В платье скучно-коричневого цвета я вышла из дома раньше остальных, попрощавшись только с Джереми, и села в вагон конки на Бродвее. За несколько месяцев жизни в доме Рейдов я совсем отвыкла от этих грязных, переполненных людьми вагонов. Я крепко прижимала к себе свой ридикюль, ибо в этом пораженном преступностью городе в вагонах часто ездили и карманные воришки. Хорошо еще, что мне ехать надо было недалеко.

На своей остановке я вышла из вагона и быстро перешла улицу. По краям тротуаров лежал усыпанный сажей снег, и везде была противная серая грязь от растаявшего снега. Перед новым кирпичным зданием уже собирались экипажи, люди толпились и проходили в здание. Строительные леса и рабочие исчезли, и дом был готов. Никто ничего не спросил у меня, когда я вошла в широкий главный коридор и проследовала за другими в длинное помещение, уставленное для церемонии рядами стульев. В переднем конце была сооружена небольшая платформа, а на ней стояли кафедра и несколько стульев. Передние ряды, кроме небольшой части, которая была предназначена для семьи Рейдов, ответственных лиц и высокопоставленных сановников, уже заполнялись.

Не говоря ни с кем, я пробралась в дальний конец и села там в ожидании начала церемонии, стараясь не привлекать к себе внимание. Я была здесь только в роли наблюдателя, чтобы рассказать Джереми обо всем, что увижу. Мне уже начало казаться, что нет причин для тех мрачных предчувствий, о которых говорил Эндрю.

Длинное помещение, которое при обычных условиях, вероятно, должно было служить столовой, было уже почти совсем заполнено к тому времени, когда вошел Брэндан Рейд, ведя под руку Лесли. Я не могла не отметить еще раз, какую обманчиво великолепную пару они составляли. Он — высокий, внушительного вида, она — такая хрупкая и красивая, в черном, что придавало ее бледному лицу вид неземного. Какие-то люди встретили их и провели к местам, отведенным для них в первом ряду. Миловидная полная женщина, судя по виду, экономка этого дома, выступила вперед, чтобы поприветствовать мистера Рейда.

Спустя некоторое время начались речи. Священник, которого я слушала в маленькой церкви на Пятой авеню, произнес страстную речь с похвалами Дуайту Рейду. Со своего места я видела и Брэндана, и Лесли в профиль и могла наблюдать за ними, пока слова священника звучали в собрании. Брэндан выглядел мрачным и явно чувствовал себя неловко, словно хотел быть где угодно, но только не здесь. Профиль Лесли был таким чистым и холодным, словно был высечен изо льда. Она слушала каждое слово с вниманием скорбящей вдовы, и черные перья ее шляпки дрожали, когда она наклоняла голову. Не совсем подходящая случаю роль и не совсем подходящий случаю траур, так как она уже снова была замужем после смерти Дуайта.

Когда священник закончил хвалебную речь о Дуайте и сел, член судейской коллегии города прошел к кафедре и разложил на ней листки. Я слышала об этом человеке, читала о нем в газетах. Меня очень интересовало, кто избрал его для присутствия на церемонии. В верхах в эти дни было так много подлости, так много дел о продажности правосудия. Любой, более далекий от скандалов, был бы более приемлем для участия в церемонии, чем этот человек, хотя он и был представлен как один из друзей Дуайта Рейда.

Речь была такой скучной, что слушатели начали беспокойно двигаться и перешептываться, что было не совсем прилично. И я немного отвлеклась, не в силах сосредоточить внимание на его словах, когда услышала, как кто-то рядом со мной прошептал:

— О несчастная леди!

Я быстро перевела свой взгляд на переднюю часть помещения и увидела, что Лесли стоит лицом к аудитории. Она протянула руки, как бы умоляя дать ей слово, и человек за кафедрой глядел на нее в полном изумлении. Ее пошатывало от слабости, и ее бледность была ужасающей. Вмешательство Лесли заняло не более чем несколько секунд, ибо Брэндан был уже возле нее. Он легко подхватил ее на руки и сказал председателю, направляясь со своей ношей к двери:

— Простите нас, пожалуйста. Моей жене плохо. Она в обмороке.

Я не думала, что Лесли была в обмороке, но во всяком случае она не сопротивлялась, когда он уносил ее через поспешно открытую перед ними дверь. Когда миловидная экономка дома заторопилась вслед за ними, оратор отыскал в своих записках то место, на котором его прервали, и продолжал свою монотонную речь, несмотря на оживленный шепот в помещении. Я ушла со своего места незамеченной, выйдя через заднюю дверь. Перед собой я увидела экономку, которая показывала путь к комнате, расположенной через холл, и я последовала за ней. Брэндан внес Лесли в комнату и положил ее на софу. Минуту похлопотав в комнате, экономка сказала, что принесет нюхательные соли, и поспешила выйти. Я заперла дверь за ней, и Брэндан отметил мое присутствие быстрым взглядом, не произнеся ни слова.

Нюхательные соли не нужны были Лесли. Ее щеки уже не были смертельно бледными, они покрылись румянцем, как будто она была в лихорадке. Она села и оттолкнула Брэндана от себя.

— Как вы смеете останавливать меня? — воскликнула она, и я услышала истерические нотки в ее голосе. — Почему вы не позволили мне сказать правду? Всю правду! Чтобы все присутствующие узнали ее.

— Вы сошли с ума, — холодно произнес Брэндан. — Таким поведением вы добьетесь только того, что ваше имя попадет в скандальную хронику на страницах газет.

Он взглянул на меня.

— Не впускайте сюда никого, Меган, до тех пор, пока она не придет в себя настолько, чтобы я смог увезти ее отсюда.

Когда вернулась экономка, я через щель в двери взяла у нее пузырек с нюхательными солями и сказала, что миссис Рейд желает остаться с мужем наедине. Она не задала мне вопрос по поводу моего присутствия, и я смогла закрыть тяжелую дверь прежде, чем голос Лесли можно было услышать за пределами комнаты.

Все эмоции, накопившиеся в ней, вылились наконец, и наблюдать это было ужасно. Черты ее лица исказились, и оно стало некрасивым. Голос стал резким и визгливым.

— Настало время рассказать правду! Настало время рассказать всем, что это вы убили Дуайта. Вы так заботились, чтобы не запятнать свое драгоценное фамильное имя, что убили своего брата и использовали мальчика, желая скрыть свое преступление.

Она замолчала, обессилев, и страшная тишина наступила в комнате. Мной овладел ужас. В первое мгновение я почти поверила ей. Но потом во мне поднялась волна протеста и недоверия, и я поняла, что надо защищать Брэндана от этого безумия. Я крепко держала дверь, зная, что ни одного человека нельзя впускать в комнату.

Его лицо покрылось смертельной бледностью, а щека подергивалась в нервном тике. Он сжал кулаки, и я испугалась, что он сделает что-нибудь ужасное, ударит ее. Но затем его пальцы медленно разжались, и он не тронул ее, хотя она продолжала поток диких обвинений:

— У мальчика был пистолет, да! Но выстрел был сделан из вашего пистолета, а не из того, что был у него в руках. Вы что, забыли, как я помогла вам избавиться от лишнего пистолета так, чтобы его никто не нашел? Я помогла вам!.. Потому что была глупа и любила вас, несмотря ни на что.

Лесли хотела вскочить, но Брэндан схватил ее за плечи, удерживая на софе так крепко, что, может быть, даже причинил ей боль. Теперь он, конечно, будет отрицать ее слова. Он рассмеется в ответ на эту злобную клевету, которая не может иметь под собой реальной основы. В мыслях, не произнося ни слова, я умоляла его так поступить.

Но он ничего не сказал. Он продолжал удерживать ее так же крепко, и наконец ее голова запрокинулась назад, и она посмотрела на него глазами, в которых уже появились признаки того, что она начинает понимать происходящее. Казалось, она поняла, что была на волосок от гибели, и, поняв, обмякла у него в руках. Он позволил ей откинуться на софу и отошел от нее на несколько шагов. Мне очень хотелось оказаться где угодно, но только не в этой комнате. Я увидела и услышала столько, что вряд ли смогу жить дальше спокойно, если Брэндан не опровергнет ее слова. И все же он ничего не сказал.

Лесли, считая, что избавилась от непосредственной угрозы, села и снова принялась пронзительно выкрикивать ужасные слова:

— Вы думаете, что сможете заставить меня замолчать? Вы думаете, я позволю вам сбежать к одной из ваших любовниц? Никогда! Вы останетесь со мной и будете страдать так же, как вы заставили страдать меня. И если только вы сделаете шаг в сторону, я расскажу правду всем — так, как почти сделала это сегодня!

Рука Брэндана взметнулась, и звук пощечины звонко разнесся по комнате. Лесли сжалась в комочек на подушках софы и наконец-то замолчала. Брэндан стоял и смотрел на нее сверху вниз, и если до этого его душил гнев, то сейчас он был полон ледяного презрения.

— Отвезите ее домой, — приказал он мне. — Я не отвечаю за себя, если она будет продолжать в том же духе.

Он открыл дверь и прошел мимо, ни в чем не убеждая меня и ничего не отрицая. Я заперла дверь за ним, повернув ключ в замке, чувствуя, что моя душа рвется на части. Мне хотелось бросить Лесли там, где она была, и не видеть ее. Мне хотелось бежать вслед за Брэнданом и умолять его опровергнуть слова его жены. Было у меня еще и самое простое желание: добиться силой, чтобы эта женщина сама отреклась от своих слов. Я поняла, до какой степени я потрясена, если во мне возникло непроизвольное желание кого-то оскорбить или обидеть физически. И это поразило и успокоило меня. Мгновение я постояла, прислонившись спиной к двери, ожидая, когда установится дыхание, чтобы начать действовать. Я могла сделать, конечно, только одно.

Взгляд, брошенный вокруг, показал мне, что из комнаты есть еще один выход в служебные помещения с лестницей, ведущей вниз, к погребу. Если бы я могла поднять Лесли, мы могли бы спуститься по ней. Здесь никто нас не остановит, чтобы задавать вопросы или выражать сочувствие. В этом состояла моя единственная цель. Я должна была ее добиться, несмотря на состояние ужасного шока.

Я подошла к софе, взяла Лесли за руку и потянула, не слишком нежно пытаясь поднять ее на ноги. К моему величайшему удивлению, она не сопротивлялась, напоминая скорее тряпичную куклу, чем живую женщину. У меня не осталось доброты к ней, и звук моего голоса даже мне показался слишком резким.

— Пойдемте, — сказала я ей. — Вы больны, и вас нужно отправить домой сейчас же.

Она пошла со мной безучастно, словно не зная, кто я. На ступеньках, когда мы спускались вниз, она споткнулась и упала бы, если бы я не поддержала ее. При прикосновении к ней у меня по коже побежали мурашки. Нельзя было придумать обязанности, более противной мне, чем помогать Лесли Рейд. Но, сжимаясь внутренне от физического контакта с ней, я все еще слышала слова, которые она произнесла, и в уме независимо от своей воли начала их анализировать.

Была ли хоть какая-нибудь правда в том, что она говорила? Если была, то что я такое, чтобы мне шарахаться от Лесли Рейд? Я, влюбленная в человека, который мог совершить убийство и взвалить все на плечи ребенка?

«Нет! — подумала я. — Нет, никогда! Только не Брэндан».

Мы спустились вниз, я быстро нашла в глубине дверь, и через мгновение мы оказались на тротуаре. Поскольку в зале наверху гуляли сквозняки, мы обе не снимали верхней одежды и поэтому были одеты. Я не сделала попытки разыскать экипаж Рейдов, а просто наняла первый подвернувшийся кеб и загрузила в него свою попутчицу в виде бесформенной поклажи. Мы сидели рядом в полутемном, пахнущем кожей экипаже и молчали. Тяжесть от испытанного потрясения все еще подавляла меня, и я боялась своих предательских мыслей, которые не позволяли мне теперь безоговорочно верить Брэндану, как мне хотелось бы.

Кеб трясся по неровной мостовой, и Лесли стала приходить в себя. Она выпрямилась на сиденье, приколола шляпку с перьями покрепче с помощью длинной острой шляпной булавки и заправила выбившиеся из-под шляпки пряди рыжих волос. Когда Брэндан дал ей пощечину, ее дыхание стало почти незаметным, но теперь оно вдруг участилось, и она, казалось, впервые осознала, что я нахожусь рядом с ней.

— Как странно, что именно вы помогли мне, — пробормотала она. — Вы никогда не думали о том, что какие-то странные обстоятельства постоянно сводят нас вместе — вас и меня? Если бы вы мне доверяли, я могла бы вам помочь, я могла бы избавить вас от неприятностей, в которые вы попали.

— Я не попадала ни в какие неприятности, — ответила я, не желая, чтобы она разыгрывала свое притворное благородство по отношению ко мне.

Она продолжала тихим, похожим на шепот голосом. Я невольно вспомнила, как она стояла у окна своей комнаты и наблюдала наш отъезд в тот день, когда мы с Брэнданом и детьми отправлялись на спектакль. Она показалась мне тогда похожей на призрак этого дома. Как я ошибалась тогда!..

— Вы попали в очень неприятное положение, мисс Кинкейд, — настаивал тихий голос. — Вы попали в такое же неприятное положение, в котором находилась и я с того самого момента, когда впервые увидела его. Вы влюблены в него, а любая женщина, которая влюбляется в него, обречена на страдания.

Я проигнорировала ее слова обо мне и спросила:

— Как же это могло быть с того самого момента, когда вы впервые увидели его? Ведь вы собирались выйти замуж за Дуайта.

Она кивнула, и перья на ее шляпке мягко качнулись в такт движению головы.

— Да. Я и вышла замуж за Дуайта. Он любил меня и любил бы всегда. И потом мой отец разорился, и все обрушилось на мою голову. Но я никогда не переставала тосковать о Брэндане. Когда умер Дуайт, и мне не на кого было надеяться, какой у меня был выбор? Даже если я стала соучастницей преступления. И что еще он мог сделать, как не жениться на мне и не заставить меня таким образом замолчать? Поверьте мне, мисс Кинкейд, он сам хотел купить этим свою безопасность. Если бы не это, он никогда бы не оставался столь долго привязанным к одной женщине. Добившись того, чего он домогается, он остывает, и наступает конец его привязанности. Возможно, для женщины конец всему. Вы не думаете, что такое может произойти и с вами?

Мне хотелось заткнуть уши руками, лишь бы не слышать ее слов. Вместо этого я попыталась перевести разговор на другую тему.

— Именно вы хотели удалить Джереми из дома, — сказала я. — Вы больше всех.

Она не сделала попытки избежать обвинения.

— Естественно. Потому что рано или поздно мальчик убедит кого-нибудь, что существовал второй пистолет, и Брэндана осудят и сошлют на каторгу. Я любила его и все еще хотела уберечь от последствий его поступков. Но нельзя говорить о несправедливости к Джереми. Он действительно неуравновешен и непредсказуем.

Безопаснее, если она будет говорить о Джереми.

— Но он ведь ваш сын, — сказала я. — А вы его совсем не любите.

— Селина — вот кого я люблю. Джереми всегда пугал меня. Он так похож на отца, что я никогда не могла бы полюбить его. Вы сами видите, как он опасен.

— Я никогда не видела его таким, — ответила я. — Это последствия его самообвинений.

Я повернула голову и посмотрела на женщину, сидевшую рядом со мной внутри сумрачного кеба. Какой чистотой дышал ее профиль, как он был обманчиво прекрасен!

— Ведь это вы разбили голову Озириса, не так ли? Послышался тихий звук, весьма отдаленно напоминавший смех.

— Как вы умны! Да, конечно, это сделала я. Брэндан никогда не поверил бы в то, что есть такая опасность. Чувство вины всегда заставляло его быть очень щедрым по отношению к мальчику. Но ваше присутствие и влияние на Джереми все испортило, и я должна была показать, что мы не можем больше держать мальчика при нас.

Я испытывала только отвращение к этой женщине.

— И это именно вы взяли ножницы и наперсток у мисс Гарт и спрятали их под подушкой Джереми, — сказала я, не спрашивая, а утверждая. — Но теперь пришло время сказать правду, — продолжала я. — Всю правду. Джереми должен понять, что он совершенно невиновен.

Снова прозвучал ее жуткий смешок. После этого установилась многозначительная тишина.

Думать о Джереми уже не было безопасно. Он будет освобожден от тяжелого груза вины, висящего на нем уже несколько лет. Но это решит судьбу Брэндана. И все же Джереми должен быть освобожден от подозрений. Другого выбора нет. Мое сердце сжималось от жалости при одной только мысли о столь долгом и беспомощном страдании мальчика. Конечно… конечно, Брэндан никогда бы не смог выкупить себе свободу такой огромной ценой, как судьба ребенка. Я никогда не поверю в то, что он на это способен. Он мог бы убить в гневе, но такого он не сделает никогда. И он должен подтвердить это сам.

У меня была теперь только одна цель. Я должна увидеться с ним как можно быстрее и умолять его, чтобы он сказал правду. Он скажет мне, что Лесли лгала, что ничего такого не было. Он должен сказать мне, что невиновен в смерти брата и в долгих муках Джереми. Я могла жить только надеждой на эту встречу. Ничто другое не имело значения.

Когда мы подъехали к дому, Лесли вышла из кеба и взошла по ступеням без моей помощи. Она настойчиво звонила у дверей, пока я расплачивалась с кучером. Генри открыл дверь, и я вошла за ней в дом.