И так я дома, совершенно свободная, под бдительной опекой своей неугомонной бабушки. Мы живем с ней вдвоем. Но возникла новая проблема, меня не прописывают в Московской области, т.к. я не отработала положенные три года после техникума и мне предлагают ехать за 101 км. от Москвы, за г. Можайск. Этого бабушка никак не могла допустить, она очень возмущалась:

– Что же это такое, все стараются пристроится в Москве и Московской области, откуда только не едут сюда, а моя внучка здесь выросла и должна уезжать неизвестно куда, да еще бросить больную старую бабку?! Я это так не оставлю, я до Москвы дойду, – возмущалась она, устраивая скандалы в сельском совете.

– А Вы бабушка вместе с ней поезжайте, что Вас здесь держит, – посоветовала ей молоденькая секретарша, чем окончательно вывела ее из себя.

Ты пока помолчи, молода еще старым людям советы давать. Поживи сначала с мое, да хлебни холода и голода войны, узнай почем фунт лиха, вот тогда может и поймешь горе старухи.

И посоветовал ей председатель:

– Вы попробуйте бабушка внучку устроить работать в воинскую часть, они имеют право брать на работу без прописки и подают нам отдельные списки работников и мы обязаны их прописывать.

Бабушка воспрянула, веселая вернулась домой.

– Ну все голуба душа, теперь бабка тебя пропишет. Пойду вечером к Анне Петровне, она мне поможет, не откажет.

– А кто это Анна Петровна? – спросила я.

– Это жена командира части нашей, я им уж который год молоко от нашей коровки ношу. Хорошая женщина, я ей маленькому сынишке грыжу заговаривала, помогла, так они уж так благодарили, а то уж так измаялось дите. Пойду поговорю.

– Да ведь муж командир части, а не Анна Петровна, что же ты ее собираешься просить? – с сомнением недоумевала я.

Многого ты еще в жизни не допонимаешь милая, в семье всегда главная жена, да еще если с умом, тогда значит в доме будет порядок. И муж всегда поймет, если ему с умом растолковать дело. Мне это не под силу, а ей как раз.

Не знаю, уж как они толковали с Анной Петровной, только взяли меня на работу безо всякой прописки в чертежное бюро при штабе и вскоре прописали. Нас было всего две женщины, я и еще одна молодая женщина, жена офицера, да два солдатика в помощниках, да начальник нашего бюро прапорщик. Чертежи я читала отлично, разбиралась в них еще со школы. Работа мне нравилась. Мы работали на учебный процесс, преподаватели приносили нам нужные им чертежи-синьки и нам необходимо было все это увеличить в 10-20 раз т.е. сделать наглядное пособие для обучения. Работа конечно была сложная и ответственная, поскольку часть прожекторная, то все эти схемы были электрические: конденсаторы, сопротивления, провода, переключатели. Нельзя нигде ошибиться, учащиеся по ним собирали макеты и подключали ток, все должно быть правильно подсоединено. И чертить приходилось больше на белой детской клеенке. Отрезалось, как правило, два куска метра по четыре, склеивалось по длине резиновым клеем и потом на этом огромном полотнище и чертилась самым тонким плакатным пером разбавленной тушью принципиальная электрическая схема. Она была так плотно плотно заполнена деталировкой изображения, что практически белой клеенки не было видно. Такой чертеж делаешь дней пять, а то и неделю. Потом ее прибьют на две рейки и они скрученные хранятся долго, не рвутся, как на ватмане. Конечно приходилось чертить и на бумаге за обыкновенном кульманом. Это было проще и легче. Работы было много, но я справлялась, нас всегда награждали грамотами к очередным праздникам, надо было выходить на торжественной части при полном зале народа на сцену и получать эту грамоту, меня всегда это очень смущало. Это было самое счастливое и беззаботное время в моей жизни. Во-первых я свободна. У матери с Михаилом родилась еще дочь и ей до меня было совершенно никакого дела, она перестала вмешиваться в нашу с бабушкой жизнь, мы вдвоем в нашем маленьком домике, где всегда чистота и порядок. Жили мы скромно, но вполне сносно.

Я очень любила лыжи и каток. В части, в 500 метрах от нашего домика был каток с музыкой и цветными фонарями и я часто после работы туда ходила, коньки надевала дома и шла по снежной тропинке до катка.

Моя удивительная, любознательная бабушка, все ей было интересно и любопытно, с удивленьем наблюдала, как я собираясь на каток, одев ботинки с коньками, топаю в них по дому на этих узеньких железных полосочках, недоуменно спрашивала:

– Господи, ну как же ты в них ходишь и не падаешь? А как же на льду-то держишься, ведь он скользкий? Смотри девка, сломаешь ноги, никто замуж не возьмет хромую. Я смеюсь:

– Это же и прекрасно, что лед скользкий, как же иначе кататься, на то он и лед, чтоб скользить.

Она сокрушенно качала головой, поджимая рот. И вот однажды прихожу домой с работы и что же!? Сидит моя бабуля в нашей крошечной кухоньке у самой входной двери, а на ногах у нее мои ботинки с коньками и держит в руках две лыжные палки, сидит пригорюневшись. Я опешила:

– Что с тобой? Для чего ты надела коньки? У тебя что крыша поехала?

– Ох девонька, я же хотела попробовать, как же это ты на них ходишь и не падаешь. Несчастная ты моя, это же ужас, я едва жива, упала, никак не встану, все ноги повывертывала.

– А палки для чего?

– А это на всякий случай, я их заранее приготовила, принесла из кладовки и хорошо сделала. Иначе бы ни за что не поднялась с пола, они помогли. Сними эти кандалы с меня касатка, сделай милость, совсем я обессилила, дай моим ноженькам отдых.

Разула я ее, пожалела, но еще не раз удивляла она меня своими проделками.

В то время вошла мода на капроновые чулки с контурными пятками. Я специально ездила в Москву, чтобы их достать, я уже стала немного приодеваться. Бабушка старалась мою зарплату не тратить, а мне собирать на наряды.

– Одевайся милая, всю жизнь в отрепьях, ты же молодая, красавица у меня, а на еду нам коровка подработает, – часто говорила бабушка мне. Я часто отдавала ей старые капроновые чулки, она их надевала на свои простые чулки в валенки, чтобы не протирались пятки на ее чулках.

А я накануне ходила на вечер в часть, придя домой сняла и положила свои модные чулки на тумбочку у своей кровати, не убрала, утром убежала на работу. И что же прихожу вечером с работы, моя бабуля расхаживает по дому в чулках без валенок и сверху мои чулки с контурными пятками.

– Бабушка, ну что же ты наделала? – охнула я. – А что случилось?

– Зачем же ты надела в валенки мои чулки, это же выходные, я их с таким трудом достала!

– Ох батюшки детка, я подумала, что ты это мне свои старые положила на тумбочку, да еще смотрю вроде грязные на пятках все полоски. Уж я их мыла, мыла, не отстирались, ну подумала ладно в валенках пятки черные не видно. Вот наделала тебе со слепу старая бабка, ты уж прости касатка.

Мы жили с ней очень дружно. Проработав в части почти три года, я решила устроиться по специальности в Москву, а что надо ездить каждый день на работу на электричке, это меня не пугало. Тогда многие люди ездили работать в Москву, уже появились электрички, высокие платформы, через железнодорожные пути сделали переходные мосты. Поскольку вокзал находился не на месте, он делили ст. Кубинка на две части.

Устроилась я работать на завод САМ (счетно – аналитические машины), что находится около ст. метро Бауманская. Работа по специальности технологом в ОГТ (отдел главного технолога). Это было по мне, то, что я умела и любила. Профиль работы примерно таков: из ОТК (отдел главного конструктора) ко мне приносили новые чертежи деталей, которые они проектировали на выпускаемые машины и я должна на эти будущие детали составлять технологию обработки, на каких станках их обрабатывать, из какого материала, время затраты и расценки, затем я раздавала эти технологии уже цеховым технологам, а они уже непосредственно рабочим в своих цехах. Все это мне нравилось. У нас был свой отличный коллектив во главе со ст. инженером.

Прекрасное и интересное время. Я на неделе редко возвращалась в Кубинку, то оставалась у подруг, а чаще всего у дяди Володи, маминого двоюродного брата, они всегда были рады мне. Я теперь была независима, сама зарабатывала себе на хлеб, им как раз в это время дали еще одну маленькую комнатку в их коммуналке и теперь мое место для ночлега было не на полу, как раньше, а на диване. Я была очень активная. Во – первых у завода был замечательный ДК, где работало множество всевозможных секций, проводились вечера отдыха. И мы комсомольцы активно во всем участвовали. Был замечательный хор и я в нем была одна из солисток. Мы ездили с концертами по предприятиям и колхозам с концертами. Два раза наш хор выступал в колонном зале Москвы. Мне нравилась такая деятельная жизнь. Я даже решила еще заниматься парашютным спортом, а это надо было ездить два раза в неделю в Тушино и поздно возвращаться на Смоленскую к дяде. Это меня не пугало и я всю осень до Нового года добросовестно занималась, мы досконально изучали парашют, методику и уже несколько раз прыгали с парашютом с вышки, И вот, уже после Нового года нас посадили в Тушино на самолетик и подняли в воздух для прыжков с самолета. Я впервые оказалась в воздухе и меня объял невероятный страх, я не смогла прыгнуть, правда я ни одна была в таком состоянии, но я твердо поняла, я не парашютист.

Особо меня это не огорчило, время у меня свободного и так было очень мало. Я редко появлялась дома, чем очень огорчала бабушку, вызывая у нее вполне понятное беспокойство.

– Ну где тебя все носит? Смотри девка попадешь в дурную компанию, зачем тебе эта Москва, ни тебе ни мне покоя. Чего тебе не сиделось дома? Работа рядом, все уважали. Уходи-ка ты оттуда, ни поспать, ни поесть как полагается.

А я действительно отсыпалась только по выходным, когда приезжала домой. Чтобы успеть к 8 ч. 30 мин, на работу, я должна была ехать на электричке в 5 ч. 30 мин., а еще идти на станцию пешком пять км, значит из дома выхожу в 4 ч. 30 мин. утра, конечно это очень рано. Но я привыкла час езды до Москвы, спать а электричке. Все так ездили. А на завод нельзя было опоздать ни на секунду. У входа в отдел я обязано пробить на спец. перфокарте прибытия на работу и время ухода, где отмечалось ни только часы, но и секунды.. Но мне нравилась такая деятельная жизнь.

Еще до того, как перейти мне работать в Москву, из Армии вернулся мой школьный друг Толя, отслужив свой положенный срок. Юноши в то время служили в Армии четыре года и никому в голову не приходило увиливать или роптать по поводу службы в Армии. Народ относился к этому долгу с пониманием и уважением. Военным тогда было быть почетно. Естественно Толя в первый же день пришел к нам, возмужавший, повзрослевший мужчина с военной выправкой с сержантскими нашивками. Бабушка ахнула:

– Ох Толик, какой же ты стал молодец, какой бравый, вот как Армия из детей делает взрослых мужчин.

Мы опять стали вместе ходить в свободное время в кино, иногда он приезжал в Москву, чтобы пойти вместе в театр, просто ходили друг к другу в гости, но я уже твердо поняла, что он не моя судьба, наша детская дружба не переросла в те чувства, которых я ждала. Да я его очень уважала, ценила, как часть моего прошедшего детства, которое нельзя ни выбросить, не забыть, оно дорого тебе, но не более того. Вот удивительно, дома меня все звали Маня, а вне дома Маша, даже Дима и Женя на улице называли меня Маша, а дома Маня. И для друзей с раннего детства я была Маша.

– Ты очень изменилась Маша, я тебя не узнаю. Почти перестала мне отвечать на письма, очень стала серьезная. Где та веселая, жизнерадостная певунья?

– Конечно изменилась Толик, ведь прошло четыре года, как и ты тоже очень изменился, мы повзрослели дорогой только и всего.

– У тебя кто-то есть?

– Нет у меня никого, кого бы я любила. А тебя я очень люблю и уважаю, как часть моего детства и очень, очень хорошо к тебе отношусь.

– Что же тогда мешает нам быть вместе Машенька, ведь я всегда тебя любил, всегда.

– Не знаю, я не готова ответить сейчас на этот вопрос, не будем торопить время.

– Хорошо, не будем, я подожду. Знаешь я подал документы еще там в части в заочный институт, пришел вызов для сдачи экзаменов.

– Отлично, но ты устроился уже на работу?

– Конечно, а как же иначе, я у матери один, кто же нас будет кормить!? Я же иду на заочный.

– Тяжело тебе будет дорогой работать и учится.

– А кому сейчас легко? Тебе было легко на Урале одной?

– Но я ведь только работала, а не училась.

– Ты забываешь я же мужчина, ты не беспокойся я все осилю, если ты будешь рядом.

– Ну что ж мужчина давай дерзай. Я уважаю твое упорство, знаешь все наши «ребятишки» в люди вышли, один Николай никуда не пошел учится, в прошлом году вернулся из Армии и пошел работать в Акулово программистом, его брат Валентин заканчивает экономический институт.

– Я думаю, Николай еще себя покажет, он же парень головастый, ты знаешь.

Нет, не свела нас вместе судьба. Поняли мы оба, что не всегда детская, даже самая святая перерастает в любовь. У каждого была дальше своя дорога. И еще один однокашник мой предлагал мне руку и сердце, встретившись через пять лет после окончания щколы. Стал ухаживать за мной, он жил на полигоне. Это он когда-то давно, когда я пришла в железнодорожную учиться школу, посадил меня к себе на парту в 5 классе. К тому времени он заканчивал юридический. Он приходил встречать меня к электричке, когда я возвращалась с работы из Москвы. Мы беседовали и я мысленно представляла его рядом с собой всю жизнь и в душе бунтовала:

– Неужели вот этот длинный, сутулый с огромными длинными ногами, которыми он вышагивает как журавль, должен быть моим мужем? Нет, Мне это не надо, зачем мне эта <оглобля>.

А дома донимала бабушка, переживая за меня.

– Что же ты девка делаешь? Какого принца ждешь? Сколько ты будешь в девках ходить? Ведь по деревенским меркам ты уже вековуха. Чем тебе Толик не хорош? Мы уж с его матерью хотели к свадьбе готовиться. Что ты все перебираешь, тот не хорош, этот не годится. Смотри, останешься одна!

– Перестань меня сватать, лучше быть одной. Чем жить с не милым. Что ты стараешься поскорей от меня избавиться. А то совсем перестану домой приезжать, – возмущалась я.

И возмущалась я совершенно не напрасно, мы даже ссорились с бабушкой не раз из-за этого сватовства.

У нас была корова, куры, поросенок. А кормов для всей этой скотины достать было очень сложно, да и не на что, ведь бабушка никакой пенсии не получала, а мою зарплату она ни под каким соусом не соглашалась брать. И она, моя оборотистая бабуля, завела дружбу с зав.свинарником из части, что был от нас через дорогу. Часть содержала свиней для своих нужд, за счет отходов от столовой. Часть большая, отходов хватает. Бабушка потихоньку делает самогон и носит его в свинарник меняя его на помои для своей скотины, там она свой человек. И при беседах рассказывает, что живет вдвоем с внучкой красавицей и, естественно весь мужской состав свинарника хочет со мной познакомится. Я, приезжаю домой, уставшая, мне бы отдохнуть, а тут поджидает очередной, бабушкой приглашенный жених, совершенно мне не нужный, чужой человек. Я возмущаюсь:

– Ну скажи, для чего ты их приглашаешь? Разве можно таким образом выходить замуж? Я что не в состоянии сама найти для спутника жизни? Ты добьешься, что совсем перестану приезжать домой.

– Только посмей, ты что хочешь меня одну бросить? Я же для тебя стараюсь, не нравится один, выбирай другого.

– Я тебя умоляю не старайся. Никого я не буду выбирать, подумай сама, что может быть общего у меня с твоими прапорщиками, которые за самогон продают тебе помои, о чем с ними можно беседовать кроме самогонки?

Бабушка надолго замолкала, потом виновато соглашалась со мной, как бы извиняясь говорила:

– Знаешь они оборотистые ребята, такие будут все иметь, за ними будешь как за каменной стеной.

– Вот это и пугает каменная стена или решетка. А я хочу свободы, солнца, цветов.

Так мы иногда спорили, а вообще жили хорошо. Скоро должен демобилизоваться из Армии Дима. Конечно работая в Москве и все моя жизнь была связана с заводом, там были друзья, заводской комсомольский коллектив. Поэтому в Кубинке я почти никуда не ходила, ни на вечера, ни на танцы.