ГЛАВА СЕДЬМАЯ
И так я пошла в 5-ый класс учиться на станцию. Ходить было далеко, около 5-ти км, так же как и на село. Особенно плохо осенью и зимой, в распутицу бывало, что и пройти было нельзя, и мы все сидели дома. Мне, откровенно говоря совсем не нравилось, что мне одной надо было учиться в железнодорожной школе, когда весь класс перешел на село и мой сосед по парте и двору Толя тоже. Но мы по-прежнему вместе шли в школу до минского моста, а там я одна шла на станцшо, а ребята на село. Сапог резиновых тогда было не достать, вечно все простуживались, шлепая по воде и грязи в наших опорках.
Перебравшись в подсобное хозяйство, мы как бы вновь все ребятишки оказались рядом, соседями, как и жили в нашем разрушенном городке, вместе учились, росли. Теперь у нас у каждого были обязанности по дому: накормить скотину, убрать дом, натаскать воды и полить огород, полоть и окучивать картошку, заготавливать дрова. В этом не простом деле заготовка дров для нас, подростков 9-10 лет, была особая статья. Конечно, доставали, кто, где мог дрова на зиму, но мы ребятишки должны были помогать родителям, как могли. Придя со школы, брали веревки и шли за речку собирать сухие сучья и валежник и несли домой, отдыхая через каждые 50 метров, путь был не близкий. Этим топились летом, ведь готовить надо было на чем-то, а хорошие дрова берегли к зиме, она ведь долгая и холодная. Вообще летом весь барак практически жил на дворе. Чуть поодаль от барака шел неглубокий овражек. Так вдоль него у каждой семьи были сложены маленькие летние печки, на них все и готовили нашими дровами. Здесь же вечерами все и ужинали, беседовали, взрослые отдыхали от трудового дня, дети играли, по комнатам расходились только спать ложиться. Что там делать в 9-ти метрах, ни радио, ни телевизоров не было. А по выходным, всем калганом взрослые и дети, за длинным столом перед бараком, играли в лото, ставка одна копейка.
Нам ребятишкам, особенно это нравилось, было весело. Если кто – то из детей баловался, ругала любая мать и это было нормой, все вместе старались воспитывать детей. И мы слушались, тоже принимая это за норму. Горе и радость у людей была одна, помочь друг другу выжить в то тяжелое время. Если у кого-то из детей родители по каким-либо причинам задерживались на работе, они были спокойны, соседи накормят и уложат детей спать. Это тоже была не обсуждаемая норма.
Лидером нашей малосильной команды был Коля. Они жили тоже в бараке, мать с двумя мальчиками. Коля был удивительный мальчик, добрый, умный и очень любознательный. Его интересовало все, нам тогда казалось то Коля все умеет и знает, со всеми вопросами мы ребятишки шли к Коле. А старше он меня был всего на один год. Вечно он чтото конструировал, изобретал, чинил. В 10 лет он сам сделал приемник, когда у нас и электричества еще не было и он работал. Никогда никого не обижал. У каждого из нас были обязанности по дому: огород, дрова, уборка. Картошку сажали весной взрослые под плуг, а вот ухаживать все лето за ней, это уже было наше дело. А ее нужно, как взойдет, прополоть от травы, затем до цветения два раза окучить, это все делали дети. И Коля, как только мы управлялись по дому, отдавал команду, стуча в двери наших комнат по длинному коридору:
– Пошли на картошку!
И мы все с тяпками шли каждый на свою полосу и выполняли наряд, что получили от родителей. Мне всегда было необходимо прополоть или окучить пять грядок, а они очень длинные, через все поле. И всегда, кто вперед управлялся, помогали отстающим, это даже не обсуждалось, ведь нам надо после огорода всем вместе идти в лес по дрова, опять во главе с Колей. Этими дровами нам надо к вечеру растопить наши уличные печурки и поставить варить ужин к приходу родителей с работы. Как только они возвращались, мы передавали им бразды правления по дому и были свободны, всем гуртом шли играть в лапту или в волейбол, прятки до темна – это наше время.
И уже став большенькими, мы уже стали по-другому относиться к нашим мальчикам. И моя закадычная подружка Люся, а у нас не было никаких друг от друга секретов, была влюблена в Колю очень серьезно, на всю жизнь. Но судьба порой оборачивается к нам совершенно не предвиденно.
К одним из наших соседей по бараку приехали из Москвы гости, женщина с дочерью. Девочка нашего возраста. Это был как обрубок, холеная девица. Вся вычищенная вымытая, нарядная, в соломенной шляпке, белых лакированных туфельках и, несмотря на свои уже 11-12 лет, держалась за ручку матери. И наш Коля без памяти влюбился в эту «жирную», как мы ее тут же окрестили. Его очевидно, тогда подростка, поразила та огромная разница, между нами девочками, нами загорелыми до черна, худыми в драных заплатанных платицах и этой, всей отмытой, разодетой, как кукла в шелк девочкой. А что она толстая, неповоротливая, да и совсем не интересная, этого он просто не видел. И это чувство не покидало его до Армии. Уходя в Армию, Коля неоднократно ездил к этой Нади в Москву. Но она даже разговаривать с ним не хотела. Это было большое разочарование в его жизни, это сломало его и он махнул на себя рукой. Мы все ждали от Коли очень многого, он ведь был такой умницей, а всего растратил себя на других. После Армии заставил больного ногами брата идти дальше учиться:
– Сначала Валя иди ты учись, а я пойду работать, матери двоих нас не потянуть. И Валентин поступил на экономический факультет в университет, благополучно закончил, женился, все у него хорошо. А Коля, вернувшись из Армии, никуда так и не поступил, работал на Акуловской «антене, програмистом, женился, тоже не удачно, сын у него. Коля единственный из нашей детской когорты, кто, как говорится, не вышел в люди.
А Люся, по-прежнему любит его, но после окончания техникума, ее направляют работать в Караганду. Там она выходит замуж за обрусевшего немца, они вместе работают. Он тоже только что закончил институт, через год его забирают в Армию, кончилась отсрочка, а у Люси родится сын. И Люся, пока муж служит в Армии, с маленьким Генрихом едет к матери в Кубинку. К этому времени все жители барака живут уже на полигоне. Люся встречается с Николаем, вспыхнувшие чувства соединяют их. Все родственники их ругают, оба женаты, дети, а они забыли обо всем. Это продолжалось почти два года. Но приехал Люсин муж, отслуживший положенный срок и забрал жену и сына в Караганду. У Люси вскоре родилась дочь, Светлана. Мне она при встрече рассказала, что это дочь Николая. Каждый с силу обстоятельств вернулся в свою семью, но ни один не был счастлив. И моя дорогая подружка тоже. В конце концов ее муж, немец по национальности уехал на свою исконную родину, в Германию. Люся отказалась ехать с ним, а ее сын, к тому времени уже почти взрослый, уехал с отцом. Люся, оставшись одна с дочкой вернулась к матери в Кубинку, устроилась там работать, Светочка поступила в Московский институт учиться. Люся вновь сошлась с Николаем, который был уже разведен со своей первой женой. Они были счастливы, соединившись, наконец, все вместе, отец мать и дочь. Но моя дорогая подружка рано покинула этот мир, она умерла в 59 лет, инфаркт.
Слишком много страданий выпало на ее долю. Она очень переживала и страдала о сыне, который за все время, как уехал с отцом в 17 лет в Германию, не написал матери ни строчке, вообще похоже забыл о ее существовании, это тяжелым камнем всегда лежало на ее бедном сердце, она же мать, и я знаю, очень хорошая. Но очевидно такова ее судьба.
А Коля, оставшись один, живет вместе с дочерью и ее семьей, помогая ей воспитывать двух внучек.
Валентин, ставши экономистом, живет с семьей на полигоне. Он очень любит брата и во всем старается его поддержать.
И так мы идем в лес по дрова в лес по дрова, как правило, нас 5-6 ребятишек. За старшего у нас Коля, хотя он старше меня всего на один год, мы все слушались его беспрекословно. Это был замечательный мальчик и друг, он все умел, все знал и помогал всем, кто нуждался в его помощи. Рубить деревья в лесу нельзя. Если обходчик поймает нас с топором, будет штраф, поэтому родители запрещали нам брать с собой топоры, собирайте то, что валяется на земле. Но всегда у Коли под рубашкой был с собой маленький топорик, если что, Коля успеет выбросить его, мы были за него спокойны, пока всем не наберем вязанки, домой никто не идет. Когда идем в лес пустые, то переходим речку по коровьему броду, там нам погрудь вода. Зато намного ближе, чем идти через ж.д. мост. А что намокли, на это никто не обращает внимания, высохнем. У Коли есть брат, на год младше, у него больные ноги, ходит он на мысочках ног, зовут его Валентин. Они сами с Украины, когда бежали с матерью, тетей Химой, от фашистов, то в их товарняк попала бомба и от пережитого страха у маленького Вали отнялись ноги. Потом все восстановилось, но не до конца, так он и ходил всю жизнь на мысочках ног. А все остальное было нормально, он хорошо учился. Коля очень заботился о брате с раннего детства, помогая во всем матери. Отец у них тоже погиб на фронте. Только одного Валю, Коля не пускает в брод?
– А ты топай кругом через мост, – говорит он брату.
– Коль, я с вами, – просит Валя.
– И не думай, холодная вода для тебя погибель.
Брат недовольный идет кругом. Обратно мы все пойдем через мост с дровами. Валентин везде с нами и тоже несет свою вязанку дров.
Мы никакого внимания не обращали на его походку, во всех наших играх он был равный. Правда, когда мы играли в лапту и Вале доставалось водить, мы все старались ему незаметно поддаться, чтобы он смог догнать. А к нам собирались дети со всех ближайших домов, у нас было весело, а главное дружно.
К вечеру мы, каждый, обязаны были затопить на улице печку, поставить вариться картошку для ужина и для скотшы, нарвать и нарубить крапиву для поросенка, это пойдет ему в корм. И чтоб ужин был готов к приходу родителей.
И вот мы ребятишки затапливаем свои печурки, без конца обращаемся к Коле со своими просьбами:
– Коль, у меня дрова не горят, что-то не получается. И Коля подходит, что-то поправит, растопит, обязательно поможет. И мы, девочки, пытались в благодарность, предложить ему свою помощь, говорили. Мы тебе поможем картошка начистить!
На что недоуменно тот отказывался:
– Я что сам без рук? Тем более нас двое.
Была в нашей компании девочка Зоя Беленькая. Уже в 9-10 лет у нее была черта к накопительству, зависть к богатству, из каждой мелочи она старалась получить выгоду. Вот все растапливаем печурки, у Зои всегда нет спичек, она просит у нас.
– Ой, забыла спички или, дайте соли, забыла дома… И Коля не раз ее обрывал:
– Вон дом же рядом, сбегай! Как это у тебя Зойка получается, что у тебя всегда чего-либо нет, то соли, то спичек, моя мать говорит:
– На чужом горбу в рай не въедешь!
– А моя мать говорит:
– Без копеечки рубля не будет!
– Ты хочешь быть рабом рубля? Зоя обижается:
– Что я такого сделала? Подумаешь спички попросила, – обращается она к нам. А мы все понимаем, что хотел сказать Коля, что он прав, как всегда, но молчим, не хотим обижать Зою.
Наши мальчики рано начали курить. Конечно тайком от родителей. Папирос, табаку нет, так они собирали окурки, высыпали остатки табака, сушили и делали себе папиросы. А мы, девочки, если находили где окурки, то тоже собирали для них. Курили, конечно, больше от бахвальства, что уже большие.
Брату Коля не позволял курить, да Валя и не обижался, он, как и мы все, слушались Колю.
Помню однажды мы купались все на речке. Потом загорали на теплом песке. Мальчики чуть в сторонке отдельно, сделали себе папиросы, курят. Одна девочка, Валя Попова, взяла и себе тоже сделала париросу, закурила. Коля подошел, вырвал у нее ее и бросил в воду:
А по губам не хочешь? – строго спросил он.
– Коль, я только попробовать, – оправдывалась Валя.
– Нечего пробовать! Ты же будешь матерью! Какая ты мать с папиросой!?
Это было так убедительно, что больше никто из девочек не пытался «только попробовать».
Вот такой у нас был детский друг Коля. Все наши матери завидовали тете Химе, они спрашивали нередко ее:
– Хима, как ты сумела так сына воспитать, такой он у тебя правильный, работящий, он у тебя и за отца и за брата. Валю за собой тянет, да и наших ребятишек организует, повезло тебе.
– Да разве я его воспитываю, это все война, да Господь Бог помогают поднять сирот. А я что же, с утра до вечера на работе, где уж мне. Никола понимает, что нам надеется не на кого.
– Да наши тоже понимают, однако приходится все время заставлять, уговаривать.
– Наверное, мало было лиха в их жизнях и славу Богу. Тетя Хима была очень набожная женщина. Ходила каждое воскресенье в церковь за 8 км. пешком, не считая это за труд. Николай и Валентин не перечили, не возмущались верой матери, хотя сами в Бога не верили, были пионеры, потом комсомольцы.
Учась в 6-ом классе, мы всем нашим двором играли в «молодогвардейцев», все мы успели уже прочесть Молодую Гвардию к этому времени. Каждому была распределена роль. Мне досталась роль Любки Шевцовой. Олег Кошевой, конечно, был Николай, Ульяной Громовой была Люся. И мы, сидя на завалинке, своего барака, совершенно серьезно изображали своих героев, готовясь выступить перед нашими родителями. Мне очень не нравилась роль Любки, я хотела быть Ульяной Громовой, но раз все решили, что надо так, значит надо, мы редко спорили.
Только идя со школы с Толей, который был по роле Сергеем Земнуховым, я жаловалась:
– Ну почему Люся должна быть Ульяной, а не я? Я очень хорошо всю роль знаю наизусть.
– Да потому, что ты похожа на Любку! Ты такая же беленькая с косами, такая же веселая. Чем тебе не нравится эта роль? Мне так больше нравится Люба, чем Ульяна. Рассуждения Толи меня немного успокоили, я оставалась с этой ролью, только категорически отказалась плясать перед всеми.
– Толь, а тебе не хотелось быть Олегом Кошевым?
– Нет, он слишком умный и серьезный. Это роль больше всего подходит для Кольки, он прямо вылитый Кошевой, а я бы запросто мог тоже повесить, как Сергей на немецкой комендатуре красный флаг. Ничуть не испугался, веришь?! Конечно, я твердо в это верила, что мог, ведь Толя смелый. Так довольные, что похвалили друг друга, шли домой из школы. Сидя на траве у минского моста, Толя всегда ждал меня, когда я подойду со своей «железки» и мы вместе потопаем домой.
В наше время экзамены в школе начинали сдавать уже с 5 класса. И уже в начале мая нам по очереди давали отпечатанные билеты, чтобы каждый для себя их переписал. Это были добавочные школьные трудности.
И наш умный Коля, отыскал где-то на помойке совершешю поломанную иностранную пишущую машинку. Коля долго возился с ней и починил, она стала печатать. Только вот беда не было на машинке ни одной кнопки букв. И наш мудрец придумал; взял большие белые пуговицы, мы все их собирали по домам, и приклеил их вместо кнопок, а лаком написал на них буквы. Огромный допотопный агрегат заработал. И Коля, наша выручалочка, стал печатать нам экзаменационные билеты под копирку. Причем сам раздавал отпечатанные, нам с Толькой, всегда доставались почти последние экземпляры, мы возмущались, а Коля успокаивал:
– Ничего, вы глазастые, разберетесь.
Первый он всегда отдавал Ленечке Косорукову, он был единственный в нашей компании, кто постоянно ходит очках, даже купался в них.
Напротив нас в бараке живет семья; взрослая дочь лет 36-38 с дочерью, немного помоложе нас и ее родители, двое стариков. Дочь, тетя Маруся работает на полигоне, а дома командует бабушка Никитична, так ее все зовут. Высокая, худая, жилистая старуха – глава семьи. Дедушка, все время болеет, плохой из него помощник.
Никитична каждый день ходит за речку за вязанкой дров, за лето заготовит на всю зиму. Сажает сама огород, на ее заботе еще и внучка, которой 7 лет.
Галя, злобное, непослушное существо, взбалмошный, непослушный ребенок, отстающая в развитии от своих сверстников. Она своим непослушанием доводит бабушку до крика. И та зовет ее только одним именем «глумняк». Естественно и все дети звали ее только так, Галька-глумяк. Она вечно за всеми подглядывала, подсматривала, ябедничала, ни в какие игры мы ее не принимали. Вот уходит моя мать на работу, мне строго наказывает: сделать то, другое, ни в коем случае не ходить на речку купаться… Нам родители запрещали одним ходить на речку; во-первых, сидим в холодной воде без меры, а во-вторых, утонуть можем. А мы все равно потихоньку от родителей бегали днем искупаться, речка-то рядом. Так эта Галя, моя мать еще только подходит с работы к дому, а она уже бежит ей навстречу и докладывает: Тетя Таня, а Ваша Машка ходила на речку с ребятами купаться, а ведь Вы ей не разрешали!
Так она нам всем досаждала, ну как ее было принимать такую в нашу дружную компанию. И что любопытно, всех жителей нашей коммуны, включая и самих детей, никто нас так грубо не называл; Машка. Колька, Толька… одна только Галя, причем меньше всех. Дети как-то бережно относились друг к другу, вроде все братья и сестры. Исключением была эта злобная Галя. Потом она пошла в школу, училась очень плохо, в нескольких классах сидела по два года. Когда барак выселяли, они тоже получили на полигоне небольшую квартиру. Дедушка к тому времени уже умер и они переехали втроем.
Я как-то мало интересовалась дальнейшей судьбой этой недалекой девочки. И вдруг узнаю, что Галя, по окончанию школы, поступила работать в милицию в Москве, регулировщиком на улице. И мы однажды с моей подругой Люсей, будучи в Москве, неожиданно встретили эту Галю. Стоит на проезжей части улицы у рынка и бойко командует движением машин.
Мы были поражены; Вот так Галька – глумняк! Симпатичней она, конечно, не стала, но форма ей была довольно к лицу и работа эта ей подходила. Но любопытное все же не это в судьбе этой девочки. Спустя много лет, у меня уже взрослые дети. Мы приехали в гости к матери и чтобы пройти на полигон, где она жила, необходимо выписывать на проходной временный пропуск. Муж выписывает, а я жду его сидя в скверике около проходной. Вдруг в сквер пришла пара в милицейской форме, похоже, муж и жена, оба в звании подполковника милицейской службы. И я с величайшем удивлением узнаю в этой грузной, затянутою в форму женщине, Галю. Ошибиться было не возможно. Ее внешний вид, манера держаться, голос мало изменился. Ее спутник, в том же звании, маленького роста, едва доставая Гале до плеча, толстый, с кривыми ногами, с чем-то не соглашался и Галя строгим командным тоном, что-то ему доказывала. Затем она ушла на проходную, а муж остался неподалеку от меня, читая газету.
Я была потрясена. Первое мое желание, это подойти и поговорить. Но подумав, я остановила себя, кроме отрицательных эмоций вряд ли у нее появится другие от нашей встречи. Она ведь буквально ненавидела нас тогда, да и мы не поминали ее добром.
Но я была очень удивлена. Как могла эта тупая, едва осилившая школу девочка, едва-едва разбираясь в таблице умножения, получить образование на таком уровне и достичь такого высокого поста? Как? Что помогло ей в жизни? Что ее стимулировало?
Это ведь было в любом случае нелегко! И это достойно уважения.
Как уж она командует людьми, это другой вопрос, но судя по разговору с мужем, голос у нее командный поставлен хорошо. Потом я наблюдала ее еще раз, когда она вернулась к мужу, окончательно убедившись, что это Галя и, что правильно поступила, не подойдя к ней, о чем бы мы говорили?
Придя домой, я спросила мать, не знает ли она, что стало с Галей-глумняк, что когда-то давно жили рядом с нами в бараке?
Мать, удивленная моим вопросом, сказала:
– Я знаю, что Маруся, уже старая, едва ходит и живет в соседнем корпусе одна и что ее дочь живет в Москве и работает в милиции. Вот и все.
Но все же детство у нас было. Мы не чувствовали себя несчастными. Возможно от того, что в самом раннем детстве нам пришлось пережить весь ужас войны на себе, и мы знали, как это может быть страшно, теперь же подрастая, понимали из какой беды мы выбрались, старались вложить и свою посильную помощь, в преодолении бытовых трудностей.
Зимой мы все катались на санках, лыжах, коньках. Особенно я любила лыжи и коньки. Они у меня уже были свои. Мы, подростки, как только замерзала наша речка, но еще на ней не было снега, далеко убегали по ней на коньках.
Нередко проваливались в полыньи и тогда всем скопом спешили провалившегося отвести домой, как правило, к кому-нибудь из друзей, а не к себе домой, чтобы мать не знала, там высушиться и уже вернуться домой сухим. Конечно, мать догадывалась, что я, например, искупалась в реке, но молчала. И это было не раз.
Мое любимое увлечение – лыжи. Все мы ребятишки, кто на каких, где-то раздобытых, практически досках-лыжах, шли на ж.д. насыпь к мосту через речку и там катались с этой горки. У моста насыпь высокая, крутая, поезда почти не ходили, горка была полностью в нашем распоряжении. Мальчики обязательно делали трамплины.
Я очень любила кататься и по лыжне и с горы. Впервые мне на мой день рождения подарили мне замечательный подарок, мать обещала мне еще с лета купить мне новые лыжи. Я с нетерпением ждала своего дня рождения. И вот мой подарок – новые лыжи; красные, с настоящими палками, а не срубленными в лесу. Они, конечно, одевались на валенки, про лыжи с ботинками, мы тогда вообще и не знали. И вот я заявилась на горку на своих новых лыжах. Все ребята меня обступили, каждый потрогал, оценил.
– Теперь ты, Маша, должна вначале дать нам всем прокатиться по разочку с горки, а ты еще успеешь, лыжи – то твои, навсегда. Все правильно, ведь лыжи действительно мои. Все стали съезжать с горы, пришла, наконец, и моя очередь. Все, дождалась. Одела я свои красные, пахнувшие свежей краской лыжи и поехала с трамплина, предвкушая удовольствие.
Толи мальчики не аккуратно утрамбовали трамплин, толи его уже успели подразбить катавшиеся дети, только съезжая я зацепилась на трамплине за торчавшую ветку и полетела в сугроб. Я редко падала, все были в недоумении, отчего это я упала? А я лежу в сугробе вся объятая ужасом, все во мне замерло. Нет, не от боли, что упала или испуга, а от треска, который я услышала при падении, треска сломанной моей новой красивой лыжи!
Я не плакала, я просто вся окаменела. И это в первый же день моего подарка, которого я так ждала! А главное, я даже не успела и покататься, один раз съехала и то мордой в сугроб!
Ребята обступили меня, уговаривают:
– Не плачь Маша, будешь у нас по очереди кататься. Одна-то лыжа цела, вторую к ней где-нибудь раздобудем, не плачь! А я и не плакала, но молчала. Замкнувшись в себя, мне было так горько. Повели меня ребята домой, все, что были на горе, это значит, чтобы объяснить матери, что я не виновата в сломанной лыжи.
Мать не ругалась совсем, она понимала, что я себя наказала и так, хуже не придумаешь.
Конечно, нашли мы потом мне вторую где-то лыжу, горе с поломанной быстро забылось. У детей горе вещественной потери быстро проходит, они не оставляют душевной раны надолго.
Так мы жили в подсобном хозяйстве три года и решили мать с Михаилом строить свой домишко. И строить решили около бабушки, во-первых, у матери там есть место, а во-вторых строить собственные дома в военных городках не разрешалось. Но, если ты успел поставить в новом доме печь, никто не имел право снести уже его, это было уже частная собственность. Дом ведь в одночасье не построишь, и всякое начинанье пресекалось в корне. Приходилось идти на всевозможные ухищрения, чтобы как-то обойти несправедливый закон.
Ведь это место было для нас всех нашей малой родиной, где же нам жить, как не здесь.
Весь год Михаил с матерью собирали лес для постройки, объясняя всем, что собираются строить матери теплый сарай для коровы. Приготовили и кирпичи для печки, старые конечно, из разрушенных домов, разбирая их по ночам.
И вот, почти рядом с бабушкиным домом, возник новый сруб дома, где за ночь мать с Михаилом и каким-то дедом сложили печь и утром ее уже затопили.
Помню в этот же день пришла комиссия, был шум. Дом хотели снести. Мать поставила в домик без окон и дверей стол и кровать и забилась в нем досками.
– Ломайте, из дома не выйду! Где-то я должна жить! Для этого мой муж сложил свою голову на войне, чтобы его вдову с ребенком вышвырнули на улицу! Походили, повозмущались и оставили нас в покое. Не тронули наш домик. Так появилась у нас частная собственность.
Постепенно мы привели его в жилое состояние. Это было и хорошо и плохо.
Хорошо, что рядом с бабушкой, что все вместе, что есть теперь свое жилье, плохо, ругались часто мать с бабушкой и все из-за нового мужа. Хотя надо сказать правду, Михаил хорошо относился к бабушке, когда был трезв. Но когда пьян, то был неуправляемый и буйный, а пьяным бывал довольно часто. Мать любила его и всегда заступалась за него перед бабушкой. Это его зверство всегда пугало меня, и я боялась его.
Училась я не плохо, мне нравилось учиться. Особенно я любила литературу, черчение. Очень много читала, школьная библиотекарша старенькая бабушка, разрешала даже мне забираться внутрь к книгам и самой находить необходимую, что другим было категорически запрещено. Я часами просиживала там, усевшись прямо на пол. По литературе у меня всегда были отличные отметки, особенно в поэзии. Я писала короткие стишки в альбомы одноклассниц, это тогда было модно. Весь класс имел альбомы и каждый должен там заполнить одну страницу с рисунком, стихами или просто с добрым пожеланием. И каждый год заполнялись новые. У меня было несколько таких альбомов. Потом я была выбрана в редколлегию школьной стенгазеты. Всегда приходилось задерживаться, и так идти далеко домой, а тут возись со стенгазетой, да и мать всегда ругалась, если я задерживаюсь. У меня были домашние обязанности, и я должна была их исполнять. Мать всегда была со мной строгая и суровая. Я никогда, за всю мою жизнь, не слыхала от нее ласковых слов или просто погладить ребенка по головке. Нет, этого не было, мы все трое ее побаивались. У нас я помню, за стенным зеркалом всегда лежал прут, и нам нередко им попадало, если что набедокурили. А бабушка за нас заступалась, считая, что детей бить нельзя.
А еще я отлично разбиралась в чертежах, лучше всех в классе. И учитель, зная мое домашнее положение, никогда не задавал мне задание на дом. У меня до 10 – го класса не было ни готовальни, ни чертежных принадлежностей. Он просто вызывал меня к доске и велел мне объяснять новый материал и ставил за ответ оценку. Любила и математику, мне нравилось добиваться правильного ответа. В этом есть заслуга моего маленького дружка Толи , он очень хорошо разбирался в математике и до конца школы всегда помогал мне. У него всегда на одну задачку находилось два – три решения, чем нередко ставил в тупик и самого преподавателя. Он после Армии закончил физико – математический факультет заочного института. Работал и учился. Отец у него тоже погиб на фронте и мать одна воспитывала четверых сыновей. Толя был младший. Тетя Маруся, его мать, до самой смерти жила с ним. Он был хороший сын, любил и жалел мать.
Не любила химию, мы все в ней плохо разбирались. У нас был плохой учитель. Молодая девушка, которая еще сама училась заочно в пединституте, причем на биологическом факультете. Но другого не было, выбирать было не из чего. Еще не любила физкультуру. Занятия на брусьях, перекладине и вообще упражнения. Вот только лыжи, волейбол, это я с удовольствием. Дело в том, что до 8-го класса я была самая маленькая в классе. И стояла на физкультуре в самом конце. А у нас в классе дети были большинство высокие, особенно мальчики. Они шагают своими длинными ногами, мне за ними приходилось бежать.
Придя в 5-ый класс железнодорожной школы, пришлось привыкать к новому коллективу. Мы пришли новенькие с нашего полигона всего пять человек, три мальчика и две девочки. Куда сесть не знаем, никого не знаем. Мальчики посмелее, быстро нашли себе место, а мы с Леной Михайловой, стоим ждем, когда придет учитель и посадит нас. Вдруг мальчик в среднем ряду, встает и сталкивает своего соседа:
– Давай отсюда. Сядь где-нибудь еще, а ты кудрявая садись со мной.
Это он к Лене обратился, столкнул соседа. Вышел, взял у Лены ее портфель и посадил к себе за парту.
– Ты не бойся. Я заступлюсь, если кто обидит. И это при всем классе, вслух. Мальчика звали Толя Кутыркин. Просидели они с Леной до 10-го класса, он ушел в Армию, Лена поступила в техникум. Отслужив Армию, они поженились. Потом, будучи уже взрослой, я встречалась с ними, они жили на полигоне, счастливы, двое ребятишек. Оба закончили техникум.
Да, Лену посадили, а я осталась одна, мне страшно, а учителя все нет. Тогда встает самый длинный вихрастый мальчишка с первой парты, он сидел один и говорит;
– Ладно, малыш, садись со мной, тебе места много не надо. Я была рада, спас меня вихрастый мальчишка. Оказалось, он тоже с полигона и его мать работает вместе с моей матерью. А отец железнодорожник, поэтому он и учится здесь с 1-го класса. Парень он шабутной, его и посадили на первую парту, чтоб поближе к учителю. Сидели мы с ним вместе три года. Вместе до полигона ходили домой со школы. Вообще было очень опасен подход к школе. Станция с одной стороны, школа с противоположной стороны путей, их много, почти всегда на путях стоят составы и ребятишкам, приходится перебираться через них или через тамбуры, или под вагонами, что было опасно. Я маленькая никак не влезу на первую ступеньку, чтобы залезть в тамбур, высоких платформ тогда не было и Толя Смирнов, как истинный рыцарь подсаживал меня. Вообще я не помню случаев грубости со стороны ребят по отношеншо к девочкам в классе. Дрались мальчишки да, но не хамили, было какое-то чувство опеки младших, слабых, не защищенных. Очевидно, это выработалось в результате пережитой нами войны, каждый хотел себя видеть и чувствовать, как погибший за Родину, родных отец. Думаю, это мнение правильное. Мой товарищ по начальной школе и нашему двору, пошел вместе с остальными детьми учиться в 5-ый класс на село. Мы из дома шли все вместе до минского моста, там я шла одна в «железку», а они на село. Учебников не хватало на всех, давали один на двоих-троих. Мы, как правило, пользовались втроем; я, Люся и Толя. Я сделаю задание, несу Люсе или Толе. А с 5-го класса проблема усложнилась, я одна живу в своем «Шанхае», и мне одной учебников нет, помню, как мне подбирала старая библиотекарша потрепанные учебники, но все равно не хватало. И я ходила за ними по-прежнему к Люсе с Толей. А они всякий раз мне выговаривали:
– Что, «офицерша», не дают тебе учебников твои богатенькие новые друзья, ладно, мы народ не гордый, бери.
Это они мне из-за того, что я одна пошла, учиться в «железку». Я, конечно, оправдывалась, что не виновата, это все бабушка туда меня определила. А мне и, правда, было очень грустно одной ходить в чужую школу, без моих детских друзей. Но играли мы во дворе по-прежнему все вместе, ведь не так уж и много нас было, чтобы ссориться. Играли вечерами, до самого темна в лапту, прятки, но больше всего любили играть в волейбол. Расчертим мелом прямо по траве площадку, из старых веревок сделали сетку и был у нас старый волейбольный мяч. Он был кожаный, камерный. Покрышка без конца рвалась, камера спускала воздух. У мальчиков была обязанность каждый день готовить мяч к игре, залатать дырки, надуть велосипедным насосом. В лапту ходили играть на дорогу к подсобникам, там была длинная заросшая травой дорога к реке, по ней удобно было бегать. А вот в волейбол подсобники ходили к нам в «Шанхай», у нас площадка. Бабушка, наблюдая за нашими мучениями с мячом однажды предложила:
– Что же Вы каждый день с ним мучаетесь, надо уж купить новый, этот свое уже давно отслужил.
– Новый? А деньги где взять? Ты дашь нам денег на новый мяч?
– Господь с Вами, где же я возьму, дала, если бы были. – Тогда и нечего советовать, лучше помоги зашить, – ворчала я на правах внучки.
Бабушка, моя милая бабушка, до сих пор была у нас палочка-выручалочка, все мы с любыми проблемами шли к ней, зная, что она всегда поможет.
– Денег конечно у меня нет, но я могу подсказать Вам, как их достать.
– Где? – Всполошились мы хором.
– А вот где. Сейчас лето, пошли ягоды, пособирайте в лесу ягод, а я помогу Вам их продать. Схожу с ними так и быть за речку к военным слушателям и продам по стаканчику, так и наберете на новый мяч.
Дело конечно хорошее, но уж больно муторно ходить по ягоды, особенно не хочется собирать их мальчишкам. Но делать нечего, это действительно хороший выход. Пошли в лес. Лето не жаркое, ягод мало, комары. Насобирали, пошли мы с Люсей бабушку провожать за речку ягоды продавать, мы продавать не идем, ждем ее у речки, нам стыдно, мы уже большенькие. Продала наши ягоды бабушка, денег все равно не хватает, стали ходить по малину просим бабушку продать еще и ее. Насобирали к концу лета на новый мяч, купили и взяли торжественное обещание с мальчишек, что те не будут им играть в футбол. Мяч был великолепный, красный, легкий, одно удовольствие было им играть, сам отлетал от рук. Иногда к нам приходили и взрослые играть в волейбол и мы дети играли против их команды и, выиграв, очень гордились этим.
Я всегда любила спорт, летом всевозможные игры, бег, катание на велосипедах. Зимой лыжи, коньки, особенно лыжи. Это очевидно оттого, что нам ребятишкам больше заняться было нечем. Никто с нами не занимался, живем 6-7 детей и на несколько км. нет больше никого, кроме наших родителей которым было не до наших развлечений. А лыжи доступны, пусть дрова, собранные по помойкам, лишь бы двигались по снегу, а его в те годы было ой как много. Придя в 5-ый класс в новую школу, меня приметила учительница физкультуры Александра Васильевна, что я неплохо хожу на лыжах и решила сделать из меня бегунью. В зимнее время все уроки по физкультуре проходили на улице. В основном на лыжах. Спортивного зала в школе не было, а в плохую погоду уроки проходили в коридоре. Лыжи каждый приносил с собой, у кого какие были. Насколько я помню, лыж с ботинками не было ни у кого, у всех дрова. Все сдавали на значок ГТО, а у меня уже был З-ий разряд, затем 2-ой. Часто участвовала в соревнованиях школьников района, несколько раз даже области. Конечно, если бы кто мною занялся всерьез, мог бы получится не плохой результат, я же, сказать по правде, никогда не выкладывалась до конца, бегала на соревнованиях больше для своего удовольствия.
Однажды на соревнованиях в Звенигороде между школами района, со мной произошел курьезный случай. Все, как обычно. У каждой школы раскинута своя на снегу палатка, где мы переодеваемся, готовим лыжи. Мне накануне мать где-то купила в подарок вязаную шапочку с шарфиком. Называлась она «минингитка». Очевидно потому, что прикрывала эта шапочка только одну макушку от холода. Тогда такие шапочки были в моде. Она была ярко синяя с белыми снежинками. И очень удобная для бега на лыжах. Естественно я надела свою новую шапочку на соревнование. Погода в тот злополучный день была почти плюсовая, от тепла лыжня сильно подтаяла, тяжелая. Проходила, по сильно пересеченной местности, среди хвойного леса, а это дополнительные трудности. Но шла я хорошо, друзья по команде подбадривали меня по лыжне. И вот приближаюсь уже к финишу, предчувствую удачу и, проходя уже в толпе болельщиков, слышу вокруг гомерический хохот, недоумеваю. Пытаюсь оглядеть себя на ходу, может резинка лопнула, или еще что? Нет, все в порядке, я даже скорость сбросила. Но, едва я пересекла линию финиша, моя Александра Васильевна накинула на меня какой-то полушубок и быстро увела, а нашу палатку.
– В чем дело, что случилось? – недоумевала я.
– Погляди на себя в зеркало, – и она подала мне его. О Боже, на меня смотрела чья-то совершенно синяя физиономия, даже волосы были голубые. Оказывается моя новая красивая шапочка полиняла от сырости и пота и всю меня выкрасила в синий цвет. Было от чего прийти в ужас. Краска была очень стойкая, сколько я не умывалась, домой ехала все равно голубенькая. Ребята потешались надо мной и сразу прозвали меня «инопланетянкой», с этой кличкой я и закончила школу. Вот такая оказия произошла со мной. Мода требует жертв.
Неподалеку от нас, когда мы еще жили на подсобном участке, жили в своем доме почти у самого леса семья Хитровых. Отец у них был лесной обходчик, лес в его ведении. Поэтому дом был построен хороший, крепкий. Было у них трое детей: две дочери и младший сын Виктор. Он был года на два постарше нас, но всегда приходил к нам играть. Отец его, как ушел на фронт в начале войны, так и пропал, никаких вестей. Тетя Вера одна поднимала детей. Девочки были уже подростки и помогали матери по дому. Виктор спокойный, хороший парень, был очень деловой, будучи подростком уже что-то пристраивал, строгал. Закончив школу, пошел работать на полигон в автохозяйство, откуда ушел в Армшо, девочки повыходили замуж, свои семьи. А Виктор, придя из Армии, женился, продолжая жить в своем доме, который он уже весь перестроил. Тетя Вера продолжала жить с сыном, воспитывала внучат. Была обычная семья. Виктор был почтительный сын, очень тепло относился к матери. Но время вносит свои коррективы, бабушка состарилась, внуки стали взрослые. Тете Вере 80 лет, ее парализовало, и она не встает с постели. Конечно это большая забота и терпение для близких. Старший внук уже женат и живет отдельно своей семьей. А младший недавно вернулся после Армии, работает и живет с родителями. Виктор, хотя уже пенсионер, но продолжает работать. Жена его тоже работает, ей скоро выходить на пенсию. Ухаживают за бабушкой все, у кого есть свободное время. Болезнь и старость мало кого украшает, и характер меняет не в лучшую сторону, тем более в таком возрасте. Бабушка уже плохо управляла собой, ходила под себя, временами становилась агрессивной, да и что она могла, не вставая с постели? Кричать, бросить что-либо. Произошло ужасное несчастье.
Внук, придя домой на обед, он работал недалеко, стал, как всегда убирать за бабушкой: мыть, кормить ее. Приятного в этом занятии мало, но что делать, если это необходимо? Бабушка кричит, ругается, не дается мыться. Сделав необходимое, внук стал ее кормить. Принес суп, картошку, жаренную на сковородке, а она все это вывернула и кинула в него.
Больной старый человек, что тут поделаешь.
Не выдержали нервы у молодого человека, схватил он эту сковородку и ударил бабушку по голове и убил. Перепуганный, в ужасе от содеянного, побежал на работу к отцу, к Виктору.
Что делать? Жаль мать, но и сына жаль, только жить начинает.
И Виктор, предварительно убедив жену и сына, отправляется в милицию и заявляе , что он нечаянно убил свою мать. Его судили, и он получил 4 года, учтя все смягчающие обстоятельства.
Узнав об этом, мы никак не могли в это поверить, чтобы Виктор и мог такое сделать, пока не узнали всей правды. Что ж, я лично его понимаю, матери уже не поможешь, а сына загубить сердце не позволяет. Ведь сыну бы дали за содеянное все 15 лет.
А парень у него не плохой. Он сразу же после суда уехал куда-то под Норильск, и каждый месяц шлет матери переводы, хорошие деньги. Не смог оставаться дома после случившегося.
И такое вот случается.
Жила еще с нами наша сверстница Нюра Щербакова, мы учились в одной школе, только в параллельных классах. Это была племянница тети Насти Щербаковой, подруги матери, дочь ее младшей сестры Ольги. По сути дела это была родная дочь Акима, мужа Насти.
Еще живя в деревне на Смоленщине, Оля влюбилась в мужа сестры, соблазнила его и родила от него сына Михаила, а отец Акима, чтобы не разрушить семью Акима, срочно женил своего младшего, очень слабого здоровьем, сына Алексея на Ольге. Войдя в создавшуюся ситуацию, брат согласился жениться и усыновил Михаила. Обе семьи перебрались жить из деревни в Кубинку под Москву. У Ольги с Алексеем родилась еще и дочь Нюра, копия Аким. Все они были Щербаки. Алексей погиб в ополчении под Москвой, куда брали тогда всех подряд. Ольга, в тот период спасла раненного солдата, выходила его и впоследствии вышла за него замуж Иван Логвинов оказался замечательным человеком и отцом, он вырастил всех четверых детишек, у них с Ольгой родилось еще двое. Они были младше нас, и мы с ними не общались. Миша же был постарше нас года на четыре, он тоже не водил с нами компании. Вообще и Миша и Нюра были в Акима не только внешне, но и по характеру «будь здоров» за просто так не скажут, жадные, ничего мимо рук не пропустят. И вот этот Миша, будучи подростком, не на шутку влюбился в девушку, свою одноклассницу, Лилю Громову. Она была дочерью офицера с прожекторной части. Он буквально ходил за ней попятам, молился на нее. Лиля же не обращала на него никакого внимания. Даже презирала его.
– Тоже мне ухажер, деревня невоспитанная, – гордо возмущалась она.
– Я стану тем, кем ты только захочешь, инженером, летчиком!
– Вот как станешь летчиком, тогда и приходи! – Возмущаясь, отвечала красавица.
А девица и впрямь была красавица.
Миша, несмотря на протест матери, поступил после школы в летное училище и уже заканчивая его, неоднократно делал предложения Лилии руки и сердца. Но та на все отвечала отказом, сердцу не прикажешь. А она была очень красива. Среднего роста, стройная смуглянка, черные косы почти до колен и очень гордая. Ее мать была цыганка.
Ее история удивительна. Из-за нее я и пишу это воспоминание о Мише. Отец Лили Громов, будучи молодым лейтенантом, встретил однажды табор и увидел там девочку 13 лет и влюбился в нее. Она в него тоже. Он выкрал ее и увез девочку к своей матери. Определив ее учиться в школу,а когда ей исполнилось 18 лет, он женился на ней заставив ее учиться дальше. Она закончила мед. училище и стала медсестрой. Молодые люди любили друг друга у них родилась дочь Лиля. Соня, так звали молоденькую цыганку, началась война, ушла вместе с мужем на фронт, а дочку отвезла к матери мужа. Всю войну они были практически рядом. однажды время одной из бомбежек Соню ранило, ей оторвало ногу. Муж молил только об одном, только бы осталась жива и Соня выжила, но с протезом вместо правой ноги. Это не повлияло на их чувства, они по-прежнему любили друг друга. У них родился еще сын после войны. Когда мы встретили тетю Соню, Лиля была почти невеста и уже ходила на вечера и танцы в клуб офицеров. И неизменно ее всегда сопровождала мать, тетя Соня. Все ее знали и любили. Иногда она приходила к нам с бабушкой за молоком. Вот откуда мне известны подробности ее жизни. Лиля, после школы, поступила на какие-то курсы модельеров, вышла в Москве замуж, больше я о ней не слыхала. А Михаил, уже став летчиком, женился на ее подруге. Не интересная была девица, но богатенькая. Родилось у них две дочки близняшки. Счастлив ли был Миша? Вряд ли! Только судьба у него не завидная, он разбился в полете в 37 лет.
Еще удивительнее судьба его родной сестры Нюры. Она вышла замуж тоже за летчика, и ее муж тоже разбился, перед самым выходом на пенсии. Вот такие судьбы.
