Время лечит и стирает с памяти все горькое и тяжелое. Конечно, всего этого не забыть, но острота горечи уже прошла. Постепенно уходили тяготы войны. Оставалось еще много лишений, нелегко было матери поднимать троих детей, быть вдовой в 27 лет. Молодая, ей так хотелось любви, ласки, хотя бы просто внимания, а на ее долю, как и многих тогда, достались одни заботы и тяготы военного времени.

И конечно у нее появились приятельницы, с которыми они иногда собирались. Были и ухажеры. Ведь сразу, по окончанию войны, в наш городок разместилась другая воинская часть, только наш уголок, где до войны был жилой комплекс, выгороженный, ничейный. Для семей военнослужащих был выстроен новый жилой район внутри городка.

Бабушка хмуро относилась к развлечениям матери, она переживала, что дочь может найти мне отчима, для ее любимой «сиротинушки». Мать очень возмущалась этим словом:

– Никакая она не сиротинушка, у нее есть мать и ты, которая заменит десять отцов. Чем она обижена? Все дети теперь так живут. А будешь вмешиваться в мою личную жизнь, уйду из дома, живи одна.

Бабушка замолкала, ну, как и вправду уйдет, что тогда делать.

Конечно, никогда бы не оставила мать бабушку, она хоть и ругала и была с нами строга, но все, же мать жалела нас и любила. Ей было просто тяжело, а молодость требовала свое.

Помню, был у нее знакомый, который очень за ней ухаживал, немного постарше ее. Он всегда что-то приносил мне сладкое, звали его дядя Костя, военный майор. Кончалась еще война, от отца никаких вестей и бабушка все время ее ругала:

– Что же ты Таня делаешь? Муж на фронте, а ты кавалера завела, вернется Илья, что скажешь?

– А ничего не скажу! Война! Да и вернется ли? Вон Евдокия уже получила похоронку на своего Василия.

– Будет тебе мужа заранее хоронить.

– А ты перестань вмешиваться, сама не маленькая, разберусь.

Часто бранились, хотя зла друг на друга не имели. Этот дядя Костя опять уехал на фронт, мать получила от него пару писем и все. Мать выкинула его из головы, мало ли было романов военного времени.

Только неожиданно в I946году в гости к нам приехал дядя Костя. Он был уже гражданский, приехал жениться на матери. Но оказалось, что он до войны был женат и у него двое детей и он подал на развод. Мать, как узнала о детях, сразу сказала.

– Мало война сирот понаделала, да еще я сделаю сиротами твоих ребятишек, – нет!

Сказала, как отрубила. Побыл немного у нас в гостях дядя Костя и уехал. Думаю, он любил мать, но она его вряд ли. Конечно, мать, оставшись одна, молодая, красивая, ей в любых условиях хотелось радости, внимания, а дома что ж одни тяжкие заботы, да нищета, поэтому она иногда уходила к подружке. Дружили они еще до военного времени вместе с отцом с местным лесником Акимом Щербаком и его женой Настей. Жил Аким крепко по тем временам, полный двор скотины, пчелы. С ними вместе жила и сестра Насти Маруся, старая дева, она была почти глухая, но помогала управляться сестре с хозяйством. Была у них дочь Акима от первого брака, немного отстающая в развитии, да еще растили они дочь умершей Настиной младшей сестры, в которой Настя души не чаяла. Своих детей у них не было. Дом был большой, места всем хватало и дела по хозяйству тоже, две коровы, поросята, куры, гуси, пчелы. Все это Аким имел до войны. Любил он свою жену очень, Настя же вышла за него, чтобы уехать из деревни, но это другая история. Война, Акима забрали на фронт, уходя, наказал жене:

– Береги детей и жди, я обязательно вернусь!

Конечно, все хозяйство без мужа Насти не потянуть, даже с сестрой, которая с ней жила, можно сказать, на правах батрачки. Зато не бедствовала, ну куда она пойдет, почти ничего не слышит, в возрасте неграмотная женщина? Всю осень 41 года они оставались в своем доме, ехать было некуда, решили, будь, что будет. Зато выжив, они сохранили дом, кое-какие запасы и корову, поэтому не страдали, как многие.

В войну через наш городок прошли многие воинские части, останавливаясь на какое-то время. А доме Щербака всегда квартировали командиры. Дом большой, хозяйка приветливая, пригожая. Гуляла Настя, как говорится, по черному, не скрываясь ни от кого. Все время у нее собирались компании; молодые, одинокие женщины, временных военных тоже хватало. А Настя при том же было женщина оборотистая, от мужа научилась. Ухажеры приносили закуски, фронтовые пайки, она потихоньку гнала самогон, были запасы меда и пир стоял горой. Естественно и в дом кое-что перепадало.

– Мне детей кормить надо, а остальное война спишет, отшучивалась Настя на замечания соседей, – да и вернуться ли наши мужья, кругом одни похоронки приходят.

Когда немец был почти у порога, они с сестрой сами вырыли у себя в огороде землянку и во время бомбежки там с детьми прятались. Но судьба их помиловала, дом остался цел и сами выжили.

Вот мать и похаживала иногда к старой подружке, а бабушка очень сердилась. Мать была веселая молодая женщина. Все знали ее, как самостоятельную и трудолюбивую и очень аккуратную. Растила дочь и содержала мать с двумя маленькими братьями.

Сразу, после войны, когда уже все знали, что муж ее погиб, ей было много предложений выйти замуж. В частности, только два моих учителя предлагали ей руку и сердце. Один учитель математики, он вернулся с фронта после ранения и преподавал у нас в школе, а жил неподалеку от нас со своей матерью, она была слепая. И он предлагал моей матери выйти за него замуж, но мать не согласилась.

– Нет, не пойду, мало мне своей матери, двух братьев, которых надо поднимать, да еще и за его матерью ухаживай!

А другой преподавал историю, он был немного хром, на фронте не был, так мать не пошла, как она сама говорит, из – за его фамилии. Его фамилия была Чеченя Серафим Адамыч.

– Что же мне быть Чеченей, нет, не хочу.

Я думаю, не пошла мать за них – не любила.

А еще помню, был скандал. Вернулся наш сосед с фронта после ранения в руку Рыжаков Василий, сын деда Егора. Устроился лесником-обходчиком. Хлебное место по тем временам. Очень он гулял от жены, вокруг одинокие женщины, жить всем негде, топить нечем, все к нему, он и пользовался моментом. Жена его тетя Наташа была тихая, неинтересная женщина, всю войну жила с дедом Егором и растила двоих детей: Зоя, ей к началу войны было уже 14 лет и Толя, ровесник нашему Жени. Дед Егор уважал сноху, она была хорошая мать, хозяйка и ругал непутевого сына. Так вот этот Василий стал подкатываться к матери. Жили мы рядом, они тоже по возвращению Василия с фронта, завели корову и мы, как и полагается соседям, помогали во время покоса друг другу: косить, сушить, убирать.

И однажды, заходила гроза, а у нас по всему двору сохло сено, надо было срочно его убрать, чтобы не намочил дождь. Мы дети и взрослые все убираем спешно сено и соседи нам помогают. Дядя Вася, как единственно сильный мужчина складывает сено в копну. Мать, раскрасневшаяся, как всегда командовала нашей работой, а Василий не выдержал, обнял ее и держит.

– Ну, соглашайся Таня, все брошу, детей, жену, дом. Уедим куда захочешь, на руках буду носить. Буду хорошим мужем, а что рука? Не волнуйся я и одной не промахнусь, сколько можно меня мучить?!

Мать вырвалась и граблями его со всего маху по спине. – Еще раз тронешь, по башке получишь, сказано нет! Совести у тебя нет. Сейчас пойду, кликну Наташу, детей бы постыдился!

Дядя Вася ругаясь, продолжал работать, как не в чем не бывало.

Со всеми женщинами в нашем «Шанхае», мать держалась немного высокомерно, кроме двух, мужья которых до войны служили здесь же с отцом и все трое погибли на фронте, остальные же жители, как и жители подсобного хозяйства, были чужие, беженцы. Одни появились сразу же после отступления немца от Москвы, другие после окончания войны. Кто они, откуда? Никто и не спрашивал. С ними мать как-то не поддерживал дружбы, а те, у кого были мужья, те липли к матери. А бабушку любили и все ей жаловались:

– Гордячка у тебя дочь Климовна, мужиков меняет без счета.

– На что бабушка строго пресекала подобные разговоры, за словом в карман не лезла:

– А Вы держите своих мужиков, если можете. А лучше Тани моей, что дочери, что матери для своего ребенка не сыскать во всей Москве, Вам бы только языками молоть, стыдно это и грех.

Строгая бабушка была, и ее побаивались соседки, она как бы общая бабушка была во время войны, за всеми нами малышами приглядывала. Матери, уходя на работу, знали, что Климовна, если что приглядит за ребенком, и покормит, что у самой найдется, потому ее и уважали, за справедливый нрав.

Появилась в нашем «Шанхае» семья Левиных: муж, жена и дочь, нашему Мите ровесница, на год моложе меня, поэтому мы играли вместе. Откуда они приехали не знаю, поселились в разбомбленном доме, одна половина обрушилась, а в другой жить можно по тем временам. Почему не взяли мужчину в ополчение в 41 году не известно, было ему 40 лет, деловой. Назначили его комендантом нашего городка. Ходил все в военной форме, без погон.

Отремонтировал он две комнаты, по тому времени, шикарно. Натаскал разной мебели из бывших кабинетов, хозяин-барин. Зажили не бедно, дочку звали Лида. Вообще детей у них было шестеро, Лида младшая, остальные все взрослые и все военные, воюют, служат

Две старшие дочери тоже замужем за военными. Иногда дети наезжали в гости, чем этот наш комендант очень гордился.

Мы эту Лиду не любили. Во-первых, она была одета всегда с иголочки, у нее есть отец, живут богато, а мы все «безотцовщина», нищета. Во-вторых, она младше нас, с ней не интересно, да к тому, же еще и ябеда. Мы ее гнали, а она жаловаться матери, отцу. Ее мать шла к нашим матерям защищать дочь:

– Что же Таня твоя Маша мою Лидочку обижает и всех против нее настраивает. Ты уж поучи ее.

Естественно, нам приходилось принимать ее в наши игры, против нашей воли. Ее мать очень следила за своей Лидой. Куда и с кем пошла? Мы же народ был самостоятельный, гуляли, где хотели, хозяева своего царства, Лида и просит нас:

– Маша, ты зайди за мной, а то мать меня не пустит одну кататься на лыжах.

– Ладно, зайду.

Собралась, лыжи в охапку и на горку. Надо же зайти за Лидкой, ведь обещала, хотя и не хочется. Все ребята уже на горке ждут.

– Да ну ее Маша, пошли, придет сама, вечно нам ее навяжут, пойдем, – кричат ожидавшие меня друзья.

– Я быстро, подождите!

Захожу к Лиде на терраску, а дверь в дом приоткрыто и слышно, как ее мать разговаривает с Лидой.

– Не пойдешь, нечего там делать на этой горке, еще ногу сломаешь, катайся около дома.

– Да, около дома, там, на горке все ребята. Сейчас за мной Маша зайдет, она обещала, ну можно я пойду мама?

– А от этой Маши Обрезчихиной вообще держись подальше, нашла с кого пример брать, одни оборванцы и безотцовщина. Такая же будет «шлюха», как и ее мать. Будет кабелей табун водить, как ее мать, только замуж никто не берет. У тебя есть с кого брать пример; мать, сестры…

Лидка ревет, а я, как гвоздями прибита к полу, тронуться с места не могу, ни в дом войти, ни выйти наружу:

– За что же меня так? Ребенку, которому нет и 8 лет, что я плохого сделала в своей маленькой жизни, что? И в чем вина моя, что мой отец погиб, а у Лидки не воевал? В чем вина моей матери?

Опомнившись, я молча ушла, не зайдя в дом, к ребятам. И я много лет помнила слово, в слово, сказанное этой теткой тогда в мои 8 лет и дала себе клятву. Что я буду самой хорошей, самой примерной, чтобы никто не посмел обо мне сказать так гадко. А к Лидке я несколько лет не заходила в дом, хотя во дворе и играли вместе.

Я сдержала свою клятву, из всех подросших девочек, я была самая примерная и их матери всегда ставили меня им в пример, в том числе и Лидкина мать. Все очень рано начали гулять с парнями. Ходить на танцы в солдатский клуб, и самая «ходовик», как ее называла моя бабушка, была Лида Левина. Я никогда не водила компании с этой публикой, иногда мы ходили на танцы для семей военнослужащих, уже учась в 10 классе, но ходили туда со сверстниками, с которыми вместе учились. И на эти вечера, как правило, всегда приходила моя бабушка со своими подружками, и наблюдали за нами молодежью, а потом, придя домой, подробно всех разбирали; кто как одет, кто с кем танцевал, это было для старушек развлечение.

И уже мать Лиды, когда та собиралась на очередную «гулянку» спрашивала:

– С кем идешь?

– С Машей!

– Ладно, С Машей можно, она девушка серьезная, иди. Конечно, никуда я с ней не ходила, это она успокаивала свою мать, чтоб та не ругала ее. Правда в школе Лида училась очень хорошо, она училась вместе с нашим Митей. И, будучи в младших классах, как отличница, была прикреплена к нему, как «буксир», чтобы помочь «непоседливому» мальчику. И всегда носила записки от учителей бабушке, о плохом Митином поведении или неуспеваемости. Естественно Митя не раз поколачивал ее за это. А где-то в 8-го класса, Лида была уже серьезно увлечена Митей, который к тому времени превратился в статного интересного парня. И Лида неоднократно плакалась мне о своих чувствах к нему. Но Мите Лида не нравилась совершенно и мы, если хотели его чем-то позлить, говорили:

– Вон идет твоя невеста! – Митя очень злился на этот счет.

Потом они переехали в Тамбов, там жила их старшая дочь. Я мало знаю о дальнейшей судьбе Лиды, знаю, что Лида закончила юридический, став адвокатом, замуж так и не выходила. Эта семья осталась в моей памяти из-за горьких слов, нечаянно услышанных мною. Что еще любопытного происходило во время моей детско-юношеской жизни в нашем «Шанхае»?

Я уже вспоминала, что после войны народ, поселившейся у нас был в основном пришлый. На площади, где располагались наши довоенные дома, уцелели после бомбежки только два. И один из них был заселен семьями военных и держались они от нас особняком. И среди них выделялась одна бездетная семья: майор, лет 35, как нам казалось, старый и плешивый и его красавица жена. Высокая, стройная, совершенно белые крашеные волосы, всегда очень красиво уложенные. Носила она невероятно красивые шляпки, вся обувь на высоких каблуках, даже зимние валенки. И это, когда вокруг все в старой, заплатанной, порой и не по размеру обуви. Всегда ярко накрашенная. Работала она в части с мужем, машинисткой. Звали ее Эмма. Мы всегда любовались ею, как картинкой. Муж ходил за ней, как за ребенком. Не позволял ей ничего делать, все сам даже белье сам стирал, вызывал всеобщее недоумение.

Это конечно не могло не вызывать пересудов наших женщин на ее счет. Не любил ее никто. Многие, как и моя мать, вообще не замечали ее, даже не здоровались.

Но такое отношение соседей, похоже, мало волновало Эмму. Она проходила мимо с высоко поднятой головой. Жили они с нами где-то около двух лет.

Неожиданно в наш «Шанхай» приехал «черный ворон». Эмму вывели двое в штатском и усадили в машину. Больше мы ее не видели. Спустя некоторое время исчез и сам майор.

Оказалось, что Эмма была заслана еще до войны немцами, с целью выйти замуж за офицера штаба и собирать сведения о наших войсках. Всю войну она была вместе с мужем на разных фронтах и только после войны ее разоблачили. Что стало с мужем не знаю, но думаю мало что хорошего.

Была и еще одна причина отказа матери от местных предложений выйти замуж. Познакомилась она на одной из вечеринок у Насти с молодым лейтенантом, боевой, вся грудь в орденах, всю войну прошел от начала до конца. Веселый гармонист, плясун влюбился в нее. Иногда он появлялся и у нас, но бабушка дальше порога его не пускала.

– Тебе чего касатик здесь надо? Нет для тебя здесь подружек, нет. Живет здесь вдова с детьми. Что тебе девок молодых мало? Выбирай любую! Таня на работе, ей работать надо, ребятишек кормить.

– Ну что ты мать такая сердитая. Я же пришел, может помочь что надо?

– Не надо нам от тебя никакой помощи и помощников, сами управимся.

Михаил обиженный уходил.

Ухаживал за матерью целый год. Решила она идти за него замуж. Он был малограмотный, только 6 классов, а звание офицерское получил за геройство на фронте. Был дважды ранен. Теперь же по окончанию войны предложили или идти дальше учиться в училище, либо уходить на гражданку.

Михаил предлагает матери выйти за него замуж.

– Стар я Таня садиться за парту вместе с подростками, давай поженимся, я останусь здесь. Пойду работать, дочку твою вырастим, матери, конечно, помогать будем ребят поднять. Не бойся, не обижу детей. Я сам сиротой вырос, знаю, что это такое.

Родом он был с Урала. Согласилась мать, вышла за него, сразу повеселела, теперь рядом помощник, заступник.

Только бабушка горюет. Нет, не взлюбила она пришлого нового мужа дочери, сильно не возлюбила.

– Променяла ребенка на чужого мужика. Разве он может быть такой отцом Мани? Бедная моя сиротка, никому ты не нужна, кроме старой бабки!

– Запричитала, опять сиротка! Да она уже в школе учится, а ты все причитаешь. Уйдем мы от тебя, будем отдельно жить.

– Уходите! Только внучку я Вам не отдам! Со мной будет жить. Кому она там будет нужна? Никому! Так и знайте.

– Как это ты не отдашь, моя дочь.

Недалеко стоял старенький разрушенный домик, никто там не жил. Михаил с матерью подремонтировали его и переехали в него и меня тоже забрали. Бабушка с матерью не разговаривали. Бабушка к этому времени устроилась работать в воинскую часть в столовую мыть посуду. Сразу все вздохнули, нет, нет да принесет она в баночке что-либо съестного из столовой. Все в столовой знали, что у бабушки трое маленьких детей, ну и собирали остатки со столов. Хотя было очень строго, даже обыскивали работников перед уходом домой, чтоб не воровали, все голодали, 47 год был самый трудный после войны.