14

По адресу «Голгофы», который дал мне Кэрри, находился многоквартирный дом «Игл-Хайтс», примерно в четверти мили к востоку от Брикстон-роуд. По пути туда мой телефон зазвонил, но, пока я доставал его с заднего сиденья, связь прервалась. Я включил голосовое сообщение. Звонил Кэрри.

— Э, я подумал… — Голос его теперь звучал не так официально, как во время последнего разговора. — Позвоните мне, когда сможете. Утром я в участке до десяти, а после обеда до четырех.

Я взглянул на часы: восемь сорок три. Набрал его номер, но дежурный сержант сказал, что Кэрри в участке нет. Застряв в пробке, я позвонил снова, и тот же сержант ответил, что он еще не появлялся. Я оставил сообщение, и тут за рядом дубов появился «Игл-Хайтс».

Дом был серым и безликим. Грязные бетонные стены, словно здание гнило изнутри. Двадцать пять этажей, по бокам, за круговой оградой, еще два больших многоквартирных дома. У парадного входа щит с надписью «Игл-Хайтс». Под ней кто-то написал баллончиком с краской: «Добро пожаловать в ад».

Я поставил свою «БМВ» рядом со старым «гольфом», под его колеса были подложены кирпичи, окна выбиты. Напротив подростки, которым полагалось быть в школе, гоняли мяч по грязной траве. Я вылез из машины, взял телефон, перочинный нож и пошел к входу.

Внутри слева висели почтовые ящики, большей частью пустые. Я заглянул в прорезь ящика с номером 227: там ничего не было. Справа находилась винтовая лестница. Начав подниматься, я увидел громадную кабину лифта с кондиционером внутри. Чем дальше я углублялся, тем хуже пахло.

Дверь на второй этаж болталась на петлях, стекло потрескалось. Из квартир доносился смутный шум: гудение телевизора, женский крик, глухой стук мяча. На каждой стороне коридора располагалось по пятнадцать окрашенных в грязно-коричневый цвет дверей. Двести двадцать седьмая квартира была почти в самом конце.

Я постучал дважды и стал ждать.

К двери было приклеено объявление. Оно висело уже почти четыре года и предупреждало о необходимости соблюдать санитарные нормы. Бумага частично истлела и поблекла.

Я постучал снова, на сей раз сильнее.

Дальше по коридору, в квартире на противоположной стороне послышался звук открываемой двери. Кто-то разглядывал меня в щель.

— Кого ищете?

Голос был мужской.

— Человека, который живет здесь, — ответил я. — Знаете его?

Я снова постучал в дверь.

— Вы ничего не найдете, приятель.

— Почему?

— Там никого нет.

Я посмотрел на него:

— Давно?

— Целую вечность.

— Там никто не живет?

— Нет.

— Вы уверены?

— Уверен? По-английски читать умеете, так ведь?

— Только если в словах не больше трех букв. — Я взглянул на объявление. — Значит, муниципалитет выселил последних жильцов?

— Последних? Я живу в этом хлеву двадцать лет. Здесь никого нет с тех пор, как провалился пол. Дыра там величиной с Тауэрский мост. — Он приоткрыл дверь пошире. Это был белый человек. Небритый. Старый. — На нас всем наплевать, поэтому не делают ремонт. Это случилось лет пять назад.

— Там уже пять лет никто не жил?

— Никто. — Он помолчал. — Иногда сюда приходят из муниципалитета. Наверно, инспектировать. Но тут уже давно никто не живет.

Я направился по коридору к этому человеку, но он захлопнул дверь. Я миновал его квартиру, вышел на лестничную площадку и встал так, чтобы меня не было видно от двери. Прошло несколько минут. Поняв, что он из своей норы определенно не выйдет, я вернулся к пустой квартире, доставая на ходу перочинный нож.

Просунув лезвие в щель между косяком и дверью, я начал осторожно ее отжимать. Сырой, покоробившийся створ выгнулся. Действуя лезвием, я расчистил отверстие и заглянул внутрь. Все было голо. Ни ковров. Ни мебели. Ни краски на стенах.

Подгнившая древесина легко поддавалась. Я подергал дверную ручку, осмотрел коридор и слегка нажал плечом. Потом ковырнул ножом замок, и дверь с тихим щелчком открылась.

Я вошел внутрь и закрыл ее за собой.

Шторы на окнах заменяли прямоугольные листы черного пластика. По их краям пробивались лучики света, падавшие на противоположные стены. Слева от меня находился кухонный стол. В комнате пахло сыростью, но не противно, грязные половицы местами сломались. Однако старик был не прав. Пол вовсе не провалился. Под ним была бетонная плита. Некоторые половицы отличались цветом от остальных, видимо, их положили недавно.

Я поискал выключатель и нашел его неподалеку от двери на стене. Но света не было. Я подошел к окнам, раскрыл нож и разрезал пластик. Утренние лучи хлынули в комнату с пляшущими в них пылинками.

Без мебели квартира походила на скелет. На кухонном столе бутылки из-под кока-колы и пустые пакеты из-под хрустящего картофеля. В маленькой мусорной корзине — огрызок яблока и две обертки от конфет. Я взял один из пакетов: дата выпуска полугодичной давности.

В квартире не так давно кто-то определенно был.

Я огляделся. К стене приколота загнувшаяся по краям газетная вырезка. «ТЕЛО ДЕСЯТИЛЕТНЕГО МАЛЬЧИКА ОБНАРУЖЕНО В ТЕМЗЕ». Часть текста была подчеркнута красным. Я подошел ближе: 13 апреля 2002 года. Сообщение почти восьмилетней давности.

Я пошел в спальни. Обе были пустыми, краска пузырилась на стенах. Окна тоже закрыты листами черного пластика. Третья дверь вела в ванную. Ванна была грязной, на ее стенках и вокруг кранов наросла плесень, расползавшаяся по эмали, будто проказа. Кафельные плитки потрескались, часть их отвалилась, усыпав пол осколками. Раковина, правда, была почище, на ней лежал кусок мыла с засохшей пеной. Им недавно пользовались.

Возвратясь в кухню, я осмотрел шкафы. Две тарелки. Сковородка. Все вымыто. Моющая жидкость. Кукурузные хлопья. Спички. Столовые приборы. Апельсиновый сок. В нижнем, самом маленьком, ящике лежал блокнот. Он был без записей. И все-таки я взял его.

Я провел пальцами по нижней части шкафов, потом встал на табурет и потрогал верхнюю панель. Их ни разу не вытирали. Слой грязи был в дюйм толщиной.

Квартиру явно использовали в качестве укрытия. Возможно, здесь даже какое-то время прятали Алекса. Жить в таких условиях никто бы не стал. Для постоянного проживания недостаточно продуктов и посуды. Но убежищем она могла служить идеальным. Старик думал, будто приходили работники муниципалитета, но то были не они.

Я взглянул на разрезанные листы пластика и взломанную дверь. Эти люди догадаются, что здесь кто-то был. Но беспокоиться об этом уже поздно. Владельцы квартиры не общались с соседями, вряд ли платили квартплату и налоги. Сообщать о взломе они не станут.

И тут неожиданно зазвонил телефон.

Я замер посреди комнаты, пытаясь определить источник звука. И отправился на его поиски через спальни.

Осмотрел первую. Ничего.

Во второй звук стал громче. У основания одной стены было штепсельное гнездо, от него тянулся тонкий провод, скрываясь за одним из пластиковых листов. Я вонзил нож в этот лист и сорвал его. На подоконнике в устройстве для подзарядки стоял радиотелефон с цифровым дисплеем.

Звонки прекратились.

Я поднял трубку и взглянул на дисплей. «ПОСЛЕДНИЙ ВЫЗОВ: НОМЕР НЕ УКАЗАН». В адресной книге фамилий не было. Ничего в перечне последних вызовов. Никаких сообщений на автоответчике. Я набрал номер своего мобильника и нажал «вызов». Секунды через две мой телефон зазвонил. На дисплее появилась надпись: «ЗАБЛОКИРОВАН». Значит, линия связи тоже не указана. Я стер свой номер из перечня последних вызовов и положил телефон на место. Его абсолютная стерильность означала: либо он совершенно новый, либо после каждого использования все стиралось.

Пора было уходить.

Я проверил, можно ли как-то соединить листы пластика на окнах в гостиной. Оказалось, что нет.

И тут я увидел еще кое-что: двумя этажами ниже у моей машины стоял человек с мобильным телефоном в руках. Открытым, словно только что им пользовался.

Звонил именно он.

Человек подался вперед, прикрыл с боков глаза ладонями и стал смотреть в переднее окошко. Наконец он выпрямился, оглядел машину снаружи и поднял голову. Я отступил от окна. А когда вновь выглянул на улицу, его уже не было.

Я удостоверился, что блокнот лежит в моем кармане, подошел к двери, приоткрыл ее и уставился в щелочку.

Человек уже вошел в дом и был в конце коридора.

Черт — он идет в квартиру.

Я мягко притворил дверь и прижался спиной к стене. Сжав нож, стал прислушиваться к его шагам. Дверь начала открываться. В образовавшуюся щель показалось лицо этого человека. Рот его зрительно удлинял широкий шрам, шедший от угла губ. Он сделал еще один шаг. Теперь я видел только его затылок. Еще дюйм вперед. У порога появилась его ступня.

— Ви? — негромко произнес он.

И отступил на шаг.

— Ви?

Еще шаг.

В квартире было так тихо, что он наверняка слышал мое дыхание.

И прежде чем я понял, что происходит, в щели между дверью и косяком появился его глаз и часть лица — его взгляд скользил от ножа в моей руке к лицу.

Глаза наши встретились.

И он кинулся прочь.

Когда я выбежал в коридор, двери в его конце были распахнуты и человек уже миновал их. Я бросился следом, перескакивая через две ступеньки, сжимая нож. Когда выбрался наружу, он, оглядываясь на бегу, приближался к металлической ограде, отделявшей здания от дороги. Выглядел он моложе меня, года на двадцать два-двадцать три. После смерти Деррин я много бегал, заглушая горе и гнев, но он в своем возрасте был, естественно, в лучшей форме. Я вряд ли мог бы его догнать.

И тут мне повезло.

Парни, игравшие в футбол, переместились ближе к дому. Оглянувшись в очередной раз, этот человек столкнулся с одним из них. Подросток упал. Мужчина попытался обогнуть его, но споткнулся и рухнул на землю. Несколько секунд он оставался недвижим. Потом кое-как поднялся, но поскользнулся в грязи и повалился снова.

Когда я набросился на него, он двинул меня ногой в живот. Я пошатнулся, теряя равновесие, но сумел ухватить его за куртку. Он ударил меня снова, ногой по лицу. Удар ошеломил меня. Я выронил нож и замигал, пытаясь сфокусировать на нем зрение. Он взглядом измерил расстояние между мной, ножом и оградой. Это крохотное промедление было мне на руку: я вцепился в его куртку и огрел по голове.

Он отпрянул и схватил мою руку, пытаясь ее сломать. Но я вырвался, метнул кулак к его лицу и промахнулся. Он перекатился влево, и мой второй удар пришелся по земле. Оттолкнув меня, он бросился бежать, измазанный грязью.

— Стой! — крикнул я.

Добежав до металлической ограды, он опустился на колени и быстро пролез в дыру. Оказавшись в безопасности, надвинул капюшон куртки, чтобы я не рассмотрел его лица, и трусцой припустил прочь.

Когда я подошел к ограде, он достиг середины узкого переулка с противоположной стороны дороги и теперь двигался медленнее, чтобы не поскользнуться снова. В лужах вокруг него отражалось небо. Добежав до конца переулка, он остановился и оглянулся, прежде чем исчезнуть окончательно.

Направляясь к своей машине, футах в двадцати от того места, где ребята гоняли мяч, я обнаружил мобильный телефон. Измазанный грязью, лежавший дисплеем вниз в сырой траве. Я поднял его, обтер и снял блокировку клавиатуры. Мобильный включился, и я нажал кнопку «ответ».

Послышался шум машин в отдалении.

— Ты пожалеешь, что поднял его, — прозвучал чей-то голос.

Я промолчал. Увидев свой нож на траве примерно в шести футах, подошел и поднял его, потом взглянул на ограду, на дом и снова на дорогу.

За мной наблюдали.

— Слышал меня?

— Кто вы?

— Слышал меня?

— Да, — ответил я и вновь огляделся. — Эта квартира принадлежит вам?

— Ты только что совершил большую ошибку.

— Ничего, я совершал их и раньше.

— Не такие. — В телефоне послышались треск и шипение. — Слушай меня: садись в свою машину, уезжай к чертовой матери туда, откуда приехал, и забудь обо всем, что видел. Из своей норы больше не вылезай. Ясно?

Я отвел телефон от уха и взглянул на дисплей. Еще один заблокированный номер.

— Кому принадлежит квартира?

— Это ясно?

— Что представляет собой «Голгофа»?

— Это ясно?

— Где Алекс Таун?

— Ты не слушаешь меня, Дэвид.

Я опешил.

— Откуда вы знаете мое имя?

— Единственный шанс.

— Черт возьми, откуда вы знаете мое имя?

— Это твой единственный шанс.

На этом связь прекратилась.

 

15

Из ресторана открывался вид на Гайд-парк. Возле окон был ряд кабинок, стилизованных под американскую закусочную, из музыкального автомата звучали песни Элвиса Пресли. Стенные часы надо мной показывали десять сорок. Лапы Микки-Мауса касались цифр десять и восемь. В трех кабинках от меня сидела французская пара, за ними дети ели гренки с джемом. Других посетителей в ресторане не было.

Я разложил на столе взятый из квартиры блокнот и поднятый с травы возле дома мобильный. Как и в квартирном телефоне, здесь не было контактных номеров, перечня звонков и сохраненных сообщений. Может быть, этим телефоном не пользовались. Или каждый раз все стирали.

Подошла официантка с моим завтраком — омлет, гренки и большой кофейник. Поставила все это на стол и удалилась. Я люблю кофе, иногда даже предпочитаю его вместо еды. Чем не кофеман? Ресторанная пища больше не привлекала меня, главным образом потому, что есть в одиночестве скучно, да и за время семейной жизни я обленился. Деррин превосходно готовила, питаться дома было вкуснее и безопаснее. После ее смерти я старался плотно завтракать, а потом не особенно беспокоиться об обеде. Съедал салат или бутерброд. Неизменно пил кофе. Вечерами ел поздно и мало, обычно смотря по телевизору новости или фильм на цифровом видеодиске.

Я наполнил чашку и снова принялся за найденный телефон. Допущенная оплошность, видимо, ничем этим людям не угрожала. В мобильном не было ничего способного навести на их след. Ни улик. Ни номеров. Но вне зависимости от их связи с Алексом они явно меня отпугивали. Похоже, я слишком к чему-то приблизился.

Я пододвинул блокнот.

В квартире свет из окон падал на поверхность бумаги, высвечивая вмятины, оставшиеся от записей на предыдущих листах. Я попросил у официантки карандаш и стал легонько штриховать блокнот. Постепенно начали появляться слова. В верхнем правом углу: «Нужно позвонить Ви». Посередине, менее четко, несколько имен: «Пол. Стивен. Зак». Внизу неразличимый, пока я не поднес блокнот к свету, телефонный номер.

Я достал свой мобильник и позвонил по нему.

— «Ангел», Сохо, — ответил кто-то.

Я слышал, как в отдалении разговаривают люди.

— Пивная «Ангел»?

— Да.

Подождав немного, я выключил мобильник.

Я сообщил этот номер в справочную, и мне назвали адрес, по которому он зарегистрирован. Это, как я и предполагал, была пивная на окраине китайского квартала. Во время стажировки я работал в паре со стариком по имени Джекоб, опытным репортером, освещавшим события в Сити. Тогда он был завсегдатаем «Ангела». Однако несколько лет спустя перестал там появляться, поскольку вышел на пенсию и уехал в норфолкскую деревню.

Но я не перестал.

Я продолжал бывать там, пока не заболела Деррин.

Моя машина стояла по другую сторону парка. Я вошел на Гайд-Парк-Корнер и направился к Серпантину. Все было спокойно. Голые деревья; вода в озере темная, неподвижная. По ее поверхности бесшумно дрейфовали две модели судов, их паруса ловили ветер. Я шел, захваченный запахом и звуками этого места; травой под покровом палых листьев; дубами и вязами, оголившимися с приближением зимы.

Вокруг бегали дети, оставляя грязные следы. Родители наблюдали за ними со стороны, болтая и посмеиваясь. Это вызвало у меня мучительное чувство одиночества. Я вспомнил, как мы с Деррин говорили о наших будущих детях, об удовольствии впервые взять ребенка на руки, вести сына или дочь в школу. Мы пытались в течение пятнадцати месяцев, а потом, когда у нее обнаружили рак, это потеряло смысл.

Иногда я вспоминал чувство безысходности, которое испытал, глядя, как ее гроб опускают в землю. Все было кончено; она ушла и больше не вернется. В глубине души я знал, что Алекс не мог погибнуть в автокатастрофе и в то же время остаться живым, как не могла быть живой и Деррин. Однако, глядя в глаза Мэри, видел там абсолютную убежденность, словно она не сомневалась в своих словах. И какой-то частью сознания я хотел, чтобы она оказалась права. Хотел, чтобы Алекс был жив, несмотря на совершенную невозможность этого. И поиск истины толкал меня вперед, помогая хотя бы на время забыть об одиночестве.

Когда я подходил к машине, после нескольких дней дождя и пронизывающего ветра наконец пошел снег. Я сел за руль, включил отопление на полную мощность и просмотрел номера в своем мобильнике. Найдя нужный, нажал «вызов».

— Бюро консультации населения.

Я улыбнулся.

— Кончай ты.

— Кто это?

— Бюро консультации?

— Дэвид?

— Да. Как дела, Гвоздь?

— Приятель, мы не общались целую вечность.

Мы немного поболтали, наверстывая упущенное. Гвоздь обитал в Камдентауне, был типичным нелегалом: русский хакер, он жил по просроченной студенческой визе, устроил в своей квартире справочную и предпочитал наличные. Я часто пользовался его услугами, когда работал в газете и занимался разоблачениями политиков.

— Ну, приятель, чем могу быть полезен?

Он говорил на том английском, который усвоили многие европейцы, часами смотрящие американские музыкальные видео- и телепрограммы.

— Включай свой превосходный компьютер.

— Никаких проблем. Чем располагаешь?

— Мобильным телефоном — нужно выяснить, кому он принадлежит. Там нет ни номеров, ни адресной книжки. Если назову тебе серийный номер, сможешь выяснить, где он куплен — может, на чье имя зарегистрирован?

— Конечно, не проблема. Только дай мне пару часов.

— Само собой.

Я назвал ему все подробности и номер своего мобильника.

— Да, и мой гонорар слегка повысился, — сообщил Гвоздь.

— Заплачу, сколько скажешь.

Через несколько секунд мобильник зазвонил. Я взглянул на дисплей. Джон Кэрри. Я забыл с ним связаться.

— Джон, извини, совсем замотался.

Молчание.

— Я оставил несколько сообщений.

— Разговаривать долго не могу, — произнес он.

— Хорошо.

— Вы все еще хотите подвергнуть экспертизе ту фотографию?

— Конечно.

— Отправьте ее мне домой. Я знаю кое-кого из судебных экспертов, одному из них в свое время оказал услугу. Могу попросить его взглянуть на этот снимок.

— Вы уверены?

— Нет. — Молчание. — Но сделаю все возможное.

— Послушайте, я искренне благо…

— Вероятно, я совершаю самую серьезную ошибку в жизни.

Я не знал, что на это ответить, поэтому промолчал. Но интуиция меня не подводила: случившееся с Алексом до сих пор мучило Кэрри, и ему хотелось разобраться.

Я выключил телефон и смотрел, как снежинки скользят вниз по ветровому стеклу. Мои мысли вернулись к «Ангелу». Последний раз я был там в такую же долгую, холодную зиму, тянувшуюся с начала ноября до конца февраля. Два разных времени, связанных между собой, — кусочек прошлого, соединяющийся теперь с настоящим.

 

16

«Ангел» — неказистое здание к востоку от Хеймаркет-стрит. Когда я подъехал, у двери уже скопился снег. Я заглянул в маленькое, зарешеченное, как в тюремной камере, окно. В темноте виднелся только квадрат белого света в глубине. Надо мной простиралась пара неоновых ангельских крыльев, на вывеске рядом с дверью было написано, что пивная открывается в полдень. Я взглянул на часы. Одиннадцать сорок.

— Ты слишком рано.

Я обернулся:

— О! Откуда ты взялась?

Женщина за моей спиной измерила меня взглядом. Лет сорока пяти, бледная, похожая на мальчишку, белокурая, с маленькими серыми глазами. Я улыбнулся, но она лишь покачала головой. Поглядела на дверь, потом на небо и плотнее запахнула длинную шубу из искусственного меха.

— Приходи через двадцать минут.

И начала возиться с замком.

— Я здесь не ради пива.

Она взглянула на меня с отвращением:

— Если тебе нужен стриптиз, ошибся адресом.

— И не ради этого.

Женщина распахнула дверь и шагнула внутрь.

— Хочешь поговорить?

— Вроде того.

— Здесь не «Самаритяне».

Она хотела закрыть дверь, но я придержал ее ступней и протиснулся в проем. Женщина не выказала удивления — словно такое случалось часто.

— Денег здесь не найдешь.

У нее был сильный ист-эндский акцент.

— Не беспокойся, — сказал я. — Грабить не собираюсь.

Она уставилась на меня, потом отвела взгляд.

— Легавый. Черт, везет же мне сегодня!

— Я не полицейский.

Женщина бросила шубу на один из столиков у двери.

— Что тебе нужно?

— Можно войти?

— Нет.

Я потер ладони.

— Тогда будем замерзать здесь до смерти.

Женщина оглядела занесенную снегом улицу и взглянула на меня.

— Ладно, — сказала она и жестом пригласила следовать за собой.

Пивная почти не изменилась с тех пор, как я был здесь последний раз. На стенах появились новые обои — и только. Помещение было длинным, узким, с пятиугольным закутком в глубине, достаточно большим для пары столиков, и с музыкальным автоматом у дальней стены.

— Ну, и в чем дело, Магнат? — спросила женщина и улыбнулась собственной шутке. Я достал блокнот и авторучку, положил их на стойку и сел на один из табуретов.

— Как тебя зовут?

— Тебе-то что?

Я протянул ей водительские права:

— Мое имя Дэвид Рейкер. В прошлом я журналист.

Она нахмурилась, наклонилась к правам.

— Журналист?

— В прошлом.

Женщина взглянула на меня.

— Джейд.

— Это твое имя?

— Да.

— Красивое.

— Ладно тебе.

— Не привыкла к комплиментам?

— От симпатичных парней вроде тебя? — покачала она головой. — Нет. Мужчина, который последний раз говорил, что у меня красивое имя, весил сто тридцать килограммов, и волосы у него спадали до подбородка.

Я улыбнулся:

— Я тоже так выгляжу по выходным.

Джейд подавила улыбку, снова смерила меня взглядом, но ничего не сказала.

— До какого часа работаешь сегодня? — спросил я.

— До семи.

— Долгая смена.

Она пожала плечами:

— Жизнь нелегкая.

Я раскрыл блокнот на новой чистой странице. Джейд зашла за стойку, перегнулась через нее и уставилась на блокнот.

— Дело, похоже, интересное.

— Да, возможно.

— И что же нужно журналисту в этом сортире?

Я повернулся на табурете.

— По крайней мере в этом сортире с тех пор, как я был здесь последний раз, появились новые обои.

— Вот как?

— Давно тут работаешь?

— Около полугода.

На стене позади меня я заметил несколько фотографий. Поднялся с табурета и подошел к ним. На одной из них была запечатлена женщина, которую я узнал. Ее окружали завсегдатаи, снимок трехлетней давности был сделан в канун Нового года. Звали женщину Эвелина. Она работала за стойкой, когда я приходил сюда с Джекобом. Мы симпатизировали друг другу, и я даже рассказал ей о Деррин. Она по-настоящему огорчилась, узнав, что у моей жены рак.

— Эвелина еще работает здесь?

— Нет.

Я повернулся к Джейд:

— Когда она уволилась?

— Не знаю, — отвела она глаза.

Я внимательно посмотрел на нее:

— Не знаешь когда?

— До моего появления.

Я вернулся к стойке и снова сел на табурет. Судя по всему, она что-то недоговаривала, но я не представлял, зачем ей лгать.

— Я разыскиваю человека, который, вероятно, имел отношение к этому месту. Если покажу его фотографию, может, скажешь, видела его здесь или нет.

Джейд кивнула. Я достал взятую у Мэри фотографию Алекса и протянул ей. Она вгляделась, щурясь, словно была слегка близорука.

— Как его зовут?

— Алекс Таун.

Джейд бросила на меня быстрый взгляд поверх снимка.

— Знаешь его?

Она чуть помедлила, потом вернула мне карточку.

— Нет.

— Уверена?

— Абсолютно.

В верхнем кармане у меня был список имен из блокнота, найденного в квартире «Игл-Хайтс». Я развернул его.

— Есть у вас завсегдатаи с такими именами?

Я переписал их на отдельном листке бумаги, одно под другим. Джейд прочла список и пожала плечами:

— Возможно.

— Так есть или нет?

— Откуда мне, черт возьми, знать? — ответила она. — Здесь, конечно, не «Ритц», но место оживленное. Много людей приходит и уходит.

Я забрал список.

— Я понимаю это как «нет».

— Магнат, так много вопросов задают только полицейские.

— Мне просто интересно, — сказал я и снова оглядел пивную.

В словах Джейд было что-то неискреннее. Либо она знала, когда уволилась Эвелина, либо нет. И еще, взяв фотографию Алекса, она посмотрела вверх и вправо. Начав готовить серьезные интервью для газеты, я прочел книгу о бессознательной жестикуляции и мимике, о распознании лжи. Вверх и вправо смотрят, выдумывая ответ.

Я снова повернулся к Джейд. Она насторожилась, не понимая, что мне нужно. Может, это была естественная подозрительность, выработанная часами нелегкой работы. Или же она лгала мне и догадалась, что я это понял.

Дверь в пивную неожиданно открылась. Мы оба оглянулись. Вошли, разговаривая, два старика. Один из них засмеялся и кивнул барменше:

— Добрый день, Джейд. Мы не слишком рано?

Она взглянула на меня, потом снова на них.

— Нет, Гарри.

Они прошаркали к стойке. Первый сел на табурет и стал искать в карманах мелочь; второй, встав рядом, изучал сорта пива. Покончив с этим, старики взглянули на фотографию Алекса, потом на меня.

— Добрый день, — сказал Гарри.

Я кивнул им и повернулся к Джейд:

— Алекс Таун жив?

На секунду мне показалось, что она изменилась в лице, потом пошла к задней части стойки и взяла две пустых пинтовых кружки.

— Джейд?

Старики смотрели на нас.

Барменша наполняла кружку, глядя мне в глаза, словно демонстрируя, что скрывать ей нечего. Наполнив, принялась за вторую.

— Все в порядке, Джейд? — спросил Гарри.

Она кивнула.

Старики пытались понять, не докучаю ли я ей. Видимо, они уже знали то, что я понял за десять минут разговора: Джейд нельзя грубить и ее невозможно запугать — по крайней мере пока она в безопасности этой пивной.

Я забрал блокнот, фотографию и вышел. Но это был еще не конец. Я вернусь в семь часов, когда Джейд закончит смену, — и на сей раз моего приближения она не увидит.

 

17

Церковь Святого Иоанна Предтечи находится в Редбридже, депрессивном районе Лондона, неподалеку от Норт-Серкулар. Уродливые, выцветшие дома-башни затеняли улицы; из дыр в эстакаде сочилась талая вода; черные дымки автомобильных выхлопов поднимались к небу. Когда я поставил машину, из тумана показалась треугольная крыша полускрытой индийским рестораном церкви.

Несмотря на местоположение, это было красивое современное здание с окрашенными в кремовый цвет бревенчатыми стенами. Над дверью висело искусно вырезанное из дерева громадное распятие. Христос смотрел вниз, и в лице его был проблеск надежды.

Главные двери оказались запертыми, поэтому я пошел к задней стороне церкви. Дверь с надписью «Контора» была приоткрыта. Сквозь щель я увидел пустую комнату с рядом письменных столов и книжным шкафом в глубине. Дверь в небольшую пристройку тоже была открыта.

Я направился к ней.

Пристройка размером примерно пятнадцать на двадцать футов представляла собой, в сущности, сарай. Без окон, с некрашеными бревенчатыми стенами грязно-оранжевого цвета. Обстановка внутри была скудной: пара плакатов, письменный стол, провод для отсутствующего портативного компьютера, бювар, несколько авторучек. Над письменным столом висела книжная полка с Библиями, биографиями и справочными материалами.

За моей спиной раздался голос:

— Добрый день.

Это произнес молодой человек с серебристым портативным компьютером в руке, одетый в повседневную рубашку и джинсы. Тридцати с небольшим лет, с белокурыми, разделенными на прямой пробор волосами до плеч и большими, яркими, живыми глазами. Он с улыбкой шагнул вперед.

— Здравствуйте, — сказал я. — Я ищу здешнего священника.

— Что ж, должно быть, у вас сегодня удачный день, — ответил он и протянул руку. Мы обменялись рукопожатием. — Преподобный Майкл Тилтон.

— Дэвид Рейкер.

— Рад познакомиться. Вы, случайно, не продавец Библий?

Я улыбнулся:

— Нет. Не беспокойтесь — вы в безопасности.

— Отлично. — Он прошел мимо меня в пристройку. — Извините за этот кавардак. Через несколько недель должен прибыть молодежный пастор, и я стараюсь до его приезда навести порядок. Но сейчас это просто-напросто склад моих вещей.

Он поставил компьютер, достал из-под стола небольшой обогреватель и, включив его на полную мощность, закрыл дверь.

— Весьма неприглядное окружение, правда?

Там был всего один стул, но в углу валялись два упаковочных ящика. Священник придвинул их ко мне.

— Прошу извинить за сиденья. Вы здесь наш первый посетитель.

Я сел.

— Эта пристройка выглядит новой.

— Да, она недавняя, — подтвердил священник. — Строительство закончено в октябре. Это временный дом для молодежного пастора, пока мы не соберем достаточно денег для новой пристройки.

Он сел за стол и взглянул на компьютер. Я увидел на экране запрос пароля.

— Я не займу у вас много времени, преподобный Тилтон, — сказал я и достал фотографию Алекса.

— Называйте меня, пожалуйста, Майклом.

Я кивнул и положил снимок на стол перед ним:

— Я расследую исчезновение человека, который, возможно, некогда у вас бывал.

— Понятно. Это он?

— Его имя Алекс Таун.

Майкл поднял фотографию и стал внимательно разглядывать.

— Стараюсь припомнить, — пояснил он. — Уверен, что не видел его здесь — по крайней мере в последние несколько месяцев.

— Речь идет не о последних месяцах.

— Вот как?

— В том-то и загвоздка: это могло быть лет шесть назад.

Майкл поднял взгляд, дабы удостовериться, что я не шучу.

— Правда?

— К сожалению, да.

Он снова взглянул на фотографию.

— Сколько ему лет?

— Сейчас около двадцати восьми.

— Значит, он мог быть членом нашей молодежной группы?

— Я не уверен, что он регулярно сюда ходил. Может, был здесь один раз или несколько. У него имелась какая-то связь с вашей церковью — но я пока не смог выяснить какая.

Майкл пожал плечами:

— Я хорошо помню большинство молодых людей — сам был здесь молодежным пастором, — но…

Я достал поздравительную открытку.

— Вот эта связь. — Я повернул открытку так, чтобы он видел наклейку. — Эту открытку он купил здесь, а изготовила ее женщина по имени Анджела Ратледж.

Его лицо вытянулось.

— Анджела умерла два года назад.

— Еще кто-нибудь может помнить продажу этих открыток?

Майкл задумался — но ненадолго.

— Анджела всем занималась сама. Покупала материалы, делала открытки, продавала их. Она была необычайной женщиной. Добывала для нас много денег. Благодаря таким людям, как Анджела, мы получили такое благо.

Майкл имел в виду пристройку.

— Подождите немного, — сказал он, снова поднимая фотографию. — Можно взять ее на пару минут?

— Конечно.

— Я привлекал одного своего друга на молодежные собрания. Пойду позвоню ему, может, он помнит этого парня.

— Не хотите воспользоваться моим телефоном?

— Нет, не стоит. Я оставил свой мобильник внутри, кроме того, нужно, пожалуй, запереть церковь, если буду здесь. — И указал на фотографию: — Как, говорите, его имя?

— Алекс Таун.

Майкл кивнул:

— Я недолго.

Он прошел мимо меня и направился к церкви.

Я сидел на краю ящика, глядя в открытую дверь. Снег сползал с церковной крыши и вываливался из водосточной трубы.

Мой телефон зазвонил.

— Дэвид Рейкер.

— Дэвид, это Гвоздь.

— Нашел что-нибудь для меня?

Было слышно, как он стучит по клавиатуре.

— Слушай, этот телефон купили в «Мобайл нетворк» три недели назад. Это в промышленном районе в Боу. Наверно, какой-то оптовик, работающий со склада.

— Так.

— Есть чем записать?

Я увидел лежавшую на столе авторучку Майкла.

— Да, говори.

— Телефон зарегистрирован на Гэри Хупера.

— Хупера?

— Да.

Я записал «Гэри Хупер» на тыльной стороне ладони.

— Не знаю, поможет ли это тебе.

— Все замечательно.

— Похоже, телефоном почти не пользовались. За последние три недели было всего три звонка. Зачитать номера?

— Да.

Я записал их под диктовку Гвоздя.

Первые два были мне незнакомы. Третий я знал. Он принадлежал пивной «Ангел».

— Гвоздь, ты настоящий волшебник. Деньги завезу тебе попозже.

— Ладно.

Я тут же стал звонить по незнакомым номерам.

На первом после трех гудков заработал автоответчик: «Привет, это Джеральд. Оставьте сообщение, я вам перезвоню». Я записал имя «Джеральд».

Когда я набирал второй номер, вернулся Майкл. Он положил на стол свой телефон и повернулся ко мне. Выражение его лица не оставляло сомнений.

— Очень жаль, — сказал он, отдавая мне фотографию Алекса. — Мой друг тоже его не знает. Трудно описать внешность по телефону, но я мог бы составить список всех членов нашей молодежной группы за последние семь лет. Алекса… нет в их числе. Право, мне очень жаль. Надеюсь, я не испортил вам день.

— Нет, не беспокойтесь. Спасибо за труды.

Я взглянул на его телефон. На дисплее была надпись: «ПОСЛЕДНИЙ ЗВОНОК: ЛАЗАРЬ — НАЗЕМНАЯ ЛИНИЯ». Он снова улыбнулся мне и сгреб телефон.

— Еще что-нибудь?

— Нет, все отлично, — ответил я. Пожал ему руку и вышел на снег. — Спасибо за помощь.

И пошел обратно к машине, не обращая внимания на холод.

* * *

Улицы к центру Лондона были запружены машинами. Движение постепенно замедлялось и в конце концов замерло. Я смотрел, как падает снег, толстым слоем покрывая дымовые трубы, уличные фонари, дорожные знаки и крыши.

Кроме снега и ветра, все словно застыло.

Я набрал второй номер. Соединение произошло, но никто не брал трубку. Я ждал с минуту и, когда стало ясно, что никого нет дома, собрался уже дать отбой.

И тут послышался голос.

Я узнал его.

— Церковь Святого Иоанна Предтечи, — сказал Майкл Тилтон.

 

18

Я почтой отправил Джону Кэрри полароидный снимок Алекса и поехал обратно в Сохо. Когда припарковался, было уже почти семь — конец смены Джейд. Взяв себе кофе, я затаился в темноте напротив «Ангела». Пугать Джейд не хотелось, но, возможно, увидев меня, она скрылась бы внутри. Пивная была ее убежищем.

Вблизи послышался смех.

Двое мужчин в деловых костюмах вошли в расположенный поблизости ресторан. Группа девушек-подростков, хихикая, остановилась перед пивной. Они переглядывались, поправляли волосы, одергивали юбки. Потом полезли в сумочки за фальшивыми документами.

Из пивной вышел один из барменов, видимо, только что заступивший в вечернюю смену, и высыпал из ведерка лед в канаву. Я попятился глубже в темноту. Он заметил это движение и, сощурясь, вгляделся через улицу. Помедлил секунду, охваченный любопытством, потом скрылся внутри.

На улице стало тихо. Снова пошел снег.

Я отхлебнул кофе.

Показались несколько женщин. За ними шел мужчина, увязая в талом снегу. Женщины тревожно оглядывались, словно опасаясь, что он может к ним пристать. Когда они проходили мимо «Ангела», мужчина приотстал, пряча лицо в воротник пальто, но, миновав вход, прибавил шагу. Одна из женщин, разгоряченная алкоголем, повернулась и спросила:

— Что тебе нужно, черт возьми?

Но, увидев, что его внимание сосредоточено вовсе не на них, успокоилась. Он смотрел на другую сторону улицы.

Прямо на меня.

Наши взгляды встретились на долю секунды, и он как будто заколебался. Но потом снова последовал за женщинами, перешел на бег трусцой и в конце концов обогнал их. Оказавшись на пустом тротуаре, он взглянул вперед, в сторону дорожной развилки.

В моем сознании мелькнуло подозрение.

Когда он двинулся параллельно Китайскому кварталу, я понял: это тот парень, что забрался в мою машину у кладбища.

Он оглянулся, увидел, что я наблюдаю за ним, и прибавил шагу. Я отбросил стаканчик с кофе и пошел следом. В конце улицы он свернул направо и смешался с толпой, шедшей к Шефтсбери-авеню. Там было многолюдно. Магазины еще работали. Рестораны манили людей. К театру стояла очередь.

Он снова оглянулся, столкнулся с кем-то, ускорил шаг и скрылся в толпе туристов, собравшихся вокруг гида и загораживающих тротуар. Он появился по другую сторону группы и перешел улицу.

Потом побежал.

Пробираясь через толпу, я увидел, что он вклинился в другую группу. Одна из туристок покачнулась, когда он протискивался мимо. Ее муж что-то крикнул ему вслед. Но он оглянулся не для извинений — проверял, близко ли я.

Я попытался идти быстрее, опустил на секунду голову и потерял его из виду. Он скрылся за театральной очередью. Я перешел улицу. Неподалеку был переулок, темный и узкий. На одной из стен из вентиляционного отверстия наверху с шипением вырывался пар. Он оглянулся, увидел, что я приближаюсь, и скрылся в переулке.

Темнота поглотила его.

Вход в переулок. Я слышал отзвуки его шагов. Потом он появился из мрака, частично освещенный из верхнего окна. Я двинулся за ним по переулку. Он был уже далеко, почти на следующей улице. Дойдя до нее, остановился. Оглянулся. И исчез.

Я дошел до конца переулка и огляделся. На тротуарах толпился народ, по улице проезжали машины. И повсюду были подъезды, крохотные улочки и переулки, в которых можно спрятаться и отсидеться сколько нужно.

Я взглянул на часы. Десять минут восьмого.

И тут мне в голову пришла мысль. Может быть, они заманили меня подальше от «Ангела», чтобы я не встретился с Джейд. Морочили мне голову. Манипулировали мной. Возможно, тот бармен разглядел меня в темноте, вошел внутрь и поднял тревогу.

И вдруг я замер.

Примерно в четверти мили слева от меня Джейд переходила улицу. Между ее пальцами светился огонек сигареты, она поглядела в обе стороны и пошла в противоположном направлении. Я заколебался, внезапно усомнившись, она ли это.

Но это была она.

Джейд.

Я двинулся за ней по другой стороне улицы, то и дело входя под свет уличных фонарей. Поравнявшись с переулком, из которого она вышла, я увидел большую зеленую дверь, слегка приоткрытую. Над ней светились неоновые ангельские крылья. Джейд воспользовалась черным ходом — значит, знала, что я ее поджидаю.

Зачем же вести меня туда, где она появится?

Потому что это западня.

Я заколебался.

Что, если это действительно так? Сперва парень заманил меня сюда, а теперь Джейд поручено завести куда-то еще? Неужели телефонный звонок у «Игл-Хайтс» и впрямь был моим единственным шансом выйти из этой игры? Шансом, который я отверг.

Джейд скрылась из виду в конце улицы.

Я не двигался с места, охваченный неуверенностью. Меня переполняло ощущение, что все это уже было со мной в первые недели после смерти Деррин: я стоял на краю пропасти, глядя, как земля уходит у меня из-под ног.

Но потом я увидел свое отражение в витрине магазина и осознал, какую целеустремленность принесло мне это дело, как много сил оно мне вернуло. И понял, что если хочу идти вперед, то должен заниматься им. Должен предпринять этот шаг.

И пошел за Джейд.

Дойдя до конца улицы, я увидел ее примерно в сорока футах справа. Она переходила дорогу, направляясь к узкой, тускло освещенной улочке. На углу располагался ресторан, украшенный по фасаду мишурой и рождественскими елочками. В остальном это была обычная захудалая улочка, со множеством входных дверей и окон на третьих этажах.

Я быстро нагнал Джейд и замедлил шаг.

— Джейд?

Она остановилась и повернулась. Сперва не могла меня разглядеть, и тогда я вышел из темноты под свет рождественской елки.

Ее лицо вытянулось. Она непроизвольно сунула руки в карманы шубы. Ей казалось, что от меня исходит угроза. Может, и не было никакой западни.

Я поднял руку:

— Я не собираюсь причинять тебе зла.

Она не ответила. Глаза ее бегали.

— Просто хочу поговорить с тобой.

Она медленно кивнула.

— Ты меня куда-то вела?

Она нахмурилась:

— Я пыталась уйти от тебя.

— Почему?

— Потому что ты доставляешь беспокойство.

— Ты знала, что я появился?

— Один из ребят видел тебя на другой стороне улицы.

Бармен. Я был прав.

— Какой смысл в этой приманке?

Она непонимающе уставилась на меня.

— Я имею в виду неряшливого парня.

Выражение ее лица не изменилось.

— Который привел меня к тебе. Какой тут был смысл?

Джейд пожала плечами и отвернулась. Но когда снова посмотрела на меня, на лице ее было такое облегчение, словно она только что приняла самое значительное решение в жизни.

— Чего ты хочешь?

— Просто поговорить.

Она снова пожала плечами и кивнула:

— Тогда поговорим.

* * *

Мы шли, и ее взгляд оставался непроницаемым. Я пытался понять, испугана она, самоуверенна или то и другое, но возле машины оставил эти попытки. Возможно, мужчины тянулись к ней, но быстро отходили, поняв, что она не пустит их в свой внутренний мир.

— Это твоя машина? — спросила она, глядя на «БМВ».

— Да.

— Я думала, у тебя что-нибудь получше.

— Джейд, я никакой не магнат.

Она заглянула в салон и снова посмотрела на меня, словно предвидя вопрос.

— Ну, так что происходит? — спросил я.

— Нельзя ли куда-нибудь поехать?

— Куда желаешь?

— Я проголодалась.

— Ладно.

Мы сели в машину, и я завел мотор.

— Что у нас в меню?

— Чизбургеры.

— Где?

Джейд улыбнулась:

— Если платишь ты, я знаю одно место.

 

19

Мы ехали на восток, мимо раковин старых стадионов и складских площадок. Все было темным, ветхим, словно город медленно умирал. Из мрака появлялись тесно стоявшие жилые дома, унылые, покинутые, с черными окнами, уличные фонари не горели.

— Куда мы едем?

— Тут близко, — ответила Джейд, глядя в окно.

Я взглянул на часы. Восемь тридцать четыре.

— Там еще обслуживают?

Она промолчала.

— Джейд?

Она взглянула на меня и заерзала на сиденье.

— Магнат, ты потерял кого-нибудь?

— А?

— Потерял кого-то?

— Почему ты спрашиваешь?

Глаза ее блеснули, лицо было совершенно спокойным.

— Ты печальный.

Я не ответил. Не захотел. Но она была мне нужна — больше, чем я ей. Она отвернулась, ее лицо отражалось в стекле.

— Я потерял жену.

— Каким образом?

— У нее был рак.

Джейд кивнула.

— Как ее звали?

— Деррин.

Она посмотрела в окно.

— Какой она была?

— Она была моей женой, — ответил я. — По-моему, замечательной.

Мы проехали еще с полмили, потом Джейд сказала, чтобы я повернул налево. Из темноты появились кварталы жилых домов.

— Чего тебе недостает больше всего?

— После смерти Деррин?

Джейд снова кивнула.

Я думал об этом.

— Наших разговоров.

Ресторан «Строуберриз» размещался в старом железнодорожном вагоне. Над окном раздачи жужжала голубая неоновая надпись «Горячие блюда». Мы вылезли из машины, и Джейд повела меня к столику. Всего их было семь. Возле каждого стояли обогреватели, их оранжевый свет падал на площадку перед вагоном. В дальнем углу сидела какая-то пара. Больше посетителей не было.

— Не думал, что здесь есть выбор, — сказал я.

Джейд пропустила это мимо ушей и села. Полезла в карманы шубы за сигаретами и выложила на стол их содержимое: ключи, бумажник, выписку с банковского счета, деньги, фотографию, которую положила изображением вниз. На обороте было написано: «Вот почему мы это делаем». Нашла сигареты и достала одну.

— Закажи бургер со всем остальным.

— Это твое любимое заведение?

— В прошлой жизни, — ответила она. — Я приходила сюда с мамой и папой. Им нравились такие места. Своеобразные. — Она указала на вагон. — Здесь был повар по имени Стиви, когда ресторан еще назывался «Раффертиз». Ему нравились мои родители. Он всегда готовил им что-то особенное.

— Они еще живы?

Пауза. Потом она покачала головой.

От обогревателя становилось жарко. Джейд сняла шубу, зажгла сигарету и взглянула на меня:

— Ну, Магнат, что скажешь?

— Джейд, я не частный детектив.

Она ухмыльнулась:

— Но хочешь им быть.

— Разве?

— Ведешь себя таким образом.

Из вагона вышла женщина в униформе официантки прошлых лет, со значком «Строуберриз» и физиономией, способной обратить мужчину в камень.

— Что будете заказывать? — рявкнула она.

— Два чизбургера со всем остальным, — ответила Джейд. — Я возьму пива. Магнат?

Я взглянул на официантку:

— Большую чашку кофе. Черного.

Официантка ушла. Мы с Джейд поглядели друг на друга. Свет от обогревателя блистал в ее глазах, делая их озорными. Она стала раскладывать по карманам вещи, которые выложила на стол.

— Это твои родители? — спросил я.

Джейд взглянула на мой палец, указывающий на фотографию, и перевернула ее. Это был снимок мальчика пяти-шести лет. Старый, выцветший. Мальчик гнал по траве футбольный мяч. Слева от него тянулась проволочная изгородь. Справа, на границе кадра, — жилой дом и щит с надписью: «Игл-Хайтс».

— Знаю это место, — сказал я.

Джейд никак не среагировала.

— Что это за мальчик?

Джейд взглянула на фотографию и произнесла:

— Вот почему мы это делаем.

— Как это понять?

Джейд улыбнулась:

— Сказала бы тебе, если б знала. Только мне это неизвестно. Но знаю, что символизирует собой мальчик.

— Что же?

— Как это говорится? Э… — Она затянулась сигаретой, уставилась в темноту и выпустила струю дыма в вечерний холод. — Цель оправдывает средства.

— Так.

— Вот что это символизирует.

— Джейд, я не понимаю.

Она кивнула, словно и не ожидала ничего другого, потом взяла фотографию и сунула в карман.

— Тебе приходилось когда-нибудь хранить секреты?

— Конечно.

— Я не о рождественских подарках.

— Я тоже.

— Какие же секреты ты хранил?

— Я бывал в Израиле, в Южной Африке, в Ираке.

— И что?

— Видел там вещи, которые никогда не забуду.

— Какого рода?

Я подумал о Деррин, о том, как таил от нее свою работу. Обо всем увиденном и трупах, через которые переступал.

— Какого рода? — повторила она.

— Такого, что не мог рассказать своей жене.

Официантка вернулась с нашими напитками.

— Оставь, Магнат. Тебе придется постараться.

— Я не играю с тобой в эту игру.

— Это не игра, а торговля.

— Я с тобой не торгуюсь.

— Почему?

— Мы приехали сюда не торговаться. Соглашение было другим.

— Не припомню никаких соглашений.

Джейд поднесла сигарету к губам и затянулась.

— Не нужно бы мне курить, — сказала она. — Но у всех у нас есть свои демоны. — Она игриво приложила к губам большой палец и слегка улыбнулась. — Если не откажешься от своего плана, тебе придется столкнуться сразу с несколькими.

— О чем ты говоришь?

— О том, что обнаружишь, если дойдешь до конца… — Она повертела бутылку пива. — Пожалуй, главным образом о том, что если ты не силен в этой жизни, то сломаешься. И я скоро сломаюсь, Магнат, потому что устала.

— От чего?

— Устала убегать. Лгать. Начинать заново.

— Начинать заново? О чем ты?

— О том, что в «Ангеле» ты теперь ничего не найдешь. Все, что тебя интересует, исчезнет. Будешь расспрашивать — только усложнишь себе жизнь. Вернешься — там окажутся новые люди. Все переменится.

— Почему?

— Как думаешь?

Я немного помолчал.

— Пивная — это прикрытие.

Джейд щелкнула пальцами и улыбнулась.

— Для чего?

— Она помогает нам делать наше главное дело. Приносит деньги. Дает средства на жизнь.

— Она принадлежит тебе?

— Нет.

— Кому?

Джейд взяла со стола выписку, раскрыла и положила передо мной. Банковский счет «Ангела». Там был список на двух страницах, но посередине первой имелся прямой платеж: «ГОЛГОФА ПРО, 5000.00».

«Голгофа».

«Ангел» ежемесячно платил пять тысяч компании, о существовании которой налоговому управлению не было известно.

— Существует бумажный след длиной в пол мили, — сказала Джейд, предвосхищая вопрос, который я собирался задать. — Ты будешь блуждать в темноте, как потерявшийся щенок, пытаясь хоть что-то узнать об этой компании.

Официантка принесла еду. Джейд, не теряя времени, впилась зубами в чизбургер, из которого выступили пузырьки сока.

— Ну, и куда денутся сотрудники пивной? — спросил я.

— Остальные… Не знаю. Не я принимаю эти решения.

— А ты?

Она помолчала.

— Я не вернусь. Теперь нельзя.

— Почему?

— Я сижу здесь с тобой — как думаешь, почему?

— И куда отправишься?

Она пожала плечами.

Я вспомнил о номерах, которые сообщил мне Гвоздь.

— Тогда кто принимает решения? Джеральд?

Она засмеялась и чуть не подавилась едой.

— Джеральд?

— Да.

— Нет. Не Джеральд.

— Кто он?

— Джеральд даже не знает о нашем существовании. Он просто мошенник, живет в какой-то берлоге в Камберуэлле. Я только езжу к нему для… — Пауза. — Смены масок.

— За фальшивыми документами.

Джейд подмигнула.

— Ты умен, Магнат.

И откусила еще кусок чизбургера.

— Он делает их для тебя?

— Для всех нас.

— Кого «нас»?

Она улыбнулась:

— Из тебя получился бы хороший полицейский. Задаешь правильные вопросы. Но ты понимаешь, что сидим мы здесь с тобой не из-за твоего большого ума, а поскольку наделали ошибок. Уронить тот мобильник было глупой неосторожностью. Джейсон не ожидал, что ты там появишься. И занервничал.

— А кто такой Гэри Хупер?

— Никто.

— Телефон, который уронил ваш Джейсон, зарегистрирован на Гэри Хупера.

— Мой телефон зарегистрирован на Матильду Уилкинс. Но это не делает меня ею.

— Так кто же он?

— Я сказала тебе — никто. Призрак. Разыскивая его, ты будешь все время гоняться за собственным хвостом. Это просто имя. Обыкновенная ложь. — Я наблюдал, как она вилкой гоняет по тарелке еду. — Неприятно разочаровывать тебя, Магнат, но перед тобой, — указала она на себя, — солдат, а не генерал.

— Кто такая Ви?

— Ви?

— Джейсон звал Ви. Как ее полное имя? Вероника?

Джейд поглядела на меня и внезапно посерьезнела.

— Я скажу тебе то, что знаю, — начала она спокойно. — Скажу, потому что устала скрываться. Устала начинать все заново, когда люди вроде тебя пытаются совать нос куда не следует. Устала защищать то, чего я… — Она умолкла. Прищурилась. — Послушай, прежде всего забудь о Джеральде — он ничего не знает. Забудь и Ви. Это просто вымышленное имя. И забудь о «Голгофе». Это приведет только к новой лжи.

— Чем занимается это предприятие?

— Чем, по-твоему?

— Думаю, что ничем. Вы лишь проводите через него деньги.

— Это средство защиты.

— И вы можете отмывать деньги.

— Отмывать деньги? — Джейд улыбнулась. — Это не мафия.

— Значит, «Голгофа» существует только номинально?

Она открыла сумочку и достала кредитную карточку.

— Все наши деньги проходят через него. Все наши карточки зарегистрированы на него. Он покупает нам еду и одежду.

— Таким образом, ни одна из покупок не может вывести на вас.

— Вот-вот. — Она перевернула карточку. Компания «Баркликард». Внизу было напечатано: «МИСС МАТИЛЬДА УИЛКИНС». — Джейд за много лет не купила даже пары туфель.

— Этот Майкл в церкви — какое отношение он имеет к проекту?

— Я об этом почти ничего не знаю.

— Ну, скажи то, что знаешь.

— Он вербует в церкви людей.

— Майкл?

Она кивнула.

— Как понять «вербует»?

— Помогает людям начать заново. Продает им идею.

Продажа идей.

Внезапно из мрака памяти выплыло лицо человека с татуировкой в Корнуолле. «Мой друг торговец, — сказал он. — Продает людям идеи». Я взглянул на Джейд. Она нехотя ела.

— Кто тот человек с татуировкой на руке?

Джейд вздрогнула словно от удара. Глаза ее расширились, лицо побледнело. Она пыталась понять, как я установил эту связь.

— Забудь об этом, — негромко сказала она.

— О чем?

— О нем.

— Кто он?

Джейд облизнула губы и ткнула пальцем в фотографию мальчика:

— Он будет защищать то, что это символизирует, превыше всего прочего. Пойдет ради этого на край земли. Если сможешь получить то, что тебе нужно, без его ведома, сделай это. Потому что единственный другой способ остановить его — все разрушить.

— Что разрушить?

— Этот карточный домик.

— То есть вашу организацию?

Джейд кивнула.

— Только, думаю, делать это уже поздно.

— Почему?

— Они знают, кто ты. Один раз тебя уже предупредили. Они дают тебе шанс. Но явиться в пивную, потом в церковь… Они делают только одно предупреждение.

— И что потом?

— Что потом?

Она умолкла, взглянула на меня, и я понял это молчание. Сердце мое упало. «Сам знаешь, Магнат, что потом».

— Почему?

— Как ты думаешь?

— Алекс?

Она, не отвечая, отпила глоток пива.

— Джейд?

Я почувствовал раздражение. Она все еще защищала это дело. Все еще уклонялась от ответов на мои вопросы, хотя говорила, что намеревается выйти из него. С одной стороны, ей хотелось освободиться. С другой, она так глубоко привязалась к этой жизни, что уходить было страшно — ее ужасали последствия.

— Почему ты мне помогаешь? — спросил я.

— Потому что все это вышло из-под контроля. — Она поглядела на меня. Вытерла губы. — Мы были неосторожны.

— Кто «мы»?

Она не ответила.

— Джейд?

— Мы. — Пауза. — Он.

— Кто?

Она взглянула на фотографию мальчика, все еще лежавшую на столе.

— Мальчик? — спросил я.

— Нет, — тихо ответила Джейд. — Его отец.

— Тот человек с татуировкой?

Она колебалась. Не знала, стоит ли отвечать.

— Джейд?

— Нет, не тот.

— Тогда кто?

— Отец мальчика… — Она умолкла, посмотрела на меня. Глаза ее сверкнули. — Думаю, он еще хуже.

— Кто отец мальчика?

— Ты разозлил его.

— Джейд, кто он?

— Ты его очень разозлил. Но пожалуй, это кое к чему привело. Я утратила веру в него, в то, за что он борется и как это делает. — Она умолкла с печалью в глазах, потом подняла взгляд к небу. — И сомневаюсь, что верит Он.

Я тоже поднял взгляд.

— Он? Это что — какая-то миссия от Бога?

Джейд не ответила, но мне стало ясно, что я случайно попал в точку.

— Джейд?

Она отодвинула тарелку.

— Мне нужно вымыть руки.

И пошла, петляя между столиками. Проходя мимо окна раздачи, взяла что-то, похожее на салфетку, и направилась к находящимся рядом с вагоном туалетам. Оглянулась и скрылась за дверью.

Я прождал восемь минут. Мысль, что Джейд может сбежать, мелькнула у меня, едва она поднялась из-за столика. Я встал и направился к туалетам.

За вагоном была свалка — баночки из-под напитков, полиэтиленовые пакеты, тележка для покупок, шприцы. Я увидел, что одно из окон открыто и стекло треснуло сверху донизу. Посмотрел внимательней. Трещина, ближе к верху, была чем-то вымазана изнутри.

— Джейд?

Открытая дверь в женский туалет раскачивалась на ветру. Внутри горел свет, и мне были видны кровавые брызги на ближайшей к двери стене.

Я шагнул внутрь.

Джейд лежала у двери одной из кабинок, уронив голову набок. Пальцы охватывали рукоятку столового ножа, принесенного с бургером, лезвие было в крови. Кровь из глубоких, длинных порезов на запястьях все еще лилась на ее ладони, на одежду, на пол.

Я попятился, не в силах отвести взгляд от кровавого следа на двери кабинки, потом отвернулся. Ночь разверзла передо мной непроглядную черную бездну.

И, глядя в нее, я понял нечто, приведшее меня в оцепенение: Джейд предпочла самоубийство последствиям ухода из своей организации. Решила, что лучше умереть, чем предстать перед людьми, у которых работала.

Ветер снова усилился, и я услышал легкий трепет бумаги. Джейд сжимала обрывок карточки. Я нагнулся, вынул его из мертвых пальцев и положил в карман.

Потом достал мобильник и вызвал полицию.

 

20

Полицейские прибыли в «Строуберриз» через десять минут после моего звонка. Их было двое: Джонс и Хилтон. Джонсу стукнуло не меньше шестидесяти пяти, Хилтон был значительно младше, нервозный, явно неопытный. Возможно, это его первый вечер на службе. Он держался неплохо, когда Джонс поманил его к туалетам и они склонились над бескровным телом Джейд.

Они отвезли меня в участок в Дэгенхеме и кратко допросили. Джонс явно не считал меня виновным. Свидетели из ресторана подтвердили мой рассказ о происшедшем. Когда Джонс спросил о цели нашего визита, я сказал ему правду, вернее, часть правды. Я знал эту женщину, хотел поговорить с ней, и она согласилась, выбрав любимый ресторан.

— Выяснили что хотели? — спросил он.

— Возможно.

Джонс покачал головой:

— Надеюсь, бензин жгли не зря.

Мне показалось, что он предвидит скорую отставку. И затяжное дело ему ни к чему. Меня это вполне устраивало. Будь он несколькими годами моложе, обошелся бы со мной суровее. Он сообщил, что должен реквизировать на время мою «БМВ» и одежду и продолжит беседу после того, как коронер осмотрит тело.

— Возможно, дня через два, — сказал Джонс, — но я не стал бы на это рассчитывать. Скорее всего мы не вызовем вас до Нового года.

После этого указал мне на дверь.

Лиз приехала минут через сорок — единственная из моих знакомых бодрствующая, как я знал, в час ночи. И возможно, лишь к ней одной я мог теперь обратиться в критическом положении. После смерти Деррин люди какое-то время опекали меня. Стряпали, давали советы, сидели со мной в тишине дома. Родных у меня не осталось, поэтому я полагался на тех, с кем бок о бок работал в газете, на друзей моих родителей, на людей, которых знала Деррин. Все они были очень добры ко мне — но почти всем в конце концов надоело нянчиться с опечаленным человеком. И в итоге осталась только Лиз. Хотя она даже не знала Деррин.

Я сказал ей по телефону, где лежит запасной ключ, и попросил захватить для меня какую-то одежду. Пока я ждал, Джонс одолжил мне форменные брюки полицейского и свитер. Лиз привезла джинсы, майку и куртку, я переоделся в пустой раздевалке в глубине участка. Она в теплом спортивном костюме ждала у стола дежурного.

— С тобой все в порядке? — спросила она, когда я наконец появился.

— Все отлично. Поехали отсюда.

Мы пошли к ее стоявшему за углом «мерседесу». Лиз на полную мощность включила печку и протянула мне взятый навынос кофе в картонной коробке. Из маленького отверстия в пластиковой крышке поднимался пар.

— По пути я заехала на заправочную станцию. Подумала, что тебе нужно взбодриться. Черный, без сахара… Как ты любишь.

— Спасибо, — улыбнулся я.

Она тронула машину с места, и какое-то время мы ехали молча.

— Лиз, я очень тебе благодарен.

Она кивнула.

— Расскажешь, что случилось?

Я взглянул на нее. Она не отвела глаз. На ее лице был легкий макияж. Может быть, она не смыла его после работы. Или нанесла перед выездом. Так или иначе, выглядела она превосходно. И, вдохнув запах ее духов, я тут же ощутил связь с ней. Легкое возбуждение. Уставился в темноту и попытался понять, откуда взялось это чувство. День оказался долгим. Тяжелым. Может, то было просто облегчение от сознания, что возвращаюсь домой. Или на долю секунды я понял, как одинок.

— Дэвид?

Я снова повернулся к ней:

— Произошло кое-что неприятное.

— С каким-то делом?

Я кивнул.

— Ты попал в беду?

— Нет.

— Уверен?

Мы остановились перед светофором. Красный свет залил салон машины и отразился в ее обращенных ко мне глазах. Перед нами сиял лондонский аэропорт.

— Дэвид?

— У меня все хорошо, — заверил я. — Правда.

Лиз оглядела мое лицо.

— Если попал в беду, я помогу тебе.

— Знаю.

— Я юрист. Это моя работа. Я могу помочь тебе, Дэвид.

Повисла короткая пауза. Между нами промелькнуло нечто невысказанное. А потом снова вернулось это чувство. Боль под ложечкой.

— В чем только нужно, — негромко сказала она.

Я снова кивнул.

— Ты не должен все делать сам.

«Ты не должен быть одиноким».

Лиз чуть подалась ко мне, запах ее духов стал сильнее. Она провела пальцами по моей ноге. «В чем только нужно». Глаза ее были темными, серьезными.

— Я могу тебе помочь, — прошептала она.

И придвинулась еще ближе. Сердце забилось в моей груди, словно пробуждающийся от спячки зверек.

— Мне нужно…

Я вспомнил о Деррин, о ее могиле. Слишком рано. Лиз была так близко, что я ощущал на лице ее дыхание.

— Что? — спросила она. — Скажи, что тебе нужно.

Вспыхнул зеленый огонь светофора. Я посмотрел на него, потом снова на Лиз. Дорога была пустой. Позади нас виднелись только темные, похожие на пещеры склады. Она не сводила с меня глаз.

— Я просто…

Лиз пристально вгляделась в меня — и что-то изменилось. Она чуть склонила голову. Потом отодвинулась, включила первую скорость и тронула машину с места.

— Лиз, я просто…

— Я знаю.

— Дело не в том, что я…

— Знаю, — повторила она и бросила на меня взгляд. — Не нужно объяснять, Дэвид. Я понимаю.

Я оглядел ее тело. «Ты не должен быть одиноким». Ее груди. Талию. Ноги. Когда поднял глаза, она смотрела на меня.

Слишком рано.

— Сам в себе не разберусь, — негромко сказал я.

— Я понимаю, — повторила Лиз.

— Иногда… — Я запнулся. Она снова повернулась ко мне, на ее лицо падал уличный свет. — Иногда мне хочется этого.

Она кивнула.

— Но потом…

— Я никуда не денусь, — мягко произнесла она и снова коснулась моей ноги. — Я могу помочь тебе, Дэвид.

— Знаю.

— Когда будешь готов, я тебе помогу.

Войдя в дом, я достал карточку, которую оставила мне Джейд. Она была забрызгана кровью, на уголках отпечатались ее пальцы. Наверху стоял логотип «Строуберриз». Я думал, Джейд берет салфетку, но она взяла визитную карточку ресторана.

Букву «б» в названии заменял бургер; перекладиной «т» служила рыба. А посередине дрожащим почерком было написано: «Джейд О'Коннел, 1 марта, Майл-Энд».

 

21

Я заснул в половине четвертого и проснулся в четыре. Звук телевизора был выключен. На полу рядом с диваном стояла пустая чашка из-под кофе, на ней лежал пульт дистанционного управления. Я взял чашку и понес на кухню.

И тут заметил, что фонарь световой сигнализации включен.

Я подошел к окну и увидел в снегу следы, ведущие к дому, потом к крыльцу и боковой стене.

Я поставил чашку на кухонный стол и вернулся в спальню. Шторы были неплотно задернуты. Следы под окнами шли параллельно дому и от угла поворачивали обратно.

Послышался какой-то звук.

Где-то в доме.

Я повернулся, глядя сквозь темноту спальни. Слышалось только, как каплет с желобов талая вода. Я медленно пересек спальню и двинулся по коридору.

Щелк.

Снова тот же звук.

Это дверь?

Я стал припоминать все шорохи и скрипы, раздававшиеся в моем жилище. Но пока прислушивался, ничто не нарушало тишины.

Может, это какое-то животное.

У Лиз была кошка. А следы в снегу, вероятно, мои. Несколько дней назад я там был.

Щелк.

И на сей раз дрогнула ручка парадной двери.

На долю секунды мне показалось, что подошвы прилипли к ковру. Я пристально смотрел на ручку, она медленно и тихо поворачивалась вниз до отказа. Потом дверь приоткрылась. Если бы я спал, ничего бы не услышал.

Дверь полностью отворилась. Фонарь бросал в коридор желтый квадрат света, но больше не было ничего: ни движения, ни теней, ни звуков.

Потом вошел человек.

Он был в черной одежде и глядел в темноту гостиной, повернувшись ко мне спиной. На темени его была маска. Натянув на лицо маску, он поискал что-то на поясе — потом повернулся и посмотрел в мою сторону. Я попятился в спальню.

Ах черт!

В руке у него я увидел пистолет с глушителем. А маска была пластиковая — такую надевают дети в канун Дня всех святых. С прорезями для глаз и рта. Сам дьявол вглядывался в коридор, ища меня в темноте.

В спальне не было укрытия.

Два шкафа с одеждой и обувью. Книжный стеллаж. Комод с зеркалом. Дверь в чулан. И никакого оружия — отбиваться нечем.

Щелк.

Звук из коридора.

Он приближается.

Дверь спальни качнулась к маленькой нише в стене глубиной около двух футов. Это был мой единственный выбор. Я бесшумно скользнул за створ и притянул его к себе до отказа. Смотреть теперь я мог только вправо, в узкую щель между дверью и косяком, и влево, на изножье кровати и комод. Я взглянул влево.

Мне показалось, что я повернулся со страшным шумом: каждый звук, биение сердца, движение век усиливались стократно. Я пытался услышать приближение этого человека, услышать хоть что-то, но в доме стояла тишина. Ни шагов. Ни скрипов. В зеркале комода мне открывалась вся спальня. Прикроватные тумбочки. Книги Деррин. Ее растения. Ванная, раковина, душевая. Дверь и за ней чернота коридора.

Ни единого движения.

Полное безмолвие.

И вдруг появился этот человек.

Проблеск красного пластика. Черные носки его ботинок, начищенные, блестящие в свете сигнального фонаря. Маска, словно вбирающая в себя темноту. Он остановился, оглядел комнату, поворачиваясь всем телом. Но не издал ни малейшего звука, даже когда шагнул в спальню.

Я не шевелился. Не дышал, стараясь себя не выдать. Противопоставить пистолету мне было нечего. Единственный способ защититься: заставить его поверить, что меня нет дома.

Еще один шаг.

Он слегка приподнял пистолет, указательный палец мягко лег на спуск. Я услышал, как он втягивает носом воздух. Принюхивается. Будто собака, пытающаяся взять след. Бросил взгляд в сторону комода, в зеркало, словно бы прямо на меня. И пошел. Мимо ванной. Вдоль края кровати.

И тут я почувствовал запах, тянувшийся за этим человеком. Ужасный, отвратительный, словно от гниющего компоста. Я судорожно сглотнул, пытаясь изгнать его из горла и носа. Но смрад не исчезал. Я безуспешно сглатывал снова и снова.

Человек в маске заглянул под кровать, потом выпрямился и подался вперед, к прикроватной тумбочке Деррин. Послышался шум выдвигаемых ящиков, потом еще один звук: он взял рамку с фотографией. А когда повернулся, в руках был один пистолет — фотография исчезла. На снимке были мы с Деррин во время нашего последнего совместного отдыха.

Мне потребовались все силы, чтобы сдержаться. Скрывшийся под этой маской плюнул мне в душу. Оскорбил меня. Мою жену. Наши воспоминания. В груди начала подниматься волна гнева, но ее остановил страх, когда этот человек стал приближаться, держа перед собой пистолет. Быстро, решительно, словно внезапно понял, где я.

В проеме двери он остановился. Повернулся. Снова оглядел спальню. Потом потянул носом воздух; вдох был долгим, глубоким. А на выдохе я вновь ощутил его запах. Его гниль. Его смрад. Я затаил дыхание, отчаянно силясь не сглатывать. Не издавать звука.

В конце концов он повернулся и пошел через коридор в спальню для гостей. Я наблюдал, как мрак поглощает его — все, кроме маски. Красный пластик не исчезал в темноте.

Он оглядел комнату слева направо долгим, змеиным движением. И проделал то же самое в обратную сторону. Потом вернулся в полумрак коридора, остановился и снова взглянул в мою сторону. Я замер, глядя в щель между дверью и косяком, прямо в темноту глазных отверстий маски.

Наконец он ушел.

ПРОГРАММА

Он сидел на краю кровати, всматриваясь в открытую дверь. За ней была гостиная почти без мебели. Он видел только стол посередине и задвинутый под него стул.

Это какая-то хитрость. Не иначе.

Он попытался сообразить, сколько его здесь держат, сколько раз он просыпался среди ночи и глядел в угол спальни. Недели две или три. Может быть, месяц. Или дольше. И все это время дверь ни разу не была открытой.

Однако сейчас открыта.

Он слегка подался вперед. Теперь ему стала видна бо льшая часть гостиной: вторая дверь справа от стола, закрытая. Рядом с ней пустой книжный шкаф. На шкафу книга с золотыми буквами, спереди прикреплена записка: «Отправить почтой».

Он поднялся на ноги, бросил одеяло на кровать и медленно пошел к двери спальни. Остановился. Теперь понятно, что это за книга.

Библия.

Он неуверенно шагнул в гостиную. Половицы холодили босые ступни.

— Привет.

Он повернулся и увидел человека, стоявшего, прислонясь к стене. Одетого во все черное. Рослого, плечистого, хорошо сложенного.

— Как себя чувствуешь?

«Я узнаю тебя», — подумал он, пытаясь ухватить нить памяти. Но та не давалась. Воспоминания исчезали каждый день — и не возвращались.

— Лишился голоса? — спросил рослый и оттолкнулся от стены. — Кстати, меня зовут Эндрю.

— Где я? — невнятно произнес он сквозь беззубые десны.

— А, так ты говоришь.

— Где я?

— Ты в безопасности.

— В безопасности? — Он огляделся вокруг. — От кого?

— Мы дойдем до этого.

— Я хочу дойти сейчас.

Эндрю промолчал. Глаза его на мгновение вспыхнули.

— Ты помнишь, что сделал?

Он попытался вспомнить. Охватить умом другое воспоминание.

— Я… Э…

— Ты загубил свою жизнь, вот что ты сделал, — сказал Эндрю, теперь голос его звучал сурово. — Тебе больше некуда было идти, не к кому обратиться. Поэтому ты обратился к нам.

— Я обратился к Мэту.

Эндрю ухмыльнулся:

— Нет, не обращался.

— Обратился.

— Нет. Мэта не существует.

— Что? — нахмурился он. — Я хочу видеть Мэта.

— Ты оглох?

Он взглянул в сторону двери.

— Что… где он?

— Я сказал тебе, — ответил Эндрю. — Его не…

— Я хочу знать, где он!

В мгновение ока Эндрю оказался перед ним и громадной рукой схватил его за горло. Вплотную приблизившись к его лицу, он сжал пальцы.

— Ты должен заработать право говорить. Поэтому никогда не обращайся ко мне так.

Эндрю оттолкнул его, и к нему тут же пришло воспоминание: он сидит, привязанный, к стоматологическому креслу, глядя на рослого человека в хирургической маске. Эндрю.

— Ты… — негромко произнес он, касаясь десен пальцами.

— Не говори ничего такого, о чем придется пожалеть.

— Ты выдернул мои зубы.

Эндрю молча смотрел на него.

— Ты выдернул мои зубы, — повторил он.

— Мы спасли тебе жизнь.

— Ты выдернул у меня зубы.

— Мы спасли тебе жизнь, — метнулся к нему Эндрю, руки его сжимались и разжимались. — Я хочу помочь тебе здесь, но с той же легкостью могу отдать тебя во власть тьмы.

Тьма.

Он сглотнул. Взглянул на Эндрю.

Он имеет в виду дьявола.

— Ты хочешь этого?

— Нет, — ответил он, подняв руку.

Эндрю помолчал, лицо его было безжалостным.

— Мне плевать на твои зубы. Здесь происходит кое-что поважнее твоего тщеславия. Скоро ты уяснишь, в каком положении находишься — и от чего тебя спасли.

Он тупо смотрел на Эндрю.

— Не думаю, что ты понимаешь. Поэтому оставил тебе почитать кое-что. — Эндрю указал подбородком на Библию: — Советую изучить помеченные места. Обдумать их. Начни ценить то, что стоишь в этой комнате и в груди у тебя все еще бьется сердце.

Эндрю приблизился.

— Но если будешь нам препятствовать, мы убьем тебя.

С этими словами он ушел.

Он в квартире двумя этажами выше. Мебели нет, в полу дыры. Он сидит у окна лицом к Мэту. В душе у него страх.

— Что мне делать?

— У меня есть друзья, которые могут тебе помочь, — говорит Мэт. — Они устроили место для таких, как ты.

— Я больше не хочу убегать.

— Тебе не придется. Эти люди поддержат тебя. Помогут начать жизнь. Полиция никогда тебя не найдет.

— Но я не знаю, кому верить.

— Поверь мне.

— Я думал, что могу доверять родным.

— Можешь положиться на меня, даю тебе слово. Эти люди помогут тебе исчезнуть и все забыть.

— Я хочу забыть, Мэт.

Мэт придвигается, кладет руку ему на плечо.

— Я знаю. Только сделай мне одолжение. Не называй меня больше Мэтом.

— Не понимаю.

— Для моих друзей, людей, которые тебе помогут, я не Мэт. Мэт умер. — Он делает паузу и на миг преображается. — Можешь называть меня Майклом.

Когда он проснулся, Эндрю сидел в изножье кровати. Он подтянул колени к груди, бросил взгляд на Эндрю и выглянул в окно. Раннее утро. Или, может, конец дня. Толком не понять.

— Читал книгу, которую я тебе дал? — спрашивает Эндрю.

Книгу. Книгу. Книгу. Он пытается найти воспоминание, искру, которая приведет его к книге, но не находит.

— Не помню, — тихо отвечает он.

— Это была Библия, — говорит Эндрю, пропуская его слова мимо ушей. — Та книга была Библия. Ты помнишь, что я дал тебе экземпляр Библии, так ведь?

— Нет.

Эндрю молча разглядывает его.

— Жаль, — наконец произносит он. — Мы обращаемся с тобой не так, как с другими, ты это знаешь?

— С другими?

— У тебя иная программа.

— Не понимаю.

— Твоя комната, еда, которую тебе дают, обхождение — не обычный способ работы. Не думаю, что ты понимаешь, как тебе повезло. — Эндрю озирается по сторонам, в глазах у него подозрительность. — Но я беспокоюсь из-за тебя, знаешь ты это? Ты думаешь, будто лучший способ исцелиться — противиться нам.

Он молчал.

— Я прав?

Он покачал головой.

— Обычно это меня не волнует. В нормальной программе у нас имеются способы справляться с проблемами. Но с тобой, среди этой роскоши, все сложнее.

Эндрю не сводил с него глаз.

— Хочешь противиться нам?

Он снова покачал головой.

— Хорошо, — сказал Эндрю, вставая. — Потому что не хочешь нам противиться. Но если снова увижу на твоем лице такое выражение, переведу тебя на программу для всех остальных.

Эндрю прошел к двери и взялся за ручку.

— И поверь, она тебе не понравится.

Он поднял голову. Он сидел в углу другой комнаты, совершенно темной. Не помнил, как здесь оказался. Не знал, долго ли был без сознания. Его рука поднята на уровень головы и к чему-то прикреплена. Привязана или зажата. Путы впивались в кожу, когда он шевелился, мышцы кололо будто иглами.

«Где я, черт возьми?»

Он видел тонкий луч лунного света, проникающий через окно посреди стены. Когда глаза привыкли к темноте, появилось еще кое-что: прикрытая дверь на противоположной стороне, что-то белое, похожее на простыню, в дальнем углу. Откуда-то задувал ветерок, и простыня развевалась от его порывов.

На кожу что-то капнуло. Он повернулся. Соседняя стена была мокрой. По ней медленно стекала какая-то жидкость. Он коснулся поверхности ладонью. Вода. Она текла со стен по всей комнате.

Рядом с ним, на уровне глаз, находилась квадратная металлическая плита, привинченная по углам болтами, со стальным кольцом посередине. На ней тоже была вода — и еще что-то. Более темное. Отдающее ржавчиной. Или медью.

О черт, это кровь!

Он отдернул руку от стены, наручники, звякнув, впились в кожу. Один браслет был примкнут к кольцу, другой охватывал левое запястье. Он не мог уйти. Не мог даже подняться на ноги.

Он взглянул в сторону двери.

Простыня переместилась. Придвинулась чуть ближе к нему параллельно стене. Теперь он различал под ней какую-то фигуру.

— Эй!

Фигура дернулась.

— Эй!

Простыня чуть сползла, спадая на пол. Из-под белой ткани показалось лицо.

Девушка. Лет восемнадцати.

— Эй! — произнес он снова.

Девушка была тощей, с узкими губами, бледной кожей. В темноте комнаты она выглядела призраком.

— Где мы?

Девушка взглянула в сторону двери — движение было медленным, заторможенным, — потом снова на него. Но не ответила.

— С тобой все в порядке?

Опять молчание. Голова ее клонилась вперед, словно от полного бессилия.

— Ты в порядке? — потянулся он к ней.

И тут почувствовал, как намокают брюки. Взглянул на пол. Под ногами растеклась лужица рвоты. Он попятился и поскользнулся. Скованную наручниками руку пронзила такая боль, словно плечо вывернулось из сустава.

— Не шуми.

Он взглянул на девушку.

Она смотрела на него светлыми, как кожа, глазами, ее грязные волосы спутались. Простыня свалилась. На ней были только лифчик, трусики и носки.

— С тобой все в порядке?

Девушка не ответила.

— Слышишь меня?

Она вздрогнула, будто ее кольнули ножом, и снова повернулась к двери. Уставилась в темноту.

— Как тебя зовут?

— Не шуми, — оглянулась девушка.

— Что происходит? Где мы?

Она покачала головой.

— Как тебя зовут?

— Роза, — ответила она.

Он постарался выбраться из зловонной лужи.

— Слушай, Роза. Я хочу выйти отсюда вместе с тобой — но ты должна мне помочь. Сказать кое-что.

Она взглянула в приоткрытую дверь и на сей раз не повернулась. На ее спине выступали позвонки; слева, рядом с лямкой лифчика, виднелся большой черный синяк.

Она произнесла что-то, но он не разобрал слов.

— Что ты сказала?

Она снова завернулась в простыню. Ее рука тоже была прикована к стене наручниками. Он разглядел, что по обеим сторонам комнаты во всю длину стен тянутся кольца. На равном расстоянии друг от друга.

Потом увидел еще кое-что.

Острый кусок кафеля, видимо, из ванной, футах в четырех перед ним. Треугольной формы. С одной стороны зазубренный. Он отошел от стены, насколько позволили наручники, и вытянул ногу.

— Что ты делаешь? — прошептала Роза.

Он снова попытался дотянуться до осколка. На сей раз коснулся его ботинком, и тот с громким стуком перевернулся в тишине комнаты.

— Перестань, — сказала она. — Он тебя услышит.

— Кто? — взглянул он на девушку.

— Тот человек. — Она смотрела в приоткрытую дверь. — Тот человек в маске. Дьявол.

«Интересно, какой у тебя вкус, таракан».

Его бросило в дрожь.

— Кто он?

Девушка пожала плечами:

— Друг рослого человека.

Рослый человек. Рослый человек. Он силился вспомнить, но безуспешно, и тупо уставился на нее.

— Эндрю, — негромко произнесла она.

Эндрю.

Тут он вспомнил. Человек в черном. Рослый. Тот, что был там, когда у него выдергивали зубы.

Он посмотрел на Розу:

— Я не могу…

— Ничего припомнить?

Он помолчал, страшась признаться в этом.

— Да.

— Вот-вот, именно к этому они и стремятся, — сказала она. — Таким образом заставляют тебя забыть, что ты сделал. Хочешь, дам тебе совет? — Она вновь посмотрела на дверь, потом на него. — Удерживай в памяти что можешь, ведь если оно уйдет, то уже не вернется.

— Ты о чем?

— О том, что в конце концов забудешь все.

— Забуду все?

— Все, что сделал.

— Что мне нужно забыть?

— Не знаю, — ответила она. — Что тебе нужно забыть?

Она смотрела на него несколько секунд, словно пытаясь угадать ответ, потом снова взглянула на дверь. Простыня опять соскользнула. Синяк на спине темнел на бледной коже, словно пролитые чернила. Казалось, он причиняет ей боль. До самой кости.

— Тебя ударил человек в маске?

Роза оглядела себя, завела свободную руку за спину и провела пальцами по коже.

— Да.

— Почему?

— Я пыталась убежать.

— От чего?

— Как ты думаешь? Из этого места. От программы.

— От программы?

За дверью что-то скрипнуло.

Роза приложила палец к губам и вгляделась в темноту.

— Нужно молчать, — наконец проговорила она. — Он любит заставать врасплох. Любит наблюдать. Дай ему повод, и он набросится с кулаками. — Она снова коснулась синяка. — Я наблюдала за людьми, которые здесь работают. Большинство все еще верят во что-то. И даже соблюдают определенные правила. Но этот дьявол… Не знаю, во что, черт возьми, он верит. — Роза пристально на него посмотрела. — Он будет тебя бить, — сказала она тихо. — И меня. Вот чем он здесь занимается. — И замолчала, хлопая глазами. — Иногда я думаю, может, он действительно дьявол.

Щелк.

Они уставились в темноту. В тот угол комнаты, куда не доходил свет.

Потом из мрака появился таракан.

Его тело пощелкивало на бегу по половицам. Глаза девушки неотрывно смотрели на насекомое, челюсть ее отвисла. Она заплакала, пятясь к стене, наручники звякнули.

— Собираешься спасти ее, таракан?

Голос из черноты ночи.

Он прижался к стене. Вода стекала между лопатками. В нос ударил запах человека в маске: ужасный гнилостный смрад. Как от дохлого животного.

Из угла комнаты появилась часть рога, торчащего над маской.

— Что ты задумал, таракан? — Голос был сочный, гортанный. — Вырваться отсюда и забрать ее с собой? — Приглушенный маской смех. — Эндрю твердил мне, что с тобой нужно обращаться по-другому. Но я так не считал. Ты здесь по ошибке. Тебе здесь не место. Ты все усложняешь, восстаешь против наших свершений. И цепляешься за жалкое существование, которое раньше называл жизнью, не желая умирать. Если на то пошло, с тобой нужно обращаться хуже.

Из темноты появилась еще часть маски: глазное отверстие.

— Я не соглашался с Эндрю, когда он говорил, что тебя не надо включать в программу. Не возражал, но добивался, чтобы тебя спустили с небес на землю. На са-а-амую землю.

Появилось второе глазное отверстие. Теперь была видна половина маски.

— И вот я победил. В глубине души Эндрю понимает, что не может быть одного правила для тебя, а другого для всех остальных. Никто не заслуживает поблажек. Это место не для них. Ты или принимаешь то, что мы предлагаем, или противишься нам. А ты сопротивлялся с самого первого дня, как мы тебя сюда привезли. Пусть не пытался бежать отсюда, как эта костлявая сучонка. Но это было в твоей голове. В глазах. Я видел. Ты хочешь противодействовать. И знаешь что?

Долгая пауза. Внезапно дьявол вынырнул из темноты в облаке запаха и ринулся к человеку, примкнутому к стене наручниками.

— Мне нравится, когда ты противишься.

Он взглянул на дьявола и попытался заговорить. Но слова не шли из горла. Дышать стало трудно.

— И теперь ты в настоящей программе, грязный кусок дерьма. Больше никакой роскоши. Никаких поблажек. И надеюсь, ты будешь противиться. Очень надеюсь. — В прорези рта показался язык, медленно скользнул из стороны в сторону. — Потому что просто мечтаю распять тебя.

Глубоко под землей, в недрах их лагеря, имелось еще одно место. Самое большое помещение. Разделенное на две части, соединенные двустворчатыми дверями.

Некогда это был промышленный холодильник, но теперь он пустовал. Флуоресцентные лампы жужжали, стены пестрели бурыми и красными пятнами ржавчины, пол был залит слезами и кровью.

По другую сторону двустворчатых дверей находилась вторая комната, поменьше. Четыре дня спустя его грубо разбудили на рассвете и отвели туда. Подтащили к единственному стулу посередине комнаты и заставили принять уготованное.

Заключительную часть программы.