ПУТЕШЕСТВИЕ С БИЛЕТОМ В ОДНУ СТОРОНУ

без Надежды

120 стр.

на возвращение «Это и хорошо», сказал П.Ф.К.

На него это похоже.

14.4.74

У них и не такое укладывается в голове. А м. воспитание даже способствует и подготавливает к восприятию коварных методов классового врага. От одного замечания станет тошно. Ты не собирался писать рассказ на эту тему. Как из пионера выработался троцкист. Ты так и заявил одному товарищу, который пришел к тебе на этот раз без других товарищей.

Резко менялся климат.

K.P. — это Константин Романов, великий князь, свои стихи так подписывал, а был патроном по части искусств и таким образом распоряжался московской консерваторией.

Кислятина. А мне нравится — тонкий вкус. Бутерброд с селедочным маслом. Рокфору хочешь? Нет, не надо.

СЛОВА ПОД ЧУЖУЮ ПЬЕСУ

Под «Ноябрьские сновидения», но на большом формате. Формат имперских канцелярий, развернутый на два листа вдоль, — это и есть «дурацкая шапка» — фулзкэп — такой странный у британцев формат. Им рассчитываются даже поэтические сборники. Например, «фулзкэп» ин-октаво — это обычная детская книжка. Слова под Мравинского (или «17 лет спустя») были подарены А.Н.Асаркану в декабре 1954 года. Они действительно были написаны на Мравинском.

14.4.74

Я буду его ВСТРЕЧАТЬ, когда он обратно будет ехать. Это не относится к прощанию в воскресенье. Он действительно не будет проситься назад.

Как сказать? Но как это проще выразить?

Где у меня были шпаргалки из Эстонии? Кажется ясно. Безнаказанная речь: Тютчев выручал. Потом пошли какие-то женщины в сертификатных кофточках, их было много, а за ними он. Они теперь ходят впятером. Ого. Польский юмор. Пижон приносит на день рождения 5 бутылок вина, кто-то приходит с женой, кто-то без жены, а умный человек приходит на день рождения с семьей. Один раз звуки из ящика пригодились. Почему-то Пиночет. А как насчет арабских шейхов? Такая рецензия не поможет. А ведь только в рецензии был смысл. У отдавленного края другое соображение. Чтобы не попадалось на глаза. Не таким способом.

Я нарочно избегаю, а потом окажется: а там и не было ничего. Опять забыл. Тут даже трудно пояснить. А что было разорвано в 1967 году? В 67 году ему было 22 года. Он только что окончил МГУ. Этот грустный немолодой усталый человек иначе смотрел на нашествие. Пошли по редакциям. И они пошли по редакциям.

2 страницы из романа можно было взять на английскую машинку. Но теперь с английской машинкой — как с хождением пешком: КАЖДЫЙ ШАГ ПО РУБЛЮ. Я составил список цитат и на этом успокоился.

7 конвертов — если бы. Это наз. НАСЛЕДНИК ВСЕХ СВОИХ РОДНЫХ. Не обед у Юсупова. Не салон Анны Павловны Шерер. Не городская усадьба начала 19 века, памятник архитектуры охраняется государством, но все-таки п.п. гр. и вообще. Книги во всяком случае достались по наследству. А ему некогда читать. Он деловой человек. А сам-то когда «Семью Тибо» прочитал?

Где-то была

КРУПИНКА КОБАЛЬТА ПОД ПОДУШКОЙ.

А почему они без свинцового футляра-коробки возили? Это натяжка, но как объяснить?

Три рассказа под Агату Кристи. Очень необходимо «Похищение премьер-министра». Речь шла о войне 1914 года. А иные писатели плачут. Собака, с которой снимался Евтушенко. Один пес с другим волкодавом. Тут стихи Солоухина под «Соло на отрезанном ухе. Памяти Ван Гога».

Слишком быстро. Я нечего не понимаю. И я тоже. Никто ничего не понимает, но надо слушать как волну, как диктора, которого не спросишь. Но диктора можно выключить, а Вас? Gynaecology is a fun. It is a polite way of saying «they will not silence the frequency». Tell Clare to keep her voice up and her answers short. And don't let her try to be clever. Any laughter in court should be raised by the judge. WORK is a four letter word.

В декабре 59 года я записал адрес скрипача или пианиста, но он сказал, что адрес временный и он его скоро изменит. Речь шла о книге «Существенный Джойс». И такие воспитанники консерватории были. У нее коллекция итальянских книг, у него — французских. Чем бы ни тешилась Валя Чемберджи, лишь бы у нее были книги. Штуки ее первого мужа остались на стенах там же, где мы их в первый раз видели.

Мы попали на профсоюзное собрание.

Пароход дал первый гудок, и уже было ясно, что никакой конференции не будет. Чемоданы лежали горой, вещи были собраны, осталось помахать рукой. Помахать рукой на прощанье было трудно. Пассажир стоял на верхней палубе и с окаменевшим сердцем смотрел на берег. Чтоб ему провалиться. Но берег не провалился. Совершенно незаметно 5 минут прощания растянулись в длинную пьесу. Первый акт — уже неважно и почти неинтересно, но процедура завораживает. Если сделал один шаг, надо делать и третий. В первом акте было повторение реальной сцены с газовой плитой, когда вода полилась и горелка потухла. Как он потерял сознание, он не помнит. Если это доступно, то можно сделать быстро, а зачем, теперь уж поздно задавать вопросы. Вот удобное кресло, можно вытянуть ноги. Конечно, лучше бы добраться до дивана, но идти домой — это долго, а тут вообще можно отдохнуть и даже закрыть глаза и не смотреть, что происходит на сцене. Все равно, это неважно. Еще слова, которые они говорят, имеют какое-то значение, а уж выражение лица совершенно не нужно. Второй акт начинается в кресле. Вдруг человек видит перед собой одну деталь в увеличенном виде. Может быть, он ее видел 100 раз, но сейчас важно ее рассмотреть во всех подробностях. И времени нет, но и торопиться как будто некуда, потому что с этим делом нельзя спешить. Третий акт начинается и кончается возгласом:

— Вы бы нам чего-нибудь оставили, Федор Михайлович!

Вдруг раскрывается дверь, там ждет целая компания и один из них говорит тихо и спокойно: нельзя-мол так, тут тоже голодные люди. А трапеза какая? На всех не хватит. Но Вы хоть чего-нибудь оставьте.

Достоевский обиделся и не стал ужинать.

С чувством великой скорби расставаясь с этой книгой, я считаю себя обязанным сказать два слова. Не могу молчать. Он обвиняет. Она смеется. Надеясь при помощи запутанного сложно-сочиненного предложения поправить свои дела, он уважать себя заставил. Процитировав письмо Булгакова, он приступил к инвективе. Как человек ощущает свой духовный рост. У Матрены во дворе росла лебеда. На станции Шепетовка нам пришлось разоблачить одного хорошего человека. У нас брака не бывает. Так надо. И грустить о том не надо. Расти больше. Он очень вырос в своих глазах. Это хорошо, это ему помогало писать. Без этого ощущения («Если я не скажу, об этом никто не скажет») нельзя написать труд в семи частях. «Он всерьез думает, что он умнее любого русского человека». Пусть думает. Вам что, жалко, что ли. Это производит впечатление главным образом на самого себя. Видимо, без этого не обойтись. Конечно, такая самоуверенность бьет в нос другой самоуверенности. Как мания величия действует на манию преследования. Перестаньте страдать манией преследования, вы лучше страдайте манией величия. Им просто не нравится чужая мания и всё. Их собственная мания им самим внушает уважение. Коллективный бред. Без капли юмора, когда дело касается кого сажать и каким курсом. Я на всю жизнь полюбил веселых стариков и мрачных младенцев. Одна цитата из пьесы «Человек и сверхчеловек»: маниак величия, который был бы конченным человеком, не обладай он чувством юмора. Школы ликвидации неграмотности имели огромный успех. Не переводя с английского, можно ограничиться двумя цитатами из «Хождения по мукам». Все было проще. Почему Мережковский? С таким же успехом Сенкевич. Не говоря уже о Дюма-отце. Имея в виду влияние первого собрания на святой дух.

Вот Пушкин в Париже был бы как рыба в воде.

А что для Достоевского Лондон? Скука, холод и гранит. Но мне понравилось у Дюрренматта про Швейцарию. Это такой скучный Таганрог времен Чехова: сдохнуть от тоски. Первым же своим разговором по-немецки Чехов был истощен до предела и лег спать до 9 часов. Ты бы рванул в ночной клуб, конечно, и допился до чортиков. Первое, что их поразило, — улыбается. Опасный враг своей страны и вдруг улыбается, они не ожидали. Дети. Подростки. Девочка. Ей уже 50 лет, а она все девочка. Американское произношение 66 — что-то вроде «сэксти сэкс». Вот в этом возрасте американки бросаются в путешествия. Ими наводнен Лондон. Одна недостойная старая дама даже зайцем в самолете из Америки в Европу. Вот разговорные штуки. Беда с ними — нельзя сразу определить, с какой интонацией их нужно читать. Так все время и резать? Это утомительно. Никто не выдержит больше 15 минут.

Дети хороши, когда дают характеристики. Они как классики: не стесняются.

— Позови сюда шкилета!

— Какого?

— Вон того, злого, в прыщах.

Или:

— Примем рыжего. Он головастый.

— Нет. Лучше Петьку — жирного. Дурак, а бегает быстро.

Дурак, разумеется, обижен такой характеристикой, но через 5 минут забывает: все-таки приняли в игру.

«As a matter of fact that's the only way you can go — she'd never let you say good-bye». For the time being, of course, he was pretending that everything was hunky-dory. She did not notice anything. If you explain it, she will understand everything.

Не так разве было? Все было так. Только все-таки было иначе. Вроде аппетит растет во время еды. Суровый берег и неприязненная стихия, от нее легко оттолкнуться. Надоели эти ели. Эти ели надоели. Мало. Еще раз. ЭТИ НАДОЕЛИ. А это надо доедать. Сам же просил, теперь ешь. Монолог жующего человека еще раз. Она только не знала, что это и было прощание. Я долго провожал взглядом удаляющуюся повозку. Телега скрылась. От тебя увезли все твои радости. Это несправедливо. Человек только что вошел во вкус, а у него отбирают счастье. Нет, это несправедливо. Я бы недопивал чашечку кофе до той капли горечи, которая лежит на дне в виде кофейной гущи. Я бы немного оставил в знак сытости. Но теперь уже поздно. Эту чашку мимо пронесли.

Сама процедура была другая. Нужно было что-то делать под нажимом и из чувства долга. Из страха, что ругать будут. Чтобы избавиться от стыда, если спросят, а ты не сможешь ответить. Надо выучить стихотворение, а оно не выучивается. Легко сказать: утро вечера мудреней. Надо в это верить. Правда, на следующее утро стихотворение заучилось за 5 минут. Значит, нужно верить. В следующий раз так и будет. А что делать в таком случае?

Они нашли письмо, где было написано: «Маруся, я тебя люблю». Но там не было написано фамилии, но они могли догадаться. Но они не догадались. Одна сказала: «Ты смотри, какие он письма пишет». А другая сказала: «Рано тебе этими делами заниматься». Но хорошо, что они маме не сказали. Но вопрос стоял иначе. Как вообще это делается? Если ей написать, это будет объяснение в любви. Это я уже усвоил. Но достаточно ли этого? Если она узнает, она должна меня любить. А если она кому-нибудь покажет и они будут смеяться? Как быть в таких случаях? Нет, лучше не отсылать пока.

Я к ней не относился иронически. Я к ней относился уважительно и понимал, что это великое достижение и даже знак признательности. Все зависит от того, что выдвигается ни первый план. Была хорошая штука, я ее не переписал. Когда приходится выполнять чужую роль. И еще была одна хорошая страница в 59 году. Я ее недавно прочитал, удивительная вещь. Этот «Шантеклер» совсем другого качества. Не возьмешь чужую биографию Бернарда Шоу, не исправишь. Тебе никогда не приходило в голову, что надо читать письма Фрейда и переводить монографию о Джойсе? Нет, не приходило. Смерть Ильи Абрамовича. Уход Ивана Сергеевича. Рассказ инженера Стеженского. «Промышленная вентиляция». Перевод «Дон Жуана» Байрона. Такой большой труд, человек всю жизнь писал. Когда Вы выйдете на волю, проследите, под какой фамилией выйдет эта книга. И если там не будет моей фамилии, то знайте, что это плагиат. А рассказывал какие-то пустые истории на одну тему «сливки общества». Не знаю, мне бы сейчас не понравился такой рассказ. Начиная с того, что каждый рассказ начинался словами «У нас в Бутырках». Ты отвыкай от этого. Тебе придется еще прожить целую жизнь, забыв о том, что ты был в Бутырках. Тебе придется привыкать к тому, что тебе и рассказать об этом будет некому. И не нужно это рассказывать, а то опять попадешь в Бутырки.

Discourage me if I know what you are talking about. I can't write out a new quotation, I simply can't.

Not that I wanted to write the history but the mystery of many a picture I remember! They are swimming. They are swimming. I can't do anything with them. The first love will be somewhere in the distant future. And Big Brother was not yet born. And all is ahead of us. And happiness and Erostratus and intimacy and the wall or maybe the room.

Какая сила заставила напечатать такой текст? И какая — что еще удивительней — какая сила заставила забыть об этом? Есть же, есть же, есть — вот он, даже такой изящный аккуратный переплет. Много вздора. Много ерунды хранится в разных углах. Один далекий угол, если в него заглянуть, заставит остановиться, жадно дыша. При чем тут отец? Отец тут меньше всего, это же надо знать.

Идут такие астрономические тексты. Слова из другого лексикона. Пудами нависла скука. Чемоданами старых черновиков загромождается тропинка. Тут бы два слова. Тут одно стихотворение. Копирка мешает. Тут надо без копирки. Странный поворот у традиционного хода мысли. Ляг в другую сторону головой. Ты же привык засыпать на правом боку. Заноза не вынута. Зуб шатается, еще какая-то посторонняя морока. Была такая тетрадь. Она связана с фестивалем. Непонятно, почему заглох интерес. «Что мужчины знают о женщине?» Та страница заставила заглядывать в большую тетрадь. Помню, что был «Герострат», но я бы не хотел его отыскивать.

Толпы проходили. Старой улицы я не узнал. Нового адреса не нашел. Судьба пародии после смерти великого пародиста. Вот что было в Лопухинке. Мы сидели в читальном зале и читали такие штуки. Это было интересно в 1946 году.

— Вы тоже старый ИФЛИ-тик?

Он нам не такой разговор устроил в ЦДЛ. Он там как хозяин принимал гостей, а тут пришел в гости. Один человек должен умереть, а другой уйти, тогда его концепция аграрной науки восторжествует. Он так и сказал, была стенограмма.

Впрочем, КОНФЕРЕНЦИИ ПРОРОКОВ я не видел. Я даже не знал, что такая существует. У меня было водохранилище, тайные рыбаки и иногда намеки на классовую борьбу. Читательская конференция, если так можно назвать, была с утра до вечера или по Хемингуэю или по Андрею Белому. Приходил владелец «Петербурга», и мы к нему очень хорошо отнеслись. Выходит, французы были без меня. И только много лет спустя один раз прозвучал «Лейтенант с лицом худощавой свиньи». Это был такой лохматый прозаик из Ленинграда, но мы не знали, что он пишет стихи.

Разговор в «Национале» был без продолжения. Палка упала с третьего этажа «Праги» и летела до второго или с четвертого, если там 4 этажа, я уж не помню. Но остановиться было невозможно. За эти 40 дней они успели роман написать. Многотомное сочинение, состоящее из вопросов и ответов, под каждым ответом пришлось расписаться. А ясеню было 200 лет по крайней мере. Имперская канцелярия работала на другом формате. Информация устарела: он от нее уже ушел. Или она от него. Тогда выписок из книги «Место на верху» не было и не могло быть. Про Майн-Рида мы потом узнали, он его еще не обозвал Майн-Ридом.

400 страниц были нужны для фона наших постоянных интересов. Это было «Кафе» в первом варианте. 167 страниц выбрано для одной темы. 52 страницы осталось («в зубах навязло»). Было такое. Читал я что-то такое, видимо, отозвалось. Не читал написанного утром. Тоже отзовется. Стоит сзади мысль, сверкая недобрыми глазами.

Условные обозначения. Забытые листочки. Мне не приснился большой формат. Давно я не писал черной тушью. Вот еще раз. Еле выкарабкался. Теперь понятно почему. Не надо было на это обращать внимания. Еще раз повтори «не надо». О наших словах, о ваших звуках. Я и буду любым способом. Вот как получается. Ни одно из этих построений не отвечало напору интонации. А я читал вслух чужой рассказ. Несколько удивительных открытий. 2 страницы. Ничего такого не было. Все это нужно было для разгона. Очень все перекарежено. В разных углах разные попытки. Вот пришлось открыть все-таки переплет. Много всякой всячины. Расскажите подробней. А как все было? А никак это не было. Все это ерунда. Четыре пачки «коньячных ритмов». Сшитые белыми нитками, они все равно остаются «коньячными ритмами». Письмо. Скоропись. Захватанные страницы. Несколько приближений. Все куда-то уходило в другом смысле. На катке была такая погода. Куча нелепостей. Ты приготовься, тебя будут спрашивать. Теперь можно бумагу не экономить. Никакая сила не заставила бы. Смешно об этом говорить. Мне нужен пейзаж. Тут я еду на пейзаже. Тут деревьев не было, тут были кусты. Вот у этих кустиков я поймал налима. Расходов меньше. Такая была дружба. Судьба другого авторитета. Я раскрыл старую книгу и прочитал две главы. Дальше двух глав не пошел. Вот какие вещи творятся в этом беспорядочном мозгу. Ух ты. Такие слова. Такие слова. Выходить на мороз. Холодно. Холодно. Не надо. Не надо. Не надо. Было такое утешение. Надо взять другую бумагу.

Из этого ничего не выходило в том случае, когда не бралось еще раз, не читалось, не перечитывалось. Эти цитаты из «Силуэтов» воспринимаются теперь как свои записи. То есть это так давно было, что уже неинтересно, кто сказал и по какому поводу. Потом ты 10 раз слышал такие же слова о других поэтах. И видимо, сам их говорил 100 раз. Он женщин замолчать заставил. Мне это не понадобилось. Это уже было. «Орфографический словарь в кармане». Постыдился бы. У нас все это было в голове, вот так. Нам не требовалось. Вот какая разница.

Почему-то считалось, что на последней странице самое интересное и все остальное можно не читать. Все остальное можно прочитать, когда попадется неожиданное оскорбление.

Жизнь бурлила у шахматистов на бульваре, они сюда приходят, как на работу. Это у них клуб. Еще раз посиди в вестибюле у гардероба, и увидишь чужие коридоры власти. Кто с кем поздоровался и кто на кого не обратил внимания. Кто приходил в кассу 10-го, а кто 24-го. В чьей комнате они собираются и кого теперь любят, а раньше относились иронически. У него образности нехватает, говорили раньше. Теперь говорят, лучший гражданственный поэт, и ему не нужно образности.

«Джойс к нам ходит второй год, но до сих пор не уловил главного». Это про «клуб журналистов», что ли? И про то, кто тут «председатель»? Это про «один гражданин организовал вечер»? До сих пор не понимает, что тут происходило. А что там происходило? Тамара Красивая жила интеллектуальной жизнью? Рядом с Булатом на фотографии? Но у меня есть доказательства того, что он ничего не помнит. Он меня, например, запомнил по бороде, а меня там на самом деле не было.

Мне захотелось почерком 61-го года почеркать две газеты и 10 листов чистой бумаги. Ленту нужно сменить. Никто не узнал. Какую роль играл Вольтер в судебных решениях своего времени, об этом рассказал Д.И.Писарев. «Мысли Д.Писарева». У него было другое отношение, у меня было другое отношение, у всех было другое отношение. «Думали: саркастический ум, оказалось: восторженный человек». Эту фразу я услышал в клубе журналистов. Вот как надо работать. Словарь лежит на полке, переводчик лежит на диване, книга лежит на столе. На чужом столе идеальный деловой порядок. Ее лицо. Да, трудно описать ее лицо. Вдали ветер гнал волны. Эти волны нагоняли тоску. Я вздохнул и не улыбнулся. Была работа, над которой я прекратил работу. Ты слышал эти разговоры. Ах какой он был, с блестящим орлиным взором, покоритель! Неумолимо жизнь придвигается к концу. Сиди и не рыпайся. Да и Вы тоже не дослужились до действительного статского советника. И Вы тоже — не генерал. Музыкальные ночи старого Петербурга. Почему фигура Ю.К.Олеши после его смерти выросла в наших глазах? Какие-то движенья рукой, два слова, память заговорила. Трамвай заворачивал на Лубянскую площадь, мы стояли на задней площадке. Цитата не нужна. Звуки, которые били по башке. Череп трещал. Голова раскалывалась. Рассказ начинается с описания меланхолии, но в конце рассказчик совсем забыл, с чего он начинал. Ни слова о том, ну и мы, конечно, забыли. Играет или не играет? Странное было пробуждение. Почему меня беспокоила вторая чашка чаю? Это было в каком году? Мне все казалось, действуют «типы», а не живые люди. Есть у нас такой один представитель, и нам другого представителя не требуется. Триумф одного старого человека. Я вот раскрою и посмотрю. Еще раз буду рассматривать случайные черты.

Придавал значение такой ерунде. Больше не было забот, слава богу. Вот видите, сами говорите. И это было на большом формате. Мне важно было увидеть шрифт чужой машинки. Как странно все повернулось. Какие там тайные размышления? Убить или не убить? Можно подумать. Мне казалось, я снимаю сливки, а все остальное — снятое молоко. Вершки шли на машинку, корешки отправлялись в архив. Ошибки — не в счет. Как будто все зависит от воздействия. Почему-то недосказанные слова. Оборвавшиеся разговоры. Такая была полемика. Это не полемика, это остатки общения. Было хорошее отношение. Теперь ясно. Я искал эту страницу не для того, чтобы ее переписать. Насколько правдиво он говорил? Не было ни слова вранья. Условно вранье получается от присутствия третьего собеседника. Хотя бы в мыслях, он все время присутствует. Не думать — это про чтение. Заставлять себя мыслить — это про писание. Да, теперь я вспомнил. Еще была такая страница, где в виде заголовков все события, связанные с первой комнатой. Сколько потрачено энергии. Трамвай шел по Моховой и остановился возле Университета. Я вскарабкался с передней площадки, и мне уступили место для инвалидов. Вот как нужно об этом рассказывать. 4 года изгнания приучили дорожить книгами из библиотеки. Вот какие были тайные размышления. Ужасная штука. Из-за песен Беранже. Из-за рассказа Куприна. Лучше я открою толстый переплет. Постоянно натыкался на картинки. Странные вещи вокруг старых шпаргалок. Как только увидишь, к чему это можно приобщить, так сразу мысль шарахается в сторону. Какие там были уроки? «Я хочу посмотреть на ваших интеллектуалов. Как они ко мне будут относиться?»

Городская баллада. Совершенно непонятно, чего я этим достигал. Нужно было отцепиться. Для меня она была заменой, я 4 года писал только о ней. Как мало осталось. Про Москву восторженный турист, ходить только нужно с ним, он не любит ездить в такси. Слишком быстро для его путеводителя по Ленинграду. Ты не выдержал экзамена на Итало Свево. Нервный мальчик, по-моему, стал деловым человеком. Вот от кого можно услышать рассказ о смерти.

Я сяду в троллейбус. Троллейбус повезет меня по старым знакомым улицам. Никто не будет совать мне в уши ненужные слова. Истощилось внимание собеседника. Какая сила заставляла печатать на английской машинке такие слова? Вот целая статья переписана из французского журнала. А мне все-таки хотелось еще раз ее увидеть. Мелькнули пометки. Зачем-то хранились целые журналы. Давайте с вами напишем бульварный роман? Мне ведь теперь совсем нечего делать. Давайте писать романы. Потом стерла карандашные отметки, много было написано вокруг и на полях. Мне почему-то дорог этот переплет.

Оказалось, действительно много общего. Как это получилось, совершенно непонятно. Я ведь забыл о приключении на площади Свердлова. Она написала об этом рассказ. Я хотел бы прочитать ее рассказ. А мой рассказ читали другие люди.

Теперь я знаю, к чему это относилось и кто мне устроил такую жизнь в этом месте. Не подойдешь, не спросишь «Почему Вы стали плохо относиться?» Одно время хорошо относились, а потом стали плохо относиться. За что? А что я такого сделал непоправимого? Я хотел представить себе такое несусветное, такое немыслимое положение, что вдруг пришел из кафе и за 10 лет ничего не изменилось. Там было проще, там было лучше.

Мне хотелось сделать вид, что я только что пришел из кафе. А еще мне хотелось увидеть Сергея Черткова и спросить его, что он думает о книге одной нашей общей знакомой. Вот куски из разговоров с покойниками.

Вся эта дружба кончилась саморекламой. Нет, не совсем так. Дружба кончилась чем-то другим. А вы знаете, за что мы его любим? Он мне устраивает рекламу. Он у меня агент по рекламе, можно сказать. Его эта роль пока вполне устраивает. Он за это даже получает деньги. Разве ты не хотел бы прочитать в английской газете свою фамилию с упоминанием «лауреат Нобелевской премии поэт-переводчик такой-то»? Испорчено. Испорчен лист неточной формулировкой.

Твое понятие о Плющихе не целиком укладывается в роман о Сильвии. Что нужно спросить у Ираклия? В одну сторону лет лента ничего. Так и знал, что этим кончится. С некоторых пор он меня все время связывает с женой Олега Е. Вещий Олег и не думал мстить неразумным ХА-зарам. На языке скифов и сарматов Лукоморьем называлось Азовское море. Что-нибудь по-татарски: почему-то он говорит: татарская моя кровь. И Марина Ц. тоже говорила что-то о татарке.

Неотработанная записная книжка — вот беда и даже ошибка. Плохой последний переплет. («Япон. транз.» — хороший.) Что и требовалось доказать.

«Ставит как ему нужно» — крик на кухне коммунальной квартиры по поводу семейных привычек борца, который хотел познакомиться с клоуном. Что-то неважное из газеты «Монд», а ехать за ней стоит 80 копеек в один конец. Удар по читателям «Паэза Сэра» был нанесен еще в каком году, а я узнал только вчера. 1 рубль за 4 газеты? Ого.

Твое понятие о Плющихе и не должно укладываться в «4 тополя». Какая молочница. А какой шофер такси. Я не знаю, какой он главреж, а шофер такси он великолепный. Олег копнул глубже Станиславского. Недаром я хотел для него: «Империя села на мель». Самый неделовой из всех разговоров.

Вот так мы попробуем через 3 интервала на старой машинке.

Только СТРАННАЯ ЖАДНОСТЬ один раз. «Возможность всяких коалиций» это еще вежливая формулировка. Ах вон что. ЗА а.у. в КВТ: я еще подумал, как же они о. рядом с П., но это их не смутило.

Лучший окальщик Москвы утвержден с. на 11 постов. Все-таки приятно вспомнить академика из ВАК: «Вот выйду на пенсию, буду писать для стола». Значит, и ему чего-то нехватает. А то эти «богато живут гады» убивают всякую охоту к соревнованию.

Это уже через 2. Ошибка. Лучше еще раз почитать старую книгу, а старый текст переписать через 3 интервала. Два покушения на чувство юмора. Ты два раза покусился и на остроумие и сам смеялся, и я тоже — из вежливости. Но ты вежливости не заметил. Это за пределами поэзии. Тебе приятно было это услышать в первый раз (в 21-й раз от Б.Слуцкого), а в 101-й раз от — разумеется — «ЛГ».

Что-то было и от тех неудач, которые мне заморачивали голову. Я писал вслепую. Нервы на нервной почве. В троллейбусе такая тоска. А чему человек улыбался, неизвестно. Эта бумага, во всяком случае, — не предмет для подражания. Чем завораживала картинка пишущей женщины? Логического подхода хватило на 4 минуты. Я бросился в сторону и забыл о существовании недописанной книги. Твой шаг. Твой путь. Шаги по улице, в общем, одного порядка. Остался характер. Был интерес к чужой библиотеке. На этом переходе ничего существенного не произошло. Опять что-то с лентой. Хорошая бумага, был такой эпизод. Мемуары пишете? Я так и понял. Теперь вам нужен читатель для ваших мемуаров. Петровский бульвар ронял листву, листья сыпались, ветер дул в эту сторону. А Трубная площадь всегда через чужие стихи. Ждать не приходится. У нас другой маршрут. Два взгляда, и мы никак не расстанемся с книгой стихов. Может, оставить? Ты же сам рассказывал, как это производит неприятное впечатление.

Забавно, что и тогда слово «магнитофон» употреблялось в прогрессивном смысле. Сюжет для небольшого рассказа. Была запятая, он поставил двоеточие. Он интересный человек: у него есть магнитофон. Что-то нарушало наши обычные занятия. Удивительные линии, такие контуры, которые только угадывались. Сказать про них, что они сияли мощной красотой, было бы натяжкой. В конце концов, все они увлекались коневодством. Анатомический атлас из Петербурга, это, наверно, очень дорого стоит. Бедность. Нищенство. Тебе придется потратить последние гроши. Ты останешься без денег.

«Я не могу принять от тебя такого подарка». «Тогда я швырну в воду».

Потом любовь к материалу, и уже не хочется шить костюм. Нелепо так ценить полотно, холст. Казалось бы, нужно брать краски и писать пейзаж.

Грузовая машина мчалась по ночной дороге, и я с трудом в темноте угадывал места, когда-то знакомые. Вот еще одна нелепость. Там же иначе все происходило. «Я из тебя сопли выбью!» «Выбей!»

Игрушки. Он бы ниже своего достоинства. Он бы не подписался под такой вещью. Значит, шли еще одни разногласия. Где-то было «он выдержал бокс». Есть ли у нее «Глаза» на 40 страниц?

Возгласы были неправильные. Мы не пошли в библиотеку. Кино и Вы терзали жизнь мою. Запись была важная. Для записывавшего. Не надо преувеличивать.

Я не знаю, что имелось в виду. Может быть, только одна высокомерная постановка вопроса. Если его ставят так высоко, то мы его смешаем с макулатурой.

«Земляничная поляна» в таком виде была как готовое стихотворение. Вот так я и перепишу. У него хорошая тетрадь. Я тоже так умею. На французской выставке я видал такой почерк.

Я посмотрел на угол письменного стола и представил себе годы, проведенные за такой работой. Вот как это могло выглядеть. Вы читали одно, мы читали другое. Но мне хочется обратить его в свою веру. Он же умный человек. Как же он не понимает?

Забавно, что все это со всех сторон. На даче. Просвещение. Книга, написанная в 1939 году. О чем они спорили в 1923 году. И несколько позже. Ссора была или не была?

Другая открытка выходит в символы. Один день рождения отбивает охоту от другого. У него не так. Ученица 4-го класса написала сочинение под названием «Третий класс». Он заявил: не могу приехать, у меня отобрали паспорт. После «венка сонетов о колготках»: «Меня тянет к гражданственности». А можно почитать? Для такси было великолепно. У меня тут сидели двое. Стихи читали. «Чего же вы думали, я такой гад, сразу побегу?» 5 минут постояли у Кропоткинских ворот. Не надо было вслух говорить. Надо было кричать. Уже давно давным-давно никто в эстраде ни слова не помнит. Мы лучше поспешим на вечер. Там будет вся Москва. Он будет объяснять, что такое виолончель. Защитная реакция «Убить пересмешника». На доме у 2-го Обыденского переулка мелом на стене было написано «Еще раз напишешь, убью». В другом переулке «Умей любить, если ты не любима». Коротко и ясно. Жизнь 388-й школы продолжалась без вас.

One day they would decide to shoot him. You could not tell when it would happen, but a few seconds beforehand it should be possible to guess. (That's for you, my boy.) It was always from behind, walking down a corridor. Ten seconds would be enough.

Одного этого вполне достаточно.

Из-за одной страницы мы не будем читать вслух. «Тайная жизнь Уолтера Митти» — это неважно, что об этом 20 раз. Важно другое. И 125 раз повторить об этом мало. Он уже усвоил что-то насчет забора, правда у Д.Писарева это было про родителей Е.Базарова. Они подсадили, а потом стали не нужны. Как женщины в жизни Вагнера. По словам Ф.Ницше, Шекспир страдал от того что вынужден был играть клоуна. По словам Ю.К.Олеши, Бернарда Шоу можно выбросить из мировой литературы. Один раз прозвучала улыбка, которая усмешка. Не знали, что закончим перебежкой. Что договаривает все граната. Или взрывчатка в письме. На общих основаниях с табу боборыкинской категории. «Еще раз напишешь, убью».

Выглянуло зимнее солнце, мы шли по заснеженным садам почему-то далеко от населенного пункта. Одна страница отравила целый день. Немного под «Тайную жизнь Уолтера Митти». Они ходили по кругу врозь и парами. Совсем иначе, если бы ты их знал в лицо. Как на концерте Мравинского. Одного события в консерватории хватило на 10 лет. Жаркий день в середине лета. Я сошел с автобуса и с трудом тащил чемодан. Я забыл, что чемодан с сахаром был в другое лето. Как на турецкой перестрелке. Как «Граница!» («Путешествие в Арзрум»). Не забудь в каком доме про какой велосипед нужно ни слова. «Удочка» забыта. «Точка» изучается. «Цикута» пропала. А за это время написано «А за это время». Не вижу ничего, кроме саморекламы. А там ничего и не было. Цитаты можно не приводить.

Literary world, necrophilic to the core — they murder their writers, and then decorate their graves. «I think the psychological requirement for working on a newspaper is to be a congenital liar and compulsive patriot». She confessed that on certain days, when she foresaw this possibility, she went without drawers in order to save time. Bloody fool, couldn't he see that we have only one duty?

Меньше всего. Ты мне еще скажи про. Вот именно. Вы мне еще расскажите про свою бабушку, которая имела духовные проблемы при царе Горохе. Нам плевать на царя Гороха. А мы походочкой в отдельный кабинет. Ситуационный Окуджава был на 100 голов выше. Надо же быть таким дураком, чтобы не понимать. Человек выложил себя, ладно. Это важно было для человека. Но мы-то все-таки ездили не к цыганам.

Ей все понятно, но нужен реальный комментарий. Кто это Бескоэльс? 40 страниц, наговоренные на пленку из романа «Герцог», — как рассказ Олдоса Хаксли «Евпомп работал с помпой». Считается, что пародист Архангельский знает стихи поэта лучше самого поэта. Зощенко и Кант. Кант, например, не поехал в Каледонию. Все думали, что он давно уехал. А он был занят пересылкой книг из своей библиотеки. «Ты занял своими книгами уже полторы комнаты, а где я буду жить?» Сердце друга в далеком краю — велосипед, о котором не надо говорить в этом доме. Вы заметили потепление и внезапный поворот? Сидят трезвые, путем здравого смысла коллегиально составляют единое мнение, а водка на них не влияет. Генералка. Журнал для родителей. Чтобы показать знакомым. Тесно стоят сумасшедшие дома Англии. Потому что маленькие и их очень много.

Nicht gewöhnt, allein Sie haben schrecklich viel geschrieben. Take care. The same was at the very beginning. Pitch and toss — somebody else's. And that's the result if you please.

DICTATION

2.3.74

Он мне не такие письма присылал. Неожиданно резкие и ничем не оправданные, но я привыкла. У нас такая органика. Нет, у нашего мира своя органика. Может, у вашей «Музыкальной жизни» есть другие, но у нас не так. Может, у вас среди немецких книг другие корифеи и другие заботы. «Черный обелиск» продан? Как насчет альбомов «Ка-Бэ»? Она теперь работает в ГНБ. Посмотрел внимательно, поморгал глазами и ничего не ответил. Подробности нас не интересовали. Ваш учет, вам и платить. Нет, не так. «А когда будет четвертый том Бакеберга?» «Через 4 года».

В мельтешение ты входишь тоже как составная часть, не замечая суматохи. Один раз в месяц весело было, потом будешь вспоминать 5 лет подряд. Некому рассказать. Письмо другого персонажа, книга третьего. Она спешила в Институт мозга, по дороге опустила письмо. Здесь был первый женский мединститут, и я о нем слышал — рассказы в детстве. Тут училась моя мама. Твоя бабушка переводила последнюю книгу Мопассана. Если считать, что Блока не было, «Возмездие» не написано, то «Волны» — великая поэма. Зачем, похвалив одного, надо обязательно лягнуть другого? Вот существо дискуссии. Не иначе. Но другие слова, но одного духовного события достаточно на всю жизнь. Общие слова без конкретных примеров. Он заснул. Он выключился. Она ушла в третью комнату. Этот телефон — пустое место. Тем самым было сказано, что третий друг — тоже неважное звено. Мы можем обойтись. Еще резче в Переделкино. У меня был разговор 1958 года. Я думал из него сделать диктант. Сила удара на электрической машинке такая, что после нее нельзя садиться за обыкновенную. Ты привыкнешь. Через 20 минут будет пауза. У вас на видном месте будет портрет Булата Окуджавы. А мы будем читать Тютчева. Один роман Сименона по-французски — да, но его разговоры — это голос Камергерского переулка. Он завсегдатай, он там каждое воскресенье и даже субботу и это уже 10 лет. Вы с ним говорили про «Три кварка» в 68 г. Тогда он еще ничего не написал. Тогда его адрес еще был неизвестен. Разошелся и хлопнул дверью по голове — нет, но сильно задел военного человека. Задел так, что никто не заметил. Но из-за комментариев все обратили внимание. Нет, не так. Из-за чего-то другого. Во всяком случае ТРЕЩИНА НА ЗЕРКАЛЕ. К вопросу о «классики не стеснялись».

Знакомство не состоялось. Две книги как можно скорей возвратить в библиотеку. Вот когда не надо ставить дату. Лексика другая. Возможно. Цитат из старой стенограммы нехватает. Зрелость фрукта, ну и фрукт. Конкретные предложения другого порядка. Что я действительно рассказывал 25 раз. А тут нет. И даже непонятно почему. Кстати, что случилось с бумагой и мне испортило настроение на целый день?

2.3.74

Картина со стороны была соблазнительная. Сразу же — как жалко, что нас с вами не было. Как фотографии на озере. Или лучше как «Иван Сусанин» по телевидению. Хороша Волга по телевизору. Рыбная ловля на озере ТВЧД. Помню, мои удочки были раскиданы веером и был жаркий день, и на озере я сидел один. Хорошая была рыбалка. Только далеко туда добираться. Уроки «Удочки» удивительны. Важно было от улова до улова видеть нового рыболова. Ему ведь важно самому поймать, а не выслушать чужой рассказ о рыбной ловле. Это он уже усвоил. «День триффидов» забыт. «Таинственные лучи» заброшены. Возможно «Шпион, которого я любила» по-английски, но у нас нет этой книги. Картины, кулуары, Родион Щедрин и Майя Плисецкая. Зачем же сатирический образ, когда лучшие друзья и знакомые? Она без этого жить не может. Ужение рыбы при помощи Британской энциклопедии. Такой был красивый переплет, а толку чуть: палеография! Пускай вот таких в мастерскую. Они уйдут, а после них 2 года будет стоять атмосфера недоброжелательства. Если у тебя такой друг, то враг тебе уже не нужен. Звонка не было. На кладбище не пошли, памятника не видели. Его путь в искусство очень важен для его родных и знакомых. Он вышел из «Искусства» минут 10 тому назад.

Информация о физической безопасности недостаточна, лжива и неопределенна. Нет, что-то другое. Сведения излишние, загромождающие память и заморачивающие голову, отвлекающие от усвоения того, что полезно знать. Например, жена-иностранка чем-то не пользуется, а муж-иностранец в Лондоне, если он черный или цветной, то тоже несладко. К выходцам из Восточной Европы относится другой вид дискриминации. Это было у Айрис Мердок.

Drink generously and he will tell you generously of all the things that happened to him after that time. I wonder who's reading it now. He was reading Pasternak out loud, and now I thought it might have been Mandelstam himself. May be. It was about February 1939 or a little later.

Where there is no ventilation fresh air is declared unwholesome. Where there is no religion hypocrisy becomes good taste. Take care to get what you like or you will be forced to like what you get {34} .

Старик-издатель, вручивший визитную карточку, уже умер. Знакомство не пригодилось. Я уж не помню из-за какой книги. A-а, Хэвлок Еллис, британский классик с точки зрения читателей Олдингтона в 1927 году. Как они улыбались в пределах Ленинской библиотеки. Это был декабрь 1959 года.

Что это? Каталог непрочитанных книг. Выписки из каталога. Шутка старика-читателя. Меньше всего там было продолжение Книги с большой буквы. Заглянув в сборник цитат, увидишь: два шага назад. Сделал свои выводы, ничего не скажешь. Это немножко похоже на указатель.

«He's het up, but I'd say Tom Betterton's as sane as you or I», (p.186 Destination Unknown by Agatha Christie).

Verbotene Liebe. Verlorenes Leben. Was sagst du dazu? Да, это из каталога. Вот какие были волнующие впечатления. Непосредственно после этого я прошел мимо «Иллюзиона», чтобы остановиться и прочитать названия кинофильмов.

Разговор при помощи «Семьи Тибо» тоже там был. Но я помню почему-то Бакунинскую улицу и автомобильный магазин с толпой у входа. Какой-то трамвай. Это как с Преображенским рынком. Не Володька Мазур, а ученик из третьего класса кричит «Хау ду ю ду!»

Из прочитанных шпаргалок по идее должна возникать картина. Для одной эмоции у меня никогда не будет собеседника. Семена Владимировича я уже больше не увижу. Это так же нелепо, как ехать в Шумилинскую, чтобы посмотреть на Песковатку. А яблоневые сады были еще где-то.

Читать нужно газету «Беднота» за 1923 год.

Лексика была другая. «Бедный мальчик весь в огне». Свинцовые белила. Умбра натуральная. Сиена жженая. Слова, написанные на тюбиках с красками. «Бахают бомбы у бухты». Его фамилия Богучарский. Борис Владимирович, наверно. Кроме того, там был довольно точный список знакомых фамилий.

Где-то было такое предприятие, куда мы сваливали ритуальные тексты как в мешок. Увы, никто на это ответа дать не мог.

Он бросил камень в этот пруд. Не троньте. Будет запах смрада. Они в самих себе умрут, истлеют палью листопада.

Была такая «Тавтология».

Уже никто ничего не помнит. Приблизительно вот так. Странные вещи происходили. Мы все — его однополчане, молчавшие, когда росла из нашего молчанья народная беда.

Лягушки на озере подняли крик за 5 минут до наступленья темноты. Не говорите мне такие вещи. Опять придется идти по этой узкой дорожке. Не забудь, это единственное уютное место, где можно искупаться. Старого места не узнал. Тут должна была быть яма, ямы не видно. Ямы нет. Тут должны были расти большие деревья, деревьев нет. Мост мы не переходили, а в данном случае как будто нужно перейти мост. Как много изменилось около воды. Как мало изменился быт. Какое множество открытий. Если не заглядывать в словарь, всю дорогу будет такая история.

Я диктовал с «улучшением», но все время присутствовала оглядка на первого читателя. Многое приходилось опускать. И пусть нас переметит правнук презрением своим. Вот забытые строчки. Куда-то косо едет лист. На английской машинке я бы этого не заметил. Я бы остановился на взгляде старика: кажется, не те книги. Кажется, не те бумаги. Не то чтобы в 66 лет это имело значение, но все-таки. Вам жить. Вам решать. Вам думать. Одна книга так и называется «Размышления».

Такой ход мысли не пригодился. Условно называлось «Как они мне отбили охоту рисовать карандашом». А так и было. Может из-за учителя Карпова. Старик Самецкий ходил по улицам станицы Вешенской с диковинной тростью, верх которой раскрывался, как стул, и он присаживался и отдыхал. Это было весной 1930 года. Условно называется «опять не туда». Если открыть «Первую комнату», там все есть.

— Я дам команду, — сказал он.

И он действительно дал команду, и все мои проблемы разрешились. Через два дня я получил паспорт с пропиской, и можно было уделить внимание истории английского языка. Если бы я к нему пошел, он бы решил и ту проблему. Но я не пошел. Я не пошел и по старому адресу в Черкизово. Где-то другие маячили знакомые. С кем поведешься. Друзья моих тюремных дней, они отбили охоту. Мы пришли к библиотеке с другой стороны. Опять бзик с бунтом единицы. Но храбрый человек. Но смелость какая, а? К.Улак Урта — первый великий человек, с которым он познакомился. «Они пришли с ножами, приставили и сказали: прыгай в колодец». Он и прыгнул. Коротко и ясно. «Мне голос был» — не было такого. Вот как надо рассказывать, а то Вы. Про дом у Большого театра. Про чемодан с книгами, про старые места на Тверской, где были когда-то книжные магазины. Как же, я помню, я там купил трехтомник Белинского.

Мне показалось все это ненужным. Расходы энергии. Внимание по пустякам.

Скользит бумага, плохая лента. Песня кончилась, очередь за другим певцом. Мне понравилась ваша откровенность. Чтобы быть в курсе. Об этом говорили еще вчера. Это ежесекундное мельтешение, эта погоня, побежали, а? Я вам помогу. Существенное отличие. Еще бы. Нельзя взять, скажем, 14 страниц без удаления в сторону. Я топтался на месте.

Did you see me paying the bill and running like hell? Did you see me swimming? So much for the writing on the wall. If you can keep your head, keep it, do it. Расходов меньше — не заглядывать в словарь. Везде поспеть немудрено. И радует эта картина всех любящих русский народ.

Зал для танцев под видом кабинета. Но не рождает никогда количество в них новых качеств. Прием. Обед на 16-м этаже. Чтобы все прошли мимо. Чтобы потом можно было сказать «Там такой размах». Или «На дне рождения было всего четыре человека». Конечно, если он себя считает за человека. Было два кролика, один из них потом вырядился в овечью шкуру. Показывайте себя, показывайте. Разворачивайтесь, мы посмотрим. Ведь до сих пор он ничего нового не сказал. Через 7 минут вам это надоест и вы скажете: все это — для дяди Марка. Не надо переоценивать заявления тети Шуры. Опять покашливание за спиной. Нужно работать крупными кусками, взвешивая каждое слово на весах. Вот именно. Не надо ставить дату.

But she wanted to be arrested. But she wanted not to be allowed to sleep peacefully at home.

В тот момент я почему-то об этом не подумал. Но я был занят рассматриванием домов с левой стороны. Хватит. Все остальное было без нас.

ОНА НЕ АРЕСТОВАНА

До решительного жеста можно и так. Условно и так. Можно было не упоминать. Процедура упростилась. Он ограничился устными рассказами. Можно много вариантов дать. Не пойму, что тут с лентой. Грустно думать, что нас обманули. Вот и все, собственно говоря. Всю ночь гремят джазбанды и скалят искалеченные рты. Так можно до бесконечности. Но никто не заставляет по-английски. Никто. Направо с трудом, тут была конюшня, отсюда отступали. 6 дорог или 5? Одна в сущности. But nobody compels you to read it. But nobody wanted to say anything more definite. Bloody fool, couldn't he see? Exactly at the very moment when you needed to find 20 good words. Twenty good words would make the difference. Фиолетовые ямбы на 5 минут. Потом вдруг внезапный поворот. Вам что-нибудь напоминает, поэтому вы улыбаетесь. Аллюзия. Красиво. Дружба продолжалась до конца жизни. Я описывал бутылку мукузани, освещенную солнцем. Но постоянно где-то слева за невидимой завесой стоял призрак, сверкая недобрыми глазами. Мне не пригодилось. Еще раз «дубина». Полено. Бревно. Был интересный разговор с точки зрения грузин, приехавших на московский рынок. Ты чуешь? Чую. Что-то происходит. Одного взгляда было достаточно. Междометия повысились в цене. Прямо физически ощущаю на затылке дыхание враждебных взглядов. Читайте старое. Читайте.

Just for you about justice. The organised Church and the highest form of punishment. She wanted to be alone {42} . Я ничего не могу придумать, кроме как портить лучшую бумагу.

Зрело подходил к решению задачи. Уже давно все сказано.

Уже давно главное написано. Надо только найти и карандашом отметить.

Я знаю одного старого знакомого, который другими глазами может смотреть на антикварные книги. Но они разделяли отцовскую библиотеку. Два брата. Кроме того, никто из них продавать не собирается. На Пушкинской улице книг не было. Там коллекционировались редкие фотографии и подарки от отца с его автографом. Но он не сказал «из Тарусы». Он сказал «из Казани». Она оживилась, потому что у нее тоже напряженные отношения с Валовой улицей. 7-й Ростовский переулок — старый адрес. Он уже умер. Она живет где-то в новом районе.

Тут больше ничего можно не цитировать. Но это уж слишком. Что поделаешь. Они у себя в Лондоне не стесняются.

Я перепутал. Я почему-то думал, что там французский текст («Отречение Суллы»). Что сказал Франсуа Мориак о Жорже Сименоне, интересно для Франсуа Мориака. Для Жоржа Сименона интересна только цифра 216 или 240. Это он столько романов написал. Если будете в Швейцарии, так ему и скажите: «Мы только Вас и читаем, больше никого». Мы по Вас изучаем «Евгения Онегина». Без Вас мы не читаем Пушкина. Нельзя шагу сделать без Вас.

— Как вам удалось передать атмосферу проскрипций? У вас талант историка. Это же было когда? А вы написали так, как будто вы жили в ту эпоху.

Профессор Нейгауз никогда не видел еще такой способной студентки. А она про дядю писала.

Если написанное через точку с запятой — сокращенный дайджест стенограммы звуков из ящика, то тогда конечно. Слово «скрэмблер» надо переводить хотя бы как «особый телефон». Так много приходилось принимать на веру. С ее точки зрения интересного человека на этом дне рождения не было. Он не пришел. Обойма из 5 патронов, место за столом для пяти человек. Хоть бы приблизительно в одну сторону. Прочитав вслух «Разговор о рыбе», можно сделать такое заключение. Пора портить «Разговор о рыбе». Глагол означает «зашифровать радиопередачу». Телефон не позволял подслушивать, а как — это не имеет значения.

«В подворотне с дворником курила, водку в забегаловке пила». Не те книги и не те бумаги, с этого начинается первая глава. Из подсознательной. На вопрос «из какой жизни вы пишете?» «Болван предал болвана, то были я да ты».

«Under the spreading chestnut tree I sold you and you sold me». Scrambler is the word. Just what I forgot. Just what I didn't need to remember.

Слова про Щелыково, разбросанные по всем углам, и в самом далеком углу вдруг «Бунт единицы». Ах не напоминайте мне о нем. Это как два читателя читали вдруг один неизданный роман. Мне больно, Бес. Что делать, Фауст? Таков вам положен предел. Но беспредельно простирались занятия ерундой. Например, шлифовка произношения имен судей по «Книге судей». Из японского развлекательного романа.

Потом мы сразу перешли в другую плоскость, и связь оборвалась.

Мы лучше поспешим. Куда стремглав, не меняя волны, уводит нас неопределенность впечатления. Для разогрева. Для разгона читателей употреблялась другая лексика. Читал лекции, но не пользовался успехом. Теперь работает не по специальности. Просто ведет разговорную группу русского языка. Постепенно множится со всех сторон «ни в коем случае».

Тут человека берегут как на турецкой перестрелке. Один раз и звуки из ящика притомились. Направленная против него кампания имеет целью запугать с. граждан. Органы угрожали его убить. Стамбул гяуры нынче славят. У старой мельницы мы посидим на сухом дереве. Китайский пейзаж — см. цитату из Олдоса Хаксли. — на грани острой в круге первом на всякий случай НА КАЖДОМ ПОВОРОТЕ давным-давно. Не умеет человек придумывать названия. Валя-Валентина, что с тобой теперь? Но смысла надписи зловещей никто из них не разгадал.

Если там было про стук в окно, то это существенное дополнение. Трудно уловить общую линию, если не считать «Герострата» или «Обманщика». Первые вклейки продолжают «Озеро», это ясно. Все вклейки вообще. Я прочитал огромное количество страниц. Никакой разницы нет. Небрежный почерк лежа в постели, с таким же результатом. Совершенно не понятно, за что там уцепиться. «Холостой заряд» работает только с китайской картой. Цитата из Монти в другом месте. Если взять весь переплет с рыболовом, будет еще хуже, потому что неопределенней. Неизвестно что. Кошмарный жуткий ритуал. Снег падал. Скользко на улице. Автопортрет Сорина в Третьяковке. Мы читаем «Похищение премьер-министра» вслух. Агата Кристи в московском издании.

Жуткие осложнения на каждом шагу. Да они что опупели что ли? Старую высохшую копирку продают, а? Нет, я ошибся. Жуткие осложнения на каждом шагу: да зачем мне это нужно? Таких 25 повстречаешь на каждом углу, постой только 5 минут. «Я вас встречал в „Молодой гвардии“?»

ИКОТА

Икота икота перейди на попа Федота, с попа Федота на Якова, с Якова на всякого. «Трэджи фо ю, комикал фор эврибоди элс». Игзэктли! ЧЧЧЧЧ-орррр!

4 февраля 74 года.

Проба новой ленты. И паршивой бумаги, которую я все-таки купил, а что делать? Больше нет никакой. И проба паршивой бумаги ДЛЯ ЗАМЕТОК, благодарю. Может, сохранить? Может, пригодится? Кошмар. НИЧЕГО УЖ БОЛЬШЕ НЕ ПРИГОДИТСЯ. Как эта встреча с автором либретто. Саквояж. Чемоданы, сквозняки, слитки золота и монеты на таможне: а это зачем ей понадобилось? Это про Нэнси Митфорд. Авантюристка она. Халтурщица, а не самая остроумная женщина в Лондоне. И Вы думаете, это женская точка зрения? Ничего подобного. Это плохая Агата Кристи в комбинации с плохим Сомерсетом Моэмом. Спасибо. Я отыскал старые страницы, нашел выписки и успокоился. И этого не нужно было. Так — от нечего делать. За неимением лучшего — более точные слова. «Круг чистой воды». «Заблудшие». «Фараон». Еще что-то. Жаль, что не пошел. Еще не поздно. Все равно, они идут вечером, уверен в этом. 5 минут нужно чем-то одним заниматься — или курить или пить вино или печатать на машинке.

Еще раз мимо Люксембурга и Индонезии. Там же было посольство? Особняк в переулке теперь. И вы узнаете об этом через 20 лет. Про кафе. Роман «Максим Шостакович». До сих пор неизвестно. И тут же сразу вопрос: «А кто написал?»

Она не арестована пока. Но она почему-то не собирается. Мать сыновей великого человека. «Мать Ермолая» — она так и знакомится, а по-моему, хорошо. Он бы давно уже у нее в печенках сидел. Она не знает своего счастья. Если бы он каждый день с ней. Она не ценит своей радости. Когда ты дома, я не принадлежу себе. Я не могу делать что надо. Ты меня затыркал, заговорил, замордовал, — я не успею в душ. Ой кошмар, я не могу!! Жарища еще эта проклятая, никуда не денешься. Начинаются мои мучения (с солнечной стороной). Я с ужасом думаю о переселении, я там не буду спать, а куда мы денем наши завалы? Книги, газеты, штабеля, барахло, макулатура — накопили за 20 лет. Они с радостью, они с завистью, а я с тревогой. — «Америка в Сокольниках» — вот что было в последний раз. Если бы это был дайджест по 60 страницам, а в общем так и получается. Независимо от того. Зачем мне лишний раз говорить эту неприятную правду? Конечно это правда. Но я ведь тебя спрашиваю о другом. Лучшая виолончель СС заявила, что СВ создает артистический карантин вокруг него и его жены. Он объяснил, что это месть за дружбу с изгнанником. У них была драма. Он был крестный отец, а по законам и обычаям крестный не может жениться. Тогда на него наложили эпитимью и он ее выполнил, и тогда священник разрешил им жениться. Она еврейка, но перешла в православие.

Меньше всего «Галактики». Как только она прочтет первый том Марселя Пруста, так сразу в телефонную трубку выскажет свое мнение. Один раз и звуки из ящика пригодились. Странно, что если взять все подряд, то лишь через 20 дней обнаружится что-то. Давно нужно было закрыть лавочку в ожидании диктанта на чужой машинке. Ему было 66. А кто умер?

И «Тетушкины сновидения» лучше всего опять же о французах в «Игроке». Ладно. Три раза возьмем, чтобы перекреститься. Не надо кричать. Вот с чего начинается «10 рассказов и их авторы». Чуть-чуть под Белинского, немного под Д.Писарева, совсем мало других, меньше всего Сомерсета Моэма. Заботы были такие в тот год, когда весенняя погода стояла долго на дворе. Отменно прочен и спокоен во вкусе милой старины. П.Романов стоит 10 рублей за том. «Без догмата» я уж не спросил. Вместо марочников на Котельнической набережной.

— «Демон, а не возлюбленный» — рассказ современной Джейн Остин по имени Элизабет Бауен (или Боуэн).

24.2.74

Обычный камуфляж. Для суеверия сделать вид — как бы от дурного глаза: НЕ СЧИТАТЬ пойманной рыбы. Так — на сковородку, двух чикамасят, одного сазанчика, так кое-что по мелочи. Никогда человек не скажет — здорово клюнет или хорошо ловится — нет, этого говорить вообще нельзя и никогда никто не скажет. «Папки пухнут, дело стоит». «Следствие закончено, забудьте, плюньте». Такой приговор. Такой был ритуал. А что еще ожидать? 7 томов, 2000 страниц, значит тоже — если скажем 700 листков обычного формата, — то одна книга или две подборки, но мысленно на юбилее. Но мысленно такая работа уже проделана и вот вам результат.

Короче. Еще короче. Не заглядывая в шпаргалки, в подборки, в словарь. Можно и не читать роман-стенограмму, хотя, конечно, Достоевский в Париже — это всегда интересно. Француз — нет, богатый бездельник из Аргентины, студент медицинского факультета — вот ради кого она бросила титана-поэта-страдальца. Это про Полину Суслову в Париже. «Фиолетовые руки» — страниц 300, не считая «Ксенофоба» (120 страниц). Недобрыми глазами я могу и сам прочитать, т. е. пролистать и выбросить. Заботы 31-го читателя. Незаменимый был когда-то человек — читатель № 13. Читал с карандашом. Потом сам стал писать и перестал читать. Что-нибудь такое вроде «ЕЩЕ НЕБРЕЖНЕЙ», но это про почерк и формат бумаги и каким пером написано, — это неинтересно. Отрава в крови 3 дня находится. Такой яд, как от испорченной колбасы. Я не так понимал «способ не мыслить». Я сначала думал: писать — это значит стараться не думать (о неприятном или ненужном), а тут, собственно говоря, наоборот — стараться думать, ибо это единственный способ продумать до конца.

Есть в опыте больших поэтов черты естественности той, что невозможно, их изведав, не кончить полной немотой. Не кончить черною тоской. Вам до опыта и не могло быть известно. Но теперь-то хотя бы на чужом опыте, Вы убедились? Эта простота. Она всего нужнее людям. Та самая святая наивная детская простота, что хуже воровства. От этих штучек с подоплекой он отказался бы наотрез. Так робок первый интерес. Начало было так далеко. Но сложное понятней им. Потому что человечней и безопасней, потому что не каждому — судьба самосожженца. И тут кончается искусство и начинается судьба.

Этого я от него не слышал. Об этом я узнал несколько позже.

Ну и разумеется — почти самое главное — В ИСКАТЕЛИ КОСНОЯЗЫЧИЯ ПИСАТЕЛЬ В СТАРИНУ НЕ МЕТИЛ.

«Первая комната» больше всего. Меньше всего «Галактика». Немного больше точка с запятой, (пятница 22.2.74)

Let them go, the sooner the better.

So much for this item.

22.2.74

ОНА HE АРЕСТОВАНА

Original, fahr hin in deiner Pracht. Wie könnte dich die Einsicht kränken: wer kann was Kluges, wer was Dummes denken, dass schon die Vorwelt nicht gedacht?

«Истребление истуканов» еще раз по мотивам книги «Весна в Фиалте». Просто были уже такие цитаты. Ничего удивительного. Даже «Четырехэтажная тавтология» выросла в 11 этажей. Про кинотеатр «Великан» скучно, а надо бы переписать, хотя бы под — «Жизнь пчел», что ли.

Заботы 31-го читателя.

Я увидел: хорошо, только слишком много абзацев. «Фотография пулеметчика» — пример и образец. «Трава под яблоней» тоже. Например «феллацию» там можно найти. Вот ты выйдешь на пенсию, будешь изучать этот вопрос. Рисует по клеткам портреты вождей. Еще в 4 с половиной годика этим занимался, тут он опытный человек и высокий специалист.

Тут они смыкаются. Тут они единым фронтом. «Мы пришли к единому мнению: яйца выеденного не стоит».

Еще 14 цитат.

— А почему он все время по левой стороне Арбата?

— Чтобы с женой не встретиться.

А она у него ревнивая.

Тут же они и поссорились. Через 14 дней помирились, но с военным человеком было сложней. Военный человек не так легко забывает обиды и оскорбления. Помилуйте, мне 40 лет, и когда приходят молокососы и начинают кричать, поднимать голос, я нахожу, что это бестактно, неблагодарно и нарушает субординацию. Я таких видал. С одним ППШ я бы сотню таких — из «Лиры» — никого бы не выпустил. Кроме того, у него же нет своего мнения об уме Сталина. Он там у Бержераков записывал чужие мнения и выдал их за свои, но мы-то с Вами понимаем.

«30 страниц для трех читателей» до военного человека не дошли. Пока.

Одного слова нехватало. Кофе или кафе. Или роман «Прокофьев» или повесть «Максим Шостакович». Он очень интересовался летчиком-асом из Восточной Пруссии и как это вообще им удалось. Весь этот механизм. Скажем, как у Гоголя: приятели, все приятели. Сначала приятели стали кричать, потом Москва, потом Россия. Все началось с приятелей. НО 10 ЛЕТ АРИФМЕТИЧЕСКОЙ ОРГАНИЗАЦИИ славы все-таки сказались. Уже перестали так ставить вопрос — да писатель ли он вообще? Теперь уж говорят — более чем скромные, НО. Теперь главным образом упирают на НО. Вот и Евтушенко пострадал. Вечер его 20-летия отменили, не объяснив причин. А он ничего такого не подписывал. Его предупредили. Но и без предупреждения он прекрасно знал, что люди помнят и будут задавать вопросы. Он и приготовил ответы. Он над экспромтами 14 ночей корпел. Выбивают из седла. Занимают чужое кресло.

Только из-за того, что слова громоздятся, уничтожая ТИШИНУ. Звуки из ящика можно выключить, тебя невозможно. С лентой такая штука. Второй был вариант: не кончить черною тоской. Это про меланхолию от простоты. От естественности и откровенности. Писали бы с позволенья вашего. Дышали б с позволенья продавцов воздуха. Он не арестован тоже, но ЕСТЬ НАДЕЖДА.

Is this film a sick joke or a work of art? I would suggest the former, but if it is the latter, then I consider it art with an F.

Virginia Dignam (4.1.74) about «Le Grand Bouffe (Blow-out)». Eating themselves to death.

Я помню его похабную улыбку. Если это насчет книги «Ты и я» на немецком языке, то вместе с практическими указаниями. Я так и подумал. Мы вдруг очутились вместе в театре эстрады.

— Совещание!

А ему послышалось «с вещами!»

Пусть будет для него новый мир. Пусть. Я не возражаю. Я возражаю только против коллективного психоза: все едут! Ему нужно, пусть едет. Но не всем и не до такой степени. А то получается просьба составить ему компанию в самосожженстве.

Это как АИЦ: они обмениваются письмами и каждая пишет под копирку. Обе отмежевываются от «этого клеветника С.»А то не выйдет книга во втором издании. Кроме того, они искренне верят, что он клеветник. И что пора по нему ударить.

Главное, что старик Самецкий — это классовая борьба типа «Тихого Дона», а друзья моих тюремных дней и Черкизово — это «дубинка товарища Жданова», а не пред-история Мишки Мотыгина с его песенкой про сказочный Марсель. Опять про старую Тверскую улицу, Вовку Леблана и лейтенанта войск НКВД. Студенты автодорожного техникума автоматически зачислялись в войска НКВД. Так что у Давида Шевчика был шанс. Если он попал в плен и если сука товарищ по роте не сказал и т. д. Таким образом рассказ для А.Леонтьева ни в коем случае не звучит для друзей Давида Шевчика. Как нельзя про В.Панкова, когда речь идет о С.Наровчатове. Для Т.Ойзермана не проблема. Художественный свист из Торонто. Не сенсационная книга, а правда. При любом строе он бы писал о нарушениях. Это он предупреждает, что не всем в дальнейшем это понравится: говорить правду. Он не политический писатель. И опять голос Италии, куда не попал Виталий, потому что утонул в плавательном бассейне.

Тут цокнешь и ничего не скажешь. Ленту не забыть купить. Очки тоже надо. Не считая Фрунзенской набережной. Пока не поздно, заменить. Вопрос: в чем бы заключался ритуал-метод, если бы была возможность? Видимо, в том же самом, только в новой комбинации. Письма были бы подлинней и адресатов побольше. Только и всего. Читать было бы трудней. Контролировать невозможно. Мне потом показалось — «Остановка» 69 года рядом с газетным текстом дает возможности для импровизации. Не пресс-конференция, а все-кавказский фестиваль, как у Дос Пассоса в 1919 году. Чего бы такое еще сказать, чтобы понравиться Фукидиду Соловьеву? А он Фемистоклович? Не знал, я думал, что он Тацитович или Момзенович. Глава как глава: рядовое блюдо, твой обычный завтрак, короткометражка, стометровка и реакция знакомая: собака-рецензент. Чего бы такое заявить, чтобы понравиться Европе? Скажите Европе, что мы ее очень любим. Передаете Эйфелевой башне, что мы без нее жить не можем. Ах как нам хочется тосковать по России где-нибудь подальше от России, сажая белые березки под Парижем и глотая горький хлеб изгнания, читать лекции в Сорбонне опять же по-русски и на ту же тему: мы дети страшных лет России, увы, не помним ничего. Рожденные в года глухие пути не помнят своего. Он им читает «Мать моя родина, я большевик», а они записывают и не чувствуют пародийность ситуации. Им нужно объяснить, они все поймут. Перед лицом идейного напора китайцев в Париже ни жратва ни женщина не помогут. Жертва — да. Успокоитесь на той молитве. Тут была ошибка со стороны машинки.

разрезать

20.9.70

был опальный

был опус

все было

Значит повторялось 125 раз в надежде, что 125-й читатель наконец прочтет как ЛИЧНОЕ ПИСЬМО. Была надежда. 4 года с улицы Лавочкина, ЦИКУТЫ нет. ЦИКУТА исчезла. ЦИКУТА пропала.

Полный джентльменский набор.

Холера, чума, Сергей Вой., все

нормально в Р. Тогда нужно ска-

зать: клевета Апдайка: все

в порядке в этой стране: снег

до д. чист.

— Читал?

— Читал.

— Вот гад.

— Сволочь.

Ерунда, конечно,

должна быть в одном экз.

Как и вообще всякая клей-

ка, приклейка. Впрочем, коллаж

может быть в виде светокопии

со свидетельством нотариальной

конторы.

Вот образец

телефонного

разговора

с тем чело-

веком, который

ЛТД {67} , а? Человек, который говорил мне эти слова, еще жив. Он

сказал: еще не время. Еще не настало время, он сказал, говорить

об этом. Свист. Выбит из колеи. Это относится и к стр.231 к той

книге О.Х., которую мы не переводили.

выбросить или

разрезать — какая

разница? А ваша

жизнь — расшвыривать

цитаты. Где-то было.

Вот куда попали

18.2.74

ЭСТОНСКИЕ ТЕТРАДИ.

Теперь я вижу.

Эту страницу я писал

4 года. С чем вас

и поздравляю.

Теперь видно: можно

было не волноваться.

Тут сразу же откроется вид на море до горизонта. Там кончатся камыши, а в камышах у моря только в субботу и в воскресенье шумел камыш, деревья гнулись. ПАУТИНА лесных пауков: этим вы будете заниматься после нашей о. победы (над к.м.)

Свинцовая бумага нужна для выражения этой мысли. Вот что было в последнем переплете. (Впрочем, с комментариями да под рюмку он охотно выслушал чтение вслух. Это было ровно 10 лет спустя. 2 дня тому назад его перевели со 2-го на 7-е отделение.)

Она меня держит в черном теле. Это последняя жалоба великого человека.

Другая работа — это верно.

Взмахи тяжелой недоброй тяжести тоже будут возмущать логическое мышление того анекдотического критика, чей образец мы читали в двухтомнике. Посмотрите, как глубина. Туда не ступала не только нога человека, но даже и ученого. Смех и хохот в другом доме.

Листал, определял, читать или не читать, сразу видно было, что книгу придется читать только из-за того, что она лежит на тахте и все-таки незнакомая книга.

Общий язык мы как-нибудь бы нашли. Вот куда мотивы обреченности. Смешно было вспомнить через 30 лет. Одни римские остроты на тему — урок латинского языка в противогазах. Невероятно, но факт — газы все-таки не применялись и опыт учения в противогазах не пригодился. Даже старик академик Селищев прочитал лекцию в противогазе.

Это была, оказывается, ДЕСЯТАЯ симфония Шостаковича на концерте Мравинского в декабре 1954 года. А «17 лет спустя» относилось в качестве эпилога к роману «Атомное оружие». Было такое.

Тут бы помог диктант, это верно. Слева на несколько метров еще осталось неиспользованной ленты. Расчеты были другие. Одна цитата из Альбера Камю, но какая цитата! Одна цитата из одного романа Уэллса — да, только и всего. Чем бы ни занималась Валя Чемберджи, лишь бы дала книгу почитать. Кто переводил «А Вы любите Брамса?»

Я не беру самые важные вещи. Ты знаешь, для чего мы рождены? Знаю. Чтоб сказку сделать былью. Правильный ответ. Я говорил жутко закругленными стилистически отточенными фразами, а мне самому было тошно. Лексика не активизировалась, это всегда бесит. Пассивный словарь душил, возмущал, взывал к терпению. Тоже сидел и вымучивал, тогда как нужно было просто заглядывать в словарь. Нужно было найти написанное черной тушью на большом формате. Выброшенное.

Не было такого. Всегда в запасе была оговорка насчет даты. А для разнообразия скептик или стоик или финансист. Впрочем, этого и не требовалось: кусок хлеба и вагон масла. Иначе судилась книга любимого писателя, который своих 365 читателей называл читающей Россией. У Гегеля два читателя назывались читающей Германией. Но почему они его все-таки выбросили из Британской энциклопедии?

Но я читаю только на Эрике. Было бы смешно, если бы не был влюблен великий поэт в шпионку Бенкендорфа. Но у вас нет доказательств. Нет и не будет, такое это дело. Тут никогда не будет доказательств, а шпионка Бенкендорфа этим всегда будет пользоваться. А вы останетесь в дураках. Интервалы не заполнялись поправками, смысла в таком шрифте не было.

Выступил какой-то заместитель, мы об этом узнаем из конкретных мероприятий, дальнейших событий. Дан сигнал. Охота будет. Будет охота. Вот. Хорошие стихи. Я вздохнул: но я же теперь стихи не запоминаю, т. е. не могу запомнить. Вот вся и разница. Я вам могу прислать. Пришлите, скажу спасибо. Не надо так грозно. Угрожать не надо.

Разные разноплеменные куски попадали нетуда.

Разными способами достигалось превращение. Однажды было отмечено, но когда эпигон, работая на собеседницу, которой нужно было чего-нибудь попроще, повторил, то это вызвало недоумение.

Мало было.

Еще хуже, конечно, рисовать с фотографии. Впрочем, клетки огромного формата и маленькие клетки из тонких ниточек, они, по крайней мере, дают верность контура. Контур неправильный, но выражение губ схвачено. Две попытки. Четыре листа бумаги. Чем бы дитя ни тешилось.

Накопление нового архива. Сама процедура. Процесс сам по себе. Возможность собеседника, потом удалитесь вы! Разбойничьи метафоры, четыре подхода, ни один не доведен до конца. А что это, собственно, значит? Удаление или прибавление?

Неоправданные надежды во всех смыслах. Калмык, крутя над головой саблей, ускакал в степь. В синем небе лопались белые облачка взрывов. Чтобы поднять ногу, нужно показать ногу выше колена. Она яблоки в подоле несла и лезла в окно, а я смотрел из соседнего окна. В этой палате лежал один больной, у него ума палата, но я ему сказал, чтобы он был осторожней. С его умом он попадет в переплет.

Чего каждый требовал и что говорил: как будто в самой гуще жизни огромное количество людей. Все про что-то еще. Много книг, из них я ничего не читал. В разговоре на антресолях был краткий пересказ. «Отныне и во веки веков», роман Джеймса Джоунза, а продавали «Лес богов».

Писатель и его корни и почему он ими не пользуется. Этот веселящий газ, вид наполненных рюмок, его не передашь линией. Тут и линий нет. Тут три цветовых пятна и такая радость: тишина. Ты б хотел забыться и заснуть. Мы прошли мимо «эмбахады» и вспомнили встречу с грамматистом. Конечно, важно, что это было на фоне. На фоне старого базара, бомбежек и ожидания — вот-вот тебя разорвет на куски — простой день на лекции в институте казался шагом в широкий мир. Лучшая библиотека Советского Союза на фоне «без московской прописки нельзя» была тоже в ореоле вещей, о которых можно только мечтать.

Потом я решил рисовать с натуры. Для этого надо иметь терпеливую натурщицу. Один рисунок гад правильно сделал по замыслу. Общество, в котором позволяется на страницах романа ругаться матом, меня не волнует. Еще бы. Вот я попробовал читать все под ряд, получилось что-то не-удобо-сказуемое. «Третий корпус», «Писанина 1970 года» — это неважно, как это называется. Важно, что процедура не удовлетворяет своим внешним видом. Для архива это мало. Для самостоятельного сочинения это еще меньше. Для жизни на каждый день это слишком широко и шикарно. Резвился — да. Это теперь кажется невероятным. Две девочки искали посольство Дании, чтобы найти какую-то выставку. Мне понравился один вид у гостиницы «Россия», а другой — против агентства печати «Новости». Об этом я скажу несколько слов, когда перейду на толстую бумагу без копирки. У вас там так много написано.

Потом мне все объяснили. Собаки бывают только двух главных пород: одни произошли от волка, другие от шакала. Все собаки второй категории отличаются неблагодарностью и неустойчивостью в своих привязанностях. А собаки первой категории кусают неблагодарного, по их мнению, хозяина за то, что он не ценит их вечную привязанность и бесконечную преданность одному и тому же до конца жизни. Кроме того, щенок выбирает себе хозяина в первые 4 месяца жизни и потом никогда не меняет своего выбора.

Это уже слишком.

Я так и понял.

Вы сами не знаете, с кем вы связались. Это чрезвычайно опасный противник и, кроме того, сложно-подчиненный человек. Вы никогда не будете знать, перед кем и когда вам нужно будет оправдываться, имея такого противника. Нет, с ним лучше дружить. Лучше помириться. Вылетишь на орбиту, придется решать задачу по физике. А вы ведь никогда не были сильны в задачах по физике.

Я возьму лучшую бумагу второго сорта, как приду домой, и буду ее портить. Из количества испорченной бумаги всегда вырастало в какой-то момент новое качество.

Не знаю, по какому поводу «А он молодец». Там было несколько. Это еще один удар в нос великому коллажисту. Так ему и надо. Пусть не зазнается. Пусть не задирает нос.

Если ему объяснить, он все поймет. И даже придет. И возможно прибежит. Но ему никто объяснять не будет. Таковы правила игры «Догадайся сам».

Ты продиктуй мне про коленопреклоненное положение. Ты расскажи мне, но не рассказывай этого пишущей машинке. Я так и не понял, что там произошло.

Она сказала:

— Я посплю, а ты тут управляйся сам.

Я ведь до сих пор ни одной страницы про бокс. Ни слова про посев и РДВ {72} . Он ищет только про себя и петербургскую родственницу Веру Слоним. Один раз в 100 лет. Так и было. Я не знал, что это с рыжей Юннки шерсти клок. Ничего не может быть раздражительней раздражительного голоса по телефону. Пыль от хартий не отряхай, а то хай поднимет виртухай.

«Высокий суд» и есть Нобелевская речь. Ты бы его не узнал: глаза горят, стремительная речь, не идет, а летит. И еще что-то церковно-славянское.

Мне приснилась война скифов с сарматами.

Откуда это взялось? Как нарочно в конце сезона. Я и непечатным словом не погребовал бы. Условно. Через «я бы», через «бы». Рецепт известный — это да. Но один монтаж по рецепту — это еще не все. Требуется еще кое-что. Вот в этом «кое-что еще» всегда загвоздка. Я бы упражнялся в падежах. Мне всегда видится Пятницкая улица, когда солдат с фронта за власть советов еще до анекдотов про кафе «Националь». Шутка Валентина Петровича, вы только не говорите Леониду Максимовичу {73} . Маятник качался все в ту же сторону: то подлинней, то покороче. Это правда. То мне вдруг ясны все комментарии со всех сторон, и тогда я свободно топчусь на месте, не без удовольствия повторяя зады написанных книг. То еще требуется что-то для равновесия. Что не поддается реестру, это верно. Как ехидство приходящих покупателей, когда нет сил просто стоять за прилавком. Да, было такое.

На этом можно, конечно, остановиться. Процитировал бы и дело с концом. А я все возвращаюсь без результата к поезду «Москва-Минводы», он шел тогда в Москву. Аччч оррр, вот именно. Ничего больше не скажешь.

Вот такие собеседники. Где-то были слова Александра Поупа. Их бы еще раз по-английски. Ушло все. Ушло без возврата. На этом пора ставить крест. Креститель-мститель Мечислав Мстиславович, неслышно его что-то, чи жив чи нет. Чи коегзистовач чи не енгзистовач {74} . Вопрос про козу: чи пуховая, чи чепуховая. Но она не поддержала шуточек на эту тему.

Ах да, радости галльской филологии: не 7 раз, а 9 раз и не у Тертулиана, а у Теренция. Кстати, не у Теренция Плавта. Тонкие мысли, чччоррр, да, весьма: вот Вы пишете «задница», а надо «срам». «Н.К.» — это, конечно, САМ Конрад, я так и понял. Резво написано, нельзя подписать именем академика.

Начать с того, что пометки нельзя было оставлять. Они выдавали тайны. Не очень-то, но все-таки. С пометками нельзя. С этого начались и новые взаимоотношения. В субботу разве достанешь. Следователь Комельо по-русски. Зачем же так, не надо, я и так сделаю. Начать с того, что сбивало с толку. Странное было предприятие. Вот уже вражеские ритмы. Они вкрались, их уже незаметно, они будут бить по голове.

«Ты не волнуйся, береги здоровье, я все равно к тебе хорошо отношусь, и я рад за себя, что ты еще жив».

Вот какое письмо я получил.

Тут, конечно, ничего конкретного не было. Один запах, одно отчаяние. То, что нужно было преодолеть. Был еще один поворот, но я его не уловил.

Вот это и есть то самое нагромождение, которого я боялся.

Конечно, нехорошо, что и говорить. Откуда началось высокомерие. А оно все время присутствовало подспудно, иногда прорывалось, но всегда сдерживалось.

Пришел солдат с фронта.

ПРИШЕЛ СОЛДАТ С ФРОНТА {76}

ПРИШЕЛ СОЛДАТ С ФРОНТА

Вот что было важно. А разгадавшие загадку жизни всегда маячили на первом плане. Там ключевая фраза — «А вдруг в зад ударят православные»: для этого и написано.

Неприятные звуки, что и говорить.

Я уж не помню, к чему это относилось.

Выходил один ты на дорогу, и всю дорогу была только одна тревога. Дальше мысль обрывается, чтобы звучать значительней. Я выдумываю чужие заботы, конечно. Вроде 14 страниц без продолжения.

Собачий взвизг. Портняжные метафоры. Ты чего-нибудь понимаешь в этом деле? Немного языка, чуть побольше забот об архитектуре, но главное — интерес к музыке, самое удивительное из искусств. Проведи черту, заполни многоточия. Не понятен мне интерес. Я договорился не мешать чужому восприятию. Ну поехала. Уничтожать междометия нужно во всяком случае. Тот удивительный подход, который нам мерещился при освобожденном тщеславии, при затихшем честолюбии. Четыре письма не по адресу. Какая-то непонятная взволнованность по выдуманному поводу.

Легкий поворот в сторону французского языка. Разговор о сфинксах. Свинство явных сфинксов, упрямство мнимых. Все цитаты, цитаты. Слово «философия» уводило в фотографию с длинной бородой. Разумеется, приспособленность к еще чьим-то шагам в мире. Пока еще не заглохли звуки.

Непонятное дребезжание. Всходы другие. Иначе ложится копирка на шероховатую бумагу. Очень мешает карандаш. И еще одно замечание, от которого я воздержусь.

Потом все пошло иначе. Разве одного движения было недостаточно? Лексика мешала.

Запятую не успел поставить в одном месте. Все хорошо, только не успел поставить запятую.

Чем там вызвано, интересно. Ну конечно, удивительное остроумие. И начитанный человек при том. Есть, конечно, некоторые слабости. Приглупляет чужую точку зрения, но иначе как? Иначе своей не выскажешь. Нам поток бытовых деталей очень важен. Живи в моем мире, собака, хоть на 4 часа, но поживи. Подумай моим языком, может, пригодится. И он это всем читал вслух? А меня поражала осторожность. Именно продуманная целенаправленность на одного знакомого редактора из известного вам журнала. Впрочем, достаточно и для Армянского переулка. Кто это? Тут важно подчеркнуть математичность поэтического образа.

Я на этом еще не сосредоточился. У меня было другое наслоение из другого языка другой страны и другого характера. Жадность удивительная, она себя покажет. Был же такой период, ходили вокруг да около. Седина, военные метафоры, вы не знаете, с кем вы разговариваете и еще что-то насчет женской красоты на тюремный взгляд. Вот уже и нехорошо получается.

Узурпатор распорядился иначе. СОН СМЕШНОГО ЧЕЛОВЕКА не помог.

— А то они не дадут лодку.

Это сказал мой друг Сережка, и мы так и сделали. Вошли в трусах, с нас капала вода, мы, естественно, дрожали, а Сережка жалобным голосом передал ситуацию и попросил лодку. Через 5 минут мы, очень довольные, тащили весла, нам дали ключ от лодки учителя Карпова, мы ее отомкнули и гребли деловито на ту сторону озера.

Еще совсем недавно я видел Устинью Абрамовну и Дарью Федоровну на одной странице старого письма. Теперь это будет постоянно. Мне просто с этим нужно примириться.

Hold your hour and have another. You have time, nobody is waiting for you, you may sit down and drink one more cup of tea. I saw him through to the end. And I don't forget her words either, «You are so alike that one can be mistaken». Exactly!

No great physical pleasure for either of us that night: it was too cold, I was too nervous, there was too much messing about with buttons and zips and straps.

That's all. All the rest is in another book. Und ist ein wunderlich Kapitel. Just what I thought, exactly.

Однажды был КРЕСТ НА Воздвиженке. Конечно, нарушение всей стилистики и даже характера, но все-таки. Тоже невпроворот. Т. е. нельзя провернуть. У моей мясорубки это не проворачивается.

Как только начинаются чужие звонки, так я начинаю вздрагивать. Нарушение стилистики, конечно.

— Я боюсь, они тебе не дадут закончить книгу.

Именно это было важно сказать — какое сегодня число? Я знаю день — сегодня, кажется, вторник (и не нужно звонить И БЕСПОКОИТЬ), но число все-таки? Если вторник, то 27 апреля 1971 года.

Ну что, вспомнить ужин у Киевского вокзала, что ли? Боже мой, с таким же успехом я могу вспомнить завтрак в буфете ИФЛИ в день 8 декабря 1938 года. И написать письмо Симонову и Матусовскому.

«Бабы рязанские» или «Водоворот» или что-нибудь страшное из первых театральных впечатлений или даже первый актерский успех при помощи буденовки с подозрительными следами на подкладке. Еще важней коричневая обложка сочинений Джека Лондона в 1930 году.

— Я люблю ВСЕМИРНЫЙ СЛЕДОПЫТ, но еще больше «Вокруг света». Надо проверить таблицу выигрышей и купить тюбики с акварелью, пока он не уехал. Он уезжает и продает.

Вот это ОН УЕЗЖАЕТ И ПРОДАЕТ и было самым главным в эпоху великого переселения народов. Как вы к нам попали? По командировке. Зачем мне эти, я ведь по-немецки не читаю. Нет, вы оставьте у себя, это очень важно. И он махнул рукой и оставил.

ВЫЙДИ С ПЛОЩАДКИ!

Пришлось выйти. У волейбольной сетки опять шла классовая борьба.

Змея уползала с ужасом. За Далем Даль. Вот выйду на пенсию, буду писать юмористические рассказы. Сегодня отнесу медицинский детектив. Отошлю про «Тедди», ладно.

24.1.71 {82}

ТЕКСТ ДЛЯ РАЗРЕЗКИ НЕ ПОПАЛ ПО НАЗНАЧЕНИЮ, УВЫ

Где-то было в «Бесах» «но главное — своя собственная постановка себя в обстоятельствах эпохи» (надо найти). На тему «Не умеешь себя поставить!» Гнев по чужому поводу. И вся фразеология. Она себя так ставит. И умеет преподнести. Уж больно вы себя ставите. И что из себя вы ставите. И т. д.

Вот что получилось со «Странной жадностью» закованный смотрю за красную ВУаль и вижу берег и за Далем Даль. Как поживает М.Лютер НЕ-Кинг? Еще найти газету от 16 июля 1966 г.

— Чья это машинка?

— Не помню.

Он все, конечно, помнит, но делает вид. И «ТРЕТИЙ (раковый) КОРПУС» я не стал ему напоминать. Она такая чуткая, такая хрупкая, она так любит читать письма, и очень волновалась, пока не узнала от кого, она тебя боится, но узнав, что от тебя, почему-то успокоилась. Каким клеем? Пшеничным клейстером. Горячим столярным клеем. Слово «резиновый клей» с некоторых пор действует оскорбительно (наряду с роботом).

РЕЧЬ СУЛЛЫ рядом с разговором в очереди за стипендией. Это был Ождественский и кажется историк, но может и с русского цикла. Важно, что он сумел ответить на вопросы, и для наркома Бубнова это был голос ИФЛИ и даже всех новейших поколений, которым он обещал советский Оксфорд или Кембридж в 200 километрах от Москвы. А профессора поедут?

п е р е с т а н о в к а

Quel mystère! Quel poids étrange, lourd de mystère, qu'on pouvait tenir ainsi, doux et lourd, dans ses mains! C'était les racines, la racine de tout ce qui est beau, la racine primitive de toute beauté complète {83} .

Еще одна ПЕРЕСТАНОВКА.

Первая страница троцкистского романа никому ничего не говорила. Полковник крутил тетрадь и так и сяк, читал, перечитывал, потом все-таки отложил в сторону. Вот эти страницы со странной нумерацией и нужно взять.

С теперешней машинкой я не могу позволить себе такую роскошь. Заметил. В 2 раза медленнее. Это если не считать раздражения. Чем бы дитя ни тешилось. Странно, почему не берется то, что написано летом. Ритуал. При этом считается: я такая, а ты вот какой. Теперь ты понимаешь, в чем дело. Ну насчет ядерной гранаты я не скажу. Эффект чисто кинематографический: в кино для мальчишек это выглядит эффектно. С того и началось. Был такой текст, неприятно об этом подумать.

Рассказы, написанные 30 лет назад. Для колоссальности фигуры, что ли. Увы, печальное предприятие с одной стороны. Ни одного просвета. В той комнате я ничего не нашел. Чем же питалось остроумие? Это тот самый, который сказал те оскорбительные слова. Впрочем, шутовская сторона заразительна. Какой-нибудь другой одинокий мыслитель решит твою задачу, когда тебя не будет. Хотят удалить, хотят помешать. Разве серьезно силы бросаются в этом направлении?

Чуть-чуть нетуда. Я вот заложу цветной лист и буду печатать английские слова. До некоторой степени с некоторых пор активизируется нелепое слово. Впрочем, выглядит это не так уж плохо. Я забыл, что у меня выскочила скобка. Это верно, что каких-то вещей нехватало в другом смысле. Ты чертил незнакомый портрет, ты был счастлив.

Копирка плохая, ну это совсем не годится. Так же обстояло дело и с Айрис Мэрдок. Тебе не захотелось перечитать. Просто прочитать не захотелось, вот главное. Я сразу увидел, неинтересная книга. Хотя что делать с интересной книгой, кроме как читать ее вслух целый день с утра до вечера.

с бутылкой против танка

Вот сейчас я действительно попробую копирку. Засыпая я сразу шел дорогой к Дону на Низовскую пристань. Очень редко дорогой к Тамбам. Еще реже трава и подход к первому озеру и все те картины, которые когда-то назывались «Озеро в жаркий день». Не в этом заключался РИТУАЛ. Ритуал был просто в машинке. Или если французские цитаты, то это назвалось ДИКТАНТ. И число стояло. Вот был ритуал. С аккуратным почерком все смешалось в доме Яблонских. Чем-то иначе мать моя родина. Чем-то иначе. Но спасибо успокоил, а то мне эти нервозные штуки у Дон Кихота очень не понравились. Не ахти какой защитник и вообще борец и конечно рыцарь, но зачем он так яростно лезет на танки в августе. С машиной можно бороться только сидя за рулем (другой одинаково мощной машины). С керосиновой бутылкой против танка — это геройство, но и самоубийство. Это подвиг камикадзе. Кстати, ЛЛИ про «Легион самоубийц» и тактику Петруши Верховенского. Был такой тактический пункт у Нечаева, украден у Бакунина: в первой шеренге идут самоубийцы И ПРИКРЫВАЮТ.

была упомянута БЖВЧ

богатая жена вел. человека

Мне трудно говорить на эту тему.

произвело впечатление;

Оказывается я могу говорить по телеф. ( в подпитии: « Я упился! » ( А.Ц. )) под бут [ ылку ] мук [ узани ] , осв [ ещенную ] солнцем

См. 6 стр. « Прощания ». {86}

Братья Шайхеты: их было 4 брата, Борис Ефимов, Ефим Зозуля, Михаил Кольцов и только четвертый брат фотограф остался при своей фамилии. Это информация владельца «победы». Ему лучше знать. И оскорбил он доброго монаха. Зима была. На снегу котенок играл с мышью. Низко пролетел самолет с черными крестами, но бомбы не сбросил. Ты подходил с другой стороны к этому зимнему пейзажу. А мы в бой пойдем. А мы презираем мороз. А вы можете лезть на печку, она горячая.

Раз уж она идет в этом направлении, пусть идет сознательно и навсегда. Там тоже имеет значение большими кусками. Скажем, 40 или лучше 60 страниц: что-то выглядывает из-под ХОДА МЫСЛИ независимо от тоски по ушедшей красоте и вульгарности напоминаний. Что-то совсем другое. Бесполезно говорить ему об этом. Ксенофоб останется ксенофобом. Его лучший телефонный друг тоже. Бывает и на старуху проруха. У Марселя Пруста периода Альбертины на этот счет выражались изысканней. 4.2.74

Достаточно поставить дату, чтобы убить интерес к пересмешнику и его «Словам в январе». Тут приходится говорить серьезно, по-деловому и без междометий. Если он деньги не получит в театре, то придет к закрытию магазина. Там перерыв с 2 до 3, так вот он постарается придти до двух. У нас в Стамбуле господин Вертинский начинал импровизацию под «Работу в движении» другими словами. «И я склонился над стаканом». И она склонилась ПОКА.

«Уберите от меня эту книгу». Смешной мальчик. Героическая личность. А за это время вот что опубликовано. Вот какие события. ОДИН КОСОЙ ГЛАЗ, но обязательно с полтинником 1922 года. Специально для Ираклия.

Странно, что пропорция стала привлекать. В этом смысле всякие «Гады» Брэма в старом издании.

Мы пошли и узнали: у них украли картину. У них переполох. Ходят бравые молодые сыщики, у них стало напряженно и весело.

14 лет — год пробивных способностей: тут пойдешь на подлог и на ложь, прибавить себе год, чтобы быть в рядах, потому что только в рядах — интересные события и завидная жизнь. В 15 лет легко сказать: паскудная провокация. Мы присматривались к этим титанам. Сначала нам захотелось под Матисса. Все они стилисты (из ССП или из КГБ): умеют отличать по свисту.

Свирепый жест у этой анаконды.

Ее больше всего оскорбило: человек не от мира сего, а тоже смеет судить и осуждать. Если одна «оргия в морге», то без рисунка. Под «любовь в Стамбуле». Старик — пустое место, осколок, окаменелость. Она еще выйдет замуж. А за молодым будущее и его во всяком случае можно понять, простить и извинить. Она ему нужна, как Бетховену образ Фиделио. Гад-искусствовед не должен вызывать симпатий, впрочем, он и не вызывает. Слишком много внимания требует и отнимает лучшие страницы, — это случайность. Тоже бывший абстракционист, теперь старший лейтенант.

Когда тебя затошнит от одной мысли. «А потом он принюхается и скажет что-нибудь ядовитое». «А у него по понедельникам? В карты играют!»

Он принял важное решение. Рассказ Бруно Ясенского «Форма носа» (1937). Тут же база курносых и фельетон Ильфа и Петрова о деборинских ошибках у Пети Крылова из 4 класса.

Они смеялись по своим причинам.

Я услышал смех, уже проходя к воде.

Как тот день на острове, когда кроме горячего солнца никого кругом не было.

Одна лежала засыпанная песком, а другая задумчиво сыпала горячий песок себе на колени. Я им что-то и кого-то напоминал.

Еще бы.

ОДИН АБЗАЦ

после 160 абзацев, конечно, а что делать?

179

Чем-то еще нужно было. Чем-то еще.

Закрепить плоды не удалось и в следующий раз пришлось начинать сначала. Было уже. Все было. И в таком виде. Какое к черту купание по-эстонски. Можно сказать, я штудировал 4 страницы из французского хроники 20-го столетия. Этих слов отыскивать я не буду. Еще 14 забот. Высохший источник. Ключ бил когда-то. Тут был родник. У самого края воды такой колодец и холодный светлый прозрачный ручей сбегал в теплую воду большой реки. (Это про станицу Казанскую, но еще ни слова про хутор Шумилин.) Это хотел бы проверить. Будем считать, что это тоже Чемордачка. (Замордовала она нам голову, это верно. Слово «Песковатка» — не то слово. В городе Франкфурт-на-Майне звучит дико, как вообще святая Русь и за Русь святую погибая.) Он был обижен, но промолчал и уехал в Болгарию. Там его ждала учительница, которая когда-то была княгиней. Это про хорунжего Кудинова из Вешек.

Горячий песок. Они мне строго сказали: «Не обижай нас». Я лег на песок и стал пожирать блины со сметаной, которой они меня угощали. «Чистый Пал Филиппыч. Ну вылитый Пал Филиппыч». Это они говорили потом, когда я ушел. Через 10 лет она удивилась: «Стал ниже».

Разные штуки, несовместимые по своему начертанию. Явно не то. Стремление похвальное, но вот что из него выходит. Хоть 20 раз попробуй. Объясни мне, что такое евгюбические надписи на 303 странице 1-го тома. Рассказы о редких словах. Да, были такие. И все время насчет поклонников в «Национале». У них не спросили. Я тебе сейчас продиктую. Пошли их к черту. Это легко сделать. Просто не подходи и все. Размах. Мне всегда казалось, одного этого достаточно. Как было просто раньше. Это все нужно выбросить. Верно. Я так и сделаю. Такой чепухи еще не было. И все г. пританцовывают таким образом, научили их пританцовывать. Все не так. Все не так. Не такие там были слова.

Таким же путем все претворялось и дальше. Я напрасно остановился в поисках собеседников. Это была ошибка. Хватит. Но как ему сказать, этому Гречу?

Личные заботы романской филологии: не 7 раз, а 9 раз она уходила от них утомленная, но ненасытившаяся, это из Ювенала. Но тут же и беспардонные опечатки, прямо для записной книжки раннего Ильфа.

Такое удивительное спокойствие в тот самый момент, когда кипят еще желанья и немного виноватого чувства, слегка похожего на задумчивую похвалу в забытый адрес, — очень трудно это выразить на обще-доступном языке. Важно, конечно, что она сказала такие слова. Значит были чувства в этом направлении, мимолетные, но были. В следующий раз такой же спич был построен на другую тему. Тут необходим широкий контекст.

Я пробовал восстановить. В том шалмане трое инвалидов, вот был интересный разговор. На собраньи целый день сидела, то голосовала, то врала. Как я от стыда не поседела? Как я от тоски не умерла. В подворотне с дворником курила, водку в забегаловке пила. Штрафники идут в разведку боем. Все полягут тут тихи, вот были какие стихи. Это в районе «Кирпича» (1959 г. в «Отдыхе»).

В этом смысле пока до них дойдет, кто скрывался под несколькими псевдонимами, они будут ставить «Пока арба не перевернулась». Just for your information: I'm keeping you up to date. I keep you informed and you pay no attention, that's your mistake.

ОНА HE АРЕСТОВАНА

And why should she be arrested? That is the question. It's up to you to answer it. You know better. For you it is not only the right, it is a duty. 2 times. A sacred duty.

Поскольку ты сам не знаешь, каково направление мыслей «Хабаровского резидента», нет смысла на него намекать или его цитировать. Кому-нибудь может пригодится: на всякий случай. Такой теперь ритуал. Обречь себя на что-то определенное. Поэтому она и старается убежать из дома. Вы — это что-то определенное, вы это заметили? Но Вы здорово ей помогли, когда ей было трудно. Она и теперь помнит. Она и сейчас готова вас защищать. Вы слышите, как она вас защищает? Но это почему-то новый вариант. Я про Пушкина до сих пор не слышал. Впрочем, онегинская линия — тогда логично. А в тот раз была другая формулировка: вместо Пушкина было сказано «пишет лучше всех».

К 100-летию со дня рождения В.Гаевского.

«Думала — Пушкин, оказалось — Винтовкер».

Впрочем, она вышла замуж за грузина. А он в пику кому-то уже член-кор. У нее девочка, а не мальчик, и живет она тоже в том же районе.

Каким способом разговор о рыбе попал под «Красный телефон», об этом нужно спросить Голубые Шорты. Кстати, с тех пор его по всем известным местам я не встречал нигде. Это было в год выхода однотомника Пастернака и проблемой было — а кто скрывается под псевдонимом Абрам Терц? Одно время было такое объяснение — их было трое, поэтому и Терц.

Усталая собака ни на шаг не отставала от задних колес. Она же сказала, что ей евреи надоели. И он тоже оказался еврей, но поскольку ученый и родом с Кавказа, то все его считают грузином. Родной язык у него грузинский и все тосты на академических попойках он говорит витиевато и по-грузински. Работа под Шодерло де Лякло на этом не кончилась. Но он уже забыл, что когда-то в чьих-то глазах он тоже был как виконт де Вальмон.

— У тебя одно на уме.

— Но я буду рисовать поясной портрет.

Разговор по телефону, актуальный для четырех человек на Комсомольском проспекте, не цитировался. Циркачка на Селигере распугала всю рыбу. Во всяком случае, отбила охоту рыбалить.

Мелькнул лохматый чичисбей. Но мы ошиблись. Во-первых, он ее верный рыцарь, во-вторых, родственник, ну и самое главное, конечно, — он умер. Именно про него говорили «тунеядец выдавал себя за поэта». В Ленинграде так говорили о Бродском, в Москве о Галанскове, в Минске о Горячеве, в Ростове о Москвичеве и Антонникове. Я цитировал К.Улак Урта. Что такое слава. Иногда нехватало одного слова на английской машинке. Она не арестована.

Рассказ про бутылки с молоком: как отец учил ребенка красть у молочника бутылки с молоком для больной мамы. Умению нечитать или пробрасывать неинтересное — сам научил, сам же теперь и страдаешь от этого. Если я возьму «Красный телефон», там почти все есть. А про двух поэтов и стихи про колхозы — в «Первой комнате». Разборчиво написанные слова — если они контекст, тогда конечно. Иногда они помогают прояснить сказанное. Но не настолько, чтобы их вынести из ритуала в самостоятельное сочинение. Вместе с тем, дайджест по «Холостому заряду» напоминает старую статью о Фолкнере еще когда он был жив. Два слова — зубной врач или Фрунзенская набережная — могут испортить настроение на целый день. Открыть и прочитать вслух как «Волны» или как «Поэму конца». Без всяких сверхзадач — найти и прочитать. Кое-что выписать или отметить карандашом. Или стереть отметки в конце концов. В очереди за стипендией он меня спрашивал:

— Еще что говорил Марциал?

Тут же в такой же очереди нарком Бубнов спрашивал у кого-то о причинах отказа Суллы от диктатуры. Такой чернявый с истфака ему что-то отвечал. Это мне рассказывали, сам я это не слышал. Я бы запомнил. Еще бы. Фотография не с комсомольским прошлым, это он ошибся. Ему так надо было извратить и перекарежить, чтобы смешнее было, по его мнению. Нет, вы все-таки возвратите фотографии. Переводчик Франца Кафки будет переводить Франца Кафку. Породнились. Объевреился или что-нибудь такое. Но каково внутреннее нахальство: «Кто-то повлиял». Он себе и представить не может, что кроме его рассуждений у его собеседника могут быть и свои. Если из вежливости промолчишь, он считает: ты с ним согласен. Он тебя переубедил или повлиял. Один разговор в «Праге» осенью 1938 года.

Длинный рассказ на кухне для другого воюющего автаркического государства:

— Такое предложение я уже получил еще раз.

Тут трудно остановиться. Тут как раз тот случай когда не лучшая награда для солдата. Но между прочим уже 14 месяцев спустя можно заметить как бы про второй телескоп у знаменитого поэта-переводчика, который собирался переводить стихи товарища Сталина.

Вот гад взял и бросил хорошую женщину. А кто он? А что это — Прага? Это Чехословакия. Я понимаю, что не ресторан, но кто все-таки? Бледные строфы и косноязычие сравниваются интонациями чтения вслух. Это не показательно. Из этого нельзя делать выводы. Это как «более чем средние литературные способности» (имя этого гада противно говорить вслух; имя им — Легион). Самое время процитировать одно словечко из последней книги Бернарда Шоу. Что-то вроде «самохамовластие» — blackguardocracy.

Это остроумно? Exactly and why not?

Нас сбили с толку, но мы попробуем возвратиться при помощи «Второго рождения».

— Прибой как вафли их печет, — читал скелет в Изоляторе. Потом удивился, услышав «В конце января»:

— Я не знал, что проза может звучать как стихи.

— Об этом не сказала одна из ваших радиостанций, — в меру съиронизировал я. Он обиделся и замолк на полчаса.

А.Леонтьев чаще всего про «вакансию поэта».

Бледный худой поэт, на щеках которого горели красные пятна, говорил долго и доверительно. С ним нельзя было не согласиться, хотя эстетическая теория Белинского громила такие стихи и не позволяла считать их настоящей поэзией. «Частная жизнь» и Абрам Кузнецов в читальном зале на втором этаже.

Можно строчки выхватывать. Когда-то было интересное занятие. У вас в Стамбуле зима была другая. И тут же проверяет сумки. Ничем не лучше. Выходит, что это давно перестало быть творческой процедурой. Машинка, к сожалению, создает иллюзию законченного текста. Листочки крохотного формата хороши для цитат перед тем, как их использовать.

В начале февраля, достав чернил и лучшей бумаги, хорошо плакать навзрыд. Овеянные чужими рассуждениями, хорошо читаются старые книги из библиотеки. Нам некуда больше спешить. Вам в «Иллюзионе» делать нечего. Мне не понравился шерсти клок.

Она ведет себя как героиня Ремарка. Ах ее, видите ли, не любят. Ах на нее клевещут сплетники и пасквилянты. Она этого не может перенести. Говорите о ней только хорошее, иначе она будет кусаться. Но все так же в века мудрость древнюю силы несут корпуса кораблей. Как будто бы достаточно для такой оценки. Мне не пригодилось.

Annamaria undressed in a swoop. Pumping slowly he nailed her to her cross. Why try to solve a problem? Dissolve it! Fear not to be coward, a traitor, a renegade. In this respect you can quote children's conversation. In this i. universe of ours there is room for all, perhaps even need for all.

Кто-то мне сказал, что я, работая в магазине, больше понимал людей, занятых долгими заботами. Это прозвучало как упрек. Можно подумать, я живу в Швейцарии и у меня нет других забот. Чья бы корова мычала, а твоя бы молчала.

Загляни, ты увидишь. У нас теперь другой разворот.

Казалось бы, чрезмерное внимание. Нет. Тут просто такая бумага.

Она скользит и это плохо.

Забавные повороты мешали в другом смысле. Они создавали впечатление продолжения в другом направлении. Она же его устроила. Он бы без нее ни за что не возвратился. Как же он может. Он еще не такие вещи проделывал, но об этом не надо вспоминать. Например «Эй ты, Есенин!» Он тоже сложный человек и даже, можно сказать, амбивалентная индивидуальность. И Песталоцци к этому руку приложил. Началось все-таки с цитаты из «Счастливчика Джима».

— А вот ножи для убийц! Кому ножи для убийц?

Улица была как буря. «Ты ли нагадала и напела, ведьма древней русской маяты?» {102}

But I don't share his opinion of himself. I do not agree, for instance, that he is a philosopher, or a thinker. He is cunt-struck, that's all {103} .

— Моя система называется иронический функционализм.

Видали?

Отыскался след Тарасов. У меня куда-то исчезли объяснения на открытых письмах. Это она Стравинского видела? Собака. Кругом нас рать мыслителей. Вокруг нас рать теоретиков. А этот даже 4-ю книгу выпускает. 10 лет спустя после «Одного дня Леонида Израилевича». Лиходеев его помнит: «Как же, как же, приходил ко мне». Он имел в виду «Литературную газету» на Цветном бульваре. А я имел в виду в первом Обыденском переулке. Во втором, чтобы быть точней.

But I like this «dissolve it». Just for the sake of European conversation it's splendid.

Тут можно цитировать «Хабаровского резидента». Был разговор о светском разговоре. До сих пор жалею, что Дорошевич не читал «Она не арестована». Подлый поступок заключается в том, что если его объяснить, то придется ссориться. Лучше промолчать и забыть. О ком-то еще она готова опубликовывать и показывать, а о себе, видите ли, «я вам простила и не такое». Помню. В этом все и дело. Нужно сказать одну фразу. Трудно сказать одну фразу по другому телефону, но придется. Я бы не хотел, чтобы он защищал меня. Это меня будет связывать. Я с трудом смог наскрести доказательств того, на основании чего можно сказать «Пижоны, не смогли оценить таких достоинств». Впрочем, даже от Алика я не получил информации по существу. Это неинтересно. Я и сам могу догадаться или придумать лучше. На этот счет Феликс Круль правильно сказал:

— Ни одного слова от этого теоретика мы не слышали. Хоть бы сказал что-нибудь, чтобы поддержать свою репутацию оригинального мыслителя.

Впрочем, это надо от автора. Не Анатоль Франс. В глазах одной девочки он может как Бердяев или Питирим Сорокин, но целый день мрачно молчал и ничего от него не услышали. А тут шло состязание умов и даже остроумий и вдруг такое. Там был просто ерник и молодой, совсем дитя, чем и объяснялась привлекательность. На старости лет потянуло на младенцев. Возможно, «Трава пробивается сквозь асфальт». Но тоже уезжает или, по крайней мере, декларирует уезд. «Левой рукой все преступники пишут одинаково». Мнения синьора Убипатриа не спросили.

Да, кстати, как у него с женой агрономшей и бритвой? Видимо, уже все в порядке. Другой шеф, другая агрономша, другие проблемы. «Со лжами».

В этом театре он не народный артист. Тут простой визит требует напряжения. Если там было рассказано 120 анекдотов, то неудивительно, что незаметно наступило утро. Всю ночь сидел и рассказывал. В том шалмане ДВОЕ инвалидов, а она была третья. Правильное объяснение, спасибо за информацию. Ему же важно было показать свои картины. Разумеется, он был обижен. Мальчик из Пензы. Для маскировки и для рифмы она его назвала мальчиком из Перми. Там я знаю каждое дерево в лесу и каждый поворот на дороге. 2 года ходил и в том возрасте, когда все это запоминается на всю жизнь. Трудно теперь себе представить страх перед композитором из большого города. Прямо как будто к Бетховену собирался. Причем к тому Бетховену, который уже окружен шумом, громом славы через 100 лет. Шекспир в свое время был настолько неизвестный драматург, что никто с ним и не считался. Нет, какие-то другие грани. Коротко будут называть «Респуктобельные грани», потому что много опечаток. Великий поэт произвел впечатление неграмотного человека. Б.Слуцкий: «Я еще без поправок эту книгу издам». Была надежда. Ю.Айхенвальд: «Мои книги не увидят света». В этом смысле роман без вранья — как слава А.Мариенгофа для Ю.К.Олеши. Опять перепутали фамилию. Первая часть жизни генерала Бонапарта была посвящена постоянным напоминаниям — не Буонапарте, а Бонапарт. И не корсиканец, а француз. Я сразу почувствовал себя ирландцем.

О своей Ирландии он с горечью сказал: «Продал бы, но никто не покупает». Сами ирландцы почему-то называют — Джембо Джойс. Ну им лучше знать. Что такое «Оклахома», это еще нужно выяснить.

Мне его способ припоминания не нравится. А ты вспоминай своим способом. А тебя никто не заставляет. Уйдут все эти заботы, как слова о почерке, о бумаге, о том, какое сегодня число. Кстати, туда же относится и такое замечание, что рядом с чем нужно читать. Противно слушать. Такой неприятный запах.

— Он для меня все сделает.

Рядом с «Нотами» на Неглинной. Вот как раз у лаборанта и были возможности не только этим интересоваться, но и записать. Все смотрели в будущее, а он глядел в прошлое. Не такое уж большое сочинение, но подводило итоги тоже. Почему-то тоже считалось 4000 страниц. Страниц общей тетради, исписанных мелким бисерным почерком — да. А вот какое было основание для уничтожения «Литературных тетрадей», теперь абсолютно непонятно. Видимо, действовал принцип «покороче». «А мне что — паки, паки, да?» На самом деле понятней слово «паче»: тем паче! Но они всю жизнь говорили «Паки! Паки!» и только так их надо цитировать. Джакомо Темпаче — итальянский композитор. Даже игра в великих людей в 49-й комнате не обходилась без классовой борьбы. Краснов — не великий человек. Давай другую фамилию. Какой Врангель? Барон. Они оба барона. Ладно, одного возьмем.

Потом я заглянул в третий угол. Я избежал все-таки одной ошибки — да, но радости от того мало. Есть там кое-что: не поддается соединению. Нарушение самостоятельного плавания — да. Ничего кроме отвращения к переплетам синего цвета — да. Такой корабль — почти бригантина. Бригадный генерал поморщился: «Куда девалась Гертруда Стайн 1943 года?» Ее заляпал грязью доцент Кашкин, но она видала еще и не такое. Нам не страшна Вирджиния Вульф.

«Тексты и поводы для текстов» — для книжного человека, конечно, важней, чем полемика с журналистом, получающим самый высокий гонорар за строчку репортажа, хотя ему важней иметь репутацию коротко пишущего человека. А еще важней — легенда о храбром мужчине. Тут мисс Ротшильд — самый главный враг и клеветник и пасквилянт: она подрывала репутацию великого писателя и храброго человека. Сильвия Бийч этому не верила: «Завистников много, всегда много завистников».

Ожидание тайного удара в плавательном бассейне давно кончилось. На даче живут чужие люди. Читатель немецких книг о природе умер. У меня телефонов других номера, я тоже не хочу умирать, но два слова сказать некому. Нет у меня таких телефонов. Это как в троллейбусе, омываемом водой возле ресторана «Узбекистан» в день наводнения на Неглинной. Лодку нужно вызвать. А я могу только позвонить домой, но зачем? Зачем так рисковать. Зачем такие жертвы. Кроме того, действительно нужно снимать штаны. Они в трусах подходят к телефонной будке. А я могу заработать радикулит до конца жизни. Но самое главное — если еще 45 минут, мне придется. Тут уж ничего не поделаешь. Это можно сделать просто. Зайти по пояс в воду и сделать вид. Да. Так и придется сделать.

Единственный удовлетворенный зритель — это клевета на Жванецкого. Почему-то нет клеветы на Настроева. Их там трое, поэтому легко кивать с Ивана на Петра. Перейди на попа Федота, с попа Федота на Якова, с Якова на всякого. Я так и сделал. Но меня обманули в магазине.

Tragicomical. «Tragi» for you, comical for everybody else. And what I told you?

Just the way to do it. To collect all quotations which prove — the scale of scolding and blaspheming is unlimited. But TWENTY GOOD WORDS are difficult to be found. And what I told you?

ОНА HE АРЕСТОВАНА

Еще одна цитата из «Ламмермурской невесты» и как будто бы всё. Можно не полемизировать с Вагнером.

The legitimate assertion of personal dignity — just what Boris Shalypin was doing, of course. Not yesterday that was begun, not tomorrow it will be ended.

Разумеется мура такая. Приблизительно так было с текстом для разрезки. И «Озеро в жаркий день» приятно вспомнить на морозе. Тут были странные заскоки.

«Но тогда и конец был бы другой».

Да, тогда бы и разговора не было. Насколько матушка Филология не помогла. Дайте ему денег и он будет разъезжать по Москве на такси, как будто в этом ритуал. «Четвертая проза» настолько прочно усвоена, что Мандельштам вошел в наш быт. Мы его не замечаем. Насколько филологи и теоретики декабристы были не мушкетеры, об этом уже в романе Александра Дюма 10 лет спустя все сказано. Может быть, 30 страниц уже ушли в этом направлении. Удивляюсь его отношению к французам. Когда я об этом говорил в кафе, он — ноль внимания. Не его идея.

THE INSTRUMENT {112}

by

John O'Hara

1967

p.49 «He's a writer. I can't write worth a shit, but I'm a press agent. Tell him what chutzpa is, Ellis».

«What you got plenty of», said Ellis Walton.

«What you got none of, Yank. Coupled with imagination, a different imagination than the one you got, Yank».

«How do you spell that word?» said Yank Lucas.

«Chutzpa? How would you spell chutzpa, Ellis? I wouldn't know how to go about spelling it. It isn't a word you write, it's a word you say, like in a conversation. Why do you want to know how you spell it?»

«I like to know how to spell things», said Yank Lucas.

«No, you don't want to infringe on Clifford Odets. That's his territory», said Sid Margoll {113} .

p.244 «Those women that watch bullfights. Something like that. When

I kissed you I was hoping I'd come, but I didn't. I can't come from just kissing any more» {114} .

p.206 «The second day after we were back in New York he had a cinq-à-sept with one of my bridesmaids».

«A what?»

«The sophisticated playwright. An afternoon lay», she said {115} .

«На грани острой» — он это услышал на иврите в телефонном разговоре еще когда? Он думал, что это вольный перевод «в круге первом». Но разговор записан, он может документально подтвердить. Сухое вино заливается кофе, это по привычке. Турки кофе по-турецки запивают холодной водой. «Матэ» у него на каждом шагу — это как самодельный калужский квас. Но они в Москве не знают, какой квас на самом деле варят в Калуге. Это совсем другой напиток. Кроме того, он дорого обходится. Т. е. не так дорого, но его долго нужно варить и пьют его как деликатес и в небольших количествах. Как рассол с похмелья на второй день после водки.

Кожухи молчат. Кожевники ни слова. Ковтюх не сообщил: может он под псевдонимом — Кожух и вот почему он такой храбрый: надеется, что не скоро узнают. В конце концов, до сих пор не известно, кто из московских писателей опубликовал роман «Мнимые величины» под псевдонимом Н.Нароков. Не дошла очередь. Что вы, что вы, у них пленки мало. У них другие инструкции. Так трудно стало работать. У них так мало возможностей. Если один из двух злодеев что скажет, то сразу все средства массовой коммуникации бьют по черепу со всех сторон. А если они что хорошее по части демократизации — например, В.Максимова пустили в Париж — так об этом никто не знает. Несправедливо.

Вот куда сработал «Ассирийский словарь».

Мне противно туда заходить, а то я давно бы мог пополнить себе кинематографическую библиотеку. В конце концов, лучше, чем прозябать со старыми вырезками из Нины Хиббин.

Strange that a few kisses and clumsy caresses should make such a difference. «And why did he stop make passes». That was the question. The word was «kadrizza». Why did he ceased to kadrizza? His wife was jealous.

еще два слова про кинотеатр ВЕЛИКАН

Осталось на другом формате. Для другого читателя это было откровением, как книга Хулио Кортасара. Что он Раблэ аргентинской литературы, — невероятно. Слыхали, но не поверили. Таковы особенности московского издания.

Придется делать как-то иначе. Что-то другое должно придти на смену. Другие напевы, сменив, не заменили вас, еврейские мелодии.

Я не мог сказать про РИТМЫ САКСОФОНА. 6 лет долбежки: зэке (6 по-немецки), сикс, секс, сакс.

Загадка, мистерия, тайна, головоломка — в таком порядке он говорил о России. Он сказал: не могу предсказать вам, как будет действовать Россия, эта загадочная страна.

121-я страница из романа Агаты Кристи «Большая четверка». Впрочем, это про платеж огромной суммы, а про китайца — где-то еще.

Ты же тоже не можешь сказать: «Мне неинтересно знать, что обо мне говорят в КГБ». А ты можешь сообщить? Могу. Правда с оговоркой: не из первоисточника, в пересказе, из четвертых рук, но можно поверить по существу. Так вот они теперь больше не верят в твои 100 дней. Я тебе поднял такую репутацию в 1958 году, что даже они поверили. Но годы летят, ты лысеешь, силы ушли на 100 ночей, теперь даже они сомневаются, что у тебя когда-нибудь будут 100 дней.

— Пусть сажают, тогда и буду разговаривать.

Не надо так про нее, а то она обидится и уедет в Израиль.

Опять точка зрения одной пионервожатой двух средних школ Москворецкого района.

СЛОПАЛА-ТАКИ ПОГАНАЯ ГУГНИВАЯ МАТУШКА РОССИЯ, КАК ЧУШКА СВОЕГО ПОРОСЕНКА

А.Блок

(в письме Чуковскому из 8-го тома на 537 стр.)

УДОЧКУ нельзя никому. Каждый сам себе доносчик и спасибо говорит. Иначе не будет ловиться рыба. Непонятно откуда.

Теперь я вижу, что это ТАБУ.

Такая классификация просторов интонации при чтении вслух. Быстро. Медленно. Это нужно прокричать во весь голос. А это шопотом тихо на ухо. А это вообще читать вслух невозможно. Это как семь цветов радуги. Желтый переплет синего цвета с черными буквами — да. Нужен фразеологический словарь и шпаргалки указателя к словарю. Тут хотя бы [с] цитатами был порядок.

Огромная труба, из которой звучал голос. Я заглянул туда внутрь, как будто бы надеясь увидеть там хоть маленького человечка. Это называется граммофон. А внутри трубы ничего нет, а голос на самом деле записан на пластинке, которая крутится. Он у нас стоял в сарае, а потом у нас его забрали. Это он был у нас на хранении. Это они оставили, уйдя в «отступление». А кто именно — я так до сих пор и не знаю. Если при ней, значит мне было 3 или 4 года.

Расходов было много. Иначе проворачивался процесс припоминания. Я лучше про то, как ночью при свете керосиновой лампы, оставшись один, испытывал ужас, когда читал «Вий». Они ушли и оставили меня одного. А у меня была книга, и я ее читал с ужасом и удовольствием.

Я закинул удочку, клюнуло, поймал. Я закинул удочку, клюнуло, поймал. Почему 5 раз повторяется одно и то же? Потому что я поймал 5 рыбок. Аксаков шрифтом Гослитиздата действует по-другому, хотя я знаю, что сокращать и редактировать там нечего. Я хочу еще раз увидеть тоненькую книжку с названием «15 минут ежедневно для здоровья». Мало. Я буду 45 минут ежедневно. Буду в три раза более здоровым.

Очень часто читатель думает: «гений» и 22 «богини» с точки зрения американского подростка, перед которым герой Сэлинджера — гигант и мыслитель. А это болтун с единственным разговором и одной точкой зрения: в уборной среди мальчишек в 11 лет всегда такие разговоры. А этому 8 лет и он еще никогда не слышал, а кроме того, это же очень важно и интересно. От него скрывают. Можно сказать, тайну жизни и секрет вселенной, а он должен все знать и тяжкий путь к познанию мира только начинается.

«Инструмент», роман Джона О'Хары — действительно «театральный роман» с Брода.

28.3.74

Четверг тоже в конце марта. Ладно, хорошо, что прислали что обещали. Зачем я буду бриться, когда мне нужно идти в парикмахерскую? Тут можно не ставить вопросительного знака.

«Шпион, которого я любила» — очень часто приходится вспоминать. И возле Дома ученых и возле Дома актера и возле всяких журналистов. С моей ТОЧКИ она нехорошая. Эстонская колбаса. Пасека спасена. Сады отошли в колхоз. Сливы погибли. За ними же нужно ухаживать. Два Стога остались. Они по легенде с Запорожской Сечи или с печенегов, а вероятнее всего с Силурийского периода Кайнозойской эры.

Кайнозойские воды Лукоморья питали сазанов, пока они не стали дохнуть. Я ведь о нем не знаю трех самых главных вещей.

1 — чего он боится? 2 — кого он ненавидит больше всех? И 3 — его любимые анекдоты. Над чем он смеется с такой готовностью? Его шуточки. Такой юмор.

Он усвоил в 9 классе на частных уроках языка еще до «Високосного года» и Смоктуновского, но он не помнит. Шелли для него — это совсем в другом плане. Кроме того, ему нельзя позвонить. Грани алмаза, ум Спинозы. Где-то была такая сторона.

Когда приходится работать на роман «Прокофьев».

А меня волнует Нарышкинской проезд. Такси тут стоит одну секунду, но за эту секунду я всю ТОЧКУ С ЗАПЯТОЙ проворачиваю через новый мир и старых друзей.

Не врут календари. Не каждой бочке затычка. Не уход в каждый день. Не спешу и падаю. Не слово об учителе. Не самая красивая женщина в троллейбусе. Не заметили, под кого работает Эрика. ЭРИК Неизвестный подарил нам «Преступление и наказание». Эрикционер не в курсе. Была трава, трава пробивалась сквозь асфальт. Была работа с клеем и ножницами, теперь все позабыто, позаброшено.

Ладно.

Был такой, как же, как же, отлично помню. Мы еще тогда спускались вниз в «Праге», просто спешили вниз по лестнице, и она хохотала, а вокруг сидели сотрудники военного трибунала МВО и редакции журнала «Москва». Тут не ошибешься. Если это про Гогу, так он сам об этом иначе. Бледная копия на рассвете. Один раз промелькнул странный репортаж о бактериологическом оружии, было любопытно увидеть знакомую фамилию. Ваши знаменитые знакомые один раз в неделю.

Это интересно для ПФС {124} . 76-й абзац и дальше в переплет не лезет, как и вообще в любые ворота. Каждой затычке бочка тоже. По всем страницам рыболовной книги только польские имена, еще ложь и грусть. Это несомненно. Я помню, как лилась холодная вода на рыцаря, который за оруженосца был готов и в огонь и в воду. Правда, уже тогда было «Он — нарциссист», и дальше все по только что услышанной цитате, кажется, из Н.Мэйлера.

Но полковник финансовой службы этого читать не будет, пока на черном рынке не будут спрашивать с него 100 рублей.

Человек из трибунала и человек из легенды теоретически могли встретиться в «Праге». Такое бывает только в романах Достоевского. Практически и в журнале «Москва» на Арбате тот же разговор. Якобы недостоверная достоверность. «Горпожакс» они не упоминали, а чего там, Сан Скерцович, давным-давно. О Киме Филби запрос в парламенте.

У того разговора с «Возвращением Василия Бортникова» нехватало линии «для мужиков»: германская вежливость — это жена рассказывала, а вот германские женщины — он при ней ограничивался междометиями. И вообще германский плен — для него не юмор, не в тот момент я попал к нему. Ему грозили. Его упрекали. Ему сказали, что дело еще дойдет. Так не обойдется. Впрочем, все мальчишеские версии я знаю наизусть. Есть письма в приложении к «Айн Оффенес Ворт».

В «Дерзкий незнакомец» это попало случайно.

— Из опыта или по-наслышке?

На этот вопрос он, немного изменившись в лице, серьезно ответил.

— Протэз?

— Процесса не было.

Падение Парижа было, видимо, в начале мая. Мы привыкли: знание — это хорошо. С ним лично — нет.

— Но я же не перехожу на личности!

— Но вы оскорбляете идею!

И даже идеалы и прямо в лицо идеалисту.

Кондотьер — это наемный полководец. Не браво — наемный убийца и не ландскнехт — наемный солдат, а именно полководец. Начальник дружины викингов, а сами они могут быть и не викинги. У русского царя в чертогах есть палата.

Очертанья чертога в черный четверг были другие. А кто протащил В. в п.? Вот ты, как твоя фамилия?

Кторов! Или Массальский. Когда они вдвоем, я точно знаю. Конечно, профессор Массальский. Этого не узнал. Кроме того, у него такая стремительная походка и свирепый вид, что не похож на Володю Заманского. Заманский конечно.

Всякую ерунду приходится загонять в 43 страницы. На самом деле надо переписать «Японский транзистор», а все остальное сократить и не распространяться. А все остальное отправить в РИТУАЛ.

Четверг 23 марта.

Мы кажется идем в театр.

Ну[жно] ч[итать] про — себя — тихо {129}

Я копировал. Я переводил с языка радости на язык чужих слов. Нужен совершенно другой язык. Тебе приходилось замечать. В другом месте на большом формате два слова для другого человека. Как мало от нас осталось. Тебя там нет. Меня там нет. Там нет ни слова о нас с тобой. Я ехал на этом трамвае. Эти имена ничего не значат. Какой-то другой язык. Неужели самое интересное — цитаты из чужой книги? Странное впечатление. Я не сижу, я не порчу, я не размахиваю. Чем дальше сегодня, тем хуже будет завтра. Пустое место на первый взгляд. Я напишу 14 страниц. Не приходило в голову то соображение, что кое-что все-таки и тут осталось для читателя неизвестным. Отредактировано. У автора не спросили. Законченность такого звука. Потом два слова о лексике. Ты был голодный, ты шел в столовую, после столовой ты становился другим человеком. Не было такого. В таком эпизоде скрывать было нечего. А он остался жив? У кого можно спросить? Если есть название улицы, то вспомнишь номер трамвая. Ты напишешь потом письмо, тебе не ответят. Я когда-то из этого ящика извлекал слова. Это происходило таким образом. Звуки оттуда, кусок бумаги на столе, и я записываю слова, которые могут пригодиться. Слова из ящика похожи на слова старой газеты, если она интересна. Вот вырезка. Тут все есть, можешь не стараться, тут даже лучше. Трудно поверить. В каких отношениях такие клочки находились с готовыми словами из книги? Можно было просто брать слова из книги. Но там были имена. Там были другие имена. Будут схожи лица. Как только эти три слова, так сразу поворот. Звуки были удивительные. Просто нечего было сказать, а сказать что-то надо было. Меня там больше не будет.

« П. ч. » {130}

Из ящика будут звуки. Я не хочу звуков. Пусть будет тихо. Иначе все это происходило. Иначе. Все слова надо выбросить. А ты не смотри. А я не буду обращать внимания. Мало того. Мало того. Много было всякой всячины. Песни не получилось. Я не хочу. Я не хочу. Грубость. Таким же путем. Пусть будет «Ритуал». Не поднимешь, не поймешь. Я когда-то писал диктант. Шпаргалки помогали. Когда их стало много, они стали мешать. Таких слов не употреблял. Потом вдруг показалось. Потом исчезло. Нет, это еще не все события. Про какие-то узлы. Потом пятый угол. Я считал пятым углом — куда не засматривал. Описание мятели. Последний номер журнала. Он тоже не помнит. Отчетливо «не то». Такой голос. Непонятно царапает. Я буду бояться новых царапин. Была без радостей любовь. Вот странное сочинение. Где у него конец, где начало? Как-то иначе все происходило. Как-то иначе. Ходишь у развалин крепости. Прошел мимо развалин. Тут была дорога на эшафот. Какие слова. Любым способом возвратить. Не хотел сказать «панцирь черепахи». Выбрасывать слова. Не было там ничего такого. На любой странице можно остановиться. Ты попал в переплет, ты нам больше не нужен. Уже такие слова. Я не знаю, зачем это нужно было. Такими вещами можно не заниматься. Вот еще как. Ни один из этих подходов не давал продолжения. Я смотрел на белую бумагу с надеждой. Вот это слово я и хотел найти. Разные способы отметить одно и то же. Плетеное кресло. Вот какое слово давно не употреблялось.

С угрюмым остервенением долбил одно и то же. Как отличить красноперку от плотвы, это просто. Вот как отличить плотву от красноперки, когда обе в озере, это трудней. Такой переплет тоже заморачивал голову. Пришлось покинуть. Не так резко.

Несколько раз подлетал к обреченному дому и каждый раз с той стороны. И каждый раз из школы, чтобы сразу же окунуться в другие занятия. Целый день катались на коньках, ноги болели на другой день. Прямо больно ногам было шагать, когда надо было идти в школу. Дело Домановых. Обложка журнала «Всемирный следопыт».

And his principal pleasure in life was denying robustly anything that anyone else said. It wasn't going to be easy. She had one weapon and one weapon only, and that was conversation.

Жутко было интересно когда-то, я потом 5 лет только об этом и рассказывал. Разумеется, через 5 лет у нас появились другие источники. Через 10 лет тот же анекдот повторялся в новой аранжировке. На старой пожелтевшей бумаге «а эрудиция от Эдиты Пьехи до иди ты в» звучала как натяжка, потому что в 55 г. никто не знал Эдиту Пьеху. Тогда была Ружена Сикора.

Церковная кружка висела рядом с почтовым ящиком, и была остроумная надпись и о ней веселый рассказ в кафе «Один раз он был и у баронессы Фридэ». Один раз он всюду был. Там судебная хроника не зафиксирована. Французский текст не прочитан, оставлен на потом. На даче не было таких книг. У меня с ним был один разговор, а дружбы не было. Один раз был хорошо переписан, но почему-то с другим началом. Слишком большое значение придавалось началу и вообще монтажу и нумерации страниц. Иногда воспринимается как другой текст.

SNAKED APE Snake — naked — ape; the snake of a naked ape; sex starved cobra; some creature syncretic

Мисс Снэй Кидэйп — чтобы звучало «змея», «голая» и «обезьяна» — это точно, но мало интересно для историка. Чтобы повторялось что-нибудь 125 раз вроде доктор Литвинов, доктор Эн. Эвлер-Мор. Если 1416 раз повторить «граф Алексей Толстой», то забудут слова Бунина «но никто не видел графа Николая Толстого».

Перевод одной страницы Агаты Кристи «От себя не убежишь» или «Дуньку ожидает Европа» (ждет не дождется). Совершенно твердые понятия: «мэйл шовинист пиг» или «коншиэншес обжектерс».

ОНА НЕ АРЕСТОВАНА

That all about the syncretic creature by the name of Miss Snay Kid-Ape. She was known also by the name of Maria Chuana.

Наши мамы 100 лет спустя

ОНА НЕ АРЕСТОВАНА

Это как про «когда пойдут на Запад поезда» {137} . На вокзале об этом ни слова.

Just what I told you.

БЕРЕГИСЬ ПОЕЗДА

p.21 from «Destination

Unknown» {138} .

20.3.74

Было в этом направлении. 20.3.74

Под таким девизом: они еще не взрослые, но уже не дети. Еще предупредила: не записывать. Какой-то она рассказала, а ты уже забыла. Я тоже не могу найти цитату, а ведь уже определил, из какой книги. Из второго романа Сола Беллоу.

Вы все им должны простить. Вы дайте им материнскую руку, протяните любовь. Ибо в этом святость. Католичка едет в монастырь. Отблудила раба Божия. Теперь будет молиться. А для этого на улицах Рима нужно увидеть окно папы римского. Она еще не мама, но уже давно бабушка.

Presumably maddening men

and infuriating women

p.74

Saul Bellow

Mr. Sammler's Planet {139}

Законченность каких-то других собачьих отношений. Все равно только шрифтом энциклопедического словаря братьев Гранат или Брэма в дореволюционном издании «Гады». Ответ на этот вопрос можно прочитать вслух с 56-й страницы карандашной нумерации в подборке «73 страницы» (только не в 73 году, а где-то раньше). Вот это уже лучше.

Но роман «Нищий» все-таки был написан, это верно. Он оказался без Ницше и называется не «Нищий», а «Ни дня без строчки». ЗЛЯ без «Кво Вадис?» — неполный образ синкретического знакомого новейших поколений. А я что, должен употреблять такие сокращения, а как МОЩ? Менее опытный щенок — да? На кого хвост подымает? Тут как раз тот самый случай, когда собеседник рвется в рукопашный бой. Был новый год, видимо, 1964-й, нет, 1963-й, потому что иначе все остальное непонятно. Потом об этом будут писать Б.Шоу, Р.Олдингтон и И.Во.

Он уже успел занять 2000 долларов, 4000 франков и 5 000 000 лир. Когда приедет, тогда отдаст. Он считает, что он уже миллионер, раз у него вышла книга. В Италии миллионером стать легко, но они там считают на миллиарды. Там газета стоит 2000 лир. Там ему на сигареты нужно миллион в месяц.

Ничего особенного, просто РИТУАЛ и все. Всегда так бывало в конце хорошего периода на любом формате. 100 страниц ушло в «Ритуал». Можно даже сказать,

«ФИОЛЕТОВЫЕ РУКИ»

это один сплошной «Ритуал». Как между прочим и «Жизнь начинается в 66 лет». Не в первый раз. Но сначала я был огорчен такими результатами. Уважаемая читательская конференция, потерпите немного, через 4 часа отдохнете и вы.

ЗЛЯВ-ол и ЗЛЯВ-оленок — это не остроумно.

22.3.74

7 февраля было в четверг. Следовательно у них от четвергазма до четвергазма каждую неделю, Бог их прости. Могло быть хуже.

Не на грузина, а на хохла. На хохла, на парубка с мягким взглядом, на запорожца или на болгарского гайдука или как там они у них называются. Я сказал: на этом портрете он похож на грузинского князя. Без аргументации нельзя сказать ни одного слова. Начинаются убедительные контр-аргументы. Куда-то уходит. В тишь и благодать, не так уж важно иметь такое количество новых абзацев. Профсоюзные боссы Британии тоже имеют такой вид.

«Новый Завет есть?»

«К сожалению, еще не вышел. У нас есть старый, но вы его, конечно, прочли».

Вот такие шутки почему-то не кажутся теперь остроумными. Брендан Бихэн — «Разговор в книжном магазине».

«Кулацкие университеты» — это как раз хорошо, а «советский пролетариат» — это плохо. Но такова «одиозная фигура» члена КПСС с 1918 года. «Моя фамилия в ЦК считается одиозной», в порядке информации сообщил он. Макаров чешет затылок на углу Б.Бронной.

«Селигер — любовь моя» в «Октябре» на проспекте Калинина на новом Арбате. «Шахматная новелла» в МГУ сегодня не хочешь?

22.3.74

ХОЧУ В КИНО.

« Закон и кулак » {143} в Повторном.

Чтобы каждое твое указание исполнялось в одно мгновение. Вот чего ты хочешь. Я еще собираюсь написать: когда умру, ты будешь читать. Долго ты собираешься. Умереть — да? Нет, написать. Это все насчет подарков ко дню рождения в марте месяце одного такого года.

«Ходи лохматый» (1954), а может быть немного раньше. Американский моряк в харчевне порта показал мне кулак. КУЛАК И ЗАКОН — не вижу разницы. Разница микроскопическая, но если рассматривать через лупу, можно заметить. Остроумие ораторов в британском парламенте. Уважаемый член придерживается фантастического представления о значении своей личности в истории Европы.

((воскр. 24 марта 24.3.74))

р и т у а л

Когда не дальше РИТУАЛА.

В двух экземплярах — тут, по крайней мере, ситуация с Джойсом: по-русски это звучит ужасно, это уже всем известно, но без этого тоже нельзя обойтись. Как будто важно было. «Гвоздь сезона» — тоже можно так перевести. Об этом юмористически рассказано в книге «Он все помнит».

— Четвергазмы!

Когда он улыбнулся широкой улыбкой, у него на лице было написано удовольствие. По четвергам, надвинув ниже шляпу, один эччеленца идет к другим эччеленца без шпаги, пробираясь от машины до парадного подъезда. Об этом он в первом томе. Теперь, когда вышел второй, требуется говорить о первом томе, но уже можно не называть «Он все помнит». И так всем известно, что это мемуары Хрущева.

Если это ЛИТЕРАТУРА НАЧИНАЕТСЯ С ДВУХ ЭКЗЕМПЛЯРОВ, то надо найти одного читателя.

С трех товарищей она как раз кончается.

Ванька Доманов в 1921 году.

При налете и восстании и расстреле он был малыш и недомерок, на него не обратили внимания. Желторотый. Плетью стебануть разок-другой, больше не будет.

Про Виктора Михайловича на стр — у Ильфа и Петрова ВСЛУХ можно, только не при Бескоэльсе {145} . Может обидеться. Будет мстить. «Вы хотели меня уесть, но у Вас не получилось».

Гвардейцы-гасконцы. Армейский автограф прод-комиссаром подписано АнлИз Мочи — значит, еврейская фамилия.

Донской казак Бен Тов в правительстве Голды Меир был министром здравоохранения почему-то. Врач наверно. Хирург. ЯПОНСКИЙ ТРАНЗИСТОР надо поднимать.

«Скелет продан». А череп? А мозги?

Тут сразу же «Крупинка кобальта под подушкой» и «Практический совет делового человека». Последний разговор в КАФЕ.

Она все-таки уехала в Мурманск. И хорошо сделала. Кто кому проиграл бутылку коньяку, без шпаргалок уже не выяснишь. А в каком году? Или в 59 или в 61-м, трудно найти. «В неизвестном направлении». Скрылся из Москвы (информация 1939 года для философа Бродова). Вот у кого надо спросить. У «Вопросов философии».

— Мне нужно срочно в институт философии.

— Сейчас я вам покажу.

— Да вы не беспокоитесь, я знаю.

Наклоняется и что-то говорит тихо.

Есенин без буквы «Е» на секунду озадачен.

Нумерации что ль нехватает.

Сдохнешь с такой пагинацией.

— Авторское дело.

— Повторность такой ситуации приводит автора в тихое бешенство. «Мы же Вам возвратили!» «Я же Вам отдала!» И все через «же» и смотрит своими невинными глазами, надеясь на забывчивость или, просто скажем, считая собеседника дураком.

— Я понял: гиблое дело.

— Там же будет — вы представляете себе наши заботы? Если у человека было 10 миллионов, то он потерял 1 000 000 долларов. Нет, это как с «Цикутой». Представьте себе 10 поездов с золотом, золотой запас 10 царских империй. Один из них потерян, нет, вы представляете себе? ЗАПАС ИМПЕРИИ!

20.3.74

Нет, вы органически неспособны войти в заботы другого человека.

ПОДАРОК ДЛЯ МУСОРОПРОВОДА.

Когда он у вас будет.

А когда я позвонил в Снобистский переулок и услышал «Мы прощались в интимной обстановке», я сразу вспомнил «Ребята!» и «Все будут свои: Мишка Лермонтов, Колька Некрасов и Федька Достоевский». После этого разговора все стало на место. Увидимся в Лозанне или через 4 года, когда вы будете проситься, а вас будут не пускать.

(Немножко КОНЬЯЧНЫХ РИТМОВ, но без шпаргалок 1961 года ПОКА. 26.3.74)

— Окстись, Дементный, побойся Бога! Изыде, Отроковица!

«И аборты не делай» (это уж деловой скороговоркой).

Такая машинопись с оказией на 7 страниц, которую можно назвать «Письмо Рыжего» или «Он его не читал, он сам такое напишет, когда уедет». В том-то и дело, что такого не напишет. Некогда будет. У него просто не будет времени. Все время будут поглощать визиты в советское посольство с просьбой пустить назад: ибо и он — СССР. В этом состояла уникальность. Когда таких уникумов накопилось 1416 человек, их сразу партией пустили под одну КАМпанию.

Вот тогда меня ожидайте на дне рождения. Если не будет нашей окончательной победы над китайскими марксистами. Е Б Ж.

Придется цитировать «Четвертую чашку чая» на Пушкинской улице. А где же еще?

— Скажите, будьте добры: «Ее дома нет, А ОН К ТЕЛЕФОНУ НЕ ПОДХОДИТ».

Пахнет Боландом и сероводородом. И если этого недостаточно, то смени ленту. Выходит, что одного этого недостаточно. Но у правила есть и исключения. Когда дополнение подразумевается или фраза обрывается. Тогда отдельно пишется.

Человек моего темперамента — это он сказал про витебского художника: делает те же самые орфографические ошибки. Тогда они нашли общий язык. И тут же стали спорить «стиллистический» он всегда, всю жизнь писал через два «эл». Такая «драмма» (Г.Н.Поспелов говорил через три «эм»). Несколько раз. Самой важной лекции не было. Она самая спорная, почти двусмысленная и самая интересная.

Насчет впечатления от простых слов. Слова затасканные и обыкновенные — записывать нечего, но чем-то заражают и чего-то достигают, трудно это объяснить. Почти гипнотическое воздействие военно-стилистической простоты: примитивно и легко имитировать, но не дано — как это могут воображать некоторые перепуганные интеллигентики. Гурманы и гурманки, к вам обращаюсь я, друзья мои.

Вы тоже поймете, если вам объяснить. (Но кто будет объяснять?) У нас особые отношения и чрезвычайная дружба и исключительное товарищество: не вмешиваетесь в наши отношения. Это на реплику «не по-товарищески». Каков гусь? Видно птицу по полету.

— Я дам команду, а вы зайдите в секретариат, там вам оформят документы.

На другой день все было сделано. Все проблемы решены. «Я дам команду» было сказано спокойно, деловито, медленно, внушительно, тоном человека, который давно привык к тому, что все прислушиваются к его каждому слову.

ОДНООБРАЗНЫЙ ПЕЙЗАЖ

26.3.74

Маневры продлятся до 30 марта. Приглашения и выяснения на уровне послов. Вернемся к сообщениям о библиотеке. Я был неожиданно изумлен тем чтением целой кипы тетрадей, когда обнаружилось, что все сказано в письме. Мне думалось: там что-то было такое, что можно добавить. Нет, наоборот, вся кипа тетрадей померкла, побледнела перед содержательностью письма, а в письме было не больше 12 страниц.

40 лет жизни при капитализме — это Вы будете писать, если доживете. Она будет писать трилогию из четырех миниатюр на тему — 22 дня при капитализме. Она уже написала 40 писем на эту тему, можно считать: все написано, надо только перепечатать на машинке. Глава так и называется — Европа, потом Америка, потом Рим, потом Париж, ну и само собой Лондон, подумаешь — 4 часа и 400 франков, это нам ничего не составляет. Да, конечно, Средиземное море и Симплонский тоннель, не считая Сикстинской Мадонны и Эйфелевой Башни.

Юнкер Шмидт из пистолета хочет застрелиться.

«СЦИЛЛА И ХАРИБДА в кафе на Пушкинской улице» {147} повторяется. Она будет не раз повторяться. Они ведь тоже повторяются. Весьма однообразный ПЕЙЗАЖ!

«Всадник без головы» — это очень плохо. Но меня примирил отзыв Набокова: ага, ему не нравится, значит это хорошо. Я на стороне художника, который умер на рассвете за 3 дня до победы. А он все свои симпатии отдал окопам, солдатской дружбе и гибели во имя империи. «Свет погас» с одной стороны и «Смерть героя» с другой стороны, а посредине все-таки удивительная «Цветущая пустыня».

Он будет писать книгу «Новый класс космических объектов». Я его видел на Радиотелескопной улице. У них там какой-то свой Евтушенко. Объедки с барского стола. Разное отношение к стихам. Студент, стихи пишет, ничего особенного, лишь бы институт кончил. Или еще хуже. Фантазии. Это все фантазии! Делом нужно заниматься. Зародилось все это не вчера, но уже давно не имеет значения. Важно, что такую страницу под копирку не возьмешь. А осторожность опытного человека сказывается на каждой странице. Нам важно найти, где она все-таки прорывается, хотя бы косвенно.

У них была дружба и обмен идеями. Они делились мыслями. Два таких мыслителя стояли в стороне. Это как два многотомных романа, перевод с французского: никто не смог прочитать до конца уже из-за одного того, что они выходили в разное время. А когда были собраны воедино в собрании сочинений, то потеряли актуальность. Что касается «Жана Кристофа», то она всю жизнь собиралась прочитать «Очарованную душу». Мы даже из одной книги делали разные выписки. В данном случае почему-то неважно, что это было в январе какого-то года. Вот нашел слова в декабре и увидел, что я к ним 20 раз возвращался. Кстати, тоже 61-й год.

Употреблялась другая лексика. Ужасно много разных подходов. Жуткий тупик в одном смысле. Я остановился на французах. Не так много тут, но приятно вспомнить. Как сказать, они выходили на дорогу, по их понятиям. Еще не известно про кого. Я так и знал, что диктанта больше не будет. 125 раз одно и то же. Важно было не смотреть. Важно было повторять. Звуки решали дело. Ты видишь, открой машинку, там были другие цитаты. Мне нужно было отработать ту лексику. На хорошем французском языке одна статья о Марселе Прусте. Это классовая борьба с другими ценностями. По-моему, он ее не заменил. Трижды споткнулся. Лошади паслись на поляне. Было интересно для одноклассников в том году. А у нас была другая компания. Вот видишь, как все это происходило. Я Ваню на диване оскорбил напрасно. Бревно в твоем глазу. Эта библия говорит прямо, без обиняков. Если это самое важное, то что можно сказать об остальном? Нуждался ли в такой защите Кнут Гамсун? Текущие события заслонили рассказ об одном дне из жизни маленького мальчика. День рождения — это когда ты родился. Неужели он помнит все в тот день, когда он родился? А я вот не помню. Карл Иванович у него был, а у меня не было Карла Ивановича. О чем же я буду рассказывать? От неприятностей нужно отмахнуться. Асфальт, усыпанный желтыми листьями, уводил нас в ресторан «Варшава». Я никогда не видел его портрета. Только для того, чтобы написать одну фразу. Разве это «хроника»? Предполагалось, что все предыдущее было необходимо. Эстетика финального архива. Иные письма затрепаны до дыр. Они носились в сумочке и перечитывались, так надо понимать. Бешено пересекалось. Что упало, то пропало. Об этом ни слова. Потом вдруг идут такие слова, которые не берутся на машинку. Природа. Серенькое небо, заштатный город, печаль и грусть. Где же твой идол, стоит?

Это хорошо само по себе. Я могу перечислить эпизоды. И память еще сохранилась в том смысле, что мог назвать когда и с кем. Что это такое? Комментарии к фотографиям? Рассматривание картинок из журнала? Чтение про кино на польском языке? А вот это нам напомнило два слова. А вот тут было произнесено: «Если бы у нас был Набоков, я бы прочитал тебе одну новеллу». Купола Ново-Девичьего монастыря. И сразу же пародия на великое стихотворение.

Это хорошо само по себе, но почему все-таки нужно было рассматривать клочки бумаги? Зачем это было нужно? Я прочитал 40 страниц. Не махнул рукой, не поморщился, не отвернулся. Если тебе так важно, читай вслух. Но не настолько, чтобы сделать выписки. Хотя сама сказала «Такая книга попадается один раз в жизни». Тоже можно было оставить в таком виде.

Рассказ только про удивительные события, но тон легкомысленный и слова, невсегда уместные. Речь идет о потрясениях, а рассказ такой, как будто все это ничего не значит. Не знаю, не уверен. Во всяком случае, по почте это не пошлешь. Только и разницы. Был бы английский перевод, читалось бы как «Конспект романа» или выписки из прочитанных книг. Не захотелось. Теперь такое отношение к старым цитатам. То вдруг кажется более интересным, чем все остальное. То вдруг тошнит от почерка, от необходимости что-то записывать.

Оглянулась при слове «Аполлинэр». При слове «цикута», тем более. Нет, при слове «цикута» она не оглянулась. Еще раз посмотреть. Чтобы определить, насколько прав был, когда увидел пустоту. СТОИТ СЗАДИ МЫСЛЬ, СВЕРКАЯ НЕДОБРЫМИ ГЛАЗАМИ.

абзац 191

244 картинки по четыре строчки к каждой картинке: издательский номер — в таком жанре. Их особенная точность — в ударности и неповторимости: про один кадр из целой ленты в том смысле, что весь эпизод или случай или рассказ целиком отражается этой главной картинкой. Комикс, только с чужой надписью. Особенность надписи —

рассказ не повторяется. Сразу же к другому роману, оттуда тоже только одна цитата. Такой сводный дайджест на одну тему. Все нейтральные слова таким образом опускаются. То, что ты хотел еще раз увидеть или то, что кто-то видел со стороны и мог увидеть, но разница громадная. Всегда что-нибудь не так. Или купание на мелком месте или третий лишний или не тот разговор или нечестный прием или болтовня для смеха. Чтобы скрыть смущение, он будет издеваться. Чтобы сказать «это про кого-то еще, сам я таких штук не люблю». Похоже на указатель страниц к одной прочитанной книге. Всегда готов отметить специальность владельца «Победы». Раскрыл, сунул палец и сказал «Этого даже я не знаю». «Это у меня было». Все главным образом втроем. Не считая групповых сцен, когда все равно все вдвоем и никто ни на кого не смотрит, это не считается. Потом прелесть внезапного перехода. Дело не в результате, а в постепенном приближении к результату. Кстати, полностью играет школа имени 905 года. А чего ты рвешь? А зачем уничтожаешь? Пусть все как есть. Это сделают за тебя другие. Не твоя забота.

В этом смысле, конечно — НЕ ТВОЯ ЗАБОТА — была такая процедура с французскими цитатами. Не сохранилось в памяти. Или не поддается кинематографичности впечатления. Скорее лестница на высоты, на небо, к Богу в рай или как там еще у мистиков Востока. Разумеется, 1001 ночь, вошедшая в привычку в течение 20 лет, — не в счет. Попробуй вспомнить записи Симоны де Бовуар, и к своему ужасу ничего не вспомнишь. Ничего кроме последнего подтверждения или расстройства компенсации или ущерб, изнеможенье и единственная награда: слишком много на другой стороне. Просто желание забыться и заснуть. Иногда просто засунуть и заснуть, иначе ничем. Только один способ почувствовать, что ты живешь. Не от хорошей жизни. 73-х страниц на эту тему не будет. Где были 2 страницы в 52 году? Жаль, что их нет под рукой. Этот жест стоит 12 копеек. Из-за копейки никто не нагнется. И еще что-то связанное как будто с указателем немецких цитат, а на самом деле только способ скоротать время ожидания. Он терпеть не может умных разговоров. Не ее дело выглядеть печальной и интеллектуальной. Сценаристка. Один нахал сказал «до колен», она и бровью не повела. Не было такого разговора. Что ты видишь за этим кадром. Только когда речь идет о горячо любимой и давно желанной женщине. Ну ладно. С этим напитком в крови, ты увидишь любимую женщину в каждой юбке. Иногда. Очень редко. Когда повторялось. Когда выхватывалась одна картина из целой серии картин. Когда нужно было ехать на пейзаже. И тут начиналась мура про ураган в Эстонии. Или чужие фантазии на твои личные темы: напоминает — хорошо, но совсем не так дело было. Памяти И.С.Б. Подпись расстрелянного тоже.

Не помню такого напоминания. Ритуал. Вечерело. Если взять одну страницу. Какое впечатление. Вот чем был занят человек. Борьба за сферы. Сокращенное расстояние, чтобы мучиться от разлук. Слишком сокращенное: ничего не понятно. Ничего не поймешь. Такой стиль. «Когда ты чего-нибудь поймешь, то ты мне скажешь своими словами». Это такой юмор. Ленту сменить. Бумаги купить. Громкий вынужденный смех. Это от напряжения. Выбросить. 12 апреля была пятница. Не зависит от силы удара, просто плохая лента. Закручивается. Чай греется. Ты меня ставишь в трудное положение. Ты так всегда делаешь, да? Это реакция на внезапное пробуждение.

12.4.74

Казалось бы, одного этого вполне достаточно. Им ведь поговорить всего дороже. Не нравится мне это пробуждение. Значит какая-то сторона польского фильма. Об этом мы с вами поговорим после нашей окончательной победы. Я пошел в библиотеку. В открытом доступе на 4 этаже стоит энциклопедия. Можешь раскрыть. Пока коней мне запрягали. Но здорово он усвоил целое четверостишие. Ни один из этих разговоров не работает на продолжение. Потом наступил такой день, когда ему потребовался новый слушатель. Когда это случилось в третий и четвертый раз, мы в общем махнули рукой. А где критерий?

Разговор его был прост и важен. Выходит, главное теперь — шутовство без остроты. Такой склероз. Еще 4 слова. Попадешь на базар, армяне ругаются по-армянски. Почему это тебя не беспокоило в свое время? Было единственное приключение ходить на базар и покупать масло. Трудно представить себе Эстонию без таких слов. А таких слов в Эстонии не было.

Не вышло из этой процедуры ничего хорошего.

Выяснили отношения. Открыть 2-й том «Фауста» на сцене в императорском дворце? Нет. «Кухня ведьмы» в первом томе. Выгадывал второй разряд. Сложные взаимоотношения. Три старика ползают по сцене. Старуха спешит на свидание. Откуда берется зритель? И ведь каков напор: билетов не достанешь. Немного «Точки с запятой». Под суровым взглядом «великой Голды»: но она их простила и, наконец, дала согласие ими руководить. Надоело ей это непослушание. Сами не знают, чего хотят. Телефон звонил через каждые 5 минут.

Слово «ритуал». Как только достоинство, так сразу же имя. Резко менялся антураж. До этого еще надо дожить. Попробуй мне еще что-нибудь сказать. Вот тут все меняется со страшной силой. Все обстоятельно описала: какого числа и кто звонил и откуда, а год не поставила. В каком году умер Григорий Семенович?

Киплинги т. бригад декламируют. Видимо, ТЕОРИЯ СТИХА. Немного Б.Слуцкого, но больше А.Синявского, судя по заявлению французского переводчика. Где было «Вам труднее было запомнить, чем написать»? Все с покойниками покойники разговаривали. Можно считать, Хаджи Мурат уже умер.

р. 288 John O'Hara, The Instrument (1967):

It was a full kiss, but with her it was also ritualistic: a fine, expensive meal, followed by love. He put his hand under her skirt and she parted her legs to accommodate him. Presently she said, «We better save that till we get home, Mama's asleep by now» {154} .

Кусок другого романа. Начало где-то у Шодерло де Лякло. Я не знаю, кому достались «Опасные связи» по-русски. По идее, они должны быть возвращены владельцу книги, который сейчас в Москве, но, в общем, я не знаю их отношений. Может, он давно передарил ей эту книгу.

Создается иллюзия повторения. Фисгармония из Чикаго. Еще был Вальтер Скотт, можно было у кого-то взять почитать. Единично доходили «Луна слева» и «Золотой теленок». Вот ты не читал «Собачий переулок», не можешь судить. Демьян Бедный, знаешь, что бы сказал? Кто у вас там в ранге Демьяна Бедного? Тут мы попали в атмосферу, где другие ориентиры. Тебя ждут тонко очиненные карандаши и хорошая белая шероховатая бумага. Можно будет рисовать с натуры. Все великие художники рисовали с натуры.

Шпаргалки помогали. Нет никакой возможности. Сокращая расстояние, проявлять характер. Мы будем читать большой словарь и переводить по выбору. Перо не по кисти. Желание славы нам ни к чему. Тут такие ораторы, что с ними невозможно состязаться. Треп. Если бы еще у них были знания. Тогда бы от них спасу не было. Но есть возможность уйти в искусство.

А с ним драться не интересно, потому что он на каждый твой удар бьет больнее. Сначала я его стукнул, потом он меня, потом мы расстались на углу. Нет, мы дрались словесно. Перед лицом общего врага, нам нужно мириться. Подумаешь, «дымка», у нас будет «лимонад». Как ты собираешься встречать Троицу? Мы уйдем в сад под сливы, выпьем, закусим, потом будем ходить по улицам.

Обиды были на кулаков: хоть бы одну яму с зерном подбросили. Не говоря уж про «обрез». Ни одного настоящего кулака. Не получается в жизни «Охотники за кулацкими ямами». Классовая борьба какая-то скучная. Целую ночь идет болтовня, переливание из пустого в порожнее. Мишка Агафонов делает карьеру. Нет, это не Майн Рид. Хотя вот Шура Исаева сумела: «И как будто стоя спит». И рисунок хороший. Она, оказывается, умеет хорошо рисовать. Опять обман. Зачем же она скрывала?

And what is «boredom-whoredom»? Сkушное б…ство. No. The tumultuous personal life of a not always pleasant acquaintance. Friendship if you like.

the row of questions {158}

Где это было? Разговор на грани нахальства. Хамить, но в пределах обычных шпилек. Или в «Четвертой чашке чая» или в отдельных выпусках. Они ругаются, а я как между двух огней. Где?

petsy-wetsy

Может быть, все это — как «Улялаевщина» 1933 г. с рисунками художника Тышлера. Вот Тышлер и заплатит за нее 100 рублей.

— Си-коко?

40 barrels of dissidents {160}

Zatovarennaya botchkotara {161}

Ерунда все это, но слова были сказаны: — Я ведь присылал ему 58 рублей 10 коп. А он мне хоть бы 7–35. Хоть бы раз. А у меня ведь тоже была учительская зарплата и я не chair à plaisir

ЗОЛОТО РЫЛ

В ГОРАХ.

Mädchen für Alle {163}

Нач-фин улыбался. Солигалич ничего не заметил. Сергей ВОЙ. помнит про чемодан. И про письмо об антисемитизме тоже.

Весь «ковер почета» состоял в том, что дали место, где сесть, и рюмку, но это произвело на него впечатление. Кого это встречают с таким почетом? Кто это? Тут свои ранги и своя субординация. Вместе с тем, ответ на другие вопросы. Жена комитетчика. Теперь он входит в Комитет. Сидела, молчала, наматывала на ус. Источала тайное не то чтобы недоброжелательство, но желание чего-нибудь услышать полезное, как домашнее оружие. Один раз улыбнулась. Быстрее всех догадалась. Как по-французски «лягушка»? У нас в доме нет русско-французского словаря. Моя память в лучшем случае может работать как французско-русский словарь, но не наоборот. Кисло прозвучало. Но важно было поднять шум и привыкнуть к звукам. Через час начнет работать короткая волна по-русски. Уже неинтересно иметь такие цитаты под рукой. 9 томов нагнали тоску синего цвета. Мне нужен был рассказ про Серебряный Бор, как будто я сам там был и мне было 11 лет. Свистопляска. Концертное продолжение. Стилистика чужих наскоков. Вы поддержите меня, а я поддержу вас. Там же другое. Из какой эпохи суета. До сих пор непонятно зачем.

I need this outing like a hole in the head, he thought. Still, he was going, wasn't he. He was glad to reach the open air, to breathe. Not the obvious reason. I wonder who's scrubbing you now. The recondite reason if that was worth finding.

Теперь нам понятно, почему это не пригодилось. Другой эпохи суета. Забавное идиотство. Если ты искал подтверждения, ты его нашел. Нет. Не пойдет. Нет. Звуки не с той стороны.

Нахальная точка зрения ставила в тупик.

Этот вопрос ему нужно задать 14 раз и один из 14 ответов будет похож на правду. Это как протоколы показаний Кристины Кийлер на военного министра Профьюмо. До Вас — значит при царе Горохе.

Ерунда получалась вокруг стихотворения «Телефон в гробу».

Одну страницу мы уже мысленно отметили. Еще бы.

Это как с одной страницей на чужой машинке. Другие слова. Ритмы другого разговора. Погоди, то ли будет впереди. Ну и разумеется, ни одна из них не играет на звуки из ящика. Таких сотни. Такие надо выбрасывать. Журналист не коллекционирует газеты. Только тем и занимается. Нет, не тем.

Совершенно непонятны такие заботы. Зачем я читал такие книги? Чтобы сказать случайной старушке: это можно прочитать? Чтобы она сказала: «Один лохматый старичок посоветовал мне». В своих кругах плывут другие земли. Новая линия. Другие заботы. Сообщите об этом агентству Рейтер. Европа будет взволнована. Чтобы он мог курсировать между Лондоном и Москвой, не лишившись гражданства. Париж будет блестеть мокрым асфальтом. А может не существует такой записи? Ты читал «Кирпич»? А «Кирпичный завод»? А роман «Максим Шостакович»? Как ты думаешь, это войдет в золотой фонд немецкого лексикона мировой литературы? Ну скажем, его портрет будет рядом с Гейне и Гете на букву Гэ? Вообще-то моя фамилия должна идти впереди Пушкина.

Для придания вида аккуратности на 2 дня существует резиновый клей. Где он провел ночь, никто не знает. Но это домашняя точка зрения. Но никто не знает. Они читают. Она схватила и унесла. Они будут давать реакцию. Устно в некоторых кругах. Вы не сможете ответить. И она тоже слышала много хорошего. А где бы почитать? Впрочем, ей нужно читать по-английски. Дайте английскую часть. А он, оказывается, не знает английского? Да, он знает только немецкий. 432 страницы первого варианта — это для кого разговор? Для Олиной бабушки.

Прелесть всех этих попыток заключается в том, что в момент написания они приходят в голову. А пересказать их невозможно. А читать их скучно.

Не захочется переписать. Цитат не будет. «Я для вас вот такую пачку написала». «Я вам сейчас покажу, где хранится ваша книга». «Неужели я пишу стихи только для того, чтобы их перепечатать на машинке?» «Архивы перепутали». «Что значит?» Не такие бывают точные слова.

И ПОТОМ С НАПРЯЖЕНИЕМ ЖДАТЬ, КОГДА ОН УДАЛИТСЯ. У цитаты понятен общий смысл, но он не помог написать сочинение. Нет, ты лучше своими словами. А у Вас есть журнал «Англия», где крупными буквами цитата из советского критика Гаевского? Институт мировой литературы примолчался. Подспудно маячил велосипед. Рассказ из жизни Тараса Бульбы был в четырех вариантах. С каждым вариантом отрабатывалась фраза про кость Гоголя. Про новости балета я не стал слушать. Как это похоже на «Эхо от холостого выстрела». Какие-то намеки. Нюансы. Для узкого круга и потом ужасно претенциозно. Тоже не для мальчика в 16 лет. Как ты воспитываешь свою дочь? У тебя дочь бандиткой растет. А знаешь какой анекдот она принесла из школы? Мама растерялась. Они думают, трудности сексуального воспитания. Секс — это не проблема. Они уже все знают. А вот такой анекдот — это проблема. Другие ритмы. Это как «Признание комиссара полиции прокурору республики». Нет. «Расследование по делу гражданина выше всякого подозрения». Он пользуется особым доверием.

Узкие полоски текста были хороши для разрезки. Их можно выдирать и приклеивать. Опять будет понятно по-своему. Ладно. Заботы 31-го читателя. «Смех у баб» — как всякая трагикомедия: смешно потому что про кого-то еще. Когда про нас, то реакция простая. «Вот гад». «Сволочь». Разговор окончен, трубка вешается. Трубка кладется на место. Лисицы уходят в норы. Зверь бежит на ловца. Анекдот пересказывается своими словами. У птиц гнездо, у зверя темный лог. Один сын человеческий не знает, где преклонить голову. По ее словам, 4 раза подчеркнуто. Музыкальная жизнь: дочка Катаева, внук Леонова, племянница Паустовского. Шекспировский актер разорялся на всю катушку. При всем старании лучшая сторона не проявилась, а так хотелось. А желание было. Гроза надвигалась. Впереди на фоне Останкинской телебашни маячила стая галок и ворон. Не такие были точные слова. Эти веселые рассказы остались в другом месте. Если вы уедете, у нас никого не останется. Не заметил. Укоризна через Черное море несется, как чайка, в плаваньи сестра. Но корабли, что следуют за нами, не встретят в море нашего следа. Разве так надо защищать Беззащитного человека? Он полемизирует с бандитами. Он воюет с пиратами. Он еще на галере и не может забыть: еще не прислали выкуп. С ним обращаются хорошо. Где-то на Западе звенят дукаты. На Севере тугрики.

Законченность таких размышлений просто пугала. Что-то вроде ореола мелькнуло вокруг потемневшего лица, но я был занят подготовкой к операции. Укол. Мгновение. Вот и все. Через одну минуту все будет хорошо. Надо потерпеть. Наконец-то я вспомнил: я недочитал одну страницу. Здесь несколько больше, но не настолько. Есть указание на неопределенные отношения в Чертаново. А пошлите вы его к чертановскому резиденту. Это как с переплетом Андерсена. Андерсен ждал 100 лет, может и еще подождать. Цитаты из «Ни дня без строчки» не получилось. Т. е. цитата как раз была со ссылкой на смерть Самсонова, но чужие пики нам ни к чему, когда беспокоят свои провалы. Чем же он дышит? Страдает элегантно с комфортом, как актер на улице Левитана. Когда кончится мамино наследство, будет искать интеллектуальную жизнь и духовных руководителей. Насчет вождей это мы еще посмотрим. Мы всяких видали, у нас такие на каждом перекрестке. Насчет Юрия Олеши не скажу, потому что ему ведь главное — что было? Чтобы не напоминали в «Национале», что он задолжал 12 тысяч, за соседним столиком чтобы не появился красавец Мариенгоф. Ну и конечно, чтобы мистер Уистлер не напоминал Оскару Уайлду «Ты об этом еще напишешь». Когда является прототип, тут сдохнешь от тоски. Вы случайно не знаете такого Архангельского? Он лучше меня знает мои стихи. Профессор Хиггинс поморщился, но когда об этом же заговорил полковник Пикеринг, он стал употреблять аллитерации, свойственные поэтической речи.

Немножко от тех данных, которые не повторяются. Это как цитаты из несуществующей книги. Впрочем, картина существует в одном экземпляре. А она сожалеет. У всех есть драмы и запретные темы, а он с ней перестал кадриться. Теперь нечего вспомнить. А Маша переехала в другой район. А ей передали банкноту, разрезанную на две части. Вы за нее не беспокойтесь, у нее хватит на старость. Да мы — нет.

Издание из Датского государства: «Чорт у Манна» и «Смех у баб». Вот вы смеетесь, а дело обстоит серьезно. Ты не можешь повлиять? Ты не можешь позвонить Нике и сказать?

Сколько у него читателей? Он будет стоять в «Литературной энциклопедии» 21-го века? Как ты думаешь? Люди нашего круга все больше убеждаются, что бензин теряет свою популярность. Лучше на велосипеде. Два колеса хорошо, четыре колеса плохо. Как сказал Классик {170} . Почему в моем доме нельзя про велосипед?

Еще коварней «Любовь к трем мушкетерам». Он напьется и будет говорить. А она не может ехать. Особое простодушие. Прояви любовь и на тебя посмотрят большими глазами. Вопрос о шпаргалках из кафе не решился. А собственные комплименты прозвучали загадочно и печально. Абсолютно непонятен такой интерес к Н.Мейлеру. За неимением лучшего. Точные слова в другом месте. Пока есть туман, мы посмотрим, чем живет Дагестан.

Жутко неправильно идет примыкание. Это зависит от английской машинки.

Хотя надо было сказать только «приготовьтесь к операции». У меня был иначе подход. Ах вон что. Уже забылось. Или ссора с читателем или заботы пишущего человека. «Сейчас встретится писатель Катаев и расскажет о себе какую-нибудь гадость». Он любит о себе рассказывать гадости. Занимай его дачу. Заскок из этих диссиденций. Но 100 процентов прецедентов ты не обязан. Точка. Другие слова. Еще короче. Просто какие-то напрасные слова. Авеста действует на тебя как мескалин. Все это мы будем читать. Я посмотрел на кучу книг и подумал: «Откуда бы взять?» Но разве есть такие слова?

К операции приготовиться. Так горько было расставаться с сознанием, как будто входишь в гроб, в могилу, и там проснешься и ничего не увидишь. Это недолго. Ты проснешься и уже все будет кончено. Но как это себе представить? Это невыносимо. Этого нельзя себе представить. Смерть — это временно, потому что ты все равно ничего не почувствуешь. Ты слышишь: не больно, это я тебе даю укол. Все хорошо. Вот и все. А следующий миг — это все будет позади.

Светит, светит, а потом перестает греть. Черты прощания. Случайные черты. Ашкенази и Жбанов разделили сферы влияния. Но слово про актера-алкоголика, разыгрывающего из себя писателя, — странно прозвучало в диапазоне 25 метров. Разумеется светит. Как «шипучий яд» в 65 году. Веселые разговоры приятно цитировать. Они хороши один раз в год на кухне в день рождения. Каждый день мы будем ходить в читальный зал. Из этой книги — конец про Спасителя. Из романа — про мальчишку на одесском базаре. Тут мы прочитаем вставную новеллу. Нет, не про город детских лет. Нет.

Вы такая странная, глазки очень узкие. Ножки очень толстые. Словно не было разговора о «Тропою грома». Но паразиты никогда. Но танец продолжается. Но рыжего возьмем: он дурак, но может работать на износ. «Дурак» оскорбляет на 5 минут, но его взяли все-таки в игру, а через 4 минуты они уже быстро бегают и он работает на износ.

В какой манере. А вы приносите в другой манере. Хранит и собирает, никому не дает и почитает. Это писатель при Цезаре. Был писателем при Антонии, потом при Клеопатре, теперь при мне. Вот так. Вот мы какие. Меньших не держим.

Рассказы про Кристину Кийлер и министра Профьюмо не туда. Кроме того, об этом нужно по-английски.

А чем вы будете заниматься, возвратившись в Лондон? А разве нельзя писать книги? Ну там разные эссэ? На самом деле не остается ни слова. Еще небрежней про Хому Брута. Еще раз про Емелю. Еще раз «не помню». Плохая бумага выйдет в критерий, а книга забудется. Не с вами читали, с кем-то еще придется говорить. Пока еще есть возможность проверить цитату. Да, правильно. Только и всего. А «Шуберта наверчивал» он пришлет. А «В том шалмане» у него нет. А стихи для «Зари Востока» он видел в другом месте. А вы забыли, что это ваша книга. Я ее у вас брал на 3 дня. Но она у меня стоит на полке. Считайте, что это ваша. А Рабиндранат Тагор терпеть не мог кагор. А Ксенофоб взволнован не ошибками, а бледностью жены. А Вы не в курсе. Не исчезайте, тогда вы будете в курсе. А цитата из «Назад к Мафусаилу» не пригодилась. Бернарда Шоу я не люблю и литература ничего бы не потеряла, если бы такого писателя не было.

Мощные переплеты по разным углам. Смешно было соединять их вместе. Вот намек на картину, которую приятно вспомнить. Тут была одна ошибка. С другой точки зрения. Или наоборот. Мне стыдно сейчас прочитать. Я не хотел этого показывать. Почему нет выписок из важной книги? Там все как-то иначе. Ты бы хотел иметь эпизод в самолете? Нет. Смешно. Неразборчивое предложение. Мне никто не напишет книгу «Ты и я». Зачем нужно было, неизвестно. Картины, которых я не трогал. Опять стоит велосипед, и я читаю стихи Есенина. Разница только одна. Ты хотела, я не хотел. Она была равнодушна, а я был неравнодушен. Это как книга про императора Клавдия. Я не читал мемуаров генерала. Другая история. Вранье с характером. Тоже вынужденный шаг. Минимум халтуры. Твоя Россия. И эти слова не пригодились. Ефрем Сирин — кажется так. Забавно, как они читали «Войну и мир». Вот заморочили нам голову. Ладно, мы оставим эти картины без слов. Когда из таких кусков получается пипифакс. Когда не читается написанное. Утомленная кожа при свете дня. Я 4 раза вспомнил. Можно подумать, я постоянно размышлял только над одним погибшим романом. 4 картины — это верно. С тех пор я его никогда не видел и никогда не увижу. Он покупал сигареты у Пушкинской площади. Почему он ушел из философии, для меня до сих пор остается загадкой. Сейчас я буду переводить английскую фразу. Матрешка. Загадка, мистерия, тайна — три слова. Из трех слов комбинировалась одна фраза. И терпения хватило. Выскочить из кожи. Сдохнуть от тоски. Еще раз. Еще раз. 150 речей на тему. Вот еще раз.

Декларация с одной стороны. Именно такого удара требует электрическая машинка. Про саботаж — вот уж нелепость. Про 11 лет — это хорошо. А в год саботажа мне было 14 лет. А я прибавил один год, а то бы они меня не приняли в ряды. Жутко нелепо прозвучало такое с Марселем Прустом. Основы средизма-четвергизма — на миг показалось очень остроумным. Сметай следы усилий. Еще хуже что-то с лентой. Добиться сокращенного расстояния — для чего это нужно? Для самочувствия. Не так уж много. Картины не было и нет. Картина была в мозгу. Она была хороша тем, что к ней можно было время от времени возвращаться. Иногда она вспыхивала, иногда она освещалась, но ты не забывал, что картина в мозгу и то хорошо. Меньше всего. Чем бы дитя ни тешилось. Лучше программы кинотеатра «Иллюзион». Сходить в кино некогда. Такие книги отбивают охоту ходить в библиотеку. Триумф. Мчались колесницы, горели костры, расхаживали центурионы. Камни помнят, но не могут рассказать. Впереди огромные контуры внимательных глаз. Война идет. Чем он провинился? Тем, что невнимательно слушал. Все как в переплетной, только Айхенвальд на другом отделении и не выходит на работу. Придется изучать японский язык. Смешно было раз. Затяжной прыжок. Кажется нескончаемой процедура. Пора вздохнуть и улыбнуться. Не резануло, не задело, не обратил внимания. Слова не изучались, как дипломатическая нота. Актер читал со специальной целью — потом прочитать вслух. Теперь все так пишут. И я так пишу. И я так требую от авторов. Магия слова. В этом и заключается моя работа с авторами. Он так и сказал «Мой путь»? В том-то и дело, что не сказал. Таких слов там нет, но подразумеваются.

Странные вещи начались в районе «Четырех кварков». Скажем прямо, нечитабельные фразы. Их невозможно прочитать вслух. Их не прочтешь. С другой стороны «Ритуал» и читать не надо. Это скучно и никому не интересно. К сожалению, 75 % текста «Фиолетовые руки» такого рода.

Вот собственно говоря «поднявший меч от меча и погибнет». Про этот щит нельзя вслух ни слова. Из записной книжки актера А.В.С.З.П. Это было интересно для Бор. Медведева, когда он был жив. С.Волков на этот счет не обольщался. Юмор служебного пользования. Например. На каждой книге, купленной в эту поездку, было написано: «Е.Хомутова. Вашингтон 1960.» Но для этого нужно знать Елену.

Великий рассказ Василия Аксенова о двух титанах науки новейшего поколения. Жаль, что он затерялся в завалах макулатуры. Его бы читать вместе с серьезным письмом академика Виноградова. Лучше юмора не надо. Ничего не надо придумывать. Вот тут я начинаю размазывать и повторяться.

Сегодня на воскресенье нужно приходить на сборище с паспортами. Милиционер предупредил в прошлое воскресенье. Он нарочно придет без паспорта. Я так и думал. Тут бы ЛЖР выдавала себя за нашего человека в Гаванне. Под Люцину Винницкую играет эту роль. А они правда молодые и неопытные, и у них такие инструкции — быть на пределе вежливости. А мы будем читать «Инструмент» Джона О'Хары: очень много новых слов и выражений. Боюсь, список не пригодится. Если переходить на Жоржа Сименона, конечно.

7.4.74

Тут придется поставить дату. Может из-за этой даты он и не уедет. И это предвидел человек. Он все предвидел. Такой хвастун, кроме всего прочего.

По делу гражданина, который САМ СЕБЕ ЗАКОН.

— Закон и кулак?

— Нет, это другой фильм.

СЛОВА ПОД ЧУЖУЮ ПЬЕСУ,

написанную ам. писателем Джоном О'Хара

под видом «Театрального романа с Брода» {176} .

Очень интересно для историка с. театра. Тут все заборные и кухонные вульгаризмы рядом с именами светил американского театра. «Инструмент» имеется в виду «орудие божественного вдохновения», но совершенно безошибочно с начала до конца воспринимается как старое, но грозное оружие в извечной классовой борьбе между классом мужчин и классом женщин. Тут сразу же список романов Жоржа Сименона. Если повезет, разговор отделается названиями романов Сименона. Если нет — ну тут уж придется терпеть. Всякая сопливка имеет право. Перед ней придется извиняться за твой счет. Ты правильно посчитала — мы его читаем — МЫ ЕЕ читаем с ноября прошлого года.

Это по поводу Вирджинии Вульф.

14.4.74

Срок возврата — 27 января 74 года.

Жалкая замена для таланта, а талант у него в другой области. Считалось, что сочинения у него написаны талантливо. 61-й год, а потом вдруг 69-й год, т. е. год, не отмеченный никаким событием, кроме, может быть, того, что машинка вышла из строя. Темпы менялись. Черновики. Почерк. Черная тушь, потом красный шарик, потом зеленые чернила. Опять прочитал невыразительную страницу, и сразу как в холодную воду. Количество маленьких листочков. Один переплет. Остановитесь, виконт! Видимо, «Цитадель» я читал по-русски, а потом переписывал перевод отмеченных страниц. Т. е., наоборот, искал в библиотеке, как это звучит в оригинале. Что было с этим упражнением, до сих пор не понимаю. У меня был обратный перевод, а потом я его сравнивал с оригиналом. Я ходил по тонкому льду. Нет, я ходил по такому льду, о котором пока ничего не знал, и ждал, что он будет трещать, а потом я провалюсь. Вот на это я надеялся. На предупредительный треск. Лучше всего умел плавать, а пришлось бегать. Прыгать в высоту, имелись данные, но их надо затереть, чтобы человека обескуражить.

Предположим, что все это уже сделано. Вот лежит куча черновиков, вот переписаны 4 общих тетради окончательного текста. Их надо прочитать. Можно не переписывать на машинке. Тогда я буду просто цитировать, когда мне надо. Забыл о существовании такой книги. Письмо написано в расчете на салон. Письмо имеет в виду заявление Норы Джойс. Само заявление подразумевалось, потом забылось. Что значит «но во всяком случае»? Такой полемики не было. Есть старые друзья и есть новые. Наше слово отзывается неопределенно и неожиданно. Такой Марек Хласко был в Польше, и мы возлагали на него надежды. Кто-нибудь прочтет по-польски. Смешная надежда.