Оля Камельчук — девушка из нашего офиса — любит повторять: «Счастлива та женщина, которая засыпает мгновенно, спит без сновидений, а просыпается бодрой и отдохнувшей». Она где — то вычитала, что качество сна эквивалентно состоянию психологического здоровья и уравнивает его с качеством жизни. В свете ее теории моя жизнь никуда не годится. Мало того что в прошедшую ночь мне снилась всякая абракадабра, так еще в момент пробуждения во всем теле ощущались разбитость и вялость. Все же напрасно я так нагружалась и таскала тяжести… Теперь меня разобрала апатия, мне было неохота шевелиться, вставать, умываться, чистить зубы. Я поворочалась с боку на бок, разминая затекшую спину, и вдруг услышала, как за стеной что — то мерно гудит и потрескивает.

Сначала я подумала, что по телевизору показывают пчелиный улей или семейство каких — то других насекомых.

Но насекомое было одно: тот же самый фотограф Сашка сидел перед включенным компьютером и грыз яблоко. Он повернул ко мне безобразную, опухшую физиономию с единственным глазом и растянул в улыбке по — африкански вывернутые, растрескавшиеся губы. Фу, не парень, а воплощенное омерзение!..

— Юльча, классно, что у тебя компьютер не запаролен! Я уже разослал предложения нескольким редакциям и в информационные агентства.

— С моего почтового ящика?!

— Нет, что я, по — твоему, дебил? Создал новый ящик, «[email protected]» называется.

— У-у… — потянулась я и зевнула.

— Ну и здорова ты дрыхнуть! Я чуть с голоду не умер! Между прочим, почти сутки не ел, — упрекнуло меня это «нашествие варваров», успевшее истребить все фрукты из вазы.

— Между прочим, я у себя дома, — напомнила я ему. — Сколько хочу, столько и сплю.

Посмотрела на ходики и охнула: третий час пополудни! Кажется, мне удалось перекрыть все ранее установленные личные рекорды по продолжительности сна. Автоответчик телефона мигал, подавая сигнал о поступлении новых сообщений. Пока закипал чайник и варились яйца, я их прослушала. Дважды звонила мама: «Юля, не забудь, завтра день рождения тети Таси. Она пригласила нас к шести часам, надо выбрать подарок» и «Дочь, ты опять не ночевала дома?! Таисье я купила две салатницы и красивую скатерть, а то она вечно стелет на стол клеенку, а это так не эстетично… Если ты не придешь на день рождения, Тася обидится, сочтет за неуважение. Не забудь принести цветы». Проверено на практике: если мама обращается ко мне «дочь», значит, сильно сердится…

Следующее сообщение поступило от Нади Красновой и меня весьма удивило: «Привет, Юльча! Куда ты дела Золотарева?»

Саша тем временем собрал мою раскладушку и спрятал ее в кладовку, а стол вернул на прежнее место — поставил в центре кухни. Без спросу заглянул в навесной шкафчик:

— Юленция, у тебя кофе только растворимый?

— Пей какой есть, — отрезала я, набирая номер Красновых.

— А кроме яиц, что — нибудь имеется?

— Достань из холодильника масло. Вроде бы там должны лежать сосиски… Ищи!..

— Почему это я должна искать сосиски? — опешила от моего заявления Надежда, уже успевшая снять трубку.

— Ой, Надюша, это я не тебе, — скосила я недовольный глаз на Сашку.

— А кому — Кириллу? — удивилась Краснова.

— Нет у меня никакого Кирилла, с чего ты взяла?

— Ну, как же, Малиновская? — наседала Краснова. — Вчера многие видели, как вы обжимались на крыльце. Потом ты зашла в туалет, взяла пакет с мусором и бросила его посреди скверика! — упрекнула она меня. — Не могли донести до контейнеров! Что, очень мешал тискаться?

— Надя, нет, ты неправильно поняла! Я с ним не тискалась, это Золотарев по собственной инициативе, — стала горячо оправдываться я. — Он ко мне приставал, потому что был пьян и расчувствовался из — за Аллочки!

— Угу, верю: он расчувствовался, а ты воспользовалась его состоянием, — скептически буркнула подруженция и рассмеялась в трубку.

К этому времени Саша уже перелопатил содержимое холодильника и выставил на стол масленку, варенье, банки с майонезом и рыбными консервами — и громко доложил, что не нашел сосисок.

— Посмотри в морозилке, чудо гороховое! — направила я его, чем спровоцировала новый всплеск подозрительности супруги галериста.

— Слушай, Юльча, с кем это ты там постоянно разговариваешь, если Золотарева у тебя нет?

— Как с кем? С Гриней, — нечаянно соврала я. — Представляешь, возвращаюсь вчера с вашей выставки, а он сидит под дверью, прямо на ступеньках, с цветами… ну, с такими пышными… этими… настурциями!

— Настурции в конце октября? Пышные?! — не поверила Надя.

— Тут только мясо, здоровенная такая костымага. Замучаешься ждать, пока растает, — некстати возник папарацци. — Но, если хочешь, я его сварю.

— Да это африканские настурции, или как там они называются… — Я сделала Сашке страшные глаза и попросила в телефонную трубку: — Гринечка, любимый, подскажи!

— Я же не ботаник, я в настурциях не разбираюсь, — «подсказало» это прожорливое стихийное бедствие.

— Слышала?.. Он купил, а в название не вникал, потому что не ботаник, — натужно хихикнула я.

— Гриня сам собирается варить мясо? — решила уточнить ушастая Надя.

— Конечно, он вообще отлично готовит. Хотя не знаю, зачем возиться с приготовлением обеда, если нам сегодня предстоит идти в гости. Нас пригласили на день рождения.

— Это у кого сегодня день рождения?

— У тети Таси, папиной двоюродной сестры. Ей исполняется шестьдесят лет…

— Ого, ты уже знакомишь Гриню с родственниками? — удивилась Надя.

— А как иначе? У нас все серьезно. — И тут я заметила, что Саня сунул обледеневший мосол под струю воды, и прикрикнула на него: — Оставь мясо в покое! Вода шумит, я из — за нее ничего не слышу!

Надя замолчала, задумалась, а может, почуяла подвох. Я спохватилась, что грубым тоном с любимыми не разговаривают. Поспешила сгладить оплошность, пролепетала:

— Гринечка, солнышко, мясо мы приготовим завтра, — а Наде сказала: — Не представляю, Надюша, как ты управляешься со своим Красновым? Все мужчины — такие проглоты! Вот мы с Гриней уже и ужинали, и завтракали, и среди ночи перекусывали. Я ничего не хочу, а он опять… э — э — э… голодный…

— То есть он решился уйти из семьи? — спросила Краснова ни к селу ни к городу, изображая степень крайней непонятливости.

— Ну да. Зачем ему семья, когда он любит меня? — выпалила я не моргнув глазом. — Ты же знаешь, какой он…

— Да, твой Гриня — весь из себя… Недавно его встретила — рассекает на «хаммере»…

— Как, уже на «хаммере»? — изумилась я.

— А ты разве не в курсе?

— Разумеется, в курсе, просто он обычно бережет «хаммер». — Я стала путаться во лжи, как будто бежала в юбке со слишком длинным, широким подолом. — Мы ездим на этом вездеходе только за город, нам ведь нравится вместе бывать на природе, свежий воздух благотворно влияет на нервную систему…

— Господи, чего его беречь — железо? Тем более что у Грина денег как говна! — захихикала Надя.

Вот уж не ожидала услышать от Красновой подобную грубость. Обычно она выражается изящнее: шайссе, мерде или на худой конец говорит: шит как американцы… Между тем грубиянка завистливо вздохнула:

— Повезло тебе. Грин — не мужчина, а просто подарок! Гоняет на «хаммере», дарит настурции и сам варит бульон!..

Мне за этой фразой послышались другие слова: «Не заслуживаешь ты, Юльча, подобного невероятного везенья!» И, воспарив от собственной неслыханной удачливости, я выдала Красновой признание:

— Для меня не важно, Наденька, сколько у Грини денег и на каких тачках он гоняет. Для меня важно то, что он осознал свою любовь ко мне. Это случилось не сразу. Гриня долго боролся с чувствами, все лето боролся, — понесло меня «по кочкам». Я врала с такой скоростью, что дыхание перехватывало. Более того, я испытывала колоссальное удовольствие от вранья, у меня от него голова шла кругом. Наверное, подобное ощущают наркоманы, принимая воображаемое за действительное.

Александр громыхнул дверкой духовки, раскрыл мойку, настойчиво обшарил ее и заключил, что в моем хозяйстве нет подходящей вместительной кастрюли для варки мяса. Его выводы интересовали меня в последнюю очередь, но для Красновой в телефонную трубку я томно воскликнула:

— Подожди еще минуточку, милый!

— Извини, что позвонила не вовремя, — окончательно огорчилась подруженция.

Могу себе представить, как я ее разочаровала!.. Замужние постоянно задирают нос перед нами, холостячками, их прет от сознания превосходства и уверенности в светлом завтрашнем дне. И вдруг с моей подачи Краснова узнает, что Гриня — сам Гриня, которому ее Женька в подметки не годится, — пренебрег узами брака.

— Что ты, Наденька, всегда рада тебя слышать!.. Да, а зачем тебе понадобился Кирилл?

— Ах, Кирилл… — вернулась Надя на грешную землю. — Он куда — то пропал. В мастерской не появлялся, в своей квартире — тоже. Его со вчерашнего вечера никто не видел. К тому же он остался должен Евгению некоторую сумму… Может, для некоторых это и не деньги, а для нас!.. — Надежда шумно и возмущенно задышала.

— Не переживай, Надюша, Золотарев обязательно с вами рассчитается, вот увидишь! — обнадежила я подругу. — Он производит впечатление порядочного человека, — заступилась я за незнакомого пьяницу художника.

— Твои бы слова да Богу в уши, — церемонно ответила Краснова. — Беда в том, что и Алла Крымова пропала. Нас с Женей уже истерзали люди из службы безопасности Бориса Лаврентьевича… Это не просто странно, это дурдом какой — то! — в сердцах воскликнула Надя и бросила трубку.

— Что вы там балаболили про Крымова? — сразу навострил уши фотограф.

Я оскорбилась на уничижительное «балаболили» и сказала, что его это не касается. Но сама призадумалась: события приобретали крутой поворот. Похоже, Сашкин «компромат» рос в цене не по дням, а по часам или даже минутам, — ведь он был первым, последним и единственным, запечатлевшим парочку пропавших любовников… Н-да…

— Юленция, в котором часу мы пойдем к твоей тете Тасе? — безмятежно спросил ничего не ведающий папарацци и отправил в рот половинку сваренного вкрутую яйца, смазанного сверху майонезом.

— Что значит — мы? Ты — то тут при чем? — возмутилась я.

— А кто при чем — Гриня? Гриня-а, ау, куда спрятался?! — неуместно заерничал Александр.

Тоже мне, юморист Максим Галкин!..

Я окончательно утвердилась в решении не посвящать фотографа в суть последних происшествий. Однако засмотрелась на это страшилище, раздумывая над тем, возможно ли преобразовать его в прекрасного принца, не снимая при этом собственные очки. Теоретически было бы неплохо появиться на дне рождения тетушки в сопровождении кавалера. Родителям точно было бы приятно, что я пришла не одна, а с поклонником, а то мама из — за моего одиночества испереживалась. Но какой поклонник из жалкого, побитого, обтрепанного Сашки? С таким ничтожеством только милостыню просить…

— Что делать с мясом? Если бы у тебя был топор… — неожиданно прервал он мои размышления.

— Нет у меня топора, отстань! — рявкнула я. — Пусть мясо размораживается в мойке, потом что — нибудь придумаем.

— У тебя ни нормальных кастрюль, ни топора, ни острого ножа нет, — не унимался Сашка. — Как ты так живешь? Какое — то безлошадное хозяйство, — критиковал он устройство моего быта.

— Лучше на себя посмотри! Ты вообще так проголодался, что аж переночевать негде! — заорала я. — Самому — то не стыдно появляться на людях в таком виде? Еще в гости намыливается…

— А я могу побриться, — с готовностью вскочил Санька и чуть не подавился второй половинкой яйца.

— А глаз? А губы? А вся твоя покорябанная рожа?! Люди — то не слепые…

— Ну, придумай что — нибудь, Юленция… Вчера ведь придумывала. Скажешь тете, будто я защищал тебя от бандитов… От Грини!

— От Грини? — Сердце мое защемило, и я истерически воскликнула: — Вот Гриню я бы попросила не трогать!

— Договорились, не буду марать его светлый образ, — моментально дал отступного Санька и схватился за тупой нож. Он решил компенсировать отсутствие сосисок готовностью соорудить и проглотить сорок восемь бутербродов…

…На день рождения мы немножко опоздали. Иначе и быть не могло. Во — первых, все девушки любят опаздывать, и я — не исключение. Более того, я клиническая копуша, постоянно отвлекаюсь на что — нибудь необязательное. Во — вторых, на облагораживание столь дефективного кавалера, как мой папарацци, потребовался не один час. Мне пришлось надеть старый серый плащ на теплой подстежке вместо оставленного в офисе пальто и сбегать к станции метро «Площадь Маркса», в павильон «Гранит» — там есть секции мужской одежды. Сложнее всего было определиться с размером.

— Вы для кого выбираете джинсы? — терзали меня вопросами продавщицы.

— Для мужа, — врала я и не краснела.

— А почему не захватили его с собой?

— Что вы? Мой Саша дико занят, он с утра до ночи вкалывает! — поставила я на место не в меру любознательных девиц. И не переставала надеяться, что когда — то, когда у меня действительно появится муж, ходить за покупками мы будем вместе…

Помимо джинсов я купила рубашку. Не Эрменеджильдо Зенья, конечно, — непритязательное турецкое производство, но мои родители не улавливают разницу между брендовыми шмотками и ширпотребом, для них существенны только целостность одежды и ее опрятность. Чего бы они точно не простили — это дырявой обуви, поэтому пришлось заскочить в бутик Sprandi и потратиться на кроссовки сорок четвертого размера — китайский аналог фирменной модели.

Ну а в-третьих, мы опоздали потому, что, прежде чем отправиться на шопинг, я долго искала заначку. Если вы помните, мой кошелек остался в сумочке, а сумочка — в офисе. Денежные излишки дома я обычно складываю в книги, а книг у меня — тьма — тьмущая, библиотечные стеллажи занимают целую стену напротив окна. Я частенько сама забываю, куда что спрятала, и только благодаря этому средства иногда скапливаются, залеживаются. Перерыла половину томов — и только тогда удалось обнаружить одинокую стодолларовую купюру в толстенном словаре иностранных слов.

Она лежала между триста девяностой и триста девяносто первой страницами, как бы подчеркивая верхним краем звучный термин «монгольфьер». Я прочитала: «Монгольфьер (по имени изобретателей братьев Э. и Ж. Монгольфье — Montgolfier) — воздушный шар, наполненный горячим воздухом; совершил первый полет в 1783 году». Сразу ощутила себя монгольфьером образца 2004 года. Внутри меня — горячо и пусто, я вполне могла бы парить над городом, взирая свысока на мирское бытие. Огромные дома показались бы мне игрушечными замками из песка. А та речка, на которую возил меня Грин, представилась бы небрежно брошенным серо — голубым шелковым шарфиком. И если бы он сидел на берегу с посторонней девушкой, они бы выглядели сущей мелюзгой: мошкой с блошкой!.. Так стоит ли на них тратить сердце, ревновать, плакать, отказываться от еды и питья?! Нет, если бы я была монгольфьером, мою полую, огромную голову подобные глупости не посещали бы…

— Юль, я намазался, — прервал стратосферный полет моих фантазий Саня. К этому времени он стал похож на Шершавый топинамбур — земляную грушу.

Я засмеялась и велела ему сделать очищающую маску из лечебной глины — в надежде, что болячки отвалятся.

— Сиди так пятнадцать минут, потом умойся и нанеси на физиономию толстый слой вот этого. — Я сунула фотографу баночку с регенерирующим кремом и помчалась в «Гранит».

Когда я вернулась, я поняла, что весь мой косметический арсенал вместе с обновками Сашке впрок не пошли: по сравнению с Гриней он выглядел истинным убожеством. Да, до Грини этому соломенному чучелу было далеко — как до Берлина с его лав — парадами…

— Ой, какая приятная неожиданность, — возрадовалась тетя Тася, когда Александр вручил ей хризантемы и по — мужски крепко пожал руку.

— Африканские настурции, — прокомментировал остряк — папарацци.

— Надо же, африканские, а похожи на наши сибирские астры, — поразилась моя доверчивая двоюродная тетушка.

— Не слушайте его, это игольчатые хризантемы, символ долголетия, — внесла ясность я, чтобы увязавшийся за мной фотограф не потешался над именинницей.

— Мойте руки, молодежь, и к столу! — радушно пригласил дядя Федя, муж тети Таси. — А то мы вас заждались. Буквально выпить не с кем!

На самом деле никто нас особенно не ждал, и наше опоздание пришлось как нельзя более кстати. Родственники успели подогреться спиртными напитками и смягчиться от вкусной пищи. На столе наличествовало все то, что я люблю: салат «Мимоза», сельдь под шубой, грузди с луком и сметаной, холодец, запеченная в духовке картошка — и много чего еще. Мне знакомо блаженное состояние сытости, от которого мир воспринимается прекрасным и удивительным. Потому я и не сажусь на диету ради избавления от почти незаметных пяти килограммов: голод в человеке провоцирует злость. Лучше оставаться полноватой, чем бросаться на ближних, точно цепной пес!.. Раньше я всегда была стройной, как тополь. Есть со страшной силой начала осенью, когда и ежу стало ясно, что Гриня не позвонит, не придет и не вернется уже никогда…

— Садитесь здесь, молодые, — указала нам на два стула во главе стола хозяйка дома.

— Вам штрафная полагается! — засуетился хозяин Федор Иннокентьевич. — Чего изволите: вина или водочки?

— Мне водочки! — воодушевился Санек.

— Вот это по — нашему! — одобрил дядя Федя.

Я скромно подставила фужер под струю шампанского и перевела глаза на маму. Она опустила веки в знак одобрения — простила за то, что я не ночевала дома, сочла причину уважительной. И подсказала:

— Юленька, ты бы представила нам своего молодого человека.

— Да, познакомьтесь, пожалуйста, это Александр…

— Александр Анисимов, член Союза фотохудожников России, — без лишней скромности отрекомендовался Саня.

— Творческая личность, значит. — Мой папа уважительно протянул рюмку, чтобы чокнуться с Саней, и его примеру последовали другие родственники.

Творческая личность приосанилась и двинула тост:

— Ну, будьте здоровеньки, Таисия Прокопьевна, живите, как говорится, в радости! Дай вам бог еще три раза по столько!

— Ой, что ты, милок? Столько не живут, — зарделась довольная именинница.

— А вы живите! — настаивал мой нечаянный спутник.

«Надо же, еще выпить не успел, а уже куражится, — мрачно подумала я. — Что же с ним дальше станется?!»

Средний возраст гостей тети Таси перевалил далеко за пятьдесят. Самой юной, не считая меня, пожалуй, была моя мама: ей исполнилось всего сорок шесть. Моя мама обожает напоминать, что в моем возрасте уж пять лет была замужем и имела троих детей: у меня есть младшая сестра Виктория и старший братец Всеволод, но видимся мы редко, — Сева работает программистом в Канаде, а Вика учится в Академии театрального искусства в Москве. Севка — настоящий друг и брат, у него не залежится помочь материально. Время от времени он балует меня денежными переводами и посылками, к новоселью подарил компьютер, и теперь часто присылает смешные записки по электронной почте, чем способствует формированию у меня позитивного мировосприятия. Подозреваю, что мама не преминула сообщить ему про мое фиаско с Гриней, и братик старается как может… Зато нашей Виктории все по барабану, она натура эгоистичная, даже эгоцентричная. Наверное, артистка и должна быть такой, чтобы пробиться и чего — то добиться в своей специфической среде. Но я рада, что Вика не прозябает, не бедствует, одевается исключительно в фирменных бутиках, снимает комнату рядом с Тверским бульваром — может себе позволить, потому что бесперебойно снимается в сериалах. Папа с мамой гордятся младшей дочерью, хотя та не спешит делиться с ними своими новостями, чувствами или гонорарами: она звонит нам крайне редко и совсем не пишет. В сущности, я осталась в Новосибирске единственной надеждой и опорой для родителей и единственной мишенью для их нравоучений. Впрочем, не подумайте, что я жалуюсь. Нет. Я сама остро нуждаюсь в папе с мамой и привязана к ним как маленькая…

Тетя Тася внесла в гостиную дымящееся блюдо с только что подоспевшими голубцами, источающими аппетитный дух. Александр решил поухаживать за мной: он положил на тарелку горячее и легонько толкнул локтем в бок:

— Эй, Юленция, чего загрустила? Ешь, не задумывайся.

— Тебе померещилось, никто и не думал грустить, — разуверила я его и одним глотком допила шампанское. — Подлей — ка мне еще!

— Ой, а Юлечка — то наша до чего расцвела, заневестилась, — во всеуслышание умилилась тетя Варя — старшая сестра отца, глубокая пенсионерка.

— Спасибо, но, по — моему, вы преувеличиваете, — зарделась я.

— Да, ужо пришел твой срок, годом взяла! — не расслышала тугоухая Варвара. — И то сказать, давно пора: образование получила, квартирку справила, вот и жениха себе сыскала! Когда на свадьбе — то гулять будем?

Я не провалилась под стол только потому, что самоуверенный Санька крепко сжал мое колено. Удержал «над пропастью во лжи». И пробормотал невнятно:

— Мы пока гражданским браком…

— Это что еще за гражданский брак? — возмутился мой отец. — В нашей семье подобное не принято!

— Как же так, сынок? Неужто тебе денег жалко кольца купить, Юльку в ЗАГС сводить и стол для нас накрыть? — подначила моего «жениха» тетя Варя. Когда ей надо, она все слышит.

— Нет, я не жмот. — Папарацци неестественно выпрямился, выгнул грудь и стукнул в нее кулаком, наконец оторвав лапу от моего колена. — Юлия сама предложила: давай, говорит, Саня, лучше поживем пока без регистрации, проверим наши отношения на прочность, как следует.

— Ерунда все это, баловство одно! — заспорил с ним дядя Федя. — Чего их проверять — то, отношения? Я так считаю: нравится девушка — женись и не выпендривайся. А коли не нравится, так и не мути ей душу!.. Вот я, к примеру, сам как с морфлота вернулся, приметил Таисию на танцах и…

— Кого? — привстала тетя Тася и уперла руки в боки. — Кого ты приметил, повтори! Уж лучше не трепись, не позорься… Сам за Валькой Зарембой на танцульках ухлестывал, а теперь сказки людям рассказывает!..

— Нашла чего вспомнить, — осекся Федор Иннокентьевич. — Где я и где теперь та Валька Заремба…

— Всяко в жизни бывает, — рассудила тетя Варя. — Я вот тоже не думала не гадала, что за Степана пойду. Мне по молодости — то больше Коля Лысенков глянулся…

— Ко — оля, — ехидно, с нажимом повторил Степан Ильич. — И кого бы ты сейчас с ним делала, с инсультником на палочке? Твой Коля еле шаркает, сам себя не сознает! А на меня посмотри?! Я еще — куда с добром! Еще и выпить могу!

— Степа, ну чего ты горячишься? Я же признаю: заблуждалась, — успокоила супруга Варвара.

— А я не заблуждаюсь, лично мне никто, кроме Юли, не нужен, — опять возник фотохудожник и потянулся под шумок к бутылке.

— Отчего у тебя, сынок, личико в синяках? — задала вопрос не в бровь, а в глаз Елизавета, племянница тети Таси. Мне она напоминает Илону Карловну: тоже непредсказуемая старая дева с фортелями.

Александр Анисимов не растерялся: наплел про то, как отражал натиск уличных грабителей, покусившихся на его имущество. Пожалуй, в искусстве вранья мне у него учиться и учиться… Послушать Саньку, так выходило, что он всех уложил на лопатки, изничтожил, порвал, как обезьяна газету!..

Родственники одобрительно загудели: ой, и вправду ворья, жулья всякого нынче развелось, куда только милиция смотрит?.. Я сгорала от стыда за контуженого папарацци и дула шампанское, как лимонад, не дожидаясь тостов и практически не закусывая. Вероятно, переусердствовала, не рассчитала запас прочности: окружающая действительность сделалась глухой и отстраненной. Меня уже не соблазняли холодец с хреном, голубцы и картошка; я и смачные, хрусткие соленые грузди едва отведала, хотя в своем нормальном состоянии способна уписать подобных яств целую гору, как Робин — Бобин-Барабек, который скушал сорок человек в английском стихотворении, переведенном Маршаком. Мама читала его мне в детстве бессчетное количество раз, потому что я неизменно восхищалась героем с безразмерным желудком…

— Голубцы вам, Таисия Прокопьевна, удались на славу, — хвалил угощения Санька, наворачивая за себя и за меня.

— Кушай, сынок, на доброе здоровьичко, — с умилением взирала на него тетушка. — Мне нравится, когда мужчины хорошо кушают! Гляжу, и сердце петухом поет!

— Чего кушать на сухую?! Наливать пора, — рассудил дядя Федя, откупоривая вторую бутылку водки.

— Гриня, пойдем домой, — сказала я, поднимаясь из — за стола, и чуть не обронила очки в тарелку. Это был симптом того, что я основательно набралась.

— Понял, — безропотно отозвался папарацци на чужое имя, но схватился за рюмку и поклонился. — Спасибо вам за гостеприимство! Рад был познакомиться! Чай, не в последний раз видимся!

— Дочка, это не Гриня, а Саша, — шепотом подсказал мне папа и, повысив голос, во всеуслышание предложил: — Александр, может, вы с Юленькой завтра к нам на обед придете? Посидим, потолкуем не спеша, борща похлебаем, горилки попьем. Ты как, Санек, а?

— Я — без вопросов!

— А там и на свадьбе погуляем, — озвучила невысказанную, но витавшую в воздухе мечту тетя Варя. — Жениться полагается на Покрова, когда урожай собран. В старину девки так и сказывали: «Матерь пресвятая Богородица, покрой землю снежком, а меня — женишком»… Вы все сроки пропустили. Эх, молодые, никаких — то вы обычаев не знаете, живете как нехристи — всему учить надобно!..

…Мой монгольфьер летел невысоко, так, что мне были отчетливо видны лужи с крошевом льда и в просветах между ними — растрескавшийся асфальт. Сухая трава на газоне серебрилась инеем, он вспыхивал, переливался в неярком сиянии фонарей и автомобильных фар. Александр болтался в корзине «монгольфьера» бесплатным приложением, отягощая воздухоплавательный аппарат и не позволяя воспарить над землей и оглядеть сверху как следует прелесть поздней осени. Мне приходилось задирать голову, чтобы созерцать не его, а тонкий, полупрозрачный серпик луны, ущербной, как моя молодость.

— Юленция, чего надулась?.. Я что — то не то сделал? Не то сказал? — отвлекал меня Саня.

— Листья почти совсем облетели… — бормотала я. — Голо, уныло… За что Пушкин любил осень и болел весной?! Я его не понимаю…

— Да и пес с ними, с Пушкиным! На следующий год новые листья распустятся, — утешал меня фотограф.

— Нет, так — то мне безразлично: осень или весна, — вздыхала я. — Я больше всего люблю ночь. А ты что любишь?

— Мне все равно, честно говоря. Почему ты спрашиваешь?

— Ну, просто… Просто ночь всегда обещает… и всегда разочаровывает… но все — таки… в ней есть романтика.

— Не выдумывай, Юлька! — одернул меня Саня. — Ты, похоже, крепко напилась.

— Можно подумать, ты трезвый.

— Со мной как раз все в порядке, я бы мог еще выпить… и немало… Юленция, а ты не такая простая, как мне показалось с первого взгляда.

— Угу, я — неброская, ко мне надо сначала приглядеться, привыкнуть. Я вообще выигрышней смотрюсь в камерной обстановке. Только вот смотреть некому… — под конец фразы взгрустнулось мне.

— Как это некому? А я на что?! — воспрянул душой фотограф. — Юлечка, кисонька, давай возьмем бутылочку, хотя бы четок?

— О-о, — взвыла я, отцепляясь от его тяжелой, приземленной руки. Но было поздно. Мой «монгольфьер», выстуженный чуждым Александром Анисимовым, спикировал и совершил вынужденную посадку на асфальт. Я сочла необходимым напомнить фотографу, что он напросился ко мне всего на одну ночь: — Сань, ночь давно прошла и иссякла. Тебе пора уходить.

— Ну не могу же я уйти сию секунду? — нашелся он. — А кто проводит тебя до дому?.. Вдруг бандиты? И потом, мне надо проверить электронную почту, поступившую на адрес .

— Договорились, — кивнула я, — проверишь и вали.

— Ты забыла? Нас же твои родители пригласили завтра на обед?!

— Не нужно затевать никаких обедов!

— Почему? Лично мне твои родители понравились: они такие здравые, реальные. Я им вроде тоже понравился…

— Понравился не понравился, это не влияет! Не забывайся: мы с тобой чужие люди, ты мне никто! И не стоит вводить порядочных, доверчивых людей в заблуждение! Хватит, мы без того заигрались и окончательно заврались!..

— Кто заврался? — возмутился Александр. — Я не врал. Я к тебе по правде хорошо отношусь… Знаешь, мне еще никто, кроме мамы, не покупал обувь с одеждой и не стирал джинсы. Ты — первая!

— О, как трогательно! — засмеялась я. — Прямо рыдаю от счастья!

В чем разница между любимым и нелюбимым мужчиной? О любимом хочется знать все: каким он был в детстве, каким станет в старости, что ему снится, чего он боится, чему радуется… Ты млеешь, когда он молчит, и ликуешь, когда он говорит. И если он далеко, ты все равно млеешь, потому что приближаешь его к себе силой воображения, сканируешь его биополе интуицией, стараясь догадаться, хорошо ему сейчас или плохо. Поэтому Гриня всегда со мной, а Сашка, до которого не сложно дотронуться рукой, остается где — то за пределами смысла. Если бы он исчез в данную минуту, я сочла бы это за благо и никогда бы о нем не вспомнила. Но такова ирония судьбы: близких людей она отнимает, а чужих, ненужных подсовывает…

— Юлька, Юльча, Юленция, — теребил мою руку Сашка. — Все будет ништяк, все будет просто зашибись, обещаю!.. Вот солью снимки, и тогда мы с тобой разгуляемся…

— Послушай, мне ничего от тебя не надо, у меня все есть. Проверяй почту и ступай своей дорогой!.. Имею я право отдохнуть от тебя?!

Кажется, я говорила доходчиво, бесстрастно, четко, будто писала инструкцию по применению, но Саша почему — то не врубался, и мой монгольфьер от досады чуть не распластался по обледеневшему тротуару.

— Не переживай, Юленция, отдохнешь. Но сначала выпьем!

— Чего?

— Того!.. — заулыбался фотограф. — Не беспокойся, я не прошу у тебя денег, своя заначка имеется. Надеюсь, ты не выкинула старые кроссовки?

— Вроде нет… я ничего не выкидывала.

— Тогда бежим быстрее. — Александр крепко ухватил меня под руку и начал свой марафонский бег.

В прихожей он с повышенным энтузиазмом вырвал стельку из своей прохудившейся кроссовки, извлек из — под нее слежавшиеся сотенные ассигнации и, выхватив у меня ключ, побежал в супермаркет «Аллегро». Я, не раздеваясь, прошла в комнату, настроила мигающий автоответчик на громкую связь и услышала вальяжный басок: «Э — э — э, Юлия Владимировна, здравствуйте. Вас беспокоит помощник Бориса Лаврентьевича Крымова. Меня зовут Маркел. Убедительно прошу связаться со мной по телефону 8–913–914–83–67».

— Очень мне нужно с вами связываться! — саркастически ответила я, ощутив неприятную, сосущую пустоту под ложечкой.

Автоответчик не желал умолкать. Он продолжил все тем же весомым, самоуважительным баском: «Юлия Владимировна, вы, вероятно, не представляете степени серьезности сложившегося положения. Немедленно снимите трубку!»

— Обломайся! — пискнула я пережатым от страха голоском. Потом, с усилием переставляя окостеневшие ноги, прокралась обратно в коридор, выглянула в глазок. Никого… И все же, зачем я отпустила Сашу? Несчастный папарацци еще не ведает, во что он ввязался…