз это вы, проходите, присоединяйтесь к нам.

Однако Лорел уже вскочила, глядя на меня с обычной враждебностью.

— Вы вчера сказали, что меня не накажут, а меня отправили спать без ужина. Только хлеб с молоком дали. Так что больше я вам не верю.

— Прости, мне очень жаль, что так получилось, — ответила я. Не могла же я ей признаться, что дала обещание необдуманно и поспешно, не успев осознать, как ничтожно мое влияние в этом доме.

Она по-прежнему смотрела на меня враждебным, горящим взглядом.

— Не хочу, чтобы вы носили мамино платье. Вот попрошу отца, и он заставит вас его снять.

— Я и сама не хочу его носить. Завтра сниму, — заверила я ее. — Мне больше нечего было надеть на похороны, а твоя бабушка хотела видеть меня только в черном.

Я слышала в собственном голосе просительные, извиняющиеся нотки, и девчонка немедленно воспользовалась моей слабостью.

— Да я с вами в одной комнате не останусь! — объявила она и кинулась вон из библиотеки, оттолкнув меня с дороги. По-видимому, ей хотелось непременно причинить мне физическую боль.

Я села на ее место, остро переживая свое поражение и беспомощность.

— Если вы и в дальнейшем позволите ей так себя вести, малышка причинит вам немало неприятностей, — заметил Ян Прайотт.

— Но что мне делать? — в отчаянии спросила я. — Здесь нет разумных, нормальных людей.

— Тогда нужно научиться правильно вести себя с неразумными и ненормальными. Разве не так?

И я снова догадалась, что Ян Прайотт взвешивает и оценивает мои способности. И вновь задумалась над тем, как мне разрушить стену, которой он от меня отгородился. Я чувствовала, что не смогу объяснить ему свое вчерашнее поведение до тех пор, пока он не узнает меня получше. Пока я чужда ему, он мне не поверит.

Ян не вернулся к записям, от которых я его оторвала. Он молча, спокойно смотрел на меня. По крайней мере, вел он себя сегодня не так холодно, как раньше, и не выгнал меня из комнаты, чтобы вернуться к работе. Я быстро нашла предмет для разговора, который был ему интересен.

— Чем вы займетесь теперь, после смерти капитана?

— Наверное, сначала закончу работу. А потом — кто знает? Может быть, Лиен найдет мне какое-нибудь занятие, чтобы не пропадали мои бесценные таланты.

Мне показалось, что он подтрунивает сам над собой, а этого мне почему-то не хотелось.

— Судя по тому, что я видела, у вас незаурядный талант резчика по дереву. Почему бы вам не развивать его?

Он пожал плечами,

— То, что я делаю, могут делать тысячи других. В море матросы веками развлекались резьбой по дереву. На такие поделки нет спроса.

Я тревожно и печально смотрела на него, а он вдруг улыбнулся.

— Не ставьте на мне клеймо бесхребетного и слабовольного человека, Миранда. Я не лишен амбиций, но иду собственным путем и пока не спешу. Капитан обещал мне небольшое наследство, и оно поможет мне продержаться на плаву.

Атмосфера слегка потеплела. Настороженность и враждебность пропали, и я почувствовала, что мне легко говорить с Яном Прайоттом.

— Мне очень нужна ваша помощь, — сказала я. — Вы историк… может быть, вы сможете кое-что рассказать.

Он откинулся в кресле и ждал продолжения, не задавая вопросов. Я начала издалека:

— Когда "Морская яшма" вышла в свой первый рейс?

Он ответил не задумываясь:

— Весной тысяча восемьсот пятьдесят восьмого. Она была одним из последних клиперов на линии.

— Вы, наверное, беседовали с капитаном об этом рейсе? Нет ли каких-нибудь записей о нем, судовых журналов, документов?

Тут Прайотт сообразил, к чему я клоню, и в глазах его я увидела сострадание и сочувствие.

— Это был больной вопрос для капитана Обадии. Он не любил об этом говорить, а хранить секреты умел. Но, раз уж нельзя было забыть и вычеркнуть из памяти то, что случилось, ему пришлось кое-что мне рассказать.

— Это правда, что Эндрю Маклин умер во время этого рейса? Что он был убит?

— Несомненно, — подтвердил Ян.

— Но как получилось, что на борту одновременно находились все три капитана? Ведь хозяином и капитаном корабля был Обадия?

— Верно. Но этот корабль — воплощенная мечта Эндрю Маклина. Он построил «Яшму» с гораздо более узким корпусом, чем все предыдущие клиперы, и сам мечтал пойти на ней в первое плавание. А капитан Обадия нацелился на новый рекорд и решил во что бы то ни стало поставить его. За ним, как за владельцем, оставалось последнее слово. Но он позволил Эндрю находиться на борту.

— А почему на борту оказался мой отец?

— Как полноправный партнер, он не мог остаться на берегу, не приняв участия в историческом рейсе. Из вычитанного в документах я понял, что многие были против того, чтобы все три владельца компании плыли вместе, потому что они могли и погибнуть одновременно. Но Обадии мысль об общей прогулке понравилась, вот они и отправились втроем.

Я подошла к столу Яна.

— Вам известно, как именно погиб капитан Маклин?

Он опустил глаза под моим взглядом, и я поняла, что ему не хочется рассказывать.

— Разве вы не знаете? — проговорил он наконец.

— На самом деле нет. Мой отец никогда не говорил об этом. Ночью Брок рассказал мне то, что он считает правдой. Я не могу принять его версию. Я слишком хорошо знала своего отца. Но если в этой истории есть хоть капля правды, то Эндрю Маклин должен был сделать что-то ужасное, чтобы заслужить смерть от его руки. Должно быть…

— Так ведь был морской суд чести, — сказал Ян тихо. — Когда «Яшма» вернулась домой, состоялся суд.

Я пошатнулась и схватилась за стол, чтобы устоять.

— Расскажите мне. Пожалуйста, расскажите мне правду.

— Как вам угодно, — ответил Ян.

Он встал, словно желая уйти от моей страстной настойчивости, облокотился о каминную полку, как в позапрошлую ночь, когда мы разговаривали первый раз. Потом уставился на огонь, словно видел, как в пламени развертываются картины истории, и, осторожно выбирая слова, начал рассказ.