16 апреля 1992 года. Республика Азербайджан. 12 километров юго-западнее Баку. Тренировочный лагерь азербайджанской армии

– Сын мой… Ты и в самом деле хочешь этого?

– Не знаю, отец. Но слово не воробей: сказал – надо сделать.

– Не лукавь, сын мой. Не лукавь… На пути к Вере – лукавству и гордыне не место. Это они сейчас в тебе говорят. А путь к Господу – это путь чистой любви и тихого смирения. Смирения не пред мерзостями мирскими, но пред волей Создателя, ибо одному Ему ведомо – пошто мучаемся и чего ради несём в сердцах наших любовь. К Господу, сын мой, приходят в душе своей, и другого пути нет. Веру принимают как Истину, но не как избавление или награду.

– Не обижайтесь, отец. Но кто для меня Бог? Кто?.. Наверное, надо сначала разобраться в этом, а уже потом решать – принимаю я его или нет? Может, вы и правы – и мне не дано уверовать?.. Или пока ещё рано?..

– Всё может быть, сын мой. Пути Господни неисповедимы. Одно истинно – к Нему никогда не поздно придти. Даже в последний миг земной жизни, даже на плахе. Чрез смирение пред волей Его, через любовь и покаяние. Ибо, если есть Сердце, то оно должно болеть, а Душа – любить и скорбеть. Через любовь и скорби великие обретаем мы Веру свою. Что есть Человек, когда он ни Любви, ни Веры не сподобился? Такой и себя, и душу свою потеряет. Потеряет навеки и не найдёт более. И не было никогда по-другому, и не будет… Плод крещения в том, что человек перестаёт жить для себя и начинает жить для Христа и других людей, обретая в этом полноту жизни. А ты?.. Любишь ли ты, сын мой?..

– Люблю, отец.

– Сильно ли любишь? Крепок ли в любви своей?

– Сильно. Жена и сын у меня, отец. Жизни за них не пожалею.

– Значит любишь… Тогда и Господь уже с тобой. Он с каждым, кто искренне любит. Кто жизни не пожалеет ради ближнего. Ибо Бог и есть Любовь. Денно и нощно обращается Он к сердцу каждого человека, призывая восстать против смерти и зла, отринуть вражду и себялюбие, но никогда не войдёт силой, уважая свободу, которую даровал сам. Денно и нощно будет стучать он в души, пока не отворит ему человек, вольный в выборе своём… А выбор от века один: меж светом и тьмой, добром и злом, между любовью и равнодушием. Тебе, сын мой, решать – с кем ты: сам по себе, аки овца заблудшая, волкам рыскающим на потребу и пропитание, или с теми, кто открыл душу для Господа и для Любви… Бог – давно с тобой, это ты пока не с ним, вот и маешься, ибо даже самая чистая душа без Божьего огонька Веры в ней – как остывший очаг – наполовину пуста и увечна, словно калека неприкаянный. Слепа да безнога. Тяжело тебе, сын мой?..

– Тяжело, отец… Убедили… Покрестите меня…

– Не отступишься потом?.. Не пожалеешь?..

– Не отступлюсь, отец. Да и пожалеть, думаю, возможности уже не случится. Всё, что ни делается – к лучшему. Покрестите…

– Верю твоим словам, но уповаю на лучшее, сын мой. Ибо в Крещении человек омывается от первородного греха и от других грехов, вольно или невольно содеянных до сего таинства, и возрождается благодатью Духа Святаго в новую, духовную жизнь, и входит в Церковь Христову. Только принявший крещение получит семя духовное и прикоснётся к великим таинствам, и сообщится через то ему благодать, сиречь Сила Божия…Так тому и быть, покрещу! Готовься, сын мой, ибо в крещении засевается в душу крещаемого семя нового человека, но растить его надо самому. Кому всю жизнь, а кому – и дня достанет. От человека зависит. От трудов души его. Ибо сказал святой Феофан: «Господь приступающего к нему приемлет, прощает ему все прежние грехи и снабжает силою побеждать живущий в нём грех, но самого греха не изгоняет, возлагая на самого человека, изгнать его с помощью даруемой ему благодати». А посему засею душу твою, словно землю, и да свершится воля Господня на небесах аки и на земли. Аминь!

Крестили Сашку ранним утром. И не в храме, а на улице – за ангаром, у пожарного гидранта. Восприемником, а, соответственно, будущим духовным наставником, стал сам крестящий его священник. Священникам разрешается быть крестными отцами своих крестников.

– Постился ли ты? – спросил он Сашку и вздохнул, всем видом показывая, что в курсе полугодичного поста принимающего крещение офицера и его давно крещённых товарищей, но… уж такой порядок – положено спросить.

– Постился, – вздохнул в ответ Сашка.

– Не грубил ли?

– Мне грубят, отец. Вот, зуб сломали… Может, их за это Бог накажет?

– Непременно накажет. На всё его воля, – улыбнулся уголками губ священник. Улыбнулся, кивнул каким-то своим мыслям и продолжил: – Примирился ли с теми, с кем в ссоре?

– Примирился… Из-за таких мелочей ссориться глупо…

– Каешься ли в грехах, вольных и невольных?

– Каюсь, отец. Грешить, значит суетиться. Нет у меня больше времени на суетное. Ни малого, ни большого. Как тут не каяться?

– Отрекаешься ли от сатаны, и всех дел его, и всех аггел его, и всего служения его, и всея гордыни его?

– Отрекаюсь…

– Отрекаешься ли от сатаны?

– Отрекаюсь.

– Отрекаешься ли от сатаны?

– Отрекаюсь!

– И дуни, и плюни на него…

Сашка дунул и, покосившись в сторону застывших в любопытстве охранников, сплюнул.

– Хорошо, сын мой!.. – одобрил священник. – А теперь повторяй за мной…

Хорошо поставленным голосом, Сашкин восприемник принялся читать обязательную для этого торжественного случая молитву. Никео-Царегородский «Символ веры»: