Возле подсобного хозяйства, что расположилось у реки Трасна, проходила железная дорога. Поезда по этой ветке ходили очень редко. Она была срочно проложена от ст. Кубинка перед самой войной. Ходили по ней исключительно товарные поезда. Берег, где расположилось наше хозяйство, был довольно высокий, чтобы вывести мост через речку не очень высокий. Железнодорожное полотно шло по нашему поселению, как бы в туннеле, нам поездов не было видно, а выскакивал поезд только у самой речки на мост. И по другую сторону ж.д. отрезалось несколько домиков и жителям этих домов стало очень сложно переходить к нам, уж очень был крутой подъем и спуск через ж.д. Конечно можно было обойти кругом, но для этого надо спуститься к реке, там перейти через невысокую насыпь и вновь подняться в поселок, а это далековато, а бездорожье, особенно в распутицу, зимой было очень не удобно, люди и мучились. Когда спешно строили ветку, никто не подумал о жителях, каково им будет.

И у самого почти обрыва стоял маленький старый домик. Там жила одинокая женщина с дочкой Валей, мне ровесницей тетя Даша, совершенно безликая, вечно укутанная в старье, как старушка, хотя ей было всего 30 лет. Муж с начала войны на фронте и никаких вестей, пропал без вести. А значит она даже на ребенка не получала никакой пенсии. Работала она на конюшне, убирала за лошадьми. Шли 1946-47 годы, самые тяжелые, в это время и пригнали к нам пленных немцев. И тетя Даша сошлась с одним из них, ему даже разрешили жить у нее на подворье, маленьком, покосившемся домике появился хозяин.

Этим своим поступком, она восстановила против себя все население поселка, ее даже не ненавидели, ее просто презирали. Ей в лицо и вслед откровенно говорили «шлюха», «фашистская подстилка». А она, опустив голову, молча, проходила мимо, но продолжала жить с пленным Фрицем, которого все тоже звали не иначе, как «фашист.»

Да людей и понять было можно, жители, в основном вдовы с детьми. Ведь только-только этот Фриц стрелял на фронте в моего, другого третьего отца, мужа, брата, сына, а может и в отца этой маленькой робкой Вали, а Даша взяла его в сожители к себе в дом. Трудно! Да, очень! Но ведь другим тоже нелегко. А тем, у которых осталось по двое – четверо детишек им как?

Это конечно был вызов всем вдовам и сиротам. Оскорбление памяти погибших на фронте. Тетя Даша была в поселке изгой. И ее дочь Валя невольно тоже стала изгой. Она играла только около своего дома одна. Мы ее просто не замечали.

Родилась у тети Даши дочь от этого немца, назвали ее Эммой. Но ее все почему-то звали Миля. Так они и жили, изолированные от людей года.

Неожиданно вернулся муж тетя Даши дядя Ваня. Он был все это время в плену в Германии.

Вернулся он инвалид, об одной ноге, другая была деревяшка.

Это был добрейшей души человек. Все поселение замерло, что-то будет теперь??

А ничего не было. Дядя Ваня простил свою жену. Немца выпроводил восвояси, никакого скандала не было. А, наоборот, перед всеми стал защищать свою Дашу:

– Ну что тут худого? Она ведь считала меня погибшим. Она робкая, тихая, ей одной никак не выжить. Молодая. А мужиков нет, кому она нужна? А что немец, военнопленный, ведь тоже человек, солдат, не по своей воле пошел к нам воевать, что же его тоже винить. Я сам был 4 года в плену и к нам по разному относились местные немцы, одни ругали, другие жалели. Что ж оно и понятно. Даша не виновата, всему виной воина. Спасибо, дочь сохранила, да сама выжила, за что же ее ругать. А что ребеночек родился, это ничего он-то здесь вообще ни причем.

И дядя Ваня удочерил Милю, никогда ни словом, ни делом не попрекнул в измене жену. Сколько его помню все он чоботарил; шил, подшивал обувь, он и в плену этим занимался. А тетя Даша, понятая и одобренная мужем, расправила плечи, стала смелее смотреть людям в глаза, все с удивление увидели в ней совсем еще молодую женщину.

Постепенно боль и горечь утраты погибших у людей утихла, и острота ненависти и возмущения поведением ее тоже стала забываться. Они мирно жили с мужем, растили двух дочерей. Валя, закончив школу кончила курсы машинописи и работала машинисткой в соседней воинской части, там и замуж вышла за прапорщика, получили там квартиру, растит двух детишек.

А Миля (Эмма), белобрысая, копия Фрица, заканчивала школу, познакомилась с солдатом, который служил в прожекторной срочную службу, парень был с Прибалтики и они с Милей были очень похожи.

Тетя Даша была против этой дружбы, отец же, наоборот, защищал их. Миля забеременела, скандал, девочка, еще в школе учится и вдруг такое? Мать настаивает на аборте, а Миля ни в какую, буду рожать. А тут еще парень демобилизовался и уехал в свою Прибалтику. Переполох, брошенная девочка вот-вот должна родить.

И неожиданная новость, приехал отслуживший парень со своими родителями за Милей. Он очень ее любит. Справили свадьбу и Миля уехала с мужем к нему в Прибалтику. Живут они в своем небольшом хуторе под Юрмалой, свое фермерское хозяйство. Спустя некоторое время умер дядя Ваня, война, плен – здоровья не прибавляет. Тетя Даша осталась одна. И я узнаю, что приезжала Эмма со своими сыновьями и забрала мать к себе в Прибалтику. А старшая, Валя и теперь живет в Кубинке, у нее отличная семья. Вот такая судьба семьи.

Неожиданно заболели в хозяйстве лошади какой-то заразной болезнью и стали дохнуть и было решение анулировать все поголовье. Лошадей забили, свезли в лес, залив хлоркой закопали, чтобы звери не растаскали. Правда закопали не слишком глубоко, была зима.

В ту пору было очень много по лесам волков и нередко они стаями выходили прямо к домам. Люди, изголодавшиеся, столько лет не видевшие мяса, стали пробираться к этим ямам, откапывать забитых лошадей и уносить лошадиное мясо домой.

Вымачивали его в марганцовке, отваривали в нескольких водах и ели.

Михаил с матерью тоже ходили за этим мясом. Помню первый раз, принесли; мать отварила и дала собаке, та ничего съела и просит еще. Потом стали и мы понемногу сами есть. Естественно принесли и бабушке, она тоже готовила его и давала детям, только сама в рот не брала. И. не потому что это мясо было заразно, а потому что бабушка считала, то грех великий есть лошадиное мясо, лошадь, как и человек, создана для работы, а не для питания.

Я живу то у матери, то у бабушки. Отчим сильно выпивал, особенно в день получки и аванса. Пьяный буянил и лез драться к матери, бабушка возмущалась, переживая за меня.

– Живи сама со своим алкоголиком как хочешь, а ребенка, зачем калечить? Что девочка у Вас видит? Мат, перемат, да драки?

Забираю Маню к себе, не дам сироту обижать! Мать ругаясь, не отпускает меня.

– Ничего с ней не станет, большая уже, должна понимать, пусть дома мне помогает; огород, скотина, мы целый день на работе, подумаешь, выпьет Миша иногда, все пьют.

А я уже большая, заканчиваю 4-ый класс. На полигоне только начальная школа и в класс нас переводом направляют учиться на село, там семилетка. В то время было обязательное образование семилетнее. А на самой станции есть еще одна школа десятитилетка, но туда нас не берут, это только для детей железнодорожников. Женя наш на селе заканчивает 7-ой класс.

Меня, опять же по настоянию бабушки, решили отдать в железнодорожную школу, она считалась очень хорошей. Мать пошла с моими документами и ей, конечно, отказали, нет мест. Бабушка, узнав, что несколько ребят с полигона взяли в эту школу, взяв меня, пошла к самому директору. До сих пор помню, как она, не обращая ни на кого внимания, таща меня за руку, прошла прямо в кабинет к директору и прямо с порога начала свою возмущенную речь, забыв даже поздороваться:

– Вот полюбуйся, сирота, отец погиб, у меня их трое, а места ей в Вашей школе не нашлось! Детям, у которых богатые отцы живы и здоровы, есть, а ей нет! Твои тоже, наверное, здесь учатся? Конечно, за нее заступиться некому, вот только старая больная бабка. Отец – то ее в земле лежит, а ты вот тут командуешь, над ребенком измываешься!!

Директором школы был инвалид войны, об одной ноге, Александр Петрович Новиков, замечательный преподаватель истории и хороший человек. Он, молча, встал с костылем и подошел к нам, поздоровался и усадил бабушку на стул, попросил учителей, что были у него в кабинете выйти. Он не возмутился гневной речью бабушки, а спокойно стал расспрашивать ее о нашей семье, как живем, где, а меня отправил погулять на улицу.

О чем они дальше беседовали, не знаю, бабушка на этот счет не распространялась, только вышла из школы сияющая:

– Ну, вот взяли тебя сюда учиться! Доброе дело всегда победит. Не горюй касатка, пока жива твоя бабка, не дам никому тебя в обиду!