Я все еще смотрела в окно, когда Адрия постучала в дверь. Я пригласила ее войти, и она бросилась ко мне на шею с трогательной безоглядностью, какую стыдилась проявлять раньше. В этот момент я чувствовала себя счастливой. Может быть, я все же не зря коптила небо и кому-то здесь помогла.

Снова оказавшись на полу, Адрия отступила на шаг и, глядя мне в глаза, сказала:

— Мой папа просит тебя спуститься к нему в библиотеку. Пожалуйста. Ты ведь сможешь пойти прямо сейчас, Линда?

Я решила выиграть время, чтобы овладеть собой; Адрия наблюдала, как я причесываюсь перед зеркалом, достаю губную помаду.

— Ты знаешь, чего он хочет? — спросила я Адрию.

— Я… я думаю, что он расстроен. Но я не позволю ему отослать тебя из дома, Линда. Обещаю.

Ее слова служили мне слабым утешением, но, выходя из комнаты, я весело улыбалась.

Джулиан ждал меня, сидя в своем большом кресле у камина в библиотеке. Когда я вошла, он мрачно взглянул на меня и указал рукой на кресло, стоявшее рядом, затем вернулся к созерцанию пламени в камине. Я смотрела на его точеный профиль, на тронутые сединой виски, твердую, выражавшую решимость линию рта. За его спиной видна была закрытая дверь в комнату Марго.

Он заговорил низким и довольно резким голосом, который чем-то напомнил мне голос Эмори.

— Трудно найти нужные слова, чтобы выразить то, что должен вам сказать, — начал он.

— Вы пригласили меня в этот дом, чтобы я помогла Адрии, — напомнила я. — Но вы, кажется, недовольны тем, что произошло.

— Вы помогли ей. Помогли в самом главном — избавиться от чувства вины, которое подтачивало душевное здоровье Адрии со дня смерти ее матери.

— Надеюсь, что мне это удалось. Время покажет, права ли я.

Он молчал, продолжая смотреть на огонь. Я почему-то вспомнила о другом огне, который я видела в хижине Эмори.

— Не поверили мне вчера вечером, когда я сказала, что не убегала от Эмори, — сказала я. — Может быть, поверите сейчас? Я утверждаю, что он убегал прочь, оставив меня одну в разгар снежной бури.

Джулиан поднял голову и посмотрел мне прямо в глаза.

— Как я могу поверить в такую несуразицу? Я знаю Эмори всю жизнь. Он, по существу, член нашей семьи. Зачем ему причинять вред тому, кого я пригласил пожить в Грейстоунзе? Вы могли погибнуть в лесу. Хотите сказать, что Эмори способен на убийство?

В этот момент я была близка к тому, чтобы сознаться в своем родстве со Стюартом. Но я еще ничего толком не выяснила, живя в этом доме. Я должна приложить все усилия, чтобы остаться в нем хотя бы на некоторое время. Кроме того, мне не хотелось покидать Джулиана.

— Думаю, что на этот вопрос может ответить только сам Эмори, — заметила я. — Но ведь вы пригласили меня не для того, чтобы говорить о Эмори.

— Вы правы. Я хотел извиниться за те моменты, когда был резок и груб. Я не выдержал напряжения. Вы сделали для Адрии большое дело. Вы отнеслись к ней с любовью, и она, кажется, ответила взаимностью.

Несмотря на смысл слов Джулиана, они прозвучали мрачно; он вовсе не выглядел умиротворенным.

— Понимаю, — сказала я, хотя и не понимала, к чему клонит Джулиан. Я ощущала за сдержанными манерами внутренний огонь, который иногда путал и тревожил меня. Временами он казался изваянным изо льда, но и тогда внутренний жар давал о себе знать, и я не догадывалась, что путает меня больше — огонь или лед. И вес же я с трудом подавляла в себе непрошеное желание утешить его, помочь избавиться от одолевавших его укоров совести, смысл которых оставался для меня невнятным.

— Боюсь, что мне больше нечего сказать в свое оправдание, — продолжал он, — Вы принимаете мои извинения?

Его слова прозвучали как вызов.

— Вы опечалены тем, что ваша дочь оказалась невиновной? — спросила я, поднимая брошенную перчатку.

Он окинул меня ледяным взглядом.

— Вы прекрасно знаете, что это не так.

— Иногда я сомневаюсь, знаю ли хоть что-нибудь.

— Ваш эксперимент удался. Но он мог привести к катастрофическим последствиям.

— Не более катастрофическим, чем то, что уже произошло с Адрией. Может быть, вам казалось, что вы хотите помочь ей. Но на самом заставили ее свыкнуться с мыслью, что, оплакивая Марго, вы не сможете больше любить дочь.

— Неправда! — От его ледяной сдержанности не остаюсь и следа.

Но я уже не могла остановиться.

— Бедная девочка читала это в каждом вашем взгляде! Я и сама видела такое выражение на вашем лице. А Адрия все прекрасно осознавала, с самого начала, как только она, не без вашей с Шен помощи, уверила себя, что виновна в смерти матери.

— Я был выбит из колеи осознанием собственной вины. — Джулиан снова говорил холодно и отчужденно. — Как я мог вести себя естественно со своей дочерью, если ощущал себя главным виновником смерти Марго?

Меня охватило смятение, сразу припомнилось то, что Эмори и Клей говорили о Джулиане. Кое-что говорил мне о себе и сам Джулиан. Прежде всего, он первым нашел Марго. Далее: он имел все основания подозревать жену в неверности. Он знал от Эмори, что Марго заигрывает со Стюартом.

Он продолжал говорить, ни к кому не обращаясь, словно пытаясь вслух ответить на вопросы, которые задавал ему какой-то внутренний голос.

— В течение многих лет я не испытывал к ней ничего, кроме отвращения. Между нами все было кончено задолго до несчастного случая. Я знал, что она имела любовников; она была несытна и безжалостна. Но к тому же хитра и коварна. Я не мог уличить ее ни в чем. И Адрия была очень к ней привязана.

Его речь наполняла меня ужасом. В ней звучал неукротимый гнев. Человек, способный на такие чувства, вполне мог…

Он прервал течение моих мыслей.

— После несчастного случая обстановка в доме сделалась невыносимой. Я не просто ее раздражал — она ненавидела меня лютой ненавистью, обвиняя во всех смертных грехах. И я ничего не мог предпринять в свою защиту, потому что она была беспомощна. Я потерял надежду на освобождение, ибо обязан был заботиться о ней. Но и я не безгрешен… Я выказывал ей свое презрение и отвращение. Мне трудно было дышать с ней одним воздухом, не то что жить в одном доме.

Его голос затих на этой ноте самоосуждения. Я выслушала его с содроганием, мне ничего больше не хотелось знать об интимной стороне его жизни. Даже если это помогло бы мне спасти брата.

— В последние годы Марго многое недополучила от меня, — сокрушался Джулиан. — Мое неприкрытое отвращение способствовало разрушению ее личности. Она искала новых жертв, завязывала любовные интрижки прямо у меня на глазах. И использовала Адрию как могла. Она являлась постоянным источником… зла.

И поэтому он убил ее… не это ли хотел сказать Джулиан?

— Теперь я понимаю, что основная доля вины лежит на мне. Я имею в виду месяцы после несчастного случая. Я вынашивал злобу, вместо того чтобы ее укрощать. Я обнаружил в себе душевный изъян. Если бы кресло толкнула Адрия, я все равно считал бы виновным прежде всего себя. Именно это чувство охватывало каждый раз, когда я смотрел на Адрию.

Я восприняла эти слова с облегчением. Он, по крайней мере, не подразумевал, что толкнул кресло Марго собственными руками. Он приоткрыл передо мной такие душевные раны, о которых я и не подозревала. Меня снова охватило безотчетное желание приободрить его, даже приласкать. Я заговорила, еще не вполне оправившись от шока, вызванного его признаниями.

— Нельзя и дальше предаваться подобным чувствам. Вы подвергаете наказанию не того, кто этого заслуживает. Я почти ничего не знаю о ваших взаимоотношениях с Марго, но мне представляется очевидным, что основная доля вины лежит на ней. Вы не должны так мучить себя. К тому же существует реальный вопрос, который требует ответа: кто убил Марго? Адрия не виновата. Тогда кто убийца? Стюарт Перриш?

Он вяло опустил голову.

— Я в этом не уверен. Откуда мне знать. Стюарт стал для меня младшим братом. Я любил его. Но теперь я не знаю, могу ли ему доверять.

Смотреть на Джулиана было невыносимо, я подошла к окну, откуда открывался вид на чистый, покрытый пышной снежной пеленой мир. Джулиан за моей спиной молчал. Я знала, что не должна больше бередить его раны, и все же заговорила, не оборачиваясь.

— Кто отпустил тормоза на кресле Марго? Некто, вошедший в комнату из дома? Или она отпустила тормоза сама, чтобы спуститься по скату, а убийца поджидал ее внизу, во дворе?

Лицо Джулиана стало еще более мрачным, оно даже показалось мне угрожающим.

— Какое вам до этого дело?

— Теперь я в него замешана. Вы забыли, что прошлой ночью я едва не погибла из-за Эмори. Как вы не понимаете? Почему вы не хотите замечать, что он вам лжет? Может быть, он боится того, что я близка к разгадке? И поэтому попытался от меня избавиться? Шен сейчас рассказывает ему во дворе о том, что произошло сегодня утром в комнате Марго. Он любит Шен, не так ли?

Джулиан ответил только на последний вопрос.

— Эмори любит нас всех. Он был с нами всю нашу жизнь. Он знал нас еще детьми.

— Он имел возможность совершить преступление. Он находился тогда во дворе. И проявил осторожность — не подбежал первым к телу Марго, лежавшему в лощине.

Я почувствовала, что последние слова произвели на Джулиана впечатление, хотя он и молчал.

— Клей сказал мне, что Эмори не был первым, кто подбежал к Марго, — продолжала я. — Этим человеком были вы. Эмори тогда нашел себе другое занятие — набросился с обвинениями на Стюарта Перриша. Вы так и будете стоять в стороне, полагаясь на ход вещей?

Казалось, Джулиан слишком глубоко погружен в свои душевные муки, чтобы заметить мою партизанскую вылазку. Он мотал головой из стороны в сторону, силясь избавиться от нестерпимой боли.

— Стюарт заменил мне младшего брата. И все это время… с Марго…

— Неужели вы и впрямь этому верите? Всем диким обвинениям Эмори?

— Эмори отдаст за меня жизнь. Если я не могу доверять ему, значит, вообще никому не могу доверять.

— И поэтому он лжет с вами в унисон? Насчет того, кто нашел тело?

Я испугалась собственных слов, мгновенно осознав, что зашла слишком далеко.

Теперь он потерял интерес к созерцанию пламени в камине. Джулиан смотрел прямо на меня, и я с ужасом ожидала взрыва. Но тут он, к моему изумлению, начал смеяться. Нельзя сказать, что это был смех счастливого человека, но он разрядил обстановку.

Я вздохнула с облегчением. Кто бы ни оказался убийцей Марго, я знала, что это не Джулиан. Он нашел мои намеки настолько дикими, что они вызвали у него смех.

Через некоторое время он встал с кресла и крепко сжал мне руку, но не причинил боли, как в свое время Клей. Он просто подвел меня к ближайшему окну, и мы стояли рядом, глядя на занесенные снегом деревья. Совсем близко к дому подходила березовая роща; белое царство стройных стволов и заснеженных крон казалось сказочным.

— После окончания снежной бури, примерно с середины ночи, специальные бригады приступили к расчистке лыжных трасс, — сообщил мне Джулиан. — Но кое-где еще лежит пелена нетронутого снега. Она не очень глубокая и не достигает восемнадцати дюймов, как на Западе после снежной бури: там кончики ваших лыж сразу зарываются в снег, и, чтобы спускаться по склону в такую погоду, нужно обладать немалым мастерством и опытом. Это немного напоминает полет — снег кажется бездонным. А здесь толщина снежного покрова не превышает трех-четырех дюймов, но в этом и вся прелесть! Чистая, девственная снежная пелена.

Его настроение полностью переменилось. Казалось, он забыл о своих душевных муках, и я не знала, чего от него ждать.

Джулиан еще крепче сжал мою руку.

— Идите и наденьте лыжный костюм, Линда. Довольно с нас Грейстоунза и неразрешимых проблем. Пойдемте со мной. Адрия сейчас обойдется без нас.

Наверное, я разинула рот от удивления, потому что он от нетерпения слегка меня подтолкнул.

— Поторопитесь!

На этот раз я повиновалась. Он мог быть очень переменчивым, но перепады в его настроения оказались заразительными. Я обнаружила, что бегу вверх по неровным и скользким ступенькам винтовой башенной лестницы, торопливо переодеваюсь. Возбуждение во мне нарастало, равно как и стремление отрешиться от мучительных забот хотя бы на время. Может быть, горные склоны прочистят мне мозги.

Спустившись вниз, я увидела, как Джулиан, орудуя пробкой, смазывает мои лыжи.

— Они у вас в запущенном состоянии, — упрекнул он. — Канты не заточены, есть щербинки… Вообще лыжи нуждаются в уходе.

— До приезда сюда в эту зиму я вообще не ходила на лыжах, — пыталась оправдаться я. Обычно за моими лыжами присматривал Стюарт. Меня нисколько не интересовала эта сторона дела. Здесь мне, очевидно, придется пересмотреть свою позицию.

Джулиан оставил служанке записку, сообщавшую о нашей лыжной прогулке, но мы ухитрились покинуть дом, не попавшись на глаза ни Адрии, ни Шен. Подъезд к дому был уже расчищен, но мы по этой дороге не поехали. Вместо этого Джулиан свернул на другую, тоже недавно расчищенную дорогу, совсем незнакомую мне.

Мы ехали по колее, проложенной снегоочистителем в хвойном лесу, пока не увидели длинное приземистое строение — административный центр лесопитомника. Другие служебные здания и ангары для тракторов располагались вокруг него.

— Я хотел показать вам мое хозяйство, — сказал Джулиан.

Вдоль вырубки простирались участки лесных насаждений разного возраста, они тянулись до подножия горы. Здесь росли как хвойные, так и лиственные деревья, а также декоративные кустарники.

Мы вышли из машины, и Джулиан повел меня, проваливаясь в снег, по рядам хвойных деревьев, указывая на особенности их видов. Говоря о любимом деле, он оживился, и меня больше интересовали произошедшие с ним перемены, чем предмет его разъяснений. Я была неправа, заключив, что Джулиан отстранился от жизни. Он говорил о деревьях с искренним увлечением, даже с воодушевлением. Защита лесов значила для него теперь не меньше, чем в прошлом лыжный спорт.

Я многое узнала об особенностях роста различных деревьев, об экспериментах, которые проводились в лесопитомнике. Джулиан, по сути дела, руководил работой консультационного центра, где обрабатывались результаты исследований, проводившихся по всей стране.

Я пробиралась между голубых елей, достававших мне до пояса, а Джулиан говорил, обернувшись через плечо:

— Наверное, наиболее ценная часть нашей работы ведется в экспериментальной лаборатории, где исследуются болезни деревьев, вызванные насекомыми и грибками. Мы пытаемся разработать новые методы их защиты, чтобы заменить используемые ныне инсектициды; кое-чего мы уже добились, и наш опыт используют лесоводы всех штатов.

— Я не знала, — лепетала я. — Мне и в голову не приходило…

Он засмеялся весело и звонко.

— Как видите, горные склоны нс составляют всей моей жизни.

Бродя по снегу, я замерзла, но Джулиан, казалось, не чувствовал холода. Защищая леса, он, очевидно, защищал и себя самого, и я испытывала чувство гордости за него, которое меня удивило.

Вдоволь побродив по лесным делянкам, Джулиан повел меня в деревянное строение с покатой крышей. Мы вошли в комнату, обитую сосновыми панелями, выдержанную в бежевых и коричневых тонах; в одном ее конце в камине пылал огонь, перед которым изгибалась полумесяцем обтянутая зеленым сукном скамейка. Огонь в камине поддерживался не за счет добротного дерева, пояснил мне Джулиан; в нем сжигался сушняк, от которого очищали лес специальные бригады.

Мы разделись и расположились у огня; секретарша принесла нам поднос с кофе, сахаром и сливками.

Что-то изменилось в наших с Джулианом взаимоотношениях. Напряженность, приводившая нас к постоянным стычкам, отошла на задним план. Мы дружно потягивали кофе, отрешившись от Грейстоунза и его проблем. Но одна проблема, связанная со мной, продолжала занимать Джулиана.

— Что произошло с вами, Линда? — спросил он, когда я поставила на скамейку свою чашку. — Должно быть, какое-то событие изменило вашу жизнь. Это представляется мне очевидным. Вы находитесь в постоянном напряжении, опасаясь довериться своим чувствам.

Я была смущена. Как объяснить свое состояние, не упоминая о Стюарте?

— Не понимаю, что вы имеете в виду.

— А я думаю, что понимаете. Вы преднамеренно живете чужими заботами и боитесь жить собственной жизнью.

— Это неправда! Просто я…

Джулиан накрыл ладонью мою руку.

— Вы не обязаны мне ни о чем рассказывать. Не хочу вас расстраивать.

И вдруг мне захотелось облегчить душу; заговорить о том, на что и сама не смела взглянуть прямо, без утайки. Я смотрела на пламя в камине и видела перед собой другое пламя, ворвавшееся сюда из прошлого. Пламя, свирепо ревевшее в ночи, когда я была девочкой четырнадцати лет. Я попыталась заставить Джулиана тоже его увидеть. Рассказала ему о своем младшем брате — хотя и не называла его имени. Как стояла в коридоре и могла подбежать к двери комнаты, где спали родители — но не сделала этого, потому что испугалась. Как вместе с братом спустилась по лестнице, вынесла его из дома — и все хвалили меня за проявленный героизм. Но никакого героизма я не проявила, а пошла по самому легкому и безопасному пути.

— Наши родители погибли, — завершила я свой рассказ. — И виновата в этом я.

Джулиан наклонился к огню, не выпуская моей руки.

— И вес эти годы вы терзаете себя и боитесь собственной жизнью, так как считаете, что не заслуживаете этого.

Я слегка дрожала, хотя сидела перед жарким камином.

— Не знаю. Я пыталась отделаться от воспоминаний, забыть обо всем, не думать. Прилагала все усилия, чтобы жизнь брага сложилась счастливо, чтобы он не чувствовал себя ущемленным.

— Где он теперь?

Я отделалась неопределенной фразой.

— Он вырос и отдалился от меня. Я не должна была вам все это рассказывать. Бессмысленно перекладывать свои тяготы на чужие плечи.

— Вам от этого полегчает, — заверил меня Джулиан. — Теперь вы можете взглянуть на случившееся иными глазам. Если бы вы пробрались сквозь огонь в комнату, где спали родители, вы могли из нее не выйти, и ваш брат тоже бы погиб. Чувство вины в данном случае естественно, но оно неразумно. Не следует и дальше отвергать то, что предлагает вам жизнь.

Я на мгновение крепко сжала его руку.

— Спасибо, — сказала я.

У меня было такое чувство, словно я скинула с плеч тяжкую ношу. И я испытывала благодарность к Джулиану Мак-Кейбу.

Он улыбнулся и потянул меня со скамейки. Нас ждали горные склоны, и мы снова сели в машину. Мы поехали по той же дороге, потом свернули на подъездной путь к Сторожке.

Клей работал на снегоуборочной машине недалеко от дома, и, проезжая мимо, я помахал ему рукой; казалось, он был удивлен. Интересно, знал ли он, что произошло со мной после того, как я ушла из Сторожки вчера вечером. По крайней мере, Эмори я здесь не увидела; возможно, он до сих пор работал на заднем дворе Грейстоунза. Или разговаривал с Шен. Воспоминание об их беседе всколыхнуло во мне тяжелые мысли, но я отогнала их от себя.

Отовсюду слышался деловитый рокот снегоочистителей: устранялись последствия снежной бури; мир, покрытый сияющей белой пеленой, казался чистым и безгрешным.

Когда мы подъехали к лыжной базе, там стояло всего несколько машин, и мы припарковались неподалеку от главного входа. Мы вошли в здание, И Джулиан купил мне билет на подъемник.

Сидя в машине, мы почти не разговаривали, но ощущение близости между нами сохранялось; я давно уже не чувствовала себя такой счастливой. Некоторые трассы были закрыты, на них еще производились работы. Но самый крутой склон еще не начали расчищать, на нем лежала нетронутая снежная пелена; туда и повел меня Джулиан. Как ни странно, я совсем не боялась. Наверное, сказывалось пережитое ранее нервное напряжение, я нуждалась в разрядке. Если даже сверну себе шею, спускаясь по склону, в тот момент это не казалось мне трагедией. Я полностью доверилась Джулиану, его опыту и мастерству. Он за мной присмотрит. Он не заставит меня делать ничего такого, с чем я не справлюсь.

Мы медленно поднимались на вершину, под нами сиял обновленный мир. День был изумительно ясным, зимняя голубизна неба оставалась незапятнанной ни одним облачком. Я вслед за Джулианом поднялась на площадку, откуда начинался Дьявольский спуск.

— В прошлый раз вы немного боялись, но теперь это прошло, — заметил Джулиан.

— Эйфория, — пояснила я. — В прошлый раз была способна думать, теперь только реагирую. Ни мыслей, ни чувств. Сейчас для меня имеет значение только свобода.

Вся гора была предоставлена в наше распоряжение. Никто до нас сегодня не поднимался на эту площадку.

Некоторое время мы любовались открывавшимся отсюда видом. Под нами простирался ландшафт с холмами и лощинами, темными лесными массивами и озерами, деревнями и ниточками дорог.

Прямо под нашими ногами лежала целомудренная снежная пелена, она манила к себе. Меня охватило пьянящее чувство, какое, вероятно, испытывают первопроходцы. Моя эйфория все длилась и длилась.

— Спускаться на лыжах по крутым склонам легче, чем по пологим, — просвещал меня Джулиан. — Вы мчитесь быстрее, а на скорости проще поворачивать. Только не смотрите вниз и не наклоняйтесь назад, не то ваши ноги выйдут из-под контроля. Я поеду первым, а от вас требуете одно: следовать за мной и делать то же, что и я. Я видел, как вы держитесь на лыжах, у вас на удивление хорошая техника. Единственное, я вам недостает, — это уверенности в себе.

Но в данный момент я не испытывала недостатка в самонадеянности. Мне даже удалось расслабить мышцы, что является для лыжника универсальным ответом на все возможные неожиданности. Джулиан устремился вниз, я без колебаний последовала за ним. Я еще никогда не ехала на лыжах с такой скоростью, но мне удалось сохранить контроль над своим телом. Высокая фигура Джулиана летела впереди, он двигался с необычайным изяществом, взметая на поворотах клубы снега, я старалась подражать ему во всем. Я никогда не каталась так со Стюартом. Сказавшись внизу, у подножия горы, я ликовала и громко смеялась.

— У меня получилось! Я это сделала! Какое» чудесное ощущение! Давайте снова поднимемся наверх.

Джулиан улыбнулся, и я знала, что мы оба выбросили из головы все, кроме упоительного чувства полета.

— Вы поддались искушению, — заметил Джулиан. — Теперь вас уже ничто не исцелит. Вы были настроены скептически, но не смогли воспротивиться соблазну полета.

Ну и пусть! Настанет день, когда я вот так же прокачусь со Стюартом. Я покажу ему, на что способна. Конечно, Стюарта выпустят на свободу. Никакого судебного процесса не будет. Такие мерзости не могут существовать в этом чистом и прекрасном мире.

Мы снова поднялись наверх, потом еще раз. Когда я устала, мы пошли на лыжную базу и сели за тот же столик у окна, откуда видна была гора; смотрели в окно и пили глинтвейн. Я боялась, что все тревоги вернутся, как только мы окажемся внизу, но этого не произошло. Нас объединяло чувство братства, рожденное на заснеженных склонах — и еще раньше, когда мы сидели на скамейке перед камином, связь между нами казалась прочной и нерушимой. Он мне нравился, и я осознавала, что нравлюсь ему, и нам было хорошо вдали от Грейстоунза. Возможно, нас объединяло более сильное чувство, но должно пройти время, чтобы оно могло развиться. Я была рада, что оставила Улля в ящике под бельем. Настанет час, когда я смогу все рассказать Джулиану, но сейчас ничто не должно омрачать наших отношений.

Однако время шло. Мы обещали вернуться в Грейстоунз к ленчу, и нам ничего не оставалось делать, как отправиться туда, где нас подстерегали новые испытания. И все же на обратном пути я продолжала чувствовать себя счастливой. И ленч в яблочно-зеленой столовой проходил без особой напряженности, мои страхи оказались напрасными. Адрия была весела, так же, как и я, огонек моей эйфории все не угасал.

Моя радость была обусловлена отчасти знакомством со стороной жизни Джулиана, связанной с лесом, отчасти — с восхитительным ощущением, испытанным на горных склонах. Я с удовольствием вспоминала и о времени, которое мы провели с Джулианом после катания лыжах; о взаимном доверии и уважении, возникшим в те минуты. Я поймала на себе взгляд Джулиана, который, без сомнения, можно было назвать нежным, и ответила ему тем же. Все предупреждения о том, что Джулиан всегда имел успех у женщин, сейчас ничего для меня не значили. Я боялась нарушить очарование тех чувств, что зарождались между нами.

Джулиан тоже казался умиротворенным, мы непринужденно беседовали. Только Шен была погружена в себя и словно отсутствовала, не замечая, что происходит в окружающем ее реальном мире. О своей беседе с Эмори она не упоминала. Только однажды она вернулась к действительности и сказала, обращаясь ко мне:

— Сегодня будет изумительный закат, Линда. Вы не должны его пропустить, приходите вечером, чтобы полюбоваться им с башенной галереи.

Джулиан отнесся к ее идее скептически.

— Сейчас еще рано говорить, каким будет закат. Если в нужном месте не появятся облака, радужно отражающие солнечные лучи, там не на что будет смотреть.

— Облака появятся, — мрачно заверила его Шен. — Приходите на башню полюбоваться закатом, Линда.

Джулиан сдержал ухмылку, но я видела, что недоволен затеей Шен. За десертом он сделал объявление, которое произвело эффект разорвавшейся бомбы.

— Меня не будет дома во второй половине. Поеду в город и навещу Стюарта Перриша.

Даже Шен расслышала его слова, спустившись с небес на землю, а я, должно быть, разинула рот, потому что она как-то странно на меня посмотрела, прежде чем обратиться к брату.

— Ты уже решил, какую позицию займешь по отношению к Стюарту?

— Я собираюсь с ним поговорить. Дать ему шанс самому рассказать о том, что произошло.

Я почувствовала не только облегчение, слова Джулиана меня обнадежили. Наконец-то мои бесчисленные намеки и укоры возымели действие! Но я боялась выдать себя, поэтому сосредоточила внимание на суфле и промолчала. Но, как выяснилось, это тоже была неверная тактика.

— Я думал, что вы одобрите мое решение, — обратился ко мне Джулиан. — Вы обвиняли меня в несправедливости.

— Я рада, что вы дадите Стюарту Перришу шанс, — ответила я. — Ведь вы были его спонсором и наставником, и мне казалось странным ваше безучастное отношение к его судьбе. Может быть, он заслуживает большего внимания,

Мне показалось, что Шен готова была что-то сказать, но передумала, после чего за столом возникла ощутимая скованность и напряженность. Джулиан, несомненно, это почувствовал; покончив с десертом, он вышел из-за стола, не говоря ни слова, и вскоре я услышала шум удаляющейся от дома машины. И я даже помолилась за Стюарта и Джулиана.

Когда он уехал, я попросила Адрию принести школьные учебники в гостиную, где мы занялись уроками. Поначалу она вела себя несколько вызывающе, поскольку узнала, что мы с Джулианом ходили кататься на лыжах и не позвали ее с собой. Но она не решилась бунтовать открыто, и я пошла наверх за ручкой и блокнотом.

Когда я находилась в своей комнате, какой-то внезапный импульс заставил меня выдвинуть ящик шкафа и просунуть ладонь под лежавшее там белье. Серебряный Улль исчез. Каким бы ни было происхождение медальона, я не хотела, чтобы он попал в чужие руки. Перебрав белье, я окончательно убедилась, что в ящике его нет. Мне ничего не оставалось делать, как, взяв ручку и блокнот, спуститься к Адрии.