На следующее утро я проснулась с сознанием того, что наступил день, когда я должна принять на себя новые обязанности.

Я старалась выбросить из головы настойчивое воспоминание о том мгновении, когда мы стояли возле торговца каштанами и Брэндан Рейд держал мои руки в своих… Когда я вдруг ощутила слабое потрескивание льда под ногами. Я старалась не думать о том взгляде, которым меня одарила мисс Гарт, решив, что скорее всего преувеличиваю. Конечно, эта женщина может невзлюбить меня, но вряд ли она способна принести мне очень большой вред. И я не должна позволять своему воображению разыгрываться до такой степени. Ненависть — слишком уж сильное слово.

Мистер и миссис Рейд с Селиной, усаженной в экипаже между ними, уехали рано утром. Они направились к причалу, чтобы потом пересесть на одно из речных судов, курсирующих между Нью-Йорком и Олбани. Мисс Гарт, которую заранее предупредили, что на несколько дней Джереми полностью переходит в мои руки, долго спала и встала сердитая. Но в ней не было ничего пугающего, никакой злобы. Она колко сказала мне, что очень рада освободиться от Джереми, и пожелала мне всего хорошего таким тоном, который не оставлял сомнений: ее истинное желание заключалось как раз в том, чтобы все было как можно хуже.

Джереми встал, его состояние было прежним. И я стала изобретать, чем бы занять его. Как всегда, утро было занято уроками с Эндрю, и я сидела в классной комнате, но не шила, а принимала участие в дискуссиях. Иногда я придумывала неправильные ответы к арифметическим задачам, и это очень веселило Джереми, который, конечно, чувствовал свое превосходство. Эндрю, как и я, настроился на шутливый тон, и уроки прошли намного живее и веселее. Я думаю, мы все были рады такой перемене, а для Джереми это было очень хорошо, даже если его прогресс в уроках был гораздо меньше, чем мог бы быть.

Мисс Гарт не появилась в полдень за столом — Кейт сообщила, что она пожелала выпить чашечку чая в своей комнате, — так что второй завтрак прошел великолепно. К тому времени, когда Эндрю покинул дом, Джереми уже был готов снова с радостью приняться за изготовление подарка, который он задумал подарить своему дяде. Я ни разу не спросила его, что представлял собой подарок, и теперь он сам, без моей просьбы, рассказал о нем.

Когда мы снова вошли в классную комнату, которую я предпочитала душной детской, несмотря на то, что она была неуютна и ничем не украшена, он принес с собой книгу о Египте, купленную мной, и показал мне изображение скульптуры. На человеке было широкое плоское ожерелье, столь часто повторяющееся в произведениях египетской живописи и скульптуры.

— Я делаю ожерелье для головы Озириса, — сказал Джереми, а глаза его светились гордостью. — Мне еще понадобится немного того стального бисера, который вы мне дали, и хотелось бы достать какой-нибудь другой бисер такой же формы и размера. Может быть, зеленый и немного красного. Мистер Бич принес мне подходящую проволоку, и ожерелье получится жестким.

Он показал мне эскиз, выполненный цветными карандашами, и уже начатую с огромным старанием часть ожерелья. Конструкция была не лишена привлекательности, а исполнение говорило о творческих способностях мальчика. Я была счастлива и не скупилась на похвалы, обещая дать ему столько бисера, сколько ему потребуется.

Я сочла этот момент удобным, чтобы предложить ему сделать подарки и для матери, и для Седины, но это предложение оставило его равнодушным.

— Селина любит глупые вещи, — сказал он. — А у мамы есть все, что она захочет. Если ей что понадобится, она просто покупает это. Поэтому нет смысла пытаться сделать что-нибудь для нее.

Я чувствовала, что его сопротивление имело в основе какие-то другие причины, а не те, которые он назвал, и спокойно продолжала настаивать, что можно было бы все же придумать что-нибудь в качестве подарка для его матери. Я сделала несколько предложений, но в ответ он только пожимал плечами. Позднее, за игрой в шахматы, когда Джереми с успехом выигрывал, он вдруг неожиданно капитулировал.

— Хорошо, — сказал он. — Я сделаю подарок маме, если смогу что-нибудь придумать.

Я заподозрила, что эта перемена в его настроении произошла из-за желания сделать приятное мне, и постаралась выразить ему одобрение. Все положительное, что исходило от него, продвигало его в правильном направлении.

— Может быть, мне сходить в ее комнату и посмотреть, — предложил он. — Вдруг у меня появится какая-нибудь идея, что сделать для нее. Вы не сможете пойти со мной, мисс Меган?

Это не очень мне понравилось, но он уже соскочил со своего места за столом.

— Пойдемте же, — произнес он нетерпеливо, совсем как его дядя.

«Очень важно вдохновить его на любой благородный поступок по отношению к матери, — сказала я себе. — Ничего плохого не произойдет, если он осмотрит ее комнату: вдруг что-нибудь его вдохновит. Я не войду в комнату, а только постою в дверях и понаблюдаю, чтобы он ничего не трогал и ничего не разбил».

Мы спустились по лестнице вместе, и Джереми сначала зашел в маленький будуар своей матери. Тяжелые плюшевые портьеры, которые закрывали дверь в ее спальню, были задернуты, скрывая вход, и прежде чем мы подошли к ним, из спальни донесся какой-то звук. Я удивилась и тут же догадалась, что в комнате Лесли кто-то был.

Джереми приставил палец к губам.

— Тише! — предупредил он. — Я знаю, кто это. Она иногда так поступает, когда моей мамы нет дома. Давайте посмотрим.

Я не успела остановить его, как он подошел к портьерам и немного раздвинул их так, что образовалась щель. В величайшем изумлении я замерла, наблюдая удивительную сцену.

Спиной к нам стояла мисс Гарт, одетая в одно из прекраснейших платьев, принадлежавших Лесли Рейд. Это было платье из зеленого атласа, который так оттенял рыжие волосы Лесли. А для мисс Гарт оно было слишком узким, и она не могла застегнуть его на все крючки. Верхняя часть ее спины буквально нависала над теми крючками, что она умудрилась застегнуть, а когда она прошлась совсем близко от нас, я уловила запах фиалковых духов, которые она в изобилии вылила на себя.

Потрясенная, я стояла, наблюдая за нею с чувством ужаса не в силах оторваться от этого зрелища. Пока я так смотрела, она подобрала длинную вторую юбку и стала поворачиваться во все стороны и приседать перед большим высоким зеркалом так что ее прическа из взбитых тяжелых темных волос почти совсем растрепалась. Она тряхнула головой, от чего черепаховые шпильки разлетелись вокруг, а густые волосы рассыпались по плечам, совершенно закрыв ее лицо.

Мне не понравились блеск в ее глазах и улыбка, с которой она смотрела на свое изображение в зеркале. Я взяла Джереми за руку с намерением увести его, но почувствовала сопротивление. Я не хотела выдавать наше присутствие, устраивая борьбу с ним. И пока я колебалась в нерешительности, женщина в зеленом платье неожиданно кинулась к маленькому столику, стоявшему возле кровати, и что-то взяла с него. В тот момент, когда она повернулась к лампе, горевшей на туалетном столике миссис Рейд, я увидела, что она держала в руках двойную миниатюру, которую мне показывала Лесли во время моего первого визита в эту комнату.

Мисс Гарт все еще стояла спиной к нам, и сначала я не могла видеть ее лицо, хотя была уверена, что она изучает портреты на этой миниатюре — или один из них. Потом, держа миниатюру в руке, она медленно развернулась, и я увидела выражение ее лица. Это был взгляд влюбленной женщины, глаза ее сияли теплотой. И мое возмущение и ужас еще больше усилились. На этот раз я наклонилась к Джереми, предупреждая его, и подтолкнула его, крепко ухватив за плечо. Каким-то образом мне удалось тихо увести его, и мы не проронили ни слова, пока не поднялись наверх.

Мне пришла в голову мысль, что в руках Джереми, если он вздумает повести себя неразумно, находится страшная сила, и он сможет глубоко ранить и унизить Тору Гарт. Несмотря на душевное страдание, которое мне причинило увиденное, я испытывала к этой женщине непонятную жалость. Она слишком далеко зашла в своих грезах наяву, и в конце ее безусловно ждала катастрофа.

Когда мы вошли в классную комнату, Джереми спокойно вернулся к игре в шахматы и начал изучать положение на доске, как будто ничего и не произошло. Лекция о том, что подглядывание есть зло, вряд ли возымела бы действие. Это я знала но все же должна была высказать свое отношение к происшествию.

— По-моему, несправедливо подсматривать за кем-либо, если этот человек не знает, что за ним наблюдают, — мягко сказала я.

Джереми пожал плечами и начал триумфальное шествие своей королевы через всю доску.

— Гарт сошла с ума, — промолвил он. И добавил: — Сумасшедшая ведьма!

Рассеянно поставила я своего черного слона на пути ладьи, не в состоянии сосредоточиться на игре.

— Она, конечно, не сумасшедшая, — настаивала я. — Тебе не следует так говорить.

— А почему? — Его темные глаза с почти оскорбительной прямотой смотрели на меня. — Они же говорят обо мне такое. А Гарт гораздо более сумасшедшая, чем я.

Я наклонилась к нему через доску.

— Послушай, Джереми. Мисс Гарт, должно быть, очень одинока. Особенно сейчас, когда твоя мать и Селина в отъезде. Я думаю, она чувствует себя как дома среди вещей твоей матери, потому что заботится о ней с тех пор, когда твоя мать была совсем еще девчонкой. Дети очень любят наряжаться в одежду взрослых. Так почему бы взрослым не испытывать удовольствие от того, что они могут одеться, как кто-нибудь помоложе?

— Вы ее совсем не знаете, — небрежно возразил Джереми, совсем не убежденный моей слабой логикой. Основное внимание его было все еще обращено на игру. Он продвинул свою королеву и сказал, заканчивая состязание: — Мат! — И добавил: — А вас очень легко обыграть, мисс Меган.

Я поняла, что дальнейшие аргументы сейчас не дойдут до его сознания, и начала перебирать в уме всякие интересные замыслы, пытаясь придумать, чем заняться до конца этого дня. Вдруг меня осенило.

— Давай устроим чай у меня в комнате, Джереми. Я могу вскипятить воду в маленьком чайнике на огне в камине. У меня есть бисквиты, которые я купила на всякий случай. И я покажу твое новое кресло-качалку… и новую лампу. Пойдем! Ты составишь мне компанию.

Похоже, эта мысль ему понравилась. Может быть, потому что я никогда прежде не приглашала его к себе в комнату. Он помог мне развести огонь, и вскоре дым и язычки пламени закручиваясь, полетели в дымоход. Еще немного, и яркий огонь наполнил комнату теплом. Я зажгла недавно купленную лампу. Пухлый шар китайского стекла, разукрашенный бутонами роз, бросил круг света на дымоход и сделал маленькую простую комнатку еще более радостной. Расстелив на столе скатерть из ирландского полотна, я заставила Джереми расставить голубой чайный сервиз. А когда я вскрыла коробочку с бисквитами фирмы «Хантли и Пальмер», Джереми с удовольствием принялся раскладывать маленькие бисквиты, покрытые белой и розовой глазурью, на голубой тарелке.

Пока мы занимались приготовлениями, я рассказала ему про то утро, когда посетила церковь, и о том, что говорил священник в своей проповеди о Дуайте Рейде. Все избегали упоминать имя его отца, когда говорили с Джереми, а я считала, что это неправильно. Это еще больше отягчало груз невысказанной вины, которую нес в себе мальчик. Он слушал меня настороженно, как мне показалось, и я чувствовала, что внутренне он напрягся.

— Мисс Меган, — спросил он, когда я кончила говорить, — если в том доме будет церемония открытия, разрешит ли мне дядя Брэндан поехать туда? Как вы думаете?

— Не вижу причин, почему он может запретить тебе поехать, — не рассуждая, ответила я, так как не имела ни малейшего представления о том, как его дядя может отреагировать на такое предложение. — Как бы то ни было, у нас еще целый месяц впереди, поэтому не надо беспокоиться об этом сейчас.

В задумчивости он закрыл крышкой продолговатую коробочку из-под бисквитов.

— Я должен пойти, — произнес он, а я подумала про себя, что, возможно, такой поступок представляется мальчику искуплением вины.

Больше к этой теме в тот день мы не возвращались. Чтобы отвлечь его от таких мыслей, я подошла к каминной полке, где стояла карусель Ричарда, и, пока вода в чайнике, подвешенном над углями, не закипела, завела игрушку, и маленькие лошадки с саночками начали кружиться под музыку. Глаза Джереми загорелись, он смотрел на карусель, а я пела для него старинную детскую песенку на французском языке:

Братец Жак, Братец Жак, Спишь ли ты? Спишь ли ты? Звонят с колокольни! Звонят с колокольни!

Динь-дон-дон! Динь-дон-дон!

Было ясно, что он очарован. Но когда я взяла игрушку с камина, чтобы позволить ему рассмотреть ее поближе, он спрятал руки за спину. Он помнил то, о чем я уже позабыла.

— Я ведь наказан… то есть вы еще не сняли с меня запрет, мисс Меган, — сказал он. — Я не должен ее трогать.

Я поставила карусель обратно на камин и завела ее еще раз, именно в момент решив, что эту игрушку я преподнесу Джереми в качестве рождественского подарка.

Когда чайник закипел и чай настоялся, мы сели за стол. Маленький праздник прошел великолепно. Джереми выглядел таким довольным, и я даже пожалела, что ни матери, ни дяди нет здесь и они не видят его. В этом ребенке я не видела ничего такого, что нельзя было исправить. Надо было только вызвать у него интерес к чему-либо новому, проявляя терпение, доброту и хоть чуточку любви.

Когда наши чашки опустели и значительная часть бисквитов была съедена, я рассказала Джереми о Ричарде, кому была куплена эта карусель, и мне самой стало легче оттого, что я высказала то, что лежало у меня на сердце. Наконец я вытащила книгу с волшебными сказками, которую мне подарили, когда я была совсем маленькой, и из которой я читала сказки Ричарду. Я предложила Джереми прочитать одну из сказок, и он был в восторге, а я с болью в сердце поняла, что он ничего не знал о дружеской атмосфере, которая создается, когда читают вслух. Он снял подушку с кресла и уселся на нее перед огнем скрестив ноги и глядя на язычки пламени, как обычно любят делать все дети, а я начала читать сказку.

Я нашла любимую сказку Ричарда, хотя не знала еще, как ее примет Джереми. Пока я читала, он не смотрел на меня, но по глазам я видела, что он слушает внимательно и на губах у него блуждала слабая улыбка.

Я читала сказку о маленькой безобразной жабе, которую никто не любил, пока доброта прекрасной девушки не избавила ее от чар, и жаба превратилась в прекрасного принца. Джереми не проронил ни звука до самого конца сказки. И только когда в комнате воцарилась тишина, он повернулся ко мне и я увидела его повлажневшие глаза.

— Даже когда он был жабой, — сказал Джереми, удивленный и растроганный, — он нашел того, кто смог его полюбить. Того, кто не посмотрел на то, что он безобразен и весь в бородавках.

Мне понадобилось некоторое усилие, чтобы заставить себя говорить спокойно. Я знала, что нужно оставаться спокойной, несмотря на то, что мне очень хотелось опуститься на колени рядом с ним перед камином и обнять его. Но нельзя было подчиниться этому желанию, ибо время еще не пришло, и такое движение с моей стороны только вызовет подозрение у него и будет, конечно, отвергнуто.

— Думаю, это естественно, — ответила я. — Девушка в этой сказке очень добрая, и она смогла разглядеть за внешностью жабы прекрасного принца.

Джереми кивнул и добавил:

— Но ведь с самого начала в жабе, наверное, было видно что-то прекрасное, чтобы девушка смогла разглядеть? А что если бы ничего этого не оказалось?.. Что если бы жаба была вовсе отвратительной?..

Я ощутила комок в горле, но пока подыскивала слова, чтобы разубедить и успокоить мальчика, раздался резкий стук в дверь.

Подойдя к двери, я открыла ее и увидела мисс Гарт на пороге. Она уже была в своем коричневом платье из мериносовой шерсти, хотя от нее все еще исходил запах фиалок. Ее щеки пылали румянцем, и она была в страшном гневе.