Понедельник

Ночью ему снова не давали покоя воспоминания: стоило хоть на мгновение позволить себе расслабиться, как перед глазами вставала та медицинская карта.

Неподвижно лежа в кровати, он смотрел на ползающую по потолку муху. Темнота и отдых никогда не шли ему на пользу: с закатом солнца он словно оказывался совершенно беспомощным и беззащитным, задыхаясь в удушающих объятиях тьмы и усталости. Беспомощность противоречила его истинной природе, ведь большую часть жизни ему приходилось все время быть начеку, постоянно готовым ко всему. Несмотря на долгие годы тренировок, ему было все так же тяжело сохранять самоконтроль и при этом пытаться расслабиться. Готовность ко всему требует бодрствующего сознания, поэтому он привык отказывать своему телу в отдыхе и подолгу не спать, невзирая на усталость.

Он с удовлетворением отметил, что уже давно не просыпается по ночам от собственного плача. Воспоминания, когда-то лишавшие его сил, потеряли над ним власть и больше не причиняли боли. В этом смысле он далеко продвинулся в своем стремлении обрести покой.

Однако, судя по всему, недостаточно далеко: стоило ему остаться одному в тишине и крепко зажмуриться, как перед его мысленным взором вновь появлялась она! Из темноты возникала мощная фигура и, покачиваясь, неумолимо приближалась к нему, как всегда медленно и неторопливо.

Он до сих пор помнил ее тошнотворный запах — навязчивый, сладковатый, похожий на запах книжной пыли. В присутствии этой женщины он просто задыхался! В ушах вновь зазвучал ее голос.

— Чертов бездельник! Никчемный недоносок! — орала она, а потом хватала его и не отпускала, как он ни вырывался.

За руганью всегда следовали боль и наказание — наказание огнем. Воспоминания об этом выжжены на его теле. Ему нравилось поглаживать шрамы от ожогов и думать, что ему все-таки удалось выжить.

В детстве он думал, что заслуживает наказания, что наверняка сделал что-то не так, и, следуя детской логике, все время старался поступать правильно… Отчаянно и упорно, раз за разом, но, что бы он ни делал, все равно оказывался виноват.

С возрастом к нему пришло понимание одной простой вещи: правильных поступков просто-напросто не существует! Неправильными оказались не поступки, за которые его жестоко наказывали, а сам факт его существования! Его наказывают просто за то, что он существует, — ведь «она» умерла, чтобы дать ему жизнь.

— Тебя вообще быть не должно было! — орала она ему в лицо. — Ты чудовище, настоящее чудовище!

А потом был огонь, а после приходили слезы, которых никто не должен был видеть. Он плакал молча, чтобы она не услышала. Ведь если она услышит, то обязательно вернется, она всегда возвращается!

Обвинения долгое время вызывали у него приступы жуткой тревоги, вспоминал он. Неужели можно научиться жить с тем, в чем она его обвиняла? Что он может сделать, как ему замолить этот смертный грех?

Медицинская карта.

Он нашел больницу, в которой лежала «она», и прочитал в карточке историю болезни. Зачем? Чтобы в полной мере ощутить масштабы содеянного. К тому времени ему исполнилось шестнадцать. Всего шестнадцать, а он уже осужден на вечные муки за свои греховные деяния! Прочитав историю болезни, он неожиданно превратился из грешника в невинного агнца, и это отпущение грехов придало ему сил. Началась новая жизнь — теперь его занимали новые, важные вопросы. Он уже не пытался искупить собственные грехи и приблизить час расплаты, а сам хотел стать орудием правосудия и вернуть себе то, чего когда-то лишился.

Лежа в темноте, он усмехнулся и покосился на новую, недавно приобретенную Куклу. Он предполагал, хотя полной уверенности пока не было, что эта продержится дольше остальных. Ей надо просто научиться правильно обращаться со своими воспоминаниями о прошлом, и он обязательно поможет! Ей просто нужна твердая рука, его твердая рука!

А еще — много-много любви: особенной любви, которая наставит ее на путь истинный.

Он ласково погладил ее по спине, случайно задев свежий синяк. Хотя, возможно, он и не замечал следы побоев на ее теле. Синяк расплылся на лопатке маленьким фиолетовым озерцом. Она вздрогнула, открыла глаза и повернулась к нему. В ее взгляде мелькнул ужас, ведь она никогда не знала, что ее ожидает после наступления темноты.

— Пора, Кукла! Можем приступать!

На ее нежном личике заиграла прекрасная, немного сонная улыбка.

— Начнем завтра, — прошептал он, перекатился на спину и снова уставился на ползающую по потолку муху.

Вечно бодрствующий и готовый ко всему — человек, не знающий покоя.

 

Вторник

Первый ребенок пропал в середине лета, тогда как раз зарядили дожди. Все началось во вторник — странный день, который мог бы остаться самым обычным вторником, если бы произошедшие события навсегда не изменили жизнь множества людей. Одним из этих людей оказался Хенри Линдгрен.

В третий вторник июля Хенри работал внеурочно на скором поезде «Экспресс-2000», следующем по маршруту Гётеборг — Стокгольм. Хенри работал проводником в компании «Шведские железные дороги» гораздо дольше, чем ему бы хотелось, и совершенно не представлял, что случится в тот день, когда его отправят на пенсию. Неужели он останется наедине с собой в полном одиночестве?

Возможно, именно способность Хенри Линдгрена подмечать малейшие детали помогла ему впоследствии хорошо вспомнить и описать молодую женщину, которой в течение этой поездки было суждено лишиться ребенка, — молодую, розовощекую женщину в зеленой льняной тунике и босоножках (ногти на ногах были покрашены синим лаком). Если бы жена Хенри родила дочь, та могла бы быть похожей на эту женщину, ведь у нее тоже были огненно-рыжие волосы.

А вот дочурка рыжеволосой женщины совсем на нее не похожа, отметил про себя Хенри, проверяя у них билеты сразу после отправления из Гётеборга. Темно-каштановые локоны девчушки ниспадали на плечи идеальными, мягкими волнами, обрамляя ее крохотное личико. Она казалась более смуглой, чем мама, но с огромными голубыми глазами — ну прямо куколка, если бы не усыпанный веснушками нос. Проходя мимо них, Хенри улыбнулся ей, и она застенчиво улыбнулась ему в ответ. Проводнику показалось, что малышка устала: она отвернулась и уставилась в окно, прижавшись щекой к спинке кресла.

— Лилиан, если хочешь забраться с ногами, сними босоножки, — сказала женщина дочке, когда Хенри отвернулся, чтобы проверить билет у сидевшего напротив пассажира.

Когда он снова обернулся к ним, девчушка уже сняла босоножки и, устроившись поудобнее, залезла на кресло с ногами. Потом, когда она пропала, босоножки так и остались одиноко стоять на полу.

Рейс из Гётеборга в Стокгольм выдался непростой: накануне куча народа приехала во второй по величине город страны, чтобы посетить мегашоу популярной поп-звезды на стадионе «Уллеви», а теперь все они возвращались домой именно тем утренним поездом, который обслуживал Хенри.

Сначала проблемы возникли в пятом вагоне: двоих молодых людей стошнило прямо на сиденья. Они жаловались на похмелье после вчерашних возлияний на «Уллеви», а Хенри из-за них пришлось бегать туда-сюда с чистящим средством и влажными тряпками. Примерно в это же время в третьем вагоне подрались две девчонки: блондинка орала, что брюнетка пытается увести у нее парня, и, как Хенри ни пытался разнять их и помирить, ничего не выходило. Лишь когда поезд миновал Шёвде, драчуньи наконец уснули и перестали нарушать общественное спокойствие, а Хенри успел хотя бы выпить чашечку кофе с Нелли, работавшей в вагоне-ресторане. Возвращаясь оттуда, проводник заметил, что рыжеволосая женщина и ее дочка тоже спят.

После этого рейс проходил спокойно, пока поезд не подъехал к Стокгольму. Перед Флемингсбергом, всего в нескольких милях от столицы, второй проводник Арвид Мелин объявил по громкой связи, что на путях возникла внештатная ситуация, в связи с чем поезд прибудет на Центральный вокзал Стокгольма с опозданием на пять или, возможно, десять минут.

Пока поезд дольше положенного стоял во Флемингсберге, Хенри увидел, что рыжеволосая женщина ни с того ни с сего вышла из поезда, оставив девочку одну. Он смущенно наблюдал за ней из окна крохотного купе для персонала, находившемся в шестом вагоне. Она решительно пересекла перрон, отойдя на другую сторону, где было поменьше народу, и что-то достала из сумочки — возможно, телефон. Хенри решил, что девочка наверняка спит — по крайней мере когда поезд с грохотом несся мимо Катринехольма, она точно спала. Проводник вздохнул и укоризненно покачал головой: ну с чего он вдруг засмотрелся на эту рыжую красотку?! Ему-то какое до нее дело?

Он отвернулся от окна и принялся за кроссворд в последнем номере журнала «Круглый год». Впоследствии он не раз задавался вопросом, как бы все сложилось, если бы он продолжил следить за той женщиной. Все в один голос говорили ему, что он не мог знать, что произойдет, что ему не в чем себя упрекнуть, но Хенри остался в твердой уверенности, что его желание порешать кроссворд разрушило жизнь молодой матери. Переубедить его так никому и не удалось.

Хенри все еще решал кроссворд, когда по громкой связи вновь раздался голос Арвида: «Просим пассажиров занять свои места, поезд отправляется в Стокгольм!»

Впоследствии никто из пассажиров не мог припомнить бежавшую за поездом молодую женщину. Однако всего через несколько минут после отправления в купе для персонала зазвонил телефон. Со станции сообщили, что молодая женщина, которая сидела на шестом месте во втором вагоне вместе со своей дочкой, осталась на перроне во Флеминсберге, не успев вовремя сесть на поезд, и теперь направляется в Стокгольм на такси. Следовательно, ее малышка осталась в поезде одна.

— Твою мать! — не выдержал Хенри, повесив трубку.

Никому нельзя ничего поручить! Хочешь сделать хорошо — сделай сам! Ни минуты покоя!

Проводники решили не останавливать состав на следующей станции — ведь до Стокгольма уже рукой подать! Хенри быстрыми шагами направился во второй вагон и, увидев сидящую в одиночестве девочку, окончательно убедился в том, что на поезд не успела та самая рыжеволосая женщина, которую он видел на перроне.

Достав мобильный, Хенри позвонил на коммутатор и сообщил, что девочка спит и, наверное, не стоит ее будить, а то она разволнуется, что мама пропала, — пусть уж спит до самого Стокгольма. Все согласились, что так будет лучше всего, и проводник пообещал лично позаботиться о девочке, когда поезд прибудет на вокзал. Лично! Это слово еще долго звучало у Хенри в голове.

Поезд миновал Южный вокзал, и тут девчонки в третьем вагоне проснулись и снова начали ругаться и орать. Когда кто-то проходил из третьего вагона во второй, двери между вагонами открылись, Хенри услышал звук бьющегося стекла и поспешил туда, оставив спящую девочку одну. Окончательно рассвирепев, он крикнул в рацию:

— Арвид, ну-ка быстро в третий вагон!

В ответ — ни звука.

Поезд, сипя, как старческие легкие, замедлил ход и остановился, а Хенри все никак не удавалось разнять дерущихся девчонок.

— Шлюха! — орала блондинка.

— Сучка! — парировала ее подружка.

— Как не стыдно! — укоризненно сказала пожилая дама, вставая с места, чтобы достать с багажной полки чемодан.

— А ну-ка выметайтесь из поезда! Немедленно! — крикнул драчуньям Хенри, быстро протискиваясь мимо столпившихся в проходе людей в сторону второго вагона.

Только бы девочка не проснулась, ведь он уже совсем близко!

Хенри пришлось практически оттолкнуть нескольких человек, впоследствии он клялся, что отсутствовал не более трех минут, но, к сожалению, этого оказалось вполне достаточно.

Вернувшись во второй вагон, он обнаружил, что спящая девочка пропала — лишь на полу остались стоять крошечные сандалики. Из поезда на перрон выливался поток людей, которые прибыли из Гётеборга в Стокгольм под надежной защитой Хенри Линдгрена.

* * *

Алекс Рехт работал в полиции уже добрую четверть века и мог с полным правом утверждать, что обладает богатейшим опытом. С годами уровень его профессионализма неуклонно рос и сейчас был, прямо скажем, выше среднего, да и интуиция подводила его крайне редко. Ему часто говорили, что многие вещи он чует нутром.

Такое чутье — едва ли не самое важное в работе любого полицейского, именно оно отличает настоящих полицейских, помогая им отделить зерна от плевел. Конечно, интуиция не заменяет факты, а лишь дополняет их. Когда все факты проанализированы и пазл сложился, остается самое главное — понять, что именно ты видишь перед собой, и составить из обрывочных сведений целостную картину.

— «Много званых, но мало избранных», — изрек отец, когда Алекс начал работать в полиции.

В глубине души отец мечтал, чтобы его первенец поддержал семейную традицию и стал пастором. Смириться с тем, что Алекс предпочел карьеру полицейского, ему было нелегко.

— Вообще-то работа в полиции — это тоже призвание, — успокаивал его Алекс.

После нескольких месяцев раздумий отец довел до сведения сына, что намерен принять его выбор и отнестись к нему с уважением. Возможно, дело упростил младший брат Алекса, все-таки решивший пойти по стопам отца, за что Алекс был ему искренне благодарен.

Ему нравилось работать с людьми, которые, как и он сам, считали работу полицейского своим призванием, с людьми, обладающими интуицией и способными отличить важные факты от ерунды.

«Возможно, именно поэтому, — размышлял он по дороге на Центральный вокзал, — я никак не могу заставить себя полюбить нашу новенькую, Фредрику Бергман. Она явно не считает эту работу своим призванием, да и способностей у нее, прямо скажем, маловато. С другой стороны, она вряд ли задержится в полиции надолго…»

Алекс осторожно покосился на Фредрику: ну как можно сидеть с такой идеально прямой спиной? Сначала ему даже подумалось: а не служила ли она в армии? Он в некотором смысле даже надеялся, что это окажется так, однако, просматривая ее документы, комиссар не нашел ни единой строчки, которая указывала бы на то, что Фредрика имеет хоть какое-то отношение к военным. Алекс вздохнул. Тогда, наверное, бывшая гимнастка — ну не может быть такой спины у нормальной женщины, в чьей жизни не случилось ничего увлекательнее учебы в университете?!

Алекс осторожно откашлялся, отчаянно пытаясь сообразить, что бы такого сказать о случившемся, пока они еще не доехали до места происшествия. Как ни крути, а Фредрика с подобными вещами никогда раньше не сталкивалась. На секунду их взгляды встретились, и Алекс тут же отвернулся, уставившись на дорогу.

— Сплошные пробки! — пробормотал он с таким видом, как будто обычно в центре Стокгольма пробок не бывает.

За долгие годы работы Алексу много раз приходилось расследовать исчезновение детей. Со временем он понял, что не зря говорится: «Дети не исчезают, их теряют». Это почти всегда так и есть, почти всегда оказывалось, что за потерявшимся ребенком стоят потерянные родители — безответственные люди, которым, по мнению Алекса, лучше бы вообще не иметь детей. И это вовсе не означает, что родители ведут сомнительный образ жизни или имеют проблемы с алкоголем — зачастую они просто слишком много работают, слишком часто встречаются с друзьями, слишком поздно приходят домой или просто-напросто недостаточно заботятся о своих детях. Если дети занимают свое законное место в жизни взрослых, то пропадают они крайне редко. По крайней мере, Алекс пришел к такому выводу.

Низко нависли свинцовые тучи, и, когда полицейские вышли из машины, послышались первые, едва слышные раскаты грома. Воздух казался странно-тяжелым и влажным. В такие дни гроза приносит долгожданное облегчение, давая возможность наконец-то вздохнуть полной грудью. Где-то над Старым городом сверкнула тусклая молния — значит, снова скоро зарядит…

Алекс и Фредрика поспешили к главному входу в вокзал. Третий член следственной группы, Петер Рюд, отзвонился Алексу, что скоро будет. Алекс тут же повеселел — ему совершенно не улыбалось начинать такое расследование наедине с этой офисной крысой Фредрикой.

К половине четвертого они вышли на семнадцатую платформу, куда прибыл поезд, в котором уже произвели стандартный обыск, как положено на месте преступления. Полиция довела до сведения руководства вокзала, что пока неизвестно, когда состав вновь будет введен в эксплуатацию, а значит, сегодня неизбежно возникнут сбои в расписании. Помимо полицейских, на перроне находилось всего несколько человек в штатском. Алекс сразу заметил, что на синем пластиковом контейнере с надписью «Песок» сидит рыжеволосая женщина. Она выглядела до смерти уставшей, но старалась держать себя в руках. Наверняка это и есть мать пропавшего ребенка, подумал комиссар. Интуитивно Алексу показалось, что она не из тех родителей, которые теряют своих детей. Он нервно сглотнул: раз ребенка не потеряли, значит, его похитили. А похищение — это дело куда более сложное и запутанное…

Тут Алекс велел себе не забегать вперед: пока о деле известно слишком мало, чтобы делать конкретные выводы.

Навстречу Алексу и Фредрике по перрону шел молодой человек в полицейской форме. Он крепко пожал Алексу руку слегка влажной ладонью, растерянно посмотрел на него и сообщил, что его зовут Йенс. Недавний выпускник полицейской академии, понял Алекс. Наверняка это его первое дело. Молодые полицейские боятся собственной неопытности. И это заметно: первые полгода они прямо-таки излучают неуверенность, если не сказать панику. А ведь с этим парнем, похоже, и правда вот-вот случится истерика, подумал Алекс. Скорее всего, сейчас он в ужасе пытается сообразить, каким ветром сюда занесло Алекса Рехта. Комиссары крайне редко выезжают на место преступления, чтобы лично провести допрос — по крайней мере в самом начале расследования.

Только Алекс открыл рот, чтобы объяснить, зачем приехал, как Йенс сбивчиво забормотал:

— Сообщение о происшествии поступило лишь через полчаса после прибытия поезда, — срываясь на фальцет, сообщил он. — К этому времени практически все пассажиры уже покинули перрон. Все, кроме вон тех, — добавил он, махнув на небольшую кучку людей, стоящих неподалеку от женщины, которая, как решил Алекс, была матерью пропавшего ребенка.

Алекс украдкой взглянул на часы: без двадцати четыре — значит, ребенок пропал примерно полтора часа назад.

— В составе произведен обыск, ее не обнаружили. Ну, ребенка, в смысле девочку шести лет, ее нигде нет, и похоже, что никто ее не видел, по крайней мере из тех, с кем мы успели поговорить! Весь багаж на месте, девочка ничего с собой не взяла, даже сандалии оставила! Они стояли на полу рядом с ее местом! — затараторил Йенс.

По навесу над перроном забарабанили первые капли дождя, раскаты грома становились все громче. Алекс подумал, что хуже лета на его памяти не бывало.

— Мама девочки? — Фредрика едва заметно кивнула в сторону рыжей женщины.

— Так точно, — подтвердил молодой полицейский. — Ее зовут Сара Себастиансон. Отказывается идти домой, пока малышка не найдется.

Алекс тяжело вздохнул. Ну конечно же, это мама девочки — и спрашивать незачем, и так все ясно! У Фредрики с интуицией явно проблемы — постоянно задает вопросы, вечно все ставит под сомнение! В полиции так не работают, раздраженно подумал комиссар. Остается надеяться, что она скоро поймет, что совершенно не подходит для этой профессии!

— Почему полицию вызвали только через полчаса? — продолжала Фредрика.

Алекс встрепенулся: ну вот, наконец-то хоть один вопрос по делу!

Йенс напрягся — до сих пор он успешно отвечал на все вопросы, которые задавали ему прибывшие на место происшествия старшие коллеги.

— Ну, тут немножко странная история, — начал он, стараясь не смотреть на Фредрику. — Поезд простоял дольше положенного на станции Флемингсберг, мама вышла на перрон, чтобы позвонить, а девочку решила не будить и оставила в вагоне одну…

Алекс задумчиво кивнул. Дети не исчезают, их теряют, снова подумал он, решив, что, видимо, ошибался насчет этой рыжей Сары.

— И тут на перроне к ней, ну то есть к Саре, подошла какая-то девушка и попросила помочь, мол, у нее с собакой что-то стряслось. Вот мама и опоздала на поезд. Сразу же позвонила из Флемингсберга на Центральный вокзал и сообщила, что дочка осталась в поезде и что она немедленно возьмет такси, чтобы нагнать поезд в Стокгольме.

Алекс нахмурился.

— Когда поезд прибыл на вокзал, обнаружилось, что ребенок пропал, и тогда проводник и остальной персонал начали обыскивать поезд. Народ валом валил из вагона, практически никто из пассажиров не проявил желания помочь. В поиске принял участие один из охранников, который обычно стоит около закусочной «Бургер-кинг» этажом ниже. Потом на такси приехала мама, та самая Сара, и ей сообщили о пропаже девочки. Поиски продолжились, все решили, что девочка проснулась и вышла из вагона в числе первых. Но найти ее им так и не удалось, и вот тогда-то они и вызвали полицию. Мы ребенка тоже не нашли…

— По громкой связи объявили о том, что пропал ребенок? — спросила Фредрика. — Вдруг она успела уйти с перрона и зашла на вокзал.

Йенс с готовностью кивнул, а потом удрученно покачал головой: конечно, объявили! Полицейские и добровольцы все еще прочесывали здание Центрального вокзала. Городские радиостанции обещали объявить о пропаже девочки и обратиться к участникам движения в центре города с просьбой быть особенно внимательными. Скоро в поисках будут задействованы таксисты. Если девочка ушла сама, то далеко ей не уйти.

Однако пока что все усилия полиции не дали результата.

Фредрика спокойно кивнула, а Алекс посмотрел на сидевшую на синем ящике женщину. Она выглядела убитой. Уничтоженной.

— Передайте объявление на других языках, — добавила Фредрика.

Коллеги воззрились на нее, удивленно приподняв брови.

— Здесь полно людей, для которых шведский — не родной, возможно, они что-то видели. Объявите о пропаже девочки на английском. Если есть возможность — на немецком и французском и желательно на арабском.

Алекс одобрительно кивнул и, выразительно взглянув на Йенса, дал ему знак выполнять приказ. Тот бросился к вокзалу, лихорадочно прикидывая, где раздобыть человека, говорящего по-арабски. С неба лили потоки дождя, над Центральным вокзалом раздавались гулкие раскаты грома — еще один отвратительный день отвратительного лета подходил к концу.

* * *

Едва не столкнувшись с Йенсом, на перрон влетел Петер Рюд. Он подбежал к Алексу и Фредрике и удивленно уставился на ее бежевую двубортную курточку: эта баба что, не в курсе, как должны выглядеть полицейские, чтобы их узнавали даже без формы?! Проходя мимо коллег, Петер удостоил их короткого кивка, помахал полицейским значком, словно говоря «я — свой», и едва удержался, чтобы не похлопать молодых полицейских по плечу. Конечно, он с удовольствием вспоминал годы, проведенные в патрульной машине, но не мог скрыть радости, когда его наконец перевели работать в следственный отдел.

Алекс заметил Петера и благодарно кивнул ему — молодец, быстро примчался!

— Я ехал с собрания по Западному округу, получил сообщение о пропавшем ребенке, решил захватить по дороге Фредрику и сразу ехать сюда, — вкратце объяснил он Петеру. — Вообще-то не собираюсь тут задерживаться, просто хотел проверить, как дела, да и глоток свежего воздуха не помешает, — добавил он, многозначительно взглянув на молодого коллегу.

— В смысле надоело сидеть в кабинете, надо и на поле боя съездить? — ухмыльнулся Петер.

Алекс лишь устало кивнул в ответ.

Несмотря на приличную разницу в возрасте, мужчины были в данном пункте совершенно единодушны. Никакой пост не избавляет от необходимости контакта с грубой реальностью. И ничто от нее так не отдаляет, как просиживание штанов в кабинете.

В то же время оба, полагая, что Фредрика их мнения не разделяет, развивать тему не стали.

— Ладно, — сказал вместо этого Алекс, — давайте так: Фредрика проведет первичный допрос матери ребенка, а ты, Петер, опроси проводников и узнай, есть ли у тех, кто не успел уйти домой, какая-нибудь дополнительная информация. На самом деле нехорошо, конечно, отступать от правила проводить допрос по двое, но, по-моему, сейчас не стоит зря терять время!

Сначала Фредрика обрадовалась такому распределению работы, но тут же заметила недовольную мину Петера. Конечно, он-то рассчитывал, что допрос матери пропавшего ребенка поручат ему! Алекс тоже заметил его выражение лица и быстро добавил:

— С мамой будет разговаривать Фредрика, исключительно потому, что она женщина. Обычно так проще.

Петер тут же заметно повеселел, и Алекс продолжил:

— Ну все, за дело! Увидимся в Управлении, — коротко подытожил он. — Я поехал, буду ждать вас там!

Фредрика вздохнула. «Исключительно потому, что она женщина»! Как всегда! Вечно он оправдывается, давая ей задание! Она чувствовала себя инопланетянкой, попавшей на чужую планету. Уже сам факт ее присутствия в Управлении вызывает вопросы и требует постоянных объяснений! Разозлившись, она совсем забыла о том, что вообще-то Алекс не просто доверил ей провести допрос мамы, но еще и позволил сделать это самостоятельно. Фредрика буквально считала дни, которые ей предстоит проработать в следственной группе Алекса Рехта. Она собиралась продержаться положенный испытательный срок, а потом поскорее уволиться. Есть и другие места, где ее профессионализм оценят по достоинству! Хотя, возможно, там в нем нуждаются куда меньше…

Вот возьму и уйду, подумала Фредрика, представляя, как в один прекрасный день выйдет из Главного управления полиции Стокгольма на острове Кунгсхольмен, или просто Управления, как его называли полицейские.

Затем постаралась сосредоточиться на вещах более актуальных. На деле об исчезновении ребенка.

Фредрика вежливо поздоровалась с Сарой Себастиансон, удивившись неожиданно сильному рукопожатию, которое как-то не вязалось со встревоженным, измученным лицом. Она все время натягивает рукава пониже, отметила Фредрика. Неосознанно — видимо, привычка. Как будто не хочет, чтобы кто-то увидел ее руки.

Возможно, пытается скрыть синяки или шрамы, тут же подумала Фредрика. Если муж Сары грешит рукоприкладством, то полиции в любом случае быстро станет об этом известно. Однако все по порядку — сначала надо задать ей другие вопросы.

— Если хотите, можем пройти под крышу, — предложила она Саре. — Необязательно мокнуть под дождем.

— Все в порядке, — ответила Сара глухим голосом.

— Если вы стоите здесь из-за дочери, — немного подумав, добавила Фредрика, — то, поверьте мне, здесь достаточно людей, которые заметят ее, если она появится.

К тому же, вертелось у нее на языке, маловероятно, что ваша дочь просто возьмет да и появится на перроне.

— Лилиан, — поправила ее Сара.

— Прошу прощения?

— Мою дочь зовут Лилиан, — повторила Сара. — Не пойду я отсюда. — И покачала головой, словно говоря: «Нет, спасибо, кофе как-то не хочется».

Фредрика и сама знала, что не умеет проявлять участия, будучи при исполнении. Чаще всего ей это вообще не удавалось. В каком-то смысле она и правда была типичным офисным работником: любила читать, писать и анализировать, а вот все виды допросов и бесед казались ей самым сложным, что только есть на свете. Иногда Фредрика чуть ли не с восхищением наблюдала за тем, как во время разговора Алекс будто невзначай кладет собеседнику руку на плечо. Фредрика на такое не способна, более того — меньше всего на свете ей бы хотелось, чтобы кто-нибудь похлопал по плечу ее саму. Девушке было физически неприятно, когда кто-нибудь из парней на работе пытался «разрядить обстановку» и приятельски хлопал ее по спине или приобнимал за талию. Фредрике вообще не особенно нравился тактильный контакт, и большинству ее знакомых это было вполне ясно. Жаль, что не всем… Она слегка вздрогнула, когда Сара вдруг заговорила, оторвав ее от этих в высшей степени личных размышлений:

— Почему она оставила сандалии?

— Прошу прощения?

— Сандалии Лилиан стояли на полу рядом с ее сиденьем. Видимо, что-то очень напугало ее, иначе она бы ни за что не ушла босиком! Не ушла бы, ни с кем не поговорив, не попросив о помощи!

— Даже если бы проснулась и обнаружила, что совсем одна? Возможно, она выбежала из поезда в панике.

— Лилиан не такая! — покачала головой Сара. — Мы не так ее воспитываем. Мы научили ее действовать и рассуждать практично. Она бы обратилась к кому-то из пассажиров: например, к даме, которая сидела напротив нас, мы с ней разговорились, пока ехали…

— Вы сказали «мы научили ее»? — перебила ее Фредрика, хватаясь за возможность направить разговор в нужное русло.

— Да, а что?

— «Мы не так ее воспитываем» — вы имеете в виду вас и вашего мужа?

— Мы в разводе, — ответила Сара, глядя в никуда, — но вы правы, мы с моим бывшим мужем воспитываем Лилиан вместе.

— Как вы распределили родительские обязанности после развода? — спросила Фредрика.

— Мы развелись не так давно, — медленно произнесла Сара. — Особой договоренности пока что нет. Иногда Лилиан уезжает к нему на выходные, но в основном живет со мной. А что будет дальше — посмотрим…

Сара тяжело вздохнула, нижняя губа едва заметно задрожала. Бледное лицо казалось полупрозрачным на фоне рыжих волос, худые, длинные руки скрещены на груди. Взгляд Фредрики упал на ноги Сары — ногти покрашены синим лаком, необычно!

— У вас возникали конфликты насчет того, с кем будет жить Лилиан? — осторожно поинтересовалась Фредрика.

— Вы что, думаете, это Габриэль? — вздрогнула Сара, впервые посмотрев Фредрике в глаза.

Видимо, так зовут бывшего мужа, догадалась Фредрика.

— Мы ничего не думаем, — быстро возразила она. — Однако нельзя исключать никаких вариантов развития событий… Я просто пытаюсь понять, что с ней, то есть с Лилиан, могло случиться.

— У нас с Габриэлем, — заговорила Сара, слегка ссутулившись, — бывали… точнее, бывают конфликты. Однажды, давным-давно, мы поссорились из-за Лилиан, но он никогда не поднимал на нее руку, никогда!

Фредрика заметила, что Сара снова принялась тянуть себя за рукава. И решила, что сейчас вряд ли получится выяснить, избивал женщину бывший муж или нет. Уже потом, в управлении, надо будет проверить, обращалась ли она в полицию по этому поводу, а с этим бывшим в любом случае придется пообщаться.

— Не могли бы вы подробно рассказать о том, что случилось на перроне во Флемингсберге? — спросила Фредрика, надеясь, что теперь разговор пойдет легче.

Сара несколько раз кивнула, но ничего не сказала. Только бы она не разрыдалась, подумала Фредрика, всегда терявшаяся в таких ситуациях — не в личной жизни, конечно, а на работе.

— Я вышла из поезда, потому что мне нужно было позвонить, — медленно произнесла Сара. — Позвонить одному другу…

Фредрика встрепенулась, перестав разглядывать падающие на платформу капли дождя. Какому еще другу?!

— А почему вы не позвонили из поезда?

— Не хотела будить Лилиан, — быстро ответила Сара.

Пожалуй, слишком быстро… К тому же до этого она сказала полицейским, что вышла позвонить, так как они с Лилиан сидели в так называемом тихом отсеке вагона.

— Она так устала, — прошептала Сара. — Мы часто ездим в Гётеборг навестить моих родителей. Наверное, простудилась — обычно она никогда не спит всю дорогу.

— Понимаю, — отозвалась Фредрика и, помолчав, спросила: — А может быть, вы не хотели, чтобы Лилиан слышала ваш разговор?

Сара сразу призналась.

— Нет, не хотела. Мы с моим… другом… познакомились совсем недавно. Пока Лилиан совершенно необязательно знать о нем, еще слишком рано.

Конечно, необязательно, подумала Фредрика, вдруг она расскажет об этом новом «друге» своему отцу, который, судя по всему, продолжает поколачивать маму и после развода.

— Мы говорили всего минуту! Да даже меньше! Я сказала, что мы скоро приедем и что он может прийти ко мне вечером, после того как Лилиан ляжет спать, — продолжала Сара.

— Хорошо, что же произошло потом?

Женщина выпрямилась и тяжело вздохнула.

Фредрика сразу поняла, что Саре не хочется вспоминать об этом.

— Это было так странно, просто бред какой-то, — устало начала Сара. — Сущий бред! — покачала головой она. — Ко мне подошла какая-то женщина. Нет, девушка: довольно высокая, худая, с грубоватым лицом. Машет руками и кричит, что ее собаке плохо! Думаю, она обратилась ко мне, потому что я стояла чуть в стороне от остальных. Сказала, что ехала на эскалаторе с собакой, и тут та вдруг упала и забилась в судорогах!

— В судорогах?! Собака?!

— Да, она так и сказала! Мол, собака бьется в судорогах, и не помогу ли я поднять ее наверх по эскалатору. А у меня, знаете, у самой всю жизнь были собаки, ну до последних двух лет… Девушка была просто в панике, поэтому я решила помочь ей…

Сара замолчала, Фредрика задумчиво потирала ладони.

— А вы не подумали о том, что можете опоздать на поезд?

Впервые голос у Сары стал резким, а взгляд — яростным:

— Вообще-то я спросила у кондуктора, сколько мы будем стоять! Он сказал — не меньше десяти минут! Не меньше! — повысила голос Сара, поднимая руки с растопыренными тонкими пальцами. — Десять минут, — едва слышно повторила она. — Поэтому я помогла той девушке поднять собаку по эскалатору. Я думала, что… нет, я была уверена, что успею…

— Вы видели, как поезд тронулся? — сохраняя спокойствие, спросила Фредрика.

— Мы как раз поднялись наверх вместе с собакой, — пробормотала Сара. — Как раз поднялись, я обернулась и увидела, как поезд медленно отъезжает. Я просто глазам своим не поверила! — тяжело задышав, воскликнула она, и по щеке скатилась одинокая слезинка. — Словно в фильме ужасов! Я бросилась вниз по эскалатору, побежала за поездом, но он так и не остановился! Так и не остановился!

Детей у Фредрики не было, но от рассказа Сары у нее у самой чуть слезы не потекли.

Внутри все сжалось.

— Сотрудник вокзала Флемингсберга помог мне связаться с проводником, а потом я сразу же взяла такси до Центрального вокзала.

— А куда делась девушка с собакой?

— Как странно… — удивилась Сара, вытирая слезы. — Она ушла так быстро… положила собаку на какую-то тележку, которая стояла у эскалатора, быстро зашагала к дверям, и больше я ее не видела…

Некоторое время Сара и Фредрика молчали, каждая думала о своем, но вскоре Сара вновь заговорила:

— Знаете, я ведь не очень сильно волновалась, после того как поговорила с проводником. Казалось, ну зачем волноваться из-за такой ерунды, ведь Лилиан надо проехать крохотное расстояние от Флемингсберга до Центрального вокзала, и все! — нервно облизнув губы, призналась Сара и впервые за весь разговор разрыдалась по-настоящему. — Я даже успела немного отдохнуть, пока ехала в такси! Закрыть глаза и расслабиться! Я отдыхала, а какой-то псих в это время украл мою девочку!

Фредрика поняла, что утешениями тут не поможешь, и инстинктивно сделала то, чего обычно не делала: протянула руку и погладила Сару по плечу.

А дождь-то перестал, вдруг заметила она. Дождь перестал, а с момента исчезновения Лилиан прошел еще один час…

* * *

Елена не предполагала, что выбраться из Флемингсберга на автобусе окажется так сложно.

— Никаких электричек, никаких такси, машина тоже отпадает! — строго-настрого наказал ей Мужчина утром того дня, когда они в сотый раз прошлись по плану во всех подробностях. — Поедешь на автобусе! На автобусе до Шерхольма, а оттуда — домой на метро. Поняла?

Елена изо всех сил закивала: конечно, она все поняла! Она будет стараться изо всех сил!

И теперь девушка трепетала от волнения и возложенной ответственности и от всего сердца надеялась, что дело сделано. Только бы все получилось! Если Мужчине не удастся забрать ребенка из поезда, он будет вне себя от ярости…

Она украдкой взглянула на часы: автобус опоздал, потом ей пришлось долго ждать электричку, поэтому она немного задержалась. Скоро, совсем скоро, я окажусь дома и все узнаю, думала девушка, вытирая вспотевшие ладони о джинсы. Никогда не знаешь, верно ты поступила или нет — все выясняется лишь потом, когда Мужчина хвалит или делает выговор. Хотя в последнее время она все делала правильно! Даже когда ей пришлось научиться водить машину и правильно говорить по-шведски.

— Люди должны понимать, что ты говоришь, — повторял ей Мужчина. — Ты говоришь невнятно! И будь добра, избавься от нервного тика! Люди пугаются, когда у тебя дергается лицо!

Елене пришлось нелегко, но в конце концов Мужчина остался доволен результатом. Теперь у нее лишь слегка подергивался один глаз, да и то когда она нервничала и волновалась, — тик как рукой сняло.

— Умница! — похвалил ее Мужчина и погладил по щеке.

Елена радостно улыбнулась: торопясь домой, она надеялась на очередную похвалу.

Наконец-то ее станция! Она еле сдерживалась, чтобы не выбежать из вагона и не броситься домой со всех ног. Нет-нет, она должна идти спокойно и незаметно, чтобы на нее никто не обратил внимания. Елена смотрела себе под ноги, накручивая на палец прядь волос.

Когда она поднялась наверх по эскалатору, начался дождь, видно стало хуже, но его она заметила издалека. На долю секунды их взгляды встретились, и ей показалось, что он улыбается.

* * *

Петер Рюд скептически наблюдал за смехотворными попытками Фредрики утешить пострадавшую. Она погладила Сару Себастиансон по плечу, явно против воли: так гладят собаку кого-нибудь из друзей, которую на самом деле считают ужасно противной. Да, таким, как она, не место в полиции, здесь надо уметь общаться с людьми! С разными людьми, кем бы они ни были! Петер сердито вздохнул. И кому только пришло в голову брать гражданских на службу в полицию?!

— Необходимо, чтобы наше ведомство постоянно совершенствовалось в профессиональном отношении, — постановили высокопоставленные лица.

Фредрика неоднократно рассказывала о том, какие предметы она изучала в университете, но Петеру было на это решительно наплевать. Она говорит много и запутанно, все время все усложняет — словом, думает слишком много, а понимает слишком мало! Короче, не из того теста сделана.

Петер мог лишь восхищаться тем, как упрямо полицейский профсоюз отказывается признавать гражданских сотрудников, их статус и должности. Это и понятно — у них же совершенно нет опыта! Нет тех уникальных знаний, которые можно получить, лишь обучаясь профессии полицейского с самых азов, что означает: провести несколько лет в патрульной машине, таскать домой пьяниц, беседовать с мужчинами, которые избивают своих жен, развозить по домам пьяных подростков и общаться с их родителями либо вскрывать квартиру, где чья-то одинокая душа уже оставила тело и оно лежит и разлагается.

Петер покачал головой. Ему ведь есть о чем подумать, кроме некомпетентных коллег! Он прокрутил в голове информацию, собранную во время допросов поездной бригады. Проводник Хенри Линдгрен оказался чересчур многословен, но зато умел подмечать мелочи и на память, очевидно, не жаловался. Поезд вышел из Гётеборга в 10:50 и прибыл в Стокгольм в 14:07, с опозданием на восемь минут.

— Задержкой во Флемингсберге занимался не я, а Арвид и Нелли, — подчеркнул Хенри.

Он печально посмотрел на стоящий у перрона поезд: все двери открыты, темные проемы зияют до самого конца состава. Больше всего на свете Хенри хотелось, чтобы из какого-нибудь проема вдруг появилась та малышка и оказалось бы, что она просто заблудилась в поезде, заснула в каком-то укромном местечке, а теперь снова проснулась. Однако, будучи взрослым человеком, Хенри не сомневался, что этого не случится. Вокруг поезда сновали лишь полицейские и технический персонал. Перрон был оцеплен, продолжались активные поиски детских следов на влажной после дождя земле. У Хенри вдруг встал ком в горле, а Петер тем временем воспользовался образовавшейся паузой и спросил:

— Вы сказали, что присматривали за ребенком. Что произошло потом?

Полицейский тут же заметил, как Хенри ссутулился, словно на глазах состарившись. Проводник принялся объяснять, почему ему пришлось отойти от девочки.

— Сложно быть везде одновременно, — с отчаянием в голосе начал он. — Я уже говорил, что в нескольких вагонах было неспокойно, и мне пришлось срочно пойти в третий вагон и оставить девочку одну. Я связался по рации с Арвидом и несколько раз громко позвал его, но он так и не ответил — думаю, не услышал. Ну, может, сигнал не прошел.

— Значит, вы оставили девочку одну, не попросив никого из пассажиров приглядеть за ней? — спросил Петер, предпочтя пока что не комментировать поведение Арвида.

— Да я же просто собирался на секунду сходить в соседний вагон! — Хенри трагически всплеснул руками. — Я думал… думал, что скоро вернусь! И вернулся очень быстро! Меня не было рядом с девочкой меньше трех минут, — продолжал он севшим голосом, — я вернулся, как только поезд остановился, пассажиры начали выходить из вагона, но ее уже не было, и никто не помнил, чтобы она выходила! Как же это возможно? — сдавленным голосом спросил он. — Почему никто ничего не заметил?

Об этом Петер мог бы рассказывать часами: поставьте десять человек, совершите у них на глазах преступление, и вы получите десять совершенно разных версий того, что произошло, в какой очередности и во что были одеты преступники.

А вот поведение Арвида Мелина наводило на размышления: сначала он дал сигнал к отправлению поезда из Флемингсберга, не дождавшись Сару Себастиансон, а потом не ответил на вызов Хенри…

Петер быстро разыскал Арвида, который в одиночестве сидел на скамейке на перроне. Молодой человек явно нервничал и, когда Петер подошел к нему, посмотрел на него и спросил:

— А скоро нас отпустят? У меня дела.

Петер с демонстративной неторопливостью присел рядом с Арвидом, заглянул ему в глаза и ответил:

— Пропал ребенок, и вы должны помочь нам найти ее! Или у вас есть дела поважнее? Какие, если не секрет?

После такой отповеди Арвид угрюмо замолчал и лишь кратко отвечал на прямые вопросы полицейского.

— Что вы сказали пассажирам, которые спрашивали, сколько продлится остановка во Флемингсберге? — строго спросил Петер, вдруг осознав, что обращается к Арвиду, как к какому-то нерадивому старшекласснику.

— Точно не помню, — уклончиво ответил проводник.

Петер отметил, что, хотя Арвиду уже под тридцать, отвечает он как подросток, как будут отвечать его собственные дети, когда подрастут. «Ты куда? — Гулять. — Когда придешь? — Поздно», — подумал он, а вслух спросил:

— Вы помните, как говорили с Сарой Себастиансон?

— Вообще не помню, — замотал головой Арвид.

Петер уже подумал вытрясти из проводника ответ вручную, когда тот продолжил:

— Ну, просто куча народа спрашивала одно и то же. Да, припоминаю, кажется, я разговаривал с ней, ну с мамой той девочки. Вообще-то родители должны вести себя ответственно, — сдавленно выдал он, и только сейчас Петер понял, насколько молодой проводник взволнован. — Я никому не говорил, что поезд простоит ровно десять минут, откуда мне знать? Ведь все пассажиры хотят побыстрее доехать куда им надо! Поэтому они всегда только рады, если поезд отправляется раньше, чем ожидалось! Почему она ушла с перрона? Если бы она осталась, то услышала бы, как я объявляю об отправлении по громкой связи! — воскликнул Арвид, пнув валявшуюся на земле банку из-под колы, она ударилась о поезд, отскочила и покатилась по перрону.

У Петера появились подозрения, что, пока девочка не найдется, ни Арвиду Мелину, ни Хенри Линдгрену, видимо, не удастся спокойно спать по ночам.

— То есть вы не видели, как Сара Себастиансон бежала за поездом? — уточнил Петер.

— Нет, ну что вы! — уверенно ответил Арвид. — Я посмотрел на перрон, как положено! Там никого не было, и я дал сигнал к отправлению. А еще Хенри говорит, что пытался вызвать меня по рации, но я не слышал… потому что забыл включить ее.

Петер посмотрел на темнеющее небо и захлопнул блокнот. Остается быстренько опросить остальной персонал. Если Фредрика уже закончила с мамой девочки, пусть поможет.

Краем глаза Петер заметил, как Фредрика и Сара Себастиансон обменялись еще парой фраз и разошлись в разные стороны. Сара выглядела совершенно потерянной. Петер нервно сглотнул, внезапно вспомнив о своей семье. Что бы он сделал, если бы кто-то попытался причинить вред его детям?

Полицейский покрепче сжал блокнот: надо поспешить, ему предстоит еще не один допрос, а Алекс ждать не любит.

* * *

Петер вез Фредрику в Управление на служебной машине. Колеса шуршали по мокрому после дождя асфальту, а молодые люди молчали, думая каждый о своем. Припарковавшись в подземном гараже, они, так и не сказав друг другу ни слова, сели в лифт и поднялись на этаж, где, рядом с уголовной полицией лена, Государственной уголовной полицией и Управлением полиции Стокгольма, располагались рабочие помещения следственной группы. Вслух эта тема обычно не обсуждалась, но следственная группа Алекса Рехта служила двум, если не трем, господам одновременно. Группа спецподдержки состояла из небольшого количества специально отобранных сотрудников с разным опытом и разной компетенцией и официально относилась к Управлению полиции Стокгольма, но на самом деле тесно сотрудничала как с уголовной полицией лена, так и с Государственной уголовной полицией, а те нередко прибегали к ее услугам — пример деликатного решения административной проблемы еще до ее возникновения.

Фредрика устало опустилась в офисное кресло за письменным столом. За столом и думается, и работается куда лучше, подумала она. Поначалу Фредрика наивно полагала, что ее профессионализм здесь пригодится и полиция примет ее с распростертыми объятиями. Она никак не могла понять, почему все полицейские испытывают столь неприкрытое отвращение к узким специалистам с высшим образованием. И отвращение ли это? Может, они просто видят в ней угрозу? Найти ответ на эти вопросы ей пока не удалось. В любом случае совершенно ясно, что ситуация на рабочем месте сложилась не в ее пользу.

В следственную группу Алекса Рехта Фредрика попала не сразу: сначала работала в следственном отделе Госсовета по профилактике преступности, а потом около года — экспертом в Комитете по социальным вопросам. Поработать в полиции она решила ради практического опыта, но совершенно не собиралась задерживаться здесь надолго. И собственное несколько подвешенное положение Фредрику не сильно волновало — знакомых в самых разных организациях у нее хватало. Капелька спокойствия и смелости — и новые возможности не заставят себя ждать.

Фредрика прекрасно знала, как к ней относятся коллеги-полицейские. Как к человеку тяжелому и неконтактному, лишенному чувства юмора, да и всех прочих чувств.

«Вот и неправда, — думала Фредрика, — вовсе я не бесчувственная, просто сейчас я основательно запуталась».

Друзья ведь считают ее теплым, участливым человеком. И в высшей степени верным. Но это в частной жизни. А тут и на работе, оказывается, принято общаться с коллегами, точно это твои приятели. Вещь для Фредрики просто неприемлемая!

Не то чтобы она не испытывала к коллегам никаких чувств — скорее она не давала воли этим чувствам.

— Я же не духовником работаю, — ответила она одному из друзей, удивившемуся, как ей удается сохранять подобную отстраненность на работе. — Я — следователь! Какая разница, что я за человек? Важно, что я делаю: я веду расследование, а утешать должен кто-то другой!

«Иначе увязнешь во всем этом с головой, — подумала Фредрика. — Если сочувствовать каждому пострадавшему, что от меня самой останется?»

Особого желания работать в полиции Фредрика не имела никогда — с детства она мечтала связать свою жизнь с музыкой и играть на скрипке. Музыка была у нее в крови, и именно эту мечту она лелеяла в своем сердце. Многие дети, вырастая, забывают, кем мечтали стать, но только не Фредрика: она взращивала свою мечту, все более конкретизируя, вместе с мамой выбирала музыкальную школу и долго обсуждала с ней, которая лучше. Свою первую пьесу она сочинила еще до окончания школы.

Однако, когда ей исполнилось пятнадцать, все резко изменилось, и, как оказалось, навсегда. Возвращаясь домой после каникул на горнолыжном курорте, она попала в аварию и получила тяжелую травму правой руки. Через год усиленной реабилитации стало ясно, что девушка уже никогда не сможет выдерживать многочасовую игру на скрипке.

Врачи, желая утешить, говорили, как ей повезло. Умом Фредрика понимала их правоту. Она поехала кататься на горных лыжах с подругой и ее родителями, по дороге обратно они попали в серьезное ДТП. У мамы подруги парализовало нижнюю часть тела, брат подруги погиб. Пресса окрестила ту аварию «Трагедией в Филипстаде».

Но для Фредрики эта катастрофа навсегда осталась Катастрофой с большой буквы — мгновением, перевернувшим всю ее жизнь. Она стала другим человеком, и вся ее жизнь разделилась на «до Катастрофы» и «после Катастрофы». Поэтому ей совершенно не хотелось признавать, что ей «повезло». Прошло уже почти двадцать лет, а Фредрика все еще задавалась вопросом, сможет ли она когда-нибудь смириться с той жизнью, которая началась «после».

— На свете существует столько разных занятий, — увещевала ее бабушка в те редкие разы, когда Фредрика давала выход жуткому отчаянию оттого, что у нее украли ее мечту. — Вот пойди, например, работать в банк, у тебя же всегда были пятерки по математике!

Родители же тактично молчали. Для ее матери, концертирующей пианистки, музыка была священной частью повседневной жизни. Фредрика, можно сказать, выросла за кулисами больших концертных залов, где ее мама выступала с сольными концертами или в составе оркестра. Иногда Фредрика и сама играла в оркестре, музыка порой ощущалась как истинное волшебство…

Поговорить по душам Фредрике удавалось разве что с мамой — только искренне влюбленный в музыку человек мог понять ее страдания.

— Что же мне теперь делать? — не в силах сдержать слез, прошептала она накануне школьного выпускного.

— Ты что-нибудь придумаешь, Фредрика, — ответила мама, погладив ее по спине. — В тебе столько таланта, столько энергии! Что-нибудь обязательно придумаешь!

Так оно и вышло.

Искусствоведение, история музыки, история философии — в университете предлагалось великое множество разнообразных курсов.

— Фредрика станет историком, — гордо говорил папа первые несколько лет.

Мама молчала. Это было папино амплуа — много и долго говорить о предстоящих потрясающих успехах любимой дочки.

Однако Фредрика стала не историком, а криминологом, по специальности «Преступления против женщин и детей». Она так и не защитилась, но после пяти лет учебы в университете поняла, что теории с нее хватит.

В мамином взгляде читалось, пожалуй, что та ожидала от нее чего-то иного. Родители явно не предполагали, что дочка покинет академическую среду. Не то чтобы мама была разочарована — скорее изумилась. В этом отношении Фредрике отчаянно хотелось стать похожей на мать: никогда не разочаровываться — только удивляться.

Иными словами, Фредрике тоже были не чужды ни удовольствия, ни лень, ни страсть, ни заблуждения. Распечатывая заявления, поданные в полицию Сарой Себастиансон на мужа в связи с нанесением телесных повреждений, молодой криминолог уже не в первый раз думала о том, почему женщины не уходят от мужчин, которые их избивают. Из любви и страсти? Из страха одиночества и отверженности? Но Сару Себастиансон ничто из этого не остановило, судя по распечатанным документам.

В первый раз Сара Себастиансон обратилась в полицию, когда дочери было два года, и, в отличие от многих других женщин, заявила, что раньше супруг никогда ее не бил. Обычно женщины обращались в правоохранительные органы, когда дело уже успевало зайти довольно далеко, но Сара явно была не из таких: она пришла в полицейский участок с большим синяком на правой стороне лица. Муж отрицал все обвинения, на вечер предполагаемого рукоприкладства у него нашлось алиби. Фредрика нахмурилась: насколько она понимала, Сара — опять же в отличие от большинства — не забрала свое заявление, но обвинение так и не предъявили за недостатком доказательств. Трое друзей ее мужа в один голос подтвердили, что в тот вечер он играл с ними в покер, а потом остался ночевать у одного из них.

Следующее заявление от Сары Себастиансон поступило лишь через два года. На этот раз она вновь утверждала, что побои были однократными, но когда Фредрика прочитала описание полученных женщиной травм, ей стало абсолютно ясно, что Сара лгала: перелом руки, трещина ребра, ушиб копчика, изнасилование, а на лице — ни царапины!

Маловероятно, подумала Фредрика, чтобы за два года он ни разу не тронул ее, а потом вдруг набросился с такой яростью.

Однако обвинение не предъявили и на этот раз: супруг представил оригиналы билетов, к тому же несколько независимых свидетелей подтвердили, что в тот вечер он находился в командировке в Мальмё. Доказательств вины снова оказалось недостаточно, и дело закрыли.

Прочитанное, мягко говоря, встревожило Фредрику — что-то здесь не так! Непохожа Сара Себастиансон на отъявленную лгунью! Хотя кое в чем она все-таки покривила душой — в разговоре с Фредрикой женщина об этой истории умолчала, хотя должна бы понимать, что рано или поздно полиции все станет известно. Согласно медицинскому заключению, в подлинности травм сомневаться не приходилось. Значит, бывший супруг все же виновен, но как же ему удалось сфабриковать такое алиби?! Он — успешный бизнесмен, на двенадцать лет старше Сары… возможно, свидетелей подкупили? Но ведь их так много…

Фредрика еще раз перелистала распечатку: супруги развелись вскоре после второго избиения, а всего через несколько недель Сара снова пришла в полицию и пожаловалась, что бывший супруг никак не оставит ее в покое: он преследовал ее на машине, поджидал около квартиры и у работы. Тот в свою очередь сообщил, что Сара не дает ему наладить отношения с дочерью. Одним словом, классика жанра. Так продолжалось несколько месяцев — постоянные заявления об угрозах, нарушении покоя и нарушении границ частной собственности, но уже без рукоприкладства — по крайней мере больше заявлений на этот счет не поступало.

Последнее заявление датировалось 11 ноября 2005 года, когда бывший супруг, согласно расшифровке телефонных звонков, предоставленных компанией «Телия», позвонил Саре более ста раз за ночь. Наконец-то доказательств оказалось достаточно, и Саре удалось добиться запрета на посещения.

Фредрика задумалась: во время допроса Сара сказала, что они с мужем разошлись совсем недавно, но, судя по документам, они разъехались еще в июле 2005 года, когда Сара во второй раз заявила на него за побои. Что же происходило с 11 ноября 2005 года по сегодняшний день? Фредрика глянула в реестр актов гражданского состояния и тяжело вздохнула: этого и следовало ожидать — супруги воссоединились!

Теперь все встало на свои места: 17 июля 2005 года, через две недели после второго заявления, Сара и Габриэль Себастиансоны поселились по разным адресам. На развод они не подали, просто перестали жить вместе. Двадцатого декабря 2005 года, всего через несколько недель после того, как Габриэль получил запрет на посещения, они вновь поселились по одному адресу, а дальше — тишина.

Как же они жили вместе после всего этого, подумала Фредрика, и в каких отношениях сейчас? Теперь она прекрасно понимала, почему Сара Себастиансон не хотела, чтобы ее бывший — или не совсем бывший? — муж узнал о том, что у нее появилась личная жизнь.

Фредрика перевернула страницу в блокноте — надо срочно поговорить с Сарой о побоях, прошлых, а может, и нынешних. Затем обязательно пообщаться с бывшим мужем Сары, который на данный момент находится вне зоны действия сети, а потом допросить нового «друга» Сары. Захлопнув блокнот, Фредрика быстро вышла из кабинета. До собрания следственной группы, когда они будут сопоставлять собранные сведения об исчезновении Лилиан, еще есть время выпить чашечку кофе. Можно даже успеть позвонить матери Габриэля Себастиансона и попытаться выяснить местонахождение ее сына.

* * *

Когда группа собиралась вместе по какому-то срочному делу, Петер всегда приходил в легкое возбуждение. Алекс Рехт обычно проводил общие собрания в единственном конференц-зале отдела, «Логове льва» или просто «Логове» — Петеру ужасно нравилось это название! Интересно, кто его придумал? Уж точно не Фредрика — ей не хватило бы на такое ни воображения, ни чувства юмора!

Скоро шесть, Лилиан Себастиансон пропала более четырех часов назад. Давно, если учесть ее возраст и то, что малышка исчезла в самом центре Стокгольма. Теперь ни у кого не осталось сомнений, что она не просто потерялась — маленькой девочке самой далеко не уйти, тем более — босиком.

— Надеюсь, нет нужды говорить, что ситуация крайне серьезная, — сурово начал Алекс, обведя взглядом присутствующих.

Все молча закивали, и Алекс сел за стол.

Кроме него в зале находились Фредрика, Петер и ассистент группы Эллен Линд. Кроме них, пришли сотрудники отдела охраны порядка, чтобы отчитаться о результатах поисков, а также представители криминалистического отдела.

Для начала Алекс поинтересовался, что дала поисковая операция, и получил ответ, краткий и шокирующий, — ровным счетом ничего! На объявления по громкой связи на Центральном вокзале практически никто не откликнулся, службы такси тоже ничего сообщить не смогли.

Осмотр поезда криминалистами тоже не порадовал: снять отпечатки пальцев не удалось, никаких подсказок, куда делась девочка, обнаружено не было. Версия о том, что кто-то взял ее на руки и унес, пока она спала, дополнительно осложняет работу. Следов крови нигде не нашли. Единственной уликой стал след от ботинка на полу рядом с местом, где сидела девочка.

Алекс оживился, услышав, что проводники подметают пол между рейсами, а значит, обнаруженный след — свежий. Ботинки фирмы «Экко», сорок шестого размера.

— Хорошо, — прервал докладчиков Алекс, — посмотрим, что скажут на допросе пассажиры. — Он откашлялся: — Журналисты уже в курсе? Кажется, пока ни по радио, ни по телевизору ничего не передавали? — Вопрос был адресован Эллен — она, кроме всего прочего, выполняла еще и обязанности пресс-секретаря.

— О происшествии по нашей просьбе довольно скоро сообщили по радио, — ответила она, — и, само собой, в Интернете. Около часа назад сообщение появилось в крупных новостных агентствах. «Рапорт» и новости по четвертому каналу сообщат о пропаже ребенка в ближайшее время. Думаю, мы можем рассчитывать на то, что завтра об этом напишут все крупные газеты. В пресс-релизе особо подчеркивается, что мы хотели бы в срочном порядке опросить пассажиров поезда, следовавшего из Гётеборга в Стокгольм.

Алекс кивнул. С одной стороны, он не чурался обращаться за помощью к средствам массовой информации, а с другой — прекрасно знал, чем это может закончиться: на дворе конец июля, лето стоит дождливое, миллионы шведов уехали в отпуск, и в редакциях газет отчаянно не хватает громких новостей. Страшно даже представить, какими заголовками завтра будут пестреть передовицы утренних газет, если сегодня вечером девочка не найдется. И уж тем более о том, какое количество народа станет обрывать телефоны горячей линии, стараясь сообщить что-нибудь полезное. Люди склонны думать, что именно они обладают крайне важной информацией, без которой полиции просто не обойтись.

— С пресс-конференцией пока подождем, — подумав, решил он. — Фотографию девочки публиковать тоже не стоит. Как вы все прекрасно знаете, она осталась без присмотра на очень короткое время, — продолжал он, обращаясь к следственной группе. — Судя по показаниям свидетелей, прошло не больше четырех минут. Проводник вернулся через минуту после остановки поезда и обнаружил, что девочка исчезла. Петер, что тебе удалось узнать? — обратился он к молодому коллеге. — Какое впечатление на тебя произвели допрошенные свидетели?

— Никто из них не показался мне подозрительным, — со вздохом начал Петер, листая свой блокнот. — Никто ничего не видел и не слышал, — хмуро продолжал он, — пропала, и все тут! Единственный, чье поведение вызывает некоторые сомнения, — второй проводник, Арвид Мелин. Это он отдал сигнал к отправлению во Флемингсберге, не дождавшись Сары Себастиансон, и к тому же не ответил на вызов по рации, поступивший от старшего проводника. Но, честно говоря, не думаю, что Арвид Мелин имеет к этому какое-то отношение. Он, конечно, проявил халатность, что, несомненно, облегчило дело похитителю Лилиан, но активного участия, скорее всего, не принимал. Да и в наших базах он не числится.

— Хорошо, — ответил Алекс.

— Не думаю, что странный персонаж в этой истории — именно Арвид Мелин, — нахмурилась Фредрика. — Почему мы исходим из того, что опоздание Сары на поезд во Флемингсберге — чистая случайность? Что нам известно о женщине, которая отвлекла ее?

— Есть догадки? — прищурившись, спросил ее Алекс.

— Все зависит от того, как рассматривать исчезновение девочки: если предположить, что похищение спланировано заранее и девочка должна была оказаться в Стокгольме без сопровождения взрослых, чтобы облегчить дело похитителям, то стоит отнестись к этому эпизоду повнимательней.

— Ты права, — помедлив, согласился Алекс. — Но откуда преступник мог знать, что человек, которого попросят присмотреть за Лилиан, не сможет выполнить свои обязанности?

— Этого он знать, конечно, не мог, — согласилась Фредрика. — Злоумышленник должен был учесть, что, опоздав на поезд, Сара Себастиансон первым делом свяжется с проводниками. Но, возможно, ему представлялось, что забрать девочку у чужого человека проще, чем у родной мамы. Ведь тот, кто похитил Лилиан, мог попытаться сделать это, даже если бы рядом находился Хенри Линдгрен.

— То есть, по-твоему, для злоумышленника главным было заставить Сару выйти из поезда, поэтому происшествие во Флемингсберге не случайность?

— Именно, — подтвердила Фредрика.

— Да ну-у-у… — протянул Алекс.

— Не-е-е… — поддержал его Петер.

Алекс кивнул.

— Боюсь, версия слишком натянутая, — с сомнением в голосе добавил он.

— А какие еще есть варианты? — спросила Фредрика. — Думаешь, это просто одно большое совпадение?

— Вор крадет то, что плохо лежит! — наставительно сообщил ей Петер.

Фредрика собралась возразить, но Алекс опередил ее:

— Давайте сначала пройдемся по тому, что у нас есть, а потом продолжим обсуждение, — заключил он и кивнул Петеру.

Петер демонстративно выждал несколько секунд, ожидая возмущения со стороны Фредрики, но, к его разочарованию, та промолчала. У Эллен зазвонил мобильный, и она вышла в коридор. С трудом разбирая собственные каракули, Петер изложил коллегам скудную информацию, которую сумел добыть: никто не обратил внимания на происшествие во Флемингсберге, никто не видел, как Лилиан выходила из поезда.

— В общем, допросы мало что дали, — смущенно признался Петер.

— На данный момент мы не знаем, какая информация может оказаться важной, — успокоил его Алекс. — Фредрика, будь любезна, расскажи нам о том, что тебе удалось узнать о Саре и ее бывшем супруге.

Фредрике нравилось выступать с докладами: она всегда излагала информацию четко и ясно. На предыдущих местах работы ее презентации всегда получали самую высокую оценку, а вот полицейские считали ее манеру изъясняться слишком сухой и высокомерной, и она прекрасно об этом знала.

Она вкратце рассказала о том, какое впечатление произвела на нее Сара, а также описала произошедшее во Флемингсберге. Затем перешла к тому, что ей удалось узнать из полицейских баз данных и поделилась своими соображениями насчет того, что отношения с мужем для Сары до сих пор серьезная проблема.

Первым, разумеется, заговорил Алекс:

— Ты поговорила с бывшим супругом?

— Его зовут Габриэль, и фактически он «бывшим» не является, — начала Фредрика, — проживает в коттеджном поселке на Эстермальме. Связаться с ним мне не удалось, но я поговорила с его матерью как раз перед началом собрания, и она объяснила, что сын уехал в командировку — вроде как весь день провел в Упсале. Я попыталась дозвониться до него, но мобильный отключен. В любом случае мы должны сообщить ему об исчезновении девочки, поэтому я оставила ему сообщение на автоответчике.

— Чем он сейчас занимается? Живет один? — спросил Алекс, делая пометки в блокноте.

— Я пока еще не успела поговорить о нем с Сарой и его матерью, но обязательно займусь этим.

Алекс задумался: отец, неоднократно избивавший бывшую жену, возможно, продолжает этим заниматься… Безусловно, в расследовании исчезновения ребенка он интересная фигура, если не ключевая! В пользу этой версии говорит многолетний опыт полицейской работы.

— Как они поделили родительские обязанности? — спросил комиссар у Фредрики, откинувшись на спинку кресла и заложив руки за голову.

— Сара Себастиансон утверждает, что из-за девочки они никогда не ссорились, а вот бабушка явно возмущена тем, что девочка проводит с отцом так мало времени. У меня создалось впечатление, что она вообще активно участвует в жизни сына. Например, она сообщила, что в тот вечер, когда ее сын позвонил Саре на мобильный более ста раз, он просто «очень волновался за дочку». Утверждает, что Сара куда-то уехала и забрала Лилиан, не поставив Габриэля в известность.

— Значит, из-за ребенка они все-таки ссорились, — медленно проговорил Алекс. — Есть ли у нас основания полагать, что Сара Себастиансон лжет и что муж никогда не избивал и не преследовал ее?

— Нет, — уверенно ответила Фредрика, качая головой. — По-моему, такая возможность совершенно исключена — все ее травмы засвидетельствованы.

— Но что-то здесь не так, правда? — спросил Петер, покосившись на Алекса.

— Да, что-то не так. Пока не могу сказать точно, что именно, — отозвался тот и взглянул на Фредрику. — Ты расспросила Сару Себастиансон про эти избиения?

— Нет, я и самих заявлений пока еще не видела, но мы с ней договорились встретиться сегодня вечером — постараюсь разобраться, что к чему.

Повисло молчание, нарушавшееся лишь жужжанием допотопного кондиционера, от которого было больше шуму, чем толку.

— Да какая разница! — вмешался Петер и умоляюще посмотрел на Алекса. — Папаша, похоже, наш главный подозреваемый, конечно, если он и правда такой мерзавец, каким его выставляет Сара!

— Однозначно! — быстро ответил Алекс, заметив, как помрачнела Фредрика, услышав, что Петер сомневается в честности Сары. — Как бы то ни было, на данный момент папа ребенка — подозреваемый номер один в нашем расследовании, по крайней мере пока мы не убедимся в его непричастности!

Фредрика слегка расслабилась и чуть опустила плечи. Алексу не раз приходило в голову, что она, когда ведет себя естественно и улыбается, то очень даже ничего! Жаль только, что случается это нечасто…

— Ну ладно, — продолжил комиссар, — значит, ты сказала, что у мамы Лилиан новый любовник. Кто он?

— Личность пока не установила. Некий Андерс Нюстрём, они с Сарой познакомились недавно, она мало что знает о нем, кроме возраста и адреса. По тому адресу, где они с Сарой встречались, он не зарегистрирован, а номер мобильного привязан к незарегистрированной сим-карте. К телефону не подходит, автоответчика нет.

— Странная барышня! То выходит замуж за мужика, который ее избивает, то влюбляется в едва знакомого парня! — вздохнул Петер.

Фредрика глянула на него, но промолчала.

Алекс сделал ей знак продолжать.

— Сара позвонила ему с перрона, и они договорились, что увидятся вечером, после того как она уложит Лилиан, то есть около половины десятого. Я нашла троих мужчин по имени Андерс Нюстрём соответствующего года рождения, ранее не привлекались. Сегодня вечером встречусь с ним у Сары и тогда разузнаю о нем побольше.

— То есть ты встречаешься с ним вечером, — протянул Алекс и хотел было уже что-то добавить, как вдруг заметил, что Фредрика отчаянно пытается привлечь его внимание.

— Да? — тяжело вздохнув, повернулся к ней комиссар.

— А как женщина с собакой вписывается в сценарий, если предположить, что девочку забрал папа?

— Если девочку забрал папа, то женщина с собакой — просто совпадение, а как еще? — натянуто улыбнулся Алекс и испытующе посмотрел на Фредрику. — Да не забудем мы о той женщине, Фредрика, но на данный момент более приоритетной является иная информация, и на то есть свои причины! — Он обвел взглядом группу и, откашлявшись, добавил: — Я бы хотел поехать вместе с тобой к Саре.

Фредрика удивленно подняла брови.

Петер тут же выпрямился и насторожился.

— Ни в коей мере не сомневаюсь в твоем профессионализме, — поспешно сказал Алекс, — но думаю, что тебе не стоит проводить этот допрос в одиночку — неизвестно, что за тип этот новый парень Сары, так что безопаснее будет поехать туда вдвоем.

Петер лучезарно улыбнулся Алексу, и на секунду комиссару показалось, что молодой коллега вот-вот хлопнет его по плечу. Расследование грозит превратиться в сущий ад, если отношения в следственной группе не наладятся!

Фредрика молчала как рыба. Да и что тут говорить — достаточно посмотреть на ее лицо, на котором было написано все, что она думает о предложении Алекса.

В дверь громко постучалась Эллен.

— Могу сообщить, что уже начали поступать звонки от очевидцев, — коротко сообщила она.

— Отлично, — поблагодарил ее Алекс, — прекрасно!

Если ребенок не найдется, то, пожалуй, придется обратиться за помощью в Государственную уголовную полицию — им одним не справиться с потоком звонков.

— Несмотря на скудную информацию, у меня хорошее предчувствие по поводу этого дела! Девочка наверняка найдется, это лишь вопрос времени! — добавил Алекс в дверях, когда сотрудники уже расходились.

* * *

Собрав посылку, Мужчина положил ее в неприметный бумажный пакет и ушел, оставив Елену в одиночестве.

— Вернусь позже, — бросил он через плечо.

Елена тихонько улыбнулась. Она не могла усидеть на месте и сновала туда-сюда между кухней и гостиной, стараясь обходить стороной ванную.

В комнате работал телевизор — в новостях лишь вскользь упомянули о пропавшем ребенке, и Елена даже немного рассердилась.

Погодите, думала она, скоро вы поймете, что это настоящая сенсация! И нервно пригладила волосы. Мужчина бы наверняка разозлился на нее за это, решил бы, что она сомневается в его способностях спланировать и осуществить их проект. И все же: на кону ведь стоит так много! У них нет права на ошибку!

Елена решила сделать себе бутерброд и пошла на кухню. Девушка взялась за ручку холодильника, взгляд невзначай упал на пол — и тут… О нет! Кровь бешено запульсировала во всем теле, пульс участился, сердце заколотилось с такой силой, что ей показалось, что оно вот-вот не выдержит! Она наклонилась и подняла с пола крошечные трусики.

— Только не это! — в панике прошептала она. — Господи, да как же я могла?!

Действуя словно на автопилоте, она принялась за дело. Надо избавиться от трусиков, немедленно! Ведь Мужчина тщательно проинструктировал ее! В посылке должны содержаться определенные предметы одежды! Елена чуть не разрыдалась от ужаса, скомкала трусики и спрятала их в пакет для мусора. Господи, только бы он не заглянул по дороге в посылку, чтобы еще раз проверить ее содержимое! Девушка действовала молниеносно: вылетела из квартиры, сбежала вниз по лестнице к закрытой помойке, с трудом открыла тяжелую входную дверь, приподняла крышку контейнера, бросила туда пакет, а потом с замирающим от ужаса сердцем кинулась вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.

Елена влетела в квартиру, захлопнув за собой дверь, и дрожащими руками повернула ключ. Сделала несколько глубоких вдохов, чтобы не впасть в истерику, а потом тихо подошла к ванной, приоткрыла дверь, зажгла свет и вздохнула с неимоверным облегчением — по крайней мере, здесь все в порядке. Обнаженная девочка на месте — лежит в ванне, где они ее оставили.

* * *

Петер Рюд рассеянно листал блокнот, с трудом разбирая собственные записи. В офисе было душно, он несколько раз обмахнулся блокнотом и попытался расслабиться. Жизнь действительно полна неожиданностей и неприятных сюрпризов, как сегодня имела возможность убедиться мама Лилиан Себастиансон. Однако Петер полностью разделял мнение Алекса: группа наверняка быстро раскроет это дело.

Его размышления прервал телефонный звонок. Взглянув на мобильный, Петер улыбнулся: звонил Джимми. Братья всегда созванивались как минимум раз в день.

— Ты меня слушаешь? — нетерпеливо произнес голос в трубке после того, как братья обменялись несколькими ничего не значащими фразами.

— Слушаю-слушаю, — поспешил заверить его Петер.

— Врешь, Петта, врешь! А вот и не слушаешь! — едва слышно рассмеялся Джимми, словно ребенок, хихикающий в кулачок.

Петер не мог сдержать улыбку: да, он и правда отвлекся и не слушал так внимательно, как обычно.

— А ты скоро приедешь, Петта?

— Скоро, — пообещал Петер, — на выходных.

— А это скоро?

— Скоро-скоро, всего через несколько дней.

Разговор подошел к концу: «целую-обнимаю», «вот уж мы поедим марципанового торта». Голос у Джимми был довольный — завтра к нему должны были заехать родители.

Когда Петер был маленький, мама часто прижимала его к себе, гладила по лицу теплыми руками и повторяла: «Ведь это могло случиться и с тобой, Петер! Ты тоже мог упасть с качелей в тот день!»

Петер до сих пор прекрасно помнил тот день, когда его брат упал с качелей, которые папа повесил в саду между березами. Помнил, как по камню, о который ударился Джимми, потекла кровь, помнил резкий запах недавно подстриженного газона, лежащего на земле брата — казалось, тот просто прилег отдохнуть и заснул. Помнил, как он подбежал к брату и попытался обнять его головенку, из которой хлестала кровь.

— Не смей умирать! — закричал он, неожиданно вспомнив про кролика, которого они с братом, заливаясь слезами, похоронили с месяц назад. — Не смей умирать!

Его молитвы были услышаны, но лишь отчасти: Джимми и правда остался в живых, но уже никогда не стал таким, как прежде. Хотя физически он развивался так же быстро, как и Петер, в остальном он навсегда остался ребенком.

Петер снова принялся листать свои записи. Никогда не знаешь, что тебя ждет в следующую секунду, и Петер знал об этом лучше, чем кто-либо другой. Не только из-за того, что случилось в детстве с его братом, но и благодаря прочему горькому жизненному опыту, кстати говоря, совсем недавнему. Впрочем, думать об этом ему хотелось меньше всего на свете.

В коридоре раздались шаги Фредрики, и Петер очнулся от своих невеселых дум.

Как-то на прошлой неделе Алекс сообщил Петеру (разумеется, по секрету), что Фредрике, по его мнению, не хватает такта и профессионального чутья. Точнее и не скажешь, мысленно согласился с ним Петер. Честно говоря, Фредрика просто надутая гусыня, того и гляди, лопнет! К тому же у нее явно мужика нормального нет, никто ей регулярно палку не кидает, вот и все, но об этом Петер предпочел промолчать. Подобные комментарии и размышления Алекса интересовали на удивление мало — комиссар вообще редко говорил о чем-то, кроме работы. Может быть, когда-нибудь, через много лет совместной работы, они смогут сходить попить вместе пивка после работы? При мысли об этом у Петера засосало под ложечкой: мало кто из полицейских мог даже мечтать о кружке пива в компании самого Алекса Рехта!

Его безумно раздражало, что Фредрика то ли не понимает, то ли делает вид, что не понимает, рядом с какой знаменитостью ей довелось работать. Сидит в своем костюме — вечно она на работу ходит в костюме! — темные волосы заплетены в косу, длинную, как кнут, и с таким пренебрежением на лице, что блевать тянет. А эта манера держаться, а этот иной раз вырывающийся у нее самоуверенный смешок! Нет, ну какой из Фредрики полицейский?! Она же «человек с высшим образованием»! Слишком много думает и слишком мало делает, а в полиции так не работают!

Петер выругался про себя: опять эта Фредрика обскакала его, ну почему допрос Сары Себастиансон поручили ей?! Все потому, что он не имеет возможности работать сверхурочно — семейная жизнь отнимает слишком много времени, поэтому он и не может показать, на что способен!

Кажется, Алекс уверен, что дело о похищении Лилиан скоро будет раскрыто. Обычная история — оскорбленный бывший супруг отыгрывается на детях, чтобы отомстить жене! Значит, дело Лилиан не особенно-то и серьезное: тогда понятно, почему поехать домой к Саре доверили Фредрике, а не ему! Даже хорошо, что поехала она, в конце концов, кому из них нужно повышать профессиональный уровень?!

Лишь в одном Петер не решался признаться даже самому себе: несмотря на то что он терпеть не мог Фредрику, внешне она казалась ему на удивление привлекательной: идеальная кожа, большие красивые голубые глаза. Голубые глаза в сочетании со слегка смуглой кожей и темными волосами смотрятся очень эффектно! Тело двадцатилетней девушки, а манера держаться и взгляд, как у зрелой женщины. А грудь какая! Тоже вполне зрелая… Петер порой и сам не замечал, как погружался в мечты о Фредрике. Всем известно, что в беззаботные годы студенческой жизни девушки зря времени не теряют — сексуального опыта им не занимать! К тому же у него были все основания полагать, что Фредрика как раз из таких. Сжав зубы, Петер выглянул в коридор, Фредрика бросила взгляд на его кабинет, проходя мимо, но молодой человек тут же отвел глаза. Интересно, хороша ли она в постели? Похоже, еще как!

* * *

Напряженный рабочий день Фредрики Бергман завершился в эстермальмской мансарде, в компании любовника. Фредрика встречалась со Спенсером Лагергреном уже много лет. Сколько именно, она предпочитала не думать, но в те редкие случаи, когда позволяла себе погрузиться в воспоминания, обычно начинала отсчет с первой проведенной вместе ночи. Тогда Фредрике был двадцать один год, а Спенсеру — сорок шесть.

Отношения у них были довольно незамысловатые: за эти годы Фредрика не раз заводила романы на стороне. Когда у нее появлялся другой мужчина, они со Спенсером прекращали отношения. В отличие от многих мужчин и женщин, Фредрика не могла встречаться с двумя одновременно.

А вот Спенсер еще как мог — и Фредрика это прекрасно понимала. Прекрасным солнечным днем тридцать пять лет назад он женился на Еве и не собирался расставаться с ней ни при каких обстоятельствах, ну разве что на пару вечеров в неделю. Такое положение дел Фредрику вполне устраивало: Спенсер был на двадцать пять лет старше, и здравый смысл говорил ей, что такие отношения долго не продержатся. Нехитрые математические расчеты подсказывали, что, даже если она и соберется связать с ним свою жизнь, пройдет не так уж много лет, прежде чем она вновь останется одна.

Поэтому Фредрика довольствовалась редкими встречами, привыкла быть на вторых ролях и не претендовать на роль единственной женщины в его жизни. Следуя своим принципам, она не страдала оттого, что их отношения никак не развивались. Спенсер Лагергрен ее вполне устраивает, уговаривала себя она.

— Не поддается, — сказал Спенсер, утирая пот со лба, после долгих попыток открыть принесенную с собой бутылку вина.

Фредрика даже бровью не повела, прекрасно зная, что он скорее умрет, чем позволит ей открыть вино. Обычно Спенсер отвечал за вино, а Фредрика — за музыку. Они оба были без ума от классики. Иногда Спенсер пытался уговорить ее сыграть ему что-нибудь на скрипке — Фредрика так и не решилась продать инструмент, — но она всегда отказывалась.

— Я больше не играю, — коротко и решительно отвечала она, и на этом разговор считался оконченным.

— Может, положить ее ненадолго в теплую воду, тогда легче пойдет? — бормотал себе под нос Спенсер.

Он корпел над бутылкой, а его тень, подрагивая, двигалась туда-сюда по кафельному полу. Кухня была такая крошечная, что он лишь чудом умудрялся не наступить Фредрике на ногу. Но нет, это невозможно — Спенсер никогда не смог бы наступить на ногу женщине, ну разве что метафорически, когда речь заходила о феминизме и он начинал отстаивать свои старомодные убеждения. Причем делал он это настолько виртуозно, что почти всегда оказывался прав. Отличное чувство юмора, теплота, хорошие манеры и живой ум — комбинация, делавшая его очень привлекательным мужчиной в глазах Фредрики, да и многих других женщин.

Из динамиков доносился Шопен. Краем глаза Фредрика заметила, что Спенсер наконец-то справился с бутылкой, подошла к нему сзади, тихонько обняла и устало прижалась к единственному телу на земле, которое она знала почти так же хорошо, как и свое собственное.

— Просто устала или совсем вымоталась? — тихо спросил Спенсер, наливая вино в бокалы.

— Вымоталась, — улыбнувшись, прошептала Фредрика, прекрасно зная, что и на его губах играет улыбка.

Он обернулся и протянул ей бокал. На долю секунды она прижалась к его груди и прошептала:

— Прости, что я сегодня так поздно…

Не говоря ни слова, они чокнулись и с наслаждением сделали первый глоток, смакуя напиток.

До встречи со Спенсером Фредрика не особенно жаловала красное вино, но теперь она просто жить без него не могла — да, за годы их знакомства пожилой профессор, бесспорно, успел научить ее не только хорошему…

— В прошлый раз опоздал я, — заметил Спенсер, ласково погладив ее по щеке.

— Только сейчас уже одиннадцать, Спенсер, — с улыбкой возразила Фредрика, — в прошлый раз ты опоздал не так сильно.

Вдруг непонятно почему у нее на глаза навернулись слезы — то ли от чувства вины, то ли просто от усталости.

— Ну, милая, ну что ты… — принялся успокаивать ее Спенсер.

— Прости, не знаю, что со мной такое…

— Ты просто устала, — решительно оборвал ее Спенсер. — Ты устала от этой ненавистной работы! Устать от работы, да еще и нелюбимой, — дурное сочетание, друг мой…

— Знаю, — тихо отозвалась Фредрика, делая очередной глоток, — знаю…

— Возьми завтра отгул, — предложил он, крепко обнимая ее за плечи, — давай проведем день вместе!

— Не получится, — вздохнула Фредрика. — Работаю над новым делом, пропала маленькая девочка. Поэтому я так сильно задержалась: вечером пришлось допрашивать маму и ее нового бойфренда. Жуткая история, просто невероятно…

Спенсер прижал ее к себе, она поставила бокал на стол и обняла его за шею.

— Я скучала по тебе, — прошептала она.

Такие слова, безусловно, нарушали их негласное соглашение, но сейчас Фредрике было не до этого.

— Я тоже по тебе скучал, — прошептал Спенсер, целуя ее в макушку.

Фредрика удивленно воззрилась на него.

— Представляешь, какое совпадение? — усмехнулся он.

В начале второго Фредрика и Спенсер решили все-таки попробовать поспать. Спенсеру, как всегда, заснуть удалось без особых затруднений, а вот Фредрике пришлось тяжелее.

В небольшой однокомнатной квартире у стены стояла широкая двуспальная кровать. В остальном обстановка была более чем скромной: два вытертых английских кресла и изящный шахматный столик. Около крошечной кухни — обеденный стол и два стула.

Квартира досталась Спенсеру после смерти отца, около десяти лет назад, и с тех пор они с Фредрикой перестали встречаться в других местах. Дома у Спенсера она так и не побывала, что в общем-то было довольно логично. Помимо встреч в этой мансарде, иногда Фредрика ездила с ним за границу, когда его приглашали на какую-нибудь конференцию. Наверное, некоторые коллеги догадывались об их романе, но, честно говоря, ей было абсолютно все равно. К тому же Спенсер занимал до неприличия высокое положение в мире науки, поэтому коллеги воздерживались от лишних вопросов.

Фредрика свернулась калачиком в объятиях Спенсера — он крепко спал, дыша ровно и спокойно. Ласково погладив его по голому плечу, она подумала, что не представляет себе жизни без него. Крайне опасные мысли, тут же одернула она себя, но из головы-то их не выкинешь… Особенно глубокой ночью, когда бывает так одиноко…

Фредрика осторожно, чтобы не потревожить его, перевернулась на спину.

Визит к Саре Себастиансон оказался нелегким во всех отношениях. С одной стороны, из-за самой Сары — она была совершенно не в себе. А тут еще Петер! Не смог скрыть злорадства, когда Алекс решил, что Фредрике не стоит ехать на допрос в одиночку, постеснялся бы! Она сразу заметила, как тот расправил плечи и ухмыльнулся.

«Ни в коей мере не сомневаюсь в твоем профессионализме», — вспомнила она слова Алекса.

Фредрика прекрасно понимала, что происходит. Ну чего, спрашивается, ожидать от молодой женщины с высшим образованием? По их мнению, максимум того, на что она способна — научиться отправлять документы на ксерокс. Стоило ей осмелиться озвучить собственные соображения, как Алекс моментально напрягался.

Как, например, насчет той женщины во Флемингсберге! Фредрика никак не могла исключить ее из списка потенциальных подозреваемых. Чудовищно! Сару даже не попросили описать ее внешность, поэтому фоторобот так и не составили! По дороге домой Фредрика сделала еще одну попытку заговорить об этом, но Алекс лишь устало отмахнулся.

— Очевидно, черт побери, совершенно очевидно, что нам нужен этот ненормальный, отец девочки! — возмущенно заявил он. — Нет никаких оснований полагать, что среди знакомых Сары найдется еще один идиот, который желает зла ее дочке или решил напугать Сару, забрав у нее Лилиан. Тем более что требований о выкупе не последовало!

Фредрика попыталась было возразить, что преступником мог оказаться кто-то другой, с кем Сара на данный момент не общается и даже не подозревает, что тот затаил на нее обиду, но Алекс не дал ей и рта раскрыть:

— Если хочешь работать в нашей структуре, то неплохо было бы научиться уважать профессионализм и опыт, которым мы обладаем! Я занимаюсь поисками пропавших детей не один десяток лет и, поверь мне, знаю, о чем говорю!

В машине повисла мертвая тишина: Фредрика поняла, что продолжать разговор бесполезно.

Она взглянула на умиротворенное лицо Спенсера: крупные черты, седые, вьющиеся волосы. Красивый, можно даже сказать, шикарный мужчина — не какой-нибудь там смазливый юнец! Она уже давно перестала задаваться вопросом, как ему удается так спокойно спать по ночам, на протяжении многих лет изменяя собственной жене. Судя по всему, они с женой уже давно жили каждый своей жизнью, заключив негласное соглашение о свободных отношениях в рамках законного брака. Детей у них не было — то ли не получилось, то ли они просто не хотели, Фредрика точно не знала.

Вообще-то Фредрика могла бы найти подход к Алексу Рехту, ведь она провела четырнадцать лет в компании мужчины, чьи убеждения, казалось, перенеслись в сегодняшний день из середины XIX века с помощью машины времени. Четырнадцать лет в компании мужчины, который до сих пор не позволяет ей самой открыть бутылку вина, даром не проходят! Фредрика грустно улыбнулась, подумав, что Спенсер, в отличие от Алекса, испытывает к ней глубокое уважение.

— Да что ты в нем такого нашла? — не переставали удивляться друзья на протяжении всех этих лет. — Почему ты продолжаешь встречаться с ним, если у вас нет никаких перспектив?

Она отвечала по-разному. Сначала это был просто захватывающий роман, водоворот страсти, запретный и благотворный для обоих. Приключение. Потом их отношения стали глубже, хотя и в заданных рамках. Оказалось, что у них много общих интересов, что они разделяют одни ценности. Со временем близость со Спенсером стала надежной опорой в жизни Фредрики. Она переезжала из города в город, из страны в страну, заканчивала обучение, меняла работу, пытаясь найти что-то подходящее, — а Спенсер всегда оставался рядом. То же самое происходило и после ее кратковременных сомнительных романов: рано или поздно случалась катастрофа, карточный домик ожиданий рушился на глазах, а Спенсер всегда оказывался рядом. Брак явно наскучил ему, но уйти от жены он не мог, а она, как поговаривали, тоже от отсутствия личной жизни не страдала…

За все эти годы родители не раз пытались поговорить с Фредрикой, отчего она до сих пор не вышла замуж. Она знала, что этим удивляет родителей не меньше, чем выбором профессии, — никто из них и подумать не мог, что в таком возрасте дочь останется одна. Бабушка вообще отказывалась в это верить.

— И у тебя наверняка кто-нибудь появится! — говорила она, жалостливо гладя Фредрику по плечу.

Однако вскоре даже бабушка перестала вести с Фредрикой такие беседы. Внучка только что отметила свой тридцать четвертый день рождения в компании друзей в шхерах и продолжала жить одна, не имея ни мужа, ни ребенка. Бабушку наверняка хватил бы удар, узнай она, что Фредрика время от времени делит постель со своим бывшим научным руководителем.

Папа произносил ненавязчивые монологи о том, как важно «довольствоваться тем, что имеешь» и «не иметь слишком много претензий». Фредрика должна понять это, и тогда она, как и ее брат, придет к родителям в гости на традиционный воскресный ужин вместе с собственным семейством. В какой-то момент, когда Фредрика уже на четвертом десятке продолжала жить одна (или, как говорил ее папа, «быть одинокой»), семейные ужины сделались такими невыносимыми, что она стала их избегать.

Лежа в темноте рядом с мужчиной, которого она, несмотря на все, видимо, любила, Фредрика подумала о том, что, когда у нее появится ребенок, Спенсер постепенно исчезнет из ее жизни. И не потому, что тут же найдет ей замену — просто ребенку в их отношениях не найдется места.

Фредрика и Спенсер давно не говорили об этом, но, поразмыслив, она начала понимать, что вряд ли успеет найти подходящего мужчину и завести с ним семью, а значит, ей стоит подумать над другими вариантами. Это решение нельзя откладывать вечно, надо определиться: или она заводит ребенка одна, или отказывается от этой идеи вообще. Она попыталась представить себе жизнь без детей, и ей неожиданно стало грустно. Как-то несправедливо и неестественно…

Вариантов было несколько: самый нереалистичный — обманом завести ребенка от Спенсера, просто взять и, ничего ему не говоря, перестать пить противозачаточные. Более осуществимый — поехать в Копенгаген и заплатить деньги за искусственное оплодотворение. Наиболее реальный — взять приемного ребенка.

— Господи, да пошли ты им уже анкету! — воскликнула ее подруга Юлия несколько месяцев назад. — Отказаться всегда успеешь — скажешь, что поторопилась с принятием решения! У тебя будет море времени подумать! Знаешь, как долго они решают, подходишь ли ты на роль приемной мамы?! Так что запусти процесс, а там посмотришь…

Сначала Фредрике эта идея показалась несерьезной, к тому же в каком-то смысле собственной капитуляцией. Она пошлет анкету только тогда, когда потеряет всякую надежду создать собственную семью. Неужели этот момент настал?

Решение она приняла в один прекрасный день, когда вдруг не смогла дозвониться до Спенсера ни по мобильнику, ни по рабочему телефону. Промучавшись сутки, она начала обзванивать больницы и обнаружила его в кардиологическом отделении Академической больницы в Упсале. У него случился обширный инфаркт, Спенсера прооперировали и поставили кардиостимулятор. Неделю Фредрика проплакала, а потом, пересмотрев свои взгляды на то, что в этом мире постоянно, а что нет, послала документы в Управление по международному усыновлению.

Фредрика нежно коснулась губами лба Спенсера — тот улыбался во сне. С улыбкой она подумала о том, что он еще не знает о ее решении усыновить маленькую китайскую девочку. Подруга права — у нее еще море времени…

Проваливаясь в сон, Фредрика мысленно спрашивала себя: а у Лилиан тоже море времени или дни девочки сочтены?

 

Среда

Ведущая выпуска новостей говорила так быстро, что Нора чуть все не прослушала. Раннее утро, в квартире еще темно, единственный источник света — экран телевизора, жалюзи опущены, поэтому Нора практически не сомневалась, что с улицы тусклое свечение никто не заметит.

Для Норы это было очень важно: она знала, что обречена все время жить в страхе, но, с другой стороны, существовало множество мелочей и хитростей, с помощью которых она могла увеличить свои шансы. Одна из таких хитростей — не выделяться. Персональные данные Норы были засекречены, но по вечерам она все равно старалась никогда не зажигать свет в квартире. Минимальное количество друзей. Редкие звонки бабушке, всегда из телефонного автомата в другом городе. Хорошо, что по работе приходится много ездить по стране.

Она стояла перед открытым холодильником и делала себе бутерброд, как вдруг по телевизору сообщили о происшествии. Рядом с холодильником было светло, поэтому свет на кухне зажигать не пришлось.

Голос диктора нарушил тишину, помешав Норе сражаться с сырорезкой.

— Вчера из поезда, следовавшего по маршруту Гётеборг — Стокгольм, пропала шестилетняя девочка, — монотонно произнесла ведущая. — Полиция просит пассажиров, находившихся в поезде, отправившемся из Гётеборга в 10:50, или на Центральном вокзале около…

Нора выронила сырорезку и бросилась к телевизору.

— Господи, — прошептала она с замиранием сердца. — Он взялся за дело!

Дослушав выпуск новостей, она выключила телевизор и потрясенно опустилась на диван. Услышанные слова постепенно, одно за другим, доходили до ее сознания, образуя связные фразы, которые эхом звучали в ее голове с тех самых пор, когда она сделала все, чтобы начать жизнь заново.

— Поезд, Кукла! — шептал настойчивый голос. — Ты даже не представляешь себе, чего только люди не забывают в поездах! Ты даже не представляешь себе, насколько невнимательны окружающие — они ничего не забывают, просто едут себе на поезде. А что еще делать в поезде, Кукла? Ехать! Они просто не видят того, что творится у них прямо под носом.

Нора неподвижно сидела на диване, пока не почувствовала приступ голода и не вспомнила об оставшемся на кухне бутерброде. И тут девушка приняла решение: она снова включила телевизор и выбрала телетекст. В сообщении о пропавшем ребенке приводился телефон, по которому желающие могли позвонить в полицию и сообщить информацию, которая может помочь полиции. Она сохранила номер в мобильном и решила позвонить попозже. Конечно, не с мобильного, а из телефона-автомата.

Нора осторожно выглянула на улицу, отодвинув край жалюзи. Хоть бы дождь кончился поскорее!

* * *

Алекс Рехт проснулся в начале седьмого, почти за час до будильника. Стараясь не разбудить Лену, он осторожно встал с кровати и пошел на кухню варить утренний кофе.

Дома было светло, хотя утреннее солнце уже спряталось за плотными облаками. Алекс, едва сдерживая зевоту, насыпал кофе в фильтр кофеварки. Да, такого гадкого лета на его памяти и правда еще не бывало… Всего через пару-тройку недель у него отпуск, но если погода не наладится, то что с него толку?!

К прогнозам погоды Алекс относился скептически, поэтому просто вышел на крыльцо, констатировал, что дождя пока нет, быстро дошел до почтового ящика и забрал почту. Открыв на ходу газету, он сразу увидел на первом развороте заголовок о пропаже Лилиан Себастиансон: «Вчера пропал шестилетний ребенок…» Удивительно, что даже крупные газеты успели сообщить об исчезновении малышки Лилиан…

С чашкой кофе и газетой в руках Алекс прошел по сумрачному коридору с синими стенами к своему кабинету. Выкрасить стены в синий захотела Лена, но Алекс отнесся к предложению жены без особого энтузиазма:

— Ведь темный цвет визуально уменьшает и без того маленькое пространство? — попытался возразить он.

— Вполне возможно, — ответила Лена, — но зато будет так красиво!

Железный аргумент, тут уж не поспоришь, подумал тогда Алекс и немедленно сдался. Честь выкрасить стены в синий цвет выпала их сыну — получилось очень даже неплохо, хотя коридор и в самом деле теперь казался меньше. Но об этом супруги предпочитали не говорить.

Алекс уселся к письменному столу в огромное офисное кресло, напоминающее старинное вольтеровское кресло, только на колесиках. Кресло досталось Алексу от дедушки. О том, чтобы купить новое, не может быть и речи, подумал Алекс и удовлетворенно погладил подлокотник. Мало того, что красивое, так еще и очень удобное. Скоро они с креслом отметят тридцатилетний юбилей совместной жизни. Тридцать лет! Тридцать лет в одном и том же кресле — это немалый срок, как ни крути! Даже дольше, чем они с Леной женаты.

Алекс откинулся на спинку и прикрыл глаза.

Комиссар совершенно не чувствовал себя отдохнувшим: спал плохо, впервые за много лет ему снились кошмары. Хотелось бы, конечно, списать все на плохую погоду, но он прекрасно понимал, что причина не в этом.

Алекс знал, что за долгие годы работы в полиции стал почти легендой, и в принципе эта репутация была вполне заслуженной. Через руки комиссара прошло такое количество дел, что он уже давно сбился со счета. Большинство из них ему рано или поздно удавалось раскрыть — конечно, не в одиночку, но руководил расследованием почти всегда именно он. Как и на этот раз. Однако в последнее время он остро ощущал, что время не стоит на месте. Поговаривали, что пенсионный возраст для полицейских снизят до шестидесяти одного года, и сначала Алекс пришел в ужас, но с годами изменил свое мнение. Зачем полиции нужны пожилые, усталые сотрудники? Организации нужна свежая кровь!

За годы службы Алексу приходилось сталкиваться со множеством людей, находящихся на грани отчаяния. Последней из них оказалась Сара Себастиансон — она еще не дошла до последней черты и, по мнению Алекса, держалась на удивление неплохо. Комиссар не сомневался, что на самом деле она просто с ума сходит от беспокойства и тревоги за ребенка, но пока что ей удается скрывать это. Словно стоит ей хотя бы на одну секунду — на одну-единственную секунду! — показать охвативший ее ужас, как земля тут же уйдет из-под ног и дочь будет потеряна для нее навсегда. Насколько Алекс понял, своим родителям Сара еще ничего не сказала.

— Позвоню им завтра, если Лилиан не найдется, — сказала она.

Вот и наступило завтра, и, насколько было известно Алексу, Лилиан так и не нашлась. Комиссар взглянул на мобильный — пропущенных звонков нет, никаких новостей.

Когда пропадают дети, следует иметь в виду несколько важных вещей. Большинство, абсолютное большинство детей всегда рано или поздно благополучно находятся. «Поздно» в данном случае означает «через несколько дней». Так произошло, например, с одним малышом на острове Экерё — дело, которое Алексу поручили в прошлом году исключительно потому, что за свою долгую карьеру он не раз имел дело с подобными случаями. Пятилетний мальчик убежал с дачи, когда родители начали ругаться: просто убежал со всех ног и не останавливался, пока не ушел так далеко от дома, что не смог найти дорогу обратно.

Его нашли спящим под елкой в паре километров от дома — то есть за пределами предполагаемого радиуса поисков. Рано утром мальчугана вернули родителям, и последним, что услышал Алекс, уезжая, оказалась ожесточенная ссора родителей насчет того, кто виноват в том, что ребенок пропал.

Затем были, разумеется, и другие случаи, с которыми Алексу было смириться куда тяжелее. Иногда с ребенком за время исчезновения успевали произойти ужасные вещи, и к родителям он возвращался уже совсем другим. Алексу навсегда врезалось в память исчезновение одной маленькой девочки, и теперь, когда поступало сообщение о пропавшем ребенке, он всегда вспоминал о ней. Девочку не могли найти несколько суток, а потом какой-то внимательный водитель заметил ее в придорожной канаве. Более недели она пролежала в больнице без сознания и впоследствии так и не смогла рассказать, как ее похитили и что именно с ней произошло. Впрочем, это и не требовалось: ее травмы свидетельствовали о том, что она побывала в руках у какого-то изверга, и хотя врачи, психологи и заботливые родители делали все, что было в их силах, чтобы залечить ее раны, однако в мире не нашлось ни слов, ни лекарств, чтобы исцелить ее душевную травму.

Девочка выросла странной и психически искалеченной, постоянно находилась на грани нервного срыва, везде чувствовала себя чужой, школу так и не закончила, еще до совершеннолетия убежала из дома и стала проституткой. Ее раз за разом отвозили домой к родителям, но она все равно убегала. Девушке не исполнилось и двадцати лет, когда она умерла от передозировки героина. Алекс помнил, как плакал у себя в кабинете, узнав о ее смерти.

Вчера комиссар почувствовал, что ему необходимо встретиться с Сарой Себастиансон лично, и поэтому решил поехать к ней вместе с Фредрикой Бергман. Он небезосновательно опасался, что та истолкует его решение как сомнение в ее компетентности. Отчасти так оно и было на самом деле, но Алекс поехал на допрос совсем по другой причине. Просто хотел прощупать это дело поглубже, и ему это удалось.

Сначала Фредрика и Алекс немного поговорили с Сарой наедине, а затем подошел ее новый друг, Андерс Нюстрём. Проверка его личных данных результатов не дала, но Фредрика все же коротко допросила его на кухне, а Алекс продолжил разговор с Сарой в гостиной.

Рассказ женщины давал все основания для беспокойства: врагов у Сары нет, по крайней мере насколько ей известно, с другой стороны, близких друзей у нее, судя по всему, тоже немного.

Сара рассказала, что бывший супруг бил ее, но с этой проблемой они уже разобрались, и она даже мысли не допускает, что дочку похитил он, вот и решила не упоминать о побоях во время первого разговора с Фредрикой. Ей не хотелось, чтобы полиция пошла по ложному следу, как выразилась сама Сара.

Алекс ни на секунду ей не поверил. Во-первых, он тактично, как мог, дал Саре понять, что оценивать степень вероятности той или иной рабочей версии не ее дело. Во-вторых, он совершенно не верил, что бывший супруг оставил Сару в покое. После недолгих уговоров она все-таки показала предплечья, которые старательно старалась скрыть длинными рукавами блузки. Как и подозревала Фредрика, на руках виднелись явные следы физического насилия. Большая, явно очень болезненная рана обнаружилась на внутренней стороне левой руки — кожа там приобрела красно-оранжевый оттенок, и Алекс заметил начинающие проходить пузыри — без сомнения, ожог.

— Он прижег меня утюгом как раз перед тем, как мы расстались, — беззвучно прошептала Сара, глядя в пустоту мимо Алекса.

Алекс осторожно взял ее за руку и произнес тихо, но убедительно:

— Сара, вы должны заявить на него в полицию!

— Его здесь не было в тот день, — выговорила Сара, медленно качая головой и глядя Алексу в глаза.

— Простите?

— Вы разве не читали прежние рапорты? Когда это случается, его всегда нет в городе и всегда находится кто-то, кто может это подтвердить, — объяснила она и снова уставилась в никуда пустым взглядом.

Увиденное потрясло Алекса. Комиссара тревожило и раздражало, что бывший супруг так и не потрудился связаться с полицией. В тот же день Алекс снова выслал к нему домой патрульную машину и получил сообщение, что свет в доме не горит, а на стук в дверь никто не отвечает. Тогда Фредрика снова попробовала связаться с матерью Габриэля Себастиансона, позвонила ему на работу — ведь кто-то должен знать, куда он подевался?!

Сидя в старом дедушкином кресле, Алекс почувствовал, как его накрывает волна гнева. Существуют непреложные правила, которые лично он впитал с молоком матери и безоговорочно уважал уже пятьдесят пять лет: нельзя поднимать руку на женщин и детей, нельзя врать и нужно заботиться о своих престарелых родителях!

От одного воспоминания об ожоге комиссара передернуло: какое у тебя право так поступить со своим ближним?!

Алекса бесили эти новомодные политкорректности — вся страна вдруг заговорила о «мужчинах, которые применяют насилие по отношению к женщинам». Такие обтекаемые формулировки совершенно бессмысленны, даже вредны! На полицейской конференции один из его коллег, к примеру, высказался насчет «склонности иммигрантов к нарушению законодательства, постановлений и прочих правил, дорого обходящейся государству». И лишился работы. Вдруг люди услышат и решат, будто все иммигранты отказываются соблюдать общественные требования — а это ведь неправда!

Конечно, неправда, думал Алекс. И не все мужчины бьют женщин! И не все родители избивают своих детей! Некоторые мужчины бьют женщин, а большинству такое даже в голову не придет — если рассуждать по-другому, то эту проблему вообще не решить!

Созывать группу на еще одно совещание вечером было бессмысленно. После их с Фредрикой визита к Саре Себастиансон Алекс вкратце рассказал о нем Петеру. Алекс, человек проницательный, прекрасно понимал, что Петер из кожи вон лезет в надежде заслужить похвалу. В экстремальной ситуации подобное ребячество может сослужить плохую службу, помешав трезво оценить положение, опасался комиссар. С другой стороны, давить на Петера, такого старательного и энергичного, тоже не хотелось.

Вот бы Фредрике капельку его энтузиазма и энергии, раздраженно подумал он.

Алекс бросил взгляд на часы — почти семь. Пора одеваться и выбираться в город. Здорово жить на острове Ресарё — и недалеко от города, и не слишком близко. Он бы не променял этот дом ни на какой другой! Просто находка, как сказала его любимая Лена, когда они купили этот дом несколько лет назад. Алекс встал из-за письменного стола и прошел по синему коридору на кухню. Когда через некоторое время он залез в душ, в окна забарабанили первые капли дождя.

* * *

Поезда из Гётеборга в Стокгольм ходят почти каждый час. Родители Сары Себастиансон сели на поезд отправлением в шесть утра. Им и раньше случалось срочно срываться и ехать с одного побережья на другое, но такого серьезного повода еще не было. Они не раз бросали все и ехали сидеть с Лилиан, пока Сара пыталась побыстрее подлечиться после побоев. С тех пор как зять впервые поднял руку на их дочь, они отказались общаться с ним и ни разу не нарушили слова. Родители изо всех сил уговаривали дочь проявить силу воли и разойтись с ним, умоляли переехать домой, на западное побережье, но она всегда отказывалась. Габриэлю не удастся отнять у меня то, что мне досталось с таким трудом, объясняла Сара.

— Я уехала из Гётеборга пятнадцать лет назад и не собираюсь возвращаться! Ни за что! Теперь вся моя жизнь в Стокгольме!

— Но Сара, дорогая, — со слезами на глазах уговаривала ее мама, — а вдруг он изобьет тебя до смерти? Подумай о Лилиан, что с ней будет, если ты умрешь?

Но Сара была непоколебима и, несмотря на слезы матери, переезжать отказывалась.

Правильно ли она поступила?

Утром после исчезновения Лилиан Сара сидела на кухне и спрашивала себя, не совершила ли она ошибку, последствия которой невозможно переоценить. А вдруг Лилиан и правда забрал Габриэль? Бог свидетель, этот человек способен на многое! Он никогда не вел себя грубо по отношению к Лилиан, но девочка не раз просыпалась ночью, когда мама кричала от боли в соседней комнате. Пару раз она вставала и, заливаясь слезами, врывалась в комнату к родителям.

Сара до сих пор помнила этот момент: она лежит на полу, не может встать от резкой боли в боку — на этот раз муж избил ее ногами. Над ней, вне себя от гнева, склонился Габриэль. И вдруг раздается тоненький голосок Лилиан:

— Мама… Папа…

— Что? — оторопев, оборачивается Габриэль. — Папина малышка проснулась?

Он делает несколько шагов, берет девочку на руки и выносит ее из комнаты.

Сара услышала, как он сказал дочке:

— Наша мама такая глупенькая! Представляешь, упала! Она немножко отдохнет и будет совсем как новенькая! Хочешь, почитаю тебе сказку?

В университете у Сары был курс общей психологии, поэтому она знала, что многие мужчины, которые избивают своих жен, затем горько жалеют об этом, но Габриэль не тот случай. Он никогда не просил прощения, никогда не делал вид, что произошедшее было чем-то ненормальным или неправильным. Просто смотрел на раны и синяки жены с таким неприкрытым отвращением, что ей хотелось одного — умереть на месте.

Сара едва держалась на ногах от усталости — первая ночь без Лилиан тянулась целую вечность.

— Попробуйте отдохнуть, — посоветовал ей накануне вечером Алекс Рехт. — Понимаю, это сложно, но вы должны набраться сил, если хотите помочь Лилиан. Когда девочка найдется, ей понадобится отдохнувшая мама, которая сможет позаботиться о ней. Хорошо?

Сара цеплялась за эти слова, пыталась уснуть, пыталась подготовиться к возвращению дочери, повторяла про себя последнюю фразу Алекса: «Когда девочка найдется…» Он сказал «когда девочка найдется», а не «если она найдется»…

Наконец Сара легла в постель и тут же пожалела, что отправила Андерса домой. Тогда ей показалось, что она предаст Лилиан, если разрешит ему остаться, словно его присутствие уменьшит шансы на возвращение дочери. В два часа ночи она позвонила родителям. Папа долго молчал, и она слушала, как он сбивчиво дышит в телефонную трубку.

— Мы всегда знали, что потеряем одну из вас, — наконец сказал он. — Этот подонок вас до добра не доведет.

Услышав это, Сара выронила трубку, опустилась на пол и зарыдала, царапая ногтями пол.

— Лилиан, — рыдала она, — Лилиан!

Из лежащей на полу трубки донесся голос отца, который в отчаянии прокричал:

— Мы сейчас приедем, Сара! Мы с мамой сейчас приедем!

И вот теперь Сара сидела, крепко сжав чашку. Слава богу, что, несмотря на пасмурную погоду, за окном все-таки посветлело. В общей сложности ей удалось поспать около часа. Женщина тщетно пыталась убедить себя в том, что она не плохая мать. Мать, которой все равно, что с ее ребенком, куда хуже матери, которая слишком сильно переживает. Сара пришла в ужас от собственных мыслей: до чего может дойти человек, лишившийся ребенка? Об этом лучше не думать… Господи, пусть она никогда этого не узнает!

Тишину нарушил резкий, дребезжащий звук — в дверь позвонили. Сара только что выключила радио, она слышала сообщение о пропаже дочки и по телевизору, и по радио. Сначала слова ведущей выпуска новостей показались ей мягкими и теплыми, словно плед. Есть люди, которым не все равно! Есть люди, желающие помочь найти ее девочку! Но после третьего-четвертого выпуска плед превратился в удавку, в постоянное напоминание о том, что Сара и так прекрасно знала — Лилиан пропала!

Раздался еще один звонок.

Помедлив, Сара взглянула на часы: полдевятого. Час назад ей звонил дежурный полицейский и сообщил, что новостей пока нет.

Сара осторожно выглянула в глазок, надеясь увидеть там Фредрику Бергман или Алекса Рехта. Но ее ждало разочарование — там стоял мужчина, напоминавший посыльного или почтальона, в руках он держал посылку. Удивившись, Сара открыла дверь.

— Сара Себастиансон? — спросил мужчина с посылкой.

Она кивнула, подумав, что выглядит, наверное, изможденной и полумертвой от усталости.

— Вам посылка, — сообщил мужчина, протягивая ей сверток. — Просили передать прямо в руки, а не через пункт выдачи. Распишитесь, пожалуйста!

— Да-да, конечно, — ответила Сара, — спасибо…

— Пожалуйста, — улыбнулся мужчина. — Хорошего дня!

Сара ничего не ответила, захлопнула дверь и заперла на ключ. Осторожно потрясла посылку — она почти ничего не весила, как будто внутри пусто. Ни имени, ни адреса отправителя на упаковке не значилось. Посылка довольно большая, размером с DVD-проигрыватель или что-нибудь в этом роде. Она стояла и растерянно крутила коробку в руках.

— Если случится что-то непредвиденное или странное, немедленно свяжитесь с полицией, — попросил ее Алекс Рехт накануне вечером. — Вы должны сообщать нам обо всем, Сара! О странных звонках по телефону или в дверь. Хотя это, по нашему мнению, и маловероятно, но если Лилиан похитили, то преступник может попытаться добраться и до вас!

Не выпуская посылку из рук, Сара думала о том, стоит ли считать это событие странным. С минуты на минуту приедут родители, может, стоит подождать их?

То ли от недосыпа, то ли от отчаяния и любопытства, Сара Себастиансон все-таки решила вскрыть посылку. Она аккуратно поставила коробку на кухонный стол, положила рядом мобильный, решив, что откроет посылку, а потом, если потребуется, позвонит Алексу или Фредрике Бергман. Может, она просто заказала что-то по интернету, а потом забыла?

Сара отклеила скотч, которым была примотана крышка, взялась длинными пальцами за края и приподняла ее. Коробка оказалась доверху заполнена пенопластовыми сердечками. Сара нахмурилась: что еще за шуточки?

Она осторожно стала рыться в пенопласте, не сразу поняв, что находится под ним, и с недоумением смотрела на сердечки, пытаясь понять, к чему все это, а потом нащупала чьи-то волосы! Много волнистых каштановых волос! Онемев от ужаса, Сара тут же поняла, кому они принадлежат, и завыла, словно раненое животное. Она кричала, пока в квартиру не ворвались ее родители, которые вызвали полицию и «скорую помощь». Постепенно женщина охрипла от крика и принялась растерянно всхлипывать от отчаяния. Искусно выстроенная психологическая защита рухнула, и чувства вырвались наружу, сметая все преграды на своем пути. Чем она такое заслужила!? Что же она такого сделала?! За что?!

* * *

Родители Сары Себастиансон вызвали полицию около девяти утра. О звонке сразу же сообщили Алексу Рехту, и он с Фредрикой Бергман помчался к Саре. К плохо скрываемому удовольствию Фредрики, Петер явно расстроился, что Алекс взял с собой ее, а не его.

Когда коробку с ужасным содержимым отослали со спецкурьером в Линчёпинг, в Государственную криминалистическую лабораторию, Алекс и Фредрика вернулись в Управление. По дороге из Сёдермальма на Кунгсхольмен оба почли за лучшее молчать. Они пролетели мост Вестербрун, откуда открывался вид на по-осеннему мрачный Стокгольм. За ночь над столицей вновь сгустились свинцовые тучи, отражавшиеся в воде. Вода стала серая, подумала Фредрика, а ведь вообще-то здесь такой чудесный вид…

Алекс откашлялся.

— Простите? — встрепенулась Фредрика.

— Нет-нет, ничего, — тихо ответил он, качая головой.

Алексу не хотелось признавать, насколько посылка его потрясла. Она сразу же превратила то, что казалось рядовым расследованием, касающимся неурядиц между двумя взрослыми людьми, болезненно переживающими развод и мало думающими о своем ребенке, в дело, исход которого далеко не очевиден. Не облегчала положения ни истерика Сары, ни крики сквозь слезы ее матери, чтобы дочь взяла себя в руки и успокоилась. Алекс понимал, что Сара уже перешла ту грань, за которой человек может взять себя в руки и успокоиться, поэтому предложил просто дождаться «скорой», а затем, когда Саре введут успокоительное, обследовать содержимое посылки без ее участия.

По реакции Сары комиссар сразу понял, что волосы принадлежат Лилиан или как минимум очень похожи — экспертиза покажет. Под волосами лежала одежда, которая была на Лилиан в день исчезновения: зеленая юбка до колена, крошечная белая футболка с зелено-розовым принтом спереди и две маленькие резиночки для волос. Трусики по какой-то причине отсутствовали.

Алекса затошнило, когда он увидел одежду. Ведь раз она лежит тут, значит, кто-то снял ее с девочки. Из всех психопатов и маньяков наибольшее отвращение у Алекса вызывали те, кто покушается на детей.

Кровавых пятен или чего-то подобного на одежде не было — по крайней мере на первый взгляд, но это, разумеется, с уверенностью можно будет сказать только по результатам экспертизы в Государственной криминалистической лаборатории, которая покажет также наличие или отсутствие на одежде физиологических выделений.

Алекс слишком хорошо понимал, что означает такая посылка — Сару пытаются хорошенько припугнуть. Судя по ее истерической реакции, отправитель добился своего. Надо обязательно расспросить Сару о посылке и доставившем ее курьере, но сейчас она не в состоянии вести какие-либо разговоры.

Скоро, подумал Алекс, скоро, и крепко сжал руль.

— Удалось что-нибудь узнать на работе у бывшего супруга? — внезапно спросил он у Фредрики.

— И да и нет, — вздрогнув от неожиданности, ответила она.

Расправив плечи, она устроилась на сиденье поудобнее. Утром она уже успела еще раз позвонить начальнику Габриэля Себастиансона.

— На работе отвечают, что Габриэль Себастиансон в отпуске и они понятия не имеют, где он. Взял отпуск с прошлого понедельника.

— Интересно, — присвистнул Алекс. — Особенно если учесть, что бывшей супруге он об этом сообщить не удосужился, хотя у них общий ребенок. Да еще и матери сказал, что уехал в командировку…

— Вот именно, — подтвердила Фредрика. — По крайней мере, она так говорит. Но, если честно, ее поведение кажется мне подозрительным…

— В смысле? — нахмурился Алекс.

— Если она говорит, что сын сказал ей про командировку, то это совершенно не означает, что она говорит правду. Мать так предана ему, что ей ничего не стоит и соврать ради него.

Тем временем полицейские уже подъехали к Управлению. Алекс прокручивал в голове подробности дела, а Фредрика размышляла над тем, почему когда она едет куда-то с коллегами мужского пола, то всегда сидит на пассажирском сиденье, а не за рулем. Наверно, все из-за того, что она не училась в полицейской академии, не ездила на патрульной машине и так далее. Куда уж ей…

— Поезжай к ней домой, — вдруг сказал Алекс, совершенно забыв похвалить Фредрику за то, что та в кои-то веки послушалась собственной интуиции. — Поезжай к матери бывшего мужа Сары сразу после планерки.

— Хорошо, — согласилась Фредрика.

Машина въехала в ведущий на подземную парковку тоннель.

— А мы на сто процентов уверены, что девочку похитил отец? — тихо спросила Фредрика, боясь разозлить Алекса сомнением в его гипотезе. — Разве отец может снять скальп с собственной дочери и послать его матери?

Алекс вспомнил об ожоге от утюга на руке у Сары Себастиансон.

— Нормальный отец не может, — сухо ответил он, — но Габриэль Себастиансон не тот случай!

Петер Рюд был просто в бешенстве: утренний звонок от Сары Себастиансон стал для всей следственной группы полной неожиданностью, и вот теперь, когда обстановка накалилась до предела, Алекс взял с собой Фредрику! А ему, Петеру, поручили сортировать поступающие на горячую линию звонки! Ужасно! Потратить столько времени на такую ерунду и пропустить очередной допрос Сары Себастиансон!

Петеру помогал аналитик Матс Дальман из уголовной помощи, к нему Алекс обратился за помощью после разговора с родителями Сары и пригласил принять участие в расследовании. У Матса имелась отличная компьютерная программа, с помощью которой можно было легко сортировать звонки — например, отсекать те, что поступили слишком рано. Всех, кто сообщил, что видел Лилиан Себастиансон на Центральном вокзале раньше времени прибытия поезда, можно было отсеять сразу, потому что к этому моменту Лилиан еще не пропала, а вот с остальными звонками дело обстояло сложнее. Женщина, ехавшая на одном поезде с Сарой и Лилиан, сообщала, что, выйдя на платформу, заметила невысокого мужчину, который нес на руках спящего ребенка. Однако у подозреваемого был сорок шестой размер обуви — вряд ли он маленького роста, скорее, наоборот. Если, конечно, те следы вообще имеют какое-то отношение к исчезновению Лилиан.

Петер откинулся на спинку кресла и в отчаянии вздохнул. И ночь тоже выдалась невеселая. Он приехал домой только в десять, хотя собирался быть пораньше. Ильва сидела на кухне и пила чай. Сказала, что устала. От чего?! От сидения дома?! Петер потихоньку закипал, но изо всех сил сдерживался, чтобы не сказать чего-нибудь грубого и обидного. По привычке молодой полицейский принялся повторять мантру, крутившуюся у него в голове последние десять-одиннадцать месяцев: «Она болеет и устала. Она ничего не может с этим сделать. Главное — вести себя спокойно, относиться к жене внимательно, и тогда ей, наверное, станет лучше. Ей обязательно станет лучше».

Еще год назад Петер относился к тем, кто на полную катушку наслаждается жизнью. Он считал чуть ли не обязанностью мужчины поддерживать свою физическую форму и контролировать собственную жизнь. Каждый день он с удовольствием ходил на работу — Петер вообще привык получать удовольствие от жизни, от карьеры, которая наконец-то пошла в гору, от отношений с Ильвой и мысли о том, что скоро они станут настоящей семьей. Словом, он был человеком во всех отношениях надежным, непритязательным, позитивно настроенным и гармоничным. Радостным и общительным. По крайней мере, ему самому так казалось.

Но с рождением первого ребенка, точнее близнецов, все изменилось. Прежняя жизнь кончилась безвозвратно. Мальчиков поместили в кювез, а Ильва погрузилась в беспросветную тьму послеродовой депрессии. Нынешняя жизнь Петера оказалась наполнена грустью и горем, лекарствами и бесконечными больничными, постоянными телефонными разговорами с мамой, когда в очередной раз приходилось просить ее посидеть с малышами. А полное отсутствие секса превратило будни в сплошную беспросветную тоску. Инстинкты Петера бунтовали: он не просил о такой жизни, да и не заслуживал ее.

— У Ильвы такая глубокая депрессия, что на данный момент она не готова к физической близости с вами, — сообщил Петеру пожилой врач. — Вы должны запастись терпением.

И видит бог, он терпел! Старался думать об Ильве как о серьезно больной, почти как о Джимми, которому было не суждено поправиться. Занимался хозяйством — правда, тут еще мама помогала. Почти весь сентябрь, октябрь и ноябрь Ильва просто проспала. В декабре она начала плакать, сделав перерыв только на Рождество, когда из последних сил взяла себя в руки ради семьи. В январе ей стало немного лучше, но Петеру все равно приходилось проявлять терпение. В середине февраля у нее случился очередной кризис, и она грустила целый месяц. В марте снова стало немного лучше, но, похоже, слишком поздно.

В марте полиция Сёдермальма, где тогда служил Петер, устраивала большой весенний праздник, и Петер полночи провел в постели своей коллеги Пии Норд. Боже, какое он испытал облегчение! С одной стороны, безнравственный, аморальный поступок, а с другой — настолько свободный и естественный.

Потом на него навалилось жуткое чувство вины — такого он не испытывал никогда. Постепенно Ильве становилось все лучше и лучше, дни становились все длиннее, и Петер почти простил себя: ведь после ада, через который ему пришлось пройти, он заслужил хоть немного физического наслаждения! Коллеги, которые были в курсе ситуации, поддерживали его: ну конечно, он завел себе другую, что тут странного?! Петер и Пиа встречались нечасто, от случая к случаю. Все жалели Петера, ведь он заслуживает лучшей доли, черт побери, да ему еще тридцати пяти нет! Поэтому он еще пару раз встретился с Пией. Чего уж теперь, что сделано — то сделано…

Однако стоило любовнице спросить у Петера, не собирается ли он уйти от жены, как он тут же прекратил эти встречи. Она что, свихнулась?! Уйти от Ильвы из-за какой-то любвеобильной бабы с работы? Пиа, видимо, вообще не понимает, что в этой жизни важно, решил Петер и отшил ее по CMC.

Вскоре его повысили по службе, он ушел с участка, раньше многих дослужился до инспектора полиции, затем попал в легендарную следственную группу Алекса Рехта и с головой ушел в работу. Ильва начала говорить о том, как здорово будет осенью: Петер возьмет отпуск по уходу за ребенком, а потом малыши пойдут в садик. В конце мая они всей семьей съездили на неделю на Майорку, где Петер впервые за десять месяцев переспал с Ильвой, и все постепенно начало возвращаться на круги своя.

— Прошу, не торопись, — предупреждала его мама, — Ильва еще очень ранима!

Вообще-то Петеру Ильва до сих пор казалась странной, но неделя на Майорке вселила в него надежду. Жена медленно, но верно становилась похожей на себя. Если он расскажет о своей интрижке с Пией Норд, то все испортит, решил Петер. К тому же на тот момент он вполне заслужил немного расслабиться.

Июль подходил к концу. Со времени их поездки на Майорку прошло две недели. На случай, если вдруг взгрустнется, Петер не стал удалять телефон Пии из записной книжки. Он искренне надеялся, что ему не придется им воспользоваться, но ведь никогда не знаешь.

Иногда он просто не мог смириться с тем, какой жизнью ему приходилось жить, эмоции перехлестывали через край, и молодой человек срывался. Именно это случилось в тот вечер, когда он переспал с Пией Норд, и это же произошло вчера вечером.

— Ты все это время был на работе? — спросила Ильва.

Петер замер от удивления. Это еще что за дела?! Она еще и недовольна?!

— Да, у нас вообще-то ребенок пропал!

— Я слышала, — отозвалась Ильва, оторвав наконец взгляд от чашки. — Не знала, что ты работаешь над этим делом.

— Девочка пропала сегодня днем, — огрызнулся он, доставая пиво из холодильника и бокал из буфета, — а до этого никакого дела и не было. Теперь вот сообщаю: да, я работаю над этим делом! — добавил он, чувствуя, как бокал с пивом приятно холодит руку.

— Мог бы позвонить, — с упреком в голосе сказала Ильва.

— Но я же позвонил! — начал выходить из себя Петер и глотнул пива, чтобы успокоиться.

— Ну да, в шесть вечера, — устало пробормотала Ильва. — Позвонил и сказал, что задержишься, но придешь не позже восьми. А сейчас — десять. Ты что, не понимаешь? Я волновалась!

— Правда? А я думал, тебя вообще мало волнует мое существование! — парировал Петер и тут же пожалел о сказанном.

Иногда, в моменты усталости, такие глупости сами срывались с языка. Он посмотрел на Ильву поверх бокала — у жены в глазах стояли слезы, а потом она выбежала из комнаты.

— Ну, Ильва, черт, ну прости! — вполголоса крикнул он ей вслед.

Вполголоса — чтобы не разбудить детей, «прости» — чтобы она не расстраивалась. Ну почему чьи-то потребности вечно оказываются важнее его собственных!

А вот теперь, утром, Петера снова одолели муки совести. Он просто не понимал, как так вышло: он же ей позвонил! Второй раз не стал звонить, чтоб не разбудить детей! По крайней мере, он пытался уговорить себя, что не стал звонить именно поэтому.

Ночка выдалась отвратительная. Мальчики проснулись, заплакали, и родителям пришлось взять их к себе на двуспальную кровать. Петер заснул, обнимая рукой одного из сыновей — так тот спал поспокойнее.

Когда Петер ехал домой с работы, он надеялся, что Ильва еще не спит и не прочь заняться сексом. Господи, какая наивность! С тех пор как они вернулись с Майорки, она согласилась заняться любовью всего один раз! Он не мог рассказать об этом даже закадычным друзьям, с которыми каждый четверг сидел в сауне после матча в хоккей с мячом!

Это просто унизительно! Я что, не имею права спать с собственной женой?!

А унижать Петера никому не позволено, это уж точно!

Когда они с Ильвой познакомились, шесть лет тому назад, в ней кипела жизнь… Он и подумать не мог, что когда-нибудь изменит ей, но неужели это называется «измена»? Она же уже год не хочет заниматься сексом, а в представлении Петера год — это целая вечность!

Ильва, Ильва, куда ты уходишь от меня?

А в кармане брюк тем временем лежал мобильник с номером Пии Норд.

Надо просто позвонить, поговорить с ней поласковее, намекнуть, что это он виноват в том, что они так глупо расстались, — и она наверняка захочет снова с ним встретиться. Петер заерзал на стуле: вынужденное воздержание лишает меня способности рассуждать, уговаривал он себя. Лишает способности рассуждать и остатков спокойствия. Надо немного отвлечься, тогда и работа лучше пойдет!

Дрожащими пальцами он нащупал в кармане мобильник. Несколько гудков, и в трубке зазвучал ее голос:

— Алло?

Ее хриплый голос тут же вызвал жаркую волну воспоминаний, безумных воспоминаний! Петер нажал «отбой», нервно сглотнул и провел рукой по волосам. Надо взять себя в руки, сейчас не время терять голову. Совершенно неподходящий момент, подумал он и набрал номер Джимми, чтобы узнать, как поживает брат.

В комнату заглянула ассистентка Эллен:

— Звонил Алекс, сказал, чтобы ты передал фотографию девочки в СМИ. Вчера им ее так и не отправили.

— Конечно, без проблем. — Петер выпрямился.

Алекс Рехт нервничал, собирая группу на летучку после визита к Саре Себастиансон. Рядом с местами Сары и Лилиан Себастиансон обнаружен след от ботинка сорок шестого размера. Никаких иных технических улик в распоряжении следственной группы не было. Алекс надеялся, что коробка, которую они отправили в Государственную криминалистическую лабораторию, окажется более полезной.

Содержимое коробки выглядит устрашающе — это ясно и без экспертизы. Действия преступника казались настолько четко спланированными, такое не под силу психически здоровому человеку! Что, черт побери, происходит?

— Фредрика, выжми из матери Габриэля Себастиансона все, что можно! Любую информацию! — жестко распорядился Алекс.

Фредрика сдержанно кивнула и сделала пометку в блокноте, с которым никогда не расставалась. Алекс подумал, что ничуть не удивится, если в один прекрасный день она заявится на работу с диктофоном.

— Эта посылка в корне меняет дело, — начал он. — Теперь мы с уверенностью можем сказать, что исчезновение Лилиан — не случайность, а спланированное похищение. Похититель знал, кто она, явно хотел навредить ее маме и сейчас прячет ее в неизвестном нам месте. На данный момент, — комиссар закашлялся, — нам пока не удалось допросить Сару, но во время вчерашней встречи она не упоминала ни о каких других недоброжелателях, за исключением бывшего мужа. До тех пор пока не появятся другие зацепки, например от звонящих по горячей линии, мы отрабатываем гипотезу, что девочка находится у Габриэля Себастиансона. Вопросы? — спросил Алекс и посмотрел на Фредрику, которая, вопреки его ожиданиям, не произнесла ни слова.

Все молчали, но Петеру явно не сиделось на месте, поэтому Алекс спросил:

— Что у нас с горячей линией? Появилось что-нибудь полезное?

— Нет, — помедлив, ответил Петер, качая головой, и покосился на приглашенного аналитика из уголовной полиции. — Нет, ничего конкретного сообщить не могу: звонки продолжают поступать, но что-то определенное можно будет сказать лишь после того, как по телевидению и в газетах опубликуют фотографию девочки.

— Но фото хоть разослали? — кивнув, уточнил Алекс.

— Конечно, — быстро отреагировал Петер.

— Хорошо, — пробурчал себе под нос Алекс, — хорошо… Кто-то должен был что-нибудь заметить! Не может быть, чтобы ни один человек со всего поезда не заметил, как Лилиан увели, — вздохнул он. — Да, ну и, разумеется, мы ни в коем случае не распространяем информацию о полученной Сарой посылке: если газетчики узнают, что преступник снял с ребенка скальп, то заголовки будут, сами понимаете…

Повисло молчание, нарушавшееся лишь шипением висящего под потолком старенького кондиционера.

— Ладно, — вновь заговорил Алекс. — В следующий раз собираемся после обеда, когда Фредрика вернется от матери Габриэля Себастиансона. Я решил, что она поедет туда одна — думаю, мы вытянем из дамочки больше информации, если не заявимся к ней всем составом. Петер продолжает отслеживать звонки, а мы ждем результатов экспертизы. Петер, свяжись с курьерской фирмой, которая доставила посылку! Я попросил родителей Сары составить список знакомых их дочери, которые могут обладать информацией о местонахождении Габриэля Себастиансона. Сегодня работаем допоздна!

Летучка закончилась, группа разошлась, и в зале осталась только ассистентка Эллен, которая еще некоторое время сидела за столом, что-то записывая в своем блокноте.

* * *

Лишь сев в машину с раскрытым дорожным атласом в руках, Фредрика Бергман поняла, что мать Габриэля Себастиансона и бабушка Лилиан Себастиансон живет в элитном районе Юрсхольм: дорогие виллы, роскошные сады, случайных людей здесь нет. Фредрика отметила, что происхождение Сары Себастиансон наверняка поскромнее, чем у ее супруга.

Подведя итог утренней работы, Фредрика пришла к выводу, что ей, как всегда, не хватает структуры и четких указаний. Алекс работает очень профессионально и компетентно — это у нее сомнений не вызывало. Фредрика прекрасно понимала, что, в отличие от нее, он обладает огромным опытом, но презирала неспособность комиссара принимать новые идеи. Особенно с учетом сложившейся ситуации. У полиции имеются лишь разрозненные ниточки, но никто даже не пытается ни отмести их, ни отследить до конца. Вчера они предположили — с какой, кстати, радости? — что девочку прячет родной отец, а значит, она в безопасности. Теперь всем стало ясно, что исчезновение Лилиан — не случайность. Как же Алекс может после этого считать произошедшее во Флемингсберге просто совпадением?!

И как, черт побери, так получилось, что на летучке сидел аналитик из Государственной уголовной полиции, а ему даже слова не дали сказать? В разговоре с Фредрикой и Петером Алекс назвал его «этот их аналитик»! Так безапелляционно, что Фредрика аж покраснела от стыда. Надо при случае взять дело в свои руки и самой познакомиться с новым специалистом.

Фредрике пришлось признать, что начальник относится к ней с явным снисхождением — просто потому, что она женщина, да еще и бездетная. А уж высшее образование! Ладно, зато у нее с аналитиком из уголовной полиции есть хоть что-то общее…

Выходя из машины, она хотела было позвонить Спенсеру, но передумала — он дал ей понять, что, возможно, они увидятся уже на этих выходных. Лучше не мешать ему, пусть работает, тогда у него найдется время встретиться с ней.

— Но вы же встречаетесь только тогда, когда ему удобно! — не раз возмущалась подруга Фредрики, Юлия. — Ты хоть раз звонила ему сама просто так и предлагала встретиться? Нет!

Такого рода вопросы и рассуждения Фредрику раздражали: Спенсер женат, а она не замужем. Они договорились, что она либо принимает это как данность, со всеми вытекающими последствиями, как, например, тем, что Спенсер менее доступен для нее, чем она для него, либо не принимает. Если не принимает — надо начинать искать другого любовника и друга. То же самое касалось и Спенсера: если бы он не смирился с тем, что у Фредрики время от времени появляются другие мужчины, то они бы уже давно расстались.

Он не может дать мне все, частенько думала Фредрика, но в свете того, что никого другого у меня нет, этого вполне достаточно.

Возможно, у них были и не самые традиционные отношения, зато искренние и практичные. Никто из них не чувствовал себя униженным или смешным — взаимовыгодный обмен, проигравших нет, а кто из них двоих остается в выигрыше, Фредрика предпочитала не думать. Пока сердце подсказывает ей, что она поступает правильно, она не собирается ничего менять!

Фредрика остановила машину у посыпанной гравием площадки перед домом, и тут на крыльце появилась пожилая женщина — видимо, мать Габриэля — и жестом попросила ее опустить стекло.

— Будьте любезны поставить автомобиль вон там, — произнесла она и благодушно указала длинным, тонким пальцем на свободное место рядом с двумя машинами, принадлежащими, похоже, кому-то из обитателей дома.

Фредрика припарковалась, вышла из машины и вдохнула влажный воздух, чувствуя, как одежда прилипает к телу. Она шла по гравиевой дорожке к крыльцу и заодно осматривалась по сторонам: дорожка вела в довольно большой сад по сравнению с теми, мимо которых она проезжала, — почти что парк. Невероятно зеленый газон больше напоминал лужайку для игры в гольф. Сад окружен стеной, единственный в зоне видимости вход — ворота, в которые заехала Фредрика. Место показалось девушке закрытым и негостеприимным. Дом окружали высокие деревья неизвестного ей вида. Почему-то не удавалось представить, что по ним могли лазать дети. Чуть поодаль росло еще несколько великолепных деревьев, а дальше, в глубине сада, рядом с тем местом, где припарковалась Фредрика, помещался огромных размеров парник.

— Летом мы сами обеспечиваем себя овощами, — сказала женщина, заметив удивление на лице Фредрики, когда та увидела парник. — Отец моего супруга увлекался выращиванием овощей, — добавила она, когда девушка подошла поближе.

Что-то в ее голосе сразу насторожило Фредрику: раскатистый голос, некоторые согласные произносятся картаво — слишком раскатистый голос для такой миниатюрной дамы.

— Фредрика Бергман, следователь, — представилась она, протягивая даме руку.

Та ответила неожиданно крепким рукопожатием, совсем как Сара Себастиансон, когда Фредрика поздоровалась с ней на Центральном вокзале.

— Теодора Себастиансон. — Дама чуть развела в стороны уголки рта.

Улыбка ее явно старила.

— С вашей стороны было очень любезно согласиться встретиться со мной, — начала Фредрика.

Теодора благосклонно кивнула с тем же царственным видом, с каким указала Фредрике место для парковки, улыбка исчезла, и морщины на лице сразу разгладились.

А мы примерно одного роста, подумала Фредрика, хотя на этом сходство, собственно, и заканчивается. Седые и довольно длинные волосы Теодоры были убраны в высокий тугой пучок. Такие же ледяные голубые глаза, как и у сына, фотографию которого Фредрика пробила по базе данных.

Теодора великолепно владела своим телом, никаких лишних жестов, руки сложены чуть ниже талии, как раз там, где блузка цвета топленого молока встречалась с серой юбкой. Блузку оживляла лишь брошь, закрепленная прямо под маленьким острым подбородком, в ушах — скромные жемчужные серьги.

— Безусловно, я очень волнуюсь за мою внучку, — произнесла Теодора таким бесстрастным голосом, что Фредрика с трудом ей поверила. — Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь полиции.

Сдержанно взмахнув рукой, она пригласила Фредрику в дом, прикрыв за собой дверь. Три быстрых шага, и они оказались в огромном холле.

На секунду воцарилась тишина. Фредрика пыталась привыкнуть к полумраку — окна в холле отсутствовали. Ей показалось, что она попала в музей эпохи модерна. Иностранные туристы наверняка с радостью отдали бы целое состояние за то, чтобы некоторое время пожить на вилле Себастиансонов. Ощущение другой эпохи усилилось, когда Фредрику проводили в комнату — видимо, салон. Каждую деталь интерьера — обои, плинтусы, лепнину на потолке, мебель, картины и люстры — явно подбирали крайне тщательно, чтобы создать атмосферу давно ушедших лет. Казалось, время в этом доме остановилось.

Фредрика застыла в изумлении — подобного она никогда в жизни не видела, даже у самых буржуазных друзей бабушки и дедушки.

Теодора Себастиансон стояла у нее за спиной и с плохо скрываемым торжеством наблюдала за тем, какое впечатление произвел ее дом на гостью.

— В наследство от отца мне досталась огромная коллекция фарфора, например вон те фарфоровые статуэтки на верхней полке, — картаво сообщила она, заметив, с каким восхищением Фредрика смотрит на огромный сервант, стоящий на почетном месте рядом с роскошным черным роялем.

Фредрика на мгновение погрузилась в воспоминания: когда-то, еще до Катастрофы, она сама сидела за таким же роялем рядом с мамой.

— Слышишь мелодию, Фредрика? Слышишь, как она играет и переливается, прежде чем коснуться наших ушей?

Теодора проследила за взглядом Фредрики и по-хозяйски погладила рояль.

«Похоже, дамочка — крепкий орешек, — подумала Фредрика. — Надо срочно взять инициативу в свои руки, я ведь сама напросилась поехать сюда!»

— Вы живете в этом большом доме одна? — спросила она.

— Да, закончить дни в доме престарелых мне точно не грозит, — с сухим смешком ответила Теодора.

Фредрика вежливо улыбнулась в ответ и, откашлявшись, перешла к делу:

— Я приехала к вам, потому что мы разыскиваем вашего сына, но пока не можем найти его.

Теодора слушала не шевелясь, а потом внезапно повернулась и бросила через плечо:

— Не желаете чашечку кофе?

Фредрика вновь упустила инициативу — беседа вышла из-под контроля.

Петер Рюд пытался заниматься как минимум десятью делами одновременно, поэтому ситуация на работе неизбежно казалась ему настоящим хаосом. Осмотрев штамп на посылке, которую доставили Саре Себастиансон, он смог определить, какой фирмой воспользовался отправитель. Окрыленный надеждой, он помчался в неприметный офис на Кунгсхольмене. Вполне возможно, сотрудник сможет составить словесный портрет человека, принесшего посылку.

Однако его надежды оказались напрасны — посылку доставили анонимно, кто-то принес ее накануне вечером уже после закрытия офиса. Утром сотрудники обнаружили коробку в контейнере для посылок, которым клиенты могли пользоваться круглосуточно — отправителю надо было только приклеить к посылке конверт с адресом, именем получателя и оплатой наличными. К сожалению, камера видеонаблюдения около контейнера уже давно не работала, следовательно, установить личность доставившего посылку оказалось невозможно. Петер, разумеется, изъял конверт с деньгами и данными получателя и отправил его с курьером на экспертизу, но подозревал, что вряд ли на конверте или деньгах удастся обнаружить какие-нибудь отпечатки.

Выругавшись про себя, Петер поехал обратно в Управление за Алексом, после чего они вместе направились к Саре Себастиансон.

По дороге ему вдруг позвонила Ильва и напряженным голосом сказала, что хочет поговорить о том, что произошло вчера вечером. Петер объяснил, что занят и перезвонит попозже. Звонок жены разозлил его: внезапно он четко ощутил, насколько они далеки друг от друга, как будто находятся в параллельных мирах, даже живя в одной квартире. Иногда ему казалось, что кроме детей их ровным счетом ничего не связывает.

Полицейские приехали к Саре и узнали, что Сара спит и ее нельзя беспокоить, с утра ей ввели серьезную дозу успокоительного. Петер посмотрел на спящую на боку женщину: бледное лицо в обрамлении всклокоченных рыжих волос, из-под одеяла торчат покрытые веснушками руки, на одной из которых — начинающая заживать огромная рана, на ноге — синяк. Зло иногда окрашивает жизнь в яркие цвета, подумал Петер.

Алекс увел родителей Сары на кухню и вполголоса поговорил с ними. Они наперебой рассказывали о выходках бывшего зятя и составили список людей, которые, по их мнению, могли чем-то помочь полиции. Имен оказалось немного — из-за своего мерзкого супруга Сара практически лишилась друзей.

— Она потеряла всех друзей, — посетовала мама Сары, — почти всех!

Родители также посоветовали Алексу и Петеру держать ухо востро со свекровью Сары. Они, конечно, видели ее всего один раз, на свадьбе, но встреча произвела на них неизгладимое впечатление.

— Ради сына она пойдет на все, что угодно, — вздохнул папа Сары. — Эта женщина немного не в себе!

Петер просмотрел список с именами и телефонами, составленный родителями на основе записной книжки дочери. Алекс поехал обратно на Кунгсхольмен, а Петер начал обзванивать всех по очереди. Практически все реагировали одинаково: «О нет, неужели он опять за свое?», «Неужели ей все-таки пришлось обратиться в полицию?!», «Что еще выкинул этот сумасшедший?», «Нет, мы его не видели, не знаем, где он».

«Попробуйте поговорить с его мамой», — предложил Петеру один из бывших друзей Сары и Габриэля.

Петер засунул мобильный в карман и с завистью подумал о Фредрике.

— Скажу вам честно, не такой девушки я желала для своего сына. — Теодора Себастиансон нарушила тишину, повисшую после того, как Фредрика согласилась выпить кофе.

Фредрика заинтересованно приподняла брови, держа в руках миниатюрную кофейную чашку.

Теодора смотрела куда-то за ее спиной. На секунду Фредрика испытала огромное искушение обернуться, но сдержалась и сделала еще глоток кофе. Слишком крепкий, на ее вкус, но зато в чудесных кофейных чашечках — бабушка за такой сервиз продала бы родных внуков.

— Понимаете, — неуверенно добавила Теодора, — мы возлагали на Габриэля большие надежды. Полагаю, все родители возлагают большие надежды на своих детей, но наш сын довольно рано дал нам понять, что намерен идти своим путем.

— Видимо, именно поэтому он выбрал Сару, — провозгласила она, сделав крохотный глоток кофе и поставив чашку на блюдце.

— Что вам известно об отношениях Сары и Габриэля? — осторожно спросила Фредрика и тут же поняла, что выразилась неправильно.

— Если вас интересует, известно ли мне, бабушке Лилиан, о том, какие отвратительные слухи невестка распускает о моем сыне, — язвительно ответила Теодора, выпрямившись, — то да, мне это известно! Кажется, я уже сказала вам об этом по телефону.

Она недвусмысленно давала понять: либо Фредрика оставит эту тему, либо разговор закончится, едва успев начаться.

— Я понимаю, что вопрос щекотливый, — хрипло произнесла Фредрика, — но мы расследуем очень серьезное преступление, поэтому…

— Моя внучка — не ваша, а моя! — самое дорогое мне существо, пропала! — перебила ее Теодора, наклонившись к столу и впившись в Фредрику ледяным взглядом. — И после этого вы считаете нужным сообщить мне о том, что ситуация серьезная?! — прошипела она.

Фредрику пробрала дрожь, но она сделала глубокий вдох и постаралась не отводить взгляд.

— Никто не сомневается в том, что вы беспокоитесь за внучку, — неожиданно для самой себя произнесла она совершенно спокойным тоном. — Однако желательно, чтобы вы отвечали на наши вопросы и проявили готовность помочь следствию!

Затем она рассказала о посылке, которую Сара Себастиансон получила утром. В комнате повисла зловещая тишина, и Фредрика заметила, что наконец что-то смогло задеть Теодору за живое.

— Мы ни в коем случае не говорим, — заверила ее Фредрика, — что ваш сын причастен к этому. Тем не менее мы обязаны — повторяю, обязаны! — выяснить его местонахождение. Мы не имеем права и не хотим игнорировать дошедшую до нас информацию о нем и об их с Сарой браке. И не можем исключить его из списка интересующих нас лиц, пока не поговорим с ним!

Никакого списка интересующих полицию лиц, разумеется, не существовало, но в остальном Фредрика была крайне довольна своим монологом — ей наконец-то удалось завладеть вниманием Теодоры.

— Если вам известно, где он, то сейчас самое время сообщить нам об этом, — тихо, но убедительно произнесла она.

— Нет, — едва слышно ответила Теодора, медленно качая головой, — я не знаю, где он. Знаю только, что вчера он собирался в командировку — так он сказал мне по телефону в понедельник. Мы говорили, что они с Лилиан должны прийти ко мне на ужин, когда Сара вернется из очередной поездки, в которые она таскает с собой несчастную девочку!

— Понимаю, — отозвалась Фредрика, внимательно наблюдая за собеседницей, и наклонилась над столом. — Проблема лишь в том, — едва заметно улыбнувшись, добавила она, — что на работе Габриэля нам сказали, что он с понедельника в отпуске.

Фредрика заметила, как Теодора побледнела, и почувствовала, как участился пульс.

— Возникает вопрос: зачем ему врать собственной матери? Если вы, конечно, не хотите рассказать мне что-нибудь еще.

Теодора долго молчала, затем ответила:

— Габриэль никогда не врет. Я отказываюсь признавать, что сын соврал мне, пока он сам не признается мне в этом. — Она поджала губы, напряженно глядя на Фредрику. — А Сару вы прорабатываете так же тщательно? — прищурилась она.

— В таких ситуациях мы прорабатываем все ближайшее окружение ребенка, — коротко ответила Фредрика.

— Дорогая моя, — строго заговорила Теодора, сцепив руки перед собой на столе и высокомерно улыбаясь, — с вашей стороны будет большим упущением не отнестись к нашей милой Саре с пристальным вниманием!

— Как я уже сказала, мы проверяем всех… — повторила Фредрика.

— Поверьте мне, дорогая, — перебила ее Теодора, всплеснув руками, — вы и ваши коллеги сэкономите массу времени, если займетесь дружками Сары, которые днюют и ночуют у них дома!

Фредрика промолчала, и Теодора продолжила свою обвинительную речь:

— Возможно, вам невдомек, но спешу сообщить вам, что Габриэль проявил высочайшую степень терпения по отношению к Саре. — Она прищелкнула языком, издав звук, который Фредрика никогда не смогла бы воспроизвести. — Она постоянно унижала его, — добавила Теодора, и Фредрика с удивлением заметила, что глаза пожилой дамы заблестели от слез.

Теодора отвернулась к окну, посмотрела на потемневшее от туч небо и быстро вытерла слезы. С побелевшим от гнева лицом она повернулась к Фредрике и продолжила:

— А потом бессовестно оклеветала! Как будто ей мало было его страданий! Решила испортить ему жизнь, выставив мучителем женщин! Разве она — не исчадие ада?! — вдруг рассмеялась она, и Фредрика вздрогнула.

В онемении она наблюдала за спектаклем, который разыгрывала перед ней эта важная дама.

— Известно ли вам, что Сара обращалась в полицию и нанесенные ей побои получили медицинское освидетельствование?

Набрав побольше воздуха в легкие, Теодора произнесла еще одну речь:

— Разумеется, известно. — Она глянула на Фредрику так, будто та задала ей совершенно идиотский вопрос. — Наверное, кто-то из ее дружков вышел из себя и побил!

Теодора встала, забрала у Фредрики чашку с недопитым кофе и процедила:

— А теперь, прошу меня простить, но у меня есть другие дела, поэтому если у вас нет ко мне больше вопросов…

Фредрика быстро достала из кармана визитку и положила ее на стол:

— Вы можете связаться со мной в любое время.

Теодора кивнула, но обе знали: она не позвонит никогда.

Вновь оказавшись в тускло освещенном холле, Фредрика спросила:

— У Габриэля есть какие-то вещи в этом доме?

— Разумеется, — Теодора снова поджала губы, — этот дом принадлежит и ему! У него есть своя комната на втором этаже. Однако если у вас нет ордера на обыск, то я вынуждена попросить вас немедленно покинуть мой дом, — закончила разговор она, прежде чем Фредрика успела открыть рот.

Коротко поблагодарив Теодору за уделенное ей время, Фредрика вышла на крыльцо. Она уже спускалась по лестнице, когда вдруг вспомнила, что забыла задать один важный вопрос:

— Какой, кстати, размер обуви у вашего сына?

* * *

У Эллен Линд был секрет. Она недавно влюбилась. И почему-то ее ужасно мучила совесть: где-то там, думала она, глядя в окно, в руках у сумасшедшего маньяка находится невинный ребенок, на Сёдермальме мама девочки проходит через все круги ада, а я думаю только о свиданиях! У Эллен двое детей — дочке скоро исполнится четырнадцать, а сыну — двенадцать. Она живет с ними одна уже несколько лет, и словами не описать, как много они значат для нее! Иногда, сидя на работе, ей стоило только подумать о них, как на душе становилось легко и приятно. Им было хорошо и интересно вместе, отец детей появлялся в их жизни лишь изредка. Эллен терпеливо ждала, пока дети вырастут и наконец поймут, что все эти годы их папа был неправ. Однако сейчас они просто радовались, когда он звонил или заезжал, и редко спрашивали, где он, а вскоре Эллен заметила, что они вообще перестали спрашивать, где он был и почему не звонил несколько недель или месяцев.

Общие знакомые рассказали Эллен, что бывший муж завел новую девушку и, к несчастью, довольно быстро у них появился ребенок. Эллен скрежетала зубами при одной мысли об этом. Зачем он завел еще одного ребенка, если и об этих-то позаботиться не может?

Но чаще Эллен думала о своей новой любви. Они познакомились совершенно неожиданно, благодаря ее интересу к акциям и фондовой бирже. На работе никто ее увлечения не разделял, но нашлись друзья, всегда готовые помочь дельным советом. Эллен относилась к этому занятию как к лотерее: никогда не делала слишком больших ставок и не рисковала всей прибылью. Прошлой весной ей удалось заработать куда больше, чем она рассчитывала: одна крайне удачная и смелая ставка принесла столько денег, что в начале лета они с детьми впервые смогли поехать отдохнуть. Две недели они провели в Турции, в Алании, жили в пятизвездочном отеле, разумеется, по системе «все включено»: огромный выбор еды и напитков, днем — экскурсии и купание в море, вечером — анимация. Эллен так нуждалась в этой небольшой передышке, и вот наконец-то они смогли отдохнуть: и она, и дети — как всегда, втроем.

Эллен не особенно любила кокетничать. Наоборот, была немного застенчива и не привыкла к комплиментам. Не то чтобы некрасивая, но и не красавица, внешность, что называется, самая обычная. Не слишком яркая, но и не серая мышка. Наряды не фантастические, но и не скучные. Эллен любила посмеяться и обладала красивой улыбкой. Небольшие глаза, прямые волосы. Грудь, правда, немного обвисла после кормления двоих малышей, но под одеждой — совершенно незаметно!

И вот, однажды вечером, в баре отеля, он подошел к ней и спросил, можно ли угостить ее чем-нибудь.

Вспоминая этот момент, Эллен всякий раз краснела как девчонка! Такой красавец: глаза сверкают, верхние пуговицы рубашки расстегнуты так, что видны темные волосы на груди, высокий, загорелый! Короче говоря, неотразимый мужчина!

Эллен так просто не проведешь, но этот незнакомец сразу же покорил ее. Он говорил ей комплименты и заигрывал, но в меру. Словно бы все это не всерьез. Нашлись и общие темы для беседы. Эллен приняла его предложение, и за несколькими бокалами вина время пролетело совершенно незаметно. После полуночи она извинилась и сказала, что ей пора: дети, все это время развлекавшиеся самостоятельно, захотели пойти в номер, а ей не хотелось отпускать их одних.

— Мы с вами увидимся завтра? — спросил мужчина.

Эллен поспешно — возможно, слишком поспешно — кивнула и улыбнулась. Она очень хотела встретиться с ним снова и обрадовалась, что это взаимно.

Возможно, у нее и появились какие-то подозрения, но только перед самым отъездом домой. Они встречались почти каждый день, когда детей не было поблизости, до постели дело не дошло, но два раза они целовались. В последний вечер Эллен наконец не выдержала и первая спросила:

— А мы с тобой увидимся в Стокгольме?

Он отвел глаза и отстранился.

«Черт, я так и знала», — подумала Эллен.

— Я много работаю, — медленно произнес он, — очень много. Я очень хочу встретиться с тобой, но не могу ничего обещать.

Эллен заверила его, что ей не нужны никакие обещания, что она просто хотела узнать, увидятся ли они еще когда-нибудь. Обязательно, пообещал ей он, явно испытывая облегчение от того, что она не стала требовать от него ничего конкретного. К тому же, добавил он, он живет не в Стокгольме, но часто бывает там по работе и обязательно позвонит ей, когда в следующий раз окажется в столице.

Прошла неделя, лето выдалось дождливое, и улучшений погоды не предвиделось. В один из таких дождливых дней он позвонил ей, и с тех пор с лица Эллен не сходила улыбка. Так глупо, но чертовски приятно! Единственная ложка дегтя в бочке меда — к сожалению, они и правда встречались крайне редко, и он совершенно не интересовался ее детьми. С другой стороны, его можно понять: чтобы начать общаться с детьми, нужны более серьезные отношения. Поэтому, уговаривала себя Эллен, гораздо правильнее встречаться у него в отеле, как он и предлагает. Они ходили ужинать в какой-нибудь дорогой ресторан, а потом поднимались к нему в номер. После первой проведенной вместе ночи Эллен твердо решила: этого мужчину она без боя не отдаст! Все слишком хорошо, чтобы быть правдой!

Эллен взглянула в стоящий на столе календарь: она считала недели с их возвращения из Турции. Прошло пять недель, и за это время она виделась со своим новым возлюбленным четыре раза. Учитывая, что он из другого города, Эллен решила, что вообще-то начало довольно уверенное. Подруга, которая сидела с детьми, когда Эллен ходила на свидания, поддержала ее.

— Я так за тебя рада! — ликовала она.

В глубине души Эллен надеялась, что энтузиазма у подруги не поубавится, поскольку скоро ей снова понадобится няня. Стоило ей взять со стола мобильный, как раздался звонок. С коммутатора попросили ответить на входящий звонок по поводу пропавшей девочки Лилиан, Эллен тут же согласилась, и в трубке раздался высокий женский голос.

— Я насчет той пропавшей девочки, — произнесла женщина.

— Да? — выжидающе спросила Эллен.

— Мне кажется… — начала женщина и умолкла. — Мне кажется, я знаю, кто это сделал, — добавила она и снова замолчала. — Я думаю, что ее похитил мужчина, которого я когда-то знала…

— Почему вы так думаете? — нахмурившись, спросила Эллен.

В трубке раздавалось возбужденное дыхание женщины, как будто она не могла решить, продолжать ли разговор.

— Он просто ужасный человек… Ненормальный… Он — ненормальный.

Снова тишина.

— Он все время говорил об этом, о своем плане…

— Простите? — переспросила Эллен. — Мне кажется, я вас не совсем понимаю! О каком плане?

— Плане по восстановлению справедливости, — прошептала женщина. — Он хотел восстановить справедливость, — повторила она и разрыдалась.

— Какой справедливости?

— Он говорил, что есть женщины, которые совершили такое, после чего они недостойны иметь детей, — едва слышным голосом объяснила женщина, — и теперь он собирается восстановить справедливость.

— Он хочет забрать у них детей?

— Я не совсем понимала, что он имеет в виду, я не хотела его слушать, — зарыдала женщина еще громче. — Он так больно бил меня, так больно! Кричал, что я должна прекратить видеть кошмары, что я должна бороться! Что я должна помочь ему восстановить справедливость!

— Простите, я не совсем понимаю, — осторожно сказала Эллен. — Какие кошмары?

— Он сказал, — всхлипнула женщина, — что я должна перестать видеть сны, перестать вспоминать о прошлом! Сказал, что если у меня не получится, то я ни на что не гожусь! Что я должна быть сильной, чтобы принять участие в войне! Он называл меня своей Куклой, — помолчав, добавила она. — Одному ему не справиться, теперь он наверняка нашел себе новую Куклу!

Эллен так растерялась, что не знала, что и сказать, и, решив продолжить разговор о детях, спросила:

— А у вас самой есть дети?

— Нет, — устало усмехнулась женщина. — И у него тоже.

— Поэтому он хотел забрать детей у других?

— Нет-нет, — запротестовала женщина. — Он собирается не то что забрать их, они ему не нужны. Он хочет наказать женщин, лишить их детей!

— Но почему? — недоуменно спросила Эллен.

Женщина замолчала.

— Алло?

— Я не могу больше говорить, я и так рассказала вам слишком много, — выдавила из себя женщина.

— Скажите, как вас зовут, — взмолилась Эллен. — Вам нечего бояться, мы можем помочь вам!

Конечно, Эллен сомневалась, что сбивчивый рассказ этой странной женщины сможет хоть чем-то помочь следствию, но сама собеседница явно нуждается в помощи.

— Я не могу назвать вам свое имя, — прошептала женщина. — Не могу. И не говорите, что можете помочь мне, у вас это никогда не получалось! А те женщины потеряют детей, потому что они их недостойны!

Почему она так в этом уверена, удивилась Эллен, а вслух сказала:

— Расскажите, где вы с ним познакомились. Как его зовут?

— Я не могу больше говорить, просто не могу!

На секунду Эллен показалось, что женщина сейчас положит трубку, и она поспешно задала еще один вопрос:

— Но зачем же вы позвонили, если не хотите говорить, как его зовут?

— Я не знаю его имени, — помедлив, ответила женщина. — А эти женщины недостойны того, чтобы иметь детей, потому что если не любишь всех детей, то тогда вообще не стоит их заводить, — неожиданно выпалила она и бросила трубку.

Эллен в шоке уставилась на телефон, из которого доносились короткие гудки. Немного подумав, она решила, что эта информация не заслуживает внимания: имени мужчины женщина так и не назвала и даже не объяснила, почему решила, что ее знакомый имеет отношение к похищению Лилиан. Покачав головой, она повесила трубку, кратко записала содержание разговора — одного из множества — и решила обязательно упомянуть о странной беседе на очередном совещании следственной группы.

* * *

Когда Фредрика вернулась в Управление после визита к Теодоре Себастиансон, следственная группа в полном сборе уже ждала в «Логове». Пообедать девушка так и не успела и теперь, пытаясь хоть как-то повысить сахар в крови, на ходу ела шоколадное печенье, чудесным образом оказавшееся на дне сумки.

В углу комнаты стоял Алекс Рехт. На его лице читалось напряжение — комиссар был глубоко обеспокоен. Дело об исчезновении Лилиан Себастиансон развивалось совсем не так, как он предполагал. Результаты первичной экспертизы показали, что волосы и одежда действительно принадлежат Лилиан, но новых улик у полиции не появилось: ни снаружи, ни внутри коробки не было обнаружено отпечатков пальцев или следов крови. Визит в курьерскую службу, которая доставила эту проклятую посылку, не дал ровным счетом ничего.

Не успела Фредрика закрыть за собой дверь, как в зал вошел Петер Рюд. Теперь все были в сборе, и Алекс начал третье за очень короткий промежуток времени совещание в «Логове».

Фредрика рассказала о своем визите к бабушке Лилиан Себастиансон. Если сначала Алекс сомневался, можно ли доверить молодой сотруднице проведение столь важного допроса в одиночку, без присутствия более опытного коллеги, но по ходу рассказа и комиссар — и даже Петер — поняли, что к столь эксцентричной пожилой женщине вряд ли стоило посылать кого-то другого.

— Какое у тебя осталось общее ощущение от этой дамы? — спросил Алекс.

— Должна признаться, она кажется мне подозрительной. — Фредрика склонила голову набок. — Чувствуется, что она лжет, но непонятно, о чем конкретно и насколько. Думаю, она и сама не верит в то, что ее сын не поднимал руку на Сару. Возможно, Теодора врет потому, что ей что-то известно, а может, просто выгораживает сына, в чем бы его ни подозревала полиция.

— Достаточно ли у нас материала, чтобы объявить его в розыск? — задумчиво кивнув, спросил Алекс. — И арестовать заочно?

— К сожалению, нет, — уверенно ответила Фредрика. — Мы можем объявить его в розыск только по подозрению в нанесении тяжких телесных супруге. Строго говоря, у нас нет никаких улик, которые подтверждали бы его причастность к исчезновению дочери, да и свидетельские показания тоже отсутствуют. Единственное, что нам известно: он в отпуске и, видимо, ранее избивал свою жену.

Алекс открыл было рот, но тут Фредрика добавила:

— А еще мы знаем, что у него сорок пятый размер обуви и долбанутая мамаша!

Слово «долбанутая» в устах Фредрики настолько изумило Алекса, что он лишь растерянно повторил:

— Сорок пятый размер обуви…

— Да-да, — подтвердила Фредрика. — По крайней мере, так сказала его мать. Поэтому у него вполне может быть пара обуви сорок шестого размера!

— Отлично, Фредрика, просто отлично! — от души похвалил ее Алекс.

От неожиданной похвалы Фредрика покраснела как помидор, а у Петера стало такое лицо, словно он собрался выброситься из окна. Ну, или выбросить оттуда Фредрику…

— Давайте объявим его в розыск за нанесение тяжких телесных, — предложил он в отчаянной попытке привлечь к себе внимание.

— Обязательно, — кивнул Алекс. — Мы не можем исключить его из списка подозреваемых, пока не найдем. Объявите его в розыск за избиение жены.

Петер с облегчением кивнул, Фредрика уставилась на него невидящим взглядом.

Тут вклинилась Эллен.

— Только что звонила одна женщина… — неуверенно начала она.

— И что? — подбодрил ее Алекс, задумчиво почесывая комариный укус — проклятые комары, такое впечатление, что с каждым годом они появляются все раньше и раньше!

— Ну, даже не знаю, — вздохнула Эллен. — Она не захотела представиться и рассказывала, мягко говоря, сбивчиво… Но если в двух словах: она сказала, что знает мужчину, который похитил Лилиан.

Все присутствующие обернулись к Эллен, но та замахала руками:

— У нее с головой не все в порядке, она ужасно напугана! Чего боится — непонятно. Сказала, что тот мужчина бил ее, когда они встречались.

— А мы знаем, что Габриэль Себастиансон бьет свою нынешнюю жену, — вставил Алекс.

— Да дело не в этом, — качая головой, продолжала Эллен. — Она сказала, что он бил ее из-за того, что ей снились кошмары…

— Чего?! — удивился Петер.

— Да, так она и сказала! Что ей снились кошмары, а этот парень выходил из себя. Он вел какую-то войну и хотел, чтобы она помогала ему.

— Войну против кого? — спросила Фредрика.

— Этого я так и не поняла, — вздохнула Эллен. — Она так сбивчиво говорила… Что-то насчет того, что некоторые женщины недостойны иметь детей. Что она была его куклой, он каким-то образом использует своих кукол. В общем, бред какой-то…

— Она не назвала его имени? Ну, того мужчины, который избивал ее? — немного помолчав, спросил Алекс.

— Нет, и сама представляться не захотела, — удрученно ответила Эллен.

— А ты попросила технический отдел отследить, откуда поступил звонок? — спросил Алекс.

— Вообще-то нет, — призналась Эллен. — Просто она показалась мне такой странной, что я не восприняла ее всерьез, нам же все время какие-нибудь сумасшедшие звонят! Но я позвоню в техподдержку сразу после совещания, — добавила она.

— Хорошо, думаю, ты права и это просто бред сумасшедшей, но все-таки надо выяснить, кто звонил.

Прежде чем он успел продолжить, вмешалась Фредрика:

— А что, если эта женщина — не сумасшедшая, а просто до смерти напугана?

Алекс нахмурился, а Фредрика продолжала:

— Если женщину избивали, то она наверняка ранее обращалась в полицию, но ей не смогли помочь. В таком случае она наверняка не испытывает особого доверия к правоохранительным органам, а вот своего бывшего до смерти боится, поэтому…

— Да ладно, перестань! — раздраженно перебил ее Петер. — Что значит «не испытывает особого доверия»? Полиция-то не виновата, что бабы, которых бьют их мужики, сначала заявляют на них, а потом сами продолжают жить с этими подонками!

Фредрика устало подняла руки, призывая его к молчанию.

— Петер, я не об этом, — спокойно сказала она. — Думаю, нам не стоит сейчас обсуждать, насколько эффективно работает полиция по предотвращению домашнего насилия. Я просто говорю, что если — заметь — если! — ее избивали, а полиция не смогла защитить ее, то женщина сейчас действительно до смерти напугана. Поэтому я считаю, что не стоит сбрасывать этот разговор со счетов только из-за того, что женщина показалась не вполне адекватной…

— Однако, если подумать, — заговорил Алекс, — разве не странно, что она звонит и сообщает нам это уже сейчас?

В комнате воцарилась тишина, и все повернулись к комиссару.

— Я хочу сказать, что по телевидению пока ничего особенного не сообщалось, так? Пропала маленькая девочка — вот и все. Информация о посылке с волосами еще никому не известна, нет никаких сведений о том, что с девочкой стряслось несчастье — мало ли сколько детей пропадает за год?

Члены следственной группы внимательно слушали, а комиссар продолжал:

— В любом случае я прихожу к выводу, что женщина не совсем понимала, о чем говорит, — заключил он. — Однако разговор, безусловно, стоит отследить. Мы не можем исключить того, что мужчина, о котором она говорит, и есть Габриэль Себастиансон.

— Но, видимо, что-то из услышанного в новостях зацепило ее, и она решила, что речь идет о ее бывшем, — не сдавалась Фредрика. — Ты совершенно прав, Алекс, в новостях сообщили лишь минимум информации! Похоже, по какой-то детали в этих сообщениях она догадалась, что это не просто очередной пропавший ребенок. К тому же у нас нет явных доказательств того, что к этой истории имеет отношение именно Габриэль Себастиансон…

Тут Алекс вышел из себя, совершенно забыв, как только что похвалил Фредрику:

— Продолжаем собрание! В любом расследовании есть несколько гипотез, Фредрика, но пока что в нашем распоряжении всего одна и она представляется, мягко говоря, весьма вероятной!

Алекс обернулся к аналитику из уголовной полиции, ругая себя за то, что так и не выучил его имени:

— А информация от других свидетелей не поступала? От пассажиров того поезда?

Аналитик поспешно кивнул: да, звонков поступило множество. Отзвонились почти все, кто ехал в одном вагоне с Сарой и Лилиан Себастиансон. Никто из попутчиков ничего особенного не видел и не слышал. Все припоминали, что видели спящую девочку, но не помнили, чтобы кто-то забирал ее из вагона.

— При первом разговоре Сара сообщила, что они с дочкой беседовали с женщиной, сидевшей через проход от них. Эта женщина звонила? — спросила Фредрика.

Аналитик вытащил из папки стопку бумаг и начал рассуждать вслух:

— Если она сидела через проход от них, значит, это у нас четырнадцатое место… — бормотал он, роясь в бумагах. — Нет, пассажиры с тринадцатого и четырнадцатого мест не звонили.

— Давайте надеяться, что они все же проявятся, — пробурчал Алекс, потирая подбородок.

Комиссар посмотрел в окно: где-то там сейчас находится Лилиан Себастиансон. Скорее всего, в руках папаши-садиста, который пойдет на все, чтобы до смерти запугать бывшую жену! Только бы девочка поскорее нашлась!

У Эллен зазвонил мобильный, и она выбежала из комнаты, чтобы ответить.

— Петер, — решительно сказал Алекс, — займись объявлением в розыск Габриэля Себастиансона. Далее вы с Фредрикой проведете повторные допросы всех членов семьи и друзей четы Себастиансон. Любой ценой узнайте, где может находиться Габриэль!

«А может быть, мы сможем выудить из них какую-то новую, полезную информацию», — подумала Фредрика, но сочла за лучшее промолчать.

Алекс уже собирался объявить собрание законченным, как в комнату заглянула Эллен.

— Наши молитвы услышаны, — коротко сообщила она. — Только что позвонила дама, которая сидела рядом с Сарой и Лилиан!

Ну наконец-то, подумал Алекс, наконец-то дело сдвинулось с мертвой точки!

Петер Рюд пригласил Ингрид Странд в комнату для посетителей, которая находилась на том же этаже, что и приемная. День начался так сумбурно, что ему с трудом удавалось сохранить ясность мысли. Слава богу, что он допрашивал новую свидетельницу вместе с коллегой, иначе наверняка упустил бы что-нибудь важное. Ингрид Странд могла оказаться тем самым недостающим звеном, которое поможет им раскрыть это дело, поэтому нужно быть начеку.

Петер очень обрадовался, когда ему доверили провести допрос потенциального ключевого свидетеля. Он уже было испугался, что и этот допрос поручат Фредрике, но Алекс, слава богу, образумился!

Ингрид Странд и напарник Петера, Юнас, вопросительно посмотрели на Петера. Петер, в свою очередь, недоуменно воззрился на них и, откашлявшись, произнес:

— Прошу прощения, так на чем мы там остановились?

— В общем-то ни на чем… — отозвалась сидящая напротив него пожилая дама.

Петер слегка улыбнулся своей фирменной улыбкой, от которой таяло сердце даже самых суровых пожилых леди. Ингрид Странд улыбнулась в ответ — лед тронулся!

— Еще раз прошу прощения, — повторил он. — У нас был такой безумный день!

Ингрид Странд с улыбкой кивнула, давая понять, что извинения приняты, и беседа продолжилась.

Петер украдкой бросил на нее оценивающий взгляд: приятная во всех отношениях дама, этакая заботливая, добрая бабушка. Чем-то напоминает его собственную маму. В груди сразу защемило — он вспомнил, что так и не перезвонил Ильве. Ну почему, почему его все время мучает совесть?!

— Значит, вы сидели по другую сторону прохода, рядом с Сарой и Лилиан Себастиансон, — спросил он, не зная, с чего бы начать.

Ингрид вежливо кивнула и ответила:

— Да. А еще я хотела бы объяснить, почему не позвонила вам раньше.

— Мы бы очень хотели узнать, где вы находились, — с улыбкой подбодрил ее Петер, заинтересованно наклоняясь вперед.

Ингрид улыбнулась в ответ, но быстро погрустнела и, опустив глаза, добавила:

— Понимаете, я была у мамы, она тяжело больна. Ее, конечно, юной не назовешь, возраст уже почтенный… Несколько дней назад она внезапно слегла, поэтому мне пришлось поехать в Стокгольм…

По выговору Петер сразу понял, что Ингрид родом не из Стокгольма.

— Мы с мужем живем в Гётеборге уже сорок лет, а родители остались здесь. Папа умер в прошлом году, теперь, видимо, пришел мамин черед… Сейчас с ней сидит мой брат, он обещал позвонить, если что-то случится…

— Мы очень благодарны вам, что вы нашли время прийти к нам, — терпеливо поблагодарил ее Петер, участливо кивая головой.

Юнас согласно кивнул и сделал пометку в блокноте.

— Ну что вы, я не могла не прийти, когда узнала о том, что произошло! Знаете, я вчера весь день просидела с мамой, почти не выходила из палаты, спала в кресле рядом с ее кроватью… Мы думали, что все закончится довольно быстро… А потом приехал брат, и я вышла в комнату для родственников — посмотреть телевизор. И тут говорят, что девочка пропала, и я поняла — надо срочно с вами связаться, я ведь сидела рядом с ней и ее мамой! Позвонила, как только смогла… Наверное, я должна была догадаться, что здесь что-то не так, — слегка поежившись, со вздохом сообщила Ингрид. — То есть я же говорила с девочкой и ее милой мамой, пока мы ехали. Малышка быстро заснула, а с мамой мы еще какое-то время беседовали. Я заметила, что она не вернулась на свое место, когда поезд отправился из Флемингсберга, но почти сразу пришел проводник — тот, что постарше, — и встал рядом с девочкой. Я не хотела лезть не в свое дело, у него явно было «все на контроле», как теперь говорят. А я… я о своем думала.

Петер понимающе кивнул:

— Конечно, у каждого собственных забот полно…

— Мне и в голову не пришло, что с ней может что-то случиться, — со слезами на глазах прошептала Ингрид. — Поезд прибыл в Стокгольм, все начали одеваться, собирать вещи и выходить из поезда. Проводник не вернулся, и я подумала, может, надо что-то сделать, но почему-то решила, что малышку наверняка кто-то заберет… — вздохнула Ингрид, вытирая слезы. — Я как раз собиралась выходить, и тут она проснулась. Огляделась по сторонам, сонная такая… залезла на сиденье и стала оглядываться по сторонам… А потом откуда ни возьмись появился он!

Петер замер, во рту пересохло.

— Мужчина взял ее на руки, — прошептала Ингрид. — Я видела, как они выходят из второй двери вагона. Девочка так удобно устроилась у него на руках! Я решила, что все в порядке, что пришел кто-то из родственников и встретил ее, — моргая, продолжала Ингрид. — Я видела его только со спины: высокий, короткие темные волосы, зеленая рубашка. Он гладил ее по спине, как будто это его дочка. Я заметила, что у него на пальце было кольцо, знаете, такая золотая печатка…

Петер едва успевал записывать: высокий, значит, вполне возможно, у него сорок шестой размер…

— Он что-то прошептал ей на ухо, — рассказывала Ингрид Странд, немного успокоившись, — разговаривал с ней, а она слушала и прямо обмякла у него на руках…

В комнате воцарилась тишина. Петер затаил дыхание. Юнас нервно заерзал, ища его взгляд. Если Ингрид Странд есть что рассказать, то лучше ее не перебивать.

Женщина вдруг поникла и в отчаянии взглянула на них.

— Он совсем не показался мне подозрительным, — тихо сказала она и снова заплакала. — Девочка явно узнала его, и я решила, что это ее папа!

Вернувшись в свой кабинет, Петер обнаружил, что там его ждет Пиа Норд, и застыл в дверях, смущенно глядя на нее. Она улыбнулась, тряхнула золотистыми волосами, убирая их с лица, и у Петера заныло под ложечкой.

— Привет! — сказала она.

— Привет! — ответил Петер, закрыл за собой дверь и растерянно огляделся. Черт, что же делать, пронеслось у него в голове.

— Увидела от тебя пропущенный звонок, — улыбнулась Пиа. — Извини, не успела подойти.

Ну да, на это я и рассчитывал…

Петер не знал, что ему делать, просто стоял и смотрел на нее. Твою мать, что же делать?!

— Ой, я тебя, наверное, отвлекаю? — вкрадчиво спросила Пиа.

Петер затряс головой, быстро отошел от женщины подальше и сел за стол на безопасном расстоянии. Расправил плечи и откашлялся: держи себя в руках, Петер, главное — держи себя в руках!

— Ну, вообще-то да, — как-то чересчур важно ответил он. — Я сейчас работаю над очень важным делом. Нет времени… ну, нет времени поболтать, ты же понимаешь. Так сказать, нет времени даже кофе попить…

Петер знал, что тут он перегнул: у полицейских всегда находилась минутка попить кофе. Если говоришь, что тебе не до кофе, значит, дело — труба: или короля застрелили, или террористы взорвали здание парламента. Хотя нет, такими делами все-таки занимается полиция госбезопасности…

Полиция госбезопасности… А вдруг когда-нибудь его позовут туда работать? Голубая мечта любого полицейского!

В комнату без стука ворвалась Эллен Линд:

— Петер, ты скоро?! Алексу нужен отчет о допросе, срочно! — затараторила она.

— Иду-иду, — быстро ответил он, и Эллен ушла, не закрыв за собой дверь.

— Может, попьем пива после работы? — с улыбкой спросила Пиа.

Петер глупо улыбнулся. «Забудь ее, забудь ее, забудь ее», — твердил он про себя.

— Я тебе потом позвоню, — пообещал он, взглянул ей в глаза и вышел из комнаты.

Слава богу, что ему не пришлось продолжать разговор. Она — живое свидетельство его прегрешений, вечный укор… Однако стоило взглянуть на нее, как внутри просыпалось желание. Забудь ее, забудь ее, забудь ее!

Удача улыбалась Эллен Линд — таких людей называют везунчиками. Мало того, что она с рождения отличалась великолепным здоровьем, были у нее и другие таланты. Например, она сразу замечала, когда между мужчиной и женщиной что-то есть. Именно так она узнала, что у мамы появился любовник, и поэтому совсем не удивилась, когда родители развелись. К сожалению, точно так же она поняла, что муж изменяет ей, а потом осталась одна. Благодаря этому таланту она за какую-то долю секунды поняла, что эта красавица у Петера в кабинете ему не просто коллега.

На самом деле Эллен ничуть не удивилась, узнав, что Петер изменяет жене, но все-таки жутко разозлилась и принялась сердито разбирать бумаги на столе. Ведь, насколько ей известно, жена Петера весь этот год страдала от тяжелой и трудноизлечимой послеродовой депрессии.

Эллен слишком хорошо знала мужчин, чтобы не понять, что произошло: Петеру стало жаль себя, и он решил, что имеет полное право завести роман! Как этим мужикам не противно, раздраженно думала Эллен. И почему их жены соглашаются мириться с этим?!

С другой стороны, у Эллен в личной жизни дела обстояли тоже не идеально. Любимый только что позвонил ей и сообщил, что задерживается на работе и встретиться с ней не сможет. Эллен с трудом смогла скрыть разочарование. Неужели он не понимает, что не так-то это просто — совместить новую любовь с жизнью матери-одиночки, у которой двое детей на руках?!

Тем более, в этот раз он говорил с ней как-то по-новому: когда она высказала свое недовольство, он не преминул сообщить, что ему не нравится, что она ноет, словно ребенок. Тон вдруг резко изменился, он принялся поучать ее, как девчонку! Очень тактично, однако твердо:

— Мы не должны слишком многого ожидать друг от друга. Меня беспокоит, что ты связана по рукам и ногам, тебе не хватает гибкости, Эллен!

Она растерялась, не нашлась что ответить и сначала хотела просто повесить трубку, но затем решила проигнорировать его реплику и, предложив созвониться в конце недели, закончила разговор.

Ну почему так сложно, так чертовски сложно найти мужчину, с которым можно построить нормальные, человеческие отношения?!

* * *

Одна, скрытая пеленой дождя, под сумрачным небом, Елена ехала на север по пустынной дороге на машине, которую они с Мужчиной купили специально для этой поездки. Девушка пребывала в таком возбуждении, что едва могла усидеть на месте — ну наконец-то! После долгого планирования и ожидания это наконец-то случится! На ее худеньком личике играла улыбка, внутри все клокотало от радости, ей было сложно сосредоточиться. Мужчина, как всегда, подробно и четко проинструктировал ее.

— Не будем спешить, Кукла, — прошептал он, гладя ее по лицу своими сильными руками. — Нечему радоваться, пока дело не сделано. Не забывай об этом, Кукла! Больше никаких глупостей, мы у цели!

Она преданно заглянула ему в глаза и поклялась всем святым, что больше не разочарует его.

— Ты меня любишь? — спросил он.

— Да! — горячо прошептала она с вожделением. — Я безумно люблю тебя!

— Я спросил, любишь ли ты меня, Кукла! — раздраженно перебил ее он, сжимая крепче. — На этот вопрос можно ответить всего одним словом! Никогда не говори больше, чем нужно, а то у нас с тобой будут неприятности!

Она попыталась кивнуть, готовая на все, что угодно, лишь бы угодить ему.

— Знаю, — ответила она, — знаю! Но ведь сейчас мы вдвоем… мне просто захотелось сказать, как сильно я тебя люблю, а не просто ответить «да».

Он сжал ее еще крепче, причиняя боль, медленно приподнял ее так, что их лица оказались на одном уровне, и ей пришлось встать на цыпочки.

— Очень мило с твоей стороны, Кукла, — прошептал он, — но мы уже не раз говорили об этом! Слова — ничто по сравнению с поступками! Если я не чувствую, как сильно ты меня любишь, если тебе приходится говорить мне об этом, то наша любовь ничего не стоит! Так?

Елена попыталась кивнуть, но он так крепко держал ее, что у нее ничего не вышло. Слезы застилали глаза, но она изо всех сил старалась не расплакаться, тогда вечер будет испорчен и ей будет больно. Очень больно.

— Ты поняла, что я сказал? — спросил он, чуть разжав пальцы, и она поспешно закивала. — Отвечай, — коротко приказал он, немного успокоившись.

— Поняла, — быстро ответила Елена. — Я все поняла!

К ее ужасу, он сжал ее еще крепче и прошипел:

— Молодец, Кукла! Потому что если не поняла, если я не могу положиться на тебя, то ты мне не нужна! Это ты тоже поняла?

Елена все понимала как нельзя лучше.

— Тогда забудем об этом, — спокойно произнес он и поставил ее на пол.

Немного отдышавшись, она потерла шею.

— А кто тут моя Кукла? — прошептал он и наклонился к ее губам.

— Я, — с искренним облегчением прошептала она в ответ, слава богу, он простил ее!

— Замечательно, Кукла, просто замечательно, — протянул он и мягко, но настойчиво подтолкнул ее в сторону спальни.

Елена вцепилась в руль, вспоминая, как их тела слились в экстазе. Обоих переполняла радость от того, что первый шаг уже сделан. Мужчина, как всегда, оказался прав: пока что рано радоваться, можно потерять бдительность. Но вот когда это все закончится… Елену бросило в дрожь от одной мысли. Боже, это будет просто чудесно! А как иначе?

Машина послушно ехала вперед, а ведь у Елены даже водительских прав не было. Дорога была совершенно пустой — ни впереди, ни позади ни одной машины. Она играла свою роль очень уверенно. Главное — начать, а дальше все получается так легко! Надо просто делать все в точности так, как они решили, точнее, как решил Мужчина. Ведь ему лучше знать, пусть он и планирует.

Она точно знала, что, если не сможет сделать все правильно, ей не жить. Нервно сглотнув, она сосредоточилась на дороге.

Я должна подкинуть им Зародыш, думала Елена. Вот и все, больше ни о чем сейчас думать не надо.

Главное — выбрать подходящий момент.

* * *

В конце рабочего дня Фредрика Бергман составила список тех, с кем ей предстоит встретиться завтра. Она и не подозревала, что выдастся такой денек, иначе бы не стала накануне пить вино и ложиться спать так поздно.

Фредрика взглянула на часы — половина восьмого. Пообедать ей удалось только в четыре, и сейчас снова захотелось есть.

На столе завибрировал мобильник, Фредрика взглянула на него и с удивлением обнаружила сообщение от Спенсера — он ведь никогда ей не пишет!

«Милая, спасибо тебе за прекрасную ночь. Надеюсь снова увидеть тебя на выходных. С.».

У Фредрики внутри все запело — всем полагается немножко счастья, и в ее случае — это Спенсер Лагергрен. По крайней мере, иногда.

Она снова вернулась к раздумьям, лишившим ее сна прошлой ночью. Чем, собственно, она жертвует ради отношений со Спенсером? Подруга однажды сказала ей, что Спенсер — просто удобный вариант, предлог, чтобы не заводить серьезные отношения с другими мужчинами. Фредрика запротестовала, говоря, что это совсем не так. Спенсер был ее утешением, всегда оказывался рядом, когда ей невыносимо хотелось близости. Не будь в ее жизни его, вряд ли бы она чувствовала себя менее одинокой, наоборот — ей было бы отчаянно одиноко!

Фредрика вернулась к своему списку, прекрасно понимая, что эти мысли будут возвращаться к ней снова и снова.

Почему же никто из свидетелей не смог подтвердить слова Ингрид Странд? Почему никто, кроме нее, не заметил высокого мужчину, который прошел по перрону с девочкой на руках?

Алекс объяснял это тем, что в обыденной жизни люди не обращают внимания на то, что происходит вокруг, поэтому ничего и не помнят. Папа несет на руках дочку — что тут такого странного?

Фредрика могла с этим согласиться, но лишь до некоторой степени. Да, Ингрид Странд запомнила мужчину только потому, что до этого разговаривала с девочкой, но все-таки что-то не давало Фредрике покоя. Она ненавязчиво поинтересовалась, что по этому поводу думает аналитик, Матс. Кстати, Алекс даже не потрудился представить его следственной группе… Неужели никто из остальных свидетелей ничего не заметил?

Матс занимался обработкой поступающих звонков и вводом данных в компьютерную базу. Услышав вопрос Фредрики, он поджал губы и покачал головой, набирая что-то в строке поиска. Нет, других сведений, подтверждающих показания Ингрид Странд, не поступало.

Фредрика не сомневалась в том, что Ингрид Странд действительно видела то, о чем сообщила полиции. И теперь главное — понять, куда делись Лилиан и ее папа, сойдя на перрон? Если это, конечно, был ее отец… Почему никто на вокзале не заметил их?

Полиция опросила владельцев такси и магазинов на Центральном вокзале, но безрезультатно. Никто не мог припомнить высокого мужчину с похожей на Лилиан девочкой на руках. Это, конечно, не означает, что их не видели, но вот вспомнить об этом не мог никто. Странно, думала Фредрика, ведь они должны были пройти на глазах у огромного количества людей!

Но Алекса это, похоже, не сильно волновало.

— Надо дать людям время, — сказал он. — Рано или поздно кто-нибудь что-нибудь вспомнит!

Дать людям время… Фредрику передернуло. Кто знает, сколько у нас есть времени?

Естественно, все зависит от того, кто и почему похитил девочку. Фредрика в некотором отчаянии подумала, что она — единственная в группе, кто допускает, что похититель — не обязательно Габриэль Себастиансон.

Прокурор, работающий над этим делом, в целом был согласен с Алексом и Петером и полагал, что, вероятнее всего, из поезда Лилиан забрал отец. Разумеется, Ингрид Странд не видела лица мужчины, который унес малышку, но в остальном ее показания говорили в пользу этой гипотезы. К тому же забрать свою дочь с поезда — это не преступление. Судебных постановлений, ограничивающих общение Габриэля Себастиансона с дочерью, нет — хотя, конечно, ему стоило бы поставить маму ребенка в известность о своих планах. Между тем, по мнению прокурора, насильственное обривание головы легко подпадает под категорию «нанесение телесных повреждений». Однако никакой связи между отцом ребенка и посылкой с волосами и одеждой установить не удалось, поэтому нельзя исключить, что с девочкой случилось что-то пострашнее — правда, прокурор несколько раз подчеркнул, что считает такой вариант маловероятным.

После получасовой беседы прокурор пришел к следующему выводу: ребенка кто-то забрал, маму в известность не поставили, ребенку нанесли телесные повреждения, а посылку стоит расценивать как угрозу, адресованную матери. Этого было достаточно, чтобы преступление подпадало под статью «похищение человека», а Габриэль Себастиансон считался главным подозреваемым по данному делу. Его объявили в розыск, причем в общенациональный — Алекс на этом настаивал.

Выйдя из кабинета прокурора, Алекс и Петер вздохнули с облегчением. Фредрика, нахмурившись, шла чуть позади.

Она взглянула на список знакомых и родственников Сары Себастиансон, с которыми ей предстояло встретиться на следующий день. Девушка ничуть не удивилась, что Петер обрадовался, когда она не сопротивляясь передала ему всю информацию по Габриэлю Себастиансону, чтобы дальше эту гипотезу продолжил разрабатывать он. Надулся от гордости, как будто в лотерею выиграл!

А вот Фредрика позволила себе усомниться в рабочей гипотезе. Теперь она уже согласилась с тем, что похититель в той или иной степени знаком с Сарой, однако отнюдь не была уверена, что это — Габриэль Себастиансон. Она вспомнила о женщине, с которой Эллен разговаривала по телефону — той, что когда-то жила с мужчиной, избивавшим ее, и почему-то решила, что Лилиан похитил именно он. Существовал ничтожный шанс, что мужчина, о котором говорила неизвестная женщина, и есть Габриэль Себастиансон, но и здесь у Фредрики не было полной уверенности. Ведь других заявлений в полицию на Габриэля не поступало — а будь этот мужчина Габриэлем, они бы наверняка нашлись. По крайней мере, если отработать этот анонимный звонок. Но Алекс и Петер отмахнулись от такого предложения, заявив, что надо «сконцентрироваться на конкретных и реалистичных гипотезах и не выдумывать»!

Фредрика горько усмехнулась: «выдумывать»! Да как им такое вообще в голову пришло?!

От аналитика Матса она все же узнала, что техотдел отследил звонок: он поступил из телефонной будки в центре Йончёпинга, там ниточка обрывалась. Йончёпинг! Фредрика на всякий случай проверила, есть ли у Габриэля Себастиансона какая-то привязка к этому городу, но ничего не обнаружила.

И без того ясно, что этот звонок не имеет никакого отношения к Габриэлю Себастиансону, но неужели коллеги собираются просто взять и забыть об этой анонимной женщине? Конечно, Эллен в чем-то права: когда полиция обращается к общественности за помощью, на горячую линию действительно часто поступают странные звонки.

Фредрика нахмурилась: возможно, Алекс прав, и эта профессия не для нее? Но все же… Фредрика глубоко вздохнула. Все же, если верить Алексу и Петеру, которые считают, что главное для полицейского — это интуиция, то она занимается тем, чем нужно.

Потому что Фредрике не оставалось ничего, кроме как обратиться к своей интуиции, а та подсказывала: происшествие во Флемингсберге — не совпадение, а звонок — не случайность! Нутром чую! Почему же мужики этого не понимают?

Нутро! Да ее от одного этого слова тошнит!

Фредрика осторожно положила левую руку на живот, пытаясь прислушаться к своему нутру, а правой записала: «Съездить завтра в Флемингсберг». Внутри заурчало, это знак!

Ну вот и поговорили, подумала Фредрика. С кем еще говорить, кроме собственного нутра?

* * *

Поздно вечером Петер наконец-то вышел с работы. Настроение у него было просто прекрасное, по той простой причине, что он решил не портить себе вечер и не ехать домой к вечно недовольной жене, а выпить пива с коллегами.

Он ощущал поразительное облегчение: конечно, с самого начала было ясно, что ребенок у Габриэля Себастиансона, но теперь, когда это подтвердилось, можно уже не мучиться над вопросом «кто?», а просто искать ответ на вопрос «где?». «Где находится ребенок?»

Петер хохотнул, вспомнив, как Фредрика бросается на каждый новый звонок и косвенную улику. Да, полицейского нюха ей точно не хватает! Она — не ищейка, а скорее уставший маленький мопс, который слишком медленно перебирает короткими лапками и слишком высоко задирает нос! Мопс, точно! Петер улыбнулся, довольный удачным прозвищем. Ну что мопсу делать рядом с настоящими гончими псами вроде Алекса и Петера?!

Ноги сами понесли его в бар. Расправив плечи и приосанившись, Петер вошел и тут же увидел случайно оказавшуюся там Пию Норд. Кое-кто из парней узнал ее и тут же подмигнул Петеру. Он лишь ухмыльнулся в ответ. Без комментариев, парни!

Петер был из тех людей, что привыкли полагаться на случай, и чаще всего случай оказывался им на руку. Ильва была не столь спонтанна и вечно хотела спланировать все, что только можно. Решать проблемы по мере их поступления — это не в ее стиле.

Вообще-то Петер считал, что в этом и есть самая соль, самая прелесть их взаимоотношений: жить с человеком, который мыслит и действует совсем не так, как ты, забавно и увлекательно!

Но у всего есть оборотная сторона: случай живет по своим законам и жесткой структуры не признает. По иронии судьбы именно случай превратил их жизнь в кошмар. Петер не любил думать об этом, особенно за кружкой пива, но на самом деле ведь так оно и было. Именно случай превратил их жизнь в кошмар. И неспособность Ильвы принять это как данность.

На первом ультразвуковом исследовании акушерка совершенно огорошила Петера и Ильву: оказалось, что они ждут близнецов!

— Как же так? — пролепетала Ильва. — У нас в роду ни у кого близнецов не было!

Акушерка объяснила им, что генетическая предрасположенность влияет на появление разнояйцевых близнецов, а однояйцевые близнецы появляются на свет по воле случая.

Петеру это выражение понравилось: «появляются на свет по воле случая» — это сильно! А вот Ильве, как он понял много позднее, стало плохо от одних этих слов.

— Мы этого не планировали, — повторяла она на протяжении всей беременности. — Все должно было быть совсем не так!

Петер тогда очень удивился, он-то вообще не думал о том, как «все должно было быть».

Один из ребят хлопнул его по плечу и отвлек от тягостных раздумий.

— Ну, как тебе работается с Рехтом? — спросил он, глядя на Петера с неприкрытой завистью.

Петер наслаждался моментом: к черту мрачные мысли, вот о чем действительно стоит думать!

— Клево! — заверил он приятеля. — Алекс — профи высшей марки! Интуиция будь здоров!

Коллега благоговейно кивнул, и Петер чуть не покраснел. Кто бы мог подумать, что всего через несколько лет работы в Управлении он будет стоять у стойки бара и называть самого Алекса Рехта просто Алексом?!

— Черт, везет же тебе, Петер! Ну, поздравляю!

— Следующая кружка за мой счет! — с благодарностью разводя руками, громко ответил Петер, и вокруг него сразу стал собираться народ.

Его засыпали вопросами: всех интересовало, как работает следственная группа Рехта. Упоенный Петер оказался в центре внимания и напрочь забыл о том, что ему не нравилось в нынешней работе. Забыл, что им часто не хватает людей и на работу берут кого ни попадя, что работать приходится куда больше прежнего, что вообще-то Алекс Рехт далеко не всегда соответствует своей блестящей репутации.

Через некоторое время они начали обсуждать остальных членов эксклюзивной следственной группы, и разговор почти сразу зашел о Фредрике Бергман.

— Короче, — заговорил один из бывших коллег Петера из полиции Сёдермальма, — у нас тут тоже взяли в группу одного гражданского! Я такой бестолочи в жизни не видел! Все время твердит о своих базах данных, структурах, чертит какие-то таблички со стрелочками — в общем, одна болтовня; а толку никакого!

— Ты прав, черт побери! — поддержал его Петер, с наслаждением попивая пиво. — К тому же у них интуиции вообще нет, не чувствуют они, какая информация полезна, а какая — ерунда! Мечутся то туда, то сюда! Как так можно работать?!

— Но зато есть на что посмотреть, а? — Другой коллега повел затуманенными глазами и ухмыльнулся. — Говорят, эта ваша Фредрика ничего?

— Ну, вынужден признать, — Петер ухмыльнулся в ответ, — посмотреть и правда есть на что!

Парни дружно заржали и заказали еще по кружечке.

Около одиннадцати вечера Петеру удалось незаметно ускользнуть из бара в компании Пии Норд. Голова кружилась от выпитого алкоголя и недосыпа, но интуиция подсказывала: это один из тех редких случаев в жизни мужчины, когда он имеет право изменить жене.

Поэтому когда Пиа Норд открыла дверь квартиры, пропуская Петера вперед, совесть уже окончательно перестала его мучить — мучило его только желание, всепоглощающее желание. И он с радостью отдался на волю случая.

* * *

Теодора Себастиансон являла собой пережиток давно минувшей эпохи — это был ее личный, вполне осознанный выбор. Иногда пожилой даме казалось, что ей просто не место в настоящем.

Ее мать никогда не скрывала от дочери, как нужно жить: получить образование, выйти замуж и увековечить себя. Последнее легко достигается с помощью размножения. Образование, брак и ребенок — святая троица каждой женщины. Карьера в рамки догмата о троице не вписывалась, да и не нужна была — обеспечивать свою супругу ведь дело мужчины. Образование женщине вообще нужно лишь для того, чтобы уметь поддержать разговор в хорошем обществе!

Теодора искренне полагала, что ее сын мог бы найти себе партию и получше, чем Сара, о чем не преминула сообщить Фредрике. Теодора терпеливо ждала своего часа, надеясь, что сын образумится и уйдет от жены, пока еще есть возможность. К ее крайнему неудовольствию, этого не произошло, и первую внучку Теодоры на свет произвела все-таки Сара.

Теодора и сама прошла суровую школу жизни, поэтому не видела ничего странного в отчаянных и вполне справедливых попытках сына вбить немного здравого смысла в свою непутевую жену. Вообще-то ей было многое известно о семейной жизни сына и о кризисах, которые регулярно случались в его отношениях с Сарой, но в такие тонкости Фредрику она предпочла не посвящать. Теодора могла лишь выразить сожаление по поводу того, что Сара оказалась неспособна доставить мужу удовольствие. Ко всему прочему, Сара даже и не пыталась скрыть свое происхождение. Теодора прекрасно понимала, что женитьба на Саре — лишь проявление запоздалого подросткового протеста сына против родителей. Но, несмотря на это, мать неизменно принимала его сторону, когда дело заходило слишком далеко и невестка обращалась за помощью в полицию. Неблагодарная, как она могла забывать о том, какую роскошную жизнь ведет за счет Габриэля?!

Сара совершила огромную глупость, полагая, что такая хорошая мать, как Теодора, может предать своего сына или внучку. Ведь она прежде всего думает о благе Лилиан, говорила себе пожилая дама, набирая телефон двух верных ее покойному супругу людей, которые были в неоплатном долгу перед семьей Себастиансонов.

Дело яйца выеденного не стоит: надо просто обеспечить Габриэлю достоверное алиби, чего он со всех точек зрения заслуживает. А вот руководить его жизнью в дальнейшем — задача посложнее. После второго кризиса и второго обращения в полицию Теодора серьезнейшим образом побеседовала с сыном. Ее совершенно не волнует, как он обращается со своей непутевой женой, сказала сыну Теодора, но полиция в это вмешиваться не должна! Такие вещи плохо влияют на репутацию семьи и с каждым разом ей будет все сложнее выгородить его в глазах окружающих. Особенно, если учесть, что его методы воспитания оставляют явные следы, а Сара настолько глупа, что не может промолчать и не выносить сор из избы, как поступают в приличных домах!

Когда Габриэлю запретили приближаться к собственной жене из-за того, что он всего лишь несколько раз за вечер набрал ее номер, Теодора решила, что с нее достаточно. Либо он возвращается к Саре — и такая перспектива ее ничуть не радовала, либо он оставляет попытки сделать из жены приличного человека и подает на развод. Пусть разводится с ней и забирает ребенка!

Теодора до конца не поняла, как Габриэлю удалось вернуть Сару, но вскоре супруги снова стали жить вместе. Продолжалось это, разумеется, недолго. Сара опять принялась капризничать, и вскоре они вновь разошлись.

А теперь эта девчонка вон какой финт выкинула, трясясь от ярости, думала Теодора. Лишить ее единственной внучки! Сара зашла слишком далеко в своем стремлении любой ценой испортить жизнь семье Себастиансон! Теодора — женщина опытная, она-то прекрасно видит, как Сара обращается с дочкой: потакает во всем, ни тебе твердой руки, ни настоящей материнской заботы! Когда Лилиан найдется, Теодора сделает все, что в ее силах, чтобы девочку отдали Габриэлю! Саре предстоит встретиться с врагом, от которого ее не защитят ни обращения в полицию, ни угрозы! Она узнает, что бывает, когда сам себе яму роешь, да еще и ребенка собственного за собой на дно тянешь!

С учетом отношения Теодоры к невестке и внучке не было ничего удивительного в том, что она солгала в пользу сына и накануне, и сегодня, во время беседы с Фредрикой Бергман. Очень печально, что сын не сообщил ей о том, что собирается взять отпуск — если бы она знала об этом, соврать было бы куда проще, вздохнула Теодора.

— Они скоро вернутся, — произнес чей-то голос.

— Дорогой, ты меня напугал! — вздрогнув от неожиданности, воскликнула Теодора.

Габриэль перешагнул через порог и вошел в библиотеку отца, где Теодора сидела с отъезда Фредрики Бергман. Мать встала и медленно подошла к сыну.

— Габриэль, ты должен все рассказать мне, — тихо, но настойчиво заговорила она. — Я должна знать правду! Ты имеешь какое-то отношение к исчезновению Лилиан?

— Кажется, дождь собирается. Будет гроза, — хрипло ответил сын, не глядя в глаза матери, и отвернулся к окну.

* * *

Когда-то, давным-давно, Нора ужасно боялась темноты, считая ее злейшим врагом. Теперь детство осталось позади, темнота стала ее другом и Нора с нетерпением ожидала наступления вечера и ночи. А еще она полюбила тишину и отчаянно нуждалась в ней.

Под прикрытием темноты и тишины Нора быстро упаковала одежду в чемодан. Небо так и не потемнело до конца, как часто бывает летом, но бархатного, темно-синего оттенка было вполне достаточно. Пол поскрипывал под ее босыми ногами, когда она ходила по комнате. Звук пугал ее — он нарушал тишину, а тишину нарушать нельзя! Только не сейчас, сейчас ей нужно сосредоточиться! На этот раз сборы прошли быстро — она не собиралась брать с собой все вещи, ведь она уедет всего на пару недель.

Бабушка Норы обрадовалась, когда после долгого перерыва ей наконец позвонила внучка.

— Деточка, неужели ты приедешь в гости? — причитала она, когда Нора сообщила ей, что собирается к ней на дачу.

— Если получится, — ответила Нора.

— Милая, здесь тебе всегда рады, и ты прекрасно это знаешь, — заверила ее бабушка.

Бабушка — единственный человек, на которого можно положиться! Прекрасная женщина, светлое воспоминание из детства — обо всем остальном Норе даже думать не хотелось.

— Я позвоню, когда забронирую билет и буду точно знать, когда приеду, бабуля, — прошептала Нора осипшим голосом.

— Чудесно, Нора! — ответила бабушка, и на этом разговор завершился.

Нора пыталась мыслить ясно, собирая вещи. Она решила поехать в красных туфлях на высоком каблуке. Мужчина говорил ей, что в этих туфлях она выглядит дешевкой, но теперь она с удовольствием носила такую обувь, считая ее символом независимости. Нора подумала, что зря не сказала полиции, как ее зовут, но ведь так страшно нарушить хрупкую оболочку, которой ей удалось окружить свою жизнь.

Перед выходом из дома Нора закрыла чемодан, поставила его на пол и, присев на край кровати, взглянула на часы: почти десять. Надо позвонить бабушке, как обещала, и сказать, что уже совсем скоро они увидятся.

Нора уже взяла в руки мобильный, но тут ей вдруг показалось, что из прихожей донесся какой-то шорох — совсем тихий, в следующее мгновение все стихло. Нора заморгала, внезапно заскрипел паркет, и в коридоре послышались чьи-то шаги.

Во рту пересохло от ужаса — в дверях возник Он! Нора сразу поняла, что все кончено, и замерла, парализованная страхом, так и не успев набрать номер.

— Здравствуй, Кукла, — прошептал он. — Куда это ты собралась?

Телефон выскользнул из рук Норы, она закрыла глаза, надеясь, что это исчадие ада просто исчезнет. Последнее, что девушка увидела, — стоящие рядом с чемоданом красные туфли.

 

Четверг

Доктор Мелкер Хольм всегда любил дежурить в отделении неотложной помощи в ночную смену. Во-первых, ему нравился аврал, когда постоянно что-то происходит, а во-вторых, бесконечно привлекал ночной покой, который всегда наступает после нескольких сумасшедших часов.

Возможно, заступая на очередное дежурство, Мелкер уже подозревал, что эта смена будет не такой, как остальные. В отделении было беспокойно, пациентов поступило неожиданно много: произошло серьезное ДТП, столкнулось несколько машин, полиции пришлось изрядно потрудиться, и теперь в приемном покое томилось несколько пострадавших с легкими травмами, дожидаясь своей очереди.

Мелкер услышал шаги сестры Анны еще до того, как она заговорила. У сестры Анны были необычно короткие ноги, поэтому она всегда передвигалась маленькими, но очень быстрыми шажками — других изъянов в ее впечатляющем облике Мелкер не замечал. Хотя врач старался не слушать досужие разговоры и сам никогда не сплетничал, однако знал, что сестра Анна прекрасно пользуется своей внешностью.

Вообще-то вульгарные женщины, которые предлагают себя кому ни попадя прямо на работе, доктора Хольма совершенно не интересовали. Однако сестре Анне он почему-то доверял. В ней было что-то основательное, надежное, а Мелкер превыше всего ценил в людях именно эти качества.

— Думаю, доктору стоит самому взглянуть, — произнесла сестра Анна с неожиданно напряженным лицом.

Не задавая лишних вопросов, он встал и последовал за ней.

К его удивлению, сестра Анна прошла через весь приемный покой и вышла на улицу.

— Простите, но в чем, собственно, дело? — не выдержал Мелкер.

Сестра Анна обернулась и, застыв в нерешительности, ответила:

— Звонила какая-то женщина: сказала, что они с мужем едут к нам. Сообщила, что она — первородящая и боится, что они не успеют доехать. Мол, ребенок может родиться прямо в машине! Попросила выйти их встретить.

Сестра Анна нервно облизнула губы и встревоженно посмотрела на пандус у входа в отделение. Почувствовав на себе недоуменный взгляд врача, она обернулась к нему и продолжила:

— Она сообщила, что они уже рядом, а я не могла найти акушерку, поэтому подумала, что…

— Понимаю, — резким кивком прервал ее Мелкер. — Но где же они? Да и зачем им в приемный покой? Надо направить их в родильное отделение!

— Я не хотела беспокоить доктора по мелочам. — Анна покраснела. — Просто у женщины был такой голос… как будто на самом деле ситуация куда более критичная, чем она говорит.

— Прекрасно вас понимаю, я полностью в вашем распоряжении, — снисходительно кивнул Мелкер. — Но если они позвонят снова, будьте любезны, направьте их в родильное отделение!

Он развернулся и ушел в свой кабинет, по дороге машинально взглянув на часы: пробило двенадцать. Начинался новый день.

В начале второго в коридоре вновь послышались шаги сестры Анны. Ему даже показалось, что она бежит бегом, и тут дверь вдруг распахнулась, и Анна ворвалась в кабинет в мокрой от дождя одежде и с выпученными от ужаса глазами.

— Доктор, вашу мать, немедленно идите со мной! — крикнула она. — Немедленно!

Мелкер Хольм пришел в ужас — да что она себе позволяет, да еще на рабочем месте! — но послушно бросился за ней на парковку перед входом.

— Идемте скорей, там, в самом конце! — кричала Анна.

У самого въезда на парковку для служебных машин, рядом с местами для машин посетителей и входом в отделение, на тротуаре лежала маленькая девочка. Совершенно голая, остекленевшие глаза невидяще смотрели в ночное небо. По бледному тельцу текли струи дождя.

— Боже правый! — пробормотал Мелкер, опускаясь на колени рядом с ребенком.

Он попытался нащупать пульс, хотя с первого взгляда понял, что ребенок мертв.

— Я побоялась ее трогать! — рыдала сестра Анна. — Увидела, что она мертвая, и испугалась…

Впоследствии Мелкер позавидовал тому, что сестра Анна просто взяла и разрыдалась — ему самому удалось заплакать лишь через несколько дней.

— Я вышла проверить, не ждет ли эта пара на парковке — они же так и не перезвонили, — причитала сестра Анна. — Господи! Смотрю — а тут она лежит! Прямо на дороге!

Повинуясь непонятному импульсу, Мелкер Хольм наклонился к девочке и погладил ее по щеке. Его взгляд упал на лоб: там корявыми буквами было написано какое-то слово. Тело пометили!

— Немедленно вызовите полицию, а малышку надо унести в тепло, — сказал он.

* * *

Алекс Рехт как раз выходил из дома на работу, когда ему позвонили из полиции Умео.

— Говорит комиссар Хуго Паульсон из Управления полиции лена, город Умео, — произнес раскатистый бас на другом конце провода.

Алекс замер, затаив дыхание.

— Думаю, мы нашли вашу малышку, — вздохнул Хуго Паульсон, — ту, что пропала на Центральном вокзале. Лилиан Себастиансон, — чуть помедлив, добавил он.

Нашли? Впоследствии Алекс вспоминал этот момент, когда время внезапно остановилось — такое за годы работы в полиции с ним случалось не часто. Он не слышал, как дождь барабанит в окно, не видел взгляда Лены, стоящей всего в метре от него, не мог ничего сказать в ответ на известие. Время остановилось, земля закачалась под ногами…

Как, черт, побери, я мог это допустить?

Алекс молчал, поэтому Хуго Паульсон заговорил снова:

— Ее нашли перед приемным покоем больницы Умео около часа ночи. На установление личности ушло некоторое время, поскольку у нас тут еще одна девочка куда-то убежала, и нам сначала нужно было убедиться в том, что это не она…

— Лилиан не убегала, — машинально поправил его Алекс.

— Да-да, конечно, — печально согласился Хуго Паульсон. — В любом случае теперь вы знаете, где она находится. Или, точнее, предположительно находится. Необходимо произвести опознание.

Алекс медленно кивнул, ожидая, когда время наконец сдвинется с мертвой точки.

— Я свяжусь с вами и сообщу, как мы поступим, — наконец сказал он.

— Хорошо, конечно, — ответил Хуго Паульсон. — Не знаю, важно ли это, но одежда девочки не обнаружена, — помедлив, добавил он. — И еще ее обрили налысо.

Алекс позвонил Фредрике Бергман и сообщил, что дело о пропаже ребенка теперь стало делом об убийстве. Судя по голосу, комиссар в шоке, да и сама Фредрика просто потеряла дар речи. Алекс попросил ее еще раз навестить Теодору Себастиансон, а затем побеседовать со всеми, кто значился в списке, составленном родителями Сары, — необходимо выяснить, каким образом девочка могла оказаться в Умео.

Фредрика положила трубку, посмотрела в окно — очередной дождливый летний день! — и разрыдалась. «Слава богу, что я одна в кабинете, за плотно закрытой дверью», — подумала она.

Как же так получилось, что девочка умерла?!

В голове вертелось множество вопросов, но один из них звучал чаще остальных:

Что, черт побери, я здесь делаю? Как я оказалась на такой работе?

То и дело тянуло набрать телефон Алекса и сказать: «Вы правы, Алекс! Я не подхожу для этой работы — я слишком слабая, слишком эмоциональная! Ни разу в жизни не видела мертвого человека, ненавижу сказки с плохим концом, а более ужасного конца не придумаешь! Сдаюсь, мне здесь не место…».

Фредрика провела пальцами по шраму на правой руке. После операции прошло уже много лет, шрамы превратились в тонкие белые полоски, но тем не менее их было видно невооруженным глазом. Для Фредрики они служили постоянным напоминанием не только о Катастрофе, но и о той жизни, которую ей так и не довелось прожить. О том, что потеряно навсегда.

Она вытерла слезы и высморкалась. Если так пойдет и дальше, работать она не сможет — надо срочно подумать о чем-нибудь другом! Она просто устала и вымоталась, но ничего, всего через несколько недель наконец-то начнется отпуск! Она упрямо мотнула головой. Только не сейчас, приказала она себе, только не сейчас! Нельзя в подобный момент подложить следственной группе такую свинью — взять и уйти. А вот потом, когда мы закроем это дело…

Тогда я уволюсь.

Фредрика снова высморкалась и скомкала в руке бумажный платок, кинула его в корзину для мусора, промахнулась, но поднимать не стала.

Ну почему до сих пор все так непонятно?!

Бешено прокручивая версии в голове, Фредрика уселась за рабочий стол, едва пробило восемь утра. Да, пусть у нее не такой большой опыт следственной работы, зато рассуждать она умеет. Учитывая то, на какой стадии сейчас находится дело об исчезновении Лилиан Себастиансон, можно бы уже и справиться с этой головоломкой. Чего-то тут явно не хватает. Она чувствовала это всем телом, но не могла объяснить. Что они пропустили? Чего не заметили? О чем вовремя не подумали?

Ведь мотив похищения пока что так и не установлен, рассуждала Фредрика. Зачем Габриэлю Себастиансону похищать Лилиан? Они с Сарой не пытались судиться из-за опекунства, и руку на девочку он, судя по всему, раньше не поднимал.

После встречи с матерью Габриэля у Фредрики пропали последние сомнения в том, что он избивал Сару. Неприятная семейка! Фредрика села за компьютер, чтобы составить список вопросов, которые стоит задать Теодоре Себастиансон. Ее передернуло от одного воспоминания о том, как пожилая дама своим узловатым пальцем указала ей место для парковки. Нет, в этой семейке, похоже, все ненормальные! Непонятно, почему такая женщина, как Сара, вообще согласилась выйти за него замуж! Ведь она, в отличие от свекрови, казалась простым, непритязательным человеком. Интересно будет посмотреть на Габриэля Себастиансона, когда он наконец найдется…

Зазвонил телефон, и ей пришлось оторваться от компьютера, едва успев открыть новый файл. Незнакомый мужской голос спросил:

— Я могу поговорить с Фредрикой Бергман?

— Я слушаю вас. А с кем я говорю?

— Мартин Эк, компания «СатКом», мы с вами говорили позавчера вечером — вы звонили насчет Габриэля Себастиансона.

«СатКом», ну конечно! Фирма, где Габриэль Себастиансон работал последние десять лет, сделал неплохую карьеру и теперь стал одним из топ-менеджеров!

— Да-да, слушаю вас! — нетерпеливо сказала Фредрика.

— Ну, — продолжил Мартин Эк с явным облегчением, что она вспомнила его, — вы попросили позвонить, если Габриэль проявится, поэтому я сохранил вашу визитку.

— Понятно. — Фредрика затаила дыхание. — И что, он проявился?

Пауза. Фредрика испугалась, что Мартин Эк сейчас нажмет «отбой».

— Нет…

Фредрика сжалась.

— Но думаю, вам следует посмотреть на то, что я случайно обнаружил, — торопливо проговорил он.

— Хорошо, — с некоторым недоумением в голосе ответила Фредрика, беря ручку и бумагу. — А что вы обнаружили?

Новая пауза.

— Вообще-то лучше вам приехать и посмотреть самой.

Фредрика ничего не ответила: у нее не было ни времени, ни желания ехать на работу к Габриэлю Себастиансону. К тому же этим должен был заниматься Петер — ведь допрашивать знакомых Габриэля Себастиансона поручили ему.

— Вы не могли бы хотя бы в общих чертах сказать, о чем идет речь? — спросила она. — У нас сейчас очень много работы…

— Я нашел кое-что у него в компьютере, — тяжело дыша в трубку, сообщил Мартин. — Фотографии, — пояснил он дрожащим голосом. — Жуткие фотографии! Я такого ужаса никогда не видел! Я действительно думаю, что вам лучше приехать и посмотреть самим, и чем раньше, тем лучше!

— Я попрошу моего коллегу как можно скорее связаться с вами, хорошо? — нервно сглотнув, предложила Фредрика.

— Да-да!

Фредрика уже собиралась попрощаться с Мартином Эком, как тот вдруг добавил:

— Прошу вас, поторопитесь, пожалуйста!

* * *

Пустыня…

Жажда…

Боль… Голова разрывается!

Похмельного Петера Рюда разбудил звонок Алекса. В Умео обнаружен труп девочки, с большой долей вероятности это Лилиан Себастиансон. Алекс попросил Петера поехать домой к Саре Себастиансон и устроить, чтобы она или кто-то из родственников вылетел в Умео десятичасовым утренним рейсом. Алекс намерен лететь тем же самолетом и встретиться с родственниками Лилиан в аэропорту. Петеру также было велено любой ценой выяснить, при чем тут вообще Умео.

Первой реакцией Петера была паника: «Твою мать, да как такое может быть, что ребенок мертв?!»

Она же пропала менее двух суток назад! После того как сидевшая рядом с Лилиан и Сарой в поезде дама дала показания, ее отца объявили в розыск по подозрению в причастности к похищению! У Габриэля Себастиансона что, крыша поехала?! Как он мог убить собственную дочь и оставить тело у входа в какую-то больницу?!

Потом Петера накрыло второй волной: «Где, черт его дери, он находится?!»

Полицейский изо всех сил боролся с подступающим похмельем, но мыслительные процессы почти остановились. Спустя несколько бесконечных секунд он осознал, что ночевал у Пии Норд. Черт, как же он объяснит это Ильве???

Телефонный звонок разбудил Пию, и она, лежа на боку, наблюдала за Петером. Голая и с вопросительным выражением лица: догадалась, видимо, что дело серьезное.

— Тело нашли! — бросил ей Петер, быстро вставая с кровати.

Слишком быстро — пол закачался под ногами, голова трещала, глаза слезились. Он присел на край кровати и закрыл лицо руками. Надо взять себя в руки! Думай, Петер, думай! Он провел рукой по волосам и потянулся за телефоном: один пропущенный вызов от Джимми и одиннадцать от Ильвы, которая, разумеется, знала, что он задержится, но вряд ли предполагала, что он вообще не явится домой. А когда, кстати, он звонил ей последний раз? Вчерашний вечер Петер помнил туманно и смутно: позвонил он ей в результате или нет? В голове всплывали обрывки воспоминаний: он сидит в туалете у Пии, полуголый. Держится одной рукой за раковину, чтобы не упасть, другой пытается написать сообщение: «Задерживаюсь. Буду поздно. Созвонимся».

Петеру хотелось провалиться сквозь землю. Черт, ничего хорошего! Точнее… хуже вообще не бывает! Если это еще не предел, то с него хватит!

— Мне надо бежать, — коротко сказал он и сделал вторую попытку встать на ноги.

Он вышел из спальни и поплелся по коридору в ванную. Сколько же он выпил? Сколько кружек пива?

Едва он вылез из душа, как телефон зазвонил снова. Он вылетел из ванной, поскользнувшись на влажном кафеле. Пиа стояла в коридоре и протягивала ему мобильный.

— Мне позвонили с работы Габриэля Себастиансона, — сообщила Фредрика. — Им нужно срочно встретиться с кем-то из нас, они что-то обнаружили в компьютере Габриэля, какие-то жуткие фотографии!

Петер шагнул обратно в ванную, чтобы не мочить пол в передней, но снова выскочил в коридор — в ванной пропадал прием и связь прерывалась. Попробовал вытереться одной рукой, сжимая в другой телефон.

— Ну понимаешь, — начал он, — Алекс попросил меня в первую очередь сообщить о случившемся Саре, так что на работу к Себастиансону могу заехать только попозже.

Фредрика попыталась возразить, поэтому он поспешил добавить:

— Да и вообще, что еще за фотографии? Мы не имеем права досматривать компьютеры, находящиеся в личном пользовании, не получив от прокурора ордер на обыск!

Фредрика подробно разъяснила Петеру — вот нахалка! — она, дескать, прекрасно знает, что досматривать компьютеры запрещено, но вообще-то свидетельство по важному делу и ни в одном законе не сказано, что полиция не имеет права приехать и посмотреть на то, что обнаружил кто-то другой.

— Ну ладно, — сдался Петер. — Давай телефон, я перезвоню и обо всем договорюсь!

— Хорошо, — устало согласилась Фредрика.

— А что за фотографии, они тебе не сказали? — осторожно спросил Петер.

— Нет, сказали только, что они ужасные.

— А ты чем займешься? — не сдержал любопытства Петер.

— Алекс попросил меня еще раз съездить к матери Габриэля Себастиансона, — ответила Фредрика. — Ну и еще кое-что…

— Так вроде же теперь я должен проводить все допросы знакомых и родственников Габриэля Себастиансона? — раздраженно воскликнул Петер.

— Видимо, не все! — отрезала Фредрика.

Нахмурившись, Петер нажал на «отбой» и зашел обратно в ванную.

В дверях появилась Пиа. Одеваться она, судя по всему, не собирается, подумал Петер, разглядывая ее в зеркало. Не такая уж она и красотка, кстати… грудь какая-то обвисшая. Или у него просто похмелье? Какая сейчас, к черту, разница, надо срочно бежать на работу!

Ему почему-то не хотелось оборачиваться и смотреть ей в глаза.

— Ну и что теперь? — Пиа скрестила руки на груди.

— У тебя нет панадола? — устало спросил Петер, начиная чистить зубы ее зубной щеткой.

Пиа молча открыла один из шкафчиков в ванной и достала из коробочки блистер с таблетками. Петер забрал все: сегодня они ему точно понадобятся.

— Может, все-таки скажешь мне что-нибудь?

Петер раздраженно стукнул зубной щеткой по раковине.

— Ты что, не понимаешь, в каком я состоянии? — рявкнул он и тут же пожалел, потому что в висках застучало с удвоенной силой. — Девочку нашли, она мертва, ее убили! Я не могу сейчас думать ни о чем другом, что тут непонятного?!

Она пристально разглядывала его.

— Знаешь что, Петер, просто уйди.

Пиа вышла из ванной, не дожидаясь ответа.

Петер тяжело опустился на кафельный пол и сделал несколько глубоких вдохов.

Он предал свою жену.

Он предал своего работодателя, доведя себя до такого состояния.

К тому же он, наверное, предал малышку Лилиан!

А теперь Пиа хочет, чтобы он думал, что и ее он тоже предал! Да что она о себе возомнила?!

Петер потянулся. Надо сосредоточиться! Быстро встать и уйти отсюда! О том, как добраться до дома Сары Себастиансон, придется подумать потом. Садиться за руль в таком состоянии точно не стоит.

Петер встал, натянул одежду, обулся и быстро вышел из квартиры Пии.

В следующий миг он, с мокрой после душа головой, стоял на влажном от дождя тротуаре и вызывал такси. Поморгав, он взглянул на небо и замер от удивления: впервые за долгое время солнечным лучам удалось пробиться сквозь плотную завесу туч! Значит, лето все-таки наступило…

* * *

Елена возвращалась в Стокгольм на самолете. От машины она избавилась, как они и договаривались. Раньше Елена никогда не летала, она в восторге выглянула в окно и подумала: невероятно! Охренеть можно!

И тут же нахлынул ужас: Мужчина терпеть не мог, когда она крепко выражалась, и поначалу жестоко наказывал ее за это. Точнее, не наказывал, а наставлял, как он говорил — исключительно ради ее же блага!

Елена заулыбалась. Мужчина — настоящий подарок судьбы, лучшее, что случилось в ее жизни! Она обхватила пальцами подлокотник. На самом деле, раньше она вообще никогда не получала подарков, а он такой щедрый! Да еще и умный! Елена обожала смотреть, как Мужчина работает и разрабатывает план действий. Такой молодец! Чего стоит одна идея, как задержать эту глупую корову во Флемингсберге, чтобы она опоздала на поезд!

К тому же, думала Елена, во Флемингсберге им еще и повезло.

Мужчина, разумеется, с ней ни за что не согласился бы, но Сара Себастиансон сама попалась на крючок — кто знал, что она вдруг решит выйти из поезда позвонить? По изначальному плану Елена должна была постучать в окно поезда и, отчаянно жестикулируя, выманить Сару на перрон. А если бы этот вариант провалился, они попытались бы похитить Лилиан на следующий день, когда отец должен был забрать девочку у матери. К счастью, все сложилось как нельзя лучше!

Сказать по правде, Елена не понимала, почему Мужчина выбрал именно ее — наверное, она просто родилась под счастливой звездой! Мужчина наверняка понимает, что многие девушки отдали бы правую руку за то, чтобы принять участие в его «Плане». Небось было ему из кого выбрать — об этом он и сам ей неоднократно говорил.

— Я мог выбрать любую, Кукла, — шептал он ей на ухо перед сном. — Я мог взять любую, но я выбрал тебя! Не разочаровывай меня, Кукла, а то придется тебя заменить!

Намеки на то, что она легко заменима, повергали Елену в бессловесный ужас — за всю свою жизнь она себя ни разу не чувствовала незаменимой. Редко и с отвращением она вспоминала свою жизнь до знакомства с Мужчиной, но эти воспоминания приходили к ней в кошмарных снах. Тот ужас оживал во всех подробностях, и Елена просыпалась от собственного душераздирающего крика:

— Не хочу, не хочу, не надо!

Мужчина про сны и слушать не хотел — он просто укладывал ее обратно в постель и шептал:

— Ты вольна распоряжаться своими снами, Кукла! Пойми ты наконец! Если не поймешь, то тебе так и будет сниться то, чего ты не хочешь видеть. А если будешь продолжать видеть во сне то, чего не хочешь, Кукла, если не сможешь сделать над собой усилие — значит, ты слабый человек! А мне не нравятся слабые куклы, знаешь об этом?

Поначалу она пыталась возражать и объясняла ему, что старается изо всех сил, но кошмары продолжают преследовать ее. Поначалу она еще плакала.

Но однажды он накрыл ее своим телом, прижав к постели так сильно, что она почти не могла дышать, и сказал:

— Кукла, нет ничего — слышишь, ничего! — более бесполезного, чем слезы! Попытайся понять! Ты должна понять это! Чтоб я этого больше не видел! Никогда! Поняла?

Елена медленно кивнула, и тогда он прижал ее еще сильнее и приказал:

— Отвечай на вопрос, Кукла!

— Поняла, — быстро прошептала она, — я все поняла!

— Если не поняла, то я с удовольствием наставлю тебя, — пригрозил он, намотал ее волосы на кулак и занес руку. — Поняла?

— Я поняла, — ответила она, глядя на него круглыми от страха глазами.

— Возможно, ты поймешь еще лучше после наставлений, как раньше, когда мы только познакомились?

Елену затрясло, она непроизвольно замотала головой по подушке.

— Нет-нет, — прошептала она, — пожалуйста, не нужно!

Он опустил руку и погладил ее по щеке.

— Ну-ну, Кукла! — ласково сказал он. — Мы с тобой никогда не умоляем! Это не для нас!

Она тяжело дышала, придавленная его телом, ожидая того, что будет дальше.

— Не надо меня бояться, Кукла. Никогда не бойся меня! Я все делаю ради твоего собственного блага, ради тебя! Ради нас! Ты же знаешь, правда?

— Да, знаю, — кивнула она, задыхаясь под его весом.

— Вот и хорошо, — прошептал он и, приподнявшись на локтях, лег рядом. — Потому что, когда мы начнем воплощать в жизнь наш план, когда мы начнем пробуждать проклятых грешников от забвения, ошибок быть не должно!

* * *

По пути в аэропорт Арланда Алекс Рехт успел ненадолго заехать в Управление. Там он встретил Фредрику, от которой узнал о звонке, поступившем с работы Габриэля Себастиансона, потом позвонил Петер. Он только что вышел от Сары Себастиансон — она с родителями сможет вылететь в Умео для опознания тела. Алекс напомнил обоим сотрудникам, что необходимо срочно выяснить, каким образом семья Себастиансон связана с Умео.

Вскоре Алекс уже сидел в такси, направлявшемся в аэропорт. Комиссар планировал не задерживаться в Умео, скорее всего, удастся вернуться сегодня вечером. Ему не очень-то хотелось посылать к Саре Себастиансон именно Петера, чтобы тот вместе с дежурным пастором сообщил ей о вероятной гибели дочери. Для такого дела Петер не очень-то подходил, но не Фредрику же посылать… людям, у которых нет личной жизни, нельзя доверять такие сложные поручения вроде сообщения о смерти близких родственников!

Алекс положил голову на подголовник и прикрыл глаза: тело Лилиан Себастиансон обнаружили на тротуаре у входа в приемный покой больницы Умео около часа ночи. Насколько Алекс понял, ее нашли медсестра и дежурный врач — девочка лежала на спине, голая и мокрая от дождя. У нее на лбу кто-то написал: «Нежеланная».

К тому времени, как девочку обнаружили, она была уже мертва, и врачи даже не пытались реанимировать ее. Причину смерти пока установить не удалось, но обследование показало, что к моменту обнаружения девочка была мертва уже сутки. Это означало, что после похищения она прожила всего несколько часов. Несколько часов… Знай они, что у них времени в обрез…

Именно! Никто ведь не ожидал, что все так обернется. Не было никаких оснований предположить подобное. Или все-таки были?

Алекс тщетно пытался сглотнуть: в горле стоял ком. Он вдруг вспомнил о своих детях и дрожащими пальцами набрал домашний телефон дочери, Виктории. Она взяла трубку после пяти гудков, и Алекс сразу понял, что разбудил ее.

— Как я рад слышать твой голос! — хрипло сказал он.

Виктория, уже давно смирившаяся с тем, что отец частенько звонит ей в неурочный час, была немногословна и даже не поинтересовалась, почему папа вдруг решил позвонить ей в такую рань. Знала по опыту: рано или поздно он сам расскажет, что случилось, — наверное, при следующем разговоре.

Алекс с облегчением улыбнулся и положил телефон в карман.

Когда-то он в глубине души мечтал, как и многие родители, чтобы кто-нибудь из детей пошел по его стопам, ну или хотя бы в том же направлении, но его мечтам было не суждено сбыться.

Виктория стала ветеринаром. Алекс долго цеплялся за слабую надежду, что интерес к лошадям приведет ее в конную полицию. Но после выпускных экзаменов в школе он сразу понял, что это, мягко говоря, маловероятно.

Он, собственно, не возражал: ведь когда-то комиссар и сам выбрал не то поприще, которое прочили ему родители. Но вдруг Виктория, внешне просто копия матери, внутренне окажется похожей на отца? Хоть все вышло и не так, как он предполагал, Алекс все равно просто раздувался от гордости, думая о ней. Дочери, однако, он свои чувства демонстрировал куда реже, чем стоило бы. Иногда он замечал в ее уверенном взгляде беспокойство и немой вопрос.

— Ты доволен мной, папа? — шептал беззвучный голос. — Ты доволен тем, кем ты меня сделал?

Снова ком в горле. Он настолько ею доволен, что само это слово не очень уместно. Слишком банальное.

Алекс напомнил себе, что вообще-то он доволен обоими детьми: и Викторией, и ее младшим братом Эриком. Сын, вечный искатель… Алекс понимал, что это было слишком сурово — окрестить своего младшего вечным искателем, когда тому еще не исполнилось двадцать пять, но, честно говоря, он не мог себе представить, что Эрик когда-нибудь остепенится. Всерьез. С его-то образом жизни.

Когда Эрик закончил школу, Алекс надеялся, что сын найдет себя на военной службе. Вообще-то Алексу не хотелось, чтобы сын становился военным, но раз Эрик так решил, то комиссар не собирался вмешиваться. Вскоре сын бросил военное училище и захотел стать летчиком. Непостижимым образом парню удалось поступить в какое-то летное училище в Сконе. Потом он опять передумал, и, к неописуемому удивлению родителей, бросил учебу и уехал в Колумбию. Там он зажил с женщиной, с которой познакомился на вечерних курсах испанского. Она была на десять лет его старше и только что ушла от мужа. Алекс и Лена растерялись, но позволили сыну уехать без долгих обсуждений.

— Все равно она ему скоро надоест, — неуклюже пыталась успокоить его жена, но комиссар лишь беспомощно разводил руками.

Сын иногда писал письма, иногда звонил, но в основном новости родители узнавали от Виктории. С той женщиной он и правда быстро разошелся, но, что неудивительно, вскоре нашел себе другую и в Швецию так и не вернулся. С его отъезда прошло уже два года, и за все это время они с Алексом ни разу не виделись.

«Надо съездить к нему, — подумал Алекс, сидя в такси, — показать ему, что мы скучаем. Тогда, возможно, он вернется домой и мы не потеряем его окончательно».

Комиссар рассеянно взглянул в окно — на небе сияло солнце. Во рту у Алекса пересохло: ужасно начинается лето, хуже не придумаешь.

Петер Рюд стоял перед домом Сары Себастиансон под непривычно яркими лучами солнца. Чувствовал он себя отвратительно. По телу бежали мурашки. В голове отдавались вопли и рыдания Сары Себастиансон. Несчастная женщина, думал он. Петер не мог, не желал, отказывался даже думать о том, что нечто подобное может случиться и с ним. Его дети никогда не пропадут! Это его дети, и больше ничьи! Он поклялся всем святым, что впредь будет уделять им больше внимания.

За его спиной распахнулась дверь, Петер вздрогнул. На улицу тихо вышел отец Сары Себастиансон. Петер мог поклясться, что мужчина постарел за какие-то пятнадцать минут с того момента, как Петер с пастором вошли в дом. Пряди седых волос безжизненно свисали вниз, во взгляде плескалось такое отчаяние, что Петер старался не смотреть ему в глаза. К тому же было до смерти стыдно, что сейчас снова придется вызывать такси — сесть за руль он пока что не решался.

— Скажите, — внезапно заговорил мужчина, успев первым нарушить тишину, — скажите, есть ли хоть какой-то шанс, что та девочка окажется не нашей малышкой?

Петер нервно сглотнул, чувствуя, как сводит живот, и увидел, что по щекам мужчины текут слезы.

— К сожалению, вряд ли, — охрипшим голосом ответил он. — Мы практически стопроцентно установили личность по фотографиям. Да еще и обритая голова… к сожалению, мы уверены, что это она. Однако, — глубоко вздохнув, продолжал он, — только вы можете опознать тело.

Отец Сары медленно кивнул. Слезы, как огромные капли дождя, падали на его свитер и расплывались темными пятнами; казалось, от их тяжести он горбится все больше и больше.

— Мы с мамой с самого начала знали, что ничем хорошим это не кончится, — прошептал он.

Петер подошел поближе и засунул руки в карманы, но тут же спохватился и вытащил обратно.

— Знаете, — пробормотал мужчина, — Сара — наша единственная дочь. Когда она познакомилась с ним, мы сразу, сразу почувствовали, что это добром не кончится! — Голос его задрожал, и мужчина отвел взгляд. — Она познакомила нас, и я в тот же день сказал маме, что это неподходящий мужчина для нашей девочки… Но они были так влюблены! Вернее, она была так влюблена! Хотя он почти сразу стал измываться над ней, а о его ведьме мамаше я вообще молчу…

— Но в полицейских отчетах сказано, что он стал избивать ее через несколько лет после свадьбы, разве не так? — нахмурившись, спросил Петер.

— Да, поначалу он действительно не бил ее, — покачал головой отец, — но измываться над человеком можно по-разному! Например, у него всегда были другие женщины, практически с самого начала. Он мог исчезнуть и где-то пропадать весь вечер или все выходные. А она всегда прощала его. Раз за разом. А потом родилась Лилиан, и Саре было уже некуда деваться…

Казалось, что воздух внезапно стал более плотным, мужчине стало тяжело дышать, его била дрожь. Он вздохнул, и слезы еще быстрее заструились по щекам.

— Когда на свет появилась малышка, мы решили, что теперь все наладится. Друзья поздравляли нас, но… теперь начался новый кошмар. Отступать было некуда, и хорошо закончиться это просто не могло…

— Вы полагаете, — осторожно начал Петер, — что Габриэль Себастиансон может иметь какое-то отношение к тому, что случилось с Лилиан?

Пожилой мужчина поднял глаза и посмотрел Петеру прямо в глаза.

— Этот человек — исчадие ада, — произнес он усталым, но твердым голосом. — Его желание навредить Саре и причинить ей боль не знает никаких границ! Никаких!

Он пошатнулся, но Петер успел подхватить его, и мужчина повис у него на руках, плача, словно ребенок.

В следующий миг Петер уже ехал прочь из центра города в фирму, где работал Габриэль Себастиансон. Полицейскому пришлось сглотнуть несколько раз, чтобы самому не расплакаться. Потом он вдруг спохватился, что так и не позвонил Ильве.

Он сжал в кармане мобильный — плохо, очень плохо! Но теперь ей просто-напросто придется подождать, Петер и так опаздывает на встречу с коллегой Габриэля Себастиансона.

Мартин Эк встретил его у главного входа в компанию «СатКом». Петер сразу заметил, что тот встревожен и напуган. Вообще-то Петер не считал себя большим знатоком человеческих душ, но Мартин Эк явно волновался, и волновался неспроста.

— Спасибо, что так быстро приехали. — Мартин Эк пожал ему руку.

Петер отметил, что ладони Мартина вспотели и мужчина попытался потихоньку вытереть их о брюки. Как мило…

До лифта они дошли молча, и, лишь нажав кнопку этажа, где находились кабинеты руководства, Мартин Эк заговорил. Видимо, маленькое пространство лифта показалось ему более надежным местом для разговора с глазу на глаз, предположил Петер, искренне надеясь, что от него самого не несет перегаром.

— Сегодня утром я зашел в его кабинет, — начал Мартин, глядя прямо перед собой. — Мне понадобился важный квартальный отчет, но дозвониться до Габриэля мне не удалось. Я несколько раз звонил — и все впустую!

Мартин словно оправдывается перед ним, что зашел в кабинет коллеги. Зря это он, подумал Петер.

— Понимаю вас, — заверил он Мартина, когда с облегчением вышел в коридор из тесного лифта.

Мартин немного успокоился и, стараясь не привлекать лишнего внимания, проводил Петера в свой кабинет. Полицейский заметил удивленные взгляды сотрудников и подумал, не стоит ли представиться всему персоналу, но решил, что с этим можно подождать.

Закрыв за собой дверь, Мартин вежливо предложил ему присесть, сам сел напротив и, нервно барабаня пальцами по столу, откашлялся.

На стене за его спиной висело множество фотографий в ярких рамках, от которых веяло теплом и гармонией. Петер прикинул, что у Мартина, судя по всему, трое детей, все младше десяти лет, и чудесная жена. Если верить фотографиям, семейная жизнь Мартина Эка складывается как нельзя лучше и он настолько любит свою жену, что ему приятно каждый день смотреть на ее фотографию. Петер сразу как-то съежился, почувствовав себя паршивой овцой и недостойным мужчиной. Кстати, у Алекса в кабинете тоже висит много семейных фотографий…

— Значит, захожу я к Габриэлю в кабинет за отчетом, — вновь заговорил Мартин Эк, и Петер встрепенулся. — Мы имеем на это право в случаях крайней необходимости, а наш начальник недвусмысленно дал мне понять, что ситуация именно такова.

Петер нетерпеливо кивнул, делая ему знак продолжать.

— Отчета я не нашел: поискал в его сейфе — важные документы у нас хранятся в специальных сейфах, ключ от которых находится у администратора… — Менеджер смущенно замолчал. — Не обнаружив отчета, я решил, что он наверняка сохранил рабочую версию на компьютере и решил распечатать. — Мартин, заерзав на стуле, заслонил собой семейные снимки, и Петер вздохнул с некоторым облегчением. — Вот тогда-то я и наткнулся на эти фотографии, — тихо прошептал Мартин. — Хотите сразу посмотреть?

Петер успел перемолвиться об этом с Алексом: если фотографии содержат нечто противозаконное, крайне важно правильно обращаться с компьютером, чтобы дело нельзя было обставить так, будто полиция противозаконными способами добыла информацию о том, что хранится на винчестере Габриэля Себастиансона. Однако, если информация поступила от третьего лица, Петер вполне имеет право ознакомиться с ее содержанием. Чутье подсказывало Петеру, что фотографии вряд ли придутся ему по душе.

— Вы не хотели распространяться о фотографиях по телефону, — медленно произнес он, — но, возможно, сейчас вы все-таки скажете мне, о чем идет речь, а потом взглянем на них?

Мартин Эк заерзал еще сильнее и покосился на стоящую на столе фотографию младшей дочки. Он откашлялся, побледнел, посмотрел на Петера невидящим взглядом и прошептал:

— Детская порнография!

* * *

Фредрика Бергман быстро ехала из города в сторону Флемингсберга. Интересно, превышает ли она служебные полномочия? Алекс попросил ее сделать совершенно конкретную вещь: встретиться с ближайшими родственниками и друзьями Сары Себастиансон и побеседовать с ними, в первую очередь с Теодорой Себастиансон, а также выяснить, как они связаны с городом Умео. И уж точно он не просил ее ездить в Флемингсберг на станцию, которая никого из следственной группы, кроме Фредрики, не интересовала.

Однако девушка направилась именно туда.

Припарковавшись у здания прокуратуры в двух шагах от вокзала, Фредрика вышла из машины и огляделась. По другую сторону железной дороги высились пестрые многоквартирные дома — в таких Фредрика бывала разве что в студенческие времена. Рядом с жилым кварталом, судя по указателю, находилась больница. При виде этого указателя сердце у девушки екнуло, она тут же вспомнила о Спенсере.

«А ведь я могла потерять его, — подумала она, — могла остаться одна!»

Направляясь к зданию вокзала, Фредрика на ходу сняла куртку и закатала рукава блузки — становилось жарко. Последнее время она почему-то гораздо больше думала о Спенсере, а не об отправленной заявке на усыновление ребенка. Образ Спенсера преследовал ее днем и ночью. У Фредрики земля покачнулась под ногами. Что это — она себе просто навоображала или за это лето их отношения действительно изменились? Они стали встречаться чаще и… как-то по-другому.

Однако, что именно изменилось, ей и самой было неясно.

«Мы встречаемся уже десять лет, все это время мне удавалось смотреть на вещи реально и не предаваться фантазиям, — думала Фредрика, — к чему же вдруг усложнять то, что на самом деле очень просто?»

Войдя в здание вокзала, Фредрика осмотрелась: к каждому перрону спускались эскалаторы, самые дальние вели на первую платформу, где останавливались поезда дальнего следования северного направления. Вероятно, по этому эскалатору бежала Сара Себастиансон, опаздывая на поезд, подумала Фредрика.

Она подошла к пригородной кассе рядом со второй и третьей платформами, показала девушке-кассиру свое удостоверение, представилась и кратко изложила суть дела. Девушка в крошечной будке тут же встрепенулась. По взгляду Фредрики она поняла, что к вопросам полицейской стоит отнестись серьезно.

— Вы работали во вторник? — спросила Фредрика.

К ее радости, девушка кивнула, значит, много времени расспросы не займут.

— Вы, случайно, не видели в течение дня женщину с больной собакой?

Девушка нахмурилась, задумавшись, но вскоре закивала:

— Да, точно! Конечно, видела! Такая высокая и худая, с большой немецкой овчаркой?

У Фредрики заколотилось сердце, она припомнила Сарино описание женщины из Флемингсберга.

— Да, — ответила она, стараясь не выдать волнения. — Словесный портрет совпадает. Что именно вы заметили? Помните ли вы, в котором часу она была здесь?

— Конечно, помню, — торжествующе улыбнулась девушка, напомнив Фредрике ассистента полиции, который встретил их с Алексом на Центральном вокзале, когда стало известно об исчезновении Лилиан. — Я видела по телевизору новости о пропавшей девочке, — сказала вдруг кассирша. — Девушка с собакой пришла как раз в тот момент, когда прибыл поезд из Гётеборга и стало ясно, что он отправится с опозданием. Я запомнила, потому что это я помогала маме девочки дозвониться до проводников.

Отлично, подумала Фредрика и улыбнулась.

— Куда собиралась ехать та девушка? — спросила она. — Вдруг вы случайно запомнили…

— Та, с ребенком? — растерянно посмотрела на нее кассирша.

— Нет, девушка с собакой, — терпеливо пояснила Фредрика.

— Не знаю, она сразу спустилась на платформу, наверное, встречала кого-то. Спросила у меня, на какой путь прибывает поезд из Гётеборга.

— Ясно, — быстро сказала Фредрика, — и что было дальше?

— Ну, я сразу заметила, что с собакой что-то неладно, — рассказывала девушка. — Она едва держалась на ногах, почти что висела на поводке. Девушке приходилось пинками гнать ее перед собой. Они спустились вниз по эскалатору, а потом девушка закричала. Ну та, с собакой… А потом через минуту она поднялась наверх с той, рыжей женщиной — та помогала ей. Сначала я решила, что они знакомы, но тут поезд тронулся, рыжая женщина в панике закричала и бросилась на платформу. Она все время кричала: «Лилиан!»

У Фредрики внутри все сжалось, она откашлялась и спросила:

— А девушка с собакой?

— Затолкала овчарку на тележку, которая стояла вон там, и ушла, — ответила кассирша, махнув в сторону стеклянных дверей.

Фредрика посмотрела в ту сторону — тележки не было.

— Вообще-то я раньше никогда эту тележку не видела, — добавила кассирша, — подумала, что, наверное, ее почтальон забыл, ну или что-нибудь такое… Ну да ладно, в общем, тут я поняла, что они не знакомы — девушка с собакой и рыжая. А та девушка с собакой вернулась одна, поэтому я решила, что тот, кого она встречала, не приехал и она заторопилась домой, собаке-то плохо совсем… Хотя ей с самого начала было нехорошо.

Фредрика медленно кивала, все больше убеждаясь в том, что девушка с собакой спустилась на перрон с одной-единственной целью: задержать Сару Себастиансон, чтобы та опоздала на поезд.

— А вы думаете, что девушка с собакой имеет отношение к исчезновению ребенка? — любопытно спросила кассирша.

— Пока неизвестно. — Фредрика заставила себя улыбнуться. — Мы просто пытаемся найти всех, кто мог что-то видеть. Вы сможете подробно описать внешность той девушки, если я пришлю сюда художника?

— Конечно, — посерьезнев, ответила кассирша.

Фредрика записала ее телефон, выяснила номер колл-центра Шведских железных дорог, поблагодарила девушку за то, что та уделила ей время, пообещала перезвонить в течение дня и уже пошла к выходу, как девушка вдруг крикнула:

— Погодите!

Фредрика обернулась.

— С девочкой-то все в порядке? Нашлась?

Есть изображения, способные сказать больше, чем тысячи слов. И есть изображения, на которые не хочется смотреть, потому что не хочется признавать ассоциирующихся с ними слов. Именно такие фотографии обнаружились в рабочем компьютере Габриэля Себастиансона. Чтобы не бить тревогу понапрасну, Петер Рюд все же взглянул на одну из них и тут же пожалел — вряд ли увиденное когда-нибудь изгладится из его памяти.

Фотографии хранились в папке с названием «Отчеты за второй квартал. Версия 3», поэтому Мартин Эк и открыл ее. Нужного ему отчета в ней не оказалось, зато его взгляду предстали совершенно отвратительные вещи, к которым не хочет иметь отношения ни один нормальный человек.

Направляясь в Управление на такси, Петер Рюд позвонил на работу и сообщил, что Габриэля Себастиансона также можно объявить в розыск за использование продукции, содержащей детскую порнографию. Совсем скоро его заочно арестуют и будут разыскивать по всей стране. Исследование фотографий — кто по доброй воле согласится на такую работу? Кто в силах смотреть на эту мерзость?! — покажет, виновен ли Габриэль Себастиансон в сексуальном использовании малолетних или же удовольствовался только просмотром соответствующей продукции. На задворках сознания забрезжила ужасная мысль — что, если среди фотографий есть снимки малышки Лилиан? — но думать об этом было невыносимо.

Только что звонил Алекс — самолет приземлился в Умео, и Петер рассказал ему о последних новостях.

— Пока что неизвестно, к чему нас приведет эта ниточка, — задумчиво сказал Алекс. — Но что-то подсказывает мне, что дело сдвинулось вперед!

— Но теперь-то, черт возьми, он точно у нас в руках? — заволновался Петер.

— Мы не имеем права на ошибку, — охладил его пыл Алекс, — пока мы не нашли Габриэля Себастиансона, нельзя исключать и другие возможные варианты. Пусть Фредрика прошерстит знакомых Сары Себастиансон — вдруг появятся еще подозреваемые. А ты займись тем же самым по знакомым Габриэля, раскопай о нем все, что можно!

— А что, детской порнографии и избиения жены недостаточно? — недоверчиво переспросил Петер.

Алекс выдержал многозначительную паузу.

— Когда мы найдем этого человека, Петер, у нас не должно оставаться ни тени сомнения в его виновности. Ни тени, ясно?

— Ладно, — нехотя согласился Петер, нажал отбой и набрал номер Фредрики.

Ожидая ответа, он посмотрел за окно — солнце все еще светит! Даже странно.

Когда Фредрика ответила, Петер не удержался и с гордостью прокричал в трубку:

— Ну все, теперь он попался!

— Кто? — равнодушно спросила Фредрика.

— Кто-кто?! — удивленно и сердито воскликнул Петер. — Папаша, конечно! — объяснил он, решив не упоминать вслух имени Габриэля Себастиансона в такси.

— Понятно, — ответила Фредрика.

— Детская порнография! — торжествующе заявил Петер и увидел, как водитель такси покосился на пассажира в зеркало заднего вида.

— Что?! — удивилась Фредрика.

— Что слышала! — поддел ее Петер, с довольным видом откидываясь на сиденье. — Расскажу в Управлении. Ты где, кстати?

— Да так, съездила кое-что проверить, — помедлив, ответила Фредрика, — буду минут через пятнадцать. У меня тоже есть новости.

— Вряд ли поважнее этой, — ухмыльнулся Петер.

— Увидимся, — отрезала Фредрика и повесила трубку.

Довольно улыбаясь, Петер убрал мобильный. Вот это настоящая работа для настоящего полицейского! На самом деле, следственная группа сработала на славу! Девочка, конечно, умерла, и это, без сомнения, огромный провал для полиции, но… Сейчас ее смерть казалась Петеру практически неизбежной, как будто задача полиции заключалась не в том, чтобы спасти ребенка, а в том, чтобы вычислить убийцу. Полицейский думал о том, что, похоже, им удалось раскрыть жуткое убийство в рекордные сроки. Скоро, совсем скоро они найдут Габриэля Себастиансона, и Петер позаботится о том, чтобы лично присутствовать на всех допросах! Тут Фредрика ему уж точно не конкурент!

В кармане снова зазвонил телефон, Петер молниеносно вытащил его и посмотрел на дисплей: вот о ком он совсем забыл! Он так и не позвонил Ильве!

* * *

Раньше Алекс Рехт был в Умео всего один раз, он вообще до неприличия мало бывал к северу от Стокгольма. Однажды они ездили к родственникам Лены в Елливаре, а когда-то в молодости он заезжал в Хапаранду в гости к девушке, в которую был влюблен. Поездки можно пересчитать по пальцам одной руки.

После разговора с Петером настроение у комиссара значительно улучшилось: известие о том, что коллеги Габриэля Себастиансона обнаружили детскую порнографию на его компьютере, мало что меняло, но зато подтверждало гипотезу полиции. Слишком многое указывает на виновность Габриэля: он так и не объявился, избивал свою жену и хранил в компьютере детскую порнографию.

Алексу все было более-менее очевидно.

Пожалуй, некоторые сомнения вызывал лишь мотив преступления. Мешало то, что он так до сих пор не встретился с Габриэлем лично и не смог составить о нем мнение. Что он за человек? Просто сумасшедший, который, лишившись остатков рассудка, убил собственную дочь? Или дело не в этом? Неужели он настолько ненавидит Сару, что решил наказать ее, убив их общего ребенка?

В аэропорту Алекса встретил комиссар полиции Хуго Паульсон, звонивший Рехту накануне. Мужчины без тени улыбки пожали друг другу руки и вышли на парковку. Алекс заметил, что раньше аэропорт Умео был вроде бы куда меньше, но Хуго лишь пробормотал в ответ что-то вроде: «С годами память начинает нас подводить». Повисло молчание, оба комиссара сели в машину и поехали в город.

Алекс украдкой взглянул на Хуго Паульсона: «С годами»! Вообще-то Хуго рановато так говорить, они ведь почти ровесники, разве что у Хуго седины побольше да волосы пореже, а в остальном оба мужчины выглядели достаточно молодо.

— Мы остаемся молодыми благодаря нашим детям, — говорила Алексу Лена.

Комиссар увидел, что у Хуго нет обручального кольца. Может, у него и детей нет?

— Рехт — это немецкая фамилия? — спросил Хуго, пытаясь хоть как-то разрядить молчание.

— Отчасти немецкая, — ответил Алекс, — а вообще — еврейская.

— Еврейская?! — переспросил Паульсон и посмотрел на коллегу так, будто еврейская фамилия — это что-то из ряда вон выходящее.

— Да, но это долгая история, — улыбнулся Алекс. — Мой дедушка по определенным причинам унаследовал фамилию матери, которая была еврейкой, но поскольку его отец евреем не был, то традиции в семье не сохранились. То есть мой ближайший родственник-еврей — дедушка.

Алекс был готов побиться об заклад, что Хуго вздохнул с облегчением, но тот быстро сменил тему:

— Дело лежит в папке в бардачке. Можете ознакомиться, если готовы взглянуть на фотографии.

Алекс кивнул, достал папку и осторожно, почти благоговейно, вынул из нее небольшую стопку фотографий. На них, бесспорно, была Лилиан, тут и говорить не о чем.

В груди закололо. Сара Себастиансон с родителями прилетит самое раннее следующим рейсом — застряли в пробке по дороге в Арланду — и тогда можно будет провести опознание тела для соблюдения необходимых формальностей. Алекс еще раз взглянул на ужасные фотографии. Вообще-то процедура опознания тела — излишняя жестокость: и так ясно, девочка на фото, безусловно, Лилиан.

Алекс заерзал на сиденье — Хуго ездил на старом «саабе» с неудобными жесткими креслами, и у комиссара разболелась спина даже от непродолжительной поездки.

— Поедем сразу в больницу, — предложил Хуго Паульсон. — Поговорим с врачом, он может сообщить нам предварительную информацию о причине смерти. А после опознания, насколько я понимаю, ею займутся эксперты в Стокгольме?

— Вероятно, — согласился Алекс. — Значит, когда девочку обнаружили, она была мертва уже сутки?

— Именно так, — подтвердил Хуго. — Ее нашли около часа ночи.

Значит, после исчезновения из поезда Лилиан прожила менее суток, и, когда Сара получила посылку с волосами и одеждой, ее дочь уже точно была мертва.

— Вы допросили тех, кто обнаружил тело? — спросил Алекс.

Хуго кивнул. Да, обнаруживших тело врача и медсестру немедленно допросили. Оба подробно рассказали о том, что происходило вечером, и у полиции нет никаких оснований подозревать их в причастности к убийству.

— Есть ли основания полагать, что девочку лишили жизни в Умео? — осторожно задал вопрос Алекс.

Вопрос был важный, так как от этого зависело, какое полицейское управление будет нести юридическую ответственность за расследование, а определяется это местом совершения преступления, а не обнаружения тела.

— Сложно сказать, — признался Хуго. — Девочка некоторое время пролежала под дождем — возможно, около получаса, и мы опасаемся, что важные улики могло просто смыть… Кстати, от нее странно пахло, — быстро добавил Хуго, не давая Алексу вставить ни слова, — чем-то вроде ацетона. Видимо, ее пытались отмыть, но по какой-то причине засуетились и не довели дело до конца. Ногти острижены так коротко, как только возможно.

Алекс тяжело вздохнул. Почему-то эти подробности еще больше уверили его в виновности Габриэля Себастиансона. Преступник пытался отмыть ребенка, чтобы избавиться от улик, и даже постриг ей ногти, чтобы полиции не удалось ничего обнаружить, — в уме ему не откажешь!

Но зачем же ему подкидывать ее ко входу в больницу Умео?! Убийца Лилиан Себастиансон явно хотел, чтобы девочку обнаружили, но зачем?

Он издевается над нами, с горечью подумал Алекс. Издевается и подкидывает девочку нам прямо под нос. Смотрите, говорит он, смотрите, как близко я могу подобраться к вам! А вы меня не видите!

— Вот и приехали, больница, — сообщил Хуго, показывая в окно.

* * *

Поговорив с Петером, Фредрика Бергман сразу же позвонила в Шведские железные дороги и сообщила, что их беспокоит следователь из полиции, насчет ребенка, пропавшего два дня назад из скорого поезда «Экспресс-2000». Мужчина сразу понял, о чем идет речь.

— У меня к вам всего один вопрос, — начала Фредрика.

— Да-да?

— С чем была связана задержка поезда? Почему состав так долго простоял во Флемингсберге?

— Э-э-э, понимаете, дело в том, что поезд-то простоял всего пару минут…

— Понимаю, — перебила его Фредрика, — нам не важно, сколько простоял поезд, меня интересует лишь причина задержки.

— Так называемая сигнальная ошибка, — ответил мужчина.

— Ошибка? Из-за чего она произошла? — не унималась Фредрика.

— Вероятно, — вздохнул мужчина, — какие-то дети хулиганили на путях. Вы же знаете, каждый год кто-нибудь погибает — бегают по рельсам и сбивают сигнальные датчики! Чаще всего связь прерывается ненадолго: сигнал пропадает на пару минут, а потом связь восстанавливается.

— То есть вы хотите сказать, что к задержке привело мелкое хулиганство? — взволнованно уточнила Фредрика.

— Вот именно, — подтвердил мужчина, — ну, или датчик, конечно, могло задеть какое-нибудь животное, хотя это маловероятно, так как сигнал перестал поступать с того датчика, который находится совсем рядом со станцией.

— Спасибо за информацию. — Фредрика занесла имя мужчины в мобильный. — Я перезвоню вам в ближайшее время, задам еще пару вопросов и попрошу представить нам официальный отчет о происшествии в письменном виде.

Нажав «отбой», девушка крепко вцепилась в руль. Она боялась даже думать о том, что потеряла следственная группа, не став разрабатывать такую очевидно важную гипотезу.

Разумеется, возможно, что женщина из Флемингсберга работала в паре с Габриэлем Себастиансоном, нервно сглотнув, подумала Фредрика. Вообще-то маловероятно, но на совещании она представит дело именно так, иначе ей просто не дадут дальше заниматься этим вопросом.

Никакого торжества Фредрика и близко не ощущала. Вся эта история от начала до конца наводила на нее ужас! Взгляд девушки затуманился, когда она вновь подумала о том, сможет ли Сара Себастиансон найти в себе силы опознать тело своей погибшей дочери.

Однажды, несколько лет назад, в каком именно году, Алекс не помнил, его свекровь попала в больницу с диагнозом «неизлечимая форма рака печени и поджелудочной железы». Лена пришла в отчаяние: что же теперь будет с папой? Как их с Алексом дети будут расти без бабушки?

О детях Алекс не особенно беспокоился: конечно, они будут скучать по бабушке, но отец Лены… вот кому действительно придется нелегко…

— Мы должны поддержать папу, — сказала Лена в тот вечер, когда они узнали о несчастье.

— Само собой, — ответил Алекс.

— Не само собой, Алекс! Это не так просто! В жизни бывают моменты, когда человеку требуется вся любовь и поддержка, какую он только может получить!

Память об этом нахлынула на Алекса, когда он вместе с Хуго Паульсоном сидел в Университетской больнице города Умео, в кабинете судмедэксперта Сони Лундин. Именно она составила первичное заключение о причинах смерти Лилиан Себастиансон.

— Сначала мы не знали, кто должен заниматься телом, — нахмурилась Соня Лундин. — Мы же не знаем, где было совершено преступление: здесь или в Стокгольме.

Алекс пристально смотрел на Соню: высоковатый для женщины рост, проницательное лицо. Алексу такие нравились. Чем-то, кстати, похожа на Фредрику Бергман — жаль, Фредрике, в отличие от Сони, не хватает характера.

— Однако, ознакомившись с подобными прецедентами, мы решили составить хотя бы предварительное, начальное заключение, чтобы не тормозить следствие, — продолжала Соня. — Ничто не указывает на то, что девочка подверглась насилию, по крайней мере, на первый взгляд следов сексуального насилия нет, — начала она, и Алекс выдохнул с некоторой долей облегчения.

Соня заметила это и предостерегающе подняла руку:

— Хочу подчеркнуть, что факт сексуального насилия нельзя исключить до проведения более детальной экспертизы!

Алекс кивнул: разумеется, он это прекрасно понимает.

— Сначала причина смерти была мне неясна, — призналась Соня Лундин. — Но, поскольку девочку обрили налысо, я внимательно осмотрела череп и обнаружила то, что искала!

— Что именно? — спросил Хуго.

— Ссадину на макушке. И след укола на шее.

Хуго и Алекс одновременно подняли брови.

— Не берусь утверждать на сто процентов, пока не будут взяты все необходимые анализы и пробы, но предварительно могу сказать, что, видимо, ей пытались сделать укол прямо в макушку, а когда это не удалось, яд ввели уколом в шею, что и убило девочку.

— Это что же, обычная практика? — Хуго недоуменно посмотрел на эксперта.

— Я, во всяком случае, с подобным не сталкивалась, — ответила Соня. — К тому же неясно, почему сначала убийца пытался сделать инъекцию прямо в макушку.

— Какой яд использовал убийца? — спросил Алекс.

— Пока неизвестно, для этого необходимо провести анализы, — развела руками эксперт.

— Но до инъекции она была в сознании? — спросил Хуго, заерзав на стуле.

Соня Лундин слегка улыбнулась. Участливой улыбкой.

— Я понимаю, о чем вы, но, к сожалению, не могу вам ответить на этот вопрос. Скорее всего, девочке сначала ввели успокоительное, но точно ничего сказать не могу.

В кабинете повисла тишина. Хуго откашлялся, Алекс нервно крутил на пальце обручальное кольцо, а потом спросил:

— Как будем действовать дальше?

— Это лучше знать вашему коллеге, — ответила Соня, кивая на Хуго.

— Дождемся родственников девочки и проведем опознание, — решительно заявил тот. — Если в течение дня не появится никаких улик, указывающих на то, что преступление совершено в Умео, то тело девочки доставят в центр судмедэкспертизы в Сольне для проведения вскрытия. Алекс, когда прилетает мама девочки и ее родители?

Алекс взглянул на часы:

— Примерно через час.

К превеликой радости Фредрики, Петер был слишком занят своими делами и не стал расспрашивать, где она была и почему до сих пор не съездила к матери Габриэля Себастиансона.

Фредрика зашла к Петеру в кабинет, когда тот с головой ушел в составление запроса в прокуратуру.

— Скоро получим ордер на заочный арест! — возбужденно сообщил ей Петер.

«Ну и видок у тебя, — подумала девушка, — чем это ты вчера занимался?!» Но от комментариев воздержалась.

— А еще надо получить ордер на обыск его квартиры на Эстермальме, комнаты в доме родителей и рабочего кабинета, — добавил Петер.

— А что мы ищем? Ну, в смысле по официальной версии? — поинтересовалась Фредрика.

— Официально — детскую порнографию, а на самом деле — все, что может подсказать нам, куда пропал этот ублюдок! Я только что с Алексом говорил, девочке, похоже, сделали инъекцию яда прямо в голову. Бред какой-то!

Фредрика сглотнула. Очередная жуткая подробность, которая никак не вписывалась в ее картину мира.

— Нам предоставят дополнительные ресурсы, — добавил Петер. — Еще несколько следователей, которые помогут провести опрос знакомых Габриэля.

— Хорошо, — сдержанно ответила Фредрика.

И подумала, не спросить ли, кто принимает решения в отсутствие Алекса. Она догадываясь, что услышит в ответ, но наконец все-таки решилась и спросила.

— Алекс сказал, что я, — гордо ответил Петер и так победоносно посмотрел на Фредрику, что ее затошнило.

Только и ждал, пока она спросит! А Фредрика и повелась, как ребенок!

— Я с новеньким поеду на работу к Габриэлю, объясню ему, что к чему, — продолжал между тем Петер. — Габриэль Себастиансон, видимо, довольно близко общался с коллегами, мог что-нибудь и рассказать. А ты можешь взять новенькую барышню и вместе с ней допросить знакомых Сары.

Не успела Фредрика возразить, как Петер воскликнул:

— Блин, как круто! Проведем три обыска одновременно, не каждый день удается поучаствовать в планировании такой крупной операции! — радостно заявил он, и Фредрика подумала, не выпил ли парень энергетиков.

— Вообще-то ребенок умер. Ты уж извини, что я не разделяю твоих восторгов, — тихо сказала она, вышла из кабинета Петера и направилась на поиски новой коллеги.

Сначала Петер хотел побежать за ней и устроить ей хорошую взбучку, чтобы она раз и навсегда поняла, что к чему. Да кто она такая, чтобы его воспитывать?!

Впрочем, если подумать, то Фредрика права: они расследуют убийство. Только вот работой руководит Петер, а не она, поэтому не стоит и опускаться до разговоров с ней! И он точно не позволит ей испортить ему настроение! Если уж он пережил разговор с Ильвой, точнее, ее монолог, то уж какая-то дурочка на работе ему точно не помеха!

Петер вспомнил о разговоре с женой и поежился. Ильва, мягко говоря, была вне себя: за ночь она успела обзвонить всех его коллег, но никто из них не знал, где он. Ильва уже собиралась заявить в полицию о том, что муж пропал. Петер был глубоко благодарен, что она этого не сделала, а просто уснула на диване. И пообещал, что, когда придет домой, они сядут и поговорят, но все-таки рассказал ей последние новости в деле о пропавшей девочке, объяснив, что вряд ли придет с работы рано.

Пришлось признать, что Ильву глубоко потрясло известие о гибели девочки — жена тут же сменила гнев на милость. Однако все равно не поверила до конца, что он всю ночь пробыл на работе. Да, врать надо учиться… Или перестать спать с Пией Норд. Положа руку на сердце Петер сомневался в своих способностях насчет как того, так и другого, но попробовать-то стоит!

Ему снова позвонил Джимми. Брат был расстроен и взволнован: вместе с другими пациентами он собирался на кулинарные курсы и хотел спросить, что по этому поводу думает Петер.

— Конечно, все будет хорошо! — заявил Петер обычным, полным оптимизма голосом, которым всегда разговаривал с братом. — У тебя все прекрасно получится!

— Точно? — усомнился Джимми.

— Точно! — заверил Петер.

Прошлое вновь завладело им: он вспомнил то время, когда все было по-другому, когда Джимми был смельчаком, а Петер — трусом.

— Я могу раскачаться еще выше, Петта! Выше всех!

— А вот и нет, вот и нет, вот и нет!

— А вот и да, Петта, выше всех на целой улице!

Неужели Джимми, вырасти он здоровым, так и остался бы круче него? Или, может, угомонился бы со временем?

Петер попытался сосредоточиться на работе. Наверное, Джимми — единственный человек на всем белом свете, к кому он питал безоговорочную преданность с самого детства. С другой стороны, только перед Джимми Петер испытывал такое чувство вины и никого больше не любил так беззаветно.

Запрос в прокуратуру почти готов. Еще пара штрихов — и все. Теперь надо отвезти нового сотрудника в офис Габриэля Себастиансона, а потом самому поехать с Фредрикой к матери Себастиансона. Не каждый день можно посмотреть, как живут настоящие богачи!

Прошло уже несколько часов после крайне жестокого пробуждения, и сейчас Петеру думалось полегче. Он все время пил воду и принял несколько таблеток панадола. Может, самому поехать на место обыска? Нет, за руль еще рановато… хотя кто станет проверять на алкоголь полицейского, который направляется на место обыска? Тут нужно реальное невезение, а это — не про Петера Рюда! Нет, он — везунчик!

Эллен Линд была потрясена. Она не сомневалась, что рано или поздно Лилиан Себастиансон воссоединится с мамой, поэтому известие о смерти девочки шокировало ее. Она позвонила любимому на мобильный, несмотря на то что вчера тот позволил себе грубо с ней разговаривать, но попала на автоответчик.

— Вы позвонили Карлу, будьте любезны, оставьте ваше сообщение после звукового сигнала, и я перезвоню вам при первой возможности.

Эллен вздохнула: а она-то надеялась увидеться сегодня вечером, хоть ненадолго! Вероятность найти за такой короткий срок кого-нибудь, кто сможет посидеть с детьми, почти нулевая, но ведь когда-то все должно наконец наладиться! Он ей нужен! Ей отчаянно хотелось иметь право на такие чувства, хотелось чувствовать, что хотя бы иногда она имеет право нуждаться в нем. Неужели она требует слишком многого?!

Она оставила сообщение на автоответчике и, объясняя, что произошло, вдруг разрыдалась. Бедную девочку бросили прямо на улице, голую, под дождем!

Эллен уставилась в монитор: она с трудом могла вспомнить, чем только что занималась. Лишь с немым восхищением наблюдала, как Петер и Фредрика носятся взад-вперед по коридору — они в самой гуще событий, на самом острие расследования.

Перед отъездом в Умео Алекс дал Эллен по телефону четкие инструкции: она ни в коем случае не должна никому рассказывать о том, чем закончилось дело об исчезновении Лилиан, пока не будет проведено официальное опознание тела с участием матери девочки! Ни при каких обстоятельствах Эллен не должна рассказывать подробности: что девочке обрили голову или что в компьютере ее отца нашли детскую порнографию. Эллен следила за новостями по Интернету — сообщение о том, что тело ребенка найдено, было на первых страницах всех новостных сайтов.

В дверь постучали, и Эллен встрепенулась — в кабинет вошел Матс, аналитик из Государственной уголовной полиции.

— Прошу прощения за беспокойство, — вежливо начал он.

— Ничего страшного, — улыбнулась Эллен. — Я просто задумалась…

— Петер говорил, что мы получили разрешение прокуратуры на ПТ и УМН Габриэля Себастиансона. Вам об этом известно? — спросил Матс. — В смысле на прослушивание телефона и установление места нахождения абонента, — пояснил он, видя недоумение Эллен.

— Спасибо, я знаю, что это значит! — рассмеялась она. — Обычно прослушивание можно начинать где-то через час, можете поговорить с техотделом, они лучше знают. Ну и потом оператор «Теле-2» должен предоставить нам распечатку звонков с мобильного Габриэля за последние два года, когда она придет — не знаю.

— Уже пришла, час назад. Я проверил все вызовы за последние дни. С момента исчезновения ребенка он звонил всего по трем номерам: матери, адвокату и был еще один международный звонок, который мне не удалось отследить. Судя по коду, в Швейцарию. Еще ему пришло несколько СМС-сообщений.

— В Швейцарию? — удивленно взглянула на Матса Эллен.

— Да, — кивнул аналитик, — но кому — неизвестно. Если мать продолжает утверждать, что не видела сына в последние дни, значит, врет. Я проверил, откуда совершались звонки — начиная со вторника телефон Габриэля Себастиансона несколько раз засекли рядом с домом его родителей. Последний раз — сегодня в шесть утра.

— Дело пошло, — присвистнула Эллен.

— Еще как, — согласился Матс.

Фредрика, превышая скорость, неслась к дому семьи Себастиансонов. На этот раз она не стала звонить и предупреждать о своем приезде. Мало того, она не стала дожидаться указующего перста Теодоры Себастиансон, резко затормозила прямо у входа, выскочила из машины чуть ли не на ходу, поднялась на крыльцо, перепрыгивая через две ступеньки и два раза позвонила в дверь — тут же раздался звук поворачивающегося в замке ключа, и дверь распахнулась.

Увидев Фредрику, Теодора, мягко говоря, не обрадовалась.

— Что это вы себе позволяете?! — на удивление громогласно возопила хрупкая пожилая дама. — Врываетесь на частную территорию, хорошо хоть, дверь не вышибли!

— Во-первых, частной территорией это назвать сложно, во-вторых, дважды позвонила в дверь, а в-третьих… — Фредрика взяла себя в руки — нельзя так реагировать на нападки этой безумной старухи! — и заговорила спокойнее: — А в-третьих, боюсь, что у меня есть для вас крайне печальные известия. Могу я пройти в дом?

Теодора недоуменно уставилась на Фредрику, но та не отвела взгляд. Сегодняшняя блузка на пожилой даме снова была заколота брошью под самым подбородком — казалось, для того, чтобы дама не забывала высоко держать голову.

— Вы нашли ее? — медленно проговорила она.

— Нам лучше пройти в дом, — мягко настаивала Фредрика.

— Нет, скажите сразу, — замотала головой Теодора, не сводя с девушки глаз.

— Да, нашли, — подтвердила Фредрика, не будучи до конца уверенной, можно ли сообщать пожилой даме о смерти внучки вот так запросто, стоя в дверях.

Теодора замерла и долго молчала, а потом отошла в сторону, пропуская Фредрику в дом, и коротко сказала:

— Проходите.

На этот раз Фредрика уже не засматривалась на обстановку дома по дороге из холла в гостиную. Теодора медленно присела на кресло рядом с чайным столиком. Слава богу, кофе не предложила, подумала Фредрика. Она тихонько села напротив Теодоры и положила подбородок на сцепленные ладони.

— Где ее нашли?

— В Умео, — ответила Фредрика.

— В Умео?! — вздрогнула Теодора с искренним недоумением на лице. — Как… вы уверены, что это она?

— Да, к сожалению, уверены. Мать и бабушка с дедушкой вскоре проведут формальное опознание тела, но мы совершенно уверены, что это она. Вы имеете какое-то отношение к Умео? Или, возможно, вам известно что-то подобное о Саре Себастиансон или вашем сыне?

Теодора медленно сложила руки на коленях и заговорила.

— Как я уже говорила вам во время прошлой беседы, я мало слежу за жизнью невестки, — строго сообщила она. — Однако, насколько мне известно, ни ее, ни моего сына ничего с Умео не связывает. Как, впрочем, и меня. Никогда там не была.

— Может быть, у вас там живут друзья или знакомые?

— Дорогая, говорю вам, я там ни разу не была! — повторила Теодора. — И никто из моей семьи тоже. Возможно, Габриэль ездил туда по работе, но, честно говоря, я не знаю.

— Кстати, насчет Габриэля, — подхватила Фредрика, — он вам не звонил?

— Нет, — тут же собравшись, ответила Теодора, — не звонил.

— Это точно?

— Совершенно точно!

Женщины сверлили друг друга взглядами, меряясь силой.

— Могу я осмотреть его комнату? — спросила Фредрика.

— На этот вопрос я вам уже отвечала, — отрезала Теодора. — Вы не увидите ни единого квадратного сантиметра этого дома, пока у вас не будет ордера на обыск!

— Ордер у меня есть, — сообщила Фредрика и услышала, как к дому подъехало несколько машин.

Глаза Теодоры расширились от неподдельного удивления.

— К тому же вашему сыну не пойдет на пользу, если вы откажетесь помогать полиции в поисках убийцы вашей собственной внучки, — вставая, заявила Фредрика.

— Если бы у вас были дети, то вы бы знали, что детей не предают. Никогда! — надломленным голосом прошептала Теодора и наклонилась к Фредрике. — Если бы Сара понимала это, то с Лилиан ничего бы не случилось. Где она была, когда пропала Лилиан?! Ничтожество!

Где была? В западне, куда ее заманил человек, который ненавидит ее больше всего на свете, подумала Фредрика, но промолчала.

На секунду в глазах пожилой женщины промелькнула усталость и что-то похожее на боль.

Она страдает куда сильнее, чем старается показать, мелькнуло в голове у Фредрики, пока они с Теодорой шли к двери, чтобы впустить ожидавших на крыльце полицейских.

* * *

Войдя в гостиную Теодоры Себастиансон, Петер Рюд просто глазам своим не поверил: не дом, а настоящий музей! Самочувствие и так довольно мерзкое, так еще эта ведьма таращится на него из угла! После того как он поздоровался и объяснил ей суть дела, у нее ни один мускул на лице не дрогнул. Старуха просто отошла в дальний угол комнаты и уселась в кресло.

Петер быстро обошел цокольный этаж: ни следа Габриэля Себастиансона. Но ведь он был здесь совсем недавно! Непостижимым образом Петер чувствовал, что Габриэль где-то рядом.

— Когда вы в последний раз виделись с сыном? — спросил Петер, обойдя дом и вернувшись в гостиную.

— Госпожа Себастиансон не станет отвечать ни на какие вопросы, — произнес резкий голос за спиной у Петера.

Полицейский обернулся: там стоял неизвестный мужчина, довольно высокий и широкоплечий, с крупными чертами лица и темными волосами. Петер невольно почувствовал к нему уважение.

Мужчины пожали руки, незнакомец представился адвокатом семьи Себастиансон. Петер вкратце объяснил причины обыска.

— Детская порнография?! — взвизгнула Теодора, вскакивая с кресла. — Вы совсем с ума сошли?! — Она быстро просеменила через всю комнату и встала напротив мужчин. — Я думала, вы ищете Габриэля!

— Как я уже говорил, и его тоже, — ответил Петер. — Спешу сообщить, что ваш сын объявлен в национальный розыск! Помогая ему, вы можете оказаться соучастницей преступления, в зависимости от того, по какой статье он будет осужден. Ваш адвокат может подтвердить мои слова.

Взгляд Теодоры вновь стал отсутствующим, как будто она не слышала слов полицейского. Петер тяжело вздохнул, вышел из комнаты и быстро поднялся по широкой лестнице на второй этаж, где находилась комната Габриэля.

— Ну как дела? — нервно поинтересовался он осипшим голосом. — Нашли что-нибудь?

Невысокая сотрудница встала с пола — она ползала на четвереньках, заглядывая под кровать — и доложила:

— Все чисто! Но он точно был здесь: кровать застелена небрежно, простыни смяты. Могу с уверенностью сказать, что сегодня он ночевал здесь.

— У него наверняка есть ноутбук! — помрачнев, предположил Петер.

— Скорее всего, — согласился другой полицейский, — но ноутбук он наверняка держит при себе, здесь его искать бесполезно…

— Ну да, — устало признал Петер. — Никаких фотографий, ничего такого?

— По нулям, — отозвалась первая сотрудница.

— Ладно. То есть все, что мы можем сказать наверняка — он здесь ночевал, — подытожил Петер.

Полицейские кивнули.

— Хорошо, — проворчал Петер. — Позвоню другим группам, узнаю, что они нашли в офисе и в квартире на Эстермальме.

Однако для начала Петер позвонил на работу, где Эллен сообщила ему, что Матс изучил распечатку звонков Габриэля и что по задействованным вышкам мобильной связи можно подтвердить нахождение подозреваемого в родительском доме. Больше новостей не поступало, хотя фотографию девочки опубликовали во всех газетах и показали в новостях. Да, кстати, уже второй человек припомнил, что какой-то мужчина нес Лилиан на руках по вокзалу, так что эти показания подтвердились. А в остальном — ничего нового.

Затем Петер решил позвонить в группу, которая производила обыск в кабинете Габриэля. Компьютер конфисковали, его содержимым займутся, как только будет сформирована группа добровольцев, готовых ознакомиться с этим ужасом. Перепиской Габриэля займутся в ближайшее время. Его начальник подтвердил, что у Габриэля также имеется рабочий ноутбук, но где — неизвестно. Других, кроме компьютера, носителей с детской порнографией не обнаружено.

Потом Петер попробовал дозвониться до нового следователя, допрашивающего коллег Габриэля Себастиансона. Тот коротко ответил, что занят, и пообещал перезвонить в течение часа.

Полицейский не очень понимал, как относиться к информации, добытой на данной момент. Габриэль Себастиансон намеренно скрывается от полиции — отлично, мамаша явно лжет, прикрывая сына, — прекрасно, известно, где он находился предыдущие дни, — хорошо! Но как он мог так сглупить и сохранить фотографии на стационарном рабочем компьютере, если у него есть ноутбук? Зачем ему прятаться у мамы, ведь полиция, разумеется, начнет искать его именно там? Если убийца — Габриэль Себастиансон, то стал ли местом совершения преступления дом его родителей? Значит, бабушка — его сообщница?

Петер инстинктивно чувствовал, что это маловероятно. А может, Габриэль Себастиансон держал Лилиан в доме, а бабушка об этом не знала? Если он, к примеру, дал Лилиан снотворное? Нет, вряд ли…

Петер огляделся: неужели Лилиан действительно умерла в этом доме? В таком случае надо срочно получить у прокурора ордер на то, чтобы перевернуть этот дом вверх дном и выяснить, где это произошло. Хотя Алекс позвонил из больницы и сообщил, что Лилиан умерла от яда, введенного в голову путем инъекции, значит, убийца вполне мог и не оставить улик…

Стоп-стоп, а ведь этот аналитик, Матс, говорил, что мобильный Габриэля в течение запрошенного срока ни разу не оказывался в зоне севернее Стокгольма! Зато совершенно точно бывал южнее! Если предположить, что Габриэль держит мобильный при себе, что вполне логично, то как же тело Лилиан Себастиансон оказалось в Умео?!

Внезапно на Петера навалилась усталость. Мозг отказывался работать, снова разболелась голова. Ему позвонили из группы, проводившей обыск квартиры на Эстермальме: ничего подозрительного, кроме большой коробки с секс-игрушками, они не нашли. Если ее, конечно, можно назвать подозрительной. Также конфисковали некоторое количество самопальных DVD-дисков без пометок — возможно, на них что-нибудь записано.

— А какие-то следы пребывания ребенка в квартире есть? — без особой надежды спросил Петер.

— Здесь, разумеется, есть детская, — ответил коллега, — но мы не можем утверждать, что девочка была здесь недавно. На самом деле, тут, похоже, давно никто не появлялся. Контейнер для мусора пуст, в холодильнике — ничего. Либо здесь давно никого не было, либо кто-то заезжал и все выкинул.

Петер склонялся к последнему варианту. Надо узнать, пользовался ли кто-то в последнее время стационарным телефоном, но, с другой стороны, начальник Габриэля Себастиансона сказал, что на прошлой неделе тот работал по обычному графику и последний раз появился в офисе в субботу.

А потом словно сквозь землю провалился! Взял на работе отпуск, а матери наврал, что собирается в командировку. И зачем было так грубо врать? Ведь матушка явно на все готова ради сына! Однако если у этой женщины осталась хоть капля совести, то она не станет выгораживать его, если ей что-то известно о детской порнографии или об убийстве ребенка.

Петер зашел в комнату Габриэля и сообщил коллегам, что заедет в домик подозреваемого на Эстермальме. Теодора Себастиансон заперлась в гостиной со своим адвокатом, и Петер решил уехать, не прощаясь.

Едва выйдя из дома, Петер сразу почувствовал неимоверное облегчение. Подойдя к припаркованной возле дома машине и обернувшись, он посмотрел на огромный кирпичный дом, а потом перевел взгляд на участок, больше напоминающий парк. Да, здесь время слишком долго простояло на месте…

* * *

Елена вставила ключ в замочную скважину дрожащими от волнения руками. Когда ее охватывало возбуждение или беспокойство, у нее всегда дрожали руки — а сейчас она ощущала и то и другое. Наконец ей удалось открыть дверь. Она сделала все в точности так, как сказал ей Мужчина: доехала на машине до Умео, избавилась от Зародыша, как он ей приказал, и вернулась обратно на самолете. Никто ее не видел и ни в чем не заподозрил — Елена была уверена, что впервые в жизни все сделала, как надо.

Девушка прикрыла за собой дверь и поразилась зловещей тишине в доме.

Запыхавшись, Елена сняла туфли и аккуратно поставила их рядом — Мужчина всегда заставлял ее ставить обувь именно так: аккуратно, вдоль стенки в небольшой прихожей.

— Ау! — осторожно позвала она, проходя в квартиру. — Ау, ты дома?

Елена сделала еще несколько шагов — какая странная тишина!

Что-то не так, что-то явно не так!

Он внезапно появился из темного угла комнаты! Елена скорее почувствовала, чем увидела огромный кулак, стремительно приближающийся к ее лицу.

Нет-нет-нет, в отчаянии пронеслось у нее в голове, она упала на спину, ударившись головой о стену.

Боль и страх охватили ее тело, по опыту Елена знала, что в таких ситуациях лучше не реагировать вообще, но удар оказался столь неожиданным и угрожающим, что она чуть не описалась со страху.

Мужчина быстро подошел к Елене и рывком поднял ее на ноги. Из уголка рта девушки сочилась кровь, голова кружилась, спину раскаленными иглами пронзала острая боль.

— Чертова шлюха! Бездарная идиотка! — прошипел он сквозь сжатые зубы, в его взгляде кипела такая ярость, какой Елена раньше никогда не видела.

«Нет-нет-нет, кто-нибудь, помогите мне!» — мысленно забормотала она.

— Девчонка должна была лежать в позе эмбриона! — заорал он и крепко встряхнул ее за плечи. — В позе эмбриона!!! И какого черта ты бросила ее на тротуаре?! Неужели так сложно все запомнить?! — прорычал он так громко, что Елена потеряла дар речи.

— Я… я… — забормотала она.

— Заткнись! — перебил ее Мужчина. — Заткнись!

Она попыталась объяснить ему, что у нее не было времени положить девочку именно в ту позу, о которой они договаривались, и именно в то место, но он снова приказал ей заткнуться, а потом еще раз ударил по лицу. Удар, еще один, коленом в живот, потом — в бок… и вот она уже лежит на полу. Хрустнув, словно заиндевевшая от мороза ветка, сломалось ребро, и вскоре Елена уже не чувствовала ударов и не слышала криков. Она была практически без сознания, когда Мужчина сорвал с нее одежду и поволок в спальню, но, увидев, как он достает спичечный коробок, громко завыла. Он засунул ей в рот носок и чиркнул первой спичкой.

— Нравится, Кукла? — прошептал он, поднося горящую спичку к ее широко открытым от ужаса глазам. — Скажи, тебе можно доверять?

Она в отчаянии принялась кивать, пытаясь вытолкнуть языком изо рта носок. Он схватил ее за волосы и наклонился к ней, поднося спичку еще ближе.

— Не уверен, — прошептал он, и огонь почти коснулся ее ключицы. — После того что ты сделала — совсем не уверен!

Он поднес спичку еще ближе, и пламя принялось лизать ее кожу.

* * *

Алекс Рехт и Хуго Паульсон встретили Сару Себастиансон и ее родителей в комнате для родственников примерно через час после того, как опознание Лилиан завершилось. Обои теплых тонов, мягкие кресла и диваны, столик из темного индийского дерева, никаких картин, рисунков или фотографий — только корзина с фруктами.

Алекс с болью взглянул на Сару Себастиансон. В отличие от того, как она вела себя, получив посылку с волосами, а затем предварительное уведомление о смерти Лилиан, сейчас Сара каким-то чудом казалась собранной и спокойной. Ключевое слово — «казалась». По долгу службы Алексу часто приходилось встречаться с людьми, переживающими крайнюю степень горя и отчаяния, поэтому он знал, что Саре Себастиансон еще не скоро удастся вернуться к нормальной жизни. Горе имеет множество лиц, множество этапов. Кто-то из писателей, Алекс никак не мог припомнить кто, сказал, что переживать большое горе — как идти по тонкому льду: сначала кажется, что все вроде бы не так уж плохо, а потом делаешь очередной шаг и вдруг падаешь на самое дно темной пропасти.

На данный момент Саре Себастиансон удавалось удерживаться на крошечном, но крепком участке льда — это Алекс заметил сразу, как только молодая женщина вошла в комнату. Не то чтобы с отсутствующим видом — но как будто была где-то не здесь. Красные, заплаканные глаза, рука, неподвижно лежа на коленях, сжимает носовой платок, время от времени дергается наверх и слегка касается платком распухшего от слез носа.

Родители сидели молча, глядя перед собой невидящими глазами.

Первым тишину нарушил Хуго: он предложил им кофе. Потом чаю. Потом пообещал, что разговор не займет много времени.

— Мы не можем понять, как Лилиан оказалась в Умео и почему, — осторожно начал Алекс. — В вашей семье кто-нибудь связан с этим городом или его окрестностями?

Повисла тишина, а потом Сара ответила.

— Нет, у нас здесь никого нет, — тихо произнесла она. — Совсем никого. И у Габриэля тоже.

— Вы здесь бывали когда-нибудь? — спросил у нее Алекс.

Она кивнула. Казалось, что голова едва держится на шее, словно воздушный шар на веревочке.

— Да, но это было очень давно. Мы с моей лучшей подругой Марией приезжали сюда летом, после окончания школы, — прошептала она и откашлялась. — Но это было… подождите-ка… семнадцать лет назад. Я училась на литературных курсах за городом, а потом устроилась там работать на лето ассистенткой одного из преподавателей, но прожила здесь совсем недолго, месяца три.

Алекс задумчиво посмотрел на нее. Несмотря на усталость и горе, написанные у нее на лице, он заметил, что, когда Сара рассказывала об Умео, у нее чуть дрогнул угол глаза — ее что-то встревожило, и к Лилиан это отношения не имеет.

Нижняя губа слегка задрожала, подбородок дернулся. В лице Сары словно проступило какое-то упрямство, хотя в глазах стояли слезы, готовые вот-вот хлынуть по щекам…

— У вас появились здесь новые знакомые? Может быть, молодой человек? — осторожно предположил Алекс.

— Никого, — покачала головой Сара. — У меня, конечно, появились знакомые на курсах, некоторые из них жили в городе, поэтому мы общались, когда я начала работать там. Но вы же знаете, как это бывает: курсы закончились, я уехала домой, а Умео — так далеко… Я не поддерживаю связь ни с кем из них.

— А недругов у вас здесь не появилось? — вежливо поинтересовался Алекс.

— Нет, — ответила Сара, на секунду прикрыв глаза, — ни одного.

— А что ваша подруга?

— Мария? Нет-нет, у нее тоже ничего такого не было, насколько я помню. Мы с ней больше не общаемся.

Алекс кивнул и сделал Хуго знак: если у того есть какие-то вопросы, то сейчас самое время. Связь убийства с литературными курсами обоим полицейским показалась сомнительной, но Хуго на всякий случай составил список участников курсов, которых Сара смогла припомнить. Все равно пока что это единственная ниточка, которая хоть как-то связывает ребенка и Умео.

На данный момент, похоже, следственная группа Умео исходит из того, что девочку убили в Стокгольме — значит, следствие будет продолжать группа Алекса.

Команда Хуго подробно анализировала обстоятельства обнаружения тела. Телефонный звонок, из-за которого сестра Анна вышла на парковку, поступил с мобильного телефона, сим-карта не зарегистрирована, звонили из точки в трех милях южнее Умео, затем телефон просто отключили. Супружеская пара, где женщина была бы на сносях, в больницу той ночью так и не приехала, поэтому следственная группа предположила, что звонок имел своей целью выманить кого-нибудь из персонала на парковку. Звонивший явно хотел, чтобы ребенка нашли как можно скорее.

Многое в этом деле ставило Алекса в тупик. Он четко ощущал, что ясно мыслить здесь у него не получится — надо как можно скорее вернуться в Стокгольм, спокойно засесть в кабинете и поразмыслить. Его охватило неясное беспокойство — что-то в этой истории не сходится! Не сходится, и все тут!

Хриплый голос Сары Себастиансон вернул Алекса к действительности.

— Я никогда не жалела о том, что родила ее, — прошептала она.

— Прошу прощения? — смутился Алекс.

— У нее на лбу написано «Нежеланная». Это неправда! Я никогда не жалела! Лилиан — лучшее, что было в моей жизни!

* * *

Остаток дня Фредрика занималась допросами друзей, знакомых и коллег Сары Себастиансон, которые значились в списке, составленном Сарой и ее родителями. После первого обзвона список пополнился новыми именами. Поговорить с некоторыми из них Фредрика поручила своей новой коллеге.

Опрошенные были довольно единодушны: все, как один, считали Сару очень доброй и жизнерадостной, что называется — хорошим человеком. Почти все, даже те, кто общался с ней не очень близко, подтверждали, что в последние несколько лет ее личная жизнь им казалась крайне тяжелой: трудно быть замужем за жестким, беспринципным, холодным и властным мужчиной. Иногда она приходила на работу, прихрамывая, иногда носила одежду с длинным рукавом, хотя на улице стояла жара. Утверждать что-либо точно никто не осмеливался, но сколько же раз подряд можно случайно упасть и удариться?

Никто из тех, с кем успели пообщаться Фредрика и ее напарница, не соглашался с тем, какой пыталась выставить Сару Теодора Себастиансон: безответственная мать и неверная жена — это о ней! Зато одна из близких подруг Сары рассказала, что Габриэль изменял Саре с самого начала. Плача, подруга рассказывала:

— Мы все думали, что она сможет избавиться от него, найдет в себе силы уйти! Но тут она забеременела, и тогда мы поняли, что все кончено — теперь ей никуда от него не деться!

— Но ведь она все-таки ушла от него? — удивленно подняв брови, спросила Фредрика. — Они же подали на развод?

— Никто из нас в это не верит, — зарыдав еще сильнее, покачала головой подруга. — Такие, как он, всегда возвращаются, всегда!

В ходе допросов Фредрику смутила только одна вещь: даже те люди, которых Сара называла «старыми друзьями», появились у нее уже во взрослом возрасте. Похоже, у нее вообще не осталось друзей детства или юности, никого из Гётеборга. Судя по списку, на западном побережье она общалась только с родителями.

— Сара как-то рассказала, что ей пришлось порвать практически со всеми старыми друзьями, когда она начала встречаться с Габриэлем, — объяснила одна из подруг. — Мы все познакомились с ними уже как с парой, но, думаю, старые друзья Сары так и не смогли смириться с ее выбором.

Судя по собранным показаниям, у Сары был всего один враг — ее собственный супруг.

Устав до чертиков, Фредрика вернулась в Управление, купив по дороге хот-дог. Она искренне надеялась, что Алекс уже вернулся, а если нет — то она воспользуется короткой передышкой и запрется у себя в кабинете: ненадолго поднимет ноги, включит плеер и послушает музыкальную пьесу, которую переписала у мамы.

«Под нее хорошо думается», — улыбнулась мама.

Она прекрасно знала, что для дочери, как и для нее самой, музыка была такой же важной частью повседневной жизни, как еда и сон.

Однако Фредрике не повезло: войдя в управление, она тут же столкнулась с Петером.

— Ого, хот-дог! — крикнул ей он.

— Ага, — ответила Фредрика с набитым ртом.

К ее удивлению, Петер зашел к ней в кабинет и практически рухнул в кресло. Видимо, ни отдохнуть, ни послушать музыку ей не удастся…

— Как прошел день? — устало спросил он.

— По-разному, — уклончиво ответила Фредрика.

Она так никому и не рассказала, что самовольно отлучилась во Флемингсберг да еще и отправила туда полицейского художника, чтобы тот набросал портрет той девушки с собакой.

— Нашли что-нибудь дома и на работе у Себастиансона? Или у родителей? — спросила она.

— Ну, кое-что нашли, — уклончиво ответил Петер. — Но все как-то странно, честно говоря…

Фредрика села за стол и внимательно посмотрела на Петера. Выглядел он до сих пор не ахти. Иногда ее охватывало явное отвращение к нему: ведет себя как ребенок, упрям как осел и до ужаса выпендривается! Но сегодня, когда все находились под впечатлением от произошедшего, она вдруг испытала к нему сочувствие: Петер — тоже человек, и ему явно нелегко, подумала Фредрика и поспешно доела свой хот-дог.

Петер нерешительно положил перед ней на стол небольшую стопку бумаг.

— А это что? — спросила Фредрика.

— Распечатки электронной переписки с рабочего компьютера Габриэля Себастиансона, — ответил Петер. — Мне прислали их час назад, — добавил он, заметив удивление Фредрики, — как раз когда я вернулся после допроса дяди Габриэля Себастиансона по отцу. Впустую, кстати, время потратил…

Фредрика понимающе усмехнулась — за сегодняшний день она тоже провела много бесполезных допросов.

— И что там? — поинтересовалась она.

— Сама прочитай, — ответил Петер. — Я не уверен, что там написано именно то, что мне кажется…

— Ладно, — согласилась Фредрика и взяла в руки распечатки.

Петер не собирался уходить, явно ожидая, пока она прочитает письма, и нетерпеливо заерзал на стуле. Фредрика взяла в руки первую страницу.

— Это его переписка с одним и тем же адресатом, начинается где-то в январе.

Фредрика кивнула, не поднимая глаз от текста. Габриэль Себастиансон переписывался с неким Длинным Дядюшкой. Фредрика не особенно разбиралась в детской литературе, но смутно припомнила серию комиксов под названием «Маленькая Анна и Длинный Дядюшка».

Габриэль Себастиансон и Длинный Дядюшка обсуждали разные сорта вин и планировали дегустации. Прочитав две страницы, Фредрика почувствовала подступающую к горлу тошноту.

Длинный Дядюшка, 1 января, 09:32: Большинство предпочитает дегустировать вина ни в коем случае не моложе 1998 года. А вы как к этому относитесь?

Габриэль Себастиансон, 1 января, 11:17: В 1998 году был неплохой урожай винограда, но последующие годы были куда удачнее. Я довольно критично настроен по отношению к винам, долго пролежавшим в погребах.

Длинный Дядюшка, 2 января, 06:25: Также поступают вопросы о странах-производителях, а также сортах винограда. Насколько это важно для вас?

Габриэль Себастиансон, 2 января, 19:15: Разумеется, я предпочитаю синий, а не красный виноград. А вот регион-производитель мне не особенно важен. Пожалуй, я не прочь попробовать что-нибудь более экзотическое, чем на прошлой встрече нашего великолепного кружка. Нет ли у вас чего-нибудь из Южной Америки?

— Господи боже мой, — прошептала Фредрика и взглянула на Петера.

— Правда ведь, они не дегустацию вин обсуждают? — с сомнением в голосе спросил тот.

— Нет, — покачала головой Фредрика, — уверена, что нет…

— Красный виноград — девочки, а синий — мальчики?

— Видимо, да.

Фредрика ощутила резкую боль в желудке.

— Ужас какой, — тихо пробормотала она, прикрыв рукой рот, и стала читать дальше, быстро перелистывая страницы.

Длинный Дядюшка, 5 января, 07:11: Глубокоуважаемый член общества! На следующей неделе мы проводим очередную дегустацию! Наш поставщик предлагает нам на пробу эксклюзивные вина, которыми мы сможем наслаждаться весь вечер и всю ночь. Оплата производится на месте наличными. Более подробная информация о месте проведения мероприятия будет сообщена Вам, как мы и договаривались.

В общей сложности, с Нового года Габриэль Себастиансон успел побывать на четырех дегустациях.

— Как они договариваются о месте встрече? — задумалась Фредрика.

— Не знаю, — устало ответил Петер, — я звякнул одному приятелю из уголовной полиции, который занимается этой дрянью: он сказал, что существует масса способов: возможно, они рассылают СМС-сообщения с незарегистрированной сим-карты.

— Как это отвратительно! — ужаснулась Фредрика и против воли принялась читать дальше. На последней странице она прочла:

Длинный Дядюшка, 5 июля, 09:13: Уважаемый член сообщества! Близится самый долгожданный день лета — мы получали внеплановую поставку чудесных вин, изготовленных из разных сортов винограда урожая 2001 года! Приезжайте к нам на следующей неделе и оцените наши новые деликатесы! О месте, как всегда, будет сообщено дополнительно, но уже сейчас обведите красным в вашем ежедневнике вторник, 20 июля. Наше мероприятие начнется около 4 часов дня. Обращаем Ваше внимание на то, что на этот раз встреча состоится не в нашем замечательном лене, а минимум в пяти часах езды на автомобиле. Как можно скорее подтвердите свое участие!

— Погоди-ка… Лилиан пропала как раз двадцатого июля! — нахмурившись, сказала Фредрика, внимательно глядя на Петера.

Тот кивнул, и некоторое время они молча смотрели друг на друга. Потом Фредрика пролистала распечатку до конца — больше писем от Длинного Дядюшки Габриэлю не приходило.

— Начальник Габриэля Себастиансона сказал, что он взял отпуск с понедельника по среду на этой неделе, — размышляла она вслух. — Он подал заявление об уходе в отпуск в последний момент и сказал, что ему срочно понадобилось уехать по личным обстоятельствам.

— Судя по данным с его мобильного, в день исчезновения Лилиан в десять часов вечера он находился в окрестностях Кальмара. С утра до позднего вечера телефон был выключен, а потом Габриэль совершил звонок.

— Кому?

— Матери, — ответил Петер.

— Предположим их… э-э-э, как бы это сказать… мероприятие происходило в Кальмаре, — начала Фредрика, посмотрев на Петера долгим взглядом, и он кивнул, давая понять, что рассуждал точно так же. — Он вполне мог туда добраться за пять часов.

— Значит, ему нужно было выехать из города в одиннадцать, чтобы успеть туда к четырем, — вставил Петер.

— Вот именно, — с жаром подтвердила Фредрика, откладывая в сторону бумаги. — Известно ли нам по данным от оператора, во сколько он выехал из города?

— Нет, телефон был выключен с восьми утра, — разочаровал ее Петер.

— Ладно, черт с ним! По крайней мере, мы точно знаем, что в десять он находился в Кальмаре и звонил маме. Значит, можно предположить, что действо закончилось и он собрался домой. Тогда он никак не мог забрать Лилиан из поезда, — внимательно посмотрев на Петера, заключила Фредрика. — Если он, конечно, не обладает сверхъестественной способностью находиться в двух местах одновременно!

— Или дело было так, — возразил ей Петер, — он решил немного опоздать на «мероприятие» и привезти с собой Лилиан.

— Возможно, так и есть, — покачала головой Фредрика. — Но тогда история выходит совсем странная: сначала ему нужно забрать Лилиан, сесть в машину, поехать в Кальмар, потом пойти в этот сумасшедший клуб, или как это у них называется… Затем он вместе с Лилиан возвращается домой, бреет ее налысо, посылает волосы Саре, убивает девочку и подговаривает кого-то отвезти тело в Умео и выкинуть у входа в местную больницу… Что там в распечатке от оператора? В указанный период телефон вроде бы не находился к северу от Стокгольма?

Петер выпрямился. Фредрика видела, что новые сведения выбили его из колеи.

— Нет, — вынужден был признать он, — это, конечно, слишком запутанная версия…

На некоторое время полицейский задумался, а потом стукнул кулаком по столу и заорал:

— Черт побери! Все происходит так быстро, бардак какой-то! Да как он все это успел?! Такого быть не может! Может, он отдал кому-то свой телефон?

Склонив голову набок, Фредрика украдкой взглянула на Петера. В коридоре послышались шаги Алекса.

— Есть еще одна версия, — медленно произнесла она. — Возможно, две эти истории никак между собой не связаны.

* * *

Алекс Рехт вылетел из Умео в начале пятого. Тело Лилиан Себастиансон должны были доставить в Стокгольм вечерним грузовым рейсом.

— Надеюсь, вы быстро найдете этого гада, пока он не убил следующего ребенка, — мрачно сказал Алексу на прощание Хуго Паульсон.

— Следующего ребенка??! — в ужасе повторил Алекс.

— А с чего ему останавливаться? Если он поймет, что может уйти от наказания? — резонно заметил коллега.

Надо сказать, после этого разговора Алекс еще сильнее встревожился. Через час он приземлился в Стокгольме и поехал прямиком на работу.

В «Логове» его уже ждали Фредрика, Петер, Эллен, аналитик из уголовной полиции и еще двое, которых Алекс видел впервые в жизни. Видимо, подкрепление — два новых следователя, подумал комиссар.

— Итак, друзья, — начал Алекс, садясь на свое место, — с чего начнем?

Время было позднее, и он хотел провести совещание быстро и эффективно, а потом поехать домой и спокойно все обдумать.

— Что нам известно? Давайте зайдем с этой стороны…

Большей частью появившейся за день информации члены группы уже обменялись в течение дня по телефону. Однако Алексу еще не сообщили последние сведения о переписке и регистрации звонков с мобильного Габриэля. Комиссар заметил, как переглянулись Петер и Фредрика, когда попросил, чтобы кто-нибудь изложил последние новости — кто угодно, только покороче. А уж потом он сам ознакомит всех с тем немногим, что дала поездка в Умео. Под конец собрания Алекс собирался изложить скудные новости из Умео.

После некоторого колебания слово взял Петер: раздал всем присутствующим распечатки переписки Габриэля Себастиансона с Длинным Дядюшкой, а затем, к неимоверному удивлению Алекса, включил проектор и показал слайд с двумя временными осями.

Комиссар покосился на Фредрику: наверняка ее идея!

Судя по довольному выражению лица девушки, комиссар не ошибся.

— Итак, — начал Петер, показывая на график, — мы, то есть мы с Фредрикой, сформулировали две возможные гипотезы, исходя из имеющихся у нас сведений.

Он быстро изложил свою версию, а потом передал слово Фредрике, которая заговорила, не вставая со своего места:

— Альтернативой этой несколько сжатой по времени, однако вполне вероятной версии — что Габриэль съездил в Кальмар вместе с Лилиан, а потом вернулся обратно — является предположение, что мы имеем дело с двумя совершенно разными историями, двумя разными преступлениями. Сейчас я объясню, что я имею в виду, — тут же добавила Фредрика, заметив, как нахмурился комиссар. — Нам известно, что Габриэль Себастиансон избивал свою жену Сару, что он смотрит детскую порнографию на работе, а также, судя по его переписке, что он — активный педофил. Себастиансон — участник педофильской сети, о которой нам пока мало что известно, с Нового года он регулярно посещает их встречи. И тут его внезапно приглашают на внеплановое мероприятие в Кальмаре. Он сразу же берет отпуск и — что совершенно логично — решает соврать матери и говорит, что на пару дней уедет в командировку. При этом обещает ей, что они с Лилиан придут к ней на ужин, когда Сара с дочерью вернутся из Гётеборга.

Фредрика сделала паузу, удостоверившись, что все присутствующие следят за ее логикой — пока возражений ни у кого не возникло.

— Итак, — продолжала Фредрика, покраснев от возбуждения, — во вторник утром он едет в Кальмар, а после двух часов дня исчезает Лилиан. Через пару часов его начинают разыскивать и звонить ему на мобильный. Мобильный отключен, так как Габриэль Себастиансон занят до десяти вечера. В десять он снова включает телефон! — Фредрика сделала театральную паузу. — Ведь он только что совершил наитягчайшее по меркам нашего общества преступление, а тут пропадает его дочь, полиция начинает интересоваться им! Вероятно, он догадывается: нам известно, что он избивал свою жену, и, скорее всего, мы получили взаимно противоречащие сведения о его местонахождении от матери и начальника. Время позднее, он далеко от дома — естественно, он впадает в панику. Ему, конечно, неохота ехать домой и общаться с полицией. Габриэль не имеет отношения к исчезновению Лилиан, но ему очень не хочется объяснять, где он находился, когда девочка пропала. — Фредрика перевела дыхание. — Он поставил себя в крайне затруднительное положение — обычно его мама чудесным образом обеспечивает ему алиби, но на этот раз она может и не согласиться, ведь он соврал ей. Само собой, он все равно звонит ей — кто еще готов ради него практически на все? Что именно он рассказал матери и о чем конкретно они договорились, пока неизвестно, но, видимо, они решили, что Лилиан скоро найдется, а до этого времени ему нужно залечь на дно.

— А когда девочка найдется, полицию перестанет интересовать, где он находился во время похищения, — добавил Алекс.

— Именно, — закивала Фредрика и сделала глоток воды — после долгой речи в горле пересохло.

В комнате стало тихо.

Алекс пролистал розданную Петером распечатку.

— Черт знает что, — тихо сказал он и наклонился над столом, обращаясь ко всей группе. — Есть ли у кого-нибудь информация, которая противоречит гипотезе Фредрики? — медленно произнес он.

Все промолчали.

— Тогда я склонен думать, что наш друг Габриэль, которого мы разыскиваем с таким рвением, судя по всему, не имеет отношения к исчезновению Лилиан. — Он посмотрел на Петера, сидевшего рядом с Фредрикой. — Согласен, Габриэль мог успеть забрать Лилиан и съездить в Кальмар, но, как отметила Фредрика, в таком случае ему пришлось очень сильно поторопиться. — Комиссар скептически покачал головой.

— А как же показания Ингрид Странд? — встрепенулся Петер. — Женщины, которая сидела рядом с Сарой и Лилиан в поезде? Она же видела, как Лилиан унес какой-то…

— …какой-то мужчина, «видимо, ее папа», — спокойно закончил за него Алекс. — Знаю, дело запутанное! Как могла Лилиан спокойно позволить взять себя на руки незнакомому мужчине? Если, конечно, ей предварительно не ввели транквилизатор, посмотрим по результатам экспертизы.

— А ее не… — запнулась Фредрика. — Врач не сказал, применялось ли к ней насилие?

— Вероятнее всего, нет, — покачал головой Алекс, — но с точностью мы будем знать завтра утром.

Комиссар умолк. Неизвестно, связан ли Габриэль Себастиансон с исчезновением Лилиан, но на столе у Алекса, откуда ни возьмись, вдруг возникло дело о педофильской сети. Такие преступления не находятся в их компетенции, значит, дело срочно нужно передать в Управление полиции лена или Государственное полицейское управление.

— Так что же нам теперь — начинать все сначала? — недоуменно спросил Петер.

— Нет, — задумчиво улыбнулся Алекс. — Просто теперь мы знаем, что имеющаяся у нас информация имеет несколько иную структуру, чем мы думали. Однако, вероятно, на данный момент мы должны перестать считать Габриэля Себастиансона главным подозреваемым.

Петер тяжело вздохнул, но Алекс предостерегающе поднял вверх палец и добавил:

— Тем не менее это вовсе не означает, что Лилиан не мог похитить кто-то из знакомых Габриэля! Мы не можем исключить такую возможность, учитывая то, что нам стало известно о его круге общения…

Фредрика неуверенно подняла руку, пытаясь привлечь его внимание.

— Да, Фредрика?

— Но ведь нам известно, что действия похитителя Лилиан однозначно направлены против Сары, а не против Габриэля! Посылку с волосами Лилиан доставили ей, а не ему!

— Думаешь, убийца как-то связан не с Габриэлем, а с Сарой? — прояснил ситуацию Алекс.

— Да, — прямо ответила Фредрика.

— Есть ли еще какая-то информация, подтверждающая эту версию? — спросил Алекс, обводя взглядом присутствующих.

— Вообще-то есть, — покраснев, подняла руку Фредрика. — Дело в том, что я сегодня быстренько заскочила во Флемингсберг…

Алекс и остальная группа выслушали краткий отчет Фредрики о том, что она узнала на вокзале во Флемингсберге и в справочной службе Шведских железных дорог. Под конец она заверила всех в том, что ни в коем случае не считает, что эта информация является неопровержимым доказательством, но подчеркнула, что совпадений слишком много, чтобы списать все на волю случая.

Алекс долго молчал, потом, нахмурившись, произнес:

— Отругать бы тебя — ты ведь самовольно планируешь рабочий день вместо того, чтобы выполнять что поручено, но на сей закроем на это глаза.

Фредрика с облегчением выдохнула.

— Если считать полученную тобой информацию достоверной, то, выходит, похищение было детально спланировано, направлено против Сары, и мы имеем дело с настоящим чудовищем, — медленно выговорил Алекс. — Да еще и с крайне умным и расчетливым чудовищем. Тогда у меня есть всего один вопрос: почему мы не находим этому никакого подтверждения? Почему Сара не может вспомнить никого, кто мог бы желать ей зла?

— Возможно, она и не знает, — вставил Петер, — ведь если Лилиан похитил какой-то псих, а похоже, дело обстоит именно так, то и причина всего этого кошмара не более логична, чем сами действия преступника.

— Надо еще раз прошерстить всю имеющуюся информацию, — напряженно сказал Алекс. — Боюсь, мы что-то пропустили. Когда будет готов фоторобот женщины с собакой?

— Он уже готов, но кассирша из Флемингсберга должна окончательно подкорректировать его вечером.

— Хорошо, тогда идем дальше. — Алекс коротким кивком поблагодарил Фредрику.

Она открыла было рот, но Алекс знаком остановил ее:

— Позволишь мне рассказать, что я узнал из разговора с Сарой и ее родителями в Умео?

Фредрика с готовностью кивнула: ей, как и остальным, не терпелось узнать последние новости.

Алекс понимал, что ничем особенным их не порадует, но тем не менее пересказал свою беседу с Сарой и ее родителями после официальной процедуры опознания тела. И отметил, как заинтересованно взглянула на него Фредрика, услышав, что после школы Сара некоторое время жила в Умео. Едва комиссар закончил, как тут же вступила Фредрика:

— Сегодня я говорила с некоторыми друзьями и коллегами Сары и как раз удивилась: странно, что у нее не осталось друзей детства или юности…

— Верно, — согласился Алекс. — Насколько я понимаю, она перестала с ними общаться, когда познакомилась с будущим мужем.

— Вот именно, — подхватила Фредрика, — и когда мы описываем ее круг общения, то начинаем довольно поздно. То есть мы вообще упускаем из вида то, что происходило в жизни Сары до того, как она познакомилась с Габриэлем!

— Ты думаешь, это возможно? Что убийца Лилиан вынашивал планы мести столько лет?

— Думаю, такую возможность не стоит исключать, — кивнула Фредрика. — Просто если дело обстоит именно так, то на данный момент у нас нет шансов вычислить преступника, так как мы ищем не в том временном промежутке.

— Ладно, друзья, — задумчиво кивнул Алекс. — Теперь — все домой, и срочно порадуйте себя чем-нибудь! Завтра начнем с того, что еще раз пройдемся по всему материалу: просмотрим по новой всю информацию, все звонки, которые мы сочли неинтересными. Договорились?

Алекс вдруг подумал, что за это собрание дважды употребил слово «друзья», и улыбнулся.

* * *

Эллен Линд возвращалась домой с работы в расстроенных чувствах. С тех пор как девочка пропала, Эллен трудилась не покладая рук. Конечно, она простая ассистентка, но вообще-то начальник мог бы и похвалить ее за старание. Алекс о таком частенько забывает! Уж не говоря о том, как он обращается с этим несчастным аналитиком Матсом! Интересно, Алекс хоть знает, как его зовут?!

Но стоило Эллен взглянуть на мобильный и увидеть несколько пропущенных вызовов от любимого, как плохое настроение как рукой сняло! Он оставил ей на автоответчике короткое сообщение, что хотел бы встретиться с ней чуть позже в отеле «Англэ», где сегодня остановится на ночь, да еще и попросил прощения за дурацкий прошлый разговор!

Сердце Эллен отчаянно колотилось.

Но присутствовало и легкое раздражение — эти неожиданные повороты в их отношениях были ей не по нраву.

Слава богу, за приличное вознаграждение племянница Эллен все-таки согласилась посидеть с детьми. Вообще-то она и так ждала Эллен дома и сердилась на нее из-за того, что та допоздна задержалась на работе.

— Они уже большие, разве им нужна нянька?! — возмущалась по телефону племянница — вчерашняя выпускница школы.

— Нужна! — решительно ответила Эллен, вспомнив о Лилиан Себастиансон, и понеслась домой, чтобы пожелать детям спокойной ночи и переодеться.

Племянница наблюдала за тем, как тетка носится по дому в поисках подходящего наряда, и хихикала:

— Влюбилась, что ли? Ведешь себя как девчонка!

— Знаю-знаю, — покраснев, улыбнулась Эллен, — наверное, это смешно, но я так радуюсь, когда он предлагает встретиться!

— Надень красную кофточку, — с улыбкой предложила племянница, — красный тебе идет!

Вскоре Эллен ехала на такси в отель. Чудесным образом отступившая на короткое время усталость вернулась, и Эллен в изнеможении откинулась на спинку сиденья. В последние дни ей пришлось очень много работать. Она искренне надеялась, что Карл сможет выслушать ее рассказ обо всех этих ужасах, ей просто необходимо выговориться!

Карл встретил Эллен в фойе отеля и, нежно улыбнувшись, распахнул объятия.

— Представляешь, мы встречаемся второй раз за неделю! — прошептала Эллен, уткнувшись ему в плечо.

— Иногда выдаются недели посвободнее, — ответил Карл и крепко прижал ее к себе.

Он ласково погладил ее по спине, похвалил наряд и сказал, что она прекрасно выглядит, несмотря на то что ей пришлось столько работать.

Следующие несколько часов прошли как в тумане: они выпили вина, поужинали, долго и серьезно говорили о случившемся, а потом нежно занимались любовью, пока наконец не попытались заснуть.

Блаженствуя в его объятиях, Эллен сонно прошептала:

— Карл, я так рада, что мы познакомились!

Она не видела его лица, но чувствовала, что он улыбается.

— Я тоже очень рад, — шепнул он, лаская ее грудь, и поцеловал женщину в плечо. — Ты действительно даешь мне все, что нужно!