Я как раз закончил «ТТ» собирать после чистки, как мне эта мысль в голову пришла. — Нет, — говорю, — не бывает так. Дара напротив окна стояла, потягивалась широко так — довольная, выспавшаяся.

— Чего не бывает, Сергей?

— Ну этого… всего… что с нами вчера было. Бормочу и понимаю — услышь от кого другого, сам бы смотрел, как принцесса сейчас, удивленно-жалостно. А то бы и пальцем у виска покрутил.

— Сергей, — качает головкой Дара. — Прости, но не могу сказать, что понимаю тебя. Что такого небывалого случилось вчера? Стая волкодлаков? Заброшенная таверна? Ты, — улыбается, — впервые оказался в одной кровати с принцессой?

— Ну… в общем… да.

Честно говоря, думал, ее высочество сейчас хохотать начнет. А она подошла, наклонилась, заботливо так ладонь ко лбу приложила…

— Странно… жара нет… да и не выглядишь ты больным.

Да уж. Лучше бы начала хохотать.

— Как бы это сказать, — вздыхаю. — Вот нашли мы «Оленя» этого, брошенного. Не дом, а натуральный кошмар из детских страшилок — мрачный, темный, со следами панического бегства. И оборотни от нас отстали, а ты сама говорила, что никогда эти твари добычу на полдороги не бросают.

— Значит, не так уж много я знаю про волкодлаков. — Я серьезно.

— И я серьезно. Сергей, причин, из-за которых волкодлаки решили отступить, может быть тысяча и три. Ломать над ними голову…

— Ага. Например, их спугнул кто-то страшнее их самих. Помнишь, чьи слова?

— Мои. Но я ведь уже сказала, что не так уж хорошо понимаю в оборотнях.

— А если хорошо? Если ты правильно причину угадала — и причина эта в «Старом олене»… все еще сидит?

— Тогда почему, — Дара голову едва заметно наклонила, словно прислушивалась к чему-то, — эта страшная причина позволила нам спокойно проспать до утра? Она такая гостеприимная или просто ее хватил удар от нашего с тобой наглого поведения?

— Или, — фыркаю, — она углядела тебя в окно и была наповал сражена ослепительностью облика первой красавицы королевства.

— Спасибо за комплимент, Сергей.

— На здоровье. Вернешь улыбками.

Дара прошлась взад-вперед вдоль стены… встала… принялась угол потолка изучать… точнее, паутину на месте того угла.

— Значит, — задумчиво так говорит, — ты считаешь, что волкодлаков и обитателей таверны испугало нечто… одно и то же?

— Считаю. Не так, — уточняю, — чтобы совсем уж уверенно, но… нравится мне эта мысль.

— И где же это нечто, по-твоему, может таиться? — с иронической такой ухмылочкой интересуется принцесса. — Мы ведь обыскали вчера дом.

Тут уж настала моя очередь ухмыляться.

— Обыскали, — говорю, — да не весь. Потому как в жизни не поверю, чтобы у такого справного заведения погреба не сыскалось. В крайнем случае согласен на завалящий подвал — но быть должен!

— Если он, как ты говоришь, быть должон, — спокойно, даже чуть отрешенно произносит Дарсолана, — то мы его найдем. Уверена, это будет несложно.

Тут она угадала — лаз в подвал мы нашли почти сразу. Да я б его еще ночью заметил, не окажись он мусором так ловко замаскирован. Днем-то видно, что кольцо — здоровенное! — к полу прикручено, а ночью поди разбери, что за дрянь под ноги попадается.

Я мусор в стороны расшвырял, взялся за кольцо — и отпустил.

У Дары от удивления даже личико чуть вытянулось.

— Но… ты же сам хотел… если там кто-то есть…

— Ну да, — говорю. — Хотел. И насчет «кого-то есть» мысли имеются. Вот и подумал, что не стоит к этому «кто-то есть» в гости без подготовки ломиться.

— Подготовки?

— Ну, во-первых, там наверняка темно как у… очень там темно.

— Там будет светло, — заявляет Дара, и р-раз — у нее над ладонью вспыхивает белый с голубым шарик — ярче любого факела.

— Отлично, — киваю. — Тогда перейдем к пункту «во-вторых». Ведро в углу видишь? Наполни его водой… Ваше высочество… пожалуйста. До краев. А я пока наверх за «в-третьих» сгоняю.

Эффект от наших «приготовлений» получился совершенно потрясающий.

Первым номером вниз отправилась замотанная в давешнее платье табуретка — с таким расчетом, чтобы по лестнице простучала. Вторым — ведро с водой, его я постарался раскачать, чтобы подальше улетело. Третьим — Дарин шарик… и тут оно как завизжит — я чуть автомат не выронил! Рванул из кармана гранату, только за чеку схватился — гляжу, Дара на колени упала, за живот хватается… короче говоря, умирает… со смеху.

— Невероятно, — выдавливает она сквозь слезы. — Ты… ты был прав Сергей, такого не бывает. Храбрая принцесса… Герой… стая волкодлаков… ужас… и все это из-за ворроха.

Я из этих писков толком ничего не понял — но гранату опустил.

— Какого еще, — спрашиваю, — вороха?

— Не вороха, а ворроха, с двумя р… да ты посмотри на него. Ужас… жуткий ночной кошмар… ой…

Я согнулся — Дарин шарик все еще в погребе сиял — заглянул и едва не выматерился.

Маленькое… косматое… с виду — кучка бурой шерсти в полметра росту. Забилось в дальний угол и верещит!

Ругаться я все же не стал. Плюнул только, разогнулся, люк захлопнул — сразу тихо стало. Тот, в погребе, тоже замолк. Хвала богам, как местные говорят, причем всем сразу — а то от его визга уши потихоньку так начали в трубочку заворачиваться… ну а мозги — прикидывать, как они через эти трубочки вытекать будут.

— Воррох, значит… — Да…

И тут я вспомнил, где и когда уже и шерсть такую бурую видел… да и рост похожий.

— Леший он, что ли?

— Дальний родственник, — утирая слезы, говорит Дара. — Вообще эта родовая ветвь Древних намного более многочисленна, чем принято считать… просто те из них, кого именуют лешими и домовыми, чаще прочих соприкасаются с иными расами. Воррохи же, наоборот, как раз почитаются одними из самых скрытных Древних. Вдобавок их и в самом деле осталось совсем немного. Во всем королевстве вряд ли сыщется больше десятка.

— Повезло нам…

— Повезло… только Сергей… давай лучше не будем рассказывать об этой удаче. Одно дело — посмеяться самим…

— Да уж догадываюсь. Встать-то можешь?

— Могу… — И тут ее высочество на очередной хихик пробило.

— Бедный маленький воррох, — всхлипывает она. — Как же мы его перепугали…

— Ты лучше скажи, как он волкодлаков напугал, — говорю. — А то может, все-таки слазить, взять этого мелкого пакостника за шкирку и с собой прихватить… на роль пугала?

— Не надо, Сергей. У Маленького Народца своя магия… немудреная, но порой весьма действенная. Ее корни в незапамятных временах, нынешней она чужда… и Свету и Тьме в равной мере. Лишь потомки Древних еще могут воспользоваться ею… для мелких пакостей. А волкодлаки слабы в магии. Иллюзию мага Света они, может, и смогли бы раскусить, но не заклятие Древних… которое, скорее всего, творилось специально против них и подобных им слуг Тьмы. Пытаться же тащить его с собой, — добавляет Дара, — жестокость, причем бессмысленная. Даже привычные к людям домовые отваживаются на путешествие не чаще одного-двух раз в столетие. Воррохи же, если верить тому, что о них говорят, куда более жуткие домоседы. Наш мог жить здесь чуть ли не от начала времен.

— В погребе?

— Конечно же, нет. В лесу.

— Ну а в таверну он зачем вселился? — говорю. — Сидел бы себе под родной корягой… какого, спрашивается… — чуть не сказал «лешего», но вовремя сообразил, что зверушка наша как раз разновидностью лешего и числится.

— Наверное, «Старого оленя» построили на его земле, — задумчиво говорит Дара. — Быть может, как раз на месте той самой родной коряги. Сергей, воррохи очень привязаны к месту, которое считают своим.

— Чего ж тогда он столько лет эту таверну терпел? — спрашиваю. — Явно ведь не в прошлом году ее тут соорудили, да и не в позапрошлом тоже.

— Таверна стояла лет тридцать, а то и полвека, — улыбается Дара. — Сергей… ты же видишь, какой трусишка этот воррох. Должно быть, он копил отвагу крупица к крупице, до-олго.

Я как представил себе: пятьдесят лет сидеть в какой-нибудь норе и храбрости набираться… да по сравнению с ним любой заяц — рыцарь без страха и упрека!

— Убедила, — говорю. — Такой «герой» нам в попутчики са-авсем без надобности!

* * *

То, что идея насчет фургона была совершенно гениальна, я решил примерно к полудню четвертого дня путешествия.

До полудня она мне просто хорошей казалась. А вот как прикинул время… да вспомнил, какие дивные ощущения в этот же час четыре дня назад испытывал — сразу захотелось нашему фургончику троекратное «ура» проорать.

Верхом было быстрее, спору нет. Но, как я текущую боевую задачу понимаю, скрытность перемещения нам важнее скорости этого самого перемещения. И двое верховых, один из которых в седле держится малость получше собаки на заборе, а второй при более-менее детальном рассмотрении вовсе не на парня похож, — такие запросто могут не только интерес вызвать, а и целую сенсацию. Нездоровую. Впрочем, нам сейчас любые сенсации без надобности — хоть здоровые, хоть с приставкой «не».

А с другой стороны: верхом, конечно, получается иногда гнать в стиле товарища шевалье Д'Артаньяна. При условии, что лошадь и задница седока в одной кузнице откованы. Ну а фургоном рулить, в смысле править, можно и поочередно.

Вот и сейчас — я на передке, а ее высочество позади в плащ завернулась и спит себе, тихо и сладко.

И выглядит во сне, что характерно, совсем девчонкой.

Забавно. Мы с ней за эти дни разговаривали вроде бы и не так уж мало — но ни о чем. По крайней мере, толком я о ней как раньше ничего не знал, так и сейчас. А ведь казалось бы — разведчик, то есть боец, к добыванию информации специально приспособленный.

Только что-то эта самая специальная приспособленность о принцессу раз за разом осечку дает.

Огорчаться или, еще чего хуже, злиться из-за этого я, впрочем, ничуть не собирался. Раз девушка на откровенный разговор идти не желает — значит, пока так тому и быть. Подождем. Мы не гордые… мы — терпеливые.

Тем более, что мысль одна на этот счет — отчего Дарсолана так старательно делового разговора избегает — у меня была.

Может, и глупая — но, глядя на принцессу, я решил, что Дара просто-напросто хочет хоть на миг обо всем забыть! «Обо всем» — в смысле королевских обязанностей, ну и пророчествах, великой миссии, последней надежде и так далее. Забыть — и стать той, кого принцесса уже черт-знает сколько держала взаперти где-то в глубине себя и лишь изредка одним глазком наружу выглянуть позволяла.

Стать просто Дарой. Просто девчонкой неполных восемнадцати лет от роду, которой не надо с утра до ночи о судьбах королевства размышлять. А надо — улыбаться рассвету и закату, пению птиц в лесу, запаху трав… смеяться беззаботно… спрыгнуть с фургона лишь затем, чтобы нарвать целую охапку лесных цветов… а заодно перемазаться в землянике.

Она ведь за эти четыре дня фразу: «мне с тобой хорошо» сказала раз двадцать. Но так и не объяснила — почему.

Принцесса.

Я даже начал потихоньку подозревать, что причин, — по которым она именно меня в сопровождающие выбрала, — имелось в наличии больше, чем одна. И среди прочего, не последней струной — то, что для меня «принцесса» это не чего-то сияющее в недосягаемых высотах. Эмпиреях заоблачных… как старший лейтенант Светлов говорит. Для меня она была Дарой… и с каждым днем — все больше.

Потому я и не торопил ее. В конце концов… отпуска нет на войне, это еще товарищ Киплинг верно заметил, но Дара свой отпуск заслужила, думаю, больше многих иных.

А еще — мне ведь с ней тоже хорошо было.

Это ведь на самом деле здорово — ехать вдвоем с хорошей девушкой. И хоть я и не герой ее романа — а оно мне и сто лет не нужно, благо своя героиня имеется, — а все равно… просто приятно. Романтично, вот. А мне за последние три года как-то маловато романтики выпадало. Все больше бомбы-снаряды-мины-пули на буйну голову сыпались.

До войны я влюбиться не успел. Так уж сложилось… хоть и заглядывался на девчонок не меньше прочих, но вот ту, единственную и неповторимую, так и не высмотрел.

Вернее, был один вариант — но там без меня было все прочно, надежно, глубоко и беззаветно… осенью они свадьбу играть хотели.

Ну и плюс к тому — я в университет поступать готовился. Соответственно, время тратил на учебники, а не на танцплощадки. Эх, кабы наперед знать, что зря. Что я трижды позабуду так старательно заученные формулы, теоремы и доказательства… черт, я ведь даже разговаривать, да что там разговаривать — думать по-иному начал!

Потом, уже на фронте, я долго завидовал тем, у кого фотокарточка любимой была. Особенно — кому в подарках из тыла попадалась. Глупость вроде бы — но так порой хотелось, чтоб и на тебя чьи-то бумажные глаза с любовью смотрели. И чтобы кому-то можно было написать… нет, даже не написать, а просто вложить газетную вырезку со стихом… жди меня и я вернусь, только очень жди.

А потом я попал сюда, в этот мир, и встретил рыжую. Кару. Карален Лико.

И она стала для меня всем.

Правда, история любви нашей была от романтики далековата. Куда больше на хронику боев похожа. И дарил я ей не букеты, а пистолеты… вернее, один пистолет, «П-38».

Сейчас же, с Дарой… это совсем по-другому шло.

Словно какой-то здешний волшебник взмахнул своей палочкой и р-раз — срезал мне три последних года. И на месте старшего сержанта дивизионной разведроты Сергея Малахова очутился десятиклассник Сережка. Который «вальтеры» девчонкам дарить не умел, да и сам из них стрелять толком не умел — в тире нашем одни винтовки были.

Десятиклассник Сережка Малахов, который видел взрывы только в кино и не слышал, как воют бомбы. Который еще никого в своей короткой жизни не убил.

Сережка, который в пятницу, двадцатого, жестоко подрался с Васькой Гатошиным из второго подъезда. Мы с ним после долго ползали на четвереньках, просеивая песок в поисках пуговиц от рубашек — у меня был заплывший глаз и кровавое пятно под носом, а правое ухо Васьки было раза в два больше левого. Смешно — я совершенно не помню, из-за чего мы дрались тогда.

Зато я отлично помню другое…

Васька погиб через полтора месяца, под Казаровкой. Мы с ним попали в один взвод… он был ранен осколком мины и умер прежде, чем я смог докричаться до санитаров.

А Петька Рыков, сидевший через парту от меня, погиб в ночном бою, когда мы прорывались из окружения — его срезало пулеметной очередью.

Эх, если бы и впрямь нашелся какой-нибудь маг, который мог бы взять и зачеркнуть, отменить к лешему эти последние три года!

Как же…, черта с два!

Сережка…

На самом деле на войне не взрослеют. Винтовка и две гранаты могут превратить мальчишку в солдата, но не в мужчину. Вкус пороха и крови не заменит первого поцелуя любимой.

Война лишь меняет людей. Нет, не так — не меняет. Корежит.

А сейчас вышло, что старший сержант Малахов просто-напросто не знал, что можно и нужно делать с принцессой, которая хочет ненадолго позабыть о том, что она — принцесса. Вот Сережка — тот хотя бы догадывался.

Р-романтик.

Позавчера вон даже лиарион купил. Это здешний инструмент… музыкальный струнный… что-то среднее между нашими гитарой и балалайкой, ближе, пожалуй что, к гитаре. То есть замотивировал я эту покупку сугубо делово — раз мы за циркачей себя выдаем, то и должны уметь изобразить чего-нибудь… соответствующее. С джигитовкой у меня проблемы, в метании ножа меня половина здешних парней наверняка обставит, а умение стрелять демонстрировать — во-первых, патронов жалко, а во-вторых, подозрительное это умение для бродячего циркача. Вот и выходит в сухом остатке только три аккорда, два перебора.

Даре, впрочем, понравилось.

Знал бы заранее — непременно б конфисковал у Рязани его аккордеон. Тем более, что Колька на нем и играть-то толком не умеет, так — терзает в меру своего неумения. Оно и понятно — ну какой спрос за слух с артиллериста? Команды слышит, и то хорошо.

Тут как раз дорога из леса вышла. Я подождал, пока поворот проедем, привстал, всмотрелся… и обернулся в глубь фургона.

— Эй, спящая красавица, — окликаю. — Подъем.

— Что… зачем?…

Голосок у принцессы был заспанный-заспанный. И мордочка тоже соответствующая, вплоть до соломы в прическе.

— Где?…

— Вот именно где, — говорю, — я и хотел бы узнать. Помнится, ты вчера про какую-то большую деревню говорила. Торйктит.

— Не Торйктит, а Тройктит, — зевнув, поправляет меня Дара. — И не деревню, а коронный город. Правда, — чуть подумав, добавляет она, — маленький.

— Ну-ну…

На карте, как я помнил, никакого Тройктита не значилось. Ну да про карты здешние я уже высказывался. Что смотри на них, что не смотри… и вообще, если верить карте, то прямой путь в эльфийский лес шел через столицу, а на деле оказывалось, что столица у нас пройдет, как говорил рядовой Петренко, по правому борту. Километрах в ста. И все потому, что местные картографические обычаи требовали столицу непременно в центре страны изобразить — про соответствие масштаба реальности я уж просто молчу.

Впрочем, ехать с принцессой через столицу я бы не рискнул в любом случае. Потому как если где и могут ее высочество узнать практически со стопроцентной гарантией — так это именно там. По крайней мере, лично я ни за что не поверю, чтобы любой тамошний житель, от последнего бродяги до бургомистра-или-кто-у-них-тут, свою законную повелительницу опознать не сумел. Такие фокусы у принцев с принцессами только в восточных сказках удаются. Да и то — у тамошнего принца хоть город был большой, а Дарина нынешняя столица, как я понял, являет собой райцентр средней оживленности. Как говорится — сравнивайте и делайте выводы.

Ладно.

Проехали мы еще метров семьсот, вкатились на пригорок — и Дара вдруг нахмурилась. Озабоченно так, недобро.

— Сергей, — поворачивается она ко мне. — У нас проблемы. Большие.

Я было собрался пошутить — мол, и что с того, в первый раз, что ли? Но увидел ее личико — серьезное, напряженное — и сообразил, что шутки мои будут сейчас не ко времени.

— Насколько большие? — деловито уточняю. — С дракона или еще крупнее?

Эскадрильи змей-горынычей, правда, пока что в пределах видимости не наблюдалось. Да и смотрела принцесса не в небо, а вперед, на городок. И сейчас вместо ответа в его сторону рукой махнула.

— Видишь флаги?

— Вижу, — киваю. — Много, яркие, веселенькой такой расцветки, развешаны на всем, что под руку попало. Я, конечно, в вашей сигнализации не силен, но, по-моему, знак чумы как-то иначе выглядит. Опять же, музыку даже сюда доносит… и народ меж домов мельтешит, празднично выряженный.

— Это и есть праздник, — тяжело вздыхает Дара. — Турнир развлекателей.

— Понял. Согласен. Вляпались.

Это, соображаю, примерно как в наспех содранном мундирчике прямиком во фрицевское офицерское собрание ввалиться, в разгар банкета по случаю дня рожденья Геббельса.

— А отсидеться никак не выйдет? — спрашиваю. — Сказать, что умаялись на длительной гастроли? Деньги-то у нас есть, мы еще и половины тушки оборотня не проели.

— Сергей, это же турнир. Здесь выступают не ради денег, хотя по обычаю устроитель турнира щедро награждает победивших. Показать свое мастерство не толпе жадных до зрелищ крестьян, горожан… или кучке обрюзгших от скуки вельмож… а таким же, как ты, тем, кто сумеет оценить… превзойти всех…

— Угу. Спортивный интерес. А если, — предлагаю, — заявить: мы, мол, так восхищены уже увиденным, что и помыслить не можем после таких мастеров выступать?

— Так не принято, Сергей. Те, кто не считает, что годен, просто не являются на турнир. Но если приехал — ты должен выступать. Заработать славу или позор… но должен.

— Ферштейн. Значит, вляпались глубоко.

— Я же сказала: большие проблемы.

— Ну да. С городок. Может, назад повернем?

— Во-первых, — говорит Дара, — во всех окрестных селениях наверняка прослышали о турнире. Вспомни прошлый вечер, трактир, где мы покупали хлеб и сыр, — никто не спросил, куда мы направляемся и почему не будем выступать в их деревне. А во-вторых, стража на вышках уже давно заметила нас и, если мы вдруг развернемся… это будет выглядеть подозрительно.

— Так плохо и сяк нехорошо, — подытоживаю я. — И что остается?

— Я вижу для нас лишь один путь, — спокойно так говорит Дара. — Мы должны выступить на турнире. И лучше всего — победить.

Неплох стратегический замысел, а? Я, как услышал, вожжи упустил и едва из фургона не вывалился.

— Ну, принцесса, — развожу руками. — Дара Дарсолановна. Вы, я погляжу, мелочиться не привыкли. Что, во вторых рядах оказаться — для королевской чести ущербом будет?

— Нет, — улыбается Дара. — Просто девчонку-неумеху могут заподозрить, что она лишь выдает себя за странствующего развлекателя, даже вероятнее всего заподозрят. А вот насчет победительницы таких сомнений не возникнет.

И что ей ответить?

— Звучит это, конечно, хорошо, — говорю. — Заманчиво. Я бы даже не пожалел слова «перспективно»! Один только ма-аленький такой вопрос: у тебя что, уже и светлые идеи наличествуют на предмет, как бы всех здешних мастеров по кустам и закоулочкам расшвырять?

— У меня есть идеи идей.

— Понятно…

На самом деле единственное, что мне пока что было действительно понятно, — так это то, что ничего хорошего из Дариной затеи выйти, скорее всего, не может. А вот наоборот — очень даже запросто!

— Думаешь подколдовать себе тихонько?

— Нет, что ты! — удивленно вскидывает бровь Дара. — За использованием магии во время выступлений следят очень тщательно. И не только развлекатели, хотя и среди них порой встречаются весьма умелые маги.

— А как же тогда?

Я на этот вопрос почти любого ответа ждал. Но что Дара вдруг прильнет ко мне, обнимет, коснется губами щеки, шепнет «увидишь» и затем ускачет в глубь фургона… такого не предвидел.

Такая вот она у меня… загадочная. Принцесса Дарсолана.

Хотя, наверно, дело не в том, что принцесса она, а в том, что женщина.

* * *

Девица была еще та штучка — это я с первого взгляда определил. Натуральная шпрингмина женской модели. Плиссированная юбчонка и фартучек голубенький.

— Позволю осведомиться, — голос у девицы был до того приторный, что аж сплюнуть хотелось, — чем славны наши вновь прибывшие собратья? Знаки на вашем фургоне…

— Можно толковать разнообразно, — заканчивает Дара. — Я знаю. Сама рисовала.

Старик, что вместе с девицей к нам подошел, не удержался — фыркнул.

Я бы тоже фыркнул — но только мне сейчас было глубоко не до смеха.

Пока мы ехали до ворот городка — минут двадцать самого ленивого конского шага, — Дара мне пыталась краткий курс по бродячефокусникам пересказать. Выходило у нее не очень складно, с пятого на двадцать пятое, но кое-что я уловил. А также осознал и проникся.

Главный фокус заключался в том, что случайных людей в здешнем обществе не бывает. Развитой феодализм — каждый сверчок на своем шестке сидит и звуки издает только те, которые этому шестку партитурой отведены.

Применительно же к нашей проблеме это значило, что развлекатели только со стороны такой вот насквозь безалаберной толпой выглядят. На деле же — вполне себе законный, а где-то даже и почтенный цех, с эмблемой, уставом и, само собой, целой кучей обычаев, про большинство из которых стороннему человеку знать не положено.

Дара, впрочем, знала. Все не все… но достаточно много.

В тот момент я даже не особо удивился: откуда у принцессы такие вот познания? Знает и знает… в моих школьных учебниках основ акменольского принцессоведения точно не имелось. Тем более, что голова у меня, с одной стороны, была занята тем, чтобы как можно больше Дариной информации впитать и запомнить, а с другой — клял я себя распоследними словами.

По большому-то счету вляпались мы исключительно по собственной дурости. Даже вдвойне. Во-первых, когда к сбору сведений о маршруте следования халатно подошли — ну что, спрашивается, стоило народец вчера в трактире на предмет новостей разговорить? Тамошний контингент ведь с точки зрения добычи информации — просто кладезь: поставь им по кружке эля, и они тебе мигом все сводки местного Совинформбюро за последние полгода перескажут. Наврут, конечно, в процессе с три короба, ну так это, само собой, — дело понятное и при должном подходе вполне излечимое.

А второе: все это — то, что мне Дара сейчас второпях бормотала, — следовало не в таком вот авральном порядке выслушивать. А не торопясь, спокойно, вдумчиво… Три дня ведь впустую, считай, профукали! Коту под хвост и не за ломаный грош!

Расслабились… что я, что Дарсолана. Романтическое путешествие вдвоем… прогулка при луне!

Узнай об этом товарищ капитан… нет, промеж рогов он бы меня лупить не стал. Наш капитан до рукоприкладства никогда не опускался, хоть в рукопашке трех здоровяков на раз укладывает. Он бы что-нибудь подходящее изобрел… так, чтобы наказание было адекватно провинности. Как, например, этой зимой приказал в недельный срок силуэты и тэ-тэ-ха немецких самолетов наизусть заучить — и Наставление раздобыл соответствующее. И прогнал меня после от и до… пока не убедился, что все эти огнеточки «хенкелей» да «мессеров» у меня от зубов только так отскакивают!

Злился на себя, идиота, я долго — до самых городских ворот. А затем стиснул зубы — чтобы чего лишнего сдуру не ляпнуть — и начал по сторонам глядеть. Внимательно. Благо, было на что посмотреть.

Дара тогда верно сказала: Тройктит этот был городом.

Стена только издали земляной казалась. Вблизи же было четко видно, что защищает данный населенный пункт не какой-то там частокол, а трехметровая каменная кладка, снаружи прикрытая слоем земли — то ли дополнительное прикрытие на случай обстрела, то ли маскировка… Тут моих познаний в средневековой фортификации для точного диагноза недоставало. И ворота — не деревянные нараспашку, а окованные толстенными железными полосами, плюс опускаемая решетка. Ну и на закуску: ров и через него — подъемный мостик.

На мостике этом, правда, военно-стратегические достоинства Тройктита заканчивались, дальше уже сплошные недостатки шли. К примеру, воды во рву было едва по колено, причем не человеку — курице. Мостик, судя по тому, как подъемная цепь успела с воротом ржавчиной срастись, не поднимали годов, эдак, двадцать. Или сто двадцать. Ну а двое стражников на въезде — это просто смех, даже не второ-, а третьесортное войско, пузо из-за ремня по обе стороны свисает, то-то кольчуги на боках расплели до самых подмышек.

Понятное дело, что в военное время лучшие люди не в тыл идут штаны на таких вот постах протирать — на фронт, в действующую армию. Но все равно… поставили б над этими орлами какого-нибудь настоящего ветерана, что по возрасту или по ранению в активных штыках служить не годен, он-то бы их живо научил, как службу служат! А то ведь, не стража, а черт-те что, форменный позор — обозники при королевском войске, и то во сто крат лучше выглядят.

Фургон эти тыловые гуси пропустили не то, что без спроса — головы не подняли, когда мы мимо них прогрохотали. Дисциплинка… нечего сказать… в смысле — сказать-то есть и много, а вот напечатать это сказанное куда сложнее.

Я немного боялся заблудиться — думал, в средневековом городе улицы непременно должны лабиринт образовывать. А путаться не пришлось, потому как выбора особого не было — в смысле улочек подходящей для фургона ширины. Как въехали в город, так по прямой на площадь и добрались.

Вот площадь, к слову сказать, была неожиданно широкая — хоть танковую бригаду в парад выпускай, в четыре ряда. Слева вдоль домов стояли очень похожие на наш фургоны, среди которых пяток шатров затесался, а прямо впереди толпился народ: турнир, судя по всему, уже был в самом разгаре.

И вот как только мы попытались к краю фургонного ряда тихонько встать — тут же, словно из-под земли, появилась эта девица со стариком.

— Позволю осведомиться, чем славны наши вновь прибывшие собратья? Знаки на вашем фургоне…

— Можно толковать разнообразно, — заканчивает за нее Дара. — Я знаю. Сама рисовала.

— Что ж, — задумчиво говорит старик. — В таком случае можно достоподлинно сказать: рисовальным талантом вас светлые Боги не обидели. Талантом немалым.

И поклонился.

Я как раз лошадей привязывал — стоял вроде бы спиной, а картинку краем глаза ловил.

Поклон этот… вроде бы и обычный. Короткий, чуть ли не кивок, но на самом деле… черт, я даже и объяснить-то сам себе толком не мог, в чем именно неправильность была, странность, а о том, чтобы так же в ответ кивнуть, — глухо.

Это вынося за скобки простенькое такое соображение, что поклон в ответ вовсе не обязательно должен в точности таким быть. Как пароль-отзыв. Стой, кто идет? Свои, свои… Москва. Сталинград, проходи. А попробуй в ответ тоже «Москва» крикни — враз получишь вместо «Сталинграда» свинец под срез каски.

У меня сердце то ли провалилось куда-то вниз, то ли просто замерло.

Только и подумал — вот и кончилась наша игра, считай, не начавшись. Обидно.

— Рад видеть вас на сем турнире, — говорит старик. — Уверен — выступленье ваше ничуть не уступит рисунку.

Развернулся и дальше похромал — я лишь сейчас засек, что правая нога у него сантиметров на пять короче левой.

— Рады видеть вас, — повторяет следом за ним девица. — Будем с нетерпеньем ждать вашего выхода.

Отбарабанила, — вших-х-х юбками — крутанулась и следом за стариком вприпрыжку.

Я секунд пять на их спины любовался и только потом сообразил — а Дара-то тоже поклонилась. И, похоже, правильно.

Занятные, однако, пироги… с вишнями. Это ведь уже не везение. Не бывает на свете такого везения.

— Эй, — вполголоса окликаю, — подруга боевая. Тебя, часом, на летние каникулы циркачам на воспитание ни разу не сдавали?

Принцесса меня ответом не удостоила. Она занята была — с очень озабоченным видом по сторонам оглядывалась.

— Постой с лошадьми, Сергей. Мне надо кое-что сделать.

И, прежде чем я хоть что-то возразить успел, спрыгнула с передка и растворилась в толкотне.

Вот ведь…

Выругаться мне хотелось до жути. Хорошенько так, в пять этажей с двойным загибом. Помню, в 42-м в соседней роте старшина один был, морячок с Тихоокеанского, виртуоз по этой части. Как-то раз на спор пять минут без повторов… весело так…

Сдержался. Все же не один в чистом поле — толпа вокруг. И как они на российский матерок прореагируют, знает разве что товарищ леший. Могут ведь и решить, что заклятье какое-нибудь особо злодейское колдонуть пытаюсь… ну и пресечь, что называется, в зародыше.

Ладно.

Дара вернулась назад ровно через сорок минут. И не одна. В смысле — мешок она какой-то приволокла. Швырнула его в глубь фургона, вскарабкалась на передок, села рядом со мной и лицо в ладонях спрятала.

Я к тому моменту как раз шестую соломинку закончил жевать и всерьез подумывал — не приняться ли за ногти. Выглядеть, конечно, будет, как говорит старший лейтенант Светлов, не комильфо, но зато хоть какое-то разнообразие в меню — а то после соломы привкус во рту совершенно мерзкий.

— Ну что?

— Я — переодеваться! — отрывисто шепчет принцесса. — Придержи полы у тента.

— Что-о? Слушай, я уже ни черта не понимаю…

— Следующими выступит пара жонглеров, а затем — мы. Здорово, а?

У меня не просто слов — звуков для ответа не нашлось. Только и сумел, что моргнуть.

Одно могу с па-алнейшей уверенностью констатировать — с решительностью у ее высочества дело обстоит превосходнейшим образом. Дарсолана взялась за дело — хватай мешки, вокзал отходит!

— Какое, к лешему, наступление, то есть тьфу, выступление? Ау? Дара!

— Наше выступление, — все так же сквозь ладони произносит Дара. — Твое и мое.

— М-мать… а что мы делать-то будем?!

Дара встала. Лицо у нее было сухое… а вот глаза поблескивали.

— Ты будешь играть на своем лиарионе. Что-нибудь ритмичное, неважно, что именно.

— Да уж… догадываюсь как-то, что на своем, не чужом! Ты чем в это время заниматься будешь?!

— Увидишь! — и скрылась в фургоне.

Я вздохнул. Посмотрел на небо — темнеет, — еще раз вздохнул. Загреб пятерней шевелюру на макушке и дернул пару раз. Хорошо дернул, сильно — так, чтобы почти до вскрика!

— Ну и что прикажете делать, — бормочу, — а, товарищ капитан? В такой вот стратегической ситуации?

Вариантов на самом деле было два. Тот, который мне больше всего нравится, или, как говорит в таких случаях товарищ капитан, импонирует — взять лиарион, а лучше «ППШ» и аккуратно, нежно тюкнуть одну взбалмошную девчонку прикладом по затылку. После чего объявить честному народу, что приключился у бедной девушки нервный обморок. Волнение и все такое.

И второй — взять лиарион и поверить, что ее высочество принцесса Дарсолана… что Дара отчетливо представляет, чего именно утворить собралась.

На мою голову.

* * *

Товарищ капитан говорил, что высоты боятся только дураки. Потому как разбиваются люди не о высоту, а о землю. Ну или о воду — если хорошо вскарабкаться, то тебе и озерная гладь бетоном лучшей марки станет.

Говорил это все он не мне — я-то высоты не боюсь. Парашютная вышка от данной фобии на раз лечит.

Только вот была та вышка в нашем парке стальная. А помостик, который сейчас под моей задницей все норовит ходуном сходить, — деревянный. И потому выглядит не в пример хлипче. Сдается мне, пожалел кто-то денег на реквизит — больно уж доски кривые, да и сколочено все на живую нитку.

Так что хоть высоты я и не боюсь… обычно, но в этот миг чихать было страшно — вдруг развалится. И при всем уважении к товарищу капитану, когда вот так сидишь на краю, болтая сапогами, а под подошвами — семь метров чистого воздуха, а затем булыжник… в такие моменты мысль, что разобьешься ты на целых две секунды позже, чем свалишься, оптимизма не добавляет.

Боялся я почти минуту. Потом — надоело, да и лиарион все никак толком настраиваться не желал. А я хоть и не верил, что там, внизу, кто-то чего-то сумеет расслышать, но все равно сыграть хотел как положено — то есть хорошо. И, как выяснилось уже после, правильно хотел — слышимость была отличная, маги позаботились.

Освещение, кстати, тоже.

Я на этой настройке так сосредоточился, что едва нужный момент не пропустил. Крайняя струна все никак не играла нужно, правильно… я ее уже до упора выкрутил… сообразил… нет, вначале даже не сообразил — ощутил, что вокруг изменилось что-то… а вот миг спустя уже и сообразил — да это ж толпа внизу затихла.

Я поднял голову и увидел, как Дара шла навстречу мне. По канату.

Дойдя примерно до середины, она остановилась, сбросила плащ — и внизу дружно охнули, когда он, кружась, словно осенний лист, спланировал на землю.

На Даре же остались высокие, почти до колен, сапожки серой кожи — их я помнил, еще по первому дню — и… обшитое алыми и розовыми ленточками нечто. Нечто — потому как оно и на купальник-то толком не тянуло. Разве что этот купальник какой-нибудь интендант проектировал, причем с одной-единственной мыслью — с каждого экземпляра как можно больше ткани сэкономить.

Еще у нее в прическе что-то посверкивало холодно, сине…

…и узкими зеркальными полосками блестели два меча в опущенных руках.

Она стояла и смотрела вниз. Было очень-очень тихо… по крайней мере, я отчетливо слышал собственное хриплое дыхание и тревожный перестук в груди, слева. А больше никаких звуков и не осталось.

Потом она подняла голову… и улыбнулась… мне улыбнулась.

Только тогда я вспомнил, что надо,., что я должен играть. Правда, я не знал, что.,. и как… но кончики пальцев, словно сами по себе, коснулись натянутых струн… и первая нота, словно первая капля дождя, соскользнула вниз и разбила… нет, не себя — она разбила тишину о булыжник площади!

Раз, два, зажать — и аккорд!

Сейчас моим рукам помощь головы явно не требовалась — что им надо делать, как играть, они знали намного лучше. И это было ба-альшим везением, потому как помощи этой они б не дождались.

Я смотрел на Дару. Смотрел, как дрогнули, расходясь в стороны, сверкающие полоски стали… словно лезвия ножниц… вновь замерли на миг. Резко взлетели вверх — и, послушные голосу струн, закружились, начали выплетать вокруг ало-розовой фигурки серебряное кружево.

Это было как во сне — во сне, которому после, наяву, будешь завидовать еще очень долго.

Забавно — но я совершенно не помню, что же тогда играл. Позже переиграл Даре все, что только смог припомнить. Даже кое-как изобразил вещи, никогда для гитары не предназначавшиеся, — а она сказала, что ничего даже близко похожего.

Впрочем, когда я попросил ее повторить этот танец, она тоже не смогла его вспомнить.

Это длилось целую вечность. А сколько было в той вечности — тысяча лет, пять минут или все десять… вряд ли кто сумеет ответить.

Музыка взлетала все выше и выше… и, наконец, забравшись то ли на седьмое, то ли на девятое небо, начала рвать незримые паутинки, привязавшие ее к струнам лиариона. Одна, вторая… последняя.

С этим последним звуком Дара вновь замерла, в той же самой позе, что и вначале. И опять стало тихо.

Здесь, в этом мире, нет обычая аплодировать. Просто… когда я тоже глянул вниз, то ни одного лица не увидел. Только спины.

Здесь принято кланяться.

По-настоящему я пришел в себя уже в фургоне. Устроил Дару поудобнее на сене, стянул с нее левый сапог и только взялся за правый, как полог откинулся.

— Не помешаю?

Это был давешний старикан, тот, что подходил к нам вначале, вместе с девицей. И в руке у него была здоровенная глиняная кружка, от которой пахло так… я сглотнул и едва слюной не подавился.

— Не помешаете, — говорю. — Только на будущее… вы б, дедушка, хоть о борт постучали. А то ведь неприятность могла получиться.

Да еще какая. Я и сам не понял, как вышло, — но когда я на его голос развернулся, пистолет уже в руке был. Причем, что характерно, с патроном в стволе и на боевом взводе.

— Учту непременно, — весело улыбается старик. — А пока вот, предложи-ка сестренке своей отвару целебного. Сам-то, небось, не озаботился… вы, молодые-горячие, все торопитесь, спешите… ты ведь и не знал про отварчик-то, а? Как тебя там?

— Сергей. А она…

— Лана. — Принцесса было привстать попыталась, но мы со стариком одновременно, не сговариваясь, обратно в сено ее толкнули.

— Сергей и Лана, значит, — щурится старик. — Что ж… хорошие имена. Ну а меня Кианом кличут. Иногда, — ухмыляется он, — я даже и отзываюсь. Если расслышу, хе-хе-хе. Старый, уши плесенью заросли… так что, — разворачивается он ко мне, — того, что ты, Сергей, играл, до меня едва половина долетала. Но, скажу тебе, и половины той было много больше, чем от иных — целого.

— Мастер…

— А девонька, лежи, лежи… хоть сейчас-то не торопыжничай. Отварчик мой пей… он хороший, отварчик-то… да, вот молодчинка-то… до дна. Ну что за девулька — чистое золотце.

— Мастер Киан…

— Ты полежи, полежи, — пробормотал старик, небрежно так повел своей сухонькой ладонью перед лицом принцессы — и ловко так подхватил чашку, прежде чем она о пол фургона брякнулась.

— Для нее сейчас это лучше всего будет, — говорит он мне уже совсем иным, серьезно-спокойным и словно бы лет на тридцать помолодевшим голосом. — Ты уж мне поверь.

Я и поверил. А заодно поверил, что старик этот — са-авсем не простой старик. Мастер Киан… судя по тому, как Дара эти слова произнести пыталась, товарищ Киан у нас не просто мастер или даже Мастер, а большой такой МАСТЕР… а то и повыше бери.

— Если уж совсем по правилам, — задумчиво говорит Мастер Киан, — ее бы сейчас полотенцами растереть. Горячими, прямо из кипятка. Только незадача приключилась — как раз перед началом ее выступления котел опрокинули. А новый пока еще закипит… вот я и решил хоть отварчиком целебным нашу победительницу уважить.

— Кого-кого?

— Победительницу сегодняшнего турнира, — повторяет Мастер Киан.

— Так ведь, — оглядываюсь я на полог, — турнир еще не кончился.

— Не кончился, — согласно кивает старик. — Много тут наших собралось, хорошо если за полночь все отвыступаются. А только победительница вот, перед тобой лежит, ресницами хлопает… и тебя, Сергей, зовет.

Ловко. И он мне, понимаешь, еще про уши свои заросшие сказки сказывал. Глухой, мол… а ведь я Дару не слышал, только видел, как губы шевельнулись. Плесенью заросли… как же, как же. Знаю я части, где таких вот глухих с ушами, руками и ногами отрывают — звукометрическая разведка называется. Сам едва после госпиталя не угодил.

— Но если еще другие выступать будут, может…

— Не может, — твердо говорит Мастер Киан. — Ты уж мне поверь… еще раз. Это зрители, толпа будет ахать, да спорить до хрипоты — кто огонь изо рта дальше выдохнул, кто на пол-оборота больше в прыжке перекрутился, у кого иллюзия вышла красочней. Но мы-то на другое смотрим, совсем на другое. Здесь, Сергей, сегодня мастера собрались, лучшие в трех королевствах. Не понял еще?

— Пока — нет.

— Здесь собрались мастера, — повторяет старик. — И вот поэтому… как эта девочка по канату прошла, им уже никогда не пройти.

Я начал было рот открывать, замер… моргнул два раза и кивнул.

— Ферштейн, — говорю. — Теперь — дошло.

— Эх, молодость-молодость, — улыбается Киан. — Когда-то и я так же туго соображал. Зато пальцы куда быстрее работали, да и кости не скрипели.

Встал, хлопнул меня напоследок по плечу и ловко так перетек наружу.

— Буду я тут, поблизости, — уже из-за полога донеслось, — Если что, сразу зови.

— Угу, — бормочу. — Обязательно. Как только, так сразу.

— Сергей…

Я осторожно так прикоснулся к Дариному лбу — нет, холодный. Или… слишком холодный?

— Сергей… — Что?

— Сергей, я должна… должна рассказать…

— Спать ты должна, — говорю. — Тоже мне… победительница.

— Сергей… я должна тебе рассказать.

— Вот уж кому ты точно ничегошеньки не должна, так это мне. Лежи спокойно.

— Сергей…

Если человек в бреду себе чего-то в башку втемяшил — лучше с ним не спорить. Ну а уж если человек этот — она, тут уж вовсе битву можно объявлять проигранной вчистую, еще до начала сражения.

— Я должна рассказать о пророчестве.

— Прям сейчас?

— …пророчество Грамуса. Ариниус верит в него. И если я, надев Корону, смогу взойти на священный алтарь…

— Попробую угадать, — вздыхаю я. — Раз по этому поводу столько шума и секретности, значит, священный алтарь вы тоже при отступлении эвакуировать позабыли.

— Алтарь, — все еще не открывая глаз, шепчет в ответ Дара, — нельзя…

— Ну да. Он что, с гору величиной? Или, может, Корону тоже нельзя было в чей-нибудь вещмешок забросить?

— Священный алтарь стоит в глубине темных земель. Если я смогу взойти на него, Тьма будет отброшена прочь.

— Лично мне, — говорю, — что-то слабо верится в подобные фокусы. Нацепила Корону, вскарабкалась на священный алтарь и р-раз — даже не в дамки вышла, а сразу всю партию выиграла.

— Сергей, — устало шепчет принцесса, — я не знаю, как сбудется пророчество. Могу лишь верить, что оно сбудется вообще. Вы, пришедшие из-за Края, смеетесь над такой верой. Вы… отвернулись от своих богов, и те прокляли вас войной… но вы все равно сильнее. Хотела б я быть хоть на треть столь же сильной, как ты…

— Ох, высочество, — мотаю я головой. — Нашла о чем мечтать.

— Да… нашла…

— Ну так, — говорю, — эту мечту исполнить очень даже просто. Нам ведь еще недели две бок о бок ехать. Стопроцентную атеистку я из тебя, наверное, за это время сделать не успею, но уж тридцать процентов пообещать могу твердо. Поняла? А теперь спи давай.

* * *

Мне эта идея не нравилась изначально.

Ну, попали мы на этот скоморошный турнир. Ну, выиграли. А зачем, спрашивается, еще и в замок тащиться, на раздачу кубков и прочих призовых сувениров… плюс праздничный пир горой.

Я так Даре и сказал. Ну что это за пир такой — то ли в три ночи, то ли в четыре утра? Принцессе-то хорошо, она благодаря целебному отвару хоть немного вздремнуть успела, а вот лично я бы сейчас любые здешние яства с деликатесами, не глядя, на хорошую пуховую подушку поменял. Если же кто еще за вина-ликеры-наливки одеялом усталого бойца накроет — старшего сержанта Малахова можно будет на пяток часов забыть где-нибудь в укромном уголочке и не вспоминать о нем… если, конечно, особо острой надобности не возникнет.

Вдобавок мне устроитель пира — главный феодал городка и окрестностей, граф Квекинг — был уже заочно глубоко несимпатичен. И не подумайте, что из-за классовой вражды — я ведь, как и все остальные наши, сам теперь в графьях числюсь. Не совсем, правда, в настоящих графьях, а «из свиты ее высочества», но факт, как говорится, имеет место быть.

Опять же — с бароном Аулеем, Кариным отцом, взаимодействие у меня было налажено на ура. Да и с Лером Виртисом тоже — а он ведь вообще целый герцог.

Это вынося за скобки саму принцессу — потому как она для меня Дарой сделалась, так и не успев толком ее высочеством побывать.

Просто… пока другие на фронте, то есть на Границе головы положить готовы, Квекинг этот окопался себе в глубоком тылу и турниры для циркачей организовывает. Нет чтобы стражу на воротах подтянуть до мало-мальски человеческого вида! Г-герой… защитничек Родины. Таких бы «героев» в бомбер грузить — и сбрасывать на гадов вместо фугасок.

Вот…

Ну и, наконец, костюма подходящего для званого… завтрака у меня в помине не имелось. А являться на торжественный обед в дорожной куртке, на которой пыли уже кило под пять, — это, как говорит старший лейтенант Светлов, моветон.

В общем, пошел я туда только ради Дары.

Девчонку, конечно, тоже понять можно — ей за всю жизнь другого случая, чтобы честную награду заработать, может и не выпасть.

Ладно.

Рассадили нас за столы вдоль стен — середину зала, я так понял, нарочно пустой оставили, чтобы желающие, кто не навыступался, могли выйти, да еще чуток почтенную публику потешить. В смысле — графа со свитой, его стол меньше был и стоял вдоль дальней от входа в зал стены на небольшом возвышении. И за свой стол граф Квекинг явно посторонних не сажал — мол, хоть я вас, товарищи клоуны, и люблю, но место ваше забыть не дам…

А чтобы лучше помнили… та еда, что на общие столы подавалась, от блюд, которые на графский стол прислуга тащила, отличалась весьма. Даже визуально, не говорю уж про запахи…

Судя по тому, о чем товарищи артисты начали потихоньку переговариваться… обычно дело шло иначе. Не хочешь рядом с актеришками сидеть, родовую спесь ронять — дело твое. Но коль уж турнир созвал и в замок пригласил… после такого негоже себе щи в золотой чаше ставить, а гостям на стол — баланду в мисках…

К такому приему товарищи бродячие циркачи, мягко говоря, готовы не были.

Негодование их я понимал и где-то даже разделял. Только мне еще очень спать хотелось.

В общем, на середину зала так никто и не вышел. Не считая, понятное дело, тех, кто ходил к графскому столу призовые кубки получать.

Дара, когда с этим кубком назад к столу вернулась, сияла раз в десять ярче золотой посудины в руках.

Еле-еле упросил ее на минуту дать посмотреть.

Хороший такой… винный стаканчик. Небольшой, но если им кого-нибудь по макушке постучать — последствия запросто могут быть вплоть до… Золото — металл тяжелый.

Еще я подумал, что призы эти, похоже, сами товарищи циркачи заказывали. Больно уж изящная работа, совершенно не в графском вкусе. Квекинг и внешне выглядит боров боровом, и посуда на его столе соответствующего вида… корытоподобного. Уточнил тихонько у соседа — да, точно, кубки не графские, Квекинг их только монетами должен будет наполнить. Вернее, согласно традиции, уже должен был…

Чем дольше я эту обстановочку — в особенности графа со товарищи — в голове прокачивал, тем больше не понимал: на кой леший Квекинг вообще этот турнир затеял? Ну не тянет он на покровителя искусств, хоть вы меня тупым столовым ножиком пилите! С такими повадками разве что в публичном доме меценатствовать.

— Деньги? Что еще за деньги? В зале разом тихо стало.

— Деньги, которые вы, граф, клялись выплатить победителям турнира, — чеканит в этой тишине стоящий перед Квекингом паренек в черном камзоле.

Хороший у парня голос. А вот рука, которую он за спину завел, подрагивает так, что и мне видно. Боится ведь… но дело делает.

— Не знаю я. — Граф запустил в паренька костью полуобгрызенной, не попал, но все равно заржал. — Не знаю я ни о каких деньгах. Пшел прочь!

— Не знаете? А как же ваша подпись на договоре? Или, — наcмешливо звенит голос паренька, — горсть золотых ныне дороже графского слова?

— Што-о-о? — Квекинг выпучил глаза так, словно цельной курицей подавился. — Взять его!

Двое из его свиты, что с краю сидели, живо ринулись хозяйский приказ исполнять, народ в зале, само собой, тоже повскакивал — и тут наверху лязгнуло слитно так.

— Стоять! Не дергаться!

Я глазами вправо-влево повел — и присвистнул, мысленно, разумеется.

Зал, где мы так «хорошо» пировали, с трех сторон под самым потолком имел узенькие такие галереи. Выстроилась сейчас на них примерно сотня арбалетчиков в красных с желтым куртках поверх кольчуг — и забрались они туда явно не для того, чтобы на выступления товарищей циркачей полюбоваться.

Да уж.

При мне, само собой, был «ТТ», но сейчас он, похоже, не играл. Восемь патронов в обойме, плюс запасная — положим, графа и полтора десятка этих какаду недоделанных я оприходую… если меня прежде болтом к столу не пришпилят. А потом? Даже если циркачи подсобить решат — голыми руками много не навоюешь. Дверь наверняка уже подперли… так что у попугаев на галереях задача будет проста — стрелять в каждого, кто допрыгнуть попытается.

— Что, унялись? — довольно сипит граф. — То-то же. Уверен, после знакомства с моей тюрьмой вы, фиглярское отродье, еще более послушными станете. Не хотели пред графом выступать… теперь крысы ваше мастерство оценивать будут.

Лично я ни одному его слову не поверил. Наоборот — окончательно решил, что сцена эта задумана была уже давно. Еще до турнира. Вернее, очень похоже на то, что именно ради нее турнир и был затеян.

Кажется, сам себе усмехаюсь, минуту назад я как раз на этот вопрос и хотел ответ получить? Заполучил. Только теперь два новых возникают. Первый, чуть менее важный: зачем графу Квекингу полная тюрьма циркачей? И второй: меня в одну с Дарой камеру бросят или как?

* * *

Пистолет стражник вертел минут пять, если не больше. И так и сяк… даже на зуб попробовал.

Я сначала ждал, что этот олух, глядя в ствол, изловчиться курок спустить. И дождался. Хорошо, патрона в стволе не было — тот, что из-за старика дослан был, я выщелкнул и обратно в обойму вставил.

— Чего это такое?

— В третий раз повторяю, — говорю ему, — инструмент это музыкальный.

— Струмент?

— Инструмент. Если вон в ту черную дырку дунуть правильно — художественный свист получается.

— Дуделка?

— Угу, она самая, — киваю. — Оставил бы ты ее мне, дядя. И так ведь всю медь из карманов загреб.

— Но-о… поговори мне здеся. А ну, пшел в конуру!

Главное, думаю, чтобы этот болван не взял, да и не выбросил лично ему бесполезную вещь куда-нибудь подальше. Ищи потом «ТТ» по всей замковой канализации.

Впрочем, думаю, если получится Виртиса на здешних уродов науськать, то ползать по канализации буду вовсе не я, а они. С графом Квекингом во главе.

— Я испугалась, что тебя в другую камеру потащили. Я махнул рукой, сел рядом с ней на солому, — гнилье, конечно же, но хоть не голый камень — полуобнял за плечо, притянул.

— Ты-то как? — спрашиваю.

— Со мной все в порядке.

— Точно? — Да.

— Тогда хорошо.

Дара головкой дернула, досадливо так.

— Мало хорошего, Сергей.

— Да ну, — говорю. — Перестань. Лучше скажи, чего дальше делать планируешь?

— Рассвета ждать, — мрачно говорит Дара. — Когда солнце над горизонтом, у меня заклинания Воздуха удачнее выходят.

— Будешь тут все вдребезги напополам разносить?

— Буду. Квекинг все явно неспроста затеял. И я не уверена, что здесь обошлось без Тьмы.

— Даже так? Уверена…

— Уверена! — перебивает меня Дара. — На своей земле, при свете дня. Да и слишком далеко Граница, чтобы Тьма могла незаметно переправить сюда кого-то по-настоящему сильного. А с мелкими прислужниками я справлюсь. Дело в другом.

Она замолчала, но мне и так было понятно — едва принцесса пустит свою магию в ход, вся наша маскировка накроется ба-альшим и очень медным тазом. Тьма узнает, где сейчас настоящая Дарсолана… узнает о нашем походе… и леший ведает, что еще из этой информации извлечет и какие выводы сделает.

В самом деле — мало хорошего.

Минут пять мы с Дарой сидели молча. Наконец, я не выдержал.

— Слушай, — говорю, — подруга. Пока веселье не закрутилось… расскажи, откуда в тебе, принцессе, эта вся акробатика завелась? Или это большой секрет королевского дома, который простым сержантам знать не положено?

— Никакой это не секрет, — тоскливо отзывается Дара. — Мой дядя… ах, да, ты ведь можешь и не знать… князь Ютен, регент при юной принцессе, он умер прошлой осенью… так вот, он пять лет назад отчего-то решил, что одной из дюжины моих наставников должна стать На-эйри, странствующая канатоходка. Она-то и научила меня всему, что обязан знать подмастерье их цеха… и еще многому иному. Вот и вся тайна. — Дара вскинула голову, усмехнулась… невесело так усмехнулась. — Сергей.

— Тихо!

Что-то за дверью происходило — и, по-моему… Дверь скрипнула надсадно, распахнулась, и на порог камеры шагнул стражник — тот самый, что пистолет у меня забрал. Постоял секунду-полторы и упал ничком.

Я на него покосился не без интереса — убит стражник был то ли очень острым ножом с изогнутым лезвием, то ли… то ли, пожалуй, струной — и перевел взгляд на того, кто следом на пороге встал.

— Шел я мимо, — спокойно так говорит Мастер Киан. — Смотрю: ай-яй-яй, хорошая вещь без присмотра лежит. Решил — надо хозяину вернуть, пока глупые люди не затеряли.

И протягивает мне пистолет рукояткой вперед.

Я взял, глянул — патрон в стволе, боевой взвод… фыркнул, перещелкнул на предохранительный и в карман спрятал.

— Филей данке, — говорю. — Вещь и в самом деле хорошая, нужная. Если б затерялась, жалко было бы.

— Мастер Киан! — порывисто вскакивает Дара. — Я… что происходит?

— А ничегошеньки уже и не происходит. — Киан голову наклонил, прислушался к чему-то. — Наверно. Разве что нескольких квекинговых последышей кончить осталось.

— Ну а происходило что? — вкрадчиво так осведомляюсь я.

— А тоже ничего такого, чтобы совсем уж особенного, — пожимает плечами Мастер Киан. — Сошелся один граф с посланцем Тьмы… и придумали они план: собрать в графских владениях лучших развлекателей… на турнир, к примеру. Собрать — и подсадить каждому из них одну маленькую, но очень мерзкую тварь, от которой человек собой быть перестает. Там, в подвале, лаборатория… нет, наше высочество, — резко произносит он, — даже и думать забудьте. Не для ваших юных глаз та картина.

— Мне нужно видеть…

— Ничего тебе не нужно, — говорю. — Раз Мастер сказал. Успеешь еще насмотреться… вдосталь и даже больше.

— Вот я и говорю, — задумчиво продолжает Киан. — План они придумали. Развлекатели много где ходят, им и во дворцы путь открыт, и в хижины лесные. Если их глазами смотреть, их ушами слушать, столько интересных вещей узнать можно.

А главное, — с ухмылкой добавляет Мастер, — они ведь, фигляры жалкие, с виду самые беззащитные. Оружия не носят, магия у них простенькая, годна лишь детишек забавлять. Никакого риска.

— Да уж, — глядя на стражника, говорю я. — Ни оружия, ни риска.

— Путь наш таков, — отзывается старый развлекатель, — что мечи на нем лишь помеха. А у вас, — неожиданно резко произносит он, — свой Путь, который вы едва начали. Он вас ждет, а здесь вам больше делать нечего!

— Мастер…

Договорить принцессе не вышло — я ее за руку из камеры выволок. Притиснул к стене коридорной, встряхнул легонько.

— Ау, — говорю, — ваше высочество, Дарсолана. Тебе что, никто никогда про намеки не объяснял? И про то, что есть намеки, которые с полуслова понимать и выполнять нужно?

— Сергей, я…

— Ты, — перебиваю ее, — сейчас пойдешь, нет, побежишь следом за мной. Очень быстро. Ферштейн?

Из города мы выскочили минут через двадцать — и коней нахлестывать я перестал, лишь когда он за холмом скрылся,

А кубок — тот самый — Дара в сене только вечером нашла.

* * *

Расслышал я Дару хорошо, но легче от этого не было.

— Точно?

— Не веришь, можешь сам спросить, — устало-безразлично говорит принцесса. — А еще лучше, протри глаза и посмотри сам: видишь ли ты в этом селении хоть что-то напоминающее трактир?

— Ну, может, он того, — неуверенно возражаю я, — хорошо замаскировался.

Это я от досады ляпнул. После двух недель наших деревенских гастролей трактир — если он в данном населенном пункте имелся — я уже выделял с первого взгляда.

И потому-то мог с уверенностью процентов так в девяносто восемь сказать: нет в поселке Пастушья Нора ничего даже отдаленно на трактир похожего.

Все остальные приметы ложились, как патроны в обойму. Крохотный поселок на самом краю Великого Леса. Три дюжины домов… три дюжины и еще два, если уж к мелочам придираться. Все в точности, как Ариниус и сказал.

За исключением самого трактира.

Самого…

— Слушай, — говорю, — а про самого человечка этого, Щавеля Укропыча, то есть Укропа Косика, ты спрашивала?

— Сергей, я не настолько глупа, как иногда выгляжу. Конечно же, спрашивала. Никто никогда не слышал о человеке с таким именем. Надеюсь, ты не станешь предполагать, что и он замаскировался?

— Нет, — вздыхаю я, — не стану.

— Я рада, — без тени улыбки произносит принцесса. — А по поводу наших дальнейших действий у тебя какие-нибудь идеи есть? Что мы будем делать?

— Что делать, что делать? — бормочу. — Сухари сушить… наверное.

— Не поняла. Зачем нам сухари?

— Не обращай внимания.

Дара на меня покосилась настороженно так, но промолчала. А ведь я уверен был, что в ответ тоже… местное идиоматическое выражение услышу.

Забавно, думаю, две недели уже бок о бок мы с принцессой по ее собственному королевству отколесили — и все равно угадать, что она в следующий миг скажет или сделает, получается у меня так же хорошо, как и в первый день. То есть очень плохо, практически никогда.

— И как это могло быть?

— Ты меня спрашиваешь?

— Ну, Ариниуса-то здесь нет. Кстати, — говорю, — давно хотел спросить: ему лет вообще сколько?

— Много.

— Так, может, у товарища заслуженного мага малость того… старческий склероз? И трактир этот Черносливный вовсе не в Пастушьей Норе? Или был в Норе, но уже лет двести как закрылся по причине тотальной непосещаемости?

— Может, — вздыхает Дара. — А может, и в Пастушьей Норе, и даже в наши дни, но где-то за тысячи лиг от Ак-Менола. Сомневаюсь, что название этой дыры являет собой оригинальную деталь исключительно моего королевства.

Минут пять мы с ней молча рядом сидели — она неподвижно, а я мыслительную деятельность стимулировать пытался: затылок чесал, нос, виски тер…

Особого толка от этой… стимуляции не воспоследовало. В смысле — та мысль, которая мне в голову почти в первый же момент после Дариных слов пришла, та в итоге и осталась.

— По-моему, — говорю, — все просто. Вон там, — киваю на околицу, — и в самом деле Великий Лес виднеется?

— После Косика и его трактира, — с сарказмом произносит Дарсолана, — я решусь сказать лишь то, что за изгородью виднеется какой-то лес.

— А одиннадцатые… то есть эльфы, в нем есть?

— Эльфы в нем, хвала богам, есть. Местные хором жаловались на них: дескать, не позволяют даже грибов у опушки собирать, а уж если кто зайдет с топором…

— То что?

— …то уйдет со стрелой. Если уйдет.

— Да уж… сурово.

— Ты хочешь предложить самим отправиться на поиски эльфов? — напрямик спрашивает Дара.

— Ну… на самом деле, — говорю, — я иного выхода просто не вижу. Не обратно же поворачивать.

— А помнишь ли ты, — насмешливо щурится принцесса, — что Великим этот лес называют совсем не за то, что в нем живут эльфы?

Я тоже улыбнулся.

— Догадываюсь. И что с того?

— Искать эльфа в лесу можно долго. Даже в маленьком лесу, даже в крохотной роще.

— А мы разве куда-то торопимся? — с наигранным недоумением осведомляюсь я. — Нет? Тогда в чем вопрос? Еды у нас на неделю, да и вообще… в лесу летом с голодухи помереть — это надо суметь постараться.

— Согласна, — кивает Дара.

— С чем согласна-то? — уточняю. — Насчет голодухи?

— И с идеей отправиться на поиски эльфов тоже.

Вещи у нас были заранее по мешкам разложены — расчет-то был, что в Норе встретим Косика, а дальше, — как ни обернется, — фургон при себе оставить шансов мало.

А жаль. Не чтоб особенно… просто привыкли мы к нему за эти недели. Хороший фургон. И кони хорошие.

Рисунок Дарин, правда, наполовину дождем смыло, наполовину солнце выжгло… до состояния малоразличимости.

Дара еще раз прошлась до поселян и вернулась с одним… дядьком, как старшина Раткевич таких называл. Условия наши — три недели держит фургон и коней у себя, а если не вернемся, дальше что сам захочет — его устраивали, что называется, на ура! Согласился даже с нами до опушки прокатиться.

Напоследок я не удержался — сунул в мешок свой лиарион. Не то, чтобы у меня виртуозная игра удавалась… но выступлениям принцессы аккомпанировать получалось вполне — народ в здешних деревнях музыкой не избалован, про Паганини с Шубертами отродясь не слыхивал.

Даре, впрочем, тоже нравилось — как она меня тогда, с третьего вечера сыграть для нее попросила, так и вошли у нас закатно-костровые концерты Сергея Малахова в традицию. Особенно ей «Темная ночь» понравилась…

… верю в тебя, дорогую подругу мою.

Эта вера от пули меня

Темной ночью хранила…

Жаль прямо, что кинопередвижку какую-нибудь сюда пока не забросило. Толку, между прочим, было бы больше, чем с иного танка.

Ладно.

Сколько нам придется по лесу путешествовать, я даже и не гадал. Поставил мысленно — две недели, а дальше видно будет. И спокойно шел себе, чуть ли не насвистывал.

Пока не понял, что кто-то за нами следом идет.

Вернее сказать, не понял — почувствовал. У меня ухо на такие вещи натаскано — а пару раз ветки на спиной больно уж однотипно хрустели.

Попробовал глазом поймать — не получилось.

Ну-ну…

Прошли еще метров восемьсот, я еще один хруст «поймал» — и решил, что этот хвост надо в «языки» переводить. Благо имеется отработанная метода. Ценой в одну ручную гранату.

Конечно, с одной стороны, тратить целую гранату было категорически жалко. Но с другой — мало ли кто за нами увязаться мог?

— Привал пять минут, — командую, — отдыхаем.

За эти пять минут я спокойно, не торопясь, все приготовил. Осталось лишь место подобрать… а место нашлось почти сразу, как дальше пошли. Удобная такая тропинка, с обеих сторон кустами зажата.

Я наклонился, вроде как шнурок перевязать — у сапога шнурки, умно, ну да ладно — затем ко второй ноге…

— Значит так, — шепчу Даре, — идем не торопясь, но и ни в коем разе не оглядываясь.

Шагов на двадцать успели отойти, как грохнуло.

Будь там целая граната — кого-то бы неплохо посекло. Но поскольку нам экземпляр требовался в допросопригодном состоянии, дело обошлось легкой контузией и кучей всякого лесного мусора.

Мусор этот контуры искомого экземпляра и обозначил. Тоже мне… человек-невидимка.

Дара первой успела. Напрыгнула, сбила с ног, перекатила, я сверху навалился, поймал руку, выкрутил…

И улетел в кусты.

Встал, отряхнулся, рожу хмурую скорчил, без особого, впрочем, душевного напряга.

— Ну и где, досточтимый Ариниус, — спрашиваю, — ваши эльфы?

И тут из-за ближайшего дерева выходит… еще одно дерево. Молоденькое такое, почти кустик, с тонкими веточками, листиками ярко-зелеными.

— Мы, — певуче произносит оно, — давно уже за вами наблюдаем. Не каждый день удается посмотреть, как великий маг в прятки играет.