Тревис никогда не любил делить кров с кем-либо, а уж с женщинами особенно. Как– никак они не отличались особой аккуратностью – разбрасывали всюду белье и чулки, оставляли косметику в ванной комнате и забывали вешать платья в гардероб. И постоянно мудрили с разными новомодными диетами – насыщенными протеинами или мясными гидратами, фруктовыми или овощными, а случалось, и просто голодали. О, как они любили говорить о диетах!

Кали была совсем другой. Во-первых, она теперь не употребляла декоративную косметику, и он обнаружил в ванной лишь лосьон для очищения кожи и увлажняющий крем. А когда бегло оглядел ее спальню, то понял, что она на редкость чистоплотна. Судя по тому, как Кали привыкла питаться, можно было подумать, что ей вообще незнакомо это отвратительное короткое слово – диета. Говорили они мало, она по-прежнему избегала его, но Тревиса это не беспокоило. Скорее озадачивало и чуть-чуть раздражало.

Новая Кали Хьюджес стала для него настоящим открытием. Прежде ее считали гостеприимной хозяйкой с безукоризненными манерами, но сейчас Тревис с трудом выдерживал ее угрюмое молчание. К ней нельзя было подступиться. На двоих она готовила лишь обед, да и то рассчитанный на скромный женский аппетит, а не на здорового мужчину. По вечерам она читала у себя в спальне, а он обычно смотрел видеокассеты. Тревис понял, что, если зарядившийся дождь не кончится через пару дней, у него лопнет терпение. В таком состоянии он способен на что угодно и вполне может убить Кали. В доме было сыро и довольно холодно, и он не на шутку боялся простудиться. К тому же всякий раз, когда он смотрел на Кали, в нем вспыхивало желание.

Она тоже чувствовала себя неловко, но с ненавистью признавала, что к Тревису невозможно придраться – в ванной после него все было чисто, он не донимал ее расспросами, по вечерам не приставал к ней и вообще вел себя ненавязчиво. Однако она поминутно ощущала его присутствие и, как ни старалась, не могла выкинуть мысли о нем из головы. Иногда ей казалось, что стоит напрячь волю, и жизнь войдет в старую колею. Но тут же поправляла себя, сознавая, что хрупкое равновесие безнадежно нарушено и ее усилия тщетны. Пока Тревис у нее в доме, о каком-либо покое нужно забыть.

В последние дни Кали просыпалась раньше обычного, наспех завтракала и отправлялась в конюшню кормить и чистить лошадей. Тревис предложил ей свою помощь, но она вежливо отказалась. В это время ей хотелось быть одной. К счастью, больше предложений не последовало.

На третий вечер их вынужденного совместного пребывания под одной крышей Кали ощутила тревогу. Она сидела в гостиной, наблюдая, как Тревис ставит на видеомагнитофон очередную кассету.

«Почему он чувствует себя у нее так чертовски свободно?» – со злостью и презрением подумала она. Он по-хозяйски откинулся на кушетке, вытянул свои длинные ноги и стал смотреть какую-то комедию.

– Скажите, у вас есть попкорн? – внезапно спросил он, поворачиваясь к ней.

– Нет! – отрезала Кали.

Взгляд у нее был каменно-твердый, подобно горе Рашмор.

Тревис вздохнул.

– А у меня слюнки текут, как только подумаю о миске попкорна.

– Вы можете получить их в кинотеатре в Биксби.

За всю ее жизнь мало кто внушал Кали такую неприязнь. По натуре она отнюдь не была злой или ожесточенной. Даже своего отца она больше боялась, чем ненавидела. У нее открылись глаза на темные стороны жизни только после скандала с Блейном и его бесконечных измен. Она начала видеть дурное в людях, презирать себя за непростительно затянувшуюся наивность, но даже его не смогла по-настоящему возненавидеть. А вот теперь она почувствовала, что в ее душе поднимается волна жгучей ненависти к Тревису, его обтягивающим мощный торс рубашкам, узким джинсам и грубо высеченным чертам лица, которые никак нельзя было назвать красивыми. Даже небритый, он выглядел дьявольски сексуально.

– Вы когда-нибудь бреетесь? – выпалила она.

Ее вопрос прозвучал скорее как обвинение.

Тревис изумленно повел усами.

– Разве сегодня суббота?

Кали наморщила лоб.

– Нет, но какое это имеет значение?

– Я бреюсь по субботам, – невозмутимо ответил он.

– После субботней ванны поздно вечером? – Она открыто издевалась над ним, но ей было трудно сдержаться.

– По правде сказать, терпеть не могу бриться, – лениво процедил Тревис.

– Тогда почему бы вам не отрастить бороду?

– И бороды я тоже не перевариваю, как и бритье.

Тревис развалился на кушетке и закрыл глаза. Он представил себе огромную порцию попкорна с маслом.

– Скверно, что мы не можем обойтись без еды. К тому же ее надо уметь красиво подать. Чтобы все выглядело аппетитно. Не многовато ли хлопот?

Кали продолжала наблюдать за ним. Она не могла справиться с нахлынувшими эмоциями: одно чувство противоречило другому, то ей хотелось, чтоб он немедленно уехал, то она надеялась, что дождь будет лить еще месяц. В последние три года Кали общалась в основном с пожилыми людьми. На что она могла рассчитывать, столкнувшись с обаятельным мужчиной в расцвете сил? Если она хоть что-то соображает, ей нужно выгнать его завтра утром и зажить, как прежде…

С этой мыслью Кали и проснулась. Она умылась и быстро оделась. Ей хотелось позавтракать, пока Тревис еще не встал. Но на этот раз Кали не повезло. Войдя в кухню, она застала его, согнувшегося над сковородкой. Тревис перевертывал неровные, странной формы круги, отдаленно напоминавшие оладьи.

– Доброе утро, – поздоровался он и хитро улыбнулся. – Похоже, что я вас удивил.

– Вот уж не думала, что вы умеете готовить. – Она окинула его усталым взглядом.

– А я и не умею, но постоянно наблюдал, как отец и сестры жарят оладьи. Это совсем несложно, – с наигранной небрежностью отозвался он, а потом выложил на блюдо три золотистых, неровных оладьи, поставил его на стол и пригласил Кали к завтраку. Он взял себе со сковороды шесть оладий и расположился напротив Кали. После этого Тревис пододвинул ей бутылку с кленовым сиропом. – Угощайтесь.

Кали полила сиропом свои оладьи и разрезала их. Съев один кусок, она чуть заметно улыбнулась. Но через несколько секунд ее лицо вновь сделалось неподвижным.

Хрустящая корочка показалась ей похожей по вкусу на библиотечный клей, который она однажды попробовала в детстве. Подумав, Кали пришла к выводу, что клей был вкуснее.

– Ну как вам нравится? – осведомился Тревис. Он посмотрел на нее с такой надеждой, что у Кали не хватило духа сказать ему правду.

Она попыталась улыбнуться и проглотила кусок липкого теста.

– Очень хороши. Трудно поверить, что вы никогда прежде не готовили.

Лицо Тревиса засияло от гордости. Наконец-то ему удалось хоть чем-то порадовать суровую хозяйку.

– Я и сам не понимаю, как это у меня получилось.

Предвкушая удовольствие, он отрезал половину оладьи и поднес ко рту. Через несколько секунд Тревис скорчил гримасу.

– У нее вкус, как у… – Он осекся, стараясь подобрать подходящее сравнение.

У Кали задрожали губы.

– Как у библиотечного клея.

– Вы тоже пробовали это лакомство?

– В пять лет.

– Я опередил вас в развитии. Мне было три, когда я его отведал. – Тревис встал и собрал тарелки.

– Что же вы туда положили? – поинтересовалась Кали.

– Муку, сахар и соль. – Он выбросил оладьи в мусорный ящик.

– Если бы вы повнимательнее осмотрели полки, то нашли бы пакет со смесью для выпечки печенья. Ее можно использовать и для оладий. Там на обороте есть рецепт. Если не возражаете, я вам дам совет, может быть, он когда-нибудь пригодится: один из главных компонентов в оладьях – яйца.

С этими словами Кали открыла двери буфета, достала оттуда желтый пакет с порошком для печенья и высыпала его в миску.

Тревис вернулся к столу и допил кофе. Между ними начало устанавливаться перемирие, хрупкое, как старинная фарфоровая чашечка.

Кали немного расслабилась, и Тревис ощутил, что ситуация может измениться к лучшему. Ей трудно было осуждать такого нетребовательного гостя. Она просто не могла сердиться на человека, который старался приготовить для нее завтрак, пусть даже у него получились неудобоваримые оладьи.

После того, как они позавтракали приготовленными ею оладьями, Тревис предложил помочь на конюшне, но она отказалась, по-прежнему избегая его общества. Он улыбнулся, пожал плечами и сказал, что тем временем уберет тарелки.

Через десять минут Кали принялась чистить стойла и протирать лошадей. Земля стала понемногу подсыхать, и если хорошая погода продержится, то через два или три дня Тревис сможет спокойно спуститься с холма. Но почему она старается не думать о его отъезде?

Проработав часа два. Кали ощутила усталость. Ей захотелось принять горячий душ и размять занывшие мускулы, и она вернулась в дом.

Тревис сидел за столом на кухне и перелистывал рукопись. Слева от него Кали заметила чашку с недопитым кофе.

– Земля уже почти подсохла, – начала она, но тут же оборвала себя, увидев, что Йетс читает ее повесть. – Нет! – вскрикнула Кали, выхватила у него из рук страницы и разорвала их в клочья. – Как вы посмели взять ее в руки? – набросилась она на него. Ее грудь вздымалась от возмущения.

Тревис как ни в чем не бывало развалился на стуле.

– Попробуйте поглубже вздохнуть и успокоиться, – посоветовал он.

– Я не ожидала, что застану вас над моей рукописью.

Он выпрямился и пристально поглядел на нее.

– Кали, вы должны гордиться собой. Вы прекрасно пишете.

– Никакие комплименты в мой адрес не заставят меня вам позировать. – Ее глаза гневно вспыхнули.

Тревис пожал плечами, сделав вид, что не придал значения ее словам, но Кали продолжала кипеть от негодования. «Как хорошо было бы сесть в уголке и заплакать», – подумала она. Он пригладил усы, наблюдая за сменой эмоций, отражавшихся на ее лице. Нетрудно догадаться, что Кали обуревали противоречивые чувства. Конечно, ее травма очень глубока, и надо быть глупцом, чтобы этого не понять. Но он приехал сюда, желая заинтересовать ее новой увлекательной работой, не дать ей похоронить себя в этой глуши. Когда между ними установится контакт, он сможет объяснить ей свою идею и вернуться в Лос-Анджелес. Тревис по-прежнему надеялся, что она согласится позировать.

Кали опустилась в кресло и крепко обхватила колени.

– Ну как мне вам лучше объяснить? В этой истории больше фактов, чем вымысла, – понизив голос, проговорила она. Если она не станет на него смотреть, может быть, ей удастся ему все рассказать и до него, наконец дойдет, почему она прячет рукопись от посторонних глаз. – Мне понадобился почти год, чтобы ее написать, и за это время меня охватывало такое отчаяние, что я с трудом выдержала. Не знаю, по силам ли это одному человеку. Я выплакала море слез, стоило мне что-нибудь съесть, как к горлу подступала тошнота. Я убегала в лес и стонала там до хрипоты. Писать о пережитом было для меня сущим наказанием, но, закончив, я знала, что избавилась от яда и смогу начать нормальную жизнь.

– Нормальную жизнь без своей дочери?

На секунду у нее прервалось дыхание.

– Я наняла целую команду частных детективов, но Блейн проявляет чудеса изворотливости, и пока они не могут ничего сделать. Я слышала, что теперь он работает в Европе под разными псевдонимами, и его никак не удается поймать. Он вроде бы снимает «художественные» фильмы. – Она сделала ударение на эпитете, дав понять какого рода эти «художества». – Но он меня вовсе не интересует. Для меня главное – вернуть Черил, и я заложу душу дьяволу, чтобы этого добиться.

– Ну, а если у вас кончатся деньги, прежде чем они ее отыщут? – Вопросы Тревиса были неприятными, но деловыми.

Кали покачала головой.

– Мне очень мало надо, а большая часть моих сбережений лежит на надежных счетах. Кроме того, я уверена, что в конце года Черил будет со мной. – Она не стала упоминать, что надеялась на это еще в прошлом году.

– А если нет? – не унимался Тревис.

Она заморгала глазами, пытаясь удержать слезы.

– Почему вы настроены на худшее? – расстроено спросила она. – Я каждый день жду от них ответа или хоть намека, где может быть Черил. Я молюсь и верю, что она вернется, а вы заявляете, что ее никогда не найдут. Каково мне это слышать?

Тревис не прерывал сбивчивый монолог Кали и дал ей излить накопившееся раздражение. Когда она кончила, он немного выждал и сказал:

– Говорите что хотите, но я по-прежнему желал бы вас снимать. – Он подался вперед. – Но только не бросайтесь на меня и не пробуйте душить. Давайте обсудим все спокойно.

Кали настороженно застыла, но предпочла промолчать.

– Вы стали очень сильной личностью, и я постараюсь это показать, – продолжил Тревис, говоря негромко и убедительно.

Кали побледнела, у нее расширились глаза, и она сделалась похожа на испуганного зверька, готового к бегству. Тревис думал лишь о том, как ему разрядить атмосферу и внушить Кали уверенность в себе. Хорошо уже, что она перестала сердиться.

Неожиданно она звонко рассмеялась.

– Это я-то сильная личность? Тревис, вы меня переоценили. Да у паршивого котенка сил больше, чем у меня.

На его губах заиграла легкая улыбка.

– Милая, вы гораздо сильнее, чем думаете. Иначе вы бы просто не выжили в последние годы. Много ли женщин сумели бросить вызов такому подонку, как Савадж, со всеми его темными делишками? Уму непостижимо, как вы его тогда не пристрелили?

Кали проглотила комок в горле.

– Я была наивной идиоткой, – призналась она, не решаясь взглянуть ему в глаза.

Вряд ли Тревис поверит, что в Лос-Анджелесе, с его испорченными нравами, могли водиться такие простушки. Но она была поглощена своей карьерой, маленькой дочерью, обманывала себя иллюзией счастливой семейной жизни и старалась не замечать, что ее муж переспал чуть ли не с половиной города.

– А когда я обнаружила, что за подонок мой муж, то поняла, что обязана защитить Черил от грязных сплетен. – У нее задрожал голос. – Но, оказывается, я плохо знала этого подлеца.

Пережитое с новой силой обрушилось на нее, и Кали не обратила внимания на то, что Тревис поднялся, пересек комнату и присел на ручку ее кресла.

– Во время беременности я выполняла все указания врача и мечтала родить здорового ребенка. Я отказалась от нянек или сиделок, потому что сама хотела заботиться о младенце. Я не желала быть «приходящей мамой». Я устроила девочку в одну из лучших начальных школ города. Я хотела, чтобы у нее было все, чего сама была лишена в детстве. Но я не собиралась ее баловать и портить. Пусть она растет довольная своей жизнью, ни о чем другом я и не думала.

Кали не смогла сдержать слез. Она прижала руки к груди, внезапно ей сделалось очень холодно, словно кровь застыла в жилах. Ее тело затряслось в приступе нервной дрожи, дыхание стало судорожным, она ощутила, что теряет над собой контроль, и возненавидела себя за собственную слабость.

Тревис, ни секунды не колеблясь, принялся ее утешать. Он положил ей на плечо свою большую теплую ладонь, прижал Кали к себе и крепко обнял. Она при всем желании не могла бы сопротивляться, так сильно он ее сжал. Однако в его движениях не чувствовалось страсти, а только сквозило стремление защитить ее от обид. Если бы она закричала и начала вырываться, он бы все равно ее не отпустил. Тревис терпеливо ждал, когда Кали опомнится и придет в себя. Через несколько минут она смогла заговорить.

– Будьте вы прокляты! – хрипло пробормотала она и вытерла мокрое от слез лицо. – До вашего приезда я себя прекрасно чувствовала.

– Неужели? – усомнился он, стараясь держаться как можно мягче. – На самом деле вы убедили себя, что надежно спрятались от мира. Нет, так у вас ничего не получится. Бывают времена, когда нужно все поставить на карту, и, думаю, для вас эта пора уже наступила.

– Я не буду вам позировать, так что не тратьте время попусту, – запинаясь, повторяла она. Но тут же Кали поймала себя на мысли, что ей нравится, когда ее обнимают сильные мужские руки. К ней уже давно никто не прикасался и не пытался согреть. Странно, что после столь долгого перерыва она испытала удовольствие именно от его объятий. Но почему он защищает ее, а сам выглядит так, словно только что удрал на своем мотоцикле от погони бандитов.

– От бандитов? – усмехнулся Тревис. – Это что-то новое.

Кали испугало, что последние слова непроизвольно сорвались у нее с языка.

– Вы заставляете меня говорить и делать то, что мне обычно несвойственно, – тяжело вздохнув, призналась она и уткнулась в его плечо.

Теплый запах кожи Тревиса ударил ей в ноздри, и Кали живо представила себе расстеленную кровать и обнаженное тело с сильными мускулами.

«Что-то у меня гормоны расшалились», – сказала она себе, ужаснувшись картинам, теснившимся в ее сознании. Да, гормоны у нее не в порядке, и Тревис, как назло, появился здесь в самый неподходящий момент. Наверное, вытяжка из масла тресковой печени помогла бы ей прийти в норму. Ее руки непроизвольно скользнули по его груди. Кали обняла его за талию и замерла.

Тревис следил, как медленно и робко она касается его. Любопытно, когда к ней в последний раз прикасался мужчина, не обнимал, не занимался с ней любовью, а просто дотрагивался до нее без всякой страсти или желания и молча давал ей понять, что она в безопасности и ее никто не обидит. Он не знал ответа на этот вопрос.

– Ну как, мы приступим к делу? – тихо спросил Тревис. Его губы почти касались ее уха.

– К какому делу? – прошептала она, испытав удовольствие, когда его жесткие усы защекотали ей ухо.

– Вы разрешите мне погостить еще немного? – Голос рассудка напомнил Тревису, что в Лос-Анджелесе у него скопилась масса работы, но он быстро заглушил его. С этим всегда успеется, а остаться здесь куда важнее.

– Кали, я вовсе не принуждаю вас мне позировать. Вы просто лучше узнаете меня и поймете, что я не так уж и страшен. Если вы откажетесь, я пойму, хотя надеюсь, что этого не произойдет. И о вашей жизни здесь я никому говорить не собираюсь. Но думаю, вы скоро сами поймете, что настала пора вернуться к активной жизни.

Кали провела языком по нижней губе. Как невинно прозвучало его предложение. Впрочем, она была уверена, что на уме у него совсем другое. В конце концов, они оба помнят тот вечер в Сочельник.

– Могу я спросить, где вы намерены остановиться, ведь в городке нет отеля? – холодно поинтересовалась она, догадываясь, каким будет ответ.

– А чем плоха ваша спальня наверху? – невинно осведомился Тревис. – Я не обнаружил там клопов, матрасы у вас достаточно жесткие, как я и люблю, постельного белья хватает… Я с детства приучен к порядку и уже доказал вам это. Я привык убирать за собой и могу даже помочь вам по дому, но только не с готовкой. – Он обрадовался, когда Кали рассмеялась, и добавил: – И никогда не войду к вам без приглашения. Кали.

Она поняла, что Тревис имел в виду. Ему хотелось, чтобы Кали знала – он не ввалится к ней в спальню, если она сама его не попросит.

– Вы только что сказали, что не будете принуждать меня позировать. Значит, вы оставите меня в покое с этой идеей?

Тревис кивнул головой.

– Я верен своему слову. Кроме того, я уже шесть лет не отдыхал. Мне необходимо пообщаться с природой.

Кали со скепсисом поглядела на него, но поняла, что ей будет трудно ему что-либо возразить. Говорить, что ей хочется жить одной, больше не имело смысла.

– Наверное, вы предпочтете общаться с природой в одном из местных баров, – не удержалась она от колкости.

У него чуть приподнялся уголок рта.

– Вы подали мне хорошую мысль. Могу поручиться, что в субботу вечером у вас тут многое меняется.

Она отодвинулась от него. Кали боялась окончательно размякнуть и утратить бдительность. Если такое случится, все тщательно возведенные ею преграды рухнут.

– По правде сказать, не думаю, что это мне поможет, но все же рискну. Предупреждаю, что если вы еще раз упомянете о «Человеческих слабостях», то моментально вылетите отсюда. – Она кивнула на дверь. – В конечном счете, я, скорее всего пожалею, что позволила вам остаться.

– Будьте уверены, вам не придется об этом жалеть. – Тревис протянул ей руку, желая скрепить договор.

Кали нерешительно подала ему свою и ощутила силу его рукопожатия. Она не знала, как он себя поведет, так почему же разрешила ему остаться здесь до следующей недели? Кали вновь мысленно прокляла свои гормоны. Она вдруг вспомнила, как прочла в одной книге, что женщина в возрасте чуть за тридцать достигает сексуального пика. Так значит, у нее были основания так поступить, хотя она и убедила себя, что в ней давно умолкли голоса природы.

Тревис впервые смог окончательно расслабиться. Он не ожидал, что Кали так легко уступит и примет его предложение. Конечно, он мечтал сделать серию ее снимков, но решил до поры до времени не затрагивать эту тему. Не стоит торопить события. Он поглядел на нее и сказал первое, что пришло ему в голову:

– Вы заслужили много хороших вещей…

Кали засмеялась:

– Вы что имели в виду? Замороженный торт с орехами и кремом? Или дорогие конфеты? А может быть, я заслужила летний день на пляже? – шутливо перечислила она.

Тревис покачал головой. Он понял, что она попыталась ускользнуть от ответа. Что ж, долгое отшельничество неминуемо должно было на ней сказаться. Ему захотелось вернуть Кали к настоящей полнокровной жизни с ее быстрыми ритмами.

– А как вы относитесь к купанию при луне? – полюбопытствовал он тягучим низким голосом, от которого у нее по спине забегали мурашки.

Да, она могла представить себе эту картину. Тихое озеро с легкой рябью. По его поверхности пробегают серебристые лунные блики. Двое, взявшись за руки, идут по берегу и вступают в теплую воду. Они полностью обнажены и поглощены друг другом. Нет, она не должна об этом думать. От подобных фантазий она просто сойдет с ума. Почему его облик настраивает ее на такой лад? Неужели она и правда слишком долго была одна?

Кали отошла от Тревиса. Ее вновь охватило отчаяние, и она поняла, что не должна переступать черту. Пока он держал ее за плечи и утешал, Кали почувствовала, что рядом с ней настоящий, сильный мужчина, и ей сделалось не по себе. Она не желала замечать, что джинсы обтягивают его, как вторая кожа, а под голубой рубашкой с закатанными рукавами видна татуировка. Интересно посмотреть вблизи, что на ней изображено? Может быть, стоит спросить? Но тогда Тревис с готовностью снимет рубашку, продемонстрирует ей свой мускулистый торс, а сам будет считать ее слова приглашением к более решительным действиям. Нет, это уж чересчур, она и так возбуждена до предела. Почему подобные глупости все время лезут ей в голову? Ей надо вести себя жестко и непреклонно, как в первый день. Этот человек для нее опасен, он уже лишил ее привычного покоя. Что же будет дальше, если он останется? Не велика ли цена за гостеприимство? Ей придется поминутно следить за собой, чутко улавливать каждое его слово и реагировать на каждый жест. Хватит ли у нее душевных сил? Какую непоправимую ошибку она совершила три года назад на вечеринке в Сочельник! Теперь ей останется лишь раскаиваться и терзать себя. А ведь она пережила настоящую войну с мужем и едва оправилась от этой борьбы полов и самолюбий. На этот раз все станет много сложнее, хотя бы потому, что человек, с которым она столкнулась, ничем не похож на Блейна и знает, как глубока ее душевная боль.