Среда, утро

Проснувшись, я первым делом схватился за мобильник и набрал номер, который дал мне Щенок. Таким образом я надеялся выйти на человека, у которого могла быть информация о Якобе Бьёркенстаме. Он так долго не отвечал, что я хотел уже отменить вызов, но наконец в трубке кто-то прокашлялся, а потом раздался неприветливый мужской голос:

– Какого черта?

– Доброе утро, – отозвался я.

– Доброе, какого черта? – хрипло повторил мужчина.

Где-то на заднем плане лаяли собаки, похоже большие.

– Закрой пасть! – прорычал мужчина.

– Но я еще ничего не сказал, – возмутился я.

– Это я собаке. – Он снова прокашлялся и как будто сплюнул. – Ну и кто же вы?

Я представился и объяснил, что звоню по поводу снимка, который он видел в газете.

– Поздно же ты проснулся, – с укором заметил мужчина.

– Но я получил ваш номер только вчера вечером.

– Чем вы там только занимаетесь? Я звонил неделю назад, даже больше… Но подожди… это ведь был не ты…

– Я… – неуверенно возразил я.

– Нет, тот был другой.

– Кого ты имеешь в виду?

– Того, с кем я тогда говорил.

– Он перешел в другую газету и передал твой номер мне.

Повторное «закрой пасть» и на этот раз, похоже, не возымело действия. Псы буквально заливались лаем.

– Давай созвонимся через час? – неожиданно предложил мужчина. – Ты разбудил меня, и собаки разволновались.

– Через час?

– Через час.

– А как тебя зовут?

Но он уже положил трубку.

Я сварил себе кофе, сел за компьютер и снова набрал в «Гугле» фамилию Бьёркенстама. Таким образом я снова вышел на материалы о валютных махинациях на Востоке, но чем именно занимался там Бьёркенстам, по-прежнему оставалось неясным. Я кликнул на статью в «Нью-Йорк таймс» о том, как Соединенные Штаты чинят препятствия русскому бизнесу в Западной Европе. Якоб Бьёркенстам упоминался в ней как бы между прочим. Его имя стояло в списке, где, кроме него, было еще семь человек – все русские и украинцы, подозреваемые в коррупции и вывозе из страны денег, которые на самом деле принадлежат не то государству, не то русскому народу, – вот все, что я смог понять из английского текста.

Но какое это могло иметь отношение к девочке?

Связь, несомненно, была, но я будто держал в руках концы оборванных нитей. До сих пор мне не удалось обнаружить ничего, что бы хоть как-то проливало свет на то, почему девочка так испугалась Бьёркенстама.

Чем объяснялась столь странная реакция на его фотографию в газете?

Я не стал выжидать целый час и перезвонил уже через сорок пять минут.

– Теперь можешь говорить? – спросил я.

– Позже.

– Где ты? Думаю, нам лучше встретиться.

– Я живу в Хельсингборге.

– Как тебя зовут?

– Оскар.

– Оскар, а дальше?

– Хеландер. Оскар Хеландер.

– Ровно через сорок пять минут я буду в Хельсингборге, но прежде я хотел бы знать, о чем все-таки пойдет речь?

– О’кей, – отозвался он, проигнорировав мой вопрос. – Там есть скамейка. Мы можем посидеть, пока животные будут гулять.

Тут я услышал мягкий топот, а потом в трубку задышала собака.

– Так зачем ты звонил репортеру Тиму Янссону? – повторил я.

– Я узнал его.

– Кого?

– Того типа на фотографии.

– Бьёркенстама?

– Да.

– Вы знакомы?

– Ну… не то чтобы… Но мне есть что о нем рассказать. Честно говоря, я рассчитывал на вознаграждение.

– Только не в местной газете, – оборвал его я. – Мы даже не знаем, что с нами будет завтра. Даже в центральной газете тебе за это вряд ли заплатили бы. Но что ты хотел нам сообщить?

– Он убийца.

– Что?

– Да, он убил человека.

– Бьёркенстам?

– Да.

– Как так?

– Это случилось давно. В кабаке в Бостаде завязалась хорошая потасовка, человек пятнадцать-двадцать, не меньше. Это правда, можешь проверить. Погиб один мой приятель, его здорово пнули в голову. Полиция не нашла концов. Никто не проболтался, ни из нас, простых парней, ни из них… Высшее общество, они до такого не опустятся…

– Когда это случилось?

– В девяностом году.

– И ты говоришь, Бьёркенстам в этом участвовал?

– Это он пнул моего приятеля в голову так, что тот испустил дух.

– И ты до сих пор молчал?

– Я старался об этом забыть, понимаешь? Но когда я увидел этого типа в газете, подумал о том, что он миллионер, а я жалкий неудачник на пенсии… Тот тип из газеты так и не перезвонил мне.

– Он заболел.

Я уже не помнил, что плел ему о Щенке раньше.

– Сейчас я страшно занят, но, если хочешь, чуть позже мы могли бы вместе перекусить.

– О’кей. Но есть ли у тебя какие-нибудь доказательства?

– Только моя память… Да, еще вырезки из газет.

– Захвати их с собой, если не трудно.

– О’кей.

Он продиктовал мне адрес кафе неподалеку от его дома, и мы договорились встретиться в двенадцать.

– И еще одно, – вдруг вспомнил Оскар Хеландер. – Я ведь не так давно разговаривал с ним, сказал, что пришло время платить по счетам, «payback time», так у них это, кажется, называется?

– У кого это «у них»? – не понял я.

Но тут снова залаяли собаки.

– С кем ты разговаривал, с Бьёркенстамом?

Но Оскар Хеландер уже нажал кнопку.

Что же это такое было?

Я чувствовал легкое покалывание в теле, как бывало во времена журналистской молодости, когда, предчувствуя сенсационный материал, уже видишь перед глазами кричащие заголовки, вкладку с головокружительными снимками и анонс на первой полосе.

В общем, запахло жареным.

Что же он такое плел, этот Оскар Хеландер?

Что он шантажировал Якоба Бьёркенстама, «подпольнейшего» шведского миллионера?

* * *

Собственно, ее совсем не огорчало, что мужа часто не бывает дома. Таким образом у нее оставалось больше времени на размышления. Деньги. Такое чувство, будто свекор со свекровью наложили лапу на все, что могло приносить доход: на недвижимость в Стокгольме и Лондоне, промышленные предприятия, фермерские хозяйства, отели, продуктовые магазины и торговые центры.

Волей-неволей она стала частью могущественного императорского дома.

Сегодня многие крупные предприятия возглавляют женщины, и это давно уже никого не удивляет. Почему же ее новая семья упорно придерживалась убеждения, будто слабый пол ничего не понимает в бизнесе? И это притом, что свекровь, похоже, заправляла здесь всем!

Не менее странным казалось и то, что ни муж, ни его родители ни разу не заговаривали с ней о брачном контракте. Иногда ей казалось, что родственники мужа считают ее слишком недалекой для заключения договоров. Но и другая причина представлялась не менее вероятной: в «лучших семьях», к которым, несомненно, причисляли себя Бьёркенстамы, понятия «развод» просто не существовало.

Мальчишки – это мальчишки, их проделки принято терпеть, отводить глаза в сторону. Так оно было всегда, так останется и впредь.

В новой жизни подруг у нее было немного. Те, с которыми она познакомилась через мужа, носили забавные прозвища: Мюффан, Триллис, Пюссе или Пирран. Они были из другого мира и по-настоящему звались Модде, Филиппа и Виктория.

Там, где она выросла, детям не давали таких имен.

С детства ее называли не иначе как Нетта. Но новые подруги – жены и сестры приятелей мужа – тотчас окрестили ее Аггис. Что ж, благозвучнее, по крайней мере, чем Мюффан или Пирран, и не так похоже на бандитскую кличку.

Это Пюссе впервые раскрыла ей глаза на неверность мужа.

Пюссе была здоровенной бабищей с вытянутым лицом и крепкими челюстями, делавшими ее похожей на лошадь.

– Не слушай, что болтают люди, – говорила она. – Кто из нас без греха? И у нас есть свои недостатки и слабости, даже если мы не изменяем мужьям. А кто хуже, кто лучше – это еще вопрос.

Она не совсем понимала, о каких недостатках и слабостях говорит Пюссе.

Подруги редко встречались, правильнее будет сказать, не встречались вообще, но на этот раз Пюссе пригласила ее отобедать в ресторане «Рич», что на Биргер-Ярлсгатан в Стокгольме. Как оказалось, эта неслыханная щедрость имела вполне конкретную причину. Пюссе вдоволь насладилась ее унижением и болью.

Когда она позже весь их разговор передала мужу, тот долго смеялся:

– Бабы болтают больше, чем им пристало. Неужели ты этому веришь?

Между тем он ничего не подтвердил и не опроверг.

Тогда она открылась своей подруге Петре.

– Боже мой! – воскликнула та. – Ты имеешь все, о чем мы только мечтаем. И если муж разок-другой сходил налево – что тебе с того?

Действительно, ничего.

Петра и слышать не желала о такого рода проблемах. Возможно, и они относились к числу привилегий, о которых только мечтали женщины ее круга.

Со временем связь с Петрой и Марией почти оборвалась. Петра, правда, присылала ей фотографии на каждое Рождество. На них она была с мужем-столяром и тремя детьми: двумя сыновьями и дочерью. А Марию муж бросил, после того как познакомился с двадцатидвухлетней красавицей. Теперь Мария жила в однокомнатной квартире в таком отдаленном северном пригороде, что из Стокгольма туда надо было добираться в спальном вагоне. У Марии были проблемы со спиртным, доверительно сообщила Петра.

Свекор любил поговорить о пользе честного, самоотверженного труда. Но прибыль от сантехники, которой занимался ее отец, явно не стоила его пота и крови. А ведь он тоже считался человеком успешным и худо-бедно, но кормил семью. Смешно сравнивать его доходы с капиталами Бьёркенстамов, но и ему удалось скопить несколько миллионов. Выходит, деньги деньгам рознь.

В тех редких случаях, когда обе семьи совместно обедали, отец с матерью никогда не сидели за одним столом с родителями мужа. Свекровь приглашала, иногда настойчиво, но они только отводили глаза. Вероятно, потому что так и не овладели искусством нежно чмокать в щечку.

Все шло не так с самого начала, тем не менее она осталась.

Время было до полудня, но она спустилась на кухню и налила себе бокал розового.

Хорошо, когда в холодильнике не переводится запас прохладительных напитков.

* * *

Кафе, где мы с Оскаром Хеландером договорились встретиться, находилось на небольшой центральной площади классического шведского предместья. Выбор тортов, пирожных, бутербродов и булок действительно впечатлял. В другом конце площади стоял супермаркет «Иса», где, судя по рекламным плакатам, торговали в основном игрушками, путевками и лошадьми, а вовсе не продуктами питания, как положено в таких магазинах. Рядом была аптека, которая сегодня не работала, упраздненная за ненадобностью библиотека и парикмахерская, возле которой одиноко курил мужчина азиатской наружности. Из кармана его халата торчали ножницы. Салон назывался «Сигги-Сакс».

Помещение кафе изнутри имело странную форму, не вполне соответствующую, как мне показалось, его предназначению. Не удержавшись, я поделился своими наблюдениями с официанткой. Оказалось, что раньше здесь действительно располагалась почта, которую теперь сделали одним из отделов супермаркета «Иса».

Времени было четверть первого, а Оскар Хеландер не появлялся.

Я вышел на улицу и сел на скамейку. Рядом устроился мужчина, по виду выходец с Ближнего Востока. Он кивнул мне и пожаловался на жару. Я ответил «добрый день» и из вежливости вытер со лба несуществующий пот. Две женщины пересекли площадь и скрылись в помещении «Иса». Через десять минут они появились снова, разгоряченно обсуждая ставки в игре «Харри бой».

Потом возле библиотеки появилось трое подростков: один с гитарой, другой с флейтой и девушка с тамбурином – солистка. Судя по установленной под их ногами табличке, трио было частью проекта «Молодежи – активный летний отдых». С чего им взбрело в голову взяться за «Небо за углом», осталось для меня загадкой. Должно быть, они разучивали его в школе. Фальшивили они безбожно, но при этом так старались, что мне не потребовалось больше минуты, чтобы узнать песню. Я даже получил некоторое эстетическое удовольствие.

Над площадью низко нависали тучи, стояла жуткая духота. Я встал, прошелся туда-сюда, наконец вернулся в кафе и взял себе кофе.

Ждать Оскара Хеландера явно не имело смысла, поэтому я направился к машине и вбил его адрес в GPS. Мне пришлось проехать еще полкилометра вглубь жилого квартала. Оставив машину на парковке, я подошел к дому, где жил Оскар Хеландер.

Не так уж часто мне приходилось бывать в Хельсингборге, тем более в его спальных районах. В этом преобладали малоквартирные дома с открытыми коридорами, перемежавшиеся многоэтажками в окружении зеленых газонов и хозяйственными постройками.

Мне встретились четыре женщины в платьях до пят, две из них с закрытыми лицами. Такой костюм, насколько мне известно, называется «никаб», и для недругов ислама он что красная тряпка для быка. Хотя мусульманки не носят красного, и из этих три были одеты в черное, и только одна – в белом. Все четыре катили перед собой детские коляски.

На газоне мальчишки гоняли мяч. На двоих были футболки с логотипом клуба «Барселона», еще двое носили майки с портретами, соответственно, Ибрагимовича и Месси.

Оскар Хеландер жил в доме с открытым коридором постройки шестидесятых годов, порядком обветшавшем, но, безусловно, знававшем лучшие времена. Я так и не смог понять, из какой квартиры доносился шлягер «Лассе Стефанц».

На одной стене обшарпанного лифта была намалевана свастика, на другой висело разбитое зеркало и наполовину сорванный рекламный плакат Шведской национальной партии, из которого в темноте я разобрал только фразу «Иммигранты, вон из страны». На втором этаже лифт дернулся и встал. Толчок был таким сильным, что я всерьез опасался за целостность шейных позвонков. Уже в подъезде до меня доносился собачий лай, который теперь стал громче.

Автоматическая дверь не сработала, поэтому мне пришлось подналечь на нее плечом, а потом еще раздвинуть руками. Так я оказался в открытом коридоре и сразу принялся изучать таблички на дверях.

На третьей от меня было написано «Хеландер», и как раз за этой дверью лаяли собаки.

Проходя мимо двух других квартир, я успел разглядеть за стеклянными дверями кухню, кабинет и спальню. Здесь же жалюзи были опущены.

Я нажал кнопку звонка.

Судя по доносившимся из-за дверей звукам, собаки царапали когтями стену. Расположение комнат в двух первых квартирах позволяло предположить, что я стоял на пороге кухни Хеландера.

Между тем собачий лай усилился. Стеклянная стенка и жалюзи – вот все, что, похоже, отделяло меня от разъяренных чудовищ.

Я заглянул в почтовую щель, но ничего не увидел.

В этот момент дверь соседней квартиры приоткрылась. На пороге появилась маленькая опрятная женщина в домашних брюках по колено и легкой блузке с цветами. На груди болтались очки с перевязанными шнуром дужками.

– Добрый день, вы не знаете, дома ли ваш сосед? – осведомился у нее я.

– А вы из домоуправления? Да, это мы звонили. Собаки никогда еще так не заливались.

Я кивнул, соображая, как вести себя с ней дальше.

– Что-то я раньше вас не видела, – продолжала женщина. – Хотя сейчас в домоуправлении постоянно меняются люди. Раньше я знала там всех.

– Говорите, раньше собаки так не заливались? – поспешил я сменить тему.

– Это питбули, но они очень милые. Я совсем их не боюсь.

– А хозяин? Кто он?

– Сегодня я его не видела. Вообще, он не ходит мимо моей двери, поэтому его я знаю хуже, чем соседей с другой стороны.

Она показала в конец открытого коридора, где стоял кемпинговый стол с двумя раскладными стульями и несколько цветочных кадок.

– Похоже, сейчас здесь вообще никого нет, – продолжала женщина. – Вон те, – она показала в дальний угол, – на огороде. Их соседи в Греции. Там живет Мухаммед с женой, здесь я и там Оскар, это у него собаки. Где его соседи, я точно не знаю. Они часто уезжают в Канаду и остаются там надолго. А сами, насколько я знаю, из Ливана. Возле лифта живет пожилая пара, но их сегодня утром забрали внуки. Отвезли, кажется, в Фальстербу. Старушка, по крайней мере, точно оттуда.

Тем временем я присматривался к врезному замку на двери Хеландера. Язычков в щели между дверью и рамой я не видел, то есть квартира стояла открытой, если, конечно, это действительно был самый обыкновенный врезной замок.

– Думаю, мне следует войти, – сделал вывод я. – Иначе эти собаки никогда не успокоятся.

– А вы действительно из домоуправления? – засомневалась женщина.

Я вытащил из кармана водительские права и помахал ими в воздухе, так чтобы она ничего не смогла разглядеть.

– Извините, что спрашиваю, – виновато добавила женщина. – Сейчас такое в газетах пишут…

– Все правильно, – кивнул я. – Никогда не лишне подстраховаться.

– У вас, конечно, есть ключ?

Я достал связку ключей и сунул один из них в замочную скважину, одновременно нажимая на дверную ручку.

Все получилось.

Я махнул рукой в сторону женщины, вошел в квартиру и щелкнул замком.

Запертые на кухне собаки неистовствовали. Теперь они бросались на дверь и отчаянно царапали ее когтями. Оглядевшись, я понял, что попал в крохотную двухкомнатную квартирку, насквозь пропахшую табачным дымом.

И тут я увидел Оскара Хеландера.

Он лежал на полу, уставив выпученные глаза в потолок.

Не нужно было даже приближаться к нему, чтобы понять: он мертв.

На лбу, чуть выше переносицы, зияло пулевое отверстие.

Абсолютно круглое и совершенно сухое, хотя под головой и плечами разлилась целая лужа крови.

Моей первой мыслью было протереть дверную ручку – единственное, к чему я успел здесь прикоснуться.

Потом я принялся изучать обстановку.

Меблировка более чем скромная. В гостиной и спальне опущены жалюзи. Диван, кресло, огромный телевизионный экран и еще больший флаг хельсингборгской IF, пришпиленный к стене канцелярскими кнопками. На подоконнике высохший кактус, на ночном столике полная окурков пепельница. Рядом пачка «Мальборо» с надписью «Курение убивает». Возможно, хотя в данном случае причиной смерти стала явно не сигарета.

Отпереть дверь на кухню я так и не отважился.

Собаки Хеландера – милые существа, если верить словам женщины из соседней квартиры, но сейчас эти симпатяги бесновались, как стая разъяренных буйволов. Они кидались на дверь всем телом, выли, скулили и рычали как безумные. Их хозяина застрелили, и они наверняка чуяли запах крови. Соседка сказала, что это питбули: «пиитбюли» – произнесла она. Впечатляющая порода. Хорошо натренированный кобель весит килограммов тридцать. Кухонная дверь могла разлететься в щепы в любую секунду.

Посреди спальни стоял письменный стол. Я обернул руку своей бейсболкой, чтобы не оставлять отпечатков, и поочередно выдвинул все четыре ящика. Но там ничего не оказалось, кроме нижнего белья, нескольких футболок и пары-тройки блоков «Мальборо».

Похоже, в быту Оскар Хеландер не отличался особой требовательностью или же тратил все свои деньги на собак.

В ванной комнате обнаружилось мыло, бритвенный аппарат, зубная щетка с пастой и два презерватива.

Надо найти его мобильник. Попади он в руки полиции, первым делом они выйдут на меня.

Я присел на корточки рядом с трупом. На убитом были дешевые голубые джинсы, кроссовки. Из-под расстегнутой полосатой рубахи с короткими рукавами выглядывала майка с эмблемой «Iron Maiden».

По комнате уже распространялся неприятный запах.

Лицо покойника выражало удивление или страх – определить точнее было трудно.

Я порылся в карманах его рубахи, в джинсах – ничего.

Тогда, все так же обернув руку бейсболкой, я попытался его перевернуть. Трупный запах усилился, раздался чавкающий звук. В правом заднем кармане джинсов я обнаружил записную книжку, а в левом, с трудом оторвав от пола тяжелое тело, – телефон.

Взяв с собой и то и другое, я вытер ручку на входной двери с внутренней стороны и поспешил в коридор. Женщина из соседней квартиры все еще была там.

– Что-нибудь случилось? – спросила она.

Я закрыл дверь с наружной стороны и вытер ручку.

– Думаю, вам следует позвонить в полицию.

– В полицию? – испугалась женщина. – Зачем?

– Я так и не отважился отпереть дверь на кухню. Там собаки, это лучше сделать полиции.

– Вы думаете? – удивилась женщина.

– Да. Наберите один-один-два, скажите, что в квартире заперты бешеные собаки и вы их боитесь.

– Но я совсем не боюсь их, – возразила женщина.

– Понимаю, но лучше сказать именно так.

Не успел я повернуться к лифту, как что-то тяжелое ударило в стекло за моей спиной: деревянная рама угрожающе затрещала.

– А может, вы сами позвоните? – предложила женщина.

– Мне надо торопиться в другое место, там затопило подвал. Позвоните один-один-два, скажите, что это вопрос жизни и смерти.

В этот момент стекло разлетелось на тысячи осколков. Огромная черная собака, в облаке радужных искр и окутанная белой тканью жалюзи, с глухим рычанием пролетела мимо меня и, опрокинув цветочную кадку на подоконнике, тяжело вывалилась наружу. Рычание перешло в жалобный скулеж. Потом раздался глухой удар, и все стихло.

Но в квартире оставался еще один пес, белый, во всяком случае светлый. Я не мог разглядеть его в деталях, потому что он стоял на задних лапах и лаял так, что с морды стекала слюна. Теперь нас разделял только кухонный стол. Стоило чудовищу на него запрыгнуть, и оно в ту же секунду вцепилось бы мне в глотку.

– Звоните, черт вас подери! – крикнул я женщине.

Она поспешно кивнула и скрылась в квартире, щелкнув дверным замком. «Эви Карлссон» – гласила табличка на ее почтовом ящике.

На этот раз я не рискнул полагаться на лифт и опрометью бросился на лестничную площадку. Я сбежал вниз, перепрыгивая через три ступени. Черная собака лежала во дворе. Вероятно, сломала себе шею и была так же мертва, как и ее хозяин.

Тушу окутывала легкая белая ткань, так что собака казалась одетой в причудливый балахон, из которого выглядывала только правая передняя лапа и морда со свисающим языком. Лапа, похоже, тоже была сломана.

Я решил подобраться к машине не той дорогой, которой шел к дому, перепрыгнул через мертвого пса и вышел на задний двор. Там были земельные участки с грядками и тропинка к парковке. Удостоверившись, что вокруг никого нет, я спокойно сел в машину. Когда я выруливал на дорогу, полицейские уже отпирали калитку и осторожно въезжали во двор дома, где жил Оскар Хеландер. Их было двое, мужчина и женщина. Она сидела за рулем, пока он возился с замком. Мальчишки сразу забыли про свой футбол и, разинув рты, глазели вслед автомобилю. Потом один из них пнул мяч.

Небо затянули тучи, над Данией уже блистала молния.

Ровно через двадцать четыре минуты появился еще один полицейский автомобиль, а через семнадцать минут – еще два. Они скользили по улице с зажженными синими мигалками, но без сирен. Я повернул ключ зажигания и тронулся с места.

Кому нужны сейчас их сирены и мигалки? Во всяком случае, не Оскару Хеландеру и его черной собаке.

Я остановился возле кафе под вывеской «Чашечка». Рядом было еще одно, которое называлось «Зернышко». Оба заведения располагались в отдающем древностью полуразрушенном строении. По-видимому, это были остатки Хельсингборгского замка.

Я взял чашку «ковбойского латте» – здесь это так называлось – и тост, устроился возле большого окна и позвонил Арне.

– Ну и какое отношение это имеет к девочке? – спросил старик, выслушав мой рассказ о последних событиях.

– Понятия не имею. Как она?

– Отлично. Мы смотрели телевизор и слушали музыку. Время провели прекрасно.

– Тут есть еще одно, – перебил его я. – Оскар Хеландер, которого убили, на фотографию Бьёркенстама в газете отреагировал примерно так же, как девочка. Он позвонил репортеру, который занимался этим, но тот не пожелал его выслушать. Я был первым, кто связался с Хеландером по этому делу.

– И что он успел тебе сказать?

– Что Бьёркенстам убил в кабацкой разборке его приятеля, ударил ногой в голову. Но до сих пор Хеландер молчал. Похоже, он совсем недавно пытался поговорить с Бьёркенстамом на эту тему и утверждал, что тот выглядел совсем как тогда.

– Во всяком случае, он заполучил его номер, чего не удалось сделать тебе.

Я скорчил трубке обиженную гримасу и продолжил:

– Хеландер его шантажировал, говорил что-то про «payback time» и что ему нужны деньги. Но Бьёркенстам не пожелал с ним объясняться, а потом… Мы оба знаем, что произошло. Хеландер застрелен в лоб, а его собака вылетела в окно и разбилась насмерть.

– И все-таки я не понимаю, при чем здесь девочка, – недоумевал Арне.

– Я понимаю не больше твоего.

– Ты звонил Эве?

– Она по уши занята экономическими преступлениями и не может уделять этому делу столько внимания, сколько ей хотелось бы. Но о Якобе Бьёркенстаме она ничего не нашла, а это значит, он никогда не привлекался к суду и не был под следствием.

На прощание я передал привет малышке.

– Она смотрит документальный фильм про косаток, – сообщил Арне.

Теперь настало время заняться записной книжкой Хеландера, которая лежала передо мной на столе. Убитый часто ею пользовался, судя по потертой обложке из коричневого кожзаменителя. В боковом карманчике на молнии я обнаружил двадцать две кроны монетами. В другом кармане оказалась банковская карта, кредитка и водительские права. Если верить указанной в них дате рождения, на момент смерти Оскару Хеландеру было сорок семь лет.

Между страницами лежало пять тысяч сто крон наличными и еще одна сотенная купюра. Неплохая сумма для жалкого неудачника на пенсии.

Я захватил с собой мобильник убитого, чтобы никто не узнал о том, что я ему звонил. При этом я совершенно не принял в расчет, что телефон может быть заблокирован.

Именно так оно и оказалось.

«Введите пин-код» – высветилось на дисплее.

Я не имел ни малейшего представления о том, каким ключом может отпираться этот ларчик. Многие, как я слышал, использовали в качестве пин-кода последние четыре цифры своего персонального номера. Я достал водительские права Хеландера и ввел предполагаемый код.

Экран замигал, потом погас, и на нем высветились все те же грозные буквы:

«Введите пин-код».

Легко сказать!

Если бы я мог это сделать, получил бы доступ к контактам Хеландера, то есть к номеру телефона Якоба Бьёркенстама. И это был единственный способ доказать Арне, что я еще на что-то гожусь.

Мобильник неудачника на пенсии представлял собой смартфон последней модели. Ощупав мягкий футляр, я обнаружил на задней стороне небольшое углубление. Оно оказалось чем-то вроде кармана, откуда выпал похожий на насекомое ключ. По виду он предназначался для висячего замка или ящика. Ключей от входной двери я в квартире Хеландера не обнаружил. Быть может, они висели в ряд на одной из закрытых полок в прихожей.

Я повертел его в руках и, не найдя ему применения, снова сунул в карманчик на задней стороне смартфона.

Экран замигал.

«Батарея разряжена» – высветилось на этот раз.

Мое зарядное устройство явно не подходило к навороченному аппарату бедного лузера, поэтому мне ничего не оставалось, как обратиться за помощью.

Я подошел к официантам и изложил суть проблемы.

– Техника прогрессирует семимильными шагами, – смущенно добавил я. – Не найдется ли у вас зарядного устройства для этой модели?

Их нашлось даже несколько. На меня смотрели как на идиота.

– Чертова отсталость! – пошутил я. – Вечные проблемы стран третьего мира.

Никто не смеялся.

Пока мобильник Оскара Хеландера заряжался, я занялся своим. Новость об убийстве Оскара Хеландера уже просочилась на сайт местной газеты: «Мужчина найден убитым в своей квартире в одном из жилых кварталов Хельсингборга. Его собака покончила с собой, выпрыгнув из окна». Там еще сообщалось, что Хеландер был застрелен, но не упоминалось о работнике домоуправления, который побывал в квартире убитого за несколько минут до полиции.

В статье было сказано, что свидетелей преступления не обнаружено.

Стоило мне отсоединить мобильник Хеландера от зарядного устройства, как помещение кафе огласилось звуками знакомой мелодии: «Smoke on the Water» «Deep Purples». Я принял вызов.

– Привет, – сказал юный голос в трубке.

– Привет, – ответил я. – Кто это?

На некоторое время голос исчез, а потом объявился снова.

– Это ты?

– Кто же еще? – отозвался я.

– Ты Чел?

Похоже, звонивший не знал ни имени, ни голоса Оскара Хеландера.

– Ну, допустим, – подтвердил я.

– Я… я хотел купить у тебя… Я не знаю… Я звоню впервые.

– И кто дал тебе мой номер? – спросил я.

– Один приятель, он твой постоянный клиент. Сказал, что надо просто позвонить и спросить Чела.

Голос был мальчишеский, почти детский.

– И что ты хочешь купить? – поинтересовался я.

– Курево, – ответил он.

– О’кей. Сколько?

– Пять штук.

Пять штук чего? Я лихорадочно напрягал мозги. Что ж, беседа, по крайней мере, завязалась.

– И какого сорта? – задал я следующий вопрос, мысленно решив проконсультироваться с Кристером Юнсоном.

– Ну… как обычно, – ответил он несколько удивленно, как мне показалось.

– О’кей, – сказал я. – И когда же?

– А когда ты можешь? – спросил мальчик.

– Где ты находишься?

– В Хельсингборге.

– Я сейчас на площади. Правда, мне надо доделать здесь кое-какие дела. Через час устроит?

– Вполне.

Я описал ему площадь, на которой недавно поджидал Оскара Хеландера.

– Правда… – замялся он.

– Что?

– С моим приятелем ты обычно встречаешься там, где выгуливают собак… Так он мне говорил.

– Но я вынужден менять места встречи. Полиция… понимаешь?

– Конечно понимаю, – серьезно отозвался он.

– И у тебя есть деньги?

– Да, если по старой цене.

– По старой, – успокоил его я. – Как тебя зовут?

Он замялся:

– А это обязательно?

– Нет, можно какое-нибудь прозвище. Я вот, например, Чел.

Он как будто задумался.

– О’кей, я Тумпа.

Завершив разговор с Тумпой, я позвонил Арне:

– Через час я встречаюсь с одним молодым человеком, чтобы продать ему наркотики, которые понятия не имею где взять. Надеюсь таким образом больше узнать об Оскаре Хеландере и о том, какие дела были у него с Якобом Бьёркенстамом.

* * *

Однажды она уже встречалась с Дмитрием Головиным.

Ему перевалило за шестьдесят, она уже не помнила, откуда ей это известно.

Муж был в восторге от Головина, но она его боялась и считала скорее гангстером, чем бизнесменом.

– Деньги всегда деньги, – возражал ей муж. – В России не столь щепетильны в том, что касается прошлого деловых людей. Им не до того, они строят новое общество.

В аэропорту близ Москвы их посадили в черный «роллс-ройс». Спереди и сзади – автомобили с охраной. Еще один пристраивался сбоку, когда появлялась такая возможность. У охранников были «БМВ», по три человека в каждой.

Резиденция Головина находилась в часе езды от Москвы, в лесу, и походила на обнесенный неприступной стеной средневековый замок.

Их с мужем поместили в отдельном флигеле. Им выделили прислугу, мужчину и женщину, которые днями напролет сидели на стульях в коридоре в ожидании распоряжений.

Потом Дмитрий Головин показывал им свои владения, и ей мерещилось, что она перенеслась в Версаль времен короля-солнце. При хозяине неизменно находилась охрана – пятеро вооруженных мужчин. Из них трое были с автоматами, у двоих на боку висели пистолеты в кобурах.

Собак Головина она поначалу приняла за белых медведей. Афганская овчарка саге коче, как объяснил хозяин. Их голубые глаза походили на льдинки, мех сверкал белизной, и весили они, наверное, не меньше центнера.

– Хотите, подарю вам парочку? – предложил Головин.

Муж отвечал, что надо подумать.

Правую руку хозяину заменял протез, левая была покалечена. После нескольких бутылок водки Головин охотно и не без гордости поведал гостям, как все было. Еще несколько лет назад Россия представляла собой подобие Дикого Запада времен покорения прерий, и Дмитрий Головин имел несчастье стать пленником враждебной группировки. Ему велели положить руки на стол и забили в каждую ладонь по огромному гвоздю. Мучители подходили к нему по очереди и наносили удары, кто молотком, а кто и просто кулаком. Левую руку удалось спасти, хотя она превратилась в бесформенную культю с торчащими в разные стороны пальцами. В рану же на правой руке попала инфекция, и ее пришлось ампутировать.

– Российское здравоохранение лучшее в мире! – хвастался Головин, демонстрируя свой протез, которым он действительно управлял почти как настоящей рукой, даже мог держать авторучку.

Уже одно то, что он пережил эту пытку, казалось чудом. Ему не только сломали несколько ребер, челюсть и ключицу, но и в нескольких местах пробили череп. Головин и не думал прятать следы страшных увечий. Напротив, регулярно брил голову, чтобы продемонстрировать каждому, через что ему пришлось пройти. Возможно, Головин хотел, чтобы его считали бессмертным.

Она не могла взять в толк, откуда у него такие деньги. Даже с помощью «Гугла» ей не удалось прояснить этот вопрос во всех деталях. Правда, она нашла информацию о миллионах обманутых и обобранных россиян, которые голодали, пока олигархи покоряли мир.

После обеда они вышли на террасу полюбоваться сногсшибательным фейерверком. Она удивилась, когда искусственная рука Головина легла на ее талию и мягко соскользнула вниз.

– Мне шестьдесят пять… – шепнул ей на ухо олигарх (вот когда она узнала про его возраст), – но я чувствую себя двадцатипятилетним юношей.

Что за удовольствие ласкать женщину искусственной рукой?

Тогда он больно ущипнул ее за ягодицу. Перед сном, разглядывая себя в зеркале в ванной комнате, она увидела здоровенный синяк. Муж долго смеялся.

– Что же в этом странного? Русские – это русские, а ты у меня еще та штучка…

Потом она написала письмо Дмитрию Головину, но так и не решилась его отправить.

* * *

Так я снова оказался на пустынной городской площади.

В прошлый раз я ожидал здесь наркоторговца, теперь же явился якобы сам продать наркотики, которых у меня не было. В обоих случаях встречи не планировались заранее, и я больше полагался на свой талант импровизатора.

Подъезжая к условленному месту, я слышал по радио, что в ближайшее время адская жара обещает смениться настоящим тропическим ливнем. Где-то в отдалении небо действительно потемнело, оттуда надвигалась гряда туч. Но над Хельсингборгом солнце по-прежнему палило нещадно.

В газетах опять ничего не было о пропавшей девочке. Там вообще ничего никогда не бывает – к такому выводу пришел я.

Зато Тумпу я узнал сразу, как только он появился.

Отчасти потому, что молодой человек заметно нервничал, отчасти потому, что на площади никого и не было, кроме нас двоих.

Он несколько раз прошелся туда-сюда, заглянул в витрину супермаркета «Иса», потом в окно кафе и так постепенно приблизился ко мне.

– Это ты Чел? – спросил он.

– Тумпа? – (Он кивнул.) – Ну, тогда это я. Присаживайся.

Он медлил. Потом опустился на скамейку, как можно дальше от меня.

У Тумпы были светлые волосы, собранные на затылке в пучок, и жиденькая бородка. На вид я бы дал ему лет девятнадцать-двадцать, не больше.

– Я представлял тебя совсем другим, – признался я.

– Уж каков есть, – ответил Тумпа.

Некоторое время он молчал, словно не зная, как ко мне подступиться.

– Где твои собаки? – наконец спросил он.

– Сегодня я оставил их дома.

– Но мне говорили, ты всегда берешь их с собой. Что ты их выгуливаешь и заодно встречаешься с покупателями. Вон там… – Он показал пальцем на другую сторону дороги.

– Иногда приходится менять места встречи, полиция… ты же понимаешь.

– Да-да… – как бы нехотя согласился он.

Но пальцы все так же нервно щипали бородку.

– А кто тот приятель, что дал тебе мой телефон? – спросил я.

Лицо Тумпы вытянулось.

– Зачем тебе это?

– Так, любопытно… И потом, хорошим друзьям я делаю скидки.

Он дернул себя за бороду и испуганно огляделся:

– Ты коп?

– Нет, просто…

Но Тумпа уже вскочил со скамейки и во весь дух помчался мимо супермаркета по направлению к парковке. Несмотря на худощавость, спортсмен он был неважный. Я бы мог легко догнать его, если бы имел более подходящую к этому случаю обувь, если бы отреагировал чуть раньше, если бы… В общем, пока я добежал до палисадника, отделяющего парковку от дороги, Тумпы и след простыл. Именно в том месте, где я стоял, в палисаднике не хватало нескольких досок. По другую сторону виднелись дома, в одном из которых когда-то проживал Оскар Хеландер, по обочине дороги шел коренастый мужчина в тюрбане. Он подождал, пока мимо него проедет автобус, потом приблизился к забору, отодвинул доску и пролез в дырку. Судя по тянувшейся от дырки утоптанной тропинке, не одному ему было лень пройти пятьдесят метров до ворот.

– Скажите, вы не видели парня на той стороне? – обратился я к мужчине в тюрбане. – Он только что перебежал через дорогу; мне кажется, вы должны были пересечься.

Мужчина посмотрел на меня удивленно, даже с раздражением. Потом пробормотал что-то невразумительное. Я заметил только, что один из его передних зубов золотой.

После того как я повторил вопрос по-английски и по-немецки, мужчина показал в сторону огородов при малоквартирных домах, потом пожал плечами и продолжил путь в сторону площади.

Я пошел за ним, чтобы купить воды в том самом кафе, где совсем недавно ждал Оскара Хеландера. Выпил почти целую бутылку – давно мне не приходилось бегать так быстро.

– Мы скоро закрываемся, – сообщила женщина за стойкой. – В это время у нас вся выпечка за половину стоимости.

– Скажите, где здесь неподалеку выгуливают собак?

Она махнула рукой в ту же сторону, куда показывал Тумпа:

– Там есть специально отгороженный участок. Перейдете через дорогу, потом направо.

Я купил еще одну бутылку воды и поспешил в указанном направлении.

На отгороженном участке резвились два питбуля. Их хозяева, один лет двадцати, другой постарше, наблюдали за ними, стоя в сторонке.

Я устроился на скамейке по другую сторону изгороди и подумал: должно быть, именно здесь сидел Оскар Хеландер, когда в последний раз разговаривал со мной по телефону.

Оба парня были в черных брюках и белых рубахах. Один носил бороду, щеки другого покрывала щетина, более, пожалуй, густая, чем у Тумпы. Собаки гоняли друг дружку, клацали зубами и довольно ворчали.

Я поднялся и приблизился к площадке.

– Вы слышали, что сегодня здесь убили человека? – обратился я к парням.

Тот, что был ниже ростом и, вероятно, моложе, подошел ко мне и встал совсем рядом – нас разделяла только изгородь. Это он носил щетину. Поверх белой рубахи был накинут черный жилет.

– Да, ну и дела… – ответил парень почти шепотом. – Собака выбросилась в окно.

– Вы его знали?

Его стоявший поодаль приятель подозрительно поглядел в мою сторону:

– А почему вы спрашиваете?

– Вы всегда выгуливаете собак вместе? – продолжал я, не обращая внимания на его вопрос.

– Случается, – отвечал младший, со щетиной.

Тот, что с бородой, выпучил глаза.

– Это здесь он обычно продавал зелье? – как ни в чем не бывало спросил я.

– Зелье? – оживился бородач. – Какое зелье?

– То, что он продавал, – пояснил я.

– Так ты хотел купить… – догадался бородач.

– Нет.

– Тогда какого черта тебе нужно? Ты коп? Они снуют теперь повсюду и ко всем пристают со своими расспросами.

– Нет, успокойся. Мне просто любопытно.

Некоторое время мы молчали, потом я продолжил:

– У него как будто тоже было две собаки? – (Тот, что со щетиной, кивнул.) – И что случилось со второй?

– Ее забрали копы, – ответил бородач.

Он подозвал своего питбуля, взял его на поводок, попрощался с приятелем и ушел восвояси. Собака печально оглянулась. Ей, как видно, совсем не хотелось домой.

Парень со щетиной остался. Он вытащил из кармана красный мячик и бросил его своему питомцу. Тот подхватил игрушку на лету и принес ее хозяину. Повторив упражнение несколько раз, парень повернулся ко мне. Я протянул руку в проволочную сетку:

– Харри Свенссон. Я не просто любопытный, я журналист.

– Элвис, – представился парень.

– Редкое имя, – уважительно заметил я.

– Не такое уж редкое там, откуда я родом.

– И откуда же вы?

– Из Черногории.

Его собака приблизилась и понюхала мою руку. Она запыхалась после игры, язык вывалился из пасти.

– А как ее зовут? – кивнул я в сторону собаки.

– Златан.

Пес оживился, услышав свое имя.

– Златан, – повторил я и почесал его за ушами.

Питбуль встал на задние лапы, положив передние на изгородь, и принялся лизать мою ладонь.

– А ты ему понравился, – улыбнулся парень.

– Собаки любят меня, – кивнул я.

– Но Златан никогда не подходит к чужим. Это очень необычно для него…

Я пожал плечами, продолжая ласкать Златана, который подпрыгнул еще выше и лизнул мне лицо.

– Значит, тебе стоит доверять, – сделал вывод парень. – Так тебя интересует тот торговец… Оскар? Его называли здесь Челом, ты, конечно, об этом знаешь.

Я кивнул.

– Он продавал все: сигареты, выпивку, зелье… в основном молодежи. Им нравилось изображать из себя гангстеров, пока он выгуливал здесь собак.

– И где он брал товар?

– Там же, где и другие, – пожал плечами Элвис.

– У него, наверное, был склад?

– Дома, – кивнул Элвис.

– Что, прямо в квартире?

– Да, где-то там.

– А ты знал Оскара?

– Иногда вместе выгуливали собак, не более. У него были очень милые були.

Я недоверчиво хмыкнул. Мне было что возразить по этому поводу.

– Я знал, чем он занимается. Здесь об этом все знали.

– Ты тоже покупал у него?

Элвис отрицательно покачал головой:

– Я не увлекаюсь такими вещами: не пью, не курю.

– Может, ты знаешь его приятеля по имени Якоб Бьёркенстам?

Элвис задумался, а потом снова покачал головой.

– Неспокойный у вас райончик, наверное, – предположил я.

– Да, бывают и перестрелки. – Он показал в сторону коттеджей. – Вон там живут местные гангстеры. Они даже пытают друг друга. Слышал, кого-то покалечили молотком. – Элвис повернулся в другую сторону и показал на ничем не примечательный с виду дом. – А там одного зарезали ножом. И еще, здесь постоянно жгут мотоциклы.

– Как ты думаешь, за что застрелили Хеландера?

Элвис снова пожал плечами:

– Ничего не поделаешь, такое здесь случается. Группировки делят сферы влияния.

Я кивнул.

– На телевидении работаешь? – спросил он.

– Нет, иногда пишу в газеты.

– Учти: я тебе ничего не говорил.

– Понял.

Больше мы не сказали друг другу ни слова. Элвис взял Златана на поводок и ушел. Провожая его глазами, я наконец произнес вслух фразу, которая все это время вертелась у меня на языке: Elvis has left the building. Удивительно было встретить на одной площадке Элвиса и Златана, но в их присутствии я сумел воздержаться от комментариев на эту тему.

Я огляделся. Еще несколько часов назад эти переулки кишели народом, теперь же здесь не было ни души. Элвис и его приятель уже скрылись за домами, даже мальчишки покинули футбольную площадку.

Обещанный дождь все не начинался.

Догоняя молодого человека с узлом волос на затылке, я успел заметить краем глаза вывеску «Казачья пивная» где-то возле супермаркета. Вспомнив о ней сейчас, я немедленно отправился на поиски. Прошел мимо строений, где, как утверждал Элвис, обитали местные гангстеры. На парковке стояли три мотоцикла, но их владельцев я нигде не видел. Что мне оставалось делать? Стучаться во все двери и спрашивать, не проживает ли в квартире кто-нибудь из крутых парней? Да и о чем мне говорить с ними?

Не придумав себе лучшего занятия, я принялся фотографировать номера мотоциклов и надписи на бочках из-под бензина: «Kill all jews», «Jews burn the best». Еще на одной было намалевано что-то вроде свастики, там же я увидел эмблему BSS. Давненько я не встречал ничего подобного. «Сохрани Швецию шведской». Поборники этой идеи до смешного часто прибегали к английскому языку.

В этот момент меня осенило: неплохо бы переговорить с Эви Карлссон, соседкой Оскара Хеландера, и я решил поискать номер ее телефона на hitta.se.

Эта моя затея увенчалась успехом. Эви сразу мне ответила.

Завершив разговор, я направился к ее дому. На этот раз даже не стал подходить к лифту, а сразу свернул на лестницу. Разбитое окно в квартире Хеландера было закрыто куском мазонита, поперек двери шла заградительная лента.

Я позвонил в квартиру Эви Карлссон. Она открыла.

– Узнаете?

Эви взглянула на меня, и ее глаза возмущенно засверкали.

– Он убит, – прошептала она.

– Да, я знаю.

– Но вы не сказали мне об этом.

– Я думал о другом, когда его собака вылетела через окно.

– Вы ничего не сказали мне о смерти Оскара, – повторила женщина.

– Я был в шоке.

– И чего вы хотите от меня теперь?

– Можно, я войду на минутку?

Эви впустила меня и заперла дверь. Такая доверчивость к людям редко встречается в наше время, когда по телевизору только и говорят что о бессовестных пенсионерах, которые обманом проникают в жилища себе подобных, а потом грабят и убивают их.

Эви жила в такой же квартире, что и Оскар Хеландер. С той только разницей, что у нее было гораздо чище, да и обстановка в целом совсем не производила впечатления спартанской. На полочках в аккуратно убранных шкафчиках стояло множество фарфоровых фигурок и фотографий в рамочках, с которых смотрели люди самых разных поколений. На подоконниках красовались цветы в горшочках. Но первым, что бросилось мне в глаза, была массивная тумбочка с древним ламповым телевизором.

– Сегодня нечасто такое встретишь, – заметил я, показывая на старичка.

– Но его вполне можно смотреть, – ответила Эви. – Не понимаю, почему я должна выбрасывать хорошую вещь?

Я кивнул.

– Мы можем посидеть здесь, на кухне, – предложила Эви, выдвигая стулья. – Хотите чего-нибудь?

– Нет, спасибо.

На одной из полок стоял старый транзисторный приемник с выдвинутой антенной, настроенный, судя по доносящимся из него звукам, на волну местного радио.

– Итак, – начала хозяйка, – в прошлый раз вы представились работником домоуправления.

– Ничего подобного, – возразил я. – Я не отрицал, что я работник домоуправления, но и не утверждал этого. На самом деле я журналист. Нам сообщили, что ваш сосед торгует наркотиками, и я приходил навести справки. Оба мы знаем, что из этого вышло.

– Это была очень ласковая собака. – Глаза Эви наполнились слезами. – Я не выходила из дому без кусочка колбасы или конфетки, на случай если ее встречу.

Мимо по коридору прошел мужчина. Он помахал Эви рукой, увидев нас через незавешенное окно.

– Вы говорили, что Оскар не ходил мимо вашей квартиры, так? – (Она закивала.) – И вы, конечно, не видели тех, кто навестил его сегодня до того, как появился я?

– Нет, – вздохнула Эви. – Дверь Оскара ближе к лестнице, чем моя. Поэтому я не знаю, кто к нему ходит… или ходил, – поправилась она. Потом некоторое время помолчала и добавила: – Интересно, кому теперь достанется его квартира? Это ведь так важно – иметь хорошего соседа.

– А Оскар Хеландер был хорошим соседом?

– Он не мусорил и никому не мешал… Как вы думаете, что полиция сделает со второй его собакой?

– Думаю, они попытаются ее пристроить.

– Только бы не усыпили…

Рядом с транзистором лежала газета с кроссвордом и три авторучки. На шее Эви Карлссон по-прежнему висели очки на шнуре.

– Но даже если вы не видели, как Оскар выходил из дома, неужели вы никогда не разговаривали с ним?

– Иногда мы встречались в лифте, – задумчиво отвечала Эви. – Кстати, лифт работает?

Тут настала моя очередь качать головой.

– Сколько звонили – все бесполезно, – вздохнула Эви. – Не каждому ведь под силу спускаться и подниматься по лестнице. Я еще кое-как ковыляю, а как быть моей подруге, которая не встает с инвалидного кресла? Не можете поднять этот вопрос у себя в газете? Вы наверняка знаете того, кто там этим занимается.

– Посмотрю, что можно сделать, – пообещал я. – Расскажите мне об Оскаре. Какой он был?

– Оскар?

– Да.

– Очень молчаливый. Наверное, я больше разговаривала с его собаками, чем с ним.

– В газете написали, что он торговал из-под полы. Это так?

– Люди болтали разное, – пожала плечами Эви. – Не знаю… Мне он не мешал.

– Но мне точно известно, что у него был некий бизнес, – возразил я.

– Сейчас здесь бог знает что творится, – посетовала Эви. – А ведь какой был тихий район! Я живу здесь со времен постройки дома. С тех пор многое переменилось, особенно когда появились эти мотоциклисты…

– Вы видели их когда-нибудь?

– Нет. Но я слышу, когда они проезжают под окнами ночью. Уж очень много грохоту… Неужели нельзя потише?

– Не знаю, мне никогда не приходилось водить мотоцикл. Люди говорят, что Хеландер встречался с клиентами, когда выгуливал собак. Кроме того, что у него склад где-то в квартире. Но я там был и ничего не видел. В газете об этом также ничего не писали.

– Склад в подвале, – сказала Эви.

– Но… разве полиция не была там?

– Да, но у Оскара там особая каморка. Он занимал угол, как и все остальные, но, кроме того, арендовал и ее, я помню это точно.

– Точно?

– Да, мне говорил Свен-Йоста. Он уже умер, а раньше заведовал арендой этого дома, с самого его заселения. Теперь все вопросы решаются из Стокгольма.

Я взял мобильник Хеландера, открыл потайной кармашек на задней стороне и вытащил ключ:

– Кажется, вот этим мы сможем открыть его каморку. Проведете?

Эви кивнула.

Мы прошли мимо неработающего лифта и по лестнице спустились в подвал. За перегородками из проволочной сетки стояли обычного вида банки и коробки. Миновав десяток таких отделений, Эви наконец подвела меня к двери с висячим замком.

– Думаете, полиция сюда заглядывала? – спросил я.

– Не знаю, – пожала она плечами.

Ключ подошел, мы вместе шагнули в потайную каморку Хеландера, и я закрыл дверь.

На полу громоздились штабеля картонных коробок с пивом – шведским, датским, немецким, судя по этикеткам. А в маленьком холодильнике обнаружились пластиковые пакеты с тем, что хотел купить молодой человек по имени Тумпа.

– Я… я и не подозревала ни о чем таком… – прошептала потрясенная Эви Карлссон.

Она осматривала запасы Хеландера с выпученными от ужаса глазами.

Едва ли кто-нибудь из соседей Оскара догадывался, чем он занимался. Заказы делались по телефону. Потом Хеландер спускался в подвал за парой бутылок водки, пивом или упаковкой марихуаны и шел выгуливать собак.

И никаких оснований для подозрений.

Я снова обернул руку кепкой и принялся осматривать коробки. Поворачивал бутылки, подносил к свету пакетики с травкой. Не сразу попался мне на глаза коричневый конверт, спрятанный на одной из полок.

В нем оказались газетные вырезки.

Три статьи из разных изданий о драке в одном из кафе Бостада. Я пробежал их глазами. «Полиции так и не удалось выяснить, кто нанес мужчине смертельный удар в голову» – сообщалось в одной. Эта фраза была подчеркнута, а на полях напротив нее стояла едва заметная приписка: «Ха! Вот это как раз хорошо известно!» Очевидно, она была сделана рукой Оскара Хеландера.

Я задумался, стоит ли брать конверт с собой, и в конце концов решил оставить его на месте. Обо всем этом, конечно, стоило рассказать Эве Монссон. Если полиция начнет расследование, я буду считать свою миссию выполненной. Если же они не увидят связи между убийством Хеландера, дракой в Бостаде и Бьёркенстамом, мне придется действовать на свой страх и риск. Разумеется, я буду консультироваться с Эвой.

Я положил конверт на место и оглянулся на Эви Карлссон:

– Они вас допрашивали?

– Со мной беседовала женщина из полиции. Очень доброжелательная. Мы сидели с ней за кухонным столом, как с вами.

– И вы рассказали им об этом? – Я обвел руками склад.

– Нет, тогда я и не думала о подвале. Да и они ни о чем таком не спрашивали.

– А обо мне?

Эви подняла глаза:

– Нет, я была в таком шоке… Она спросила только, не слышала ли я чего-нибудь подозрительного и не видела ли, чтобы кто-нибудь проходил к квартире Оскара. Но я ничего не видела и не слышала. Кроме того, Оскар был мертв еще до вашего появления.

Поведение Эви Карлссон напомнило мне бородача с собакой, приятеля Элвиса. Тот тоже ничего не говорил, потому что не хотел впутываться в то, что грозило помешать его благополучной жизни. Поколение, к которому принадлежала Эви Карлссон, питало уважение к врачам, политикам, директорам предприятий и полицейским. Поэтому она и не лезла со своими инициативами, а говорила только о том, о чем ее спрашивали.

– Хорошо, – кивнул я, – пусть это останется нашей маленькой тайной. Вы не помните, как ее звали?

– Женщину из полиции, вы имеете в виду?

– Да.

– Я записала, но не помню. Хотите, поднимусь в квартиру и посмотрю?

– Нет, лучше я перезвоню вам позже.

Перед тем как выйти, я протер дверную ручку рукавом рубахи. Потом запер дверь, спрятал ключ в кармашек на задней стороне футляра и еще раз тщательно провел рукавом по замку.

Поблагодарив Эви Карлссон за помощь, я пригласил ее отобедать в нашем ресторане в Сольвикене в любое удобное для нее время. Сама она не водила машину, но у нее была подруга за рулем, которая охотно могла бы составить ей компанию.

– Гладис восемьдесят пять, но шофер она хоть куда, – говорила Эви. – Только транспортные развязки доставляют ей проблемы. Поэтому она их не любит.

– Ну, в Сольвикене их не так много, – успокоил я старушку.

Распрощавшись с Эви Карлссон, я долго сидел в машине на центральной площади, соображая, что делать дальше.

Наконец решил податься в Мёлле. Неплохо бы перекусить, даже если я не встречу там никого из семейства Бьёркенстамов.

Прежде чем тронуться с места, я набрал номер Арне и изложил ему события нескольких последних часов. Он предупредил, чтобы я вел себя осторожнее. Потом я позвонил Эви Карлссон, и она сообщила, что женщину из полиции звали Линн Сандберг. Это имя я уже слышал. Не кто иной, как Линн Сандберг, была знакомой Эвы Монссон в полиции Хельсингборга.

* * *

На этот раз Харри Свенссон не появился в обеденное время в Мёлле. Они ни о чем не договаривались, и он вовсе не был обязан есть в этом ресторане каждый день. Тем не менее настроение у нее испортилось.

Она несколько часов просидела за компьютером, прежде чем отослала Дмитрию Головину давным-давно написанное письмо. А потом, чтобы унять волнение, решила спуститься к отелю, выпить в ресторане бокал вина.

Она брала второй, когда вдруг увидела Харри.

Он вышел из машины и направлялся к кафе, где они встретились в прошлый раз. Он находился слишком далеко, чтобы она могла до него докричаться. А бежать за ним, бросив все, было бы слишком.

Но в кафе, как видно, не оказалось свободных мест, потому что спустя некоторое время Харри припарковался возле отеля. Она помахала ему рукой.

– Значит, сегодня вы здесь? – закричал он.

Она кивнула:

– А вы сегодня не обедаете?

– Слишком занят.

– А я уже расплачиваюсь. Правда, я хотела взять еще бокал вина.

Харри заказал тост с креветкой.

– Газету читали? – спросил он.

– Не особенно ими интересуюсь, а что?

– Не понимаю, что здесь творится. Такое впечатление, будто кругом одни наркоманы. Заходил на сайт местной газеты: в Хельсингборге застрелен наркоторговец. Это, конечно, расправа. Там ведь такие деньги крутятся! Знакомый журналист рассказывал о войнах между группировками байкеров. Не удивлюсь, если плантации марихуаны в лесу – дело рук одной из них.

Она покачала головой.

А ведь могла бы немало ему рассказать, хотя никогда не занималась ничем подобным. За годы вращения в кругах наркоторговцев она собрала много информации, с которой теперь не знала, что делать. Что касается местных новостей, они никогда ее не интересовали.

– В лесу обнаружена гигантская плантация марихуаны, – пояснил Харри. – В газете пишут, владелец неизвестен.

Они продолжали непринужденную светскую беседу.

– Вы все еще занимаетесь журналистикой? – спросила она.

Он поднял глаза, дожевывая креветку:

– А зачем вам это?

Она пожала плечами:

– Так, любопытно.

– И да, и нет, – ответил Харри. – Я никуда не нанимался, но ничего не исключаю, скажем так.

– Я заказала вашу книгу по Интернету. – (Он посмотрел на нее с удивлением.) – Вы ведь расследовали убийство, – продолжила она, – а потом написали об этом роман.

– Да, мы занимались этим вместе с Арне, но совсем не ради книги. Все получилось совершенно случайно: я влип, ну а потом дело закрутилось. – Он помолчал и спросил: – А вам есть что мне предложить?

Она рассмеялась:

– Нет, просто заинтересовалась вашим романом. По-моему, захватывающая история.

* * *

Агнета Бьёркенстам находила расследование, которое мы с Арне вели чуть больше года назад, увлекательным, но при этом она не знала и половины правды.

Тогда я действительно влип, но не одно любопытство заставляло меня идти по следу «экзекутора». Преступник шантажировал меня. Все закончилось тем, что он сгорел в избушке, где собственноручно оборудовал камеру пыток. Я же во всей этой истории выполнял роль не только следователя, однако не имел намерения предавать огласке всю полноту своего участия.

В свою очередь, я не знал, до какой степени Агнета Бьёркенстам вовлечена в дела своего супруга и что ей известно о его прошлом. Поэтому решил пока ограничиться наблюдениями за ней, байкерами, наркодилерами и всеми остальными.

Вернувшись домой, я позвонил Эве Монссон и рассказал ей о складе в подвале дома Хеландера. Если она и на этот раз в чем-то меня подозревала, то, во всяком случае, не подала виду.

Новость о смерти Хеландера в мгновение ока облетела сайты всех СМИ. И чем дальше от Хельсингборга находилось издание, тем более фантастичные предположения выдвигало. Вылетевшее у меня во время разговора с Агнетой Бьёркенстам слово «расправа» уже вовсю мелькало на веб-страницах, а одна местная газета поместила статью о таинственных наркоплантациях в лесах Северо-Западного Сконе. Я узнал снимок, который отослал Ларсу Берглунду. При этом ни о фотографе, ни об источнике информации не было сказано ни слова.

Имени Оскара Хеландера ни одна из более-менее приличных газет также не упомянула. Все сообщали о гибели сорокасемилетнего мужчины. Но не надо было прилагать особых усилий, чтобы выудить из Сети всю недостающую информацию: и о Хеландере, и о его бизнесе.

Раздеваясь, я вытряхивал из кармана рубахи осколки стекла. Собрав их в кучу и выбросив в унитаз, я вышел на веранду полистать местную «Вечерку». Там оказалась фотография мертвой собаки. Тушу прикрыли одеялом – редкий пример уважения к покойнику в современных СМИ.

* * *

Иногда она совсем не понимала свою маму.

Стоило той выпить – одной или с добряком-соседом, – как она снова заводила эту пластинку. Уж она-то проследит, чтобы свершилось правосудие, пусть только полиция найдет и схватит убийцу ее бывшего мужа! Она утверждала, что знает, кто за этим стоит. Когда мама выпивала достаточно, то вспоминала даже ужасное лицо преступника, которое успела разглядеть в окне автомобиля.

И еще одного девочка никак не могла взять в толк: какое отношение имеют «темные ночи» к смерти ее отца и почему с их помощью должно восторжествовать правосудие? Английский она изучала в школе. Мама часто повторяла, что знает людей, которые помогут ей выйти на «темные ночи», и, если полиция будет бездействовать, она непременно с ними свяжется.

Если в бутылке или пивной банке плескалось что-нибудь после того, как мама уходила спать, дочь выливала остатки в раковину.

Мама ни разу этого не заметила.