Встреча оказалась настолько внезапной и неожиданной, что у меня дрожали руки, пока я вытаскивала ребенка под неяркий свет лампы. Девочка была тоненькой и худой, как проволока. Держа ее за руки, я чувствовала ладонью кости там, где у моей Дебби все было округлым и пухленьким. Она с вызовом посмотрела на меня снизу вверх: острые черты лица, короткий нос, такой же подбородок, и прямой рот, от которого не ожидаешь улыбки. Волосы значительно светлее, чем у русой Дебби, короткие и вьющиеся, а не прямые, как у моей дочери. Хотя цвет волос ей, конечно, могли изменить, и очень сильно — если нужно было скрыть ее происхождение. На меня смотрели широко раскрытые ярко-синие глаза — но такие глаза и у тысяч других девочек.

Она напряглась всем телом, словно не ждала от меня ничего, кроме гнева, и хотела защититься. С упавшим сердцем я поняла, что это не моя дорогая Дебби, а ребенок, с которым ужасно обращаются родители.

— Привет, — произнесла я, выпуская ее руку. — Я слышала о тебе — ты, должны быть, Элис Ариес.

Она дернулась было в сторону, словно хотела выбежать за дверь, но, услышав меня, с подозрительным взглядом обернулась и застыла на месте.

— Держу пари, это старая леди вам сказала. Говорят, она моя прабабушка.

— Иди сюда и сядь. Давай поговорим, — предложила я. — Доктор Радбурн считает, что тебе в этом доме одиноко, потому что здесь нет других детей.

— Док хороший. Только мне дети не очень нравятся, а я не нравлюсь им. А, мне все равно. Я сейчас не хожу в школу, потому что мы, наверное, скоро отсюда уедем. Я старой леди не нужна, она не дает Фарли за меня денег.

Она вся была переполнена желанием защититься, подозрительностью к окружающим и неприятной информацией, которую должны были сохранить от нее в тайне. Элис, не мигая, смотрела на меня, она ждала моей реакции.

— Я не знаю, правда ли это, — сказала я.

— Да откуда вам знать? Вы же только что приехали.

Это верно, но она, по крайней мере, передумала сбегать. Наверное, лучше всего она умела оттачивать любопытство, и сейчас я ее заинтересовала. Она присела на краешек кресла, и из-под юбки с избыточным количеством рюшечек показались тонкие голые коленки. Одна коленка была содрана при падении, и это единственное, что мне показалось знакомым. Я привыкла к ободранным коленкам, и с Дебби, и с детьми, которым преподавала. Как вообще миссис Ариес удалось связать эту девочку с фотографией Дебби?

— Я думала, ты в городе — смотришь кино и ужинаешь с родителями, — сказала я.

Элис отрепетировано пожала плечами, копируя взрослые манеры.

— С ними скукота. Они за ужином совсем со мной не разговаривают и всегда выбирают фильмы, которые мне не нравятся.Они вообще почти не разговаривают. А когда начинают, то заводят тему обомне, а я это терпеть не могу. Хотите знать, зачем я пряталась в вашей комнате?

— Позволь предположить. Наверное, потому что я могу оказаться кем-то интересным, и ты решила это выяснить. Я права?

— Может, и так. Все о вас только и болтают. Старая леди не принимает гостей после того, как заболела. Она не хочет, чтобы кто-то видел ее такой. Она немножко может ходить, но не слишком старается, и ее ноги стали слабыми. Так говорит Док. Она каждый день заставляет Крамптон одевать ее как для вечеринки. А доктор Джоэл, конечно, хочет, чтобы ее не беспокоили и не было много гостей. А вы такая…

— Загадочная? — Интересно, кто именно обо мне болтал — скорее всего, ее ужасные родители.

Она смотрела на меня с почти такой же невозмутимостью, что и миссис Ариес, но ее напряжение, видимо, немного ослабло.

— Ты любишь загадки? — спросила я.

— Я люблю про них читать. Но не в тех книжках, что в библиотеке старой леди. Мне все равно не разрешают туда заходить, пока она меня не пригласит. И даже когда она выезжает из дома, Диллоу всегда следит, чтобы я не зашла туда. Но иногда я от него отделываюсь. Это просто.

На меня снова нахлынула усталость. Миссис Ариес права насчет девочки — она не слишком приятный ребенок. И ее плохое воспитание не мое дело. Я получила ответ, которого больше всего боялась, и теперь мне хотелось добраться до постели и заснуть — чтобы больше не чувствовать разочарования и обманутых ожиданий. Удар был сокрушительным. Хоть я говорила себе, что готова к нему, я все равно надеялась. Мне стало нехорошо от нахлынувшей волны давнего отчаяния.

Элис рассеянно почесала левую руку, и у меня екнуло сердце. Дебби точно так же чесала себе руку из-за сыпи, которую мы долго не могли вылечить. Я быстро задрала Элис рукав свитера. На руке ничего не было, только красное пятнышко от расчеса.

— Ты всегда так делаешь?

Она равнодушно посмотрела на меня.

— Делаю что?

Я сдалась. Вряд ли можно опознать кого-то по зудящей руке.

— Я собираюсь лечь спать, — сказала я. — Я долго ехала и очень устала.

Элис поняла намек и без каких-либо эмоций двинулась к двери.

— Мы еще завтра поговорим, — сказала я, расстроенная тем, как легко она согласилась уйти.

— Наверное. — Она повернулась и снова уставилась на меня. — А что вы вообще делаете?

— Делаю? Я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду.

— Ну, все взрослые что-то делают. Пиони — я зову ее Пиони, когда хочу позлить, но, в общем-то, она моя мама — она ассистентка фокусника. — Элис произнесла это почти с гордостью.

— Понимаю. Ее распиливают пополам?

— Не, это старье. Фарли — он мне не отец — любит изобретать новые трюки. Хотя иногда они не срабатывают, и тогда я хихикаю над ним.

— И что он тогда делает?

— Бьет меня. — Она сказала это с легкостью — неприятно, но такова реальность. — А вы так и не сказали мне, что делаете.

— Я — учительница. Учу мальчиков и девочек твоего возраста.

Что-то в ней немного потеплело.

— Учителя, в общем-то, хорошие. Только мы все время переезжаем, и не успеваю я с ними подружиться, как уже пора уезжать.

Во всех своих фантазиях о возвращении Дебби я всегда цеплялась за мечту об одной особенности, по которой я могла бы ее узнать: у меня была слабая надежда, что она вспомнит, как при помощи рук общалась с бабушкой и дедушкой в трехлетнем возрасте.

— Я учу глухих детей, — сказала я.

Ее лицо оживилось, впервые за все время она чем-то заинтересовалась.

— И чему вы их учите?

— Я веду обычные уроки. И еще учу жестам.

— А что это такое?

— Это такой язык, с помощью которого глухие могут общаться руками и пальцами — он так и называется "язык жестов". Используя его, глухие дети могут разговаривать друг с другом, и со мной.

— Покажите мне.

Я удержалась и не стала этого делать. Это был мой тайный козырь. Если бы она смогла что-то вспомнить о языке жестов, это бы действительно что-то значило. Но я все равно колебалась, хоть и уговаривала себя сдаться. Ее реакция могла оказаться слишком окончательной.

— Почему ты так заинтересовалась? — спросила я.

— Из-за дяди Тима — его так все называют. Он не слышит и смешно разговаривает. Но я его хорошо понимаю я пишу ему записки, когда у него не получается читать по губам, а он дает мне почитать разные книги. Они куда лучше тех, что в библиотеке у старой леди. Дядя Тим тоже любит тайны и загадки.

Неожиданное развитие событий. Мне ведь подкинули мысль, что человек, которого прячут наверху, умственно отсталый.

— Скажите что-нибудь на языке жестов, — настаивала Элис.

Я глубоко вздохнула и рискнула, показав ей кое-что. Она смотрела с интересом, но без какого-либо узнавания.

— И что вы сказали?

Это не настоящая проверка, сказала я себе. И Дебби, в конце концов, было только три. Конечно, она не помнит.

— Я сказала: "Я хотела бы познакомиться с дядей Тимом".

Она смотрела серьезно и все еще немного подозрительно.

— А как эти жесты называются?

— Из них состоит особый язык, который называется амеслан. Чтобы его понять, не нужно слышать, можно просто смотреть на жесты.

— Я не знаю, захочет ли дядя Тим встретиться с вами.

— Не могла бы ты это выяснить? Скажи, что я работаю с глухими.

— Может, и скажу. Я подумаю.

— Он может считывать речь? Читать по губам?

— Думаю, да. Но он часто путает слова.

— Это потому что слишком многие слова выглядят одинаково, когда их произносят. Посмотри как-нибудь в зеркало и скажи "bury" и "marry". Или "grouch" и "ouch" — хотя здесь есть небольшая разница.

Элис фыркнула.

— Звучит похоже на "He a terrible ouch ". А вы могли бы научить дядю Тима каким-нибудь жестам?

— Я могу попробовать. Но с кем ему здесь разговаривать?

— Со мной. Вы могли бы научить и меня.

— Боюсь, для этого мало времени. Я скоро уеду. Но, наверное, я могу предложить это миссис Ариес. Если ты здесь останешься, то, наверное, сможешь научиться каким-нибудь жестам и научить дядю Тима. Он всегда был глухим?

— Я спрашивала Диллоу, он сказал, что дядя Тим оглох, когда ему было лет пятнадцать.

— Тогда у него есть преимущество. Он помнит, как звучат слова, в отличие от тех, кто не слышал никогда или только учился говорить, когда оглох. Мои родители оба глухие, и папа таким родился. Вот почему я научилась языку жестов еще в детстве.

Я завладела ее вниманием, но, наверное, только потому, что была для нее незнакомкой.

— Может, дяде Тиму и не нужен язык жестов, — продолжала я. — Он может пользоваться пальцевым письмом, если рядом будут те, кто сможет его понять. Пальцевое письмо легче, чем язык жестов. Надо просто "рисовать" пальцем слова на ладони. Это удобно, когда нужно "произносить" имена или какие-то сложные слова. Тем, кто живет рядом с глухим человеком, просто необходимо этому научиться.

— Старая леди в жизни не станет этим заниматься. Она просто считает своего брата тупым. Однажды она даже отослала его в плохое место. Покажите, как написать мое имя.

Я написала на ладони "Элис", и она быстро повторила за мной. И потом вздохнула.

— Все равно, она не станет ему помогать. Старая леди, я имею в виду. И она меня ненавидит.

— Почему ты так думаешь?

— Она так говорила. Однажды я подслушала, как она сказала, что я неприятный ребенок. — Я никак не отреагировала, и Элис лукаво продолжила. — Может, она и права. Я действительно делаю плохие вещи. Я разлила ваш лосьон для рук, и сделала это специально.

— Для того, чтобы доказать, что ты неприятный ребенок?

Она дерзко развернулась и вышла из комнаты. Потом я услышала ее смех, жутковатым эхом отозвавшийся в пустом коридоре. Едва ли его можно было назвать смехом счастливого ребенка.

Пока я готовилась ко сну, на меня нахлынуло давнее отчаяние. В ближайшее время я уеду домой. Мое дальнейшее пребывание здесь бессмысленно.

Я еще жила по времени Коннектикута, и потому проснулась очень рано. И больше не смогла заснуть. Мои билеты были с открытой датой — надо будет позвонить в аэропорт и зарезервировать обратный до дома.

Мне не хотелось сейчас этим заниматься. Мне до сих пор было больно после вчерашнего разговора с Элис — из-за своих не оправдавшихся ожиданий и внезапного сочувствия к этой девочке. Сейчас уже нет смысла встречаться с ее матерью или отчимом. Правда или ложь история Корвинов о том, что Элис — дочь Эдварда Ариеса, ко мне она отношения не имеет. И я не могу повлиять на будущее ее действующих лиц. Я могла только надеяться, что миссис Ариес заберет к себе девочку у тех, кто так грубо с ней обращается. Хоть я и не была уверена, что Коринтея Ариес сама сможет полюбить ее. Похоже, у Элис чересчур много причин так и остаться недолюбленной.

Сегодня мне предстояло сказать миссис Ариес, что эта девочка не моя пропавшая дочь. Именно это она и хотела услышать, одним ее сомнением станет меньше.

Я уже совершенно проснулась, так что я вылезла из постели и выглянула в коридор. Там вроде бы никого не было, а я понятия не имела, где находится комната Элис или живут Корвины. Я приняла душ, переоделась в жакет и слаксы и спустилась вниз. Темно-красная ковровая дорожка заглушала мои шаги. В холле было пусто и сумрачно. Впечатление усиливали деревянные стенные панели, явно сохранившиеся с самой постройки дома, а свет проникал только через витражи окон, что находились по обе стороны от входной двери.

От фойе в обе стороны разбегались узкие коридорчики, открывавшие путь в просторные комнаты первого этажа. Из праздного любопытства я вошла в огромных размеров гостиную. В лучшие времена она, наверное, была парадной гостиной. Пол здесь покрывал немного выцветший китайский ковер светло-коричневого цвета с синими цветами по краям. По обе стороны от него виднелся хорошо натертый паркетный пол.

Мебель в комнате была старая и потрепанная, но ветхой она не выглядела. У комнаты явно был свой характер, но никакого выверенного стиля. Стулья, диваны и маленькие столики представляли собой смесь стилей королевы Анны и чиппендейловского , среди которых можно было заметить несколько предметов безыскусного Хэпплуайта . Несколько ламп явно принадлежали к арт-деко двадцатых годов. И опять витражи — в оконных рамах и над ними. Узоры частично геометрические, а частично с листьями, цветами и птицами. В углу комнаты притулилось обычное пианино, клавиши закрыты крышкой, пюпитр пуст. Когда-то эта вытянутая пустая комната утопала в переливчатом свете ламп, знавала она и музыку, и балы и приемы. Коринтея Ариес выросла в этом доме, танцевала на балах — а потом постепенно забыла, как была юной девушкой?

В дальнем конце комнаты обнаружились раздвижные двери, они вели в столовую, которую я видела мельком вчера вечером. Этим утром на длинном столе лежали четыре салфетки под столовые приборы, фарфоровая посуда и столовое серебро — видимо, для Элис, Корвинов и меня. На буфете стояли электрические подогреватели, которыми пользуются, чтобы не дать еде остынуть. Но сейчас на них не было никаких блюд.

В больших окнах виднелась живая изгородь, кусты роз, цветники и ограда. И опять витражи — лучи солнца били сквозь яркое разноцветье: янтарный, ярко-зеленый, пламенно-красный и тот особенный цвет потемневшего моря.

— Вы уже хотите позавтракать, миссис Торн? — послышался у меня за спиной голос Диллоу.

Стоя в дверях, он показался мне еще ниже, чем вчера вечером; в своем черном костюме он словно съежился. Но это ничуть не умаляло исходящего от него чувства значимости и высоты положения. Кончики седых волос уже не топорщились, они были приглажены чем-то влажным, а лысина на макушке чем-то припудрена от блеска. Мне понравился этот налет тщеславия — он придавал дворецкому больше человечности.

— Благодарю, Диллоу, — ответила я. — Я позавтракаю позже. Наверное, я сначала немного прогуляюсь.

— Хорошо, мадам. Ранним утром в саду очень приятно, хотя трава до сих пор мокрая от ночного дождя. Вы можете выйти на террасу через заднюю дверь холла.

Он посторонился, пропуская меня вперед, и затем направился следом.

— Мне жаль, что ребенок побеспокоил вас вчера вечером, мадам.

Диллоу явно знал все, что происходило в этом доме. В своем черном костюме он мог легко и незаметно перемещаться по темным углам, как летучая мышь. Его уши, чуть крупноватые для такой маленькой головы, всегда были наготове. И при всем при этом, он не был таким услужливо-покорным, как иногда притворялся. Мне сообщили об этом взгляды, которые они с миссис Ариес вчера бросали друг на друга.

— Элис меня не побеспокоила, — сказала я.

— Она иногда может… — Он покачал головой, не закончив предложение, и я предположила, что он представлял собой отличную мишень для Элис, которую никогда не учили быть милой и любезной.

Она ведь не только разлила по полу мой лосьон, она еще испачкала им зеркало, так что мне пришлось сегодня отмывать всю ванную. Дебби любила проказничать, но эта девочка была старше и хулиганила она с желанием навредить.

Я миновала заднюю дверь и вышла на выложенную плиткой террасу. Там паслись дикие утки, клевавшие рассыпанное для них зерно. Они явно были ручными и совершенно не боялись моего присутствия. Чуть ниже террасы был виден маленький пруд в окружении камней, его воды сияли в раннем утреннем свете. В нем тоже плавали утки.

Стоя позади дома, я видела вдалеке на севере одинокую гору. Наверное, это была Маунт-Толми, ближайшая к Виктории вершина, судя по карте, которую я раньше разглядывала.

Однако мое внимание привлекла гораздо более близкая перспектива. Вниз по склону располагался очаровательный садик, он огибал пруд и убегал куда-то еще ниже. Гранитная часть холма была облагорожена и активно использовалась. В каменных выемках красовались большие травяные лужайки, окантованные горными растениями. Мох и розовый вереск, ракитник и папоротник расползлись по твердой серой поверхности, смешиваясь неяркими красками.

Я стала спускаться по каменным ступенькам, вьющимся серпантином. Миновав пруд, я вышла к невероятно зеленому лугу. В Виктории климат умеренный, сырой и сильно напоминает английский, так что растения здесь росли пышно и обильно. Широкие полотна зелени обнимали скалистые насыпи, показывая путь к другим приятным неожиданностям. В воздухе носился свежий аромат утра, благоухая соленым морем и смесью цветочных запахов.

Этот тайный мирок окружал высокий строй рододендронов, а растущая за ними живая изгородь и деревья скрывали совсем недалекие улицы, отделяя это место от остального мира. Здесь даже городской шум казался очень далеким, и мне подумалось, что моему отцу очень понравился бы этот прекрасный сад.

Лужайка казалась зеленым речным потоком, плещущимся о каменистый берег. Неровные края казались попытками вырезать маленькими ножничками узоры вокруг гранитных насыпей. Пара высоких дубов над лужайкой отбрасывала кружевные тени до самой деревянной дорожки. Я поняла, что по ней можно идти, не боясь промочить ноги, несмотря на окружавшую меня сырость. Всюду блестели капли дождя, они переливались, как драгоценные камни, и слышался нежный перезвон капели.

Весной здесь, наверняка, буйно цвели азалии и рододендроны. Сейчас же темно-красный японский клен контрастировал с вестниками зимы — вереском и серо-зелеными мхами. После весенне-летней яркости их неяркие цвета умиротворяли. В скалистых гротах наплел свои тонкие усики папоротник адиантум. Все вместе это производило впечатление естественной дикой природы и действовало успокаивающе на мою растревоженную душу.

Я обошла ползучий куст ракитника, обрамлявший еще один дренажный водоем, где вовсю цвели флоксы и ноготки. Стоявший на вершине дом отсюда казался призраком, и я почти забыла о его беспокойных обитателях. Почти.

Я прошла по извилистому краю лужайки, и ощущение мира и покоя тут же исчезло. Шофер Кирк — или как там его звали — сидел на грубой деревянной скамейке и курил. Я тут же чихнула, я не переносила табачный дым даже в минимальных количествах. В такое раннее утро он был без формы и шоферского кепи. Кроме того, на нем не было темных очков, и я впервые увидела, какого цвета его глаза — ярко-синие, как море. И снова он проявил ко мне интерес — он встал и вынул изо рта сигарету. В облегающих джинсах и водолазке он выглядел еще более мускулистым и широкоплечим. Вот его по-пиратски свисающие усы мне не нравились. Они скрывали от меня его губы, а по губам всегда многое можно определить.

Он вежливо поднялся мне навстречу.

— Доброе утро, миссис Торн. Вы поднялись раньше всех в доме.

Я снова чихнула, и он скорчил гримасу.

— Извините. Курение — неприятная привычка, даже на открытом воздухе. Я уже пообещал себе, что брошу. И я действительно это сделаю.

Он не стал выбрасывать сигарету, только наклонился и осторожно положил ее под куст азалии.

— Вот, — сказал он, — больше не будет осквернения природы. Не хотите присесть, миссис Торн?

Он не просто был без формы, он больше не играл роль шофера Радбурн-Хауса. Я неловко опустилась на скамейку, уже не наслаждаясь красотой сада. В присутствии этого человека у меня появлялось неприятное чувство неуверенности. Меня никогда не волновали условности и приличия, но сейчас я была гостьей Коринтеи Ариес и не могла полностью доверять ее шоферу. Надо будет расспросить о нем Диллоу, но пока придется "играть по слуху".

— Вы не могли бы прямо сейчас бросить курить? — праздно поинтересовалась я.

— Я обычно выполняю все, что намереваюсь сделать. Так что я уже бросил. Не могу же я допустить, чтобы вы расчихались.

Он с такой готовностью переходил на личные отношения. Ему снова удалось потревожить мою душу, и меня, как обычно, выдало мое лицо.

— Если бы вы сейчас встали и прямиком вернулись в дом, это, безусловно, понравилось бы миссис Ариес, — сказал он.

— Я не миссис Ариес. Я спустилась сюда, чтобы полюбоваться садом — и в мои намерения входит именно это.

Он недвусмысленно предлагал мне уйти, но сам продолжал стоять у скамейки, глядя на меня сверху вниз. Когда он снова заговорил, его тон неожиданно смягчился.

— В этом доме у вас все идет не слишком хорошо, верно?

— Не понимаю, о чем вы, — ответила я натянуто.

— А кроме того, это совершенно не мое дело, да? Наверное, мне нравится смотреть "житейскую комедию" везде, где бы я ни работал.

Я ему не верила. В нем было что-то такое… что-то пряталось за тем персонажем, личину которого он нацеплял на себя. Я испытала странное смущение и неуверенность. Лучше ничего не отвечать, не играть с ним в его игру — неважно, в какую.

Он сделал несколько шагов к пятну яркого солнечного света и с наслаждением потянулся, вскинув к небу длинные руки. Я наблюдала за ним, прислушиваясь к звенящей вокруг капели — стекающим каплям, которые еще не успело высушить солнце. Кирк повернулся ко мне с легкой искренней улыбкой.

— Мне жаль, что я вас расстроил. Я не хотел. Что бы ни привело вас сюда, ответы для вас не слишком радостны, так ли?

Он был более проницателен, чем мне хотелось признавать. Когда хотел, он становился очень обаятельным, а я не хотела ничего подобного.

— Почему вы заговорили о "комедии"? — спросила я. — Почему вы решили, что происходящее в Радбурн-Хаус — забавно? У меня там пока ничто не вызвало желания посмеяться.

Он снова встал прямо передо мной и пристально посмотрел на меня с высоты своего роста. Мне стало неуютно.

— В общем-то, я полагаю, что происходящее в доме скорее ближе к трагедии, чем к комедии. И потому смеяться и не вмешиваться может оказаться более безопасно.

— С какой стати вам вмешиваться в дела этого дома? Усы и темные очки служат вам маскировкой?

Он невесело засмеялся.

— Скажем так, с ними мне проще исчезнуть.

Какую бы интригу он ни плел, это не имело ко мне отношения. Мне не нравилось его мужское высокомерие, и я не доверяла тому слабому чувству, что впервые за долгое время во мне проснулось — чисто женская реакция, которую я не могла принять. Не на такого, как он! Мне всегда нравились душевные мужчины. Ларри был мечтателем, не отрывавшим глаз от горных вершин. Я его очень любила. Потеряв Дебби, я уже нигде не находила утешения и лишь по случаю встречалась с мужчинами. Только работа давала мне некоторое облегчение. На миг мне захотелось вернуться домой — сбежать на безопасное расстояние. Но сам факт, что я думала сбежать, чтобы оказаться в безопасности, стал для меня предупреждением. Я не стану пускаться в бега и давать ему повод похихикать.

— Но сейчас куда интереснее вы сами, — продолжал он. — Таинственная гостья, так внезапно появившаяся в доме, а ведь миссис Ариес еще не оправилась от тяжелой болезни и никого не принимает. И все же она развлекает этих Корвинов, а теперь и вас. Как-то странно, не находите?

— Не страннее, чем ваше собственное присутствие. — По крайней мере, мне не изменили мои оборонительные способности. — Таинственный шофер, у которого нет фамилии! Почему они зовут по фамилиям Диллоу и Крамптон, но вас называют Кирк?

— Если вам нужно еще одно мое имя , то подойдет Маккей. Но я просил Диллоу звать меня по имени, и никто возражать не стал.

"Подойдет?" — удивилась я про себя.

— Почему вы думаете, что мои дела в доме идут не слишком хорошо?

— Это просто. Вас выдает лицо. Кстати, очень интересное лицо. Но оно отражает грусть вместо радости, а вы для этого слишком молоды. Кроме того, у меня есть свои шпионы.

— Для человека, который так недавно здесь работает, вы отлично вписались.

— Я где угодно могу вписаться. У меня большая практика. Кроме того, у меня есть друг в доме. И это не кто-то из Корвинов, могу добавить.

— И уж точно, не Диллоу. Хотя меня до сих пор удивляет, что он пожелал вас нанять. Тогда, наверное, это дядя Тим?

— Он неплохой человек. Я пару раз играл с ним в шахматы. Его глухота там не помеха.

"Как же ему удалось встретиться с неуловимым Тимоти Радбурном? — подумалось мне. — Как удалось проникнуть в комнату третьего этажа?" Кирк Маккей, похоже, просто притягивал все новые вопросы.

— Я имел в виду Элис, — продолжал он. — Эту девочку. Ей очень хочется поговорить, но ее никто не слушает. Поэтому она разговаривает со мной. И поскольку миссис Ариес вряд ли бы одобрила наше общение, это только добавляет мне привлекательности в ее глазах. Она рассказала мне, что вчера вечером сыграла с вами шутку.

— Теперь я понимаю, что вы имели в виду насчет шпионов.

Он так внезапно и безудержно расхохотался, что я вздрогнула.

— В общем-то, вам не стоит со мной разговаривать, — сказал он. — Я ниспровергатель и часто выхожу за рамки. Но вам, по крайней мере, не грозит увольнение. А я здесь пробуду недолго. Уеду, как только узнаю достаточно, чтобы сделать то, что хочу. И когда решу, что именно я хочу сделать, — В его тоне что-то изменилось, он больше не смеялся. — А пока что я пытаюсь угодить Диллоу. Миссис Ариес считает меня частью пейзажа, она не опускается до дружеских отношений с наемными служащими. Поэтому на виду я стараюсь вести себя идеально.

— И как же я очутилась в иной категории? Почему вы со мной разговариваете? Откуда вам знать, может, я передам миссис Ариес все ваши слова? — я тревожно глянула на дом. Интересно, не наблюдают ли за нами? Но над деревьями виднелись только комната третьего этажа, да крыша.

— Не стоит волноваться, — заверил меня Кирк. — Это место из дома не просматривается. Я проверял. И если вы решите все им рассказать, не стесняйтесь. Хотя что вам рассказывать? Что их шофер вел себя дерзко и вышел за рамки? Думаете, вас послушают? Впрочем, это не имеет значения.

Ему действительно удавалось пронять меня.

— А что для вас вообще имеет значение? — резко спросила я.

— Много всего. К примеру, этот сад. Я живу вон там, на холме, в садовом домике. Дом вполне приличный, а поскольку садовнику он сейчас не нужен, я занимаю комнаты в глубине здания. Так что я могу приходить сюда, когда захочется. Я слышал о саде Радбурнов еще задолго до приезда в Викторию.

Удивительно! Такой жесткий ироничный мужчина и так чувствителен к нежной красоте, что нас окружает. Но, наблюдая за ним, я поняла, что его чувства к саду отличаются от моих. В его глазах мелькнуло какое-то холодное выражение. Меня поразила мысль, что он может оказаться опасным человеком — и даже выйдет за рамки закона, если ему понадобится.

— Как вы узнали об этом саде? — спросила я.

Он встретил мой вопрос как вызов.

— Я услышал о нем несколько лет назад, миссис Торн. Мне описывал его Эдвард Ариес. Отец Элис. Нам тогда было лет по двадцать с небольшим.

Я потеряла дар речи. Если он знал Эдварда Ариеса, передо мной открывался большой диапазон возможностей. Безусловно, он ни в коей мере не был обычным шофером, и явно существовала какая-то тайная цель, заставлявшая его здесь работать.

Кирк сменил тон на более легкомысленный.

— Сам не знаю, почему я доверил вам эту важную информацию. У меня такое ощущение, что, в некотором смысле, мы с вами в одной лодке. Точно не знаю, куда меня прибьет, но узнать было бы небезынтересно.

— Продолжайте, — сказала я. — Что вас сюда привело? Вряд ли ведь одно любопытство насчет сада.

Он отвел взгляд.

— Мы с Эдвардом Ариесом вместе работали на лесозаготовках в США, в штате Вашингтон. Там мы с ним и познакомились. Это было около пятнадцати лет назад. Он тогда только уехал из Виктории и поначалу был совсем не готов к грубой тяжелой работе. Мы с ним нашли общий язык и, наверное, я помог ему повзрослеть — он уж слишком задержался в своей юности. Позже мы с ним тоже поддерживали отношения и даже как-то раз виделись. Потом он уехал в свою экспедицию на Амазонку и написал мне оттуда письмо, которое я получил уже после его смерти.

Я слушала его со все возрастающим интересом. Меня интересовало все, что касалось Эдварда Ариеса. Если Элис была ребенком Эдварда — а это, похоже, было именно так.

— В том письме, вероятно, было что-то важное, раз оно привело вас сюда, — прямо сказала я. — Что именно?

Он покачал головой.

— Вы слишком торопитесь, миссис Торн. Как вы сами сказали, у меня нет причин считать, что вы не пойдете пересказывать мои слова миссис Ариес.

— А почему я не должна этого делать?

— Это вам решать. — Он посерьезнел, от рисовки не осталось и следа. — Но для нее же будет лучше, если вы подождете с рассказом. Я не собираюсь делать ничего, что может ей повредить, и лучше не шокировать ее, пока она не окрепнет. А потом это будет уже неважно.

— Не понимаю, почему вы открылись именно мне. Почему?

— Наверное, иногда я поступаю импульсивно. Вы уже живете здесь, в доме. Скоро вы познакомитесь с женой Эдварда и ее теперешним мужем. Что, если эти двое вынашивали какие-то недобрые планы, там, в Бразилии?

Я во все глаза смотрела на него.

— Это написал вам Эдвард? Что он подозревает что-то подобное?

Кирк опустился рядом со мной на скамью.

— Это было давно. Но теперь вы понимаете, почему не стоит болтать об этом с миссис Ариес. Пока я… ну, в общем, пока я не буду знать, что мне делать. Между прочим, миссис Торн, я сказал неправду, когда назвал вас таинственной гостьей. Диллоу рассказал мне, зачем вы приехали. Он рассказал о похищении вашей дочери и почему миссис Ариес пригласила вас приехать.

Это меня вконец разозлило.

— Зачем ему понадобилось вам об этом рассказывать?

— Он знает, что я был знаком с Эдвардом. Он знает историю нашей дружбы, по крайней мере, частично. Если бы я ему не рассказал, он никогда бы меня не нанял. Но миссис Ариес, безусловно, ничего об этом не знает. Во мне она замечает только форму да шоферскую кепку. После инсульта у нее несколько сдало зрение, и она пока не определила, что я на самом деле не шофер. Что довольно удачно, вам так не кажется?

— Меня вы полностью так и не убедили, — сказала я. Слишком много было открытий, и слишком быстро они сыпались. Я не знала, что и думать.

— Не сердитесь. Я уже сказал вам — возможно, мы с вами идем по одному и тому же пути, который ведет к правде об Элис. Хотя эта девочка — лишь одна из причин моего приезда.

Корвины, подумала я. Истинная причина его приезда в них. Отплатить за своего друга.

— Эдвард писал что-то о Корвинах в том письме? — спросила я.

— Немного. Мы с вами могли бы помочь друг другу докопаться до истины — если вы согласитесь.

— Каким образом?

— Точно еще не знаю. Что вы думаете об Элис? Вы считаете, она — ваша дочь?

Я безрадостно покачала головой.

— Из того, что я видела… не думаю, что она может оказаться Дебби. Я собираюсь вернуться домой через день-два. Так что все это меня никак не затрагивает. Нам с вами не по пути. А вы хотите, чтобы Элис на самом деле оказалась дочерью Эдварда?

— Полагаю, да. Он кое-что написал об этом, и я просто не могу так все оставить. Я перед ним в долгу.

— Даже после стольких лет? Почему вы приехали именно сейчас?

— Корвинов не так просто было найти. Они часто переезжали. Я на какое-то время даже потерял надежду их найти. А потом, пару месяцев назад, увидел статью в викторийской газете, в ней говорилось, что в Радбурн-Хаус приехала правнучка миссис Ариес вместе со своей матерью и отчимом. Вот я и приехал — и уговорил Диллоу взять меня на работу. И сейчас я сижу и жду дальнейшего развития событий.

В его истории зиял огромный пробел. Но, как я сама сказала, она меня не касалась. Я скоро уеду, меня здесь ничто не держит.

Кирк оглянулся по сторонам.

— А вот и она собственной персоной — наверное, ее послали за вами.

Я увидела Элис — она приближалась к нам, подпрыгивая и петляя между деревьями. Заметив, что мы сидим на скамейке, она резко остановилась и уставилась на нас. Ее взгляд прямо-таки подталкивал меня к разговору о разлитом лосьоне для рук. Сегодня она была одета в джинсы и синий пуловер, короткие светлые волосы перехватывала сверху желтая лента.

— Привет, — сказала Элис Кирку и потом обратилась ко мне. — Дядя Тим говорит, что не против с вами познакомится, но я не должна рассказывать старой леди, что отведу вас к нему.

— Вот и прекрасно, — сказала я.

— Не могла бы ты называть миссис Ариес как-то по-другому? — спросил у нее Кирк. — "Старая леди" звучит так…

— Я знаю — неуважительно. Но я именно этого и хочу. Она мне не нравится, а ей не нравлюсь я. Как я могу назвать ее прабабушкой?

— А вы что думаете, миссис Торн? — серьезно спросил Кирк.

— Я думаю, что Кирк прав, — сказала я, обращаясь к девочке. — Если тебя все будут звать "ребенком", тебе это тоже не понравится.

Элис обдумала мои слова.

— Но я ведь действительно ребенок, а она действительно старая леди. Вас ведь зовут Дженни, да? Наверное, я так и буду вас называть. Диллоу послал меня сказать, что вы можете идти завтракать. Старая… она, как всегда, завтракает в своей комнате, а вам надо пойти в столовую. Диллоу говорит, она хочет, чтобы вы к ней зашли, как только поедите. И еще, Маккей, Диллоу говорит, что ей сегодня понадобится машина.

— Значит, теперь я "Маккей"? — переспросил Кирк. — Ладно, мне пора. Пока, миссис Торн. Элис, еще увидимся.

Но уйти он не успел, потому что Элис снова заговорила.

— Я знаю! Я могу называть ее Коринтея, — девочка с удовольствием произнесла это имя по слогам, смакуя его звучание. — Классное имя! Правда, Маккей?

— Хотелось бы посмотреть, как ты назовешь ее так в лицо, — ответил Кирк и ушел.

Его слова развеселили девочку. Она проводила его взглядом, и я впервые увидела, как она улыбается. Такая солнечная улыбка до ушей! Элис показалась мне почти милой.

На сей раз сердце у меня не ушло в пятки. Оно тяжело билось где-то у самого горла. Пока Элис улыбалась, я увидела в ней то, что заметила миссис Ариес, когда смотрела на фотографию Дебби — я испытала мгновенное узнавание, увидела четкую похожесть с другой маленькой девочкой, которая всегда с такой готовностью улыбалась.

— Что такое? — спросила Элис. — Вы так забавно выглядите — и немного странно.

Но вспышка узнавания уже прошла, и Элис Ариес утратила даже малейшее сходство с моей маленькой дочкой, какой я ее помнила. Но все же я видела это сходство, пусть и всего на мгновение, и меня потрясла эта неоднозначность. И испугала — потому что легкого решения уже не получалось.

— Вас сейчас стошнит? — поинтересовалась Элис. — Меня иногда рвет, и я даже не могу предугадать, когда. Один раз меня вообще стошнило на Фарли. Но я тогда была маленькая. И он больше так сильно меня уже не тряс.

— Меня не тошнит, — ответила я и встала.

— Тогда пойдемте, — строго сказала Элис. — Я тоже еще не завтракала и хочу есть. — И она двинулась вперед меня.

Я медленно пошла за ней, пытаясь взять себя в руки. Эта улыбка ничего не значит — она никакое не доказательство. Но, несмотря на все причины, сердце мое бешено колотилось. Оно выступало за надежду, и я пошла у него на поводу. Я начала надеяться.