В конце прошлой недели суд Северо-Кавказского военного округа поставил точку в деле бойцов спецназа ГРУ: капитана Эдуарда Ульмана, лейтенанта Александра Калаганского, прапорщика Владимира Воеводина и майора Алексея Перелевского, расстрелявших шестерых безоружных чеченцев. Майор был единственным, кто присутствовал в зале суда. Остальные разведчики получили свои сроки заочно — не дожидаясь приговора, они ударились в бега

Эдуард Ульман и его подразделение на учениях:: Фото: Из личного архива Эдуарда Ульмана

Эдуард Ульман и его подразделение на учениях

Фото: Из личного архива Эдуарда Ульмана

Одни видят в «деле спецназовцев» заговор против армии и обвиняют власть в предательстве своих солдат. Другие считают Ульмана и его товарищей банальными убийцами. Третьи уверены, что наказаны не все. Формально дело закрыто, но ответа на главный вопрос — по каким законам судить российских солдат, воевавших в мирное время, — до сих пор нет.

— Я до последнего момента был уверен, что и сейчас суд вынесет вердикт «невиновны», — говорит подполковник запаса Валерий Киндрась, координатор бурятского движения в защиту Ульмана. — Тогда бы вся эта история наконец закончилась.

Все время, пока шел процесс, движение собирало в Улан-Удэ митинги. Подписей в защиту спецназовцев было много — группа капитана Ульмана в глазах простых людей абсолютно права. Они воевали с бандитами, рисковали своими жизнями, их предали, подставили и хотят посадить. А как живут простые офицеры — никому рассказывать не надо: вокруг Улан-Удэ воинских частей немало. Кроме того, разведчиков уже дважды оправдывал суд присяжных.

Что делать теперь, защитники защитников Родины не знают.

— Может, митинг соберем дней через десять. А еще адвокаты должны обжаловать приговор, — говорят они. — Но все это, похоже, безнадежно.

Хаттаб, которого не было

Как разворачивалась та роковая спецоперация, из которой бойцы Ульмана вышли преступниками? В январе 2002 года разведка пограничных войск получила от своего информатора сообщение: в селе Дай Шатойского района Чечни скрывается отряд арабских наемников из 15 человек. Во главе отряда — известный полевой командир Хаттаб. Сразу после этого в Ханкале, в штабе Объединенной группировки войск на Северном Кавказе (ОГВ), стали готовить совместную операцию по поимке Хаттаба. План ее был прост: пехота на бронетехнике открыто блокирует село Дай, сотрудники Шатойской комендатуры вместе с оперативниками из милиции и ФСБ проводят в селе тотальную проверку паспортного режима, в случае обнаружения боевиков берут их в плен или — при оказании сопротивления — уничтожают на месте. К операции были привлечены артиллерия, фронтовая и армейская авиация, а также шесть групп спецназа ГРУ из бурятского отдельного отряда, дислоцированного в Шали. Изначально спецназовцам отводилась второстепенная роль. Они должны были организовать засады на горных тропах в 3−4 километрах от села, на случай если боевикам удастся скрытно или с боем покинуть Дай. Стандартная отработанная операция, таких в Чечне тогда проходило по несколько в месяц. Но возник маленький сбой, и начальство приняло неверное решение.

Пехота опоздала к назначенному часу, и село решили окружить спецназом ГРУ. То есть перед разведчиками в последний момент поставили абсолютно чуждую для них задачу — открыто стоять на дороге и проверять документы у проезжающих. Такое использование спецназа было смертельно опасно для группы, вооруженной только стрелковым оружием и действующей без прикрытия бронетехники. Такое использование спецназа, заточенного на уничтожение всего, что движется, было смертельно опасно для всех, кто по этой дороге едет.

Но главный промах организаторов операции был в том, что разведчикам, в частности группе капитана Ульмана, никто про изменение задачи не сообщил. И они были уверены, что должны организовать засаду. Более того, группу высадили на место за полтора часа до назначенного срока. По оперативной информации Хаттаб с отрядом передвигался на автомобилях повышенной проходимости.

— Когда нам сказали, что мы едем ловить Хаттаба вместе с пехотой, никто это всерьез не воспринял, — говорит один из сослуживцев Ульмана. — Сколько уже таких Хаттабов приходилось ловить! Чем масштабнее операция, тем меньше вероятность, что она принесет результат. И только Эдуард не позволял себе усомниться. Он искренне верил в Хаттаба и мечтал его поймать.

Тем временем из села выехал гражданский «уазик», в котором ехал ничего не подозревающий директор местной школы Саид Аласханов с односельчанами.

В этот момент Ульман принял смелое решение — выйти на дорогу и попытаться остановить машину «на живца». Остановятся — значит, мирные. Обстреляют — значит, враги. Произошло третье: чеченцы огонь не открыли, но и не остановились.

Ульман уже не сомневался, что в машине боевики.

— Тогда я подумал, что сейчас они заедут за скалу, остановятся, рассредоточатся и ударят по нам, — объяснял он позже. — Бойцы в моей группе были неопытные, и если дать боевикам выйти из машины, то шансов у нас немного.

Потому он и приказал открыть огонь вслед удаляющемуся «уазику». В результате обстрела Саид Аласханов был убит на месте, а водитель Хамзат Тубуров и пассажир Абдулвахаб Сатабаев были ранены.

Спецназовцы оказали раненым помощь, а затем запросили начальство, что делать с задержанными. В живых на тот момент оставались пятеро чеченцев, включая раненых.

С этой самой минуты никто Хаттаба уже не ловил. Руководители операции думали только о том, как отвести от себя обвинение в убийстве мирного человека, и нашли простой выход: пусть Ульман сымитирует, что все погибли при обстреле, после того как не подчинились приказу остановиться. И Ульману через оперативного офицера Алексея Перелевского был послан по радиосвязи сигнал: «У тебя шесть „двухсотых“. Трупы сложить в машину, подорвать и сжечь».

Ненормальный спецназовец

Получив приказ, Эдуард Ульман попросил Перелевского его повторить и дал послушать всем бойцам группы.

Капитану ничего не стоило расстрелять задержанных в лощине одного за другим из бесшумной винтовки. Вместо этого он сделал вид, что отпускает их домой, и приказал лейтенанту Калаганскому и прапорщику Воеводину стрелять им в спину.

— Я хотел, чтобы для чеченцев все прошло быстро и безболезненно, — объяснил мне позже Ульман. — Что я мог еще для них сделать?

— Да просто отпустить.

— Как я мог отпустить, если мне приказали их уничтожить? Получается, что я не выполнил бы свою работу. И, значит, ее за меня пришлось бы выполнять кому-то другому. Когда не знаешь, как поступить, поступай этично. В этой ситуации этичным было выполнить приказ.

— Но ведь ты видел, что они безоружны и явно не похожи на боевиков. Старик, женщина…

— Я не знал всего замысла операции. Не знал, какая информация есть на командном пункте на этих людей. Я тогда подумал, какое же большое значение имеют эти люди для чеченского сопротивления, если с ними велят поступить так жестко. У меня голова кипела…

Из всех возможных объяснений бесчеловечного приказа Ульман выбрал самое невероятное. Ему, как ни странно, и в голову не пришло, что командование просто хочет его руками скрыть последствия своего неумелого руководства. Он предпочел увидеть в этих людях супербоевиков, замаскировавшихся под мирных жителей. Просто эта версия не противоречила его вере. Вере в справедливость и святость приказа. В этом диалоге вся натура Ульмана — идеалиста, который в некоторых ситуациях может принести куда больше бед, чем циник.

По дороге на войну.:: Фото: Из личного архива Эдуарда Ульмана

— Эдика проморгали при отборе, — говорит один из сослуживцев Ульмана по 24−й бригаде ГРУ. — Нечего ему было делать в спецразведке, не та психология. Эдик храбрый. Эдик — хороший тактик и авторитетный командир. Но у него нет одного важного качества. В нем совсем нет грязи. Спецназ называется спецназом не потому, что быстро бегает, метко стреляет и далеко прыгает. Спецназ выполняет специальные задачи — те, которые никакой другой стрелок и бегун выполнить не может, в первую очередь в силу их полной аморальности. Настоящий спецназовец должен уметь убить безоружного невинного человека — хоть женщину, хоть ребенка. И сделать это спокойно, без лишнего шума и сантиментов. Настоящий спецназовец должен уметь игнорировать приказы начальства. Настоящий спецназовец должен уметь врать. Эдик этого всего не умел. В результате одни люди погибли, а другие получили огромные сроки ни за что.

— А как бы действовал нормальный спецназовец?

— Допустим, машина уже расстреляна, один пассажир убит, а остальные живы и уже видели военных в лицо.

Самый легкий способ — добить остальных, скрыться с места происшествия и доложить на командный пункт, что группа до места засады не дошла, так как рядовой Иванов сломал ногу. Для правдоподобия ногу Иванову придется сломать. А кто убил всех пассажиров «уазика»? Конечно же Хаттаб! Причем сделал это так, чтобы все подумали на военных. Другой вариант — задержать всех выживших, спрятать и доложить командованию. Но предварительно убрать с дороги все следы: обстрелянный «уазик», труп, следы крови. Чтобы никто из проезжающих не понял, что здесь произошло. Предварительно выше и ниже по дороге следовало выставить дозоры, которые бы любой ценой не пропускали посторонних к месту убийства. Проще говоря, любой нормальный спецназовец сделал бы все, чтобы максимально уменьшить количество свидетелей. Ульман же действовал открыто. «Уазик» в пробоинах продолжал стоять на обочине, а он со своей группой вышел на дорогу, и через час вся округа знала, что в километре от села военные расстреляли машину.

Как бы поступил на месте Ульмана нормальный спецназовец? Он мог бы просто проигнорировать такой приказ, отпустить людей по домам, солгать командованию, что приказ выполнен, и покинуть место происшествия. Можно было просто сдвинуть место засады на полкилометра. И ничего бы капитану за невыполнение такого приказа не было. Потому что ни один полковник никогда бы не признался, что отдал такой приказ.

Нормальный спецназовец также мог бы и расстрелять задержанных, подбросить им в машину неучтенное трофейное оружие, которое у нормального спецназовца всегда имеется на всякий случай, и немедленно передвинуть место засады.

Если бы Ульман действовал скрытно и самостоятельно, он мог бы рассчитывать на помощь командования своего отряда. Известен случай, когда такая же разведгруппа по ошибке расстреляла машину с мирными жителями. Группа скрылась, разведчиков эвакуировали, а потом гоняли две недели по всей Чечне. В результате группа вернулась в часть совсем из другого района, с другого задания, и доказать их причастность к расстрелу машины было невозможно. Но Ульман действовал не как нормальный спецназовец, а как нормальный человек и только поэтому оказался на скамье подсудимых. И пристроил на эту скамью троих своих товарищей. А главное — бросил тень на командование. Последний факт, возможно, и стал главной причиной, по которой «боевое братство разведчиков ГРУ» оставило группу Ульмана на растерзание следователям прокуратуры.

Как расследовали

Сторонники капитана Ульмана видят в этом процессе глобальный заговор неких сил против армии, однако в жизни все выглядит гораздо проще. Следователи военной прокуратуры посчитали дело Ульмана простым и пошли по пути наименьшего сопротивления. Есть капитан, который не отрицает, что расстрелял шестерых чеченцев, есть свидетели — солдаты из группы этого капитана. Убийство раскрыто, можно передавать его в суд. А если начать копать глубже, определять ответственность генералов да полковников, то и бороться придется не с каким-то капитаном, а с высшим командованием группировки, а у того связи, покровители, административный ресурс. Можно и по голове получить, и должность потерять.

Любимое фото Эдуарда Ульмана. Горная Чечня. 2000 год.:: Фото: Из личного архива Эдуарда Ульмана

Натяжки в работе прокуратуры видны в определении мотива убийства. Следователи уверяют, что Ульман расстрелял пятерых задержанных для того, чтобы скрыть убийство первого погибшего при обстреле машины. Но во всех действиях капитана именно скрытность-то и отсутствует. Фактически Ульман действовал на глазах у всех. После расстрела не покинул место происшествия. И с первого допроса не отрицал, что расстрелял людей. Более того, он так и пребывает в уверенности, что поступил правильно.

И в этом принципиальное отличие «дела Ульмана» от других громких дел, связанных с убийствами мирных жителей в Чечне, фигурантами по которым были Юрий Буданов, Евгений Худяков и Сергей Аракчеев.

Офицеры внутренних войск Худяков и Аракчеев полностью отрицают свою вину. Полковник Буданов вину хотя и признает, но все его действия были продиктованы личной человеческой ненавистью, аффектом командира, мстящего за погибших бойцов. Ульман же совершенно спокойно признался в убийстве шестерых человек: он считает, что это убийство было неизбежным, и к своим жертвам не только не испытывает неприязни, но даже их жалеет.

Все, что произошло у села Дай, известно следователям с первого дня допросов. Им обо всем рассказали рядовые бойцы группы Ульмана — солдаты-срочники. После первого допроса один из них подошел к Ульману и пожаловался на следователя. Дескать, тот ему угрожает: мол, не расскажешь, как было дело, — адрес твоей матери передадут чеченцам. Жестокий, незаконный, но обычный прием любых дознавателей. Ульман сказал бойцу: «Тут я помочь тебе ничем не могу, поступай как знаешь».

Ульман говорил, что категорически не хотел исполнять этот приказ и поручил расстрел своим подчиненным. При этом он был абсолютно уверен, что никакая ответственность его бойцам не грозит. Ведь они действуют по приказу непосредственного начальника, который в боевой обстановке может добиваться выполнения приказа любыми способами вплоть до применения оружия. Конечно, если бы Калаганский и Воеводин уперлись, Ульман бы их не расстрелял. Но бойцы об этом не знали. Калаганский хоть и лейтенант, но не вполне кадровый — после курсов. Срочную служил в этой же бригаде и по своей психологии так и остался солдатом, для которого офицер — высшее существо, а его приказ — истина в последней инстанции. То же касается и прапорщика Воеводина. Ульман надеялся, что следователи будут рассуждать, как он, то есть оставят Калаганского и Воеводина в покое. Но следователи просто записали их к нему в подельники, как будто это не боевое подразделение, а обычная бандитская шайка.

Как судили

По желанию подсудимых их дело рассматривали присяжные. В 2004 году они вынесли группе Ульмана оправдательный вердикт. Тогда присяжных обвиняли в ксенофобии, но свое решение они приняли отнюдь не из ненависти к чеченцам. Более того, сам факт убийства мирных жителей никто и не оспаривал. Но в ходе судебного процесса заседателям были продемонстрированы документы с грифом «секретно», карты и схемы. Была прояснена вся подоплека той роковой операции и установлены ответственные за ее исполнение. Командующий группировкой генерал-лейтенант Владимир Молтенской подписал директиву на проведение в населенном пункте полноценной войсковой операции с привлечением спецназа ГРУ, а значит, был обязан предусмотреть все возможные последствия. В невиновности руководителя операции полковника Владимира Плотникова следователи военной прокуратуры ни минуты не сомневались, но они так и не ответили на вопрос — кто конкретно отдал преступный приказ? На протяжении всех пяти лет уголовного и судебного следствия Плотников выступал как свидетель, а его показания звучали так: «Ничего не помню, ничего не знаю, ни за что не отвечал». И ему верили. И, наконец, полковник Сергей Золотарев, офицер отдела спецразведки ОГВ, курировал в этой операции действия спецназа — именно он внес изменения в изначальный план операции и не нашел возможности предупредить об этих изменениях группу Ульмана.

Родственники погибших чеченцев бились с судами до последнего.:: Фото: Итар-Тасс; Алексей Блотницкий/photoxpress

Мотивация присяжных была очевидна — наказаны должны быть те, кто отдавал приказ. Но военная коллегия Верховного суда отменила приговор и вернула дело в суд на новое рассмотрение. Присяжные снова оправдали Ульмана.

В ноябре прошлого года ВС, вновь отменив приговор, пустил «дело Ульмана» по третьему кругу. Стоит ли говорить, что оба оправдательных приговора вызвали в Чечне большой общественный резонанс. И жители республики, и власти считали, что присяжные будут оправдывать военных преступников до тех пор, пока гражданам, проживающим в Чеченской Республике, будет запрещено входить в состав коллегии. И тогда президент Чечни Алу Алханов и родственница одного из расстрелянных мирных жителей обратились в Конституционный суд с требованием признать такое положение вещей антиконституционным. В итоге КС принял решение: до введения суда присяжных на территории Чечни (1 января 2010 года) дела о военных преступлениях в этой республике рассматривать только судьям-профессионалам.

Это решение было во многом политическим компромиссом. Дела о преступлениях против мирных жителей Чечни, которые, судя по обращениям в Страсбургский суд по правам человека, исчисляются десятками, в российских судах рассматриваются нечасто. Зато если уж рассматриваются, то приобретают характер показательных процессов с заранее предсказуемым результатом. В начале апреля Северо-Кавказский окружной военный суд приговорил рядового-контрактника Алексея Кривошонка, признанного виновным в убийстве трех жителей Чечни, к 18 годам колонии строгого режима.

Сейчас в суде Северо-Кавказского округа продолжается процесс над Евгением Худяковым и Сергеем Аракчеевым, также обвиняемыми в убийстве мирных чеченцев. Эти офицеры тоже были дважды оправданы присяжными. Сразу после того как военная коллегия Верховного суда вернула дело на новое рассмотрение, на ряде национал-патриотических интернет-сайтов было опубликовано обращение Сергея Аракчеева к россиянам. Офицер просил о поддержке и заявлял о своей непричастности к преступлению.

Защитники военных напоминают, что в течение обеих чеченских кампаний все военнослужащие были поставлены вне правового поля. Армия и спецподразделения диверсионного типа предназначены для борьбы с внешним противником, а использование этих сил внутри страны против своих же граждан без введения чрезвычайного положения неправомерно. Тем не менее судят их теперь за военные преступления.

То, что последний процесс над группой Ульмана споро шел к обвинительному приговору, было очевидно.

Алексей Перелевский — единственный обвиняемый по делу, который явился на суд.:: Фото: Итар-Тасс; Алексей Блотницкий/photoxpress

Сам Ульман за эти пять с половиной лет изменился и, кажется, изжил свой прежний идеализм. Возможно, понимание, что больше никто не поможет, и чувство вины перед Калаганским и Воеводиным подтолкнули его к решению «эвакуировать» группу. Разведчики Ульман, Калаганский и Воеводин исчезли 12 апреля 2007 года, не явившись на очередное заседание суда. С тех пор прошло больше двух месяцев, но федеральный розыск не дал никакого результата.

Эдуард Ульман больше не ищет правды, он просто спасает себя и своих товарищей.

Тремя бандитами станет больше

24 — я бригада спецназа ГРУ, где до последнего времени служили осужденные офицеры, находится в 30 километрах от Улан-Удэ за забором с колючей проволокой.

В поселке Сосновый Бор живут офицерские семьи.

Усомниться в невиновности группы Ульмана здесь — значит почти мгновенно закончить разговор.

— Это страна идиотов, — бросает зло капитан Алексей. — Чеченцы наших резали, но получили амнистию, а наши сидят. Почему так? У них же ни одного не посадили после амнистии. Пришел, сдался и идет в местную милицию служить.

Защитник военных Валерий Киндрась не понимает одного — почему группу Ульмана судили по законам мирного времени?

— Если спецназ ГРУ посылают в засаду, то это военные действия. Они же кадровые военные, им отдан приказ. Если они его не исполнят — суд. Исполнили — тоже суд. Это что значит — теперь все военные будут решать, исполнять им приказ или нет? Это же развал армии.

Ответа на вопрос, где искать пропавших офицеров, здесь никто не знает.

— Бандиты им могли помочь спрятаться. Эти помогут — к ним только обратись, — уверены офицеры. — Год, два будут прятать, потом скажут: давайте-ка, ребята, отрабатывайте. И получим мы еще трех хорошо подготовленных бандитов. Но это неплохо: если бандиты прячут, то они живы.

— А что, может быть по-другому?

— Конечно. Ты же знаешь, на Кавказе кровная месть существует…

В самом Улан-Удэ пропавших офицеров если и ищут, то как-то незаметно.

— Они объявлены в розыск, мы проводим оперативно-розыскные мероприятия, но подробностей не расскажем, — объясняет пресс-секретарь МВД Бурятии Валентина Ощепкова.

Возможно, рассказывать нечего, потому что подробностей и нет. Ни один следователь не приезжал в бригаду, чтобы задать вопросы. В самом Улан-Удэ мне не встретилось ни одной фотографии пропавших офицеров с подписью «Их разыскивает милиция». Сотрудник ГИБДД, остановивший нашу машину, признался, что «оперативки» на Ульмана и его товарищей до сих пор на посты не поступили.

А если и поступят, это вряд ли что-то изменит. Искать группу Ульмана в Улан-Удэ смысла нет. Им даже вернуться сюда было тяжело — денег не было. В марте, когда они уехали в Ростов, чтобы участвовать в заседании суда, командировочные расходы им оплатила воинская часть, но по некоторым свидетельствам эти деньги скоро кончились.

Поняв, что тюрьмы не избежать, Ульман и его товарищи ушли по-английски.:: Фото: Итар-Тасс

Офицеры скинулись, чтобы им было, на что там жить.

Ульман тогда был в Ростове, но собирался в Москву — встретиться с депутатом Рогозиным. А потом все исчезли.

Пока непонятно, что будет с их семьями.

Жена Ульмана уехала в Новосибирск и, как говорят, собирается улететь на какое-то время в Германию к родителям Эдуарда.

В минувшую пятницу «скорая» отвезла Ирину Перелевскую в роддом. В субботу, 16 июня, она родила мальчика. Но сын вряд ли увидит своего отца в ближайшие 8 лет. Ирина работает в штабе машинисткой, получает около 2 тыс. рублей. Она не военнослужащая, поэтому служебную квартиру ей никто не оставит.

Семья Калаганских живет в офицерском общежитии в одной комнате — 14 квадратных метров и общая кухня. Недавно получили служебную квартиру, но вселиться туда не успели.

— Теперь точно не вселятся, — уверен Валерий Киндрась.

В том, что семьи останутся без служебного жилья, Валерий не сомневается. Он рассказывает историю еще одной офицерской семьи — Юлии Соколовой и Рината Гайнутдинова. Оба погибли в Чечне, оставив сиротами двух несовершеннолетних дочерей.

— Командование части хотело их выбросить на улицу вместе с бабушкой, которая взяла над ними опеку. Хорошо, мы успели вмешаться, подали в суд и выиграли дело.