Очнулась Лиса оттого, что в дверь тарабанили и, судя по всему – долго и настойчиво. Рядом с лежавшей на половике Лисой потеряно пищал щенок, а в дальней комнате заходился в истерике Сашка.

Превозмогая боль, Лиса поднялась с пола, машинально подхватила скулящего щенка и, пережидая внезапно накатившее головокружение, остановилась у дверей в комнату, где, сидя в кровати, мерно раскачиваясь, плакал её сын.

– Сашенька, маленький мой, я сейчас… Только посмотрю, кто там стучит. Подожди, миленький…

Тот, услышав материнский голос, стал понемногу успокаиваться. Щенок тоже умолк. Между тем, дверь дёргали так, что щеколда, на которую она была закрыта, вот-вот должна была испустить дух. Лиса, совершенно забыв спросить – кто там к ней ломится, отодвинула её, и с той стороны двери буквально ввалилась соседка сверху – тетя Мария. Обе уставились друг на друга, явно ничего не понимая.Первой очнулась Лиса.

– Тетя Мария, что же Вы мне с дверью сделали? Ведь расшатали совсем… И так всё еле держится… Что у вас такое случилось? – Что случилось, что случилось?.. – недовольно заворчала тётя Мария. – Это у тебя надо спросить – что случилось?! Я уже полчаса к тебе ломлюсь! Вот – все руки отбила, – и соседка показала покрасневшие костяшки пальцев. – Почему у тебя ребенок криком заходится? Я думала – нет тебя. Хотела дверь сломать и забрать его к себе… А ты дома, оказывается! Спала что ли?– Наверное… Не знаю…

Тётя Мария недоверчиво покачала головой. Судя по всему, уклончивый ответ Лисы её совсем не устроил.

– Какая-то ты странная сегодня. А в руках это у тебя кто? Псинка? Вот же малахольная… Ты зачем его взяла? Это же он всю ночь во дворе пищал, никому спать не давал. Под утро слышу – замолчал. Думала, издох, наконец. А это ты, оказывается, его взяла. Выбрось! Всё равно издохнет! Вот, обратно пойду, зайду, заберу его. Сама на помойку отнесу. Всё равно кормить нечем. – Даже не заходите – не отдам!– Издохнет, говорю! Его молоком отпаивать надо.– Надо… – потерянно согласилась Лиса. – Я ему хлебушка разжевала, а он не взял…– Вот, видишь, он такой махонький, что не сможет хлебом питаться.

Всё ещё бурчащая соседка уже расхаживала в прихожей, по-хозяйски заглядывая в открытые двери. – А чего это ты все комнаты настежь пораскрывала? Закрой, и двери тряпками подоткни. Живи в одной комнате. Так теплее будет. Одну комнату, худо-бедно, своим дыханием можно согреть…– А мы так и живём. Это я не знаю чего… Наверное ночью зачем-то ходила…Не помню…Тётя Мария открыла дверцу посудного шкафа и показала на один из сервизов:– Продать не хочешь? Хорошие деньги дадут, голодать не будешь.Лиса испуганно замотала головой:– Нет-нет, закройте! Это мамина посуда! Как я могу что-то продать?..– Ну, как знаешь… Я помочь хотела. Санёк-то звонил?– Александр, – машинально поправила её Лиса.– Ну ладно, Сашок твой звонил?

Этот вопрос в разных вариациях звучал каждый раз, как они встречались с тетей Марией. В нашей жизни так бывает сплошь и рядом: один, то ли из вежливости, то ли любопытства ради, просто спросит… А другому этот вопрос перевернет всю его и без того измаявшуюся ожиданием душу. Лиса не умела долго сердиться, но сейчас она буквально ненавидела свою соседку за её назойливые вопросы.– Звонил, – неожиданно для себя самой выдохнула она.Соседка недоверчиво взглянула ей в глаза.– Звонил? И что говорил? Когда приедет-то? Чего молчишь?– Скоро приедет, тёть Маша. Скоро…– А где он сейчас? Почему молчал? И откуда звонил-то? Небось, уже из своей Прибалтики? Или все-таки за нашу, за общую родину по горячим точкам воюет?Вопросы вылетали из соседки как из пулемета, но Лиса, как-то вдруг разом войдя во вкус своих самых сладких фантазий, отвечала спокойно:– Не сердитесь, тёть Мария, нельзя говорить, где он сейчас.– Ну… нельзя, так нельзя, – как-то сразу согласилась соседка, но, уже выходя из квартиры, вдруг остановилась у самого порога и показав на таращившегося на них Сашку, всё же съязвила: – А мальчонка-то один растёт, – и, вздохнув, добавила. – И как не пропал-то ещё, бедный, с такой вот малохольной матерью? Живность она, видишь ли, подбирает! Дверь закрывай давай! Пошла я. Живите себе как знаете…И, с трудом переваливаясь по ступенькам, удалилась к себе на пятый этаж. Маленькая, ворчливая, нарочито сердитая и крайне скупая на внешние проявления доброты… Однако уже через пару минут назойливая соседка снова стучалась в дверь.– Давай стакан, масла тебе налью, – в руках у неё была бутылка подсолнечного масла.– Спасибо, тётя Мария, – смутилась Лиса. – Не надо мне…– Стакан давай, говорю! Тоже мне, гордая нашлась! Дома у меня все гордые, теперь ещё и эта. Дают – бери, бьют – беги! Или не учили?– Учили, – улыбнулась Лиса, а сама подумала, что готовить на этом масле у неё всё равно нечего.– Завтра в пять за молоком пойду, для тебя тоже очередь займу, а ты к восьми, к открытию, к магазину подходи.– Спасибо вам за всё, тёть Маша! Спасибо!– Спасибо, спасибо… Заспасибилась. Отрез принесу, халат мне сошьешь. И у Фатьмы со второго этажа какие-то куски шерстяные есть. За просто так отдает, зайди, посмотри.– Чего это я к ней пойду?.. – смутилась Лиса. – Сами сходите, посмотрите.– Ладно, посмотрю. А ты всё же халат надень. Вот молодежь! На дворе – полдень, а она на ночнушку пальто надела и ходит себе. Барыня! Ещё и дверь в таком виде открывает. В наше время тебя бы за такое… – продолжать свою реплику тётя Мария не стала. Она перелила масло в принесенную Лисой папину чашку, вздохнула и, отчего-то пряча взгляд и бурча и вовсе что-то неразборчивое, ушла к себе.– До свидания, тётя Мария, и ещё раз спасибо! – опомнилась Лиса уже тогда, когда соседка с трудом преодолела первый из лестничных маршей.Та лишь махнула рукой.К реальности Лиса вернулась не сразу:– Сашенька, посмотри – нам бабуля маслица принесла. Хорошая бабуля! Сейчас, сейчас я тебя возьму.– Ма-ма… мама… – малыш, упершись спиною в висевший на стене выцветший ковер, быстро перебирал ножками. Каждый раз, когда он так делал, Лисе почему-то казалось, что он куда-то от неё убегает.Молодая женщина вышла на кухню, осторожно поставила наполненную маслом чашку на самую середину стола, а затем аккуратно, так чтобы не оставлять крошек, отломила кусочек от лежавшего в пакете полузасохшего круглого «заводского» батона и вернулась к ребёнку.– На вот, возьми. А я пока чайник поставлю, а потом мы с тобой, мой хороший, умоемся, переоденемся в сухое и чистое и станем совсем красивые. А то вдруг приедет папа и нас таких, чумазых и описанных, ни за что не узнает…– Папа, – мальчик одной рукою показал на фотографию одетого в военную форму мужчины, а второй отправил в рот облюбованный и одобренный им край только что врученной матерью горбушки.Лиса невольно взглянула на висевшую на стене напротив кроватки фотографию и вздохнула.В гудящей голове гулкими аккордами всплыло привязчивое: «…позвони мне, позвони, позвони мне, ради бога…»Телефон и в самом деле зазвонил. Внезапный звонок ударил по напряженным нервам, но, к сожалению, это был вовсе не Александр. Услышав русское: «Алло, кто там?», – на том конце телефонной линии выругались на азербайджанском и, помянув своего шайтана и русскую проституцию, бросили трубку.Лиса пожала плечами и, осторожно потрогав налившуюся грудь, обернулась к сыну.– Мамка твоя, корова дойная, опять проспала время кормления… И сцеживаться уже, наверное, поздно. Что теперь делать-то будем?– Сися кака? – нахмуря бровки, уточнил враз посерьезневший Сашка.– Да, испортилась твоя сися, Сашуль…

Полупустой чайник показался Лисе настолько тяжёлым, что она еле сдвинула его с места. Любое движение отдавалось тупой ноющей болью. Грудь стала плотной и горячей, до неё невозможно было дотронуться. Попытка сцедить молоко ни к чему не привела. Взять ребёнка на руки, как тот не просился, Лиса так и не смогла. С большим трудом она переодела его прямо в кроватке и напоила слегка подслащенным чаем. Затем, пользуясь той же самой ложечкой, напоила и щенка остатками чая. Тот с жадностью сглатывал жидкость и как-то потешно, совсем не по-собачьи причмокивал, и вскоре Лиса почувствовала, как по ней потекло что-то приятное и тёпленькое.– Бессовестный, ты меня обдул! – рассмеялась она.Впервые за долгое время ей стало легко и весело. На какое-то мгновение забылись все проблемы, вся неустроенность.– Надо же какой хороший мальчик у нас появился! – Лиса обхватила маленького собаченыша ладонями и попыталась потёреться с ним носами.Но, напившийся теплого подслащенного чая щенок вдруг взял и уснул.Прямо в руках.Сашка тоже вовсю тёр глазки, зевал и вскоре сам улёгся на бочок и лишь осоловело таращился, словно проверяя – на месте ли его рыжеволосая мамочка. Та сидела рядышком и сомнамбулически раскачивалась из стороны в сторону. Нервы… Сашка ухватился за её руку и, наконец-то успокоившись, тоже заснул. Глядя на свое сонное детское царство, Лиса понемногу тоже стала клевать носом, но вдруг вспомнила, что ей всё-таки нужно переодеться. Она осторожно высвободила руку из детских пальчиков, положила щенка рядом с Сашкой, укрыла его краешком одеяльца и невольно залюбовалась получившейся картиной: рядышком, повернув друг к другу усердно сопящие носики, спали два ангелочка – сын человечий и собачий сын. И веяло от них таким умиротворением, таким счастьем, теплом и мирной жизнью, что Лиса снова улыбнулась. «Всё будет хорошо, лишь бы только мне не заболеть…» – подумалось ей.Пальто соскользнуло с плеч вновь задремавшей Лисы, упало, да так и осталось лежать на полу. Сил наклониться за ним уже не было. Голова у неё кружилась, глаза слипались, а тело бросало то в жар, то в холод. Подвернувшийся под руку градусник тут же показал тридцать девять и девять, и Лиса долго всматривалась в его циферки, выверяя в мерцающем неровном свете положение ртутного столбика. Ей казалось, что это всё ей мерещится, и сбесившийся градусник бессовестно врёт.Рассердившись, Лиса с силой потянула с себя ночную рубашку. Поднять руки вверх и снять её через голову у неё не получилось. Она несколько раз безрезультатно повторила свои попытки, но лишь вспотела, окончательно сбилась с дыхания и вся изнервничалась. Едва сдерживая рвущуюся наружу панику, Лиса судорожно вцепилась пальцами в горловину ночнушки и надорвала ткань. Тонкая материя поддалась легко, почти без сопротивления. Она переступила через остатки своего одеяния, подошла к зеркалу и там встретилась взглядом с какой-то смутно на неё похожей, изможденной, неопределенного возраста женщиной. У той, второй, были пунцовые щеки, бледное прозрачное лицо и растрескавшиеся губы.«Неужели это я?» – в ужасе отпрянула Лиса от зеркала. – «Хорошо, хоть Саша в отъезде… Вот бы испугался, если бы сейчас приехал и увидел это „чудо“… Нет уж, лучше пусть пока не приезжает…» – и тут же испугалась этой мысли. Ей вдруг пришло в голову, что когда-нибудь, она сама, пусть даже мысленно, не захочет его больше видеть. Эта мысль и ужаснула её, и расстроила одновременно… – «Нет, это не я!.. Это температура… Я хочу тебя видеть! Приезжай, Сашенька! Приезжай, пожалуйста!.. Я жду тебя, помню каждый твой жест, твой запах… Помню твое движение во мне… помню и живу этим…» – по лицу Лисы пробежали две поблескивающие солёные дорожки, но после короткого взмаха руки они исчезли.