I

Дэнтон очнулся в шепчущей пустоте. Непонятные голоса звучали, заплетаясь друг в друге. Дэн висел посреди темноты, словно стал последней звездой в потухшем небе.

Черное лицо, покрытое корками, склонилось над ним. Алели мокрые язвы, и белые черви переползали из одной в другую по темной коже. Два металлических глаза — золотой и серебряный — уставились на Дэнтона.

К горлу подкатила кислая тошнота.

Человек положил тяжелую руку ему на лоб и что-то сказал на неизвестном языке. Слова его грянули, будто гром, и Дэн упал обратно во тьму.

Высокий человек кутался в плащ из огня. Пламя пожирало его, но он молчал, пока дым, будто черный туман, не покрыл все вокруг. Огонь утих, и человек остался стоять серой фигурой. Из груди его вырвался огромный черный пес, а фигура рассыпалась пеплом. Пес обнажил клыки, и рык его разогнал повисший туман.

Дэнтон шел по пересохшему руслу реки, неся покрытый шипами железный обруч. На высоких берегах стояли мертвецы, и кланялись, когда он проходил.

В конце его встретил старик с лицом, покрытым серебряной краской. Он взял его руки в свои и сжал. Шипы железного венца погрузились в плоть, и Дэнтон стиснул зубы, терпя боль, а старик улыбнулся ему.

За спиной нарастал рокот. Дэн повернулся. По руслу мчался поток алой крови, заполняя мертвую реку до берегов. Впереди потока несся человек на красном жеребце.

Старик рядом с Дэном заплакал, краска потекла у него по лицу и стала расплавленным металлом. В коже пролегли дымящиеся борозды, старик упал и исчез, осталась только его тень.

Красный конь грудью сшиб Дэнтона с ног, и он упал на землю, все еще сжимая железный венец.

Темное небо обернулось закопченными досками.

Где он? Жив или мертв? Сколько ему лет?

Дэнтон приоткрыл глаза. Черный человек улыбнулся ему. Из язвы на внутренней стороне губы выполз червь и перебрался в язву под золотым глазом.

— Ты жив. Спи.

Черный человек сложил пальцы в странные фигуры и произнес короткую фразу. Дэнтон снова исчез.

Среди темноты вдруг распахнулось крохотное оконце, и из него прозвучал знакомый голос:

«Мощи мироточат. Это хороший знак, госпожа».

Мертвые не плачут, захотелось ответить Дэну. Но потом он подумал, что эта фраза не имеет никакого смысла.

Темноволосая женщина протянула к нему руки, а Дэн опустил на них меч. Руки исчезли, и вместо них появились новые, но на бледной коже остались грубые шрамы. Дэнтон отбросил меч и бросился к женщине в объятия. Он попытался прижать ее к себе, но что-то помешало. Дэн опустил глаза и увидел младенца, сделанного из камня. Он хотел коснуться его, но трещины перекосили крохотное личико, и ребенок рассыпался на части. Тогда они с женщиной обнялись, и ее тепло согрело Дэнтона.

Дождь барабанил по крышке гроба. Дэн был не в силах пошевелиться, чтобы сдвинуть ее. Тогда он попытался крикнуть, но издал лишь стон, который не услышал и сам. Кто-то приоткрыл гроб, будто сбросил одеяло, и Дэнтон увидел мужчину с серыми усами. Стояла ночь, и вместо луны в небе висела железная баранья голова.

— Чертоги небесные! — воскликнул мужчина. — Кэсси!

А Моллард снова провалился во тьму.

— Ты не умрешь. Не такая судьба уготована тебе.

Дэн с трудом разлепил пересохшие губы:

— Ты знаешь мою судьбу?

— Я в нее верю, — ответил черный человек и возложил ладони ему на лицо.

Дэнтон очнулся в темноте, но теперь все было иначе. Вокруг медленно появлялись очертания стен и мебели. Шепот обернулся потрескиванием огня. Тело вернулось — безвольное, застывшее. Моллард хотел подняться, но жуткая боль внутри головы не дала и попробовать. Дэн услышал собственное сердце. Оно забилось чаще, конечности зажгло и защипало, когда кровь устремилась в них. Дэн повернулся.

В зарешеченном окне виднелись облака. На стекле застыли белые узоры, и шел снег.

Где он? Жив или мертв?

Дэн опять пропал в забытье.

Гремела битва. Мужчины убивали друг друга, топтались на телах и падали среди них, пронзенные мечом или стрелой.

А рядом, за редким лесом, молодая женщина пыталась разродиться. Кровь текла у нее по бедрам, и рядом на носилках лежал мертвец, укрытый саваном.

Ее одинокое сражение закончилось одновременно со сражением мужчин. Победители вскричали, вздымая оружие, и закричал новорожденный младенец.

Дэнтон распахнул глаза и громко вдохнул, словно вынырнул из омута. Легкие защемило. Сознание и память ворвались в затуманенную голову, а вместе с ними — свирепая боль.

От крика инквизитора проснулся весь Альдеринг.

 

II

«Его величеству королю всей Америи, Эсмунду Первому из рода Теаргонов, от герцога Ривергарда и всех его земель, Робина Гидельбурга.

Великий государь! Ах, как славно было получить от вас приказ о выступлении! Я с превеликим трудом настроил людей на долгий путь до Вестгарда. А получив ваш новый приказ, все мы несказанно возрадовались.

Уже весьма скоро мы принесли пламя и меч на кальдийские земли. Мы не встречаем сопротивления и захватываем богатую добычу, мой король, как вы и предсказывали. Нижний Кальдириум в этом году собрал богатый урожай, особенно в сравнении с нашим. Часть добычи я уже отправил в Ривергард, откуда вашему величеству отправят корабль.

Случилась лишь одна кровопролитная схватка — захват Ацьены, торгового города на пересечении трех рек. Тамошняя гвардия использовала невиданные ранее длинные луки. Они настолько мощны, что способны пробивать рыцарские латы с пятидесяти шагов, а кольчуги — с двухсот или даже более. Лучники стреляют быстро и метко, и хотя их было немного и стены мы взяли быстро, погибло не менее ста пехотинцев и восемь рыцарей, мой король. Каждому стрелку, взятому в плен, я приказал отрезать пальцы, чтобы они вовеки не смогли натянуть тетиву. Страшно представить, что бы сделали несколько тысяч таких лучников на поле боя. Подумайте об этом, государь, ведь у маршала Адричи обязательно будут такие луки.

Если не считать сего инцидента, нам сопутствует успех. Мы пробудем в походе до конца октября.

Храни вас Бог, государь.

Робин Гидельбург, герцог Ривергарда и всех его земель. Писано лично 12 октября 948 года от Вознесения, приложена личная печать».

«Ваше величество!

С прискорбием сообщаю, что моими людьми было найдено тело сира Вейса, верного вам рыцаря. Его ужасно изувечили, так что лицо невозможно было узнать, но мои люди отыскали неподалеку полу-сгоревшее знамя. Судя по всему, он стал жертвой разбойников или свинаров, которые, несмотря на победу инквизитора Молларда, все еще бесчинствуют в Лотарии.

Его нашли на обочине зеленой миреданской дороги. Вероятно, он направялся с посланием в Вилонию. Я слышал, что герцог де Ларуа игнорирует ваши письма. Если позволите, мой король, я считаю это возмутительным, но от лица всей знати востока умоляю вас проявить терпение, и не начинать внутреннюю войну, покуда идет война с кальдийцами на западе и с мором в Дримгарде.

Я навещал ее величество Алину в Альдеринге, и хочу передать, что она прекрасно держится, несмотря на пережитые кошмары и непривычные тяготы. Только благодаря ее целительному дару многие солдаты и сам инквизитор выжили после сражения в Баргезаре. Храни ее Господь, и храни Он вас за это чудо, подаренное америйскому народу.

С превеликим уважением, граф Эллис Бальдер, ваш верный вассал».

Передано королевскому двору гонцом с подписью в учетной книге. Принял королевский писец Реон.

«Единственному королю Америи Эсмунду Теаргону, первому в своей династии.

От всей души приветствую вас, друг мой! Пишет вам Феолипп Десятый, король Энариона. Сим посланием я желаю выразить свое восхищение вашим упорством. Я прекрасно помню, как вы гостили в моем дворце много лет назад, и еще тогда говорили, что намерены перенести Святой Престол в Америю. Теперь, наконец, вы сделали первый серьезный шаг к этой цели. Предполагаю, что король Илларио не был счастлив, и, вероятно, Кальдириум пойдет на вас войной, а может, и уже пошел. Не огорчайтесь из-за этого, любезный друг. Вам стоило давным-давно самому напасть на этих сластолюбцев, как только Илларио впервые выразил свои претензии на ваш трон. Как говорят в Энарионе, couronne seulement un — корона только одна, и принадлежит она вам.

Хочу заверить вас, что мои войска, несмотря на сложности внутри страны, всегда готовы прийти к вам на помощь. Наш флот способен достигнуть южных берегов Кальдириума самое большее за месяц. Наши знаменитые копейные полки только ждут приказа, и готовы выступить в любой день. Вы помните, какую помощь наши корабли, и особенно десант Жемчужной гвардии оказали вам в войне на Сером берегу? Сколько лет прошло, а Юминг до сих пор не оправился от поражения, нанесенного нами!

Хотелось бы снова стать молодыми и отправиться в бой, не правда ли? Помните, как мы встретились среди битвы при Ций-Нэ и обнялись, покрытые кровью врагов? Но увы, наше время подходит, любезный Эсмунд! Годы берут свое, и каждый раз засыпая, я готовлю себя к тому, что могу не проснуться. Уж ни вино, ни женщины, ни схватка не распаляют огня в моем сердце. Пламя ушло, я тлею, и скоро погасну.

Нам стоит задуматься о наших наследниках, друг. С тех пор, как мой младший сын Леонар побывал у вас в гостях, он постоянно вспоминает вашу дочь, прекрасную Алину Америйскую. В его устах она поистине дар Божий. Я предлагаю вам, дражайший друг, объединить наши дома. Как я слышал, Алину называют новой Белой королевой, а она, как вы помните, взяла в мужья энарийского принца, и их совместное правление осчастливило Америю. Почему бы нам не попытаться повторить эти золотые годы? Наши страны — давние союзники, и я не вижу никаких причин не укреплять эту связь еще больше.

Подумайте об этом, любезный Эсмунд, и напишите мне ответ как можно скорее. Наказываю вам проявить стойкость и мудрость в большой войне. Не сомневайтесь, друг мой, вместе мы выдержим любые бури.

Его величество Феолипп Гаспар Жатье де Роберин, именуемый Феоллипом Десятым, единственный король Энариона и всех его земель и морей.

Писано 13 октября 948 года от Вознесения Господня».

«Его величеству королю Энариона и всех его земель и морей, Феолиппу Десятому, от его величества короля всей Америи, Эсмунда Первого из рода Теаргонов.

Любезный друг! Я был счастлив получить ваше письмо. Вы не поверите, как приятно осознавать, что в этом мире у меня еще остались друзья, готовые предложить помощь. Я часто вспоминаю, как мы гостили у вас с Мариэль, храни Господь ее душу. Ваше теплое летнее море до сих дней снится мне, как и ваш прекрасный дворец.

Увы, мои вассалы не столь верны, как вы, дорогой Феолипп. Многие отказались явиться на зов, а на востоке, как вы знаете, бушует черная лихорадка. Моя дочь-принцесса отправилась туда. Посему я не спешу отвечать согласием на ваше любезное предложение. В Америи принято, чтобы король или королева самостоятельно выбирали супругов. Я бы предпочел, чтоб Алина последовала этой мудрой традиции.

Однако ж, я не вижу ни одного достойного кандидата в Америи, и клятвенно обещаю, что постараюсь убедить ее в исключительности вашего предложения. Один из ваших сыновей наверняка бы стал отличной партией.

Что касается военной помощи, которую вы предложили — я был бы счастлив принять ее. Объединенный Кальдириум силен, и боюсь, нам предстоит понести тяжелые потери. Ваш флот, и ваши доблестные воины оказали бы нам серьезную поддержку. Если на то есть ваша воля, отправляйте их как можно скорее. В Нижний Кальдириум вторглась армия Ривергарда, и я полагаю, что лучшим местом для атаки стал бы Средний Кальдириум. Вероятно, все его силы отведены к Вестгарду, так что ваша атака стала бы неожиданной и сокрушительной. Недалеко от побережья находиться Ск’яльца — богатый город, где ваши солдаты могли бы захватить славную добычу. С этим письмом я посылаю вам подробную карту кальдийского побережья.

Наше время и правда на подходе, друг мой… Как я хотел бы увидеть вас напоследок, вспомнить старые времена и обсудить прошедшую жизнь. Я буду уповать на то, что мы встретимся в Небесном доме, и там же увидим наших Раймонду и Мариэль. Только вы один, дорогой Феолипп, и понимаете, как тяжело нести корону в одиночку, без поддержки любимой супруги.

Храни вас Бог, мой старый друг, и да дарует Он вам еще долгие годы счастливой жизни.

Его величество король всей Америи Эсмунд Первый из рода Теаргонов. Записано со слов короля 21 ноября 948 года от Вознесения, приложена королевская печать, подписано лично».

 

III

Январь 949 года от Вознесения

2944 год миреданского календаря

Лотария, герцогство Альдеринг

Казалось, эти муки никогда не кончатся.

Невыносимо длинные дни сменяли бесконечные ночи, во время которых Моллард думал о том, что хотел бы вернуться в забытье. Забытые видения по-прежнему внушали тревогу и даже ужас. Но в них он хотя бы не чувствовал боли.

Она давила изнутри, словно пытаясь вырваться, и завершить то, что начала булава свинара. Лекари сказали, что трещина срослась и опухоль спадает, но Дэну казалось, будто она все время становится больше.

Он ни разу не поднялся с тех пор, как очнулся. Первая же попытка обернулась тем, что он оказался на полу без сознания. Так же закончились остальные три, пока Кассандра со слезами не упросила его лежать. Она бы не отходила от его постели, но по непонятным для самого Дэнтона причинам ему было противно ее присутствие. Как и чье-либо другое. Принцесса Алина много раз порывалась осмотреть его рану, но Дэн запретил стражам впускать ее. Сегодня Лавеллет начал по этому поводу ссору, но тут вмешался Эллис.

— Согласно Хартии людских свобод, знатный человек имеет право на уединение. Церковный титул инквизитора считается равным графскому.

— Это оскорбление! — кричал Эльтон.

— Оскорблением будет врываться в комнату тяжелого больного, — холодно ответил Эллис.

— Но я желаю помочь! — воскликнула Алина.

Дэнтон поморщился.

«Хватит с меня твоей помощи. Пожалуйста, Эллис, уведи их».

— Простите, ваше высочество. Я прекрасно понимаю вас. Но инквизитором занимаются мои лекари, вы можете не беспокоиться. Брат Кослоу прислал письмо — мощи до сих пор мироточат. Они собрали немного миро и отправили нам. Святой Джерри, а с ним и Господь, даровали Дэнтону жизнь.

Слова затихли, и Моллард вздохнул с облегчением. Бальдер будто услышал его мысли и увел Алину и Эльтона от комнаты.

За окном тихо шел полуденный снег. Фыркали лошади, стрелы с характерным звуком вонзались в мишени. Звенело железо. Над всем этим гудел Брон. Он собрал с окрестных деревень почти сотню молодых мужчин, еще пятьдесят прислал граф Линед из западной Лотарии. Правда, эти оказались мальчишками не старше тринадцати. Похоже, Линед просто отдал инквизиции лишние рты. Урожай в этом году был еще скуднее, чем в прошлом. Люди не могли накормить скотину и голодали сами.

Хорошо, что запасы Альдеринга были велики. В замке никто не голодал, и новобранцы, наверное, благодарили Бога, что попали в инквизицию. Хотя Брон не щадил их с рассвета до заката.

Дэнтон был рад, что рыцарь ответственно подошел к делу. И одновременно это вселяло беспокойство. Солдаты, особенно новенькие, будут видеть в нем лидера. Инквизитор Моллард для них — призрак, восставший из могилы. Что, если они слишком привыкнут подчиняться Брону?

С этим нужно что-то делать. Но думать об этом было столь же больно, как и о всем другом. Пока что Дэнтон был не в силах что-либо решать.

Он потянулся и достал из-под подушки монету. Большую, размером с ладонь, созданную из двух металлов. На серебре была отчеканена молния, бьющая снизу вверх, на золоте — грифон. Символ Просветителя и древний герб лотарских королей. Герб Моллардов — рода, который можно считать угасшим. Инквизиторам нельзя иметь детей.

В дверь тихонько постучали.

— Дэнтон, это я, — раздался голос Эллиса.

— Войди.

Граф Бальдер приоткрыл дверь и оказался внутри. На нем был подбитый мехом дублет, по полу волочился тяжелый плащ. Круглое лицо Эллиса раскраснелось от холода. Граф располнел с тех пор, как они виделись два года назад.

— Как ты себя чувствуешь?

— Как еретик в темницах Низарета. В чем я должен покаяться, чтобы эта боль прошла?

— Тебе лучше знать, — ухмыльнулся Эллис и придвинул табурет к кровати Дэнтона. — Воды?

— Хочется мяса, но желудок не принимает. В последний раз меня рвало, как пьяницу.

— Ты сравниваешь себя то с еретиками, то с пьяницами. Что с тобой, Дэн, ты себя разлюбил?

— Я стал реальнее смотреть на вещи. Ты знал, что инквизитора тоже можно убить?

— Только дремучие крестьяне считают вас бессмертными послами небес.

— До сей поры я думал, что смерть далеко от меня, — Дэнтон закрыл глаза и тяжело вздохнул.

— Она подошла вплотную, но ты обманул ее.

— Не знаю, я ли это был. В прошлый раз меня исцелил колдун, — Дэн открыл глаза и посмотрел на Эллиса. — Теперь — святой. Означает ли это что-нибудь?

— Богословская задача, — покачал головой Бальдер. — Спроси лучше Кослоу или напиши в Низарет.

— Я хотел бы увидеть Кослоу, — Дэн сглотнул. — И возблагодарить святого Джерри. Как только смогу, я первым делом отправлюсь в монастырь.

— Они пришлют тебе миро.

— Я слышал.

Эллис кивнул и закинул ногу на ногу. Задумчиво посмотрел в окно, теребя козлиную бородку.

— Твой сир Раддерфорд усердно взялся за обязанности.

— Он опытный рыцарь.

— Говорят, он хотел бы стать инквизитором.

— А я хотел бы стать тучей и сражать грешников праведной молнией. Что с того?

Эллис рассмеялся.

— А я хотел бы быть облаком. Мягким и безмятежным. Плыл бы себе по небу, радуясь солнцу.

— Всякое облако когда-нибудь становится тучей.

— Или развевается ветром, — Эллис вздохнул. — Грустно мы закончили нашу шутку.

— Да уж, — Дэнтон снова закрыл глаза. Боль давила на них изнутри.

— Как ты думаешь, новые люди будут тебе верны?

— У них нет выбора.

— Выбор есть всегда, — Дэн услышал, как Эллис встал и подошел к окну. — Так ты отправишься на север, когда придешь в себя?

— Да. Ересь не ждет.

— Безусловно. Доходят слухи, что Церковь возрождения обрела невиданную мощь. Они подчинили себе весь Рейнвиль. Я давно уже не видел торговцев оттуда — с прошлой весны.

— Я разберусь с ними.

Солнце вышло из-за облаков и заглянуло в окно. Дэнтон положил на веки ладонь.

— Тебе нужно больше, чем эта малышня, — сказал Эллис. — Чтобы сделать, что должно.

— У меня осталась сотня после Баргезара. Они настоящие воины. И я попросил подкрепления у архиепископа Симона.

— И все равно, — Бальдер сел обратно на стул и положил руку на плечо Дэна. — Я хочу, чтоб были люди, верные лично тебе. Сорок всадников будет довольно?

— У тебя есть лишние люди? — Моллард отнял руку от глаз.

Эллис улыбнулся во весь рот.

— Мощь Старого Утеса возросла с тех пор, как ты был здесь в последний раз.

— Ты собираешь армию? Зачем?

— Времена нынче смутные, Дэнтон. Теперь король зовет на войну. Я не пошел, как и многие. Дождусь весны.

— Отправишься на запад?

— Вряд ли.

— Ты не ценишь свою присягу.

— Я дурной вассал, — подмигнул Эллис. — Но верный друг. Остаюсь им даже, когда меня обманывают.

— Нет, — Дэнтон отвернулся. — Не начинай.

— Что? Тебе не нравится вспоминать наш уютный заговор?

— В том не было ничего приятного.

— Разве не приятно было смотреть, как умирает убийца твоей матери?

Ни единый мускул не дрогнул на лице Эллиса, когда он говорил это.

— Почему ты так спокоен? Он ведь был твоим отцом.

— Он предал доверие графа Алексиса и твое, — буркнул Бальдер. — Мы сделали, что должно. Если бы ты не написал отречение, он бы убил и тебя… Но до Сарисы так и не смог добраться. Разве можно так отчаянно хотеть власти, которая тебе не принадлежит? Это мерзко.

Дэн снова закрыл глаза.

— Дэнтон, мой дорогой!

— Дядя Ловер, — учтиво поклонился Моллард и позволил обнять себя. Руки сами сжались в кулаки.

— Садись же! Дела инквизиции привели тебя в мое графство? Неужто где-то здесь ересь?

Ловер Бальдер постарел и обрюзг. У него отросло брюхо и седая борода, лицо покрыли старческие пятна. В руке блестела привычная трость.

— А где же Эллис? Он знает, что ты приехал?

— Мы уже виделись, дядя Ловер. Он скоро придет.

— Отлично! — граф похлопал Дэна по плечу. — Я прикажу подать вина, выпьем за встречу!

— Не стоит, милорд. Я привез вино специально для вас, — Дэнтон достал из сумки бутылку. — У вас есть кубки?

— Конечно, дорогой, конечно!

Дэн наполнил два кубка и протянул один графу.

— За встречу.

— За встречу! — поднял кубок Бальдер и сделал большой глоток, а потом еще один и почмокал. — Странный привкус. Что это за вино?

Дэн отставил кубок и сложил руки у подбородка.

— Почему ты не пьешь? — спросил старый граф, и лицо его стало краснеть. — Ты…

Он вскочил, роняя кубок. В огромных глазах застыл ужас. На щеках и шее распускались алые пятна, Ловер не мог вдохнуть. Рука отпустила трость, и та упала на пол, жалобно звякнув. Бальдер подломился и рухнул следом.

Дэнтон сидел, вонзая ногти в ладони, и смотрел. Затем он встал, разломил трость графа о колено и бросил в камин. Золотая выпь расплавилась и потекла по углям.

— Да, мы сделали, что должно, — сказал Дэн. — И ты, и я. Лишь Сариса пострадала ни за что.

— Господь свидетель, она совершила много грехов. И если бы она не умерла, ты не смог бы отдать Альдеринг инквизиции, — Эллис мягко улыбнулся. — Эти земли — главная причина, почему ты получил алый плащ. Не каждый рыцарь дарит своему ордену целое герцогство.

— Я стал инквизитором не поэтому, — Дэнтон потянулся и с помощью Эллиса взял стакан. Снег за окном усилился.

— Конечно, у тебя много достоинств. Но думаю, в Низарете оценили твой вклад.

Моллард выпил немного воды.

— Не оставишь меня, Эллис? Я попробую уснуть.

— Конечно, набирайся сил.

— Я столько проспал, но сил отнюдь не прибавилось.

Когда Бальдер вышел, Дэн швырнул стакан в стену, и тот разлетелся на маленькие глиняные осколки. Зачем Эллис постоянно вспоминает это?

Семь лет назад он сообщил Дэнтону ужасную правду — это Ловер Бальдер отравил его мать, ибо желал добраться до титула герцога. Первой мыслью Дэна было ворваться в Старый Утес с мечом, но Эллис отговорил его. Он придумал план поизящнее.

Они отравят Ловера. Казнят Сарису. Дэнтон покинет инквизицию, они станут друзьями-феодалами и возвеличат Лотарию. Чуть позже Дэн решил иначе, но не сказал об этом Эллису.

Власть герцога зажата со всех сторон. Королевские законы, вассалы с их распрями, голодные крестьяне — все это ложится на плечи герцога. Но если ты инквизитор и служишь Богу, а не собственному титулу, власть твоя становится незыблема. И кто угодно будет обязан раскрыть перед тобой двери, лишь увидит алый плащ. А тот, кто не откроет — будет обречен на погибель души.

«Что за испытания готовишь ты мне, Господи? — молился про себя Дэнтон, глядя на каменный потолок. — Куда ведет меня воля Твоя? Ты позволил нам, ученикам Твоим, самим вершить поступки и выбирать судьбу. Правильно ли выбирал я, Господи? Дашь ли мне сил выбрать верно в будущем? Чудо Твое оживило меня, так значит, что-то есть впереди? Дай мне знак, прошу Тебя, когда настанет время».

После молитвы Моллард заснул. Впервые этой зимой он проспал несколько часов, почти не чувствуя боли.

 

IV

«Его величеству королю всей Америи Эсмунду Первому из рода Теаргонов, от герцога Вестгарда и всех его земель Вигтора Фрамма.

Милостивый государь мой! От всей души приветствую вас. Как ваше здравие? Надеюсь, что беспокоиться не о чем. Спешу сообщить, что войска Стоунгарда достигли нас и мы встретили их, как братьев. Кальдийцы по-прежнему находятся в захваченном Созвездии, и теперь уже совершенно ясно, что они не двинутся в наступление до весны. Тем сильнее мы рады вашему решению прислать столь внушительную подмогу. Теперь, когда маршал Адричи решится напасть на Вестгард, мы дадим ему достойный отпор.

Серьезной проблемой остается голод. В осаде мы продержимся не дольше нескольких месяцев. Осенью отряды кальдийцев разграбили все окрестные деревни — наши отряды мешали им, как могли, но многие амбары все же были опустошены, а их содержимое отправилось к врагам. Запасы Вестгарда уже не так велики, как раньше.

Я слышал об успехах наших войск на юге. Быть может, герцог Гидельбург соизволит прислать нам немного захваченного пропитания. Осада неизбежна, и нам нужна еда.

Я слышал также, что герцог Вилонии по-прежнему не отвечает на ваши послания. Боюсь, государь, что случилось страшное, и Кристан де Ларуа решился на очередной мятеж. Это будет тринадцатый в истории Вилонии, и второй, подавленный вами — ибо я не сомневаюсь, что ваше величество расправиться с бунтовщиками надлежащим образом.

Мой звездочет утверждает, что Годы гроз, наконец, прошли, и весна будет теплой. О том же говорят и народные предсказания. Так что я опасаюсь, мой король, что Адричи может отправиться не в апреле, а гораздо раньше. Быть может, к Вознесению он уже надеется взять Вестгард.

Мы будем храбро биться, государь, и обещаем не сдаваться, покуда не достигнем победы или пока последний из нас не падет мертвым. Просим о помощи вашего величества в этом неравном бою, надеемся на вас и уповаем.

Молюсь за вас и вашу семью, мой король, и, пользуясь случаем, клянусь в своей вечной верности Америи и вашему достойному роду.

Вигтор Фрамм, герцог Вестгарда и всех его земель. Писано лично, 14 января 949 года от Вознесения, приложена личная печать и печать герцогства».

«Узурпатору америйского трона Эсмунду Теаргону от Илларио Марцетти, именуемого Пятым, владыки объединенного Кальдириума и истинного короля Америи.

Дражайший оппонент наш! От своих доносчиков мы слышали, что вы находитесь в добром здравии, так что опустим этикет. Судя по всему, Господь не призывает вас на суд, поскольку желает, чтобы вы лично увидели, как захваченная вами корона перейдет в руки истинного наследника Аветов.

Хотим процитировать для вас Просвещение, возлюбленный недруг наш. В стихе 42:12 Пятого Откровения сказано, что «всякий, устремленный против воли Божьей, встретит лишь препятствия на темном пути своем». А стих 13:10 Второго Откровения гласит: «Кровь, пролитая во имя греха, вернется кровью [к грешнику и всему роду его]».

Эти цитаты мы привели к тому, что в декабре коллегия Первого Града поднимала вопрос об анафеме в отношении вас и вашего двора, но пока не пришла к единому мнению. Вы совершили ужасный грех — впервые за века Святой престол стоит пустым уже долгие месяцы. Люди плачут у останков Просветителя, и страстно молятся о свободе Великого Наместника. Мы слышали, что и в столице Америи, подле узурпированного вами трона, сильны подобные настроения. Рано или поздно Господь услышит людские молитвы, и поверьте, гнев Его будет страшен — так утверждает каждый служитель Первого Храма.

Сим снова убеждаем вас в тщетности сопротивления. Господь, безусловно, на нашей стороне, а на вас Он смотрит с презрением. Это подтверждает чудо, которое случилось в Первом Храме, когда мы вошли в него. Из тела Божьего раздался звон чудесной красоты, который слышали сотни людей, и молния ударила в шпиль среди ясного неба.

Смеете ли вы оспаривать волю Господню!

Так или иначе, мы займем америйский престол. Незачем устилать нашу дорогу телами невинных людей. Этот грех ляжет на вас и ваших детей, и на детей ваших детей. Вы будете отлучены от истинной церкви, и души рода Теаргонов будут обречены на гибель в Небытие. Подумайте, недруг наш, стоит ли неправедная власть такой цены.

Молимся о вашем благоразумии и надеемся на скорый смиренный ответ.

Его величество Илларио Пятый, владыка объединенного Кальдириума и истинный король Америи. Подписано 23 января 949 года от Вознесения, приложена королевская печать».

 

V

Лотария, герцогство Альдеринг

Шаги давались тяжело. Дэнтон чувствовал себя то ли ребенком, который учится ходить, то ли стариком, который ходить уже разучился. Шагать увереннее ни помогали ни трость, ни рука Кассандры.

— Еще немного, Дэнтон, — шептала она. — Потерпи.

— Хватит меня жалеть.

— Я не жалею, я…

— Хватит!

Он опустил ногу на ступеньку и едва не полетел по лестнице вниз. Кассандра схватила его поперек живота.

— Отпусти!

Он оттолкнул ее и сам сделал следующий неуверенный шаг. Перед ним было ступенек двадцать. И нужно было лишь спуститься, а не подняться. Кто бы мог подумать, что лестница окажется таким суровым испытанием.

— А если упадешь, то позволишь поднять? Или будешь корячиться сам?

Дэнтон гневно посмотрел на Кассандру. Ее глаза стали такими же черными, как растрепанные волосы. Она смотрела на него со смесью злости и жалости.

— Я не упаду, — бросил он.

— Уверен?

— Можешь посмотреть. Нет нужды поддерживать меня, как мать дитя.

Кассандра вспыхнула:

— Что злит тебя больше, Дэнтон? Твое бессилие? Или что тебе помогает женщина? Или то, что тебе помогаю я?!

Она взмахнула руками, как будто что-то отбросила, и помчалась прочь по коридору. Ее шаги удалились вместе с эхом, и только тогда Дэнтон позволил себе с яростью сломать трость о стену.

Он сам не понимал, почему злится. Он не стыдился своей немощи ни перед кем другим, кроме нее.

Дэн стоял на второй ступеньке, пытаясь унять гнев — от него разболелась голова.

— Инквизитор?

Дэнтон обернулся. Перед ним стоял молодой солдат с волосами и бородкой цвета соломы. На висках его белела седина, несмелая улыбка играла на потрескавшихся губах.

— Зачем ты здесь?

— Рыцарь Кассандра послала меня. Что с вашей тростью, инквизитор?

— Сломалась, — бросил Дэн. — Как тебя зовут?

— Я Рексен. Вы не помните меня?

Дэнтон пригляделся. После того, как он услышал имя, зеленые глаза и голос юноши показались знакомыми.

— Это ты был рядом со мной в Баргезаре?

— Да, инквизитор, до последнего.

— Не помню этой седины.

— Появилась после битвы, — солдат опустил глаза.

Дэнтон кивнул.

— Я рад, что ты выжил. Дай свое плечо.

Моллард оперся на Рексена и они медленно пошли вниз.

— Как твои раны, солдат?

— Тот свинар переломал мне ребра, но они уже срослись. Остальное царапины.

— Со мной все хуже, как видишь.

— Вы остались в живых, инквизитор. Это главное. Тело восстановится.

Дэнтон угрюмо кивнул, и они продолжили спуск.

Двор пустовал, только дрожащий от мороза поваренок крутил ворот колодца. Начинало темнеть, на сизом небе появились первые звезды. Дэнтон отпустил плечо Рексена и сделал несколько шагов по утоптанному снегу. Холод вцепился в тело, будто зверь, но в тоже время дал почувствовать себя живым.

Изо рта вырывался пар. Дэн осмотрел истыканные мишени и растрепанные манекены. На одной из соломенных голов сидела сорока.

— Холодно сегодня, — буркнул Рексен, растирая руки. Он был без плаща, в одном стеганом кафтане и штанах.

— Иди внутрь, не мерзни.

— Я подожду с вами, инквизитор.

Дэн вышел на середину двора. Здесь, на этих камнях, случились одни из самых важных событий в его жизни. Похороны дедушки. Выход из инквизиции. И сюда же он приехал, как только стал инквизитором. Тогда он хотел, чтобы замок видел: он не напрасно претерпел свои муки. Он добился алого плаща, и стал-таки владыкой Альдеринга.

Часовой на воротах протрубил в рог, обернулся и будто бы вздрогнул.

— Инквизитор? — воскликнул он и упал на колени. — Я счастлив видеть вас, инквизитор Моллард!

Эхо его голоса разносилось по двору, остальные часовые на стенах тоже опустили глаза и заметили Дэнтона. Кто-то издал радостный крик.

— Встань, — ответил Дэн. — Кто прибыл в замок?

— Монахи, инквизитор.

— Впустите их.

— Открыть ворота! — прокричал часовой.

Три монаха в заиндевевших рясах въехали во двор. Двое были на лошадях, один сидел на плоских санях, который тянула за собой коренастая лошадка — мохноногая, северной династии. Монахи спешились и приветствовали инквизитора:

— Настоятель Манфрид передает вам свое почтение и радость, что вы пришли в себя, — сказал молодой монах, глядя куда-то мимо Дэнтона. — Мы счастливы, что мощи святого Джерри смогли сотворить чудо.

— И привезли немного миро, чтобы ты встал на ноги как можно скорее, мальчик мой, — сказал старый монах, слезая с телеги. — Дай посмотреть на тебя.

Старик скинул капюшон, и Дэнтон сразу узнал Теора Кослоу — бывший инквизитор стал сухим и хрупким, на голове остались только жалкие прядки волос, но нос клювом и вечно прищуренные глаза никуда не делись.

— Инквизитор, — Моллард принял старика в свои объятия. — Я рад вас видеть.

— И я рад, юный Дэнтон.

— Я уже не юн. Осенью мне исполнилось тридцать.

— Как жаль, что мы не смогли отпраздновать твои именины. Тридцать — хороший возраст. Но мне-то уже больше восьмидесяти, так что для меня ты все равно юнец.

Дэн улыбнулся и повел старика в замок, сам едва переставляя ноги.

— Идемте все внутрь, нечего стоять на холоде. Эй! — окликнул Дэн стража ворот. — Позовите грумов, пусть займутся лошадьми!

Кослоу вдруг хрипло закашлялся и согнулся, стуча себя по груди.

— Как ваше здоровье?

— Увы, его больше нет. Лишний укус комара — и я скончаюсь от потери крови, — уняв кашель, ответил Теор.

— Тогда зачем вы отправились сюда в такие морозы?

— Хотел увидеть тебя. Кто знает, доживу ли я до весны. Зима будет лютой, а в монастыре у нас холодно. Я постоянно мерзну.

— Годы гроз еще не прошли.

— Мрачное изречение. Надеюсь, эти годы наконец пройдут.

Рексен открыл перед ним двери, ведущие в главную часть замка. Он весь продрог, так что побелел кончик носа.

— А, этот мальчик, — сказал Кослоу. — Он опять с тобой.

— Он бился рядом до конца, — Дэнтон кивнул Рексену. — Достойный солдат.

— Он бился и после того, как ты больше не смог.

— О чем вы? — Дэн посмотрел сначала на Рекса, который смущенно опустил глаза, потом на Теора.

— Он не рассказал? — криво ухмыльнулся Кослоу. — Скромность не к лицу героям, мальчик. Когда ваши кони напали на чудищ, он смог подняться и защищал тебя до конца сражения.

— Почему ты ничего не сказал? — спросил Дэнтон.

— Не хотел хвалиться, инквизитор, — Рексен почти втолкнул внутрь третьего монаха и закрыл двери.

— Иди согрейся. Искупайся в горячей воде. На сегодня ты свободен от всех обязанностей.

— Хорошо, инквизитор, — поклонился Рексен.

— Не думай, что это все. Я вознагражу тебя за храбрость.

— Спасибо вам, — и так красный от мороза солдат покраснел еще больше и поспешил удалиться.

— Щедро награждай и столь же щедро карай, — процитировал Кослоу изречение полководца.

— Кто это сказал?

— Коннетабль Гровер, мой далекий предок.

— Точно. Вы всегда любили вспоминать его слова.

— Мудрый и храбрый был человек, — проскрипел старик. — Это он завоевал Кольцо, а не король Вальдар, как принято считать.

— Кто знает. Это было слишком давно.

— Истинная мудрость не покроется пылью. Награди этого мальчика как следует и далеко не отпускай. Немногие бы дрались за тело мертвого, как он тогда думал, командира.

В прихожей замка горели жаровни, и тепло сразу мягко окутало их. Ковровая дорожка под ногами уходила прямо и вела в каминный зал. Стены коридора были задрапированы серебряными знаменами инквизиции. Дэнтон приказал слуге проводить в монахов каминный зал и напоить горячим бульоном. Он и Кослоу заковыляли следом. Оба ослабшие, один от старости, другой от ран, они едва передвигали ноги.

У Дэна снова разболелась голова. Он мечтал подняться к себе и выпить большую чашу настоя чернокорня, который хоть немного, но глушил мигрень.

— В монастыре мы вспоминали, как ты даровал Альдеринг инквизиции, — проскрипел Теор. — Юный сир Лавеллет был восхищен твоим поступком.

— Говорят, он тоже храбро бился в Баргезаре.

— Твоя Кассандра призналась, что он лучший боец из тех, что она видела.

Дэнтона смутили слова «твоя Кассандра», но кажется, Кослоу не имел в виду ничего такого. Знает ли он?

— Еще мы вспоминали Ария. Ты помнишь Ария, Дэнтон?

— Я бы не смог забыть, — кривясь от мигрени, ответил Моллард. — Я снова видел его жуткое лицо во снах.

Два глаза — серебряный и золотой. Мокрые язвы на черном лице.

Как могила, полная червей.

— Я никому не рассказал, Дэнтон, — Кослоу вдруг остановился. — Никому не рассказал.

— О чем?

Теор вдруг стал не просто взволнованным, а даже испуганным. Моллард никогда не видел его таким, и ему стало неуютно при виде страха на лице бывшего инквизитора.

— Я видел его, — прошептал Кослоу.

— Он тоже снился тебе?

— Нет. Год назад мы с братьями навещали Лучистый монастырь в землях Дримгарда. И проезжали недалеко от Баргезара. И я видел его, Дэнтон! Он стоял в чаще леса. Его глазницы были пусты, но он смотрел на меня.

— Это был морок. Колдовской обман, — сказал Моллард, но кожа его покрылась мурашками.

— Нет, он был из плоти и крови! — надрывно зашептал Теор и дрожащей рукой схватил Дэна за рукав. — Я видел его, и он видел меня!

— Этого не может быть, — процедил Дэнтон. Головная боль становилась сильнее, внутри поднялась настоящая буря.

— Я подумал, что сошел с ума. Но в обители мне повезло отыскать одну книгу о миреданских магах. И там было написано о нем, — Кослоу судорожно сглотнул. — Арийстакс Дургеоль, так его звали. Он был одним из верховных магистров Миредана. Одним из тех, кого Просветитель обрек на вечной скитание по Миреданским болотам, когда Кель-Туат ушел под землю.

— Если так, он не смог бы покинуть болота.

— Однако он смог, — Теор отпустил рукав Дэна и посмотрел ему в глаза. — И он воскрес из мертвых. Так что я боюсь за тебя, мальчик.

— Почему?

— Миреданский магистр не стал бы спасать тебя просто так. Он вернул тебе жизнь ради какой-то цели. И цель эта не может быть доброй.

— Почему? — повторил Моллард. Во рту пересохло.

— Разве можно ждать добра от проклятого мага? Господь обрушил Миредан почти четыреста назад, а магистры до сих пор живут, обреченные страдать. Мы ведь убили его, а он вернулся. Мы содрали с него кожу и погребли, ты держал в руках его глаза!

Тогда, после казни, Кослоу перед отъездом вручил десятилетнему Дэну два шарика — золотой и серебряный.

«Мы еще увидимся, маленький Дэнтон, — сказал он. — А пока вот тебе напоминание о том, что ты верно послужил Господу».

Но Дэнтон не был уверен в том, что поступил верно. Его мучило чувство. Пускай Арий был колдуном, но ведь он вернул его к жизни!

Потому через несколько дней Дэнтон отнес глаза золотарю. Из них сделали двусторонюю монету, которую он до сих пор носил с собой.

— Не беспокойся обо мне, дорогой Теор, — Моллард обнял Кослоу и поцеловал во впалую, холодную щеку. — Арий спас меня по провидению Божьему. Даже если он вернулся — это ничего не значит. Если понадобится, я убью его снова.

— Лучше не ходи туда, Дэнтон. Баргезар — проклятое место. Ты дважды чуть не погиб там.

— Хорошо. Все равно, как только я приду в себя, то отправлюсь на север, — Дэн приложил руку ко лбу. — Идем же. Оставим мрачные чувства и вспомним что-нибудь приятное. Помнишь тот пир в долине Алари-Тан?

 

VI

— Нет, сучий выблядок, нет! — Брон влепил подростку затрещину. — Подними щит выше!

— Он тяжелый, сир, — пролепетал мальчишка.

— Тяжелый?! В твои годы я мог перебросить теленка через забор! Как ты сможешь удерживать строй, если не можешь удержать щит?!

— Слушай сира Раддерфорда, мальчик, — раздался голос. — Он опытный воин.

Брон повернулся и увидел перед собой инквизитора. Моллард стоял, опираясь на деревянную трость, алый плащ колыхался на ветру. Опухоль на голове ушла, кожа приобрела прежний цвет — только под глазами все еще чернели пятна. Инквизитор сильно похудел и осунулся. Шрам на лбу почти зажил. Белеющий на смуглой коже, он начинался в середине лба и рваным руслом уходил наверх, пытаясь укрыться в коротких волосах.

Мальчишка рядом с Броном распахнул рот, как рыба и упал на колени.

— Мой инквизитор, — поклонился Брон. — Как вы себя чувствуете?

— Лучше.

— Пришли размяться вместе с нами?

Моллард кивком отправил паренька с щитом восвояси. Тот вскочил с колен и бросился к своим, так громко шепча «смотрите, инквизитор!», что Брон чуть не расхохотался. Остальные зашикали на него и продолжили упражняться, помня о дисциплине. Молодцы.

— Лекари говорят, мне еще рано брать меч. Да я и сам чувствую, Брон. Левая рука совсем ослабла, — Дэнтон сжал и разжал кулак. — Я не подниму щит точно так же, как этот мальчишка.

— Сила вернется, только если заниматься, — пробурчал Брон. — Лежа в кровати, сильнее не станешь.

— Ты прав, — отвернулся Моллард. — Скоро я начну упражняться. Слушайте все! — вдруг объявил он.

Солдаты прекратили упражняться. В холодном дворе воцарилась тишина, только негромко стонал ветер и снег скрипел под ногами.

— У меня еще не было возможности поблагодарить тех из вас, кто сражался в Баргезаре. Мы прошли через тяжелое сражение. Чудовища подло напали на нас из-под земли, как истинные порождения мрака. Но именем Божьим мы победили!

Ветераны Баргезара вскричали и затрясли кулаками. Новобранцы несмело переглядывались, некоторые тоже закричали.

— Каждому из вас, кто выжил в той битве, я обещаю по два золотых. Те, кто хочет, может передать эти деньги семье — их доставят гонцы церкви.

Солдаты возрадовались еще больше, новички возбужденно переглядывались и переговаривались.

«Что ж, молодец, Моллард — золотом гораздо проще завоевать любовь. Они будут восхвалять тебя. А сира Раддерфорда, который учит их сражаться, будут ненавидеть».

Брон удержался, чтоб не сплюнуть, и помассировал локоть.

— Для каждого из вас я прикажу изготовить особую перевязь, чтобы все видели, где вы побывали. Отныне вы — элита войск инквизиции, лучшие воины Господа в Америи!

Воины захлопали и загудели, застучали по щитам:

— Инквизитор! Инквизитор Моллард!

— Слава инквизитору и церкви!

— Господь с нами!

Дэнтон на мгновение прикрыл глаза и потер висок, а потом жестом попросил солдат замолчать. Не сразу, но они утихли. Брон открыл было рот, чтобы что-то сказать, но Моллард начал первым:

— Сир Раддерфорд!

— Да, инквизитор, — машинально ответил Брон.

— Благодаря вашей сноровке и воинскому опыту…

«Небытие тебя возьми, зачем все время напоминать, что я уже старый вояка?!»

— …вы сохранили жизни многим людям.

«Да почти всем, кто здесь стоит».

— Без вас мы могли бы не дожить до прихода конницы. Сейчас мне нечего вам дать, сир Раддерфорд, но я обещаю десять золотых и новую секиру, достойную вашей могучей руки.

«Что ж, неплохо, хоть и не совсем то, чего я заслуживаю».

— Благодарю, инквизитор, — поклонился Брон. — Я лишь выполнял свой долг.

Моллард кивнул и снова повернулся к солдатам. Он искал кого-то взглядом, а когда не нашел, то выкрикнул имя:

— Рексен! Ты здесь?

— Да, инквизитор.

Молодой светловолосый солдат отделился от толпы и вышел вперед. Блестящие зеленые глаза смотрели на инквизитора с непониманием.

— У тебя есть фамилия?

— Нет, инквизитор, я ведь простолюдин.

— Откуда ты родом?

— Из Ривергарда, инквизитор, из города Вильсент.

— Этот солдат, Рексен из Вильсента, сражался храбрее всех! Он помог мне собрать людей вокруг себя и бился, не выпуская из рук знамя инквизиции! Даже тяжело раненый, он защищал меня, пока я был без памяти!

Солдаты завопили, приветствуя мальчишку, а тот покраснел и опустил голову.

— За храбрость и скромность, достойные высокого рода, я дарую ему особую награду. Отныне ты, Рексен из Вильсента, назначаешься нашим знаменосцем. Ты получишь коня и новый доспех, и теперь всегда будешь ехать рядом со мной, гордо вздымая знамя инквизиции, как ты вздымал его во время боя!

Мальчик, совсем залившись краской, упал на колени и забормотал слова благодарности, но их перекрыли крики других солдат:

— Рексен! Рексен-знаменосец!

— Встань и распрямись, — велел ему Моллард. — Отныне ты понесешь наш гордый стяг, и каждый должен тебя видеть.

Рексен поднялся и расправил плечи, и глубоко кивнул.

— Я… — начал он, — я принимаю ответственность, что вы даруете мне, инквизитор! Я клянусь, что знамя наше не рухнет в грязь, даже если я погибну!

— Иди на конюшню и выбери себе коня из тех, что остались без седоков. А затем возвращайся к упражнениям. Все возвращайтесь!

— Давайте, чего встали! — рявкнул Бронвер. — Время награждений прошло, назад к работе!

— Проследи, чтобы Рексен научился лучше всех владеть мечом, — сказал Дэнтон. — И зайди к кузнецу, как появится время. Для него надо изготовить посеребренные доспехи.

— Сделаю, — буркнул Брон и снова помассировал локоть — от холода он начинал ныть. — Когда мы отправляемся?

— Как только дождемся подкрепления из Низарета.

Между ними повисло тяжелое молчание. Бронвер дернул себя за ус и проговорил:

— Ну, раз мы отправляемся весной, у меня еще будет время поднатаскать крестьянских сынков.

— Не думаю, что я возьму их с собой.

— Почему? — воскликнул Брон. — На кой тогда это все? — он обвел рукой запыхавшихся юнцов, раздающих друг другу тумаки.

— Ты все делаешь правильно. Мы не знаем, что нас ждет за Шрамом — быть может, предстоит настоящая война. И твои мальчишки еще пригодятся. Покуда продолжай тренировать их.

Дэнтон взглянул на небо и протянул к нему ладонь, затем прикоснулся ко лбу и сердцу. Брон повторил святой жест.

— Храни нас, Боже, и помоги сразить еретиков, — пробормотал он.

— Церковь возрождения готовится к встрече с нами, — убежденно сказал Моллард. — И, должно быть, они говорят те же слова.

— Но настоящие еретики — они.

— Но они так не думают. И будут сражаться без оглядки на смерть, если правда то, что говорят об их вере.

Брону не понравилось, что Моллард сказал «об их вере». Он не сказал «ереси».

— Жаль мне их, — вздохнул Бронвер. — Умрут ни за что, думая, что возродятся. Но души их падут в Небытие и сгинут навсегда.

— Увы, — кивнул Дэнтон. — Но мы заставим их лидеров ответить за каждую отравленную душу.

— Воистину так.

Пошел мелкий снег. Моллард натянул капюшон и какое-то время смотрел на солдат, побивающих друг друга тупыми мечами. Одному парню прилетело по пальцам, он выронил меч и закричал. Его соперник остановился, напуганный тем, что сделал.

— Им еще только предстоит стать воинами, — Дэнтон повернулся и поплелся в замок.

— А некоторым никогда не стать! — воскликнул Брон ему вслед и повернулся к бойцам. — Чего разнылся, мамкина девчонка?! Вперед, сражайся! Не трогай меч, дерьмовая башка! Тебе пальцы отрубили! Дерись щитом!

 

VII

Америя, Кроунгард

Где-то в подземельях

Громкий скрип раздался так внезапно, что Коррин подскочил и ударился локтем о стену. Он зашипел и прикрыл глаза от света факела.

— Не сдох еще?

— А, это ты, — хрипло произнес Корр и прочистил горло. — Пришел забрать мое говно?

— Ах ты манда собачья!

Горбун, хромая, двинулся на него, тыча факелом перед собой. Коррин отошел, поднимая руки.

— Ладно, прости! Просто хотел начать разговор.

— Щас зубы повыбиваю за такие разговоры!

— Прости, прости, — Корр вжался в угол, а горбун пнул его по ноге и отошел, похрюкивая.

Когда он злился, то начинал громко дышать, и при этом утробно хрюкать, будто жирный боров. Коррина это немного пугало и забавляло одновременно. Урод оказался горазд раздавать угрозы и ругаться, но при этом ни разу по-настоящему не избил его.

— Говно твое тебе оставлю, понял?!

— А зачем же ты тогда пришел?

— Тебе какое дело? — горбун сплюнул ему под ноги. — Я здесь главный! Прихожу, когда желаю!

— Да, конечно, прости мою дерзость. Ты здесь король. Король темницы.

— Вот и правильно.

— Может, мне звать тебя «ваше величество»?

Тюремщик на мгновение замер и снова бросился на Коррина, размахивая факелом.

— Издеваться вздумал?! Вот ты у меня получишь, гнида, получишь по самое не балуй!

— Прости, прости! Я хотел тебя уважить, только и всего!

— Уважить он хотел! Тьфу!

Горбун плюнул ему на робу, бросил рядом с отхожим ведром краюху сургового хлеба и ушел, хрюкая от злости. Стало привычно темно. Ругань тюремщика удалилась. Коррин со вздохом опустился на четвереньки и на ощупь отыскал брошенный хлеб. Хорошо, что урод не попал в ведро.

Корр отломил небольшой кусок, сунул в рот и начал медленно жевать. Пить было нечего, так что надо жевать подольше, чтоб хоть немного слюны появилось. Половину хлеба он сразу спрятал под лежанку, в тряпицу, где лежали другие его припасы — горсточка земляных орехов и сушеных слив, которые Ритта передала через Ромашку. Пухлый тюремщик сильно переживал, что его накажут, но деньги леди Дульф и уверения Коррина, что «всем наплевать, а если кто и узнает, то ничего не сделает», успокоили его. Так что Корр имел возможность лакомиться чем-то кроме сурги, и даже пару раз уговорил Ромашку передать еды Двухголовому.

Оставаясь один, Коррин пытался докричаться до прочих узников, но у него не получилось. То ли дверь была слишком толстой, то ли их рассадили далеко друг от друга.

Немало времени уже прошло. Зима наступила. Что в стране творится — неясно, Ромашка из подземелий почти не выходит, и с людьми не разговаривает. Вроде бы в городе и на Длани люди бунтуют, разбойничают, и даже разграбили не то поместье, не то и вовсе какой-то монастырь. Похоже, Небытие не казалось им таким уж страшным по сравнению с Голодом.

Ну, и проповедники. Что Ромашка слышал своими ушами, так это проповеди. Какие-то монахи в серых рясах говорят о том, насколько нечестив король Эсмунд, как много бед Господь наслал на Америю из-за него, а еще о том, в каком упадке находится рыцарство. Мол, государь окружил себя подонками, которые посмели напасть на ставленника Божьего. И люди предпочитали верить проповедникам, а не архиепископу и другим священникам.

Все это было настоящей провокацией, но мирская стража не имела права трогать монахов. В любом другом городе инквизиция уже взялась бы за дело, но благодаря отношениям Эсмунда с Фениксом, инквизитором столичных земель, этого пока не случилось.

Корр догадывался, почему их до сих пор не казнили. Король оставил их в качестве запасного плана — если на Кольце станет совсем худо, он казнит их, чтобы успокоить людей. Так что смерть, Корра и остальных, это только вопрос времени.

Поэтому бывший сир Гвин готовил побег.

Он уже убедился, что горбун, хоть и не бьет его, ударить способен, и реакция у него хоть куда. Пару раз Коррин доводил урода до того, что тот охаживал его дубинкой — удары были болезненными. А темница с каждым днем забирала все больше сил. Скудный паек, темнота и сырость сделали его худым и слабым. Мышцы увяли, кашель и насморк перестали проходить, грязное тело покрыли чирьи и какой-то лишай. Здесь нельзя было подмыться или чем-то вытереть зад, так что между ягодиц горела зудящая катастрофа.

Одним словом, в таком состоянии обезвредить горбуна вряд ли получится.

Остается Ромашка.

Пухляк сделал Коррину много хорошего, и он сомневался — стоит ли так подводить беднягу? Ведь на самом деле, вряд ли удастся сбежать. Так есть ли смысл предавать единственного человека, который скрашивает существование?

Корр много думал об этом, и много раз убеждал себя — не надо бежать. Но не переставал мечтать выбраться. Даже не ради сытной еды, горячей воды и объятий Ритты. Просто ради того, чтобы вдохнуть полную грудь свежего воздуха.

Ради этого, наверное, он был готов и убить.

Коррину не позволяли ни бритвы, ни ножниц, так что он здорово оброс. Ногти приходилось обкусывать, и вот с недавнего времени Коррин перестал это делать. Отросшими ногтями он ковырял кладку одного из кирпичей, а полученную пыль собирал. Когда он выскреб достаточно старого раствора, то смог расшатать и вытащить кирпич. Он оказался слишком большим и тяжелым, и Корр сломал его. Кусок размером с кулак он привязал к полосе ткани, а с другой стороны сделал петлю, которую можно было надевать на руку. Получился кистень, простое и эффективное оружие. Такое любят городские бандиты — удобно прятать за пазухой или в широких рукавах. Только бандиты обычно используют железное било, а не кусок кирпича.

Коррин вставил кирпич на место, сломанной стороной внутрь. Горсть цементной пыли и кистень припрятал под лежанкой. Вряд ли кто-то соберется менять солому.

Теперь осталось дождаться подходящего момента. Коррин обдумывал план побега, прогоняя совестливые мысли. И вдруг однажды ночью, когда он проснулся от приступа кашля, идея пришла сама собой. Осталось дождаться Ромашку.

Тот пришел через несколько дней, румяный, в мокром от растаявшего снега бобровым плаще.

— Здравствуй, Коррин. Соскучился по каше?

— Моя любимая сурга? Не мог дождаться.

Ромашка коротко рассмеялся и протянул ему миску.

— Ты не теряешь духа.

— Унывать не в моих привычках, — Корр принялся за кашу. Она была хотя бы горячей, это придавало сил.

Ромашка оставил ему кувшин с водой, и пока Коррин ел, взял отхожее ведро и отправился выносить его. Дверь запереть он не забыл. Корр поднял лицо от миски. Можно взять кистень сейчас, и когда Ромашка зайдет с ведром, сразу ударить его. Раз, другой, третий, если надо будет.

Но нет. Торопиться нельзя. Если хочешь на свободу, надо еще немного потерпеть.

Загремел в скважине ключ, завыли несмазанные петли. Ромашка вошел и поставил помытое ведро.

— Спасибо, друг, — Корр протянул ему вылизанную миску.

— Воду выпил?

— Еще немного.

Хотелось бы не выпивать все сразу, но тюремщик наотрез отказывался оставлять кувшин. Ясно, почему — его можно разбить и из осколков сделать нож.

— Можешь еще кое-что передать леди Дульф?

Ромашка надул губы.

— Знаешь, Коррин, не могу. Я и так опасаюсь к ней ходить. Если кто увидит, сразу поймет, о чем мы говорим.

— Да брось. О нашей с ней связи никто не знает. Мало ли о чем вы говорите.

— И все равно. Да и не по закону это. Знаешь, кто сейчас руководит стражей дворца, а значит, и мной? Один из Королевских Щитов! Он сразу доложит королю, и меня посадят рядом с тобой!

— Не посадят. Я лично знаю короля — он не такой жестокий. Может, тебя высекут разок, и все.

— Еще чего не хватало! Ты допил?

— Почти, — Корр приложился к кувшину, хотя там осталась только пара капель. — Ну пожалуйста, друг. Скажи, я попросил заплатить тебе вдвое.

— Я не ради денег, понятно?! — возмутился тюремщик. — Просто мне тебя жалко, вот и все.

— Конечно, прости, — Коррин протянул ему кувшин. — Ну так что? Просто передай одну фразу. Пожалуйста.

Ромашка для виду недовольно поморщился и кивнул.

— Скажи, что я очень хочу выполнить обещание, данное тогда на озере. И как можно скорее.

— Что это значит? — нахмурился толстяк.

— Это личное, — как бы мечтательно улыбнулся Коррин. — Она поймет.

«Я обещал тогда, что мы прокатимся снова. Слеза не замерзает из-за соли — так что мы сможем это сделать».

— М-да, — сказал Ромашка, уходя. — Любовь у вас, похоже, настоящая.

Раздался скрип, и настала темнота.

«Настоящая любовь? Не знаю. Но я ведь думаю о Ритте? О ее теле, и поцелуях. Я вспоминаю даже ее запах. И она заботится обо мне, и если поймет, что я имел в виду насчет обещания, и все сделает… Может, и вправду любовь».

* * *

Несколько дней спустя опять пришел Ромашка. Он, как обычно, принес миску каши и кувшин с водой.

— Ты передал леди Дульф мое послание?

— Передал, — буркнул тюремщик.

— А она что?

— Ничего. Выслушала.

— Давно это было?

— Вчера.

— Хорошо. Спасибо огромное, — Коррин принялся за кашу, стараясь не показать своего волнения.

«Вчера. Интересно, Ритта поняла, о чем речь? Нашла ли лодку?»

— Я тут подумал, — сказал Ромашка. — Надо бы тебе солому поменять.

— Что? — Коррин, задумавшись, не расслышал.

— Я говорю, соломы свежей принес. Давай поменяем.

Корр проглотил кашу и уставился на тюремщика. Если сейчас он начнет менять солому, то найдет кистень. Ничего хорошего из этого не выйдет.

— Не стоит. Я ценю твою доброту, но…

— Да брось, ты чего? — улыбнулся пухляк. — Все равно раз в год положено менять. Мне не трудно. Давай, вставай.

— Ну ладно, — Корр пальцами сгреб последнюю кашу и поднялся. — А где солома-то?

— Да тут, за дверью.

Ромашка забрал пустую миску и вышел в коридор. Раздался хруст сухой соломы.

От волнения Коррин похолодел. Онемевшими пальцами он вытащил из-под лежака кистень и сунул кулак в петлю. Другой рукой загреб цементную пыль. Желудок заныл как будто от голода — привычное чувство.

— Ну вот.

Пухляк зашел с огромной охапкой соломы, так что ничего не видел перед собой. Он положил солому на пол и разогнулся. При виде Коррина его лицо вытянулось.

— Ты чего это…

— Прости!

Пыль ударилась в лицо тюремщика, ослепив его. Ромашка отступил, жмурясь и кашляя, и одновременно срывая с пояса дубинку. Коррин бросился вперед и ударил кистенем. Раздался хруст — кусок кирпича раскололся, а Ромашка рухнул в коридор, спиной распахнув тяжелую дверь. Факел покатился по полу и остановился у охапки соломы.

Коррин прыгнул и вырвал дубинку из безвольных рук. Пухляк не шевелился, по белым волосам потекла темная кровь — но Корр ударил его еще раз. Чтобы наверняка.

— Прости, — шептал он, затаскивая тяжелое тело в камеру. — Прости, прости.

Он стянул с Ромашки пояс, забрал с него связку ключей и затянул тюремщику руки. Тканью от кистеня замотал ему рот. Снял бобровый плащ и накинул на себя. Вышел и запер скрипучую дверь, оставляя Ромашку одного в темноте.

— Прости, — сказал он, поднимая факел. Солома уже занялась, к потолку поднимался едкий дымок. — Прости меня.

Коррин бросился по коридору, которой полого уходил вверх. Куда бежать?! Попробовать найти камеру Гиральда? Времени нет — Ромашка может скоро очнуться и поднять тревогу.

Наверх, наверх! Надо добраться до покоев Ритты!

Коррин быстро шагал вперед, тяжело дыша. Ноги стали ватными, голова кружилась, ладони вспотели. Свет факела вытаскивал из темноты сырые стены и двери камер — ржавые, тяжелые, хранящие за собой неведомых узников или страшную пустоту. Когда Коррин проходил мимо одной из них, то услышал тихий скулящий плач.

— Сестра, — проныл невидимый заключенный. — Сестрица.

Голос показался знакомым, но Корр направился дальше. Сердце колотилось, как барабан, чувство вины тянуло назад. Но поздно! Ромашка валяется без сознания, а Коррин теперь — не просто узник, а беглец. За такое снимают голову без суда.

От этой мысли перехватило дыхание. Все, пути назад больше нет. Побег или смерть.

Темницы оказались гораздо больше, чем думал Коррин. Несколько раз повернув, он вдруг обнаружил, что коридор начинает спускаться вниз. Двери пропали, кирпич сменил цвет с серого на желтоватый.

«Проклятье, — подумал Корр, и по коже побежали мурашки. — Я забрел в древние подземелья».

Вскоре догадка подтвердилась — он уперся в относительно свежую, грубую кладку. На полу валялось насквозь проржавевшее корыто, в котором остались засохшие следы цемента, рядом согнулся, как старец, полупустой мешок с песком. Казалось, будто коридор замуровывали в спешке, спасаясь от зла, идущего из глубин.

Коррин протянул руку к потолку, и затем коснулся пальцами лба и сердца. Он развернулся и пошел было прочь, когда его остановил ритмичный стук.

Тик-тик-тик.

Звук был таким, словно где-то далеко кирка стучит по камню. Ничего угрожающего в этом звуке не было. Но он повторился, снова и снова, и спутанные волосы Коррина встали дыбом.

Он повернулся, чтобы увидеть, как стена превращается в туман. Пустота появилась в середине кладки, и затем поползла вверх и вниз. Словно распахнулась каменная пасть, за которой начиналась бездонная черная глотка. И на входе в нее Коррина ждало существо, от вида которого сердце наполнилось ледяной водой.

Плоское, как у тритона, тело уходило в темноту и казалось бесконечным. Неведомое множество лап цеплялось за стены и потолок, кривыми пальцами вгрызаясь в камень, как во влажную землю. Высокая ребристая шея завершалась вытянутой головой, напоминающей человеческую. Острые раковины ушей торчали по бокам, желтые глаза над впадиной, что была вместо носа, уставились на Коррина. Острый подбородок переделяла глубокая вертикальная черта — возможно, это был рот чудовища.

Корр отступил, а существо потянулось вперед — не поползло, а именно потянулось. Плоское тело удлинилось, изнутри, растягивая серую кожу, потянулись новые лапы, и вонзились кривыми пальцами в стены, одна за одной.

Тик-Тик-Тик.

Коррин бросился бежать — и сразу же остановился. Перед ним был тупик. Он ударил в стену плечом, надавил на нее, но камень оказался крепок. Коррин вдруг подумал, что это та самая кладка. Но он каким-то образом оказался с другой стороны.

Древняя темная магия. Как та, что создала эту тварь.

Тик-тик-тик.

Коррин повернулся. Существо тянулось вперед, желтые глаза не отрывались от него. Как будто невидимая слизь сочилась из них, проникая в самую душу и отравляя ее.

— Чего тебе надо?!

Тик-тик…

Чудовище остановилось. Тело вдруг беззвучно сжалось, как глина в кулаке мальчишки. Беспокойное серое месиво заполнило коридор, и в этой буре плоти постоянно мелькали желтые глаза.

Наконец из глины сложилась фигура — совсем как человек, но гораздо выше и плотнее. Ребра защищали тело до самых бедер, плечи выступали гораздо дальше рук, а мужские или женские признаки, если они были, защищал бугристый костяной щиток. Голова осталась той же, но щель на подбородке исчезла, и появился обычный, хоть и безгубый рот.

«Это один из серокожих, — понял, наконец, Коррин. — Один из тех, кто построил эти подземелья и ушел в глубину, когда явились люди с королем Вальдаром во главе».

— Воин, — сказал серокожий.

Корр выставил дубинку и сказал:

— Да, я воин. Что тебе нужно?!

— Война, — серокожий опустил полупрозрачные веки. — Воин и война. Мертвый живой.

«Мертвый живой? Как такое может быть?»

— Воин! — желтые очи распахнулись. — Воин мертвый, воин живой. Подлец? Он мертвый.

— О чем ты говоришь?..

Серокожий повернулся и пошел в темноту, спускаясь прямо через пол, будто по скрытой, доступной только ему лестнице. Коррин обернулся и увидел, что стена исчезла. Он обернулся снова и увидел ее прямо перед собой, так близко, что почти касался носом. Рядом лежали мешок с песком и ржавое ведро.

Сотрясаясь от нахлынувшей дрожи, Корр отходил от тупика спиной вперед. Откуда-то снизу он услышал тихий звук — тик-тик-тик — и будто по команде, бросился бежать.

Факел погас, как только он сделал первый шаг. Коррин отбросил его прочь. Огонь все равно был больше не нужен — полустертые письмена на желтом кирпиче светились бледно-голубым звездным светом.

Коррин бежал и бежал, спотыкаясь и задыхаясь, и не мог найти пути обратно в темницы. Холод внутри становился все сильнее. Чувство вины и злость на самого себя душили его. Зачем было пытаться бежать? Зачем было предавать Ромашку? Теперь он навеки останется здесь, в этих жутких подземельях! Коррину казалось, что теперь он никогда не найдет выход. Он был уверен, что древняя магия путает его, заставляя бегать кругами или того хуже — спускаться все глубже вниз.

«Вокруг ни звука! Что, если Небытие совсем рядом? Неужто Господь уже отправил меня туда, не дожидаясь смерти?! Неужели я такая мразь?!»

— Вон он! Стой! — раздался крик, и Коррин от неожиданности запутался в собственных ногах и упал.

Подняться уже не было сил, ведь он бежал несколько часов, а может, и больше. Так что Коррин просто ждал, когда приблизятся быстрые шаги и его рывком поднимут на ноги.

Первым делом он увидел стражников Кроунгарда, которые держали его. И только потом — нахмуренного Ромашку, стоящего прямо перед ним. Тот как будто бы немного похудел. На лбу темнела поджившая рана.

— Прости меня, Ромашка, — просипел Коррин.

Уже не такой добрый тюремщик протянул руку.

— Моя дубинка.

Корр сообразил, что до сих пор держит ее в руках и отдал оружие. Ромашка взвесил дубинку в руке и с невиданной ранее злобой посмотрел на Коррина.

— Я столько сделал для тебя!

— Прости, — Корр опустил глаза.

— Говорили мне — оставь, пускай его мрак заберет. Нет же, я целую неделю хожу здесь, ищу тебя.

— Неделю? — не поверил Коррин своим ушам.

— Я рассказал, что твоя леди Дульф платила мне за передачки, — Ромашка старался говорить твердо. — Ее прогнали из дворца.

Коррин был готов к чему угодно, но это показалось ему чересчур.

— Зачем? — воскликнул он. — Она здесь при чем?!

— При том! — завопил беловолосый тюремщик. — При том, что никто об меня больше ноги не вытрет! Понял?!

— Да, — кивнул Коррин.

— Понял, я спрашиваю?!

И Ромашка ударил его дубинкой по голове. Перед глазами вспыхнуло, а потом потемнело. Корр подумал, что потерял сознание, но оказалось, что нет.

— Вот так приятно тебе?! — кричал Ромашка. — Приятно?!

Он ударил его еще раз и еще. Коррин почувствовал, как по лбу потекла кровь, и следующий удар на самом деле лишил его сознания.

Очнулся он в знакомой камере, один, в темноте.

 

VIII

Лотария, герцогство Альдеринг

Пот щипал глаза и шрам, кровь гулко стучала в ушах, и головная боль была такой, что хотелось просто лечь на землю и сжаться в комок.

— Что, уже все? — издевательски спросил Брон.

— Пока нет.

Моллард поднял щит, чувствуя, как ноет ослабшая после перелома левая рука. Правая ощущала себя лишь немногим лучше.

— Я атакую, — сказал Брон, крутнув тренировочный меч.

— Попробуй.

Раддерфорд кинулся вперед. Моллард отражал нещадные удары, почти не пытаясь бить в ответ. Тупой клинок врезался в бок, чиркнул по груди и в окончание ударил по ноге. Колени Дэна подогнулись, и он почти упал. Брон подхватил его и удержал.

— Ну-ну. Держитесь, инквизитор. Надо передохнуть.

— Пожалуй, — скрипя зубами, ответил Моллард.

Бронвер помог ему дойти до лавки, стряхнул с нее снег. Они присели. Дэнтон отложил щит и меч и, сняв шлем, утер рукой пот. Шрам на лбу пульсировал, короткие волосы промокли насквозь. Дэн снова нацепил шлем, чтобы не простудиться, и закрыл глаза, тяжело дыша.

Больше книг на сайте —

Брон поглядел на него почти с усмешкой, но смеяться, пожалуй, было не над чем. Странно было наблюдать Молларда таким слабым. Но упорство, с которым тот

старался вернуться в форму, невольно вызывали в Броне уважение.

— Немногие бы так измывались над собой, — сказал он. — Вы пока едва стоите на ногах.

— Ты сам сказал — лежа в постели, сильнее не станешь. И мой дед всегда говорил — пока ты жив, война не окончена.

— Это правда, — Брон откупорил флягу с вином и протянул Дэнтону.

Тот сделал пару глотков и сказал:

— Я благодарен тебе.

— Не стоит. Мне нравится тренировать других. Это честь — вернуть вас в форму.

Брону в очередной раз стало совестно за то, что он чуть не сделал в Баргезаре. Господь свидетель, он хотел это сделать не ради плаща. Но, небо его порази, в этом было чуть больше личного, чем хотелось бы.

— Я знаю, что ты меня недолюбливаешь.

— Ну, все это знают, — не стал увиливать Брон. — На то есть причины.

Дэнтон хмыкнул, сделал еще глоток и вернул флягу.

— Не помню, чтобы мы когда-то говорили так откровенно.

— Тогда это стоит отметить! — Брон рассмеялся, хлебнул ледяного вина и утер усы. — Моменты, когда нечто случается впервые, надо ценить и помнить. Один мой племянник такое сказал. Кажется, сир Эриг с Кольца.

— Ты слышал о его гибели?

— Да, — Брон посмотрел на затянутое небо. — На кой он схватился с паладином? Молодой ведь был еще, неопытный.

— Мне жаль.

Бронвер пожал плечами.

— У меня столько родни, что одного не очень-то жаль. Я видел Эрига года три назад в первый и последний раз. Неплохой был парень.

Они посидели еще немного.

— Идем, — Моллард поднялся и взял оружие.

— Вот это я понимаю! — Брон сунул флягу в снег и схватил свой меч. — Вы помните, как обороняться, хоть пока не очень получается. Попробуйте-ка напасть!

Кассандра смотрела в окно на то, как Моллард получает удары и падает, а Брон продолжает беспощадно лупить его, но всякий раз помогает подняться. Она испытывала одновременно злорадство и в то же время ей хотелось выбежать на задний двор, где тренировались мужчины, и помочь Дэну в неравном бою. Пускай и в ненастоящем.

Раздался разъяренный крик, когда Моллард рубанул Брона по бедру, но он сразу сменился смехом:

— Нападаете вы лучше, чем защищаетесь!

Дэнтон что-то ответил, и мужчины рассмеялись вместе. Кассандра усмехнулась. Она уже не в первый раз наблюдала, как они упражняются, и с каждым разом ей казалось, что они наконец-то становятся друзьями. Побывав на краю гибели, Дэнтон как будто пересмотрел отношения со всеми окружающими людьми.

С ней в том числе. Он продолжал сторониться ее и злился всякий раз, как она предлагала помощь. Но позволял Раддерфорду бить и ронять себя.

Наверное, ей никогда не понять мужчин. Любые их поступки основаны на гордости и гневе. Эти две силы дают им возможность совершать как великое, так и запредельно глупое.

Рыцарь и инквизитор встали, чтобы отдышаться, и Дэнтон посмотрел наверх. Кассандре показалось, что он заметил ее, и она захлопнула ставни.

Как глупая девчонка, ругала она себя. Пусть видит, что ты смотришь — что в этом такого?

Себя она, похоже, тоже никогда не поймет.

Зачем вообще было влюбляться в Дэнтона Молларда? Пока что, за редкими мгновениями счастья, это приносило ей только боль. Что-что, а это мужчины умеют делать лучше всего.

Кассандра знала об этом не понаслышке, и всю свою жизнь только убеждалась в этом. Тронув тонкий шрам от удавки на шее, она направилась вниз по лестнице.

 

IX

«Единственному королю Америи Эсмунду Теаргону, первому в своей династии.

Любезный друг мой! Поздравляю с наступившей весной! Говорят, что в Америи наступают теплые времена, и Годы гроз, наконец, прошли. Про Энарион сказать того же нельзя. Мы привыкли к постоянным дождям и обильному снегу, но в этом году он шел буквально без остановки. Сугробы поднимались до вторых окон моего дворца, а вы ведь помните, как они высоки. Солнце все еще слабо греет, и столь огромные снега тают медленно. Но погода не повлияла на мою решимость помочь вам.

Безусловно, прелестная Алина может сама выбрать себе супруга. У меня четыре сына, друг мой, и уверяю, каждый из них блещет и умом, и доблестью. Алине предстоит непростой выбор! Впрочем, мой младший, Леонар, отправляется в очередное плавание к новому миру, и о женитьбе не помышляет. Не знаю, что он пытается там отыскать, когда и в старом мире достаточно проблем. Так или иначе, три моих сына изъявили желание свататься к вашей дочери. Я полагаю, что этот вопрос решен, и Алине остается только выбрать.

Мой Князь войны готовит войска к отправке. Три полных копейных полка, по тысяче двести человек каждый, и четыре арбалетных по восемьсот. Как только растают дороги, мы отправимся в путь. Кроме того, выяснилось, что нам необходимо произвести ремонт нескольких кораблей и построить не меньше пяти новых. Я не учел, что Леонар в прошлом плавании потерял немало моих судов. Теперь он построил свои — и для меня остается тайной, где он взял на это деньги. Быть может, герцог Кристан де Ларуа одолжил ему их — насколько я знаю, они весьма подружились, когда Леонар путешествовал на континент пару лет назад. Вы ничего об этом не слышали? Мне бы не хотелось иметь долговых проблем ни с вами лично, ни с америйской казной, ни уж тем более с казной Вилонии. Ведь я знаю, вилонцы отличаются беспокойным нравом. Как отчасти и мой Леонар.

Так или иначе, войска Энариона готовятся к отправке. Самое позднее к июлю мы высадимся на кальдийских берегах и нанесем внезапный удар. До тех пор держитесь — я уверен, врагу не под силу так быстро одолеть вас.

С искренней молитвой, его величество Феолипп Гаспар Жатье де Роберин, именуемый Феоллипом Десятым, единственный король Энариона и всех окружающих его морей.

9 марта 949 года от Вознесения Господня».

«Его величеству королю всей Америи Эсмунду Первому из рода Теаргонов, от герцога Вестгарда и всех его земель Вигтора Фрамма.

Милостивый государь мой! Постараюсь быть краток, хотя меня буквально распирает от восторга. Возрадуемся вместе, ваше величество, ибо Господь на нашей стороне!

Как мы и думали, с началом весны кальдийцы двинулись вперед. Адричи повел их ускоренным маршем, несмотря на то, что снег еще не сошел, и тепло не установилось окончательно. Ужасная ошибка — после двух недель оттепели вновь ударили морозы, и его армия встала. Мы воспользовались возможностью и ударили в тыл кальдийцев. Разгромили обоз и уничтожили прислугу, в том числе отряды инженеров и их боевые машины. Мы напали внезапно, в сумерках, и молниеносно отступили, почти не понеся потерь. Храбрецов, что отдали свои жизни, Господь наверняка принял как сыновей.

Маршал Адричи отступил назад к Созвездию. Он не подозревал, что воины Дикого отряда, воспользовавшись его отходом, взобрались ночью по стенам и открыли ворота, позволив собратьям ворваться внутрь. Они уничтожили невеликий гарнизон, оставленный врагом, сожгли все припасы, потравили колодцы и увели лошадей. Возвращение маршала будет неприятным.

Храни вас Бог, мой король. Посылаю свой нижайший поклон и обещаю молиться за ваше здоровье и поздравляю со скорым праздником Вознесения.

Герцог Вигтор Фрамм, подписано 17 марта 949 года, приложена личная печать и печать герцогства».

«Его величеству королю всей Америи Эсмунду Первому из рода Теаргонов, от графини Эверис Гидельбург, первой дочери и наследницы герцога Ривергарда и всех его земель.

Великий государь! Позвольте начать письмо с благодарностей за похвалы, направленные мне и моему отцу (весной ему всегда немного нездоровиться, так что он поручил написать это мне). Безусловно, мы достигли большого успеха осенней кампанией. Удивительно, что король Илларио не озаботился защитить свой юг — мы до сих пор наслаждаемся вином, которого он думал нас лишить отменой поставок. Надеюсь, что и вам оно пришлось по вкусу, а зерно помогло голодающим на Длани и Кольце Вальдара.

Обоз с провизией был по вашему приказу отправлен в Вестгард уже больше месяца назад. Мы не получали письма от герцога Фрамма, но надеемся, что обоз достиг Девятиглавой. Близится очередная попытка захвата великой крепости, и я надеюсь, что она войдет в легенды, как и все остальные! В разгроме кальдийцев нет никаких сомнений — сколько раз они пытались захватить Вестгард, столько раз терпели жестокое поражение. Так будет и на этот раз, не сомневайтесь. Не секрет, что под каждой из девяти башен Вестгарда зарыты мощи святых, включая череп Джованни Третьего, Великого Наместника, жившего несколько веков назад. Бог не допустит захвата Девятиглавой, и попытка того — уже грех.

Наша армия готова к новому походу, и мы отправляемся, как только я допишу это письмо. Покуда отец болеет, он поручил командование мне и нескольким достойным графам, опытным в военных делах. Нижний Кальдириум скоро запылает, мой король, и я клянусь, даже сам король Илларио увидит дым в своей столице. Мой отец, как только придет в себя, присоединится к нам со своей личной гвардией.

С уважением и дочерней любовью к его величеству, графиня Эверис Гидельбург. Писано лично 29 марта 949 г.о. В., приложена личная печать».

«Речь клювогорна, посланного герцогом Вестгарда Вигтором Фраммом, прибывшего 13 апреля 949 года от Вознесения Господня. Записано письменным двором Кроунгарда, утверждено хранителем королевской печати.

Приветствую, государь. Кальдийцы перешли к новой тактике. Они сколотили маленькие, подвижные отряды и взялись за опустошение наших земель. Каратели числом до двух-трех сотен уничтожают посевы, убивают крестьян, сжигают все, что может гореть. Мы создали такие же небольшие отряды и пытаемся противостоять этим подлым набегам — но никогда не узнаешь, где окажутся кальдийцы в следующий раз, тем более, что армия врага значительно превосходит нашу.

Хоть дождей и не видно, Годы гроз еще не прошли, мой король. По крайней мере, для земель Вестгарда, где вместо воды земля заливается кровью, а вместо туч по небу ползет черный дым.

Мы ждем приказов, государь, а покуда продолжаем готовиться к осаде и противостоять налетчикам. Храни вас Бог, мой король».

 

X

Лотария, герцогство Альдеринг

Как только в начале марта началась оттепель, Дэнтон приказал вычистить от снега все стены и дворы замка. Дедушка всегда так делал, чтобы талая вода не портила кладку и не заливала подвалы. Под снегом оказалось, что стены кое-где требуют ремонта. Дэн велел новобранцам развести цемента и подправить швы, а также заново выложить несколько зубцов на стене. Провинившимся предстояло вычистить стоки, ведущие из замка в ров — за осень они сильно забились.

Дэнтон с каждым днем чувствовал себя лучше. Упражнения с Броном приносили ощутимую пользу — сила и умение сражаться возвращались к нему все больше с каждой тренировкой. Морозы прошли, как и мучения первых дней, и теперь упражняться становилось в радость, как раньше. Мигрень, хоть и не такая лютая, продолжала преследовать его, но тело почти восстановилось — Дэнтон уже не дышал, как Симон, едва надев на себя доспехи.

Этим утром Моллард решил выйти на главный двор, чтобы потренироваться вместе со всеми. Новобранцы только что закончили утреннюю пробежку и приступили к занятиям. За полтора месяца, что Брон натаскивал их, они начинали делать успехи. По крайней мере, каждый из них научился как следует держать щит и меч, и строй смотрелся уже не столь убого.

Увидев Дэнтона, новички — все еще больше крестьяне, нежели солдаты — встали на колени. Брон поклонился.

— Пришли, наконец, позаниматься вместе со всеми? — спросил он.

Дэну не понравилось это «наконец».

— Я пришел лично проверить, чему ты научил лотарских мальчишек. Хотя, как я погляжу, чистых лотарцев среди них не много.

— Это беда всей Америи, коль это можно назвать бедой. Народы перемешались повсюду.

— Говорят, в Ривергарде ценят чистоту крови.

— Только среди знати, — пожал плечами Брон.

Моллард взял в руки оружие. Почему-то именно сейчас вспомнил, как в Баргезаре свинар ударил его по щиту, дерево треснуло, а запястье выгнулось в обратную сторону, и сломанная кость прорвалась наружу.

Он мотнул головой и вышел вперед, на влажные камни. Воцарилась тишина, только где-то на стене приветствовал весну соловей.

— Кто из вас лучший? Выйди сюда.

Новички неуверенно переглянулись. Брон гаркнул:

— Давай, Клет, нечего стесняться! Покажи инквизитору, чему научился!

Высокий парень с белыми волосами, но и такой же светлой кожей вышел вперед. Он неловко поклонился Дэнтону. Брон помог ему нацепить шлем, перед этим что-то прошептав на ухо. Клет как будто бы не услышал — он во все глаза смотрел на Молларда.

— Не бойся, мы лишь тренируемся, — сказал ему Дэнтон.

— Я не боюсь, милорд.

«Интересно, что шепнул ему Брон? Не порань инквизитора или напротив — лупи его что есть мочи?»

— Готов? — спросил Дэн. Мальчик кивнул, и Моллард пошел в атаку.

Он не стал нападать с ходу. Парой тычков проверил оборону — парень довольно умело держал щит, хоть и немного низко. Дэнтон ударил сверху, и Клет ушел в сторону, а затем рубанул в ответ и не достал.

Остальные новобранцы молчали, глядя на них во все глаза. Дэн стал двигаться быстрее и постоянно колол, вынуждая Клета держать щит поднятым и не давая атаковать. В очередной раз мальчик разгадал его маневр и бросился вперед. Щиты столкнулись, Клет попытался ударить Дэнтона по ногам, но в следующий миг получил рукоятью по шлему.

Он вскрикнул и отошел, а Моллард наступал. Парень попытался отразить ложный удар, и Дэн воткнул тупой меч ему между плечом и шеей. Будь сталь настоящей, Клет сейчас бы упал, истекая кровью.

Моллард хлопнул мальчугана по плечу:

— Неплохо. Тренируйся дальше, — сказал негромко, а вслух прокричал: — Это все, чему ты научил их, сир Раддерфорд? Я бы смог побить их, не вылезая из постели!

— О, правда? Принести кровать для инквизитора!

Он рассмеялся, а Дэн улыбнулся в ответ.

— Пусть выйдут двое!

— Воля ваша. Хадвин и ты, косоглазый! Забыл, как тебя!

— Кайрек, сир, — неожиданно хрипло ответил парень, чей правый глаз смотрел немного в сторону.

— Я учил вас нападать вдвоем на одного! Давайте, вперед!

Парни стали заходить с двух сторон, но Моллард не ждал — он кинулся на Хадвина. От неожиданности паренек едва не выронил меч, и Дэн успел ударить его по плечу.

— Бросай щит! — крикнул Брон. — Тебе плечо разрубили, боль зверская!

Дэн крутанулся, ожидая атаки, но косого нигде не было. Он повернулся снова, не выпуская из поля зрения Хадвина, и успел разглядеть только меч, летящий в голову. Он поднял щит, но поздно. Удар пришелся по кромке, и острие бахнуло по шлему.

Шрам тут же отозвался болью, перед глазами вспыхнуло — хотя удар был не слишком-то сильным. Дэнтон отвел щитом следующий удар и атаковал. Косоглазый Кайрек ловко уклонился, а Хадвин напал с другой стороны.

Дэнтон отступал, и в груди закипала злость. Косой на излете задел его бок, Хадвин так лупил по щиту, что заныло запястье. Очередным маневром Кайрек ухитрился снова зайти ему за спину, и в голову прилетел сильный удар.

Громыхнуло, и в ушах поселился звон. Шрам загорелся, перед глазами на секунду потемнело, и в этой темноте Дэн стал маленьким и ничтожным, а над ним нависало ревущее чудовище.

Дэн закричал и хотел было броситься в атаку, но понял, что лежит на земле. Хадвин и Брон помогли ему встать, Кайрек опустился на колени, сняв шлем.

— Простите меня, инквизитор, — хрипло сказал он.

— Ты не при чем. Это мои раны.

— Пшли в строй, оба! — рявкнул на них Брон. — Все хорошо? — спросил он у Дэна.

— Да.

Дэнтону вдруг стало стыдно за то, что упал и кричал на земле. Словно какое-то ничтожество. Что-то теперь подумают о нем будущие солдаты?

— Вы все видели?! — словно желая подлить масла в огонь, прогудел Бронвер.

— Не надо, — сказал Дэнтон.

— Что значит — не надо? Эти сосунки должны восхищаться вами!

Дэн удивленно поднял глаза, но Брон смотрел на новобранцев.

— Никто из вас, сопляков, вовсе не выжил бы после того удара, что получил инквизитор! Но посмотрите — он снова берет в руки меч и сражается, как мужчина! Ему наплевать на трудности и боль! Учитесь, молокососы, и гордитесь им, как родным отцом!

Дэнтон снял шлем и кивнул новобранцам. Затем повернулся к Брону:

— Спасибо.

— За что? Вы молодец. Поупражняетесь еще?

— Вместе со всеми.

— Ну-ка, взяли оружие покрепче! Смотрите, сейчас инквизитор покажет вам кое-какие приемы!

Кассандра хмыкнула. Уж от кого, а от Бронвера она такого не ожидала. Ей нравилось наблюдать, как крепнет их связь с Дэнтоном, и она была этому рада.

За инквизитора можно не беспокоиться. Ему уже не нужна была опека — он твердо стоял на ногах. Дэнтон занимался делами замка или читал в библиотеке, а по вечерам постоянно писал письма — графу Бальдеру, архиепископу Симону, епископу здешних земель. Он несколько раз отправлял голубей на север, но из-за Шрама не отвечали.

Далеким делам и собеседникам Моллард уделял гораздо больше времени, чем той, что не отходила от его постели всю осень и зиму.

Значит, вот так все и заканчивается. Неужели она не достойна даже «прощай»?

Арета, названная мать, была права — не доверяй мужчинам. Они гордятся своей честью, но любовь для них — не поле битвы.

Никому не доверяй, говорила Арета Стаффорд, бывший Королевский Щит. Но сама будь тем, кому можно довериться.

Кассандра распахнула двери пиршественного зала и вошла внутрь. За одним из трех столов там шумно завтракали ветераны Баргезара, остальные были пусты. Кнурд рассказывал какую-то похабную историю. Бастиан, лишившийся в битве трех пальцев, приделал вместо них кончики морковок и тыкал соседям в лицо. Рексен сидел во главе стола и улыбался, мешая кашу.

— Слушайте все! — объявила Кассандра и взобралась на соседний стол.

Солдаты притихли. Под столькими взглядами Кэс ощутила себя неуютно. Одно дело — командовать солдатами в поле, совсем другое — просить их об одолжении во время завтрака.

— Мы все выжили в том страшном бою. И это сплотило нас. Теперь мы как братья!

— Да! — почти хором грянули солдаты и захлопали друг друга по плечам. Бастиан подкинул вверх свои пальцы-морковки.

— И я хочу попросить вас, братья, кое о чем. Вы все, должно быть, знаете, что хотел сделать сир Раддерфорд после битвы.

Повисла гробовая тишина. Кассандра сглотнула и встряхнула волосами.

— Не говорите об этом никому. Ни новым солдатам, что уже идут из Низарета. Ни новобранцам со двора. Ни самому инквизитору.

— Он не знает? — хмуро спросил кто-то.

— Нет, и пускай так остается дальше.

— Мы не скажем, — первым ответил Рексен и поднялся.

— Нет, не скажем! Не скажем!

— Я нем, как рыба!

— Спасибо вам! — воскликнула Кассандра и, презирая дрожь в ногах, подошла и села рядом с Рексом. — Это овсянка? Вам что, не дают мяса? Эй ты, сбегай в кладовую и принеси соленой ветчины!

 

XI

«Его величеству королю всей Америи Эсмунду Первому из рода Теаргонов, от графа Старого утеса и всех его земель Эллиса Бальдера.

Доброго дня, государь! Я слышал об успехах на западе и счастлив, что кальдийцы отведали америйского меча. Я никогда не сомневался в доблести наших солдат, и радость наполнила меня изнутри, когда я услышал о позорном возвращении Адричи в сожженное Созвездие.

И все-таки пишу вам с тяжелым сердцем. Свинары вновь объединились в немалую армию — они опять бесчинствуют на юге Лотарии, и ходят слухи, что они вторглись в земли Дримгарда. Увы, мой король, я не смогу прислать вам войска, как обещал. Да и вряд ли скудные силы Старого утеса окажут существенную помощь на западе. Мы гораздо нужнее здесь, чтобы защитить невинных земледельцев от чудовищ.

Ее величество Алина Америйская в скором времени отправляется в Дримгард. Инквизитор Моллард вынужден ехать на север Лотарии, за Шрам, где неведомая ересь противостоит власти истинной церкви. Не беспокойтесь за принцессу — я выделил четыре десятка своих лучших гвардейцев под командование сира Лавеллета. Будьте уверены, они без проблем достигнут Дримгарда.

Вероятно, вы так и не получили никаких посланий от герцога де Ларуа? Спешу сообщить: от купцов я узнал, что жизнь в Вилонии идет своим чередом. Утверждают, что королевские мытари, посланные вами для сбора земельного налога, не встречают никаких препятствий. Неизвестно, что на уме у герцога, но пока что он не собирается начинать мятеж — и я умоляю вас, государь, проявить благоразумие и дождаться, пока он соблаговолит объяснить свое молчание. Быть может, виной всему какое-то невероятное стечение обстоятельств, и герцог вовсе не планировал восставать против короны. Искренне надеюсь, что это так.

Да дарует нам Господь победу на западе и спокойствие во всей стране.

С уважением, граф Эллис Бальдер. Писано 15 апреля 949 года от Вознесения, приложена личная печать и печать графства».

«Речь клювогорна, посланного графиней Эверис Гидельбург, прибывшего 28 апреля 949 года от Вознесения Господня. Записано письменным двором Кроунгарда, утверждено хранителем королевской печати.

Ваше величество! С прискорбием сообщаю, что мы понесли тяжелое поражение. Армия кальдийцев под началом благородного сира Чаваццо дала нам бой у Сладкого озера. Наши силы разбиты, многие вассалы вашего величества убиты или попали в плен. Та же участь постигла и меня — я диктую послание, будучи узницей. С нами хорошо обращаются, и готовы отпустить за выкуп, но не раньше осени.

Не знаю, как просить у вас прощения, ваше величество… Остатки наших сил отступают в Ривергард, и будем надеяться, мой отец-герцог отомстит за мое поражение».

«Герцогу Ривергарда и всех его земель Робину Гидельбургу, от его величества короля всей Америи Эсмунда Первого из рода Теаргонов.

Мой верный герцог! Как ваше самочувствие? Надеюсь, поражение ваших войск и пленение дочери не слишком сказались на вас. Будьте уверены, что с Эверис все будет хорошо. Кальдийцы славятся своими манерами, и с ней наверняка будут обращаться должным образом.

Пишу, дабы велеть вам собрать новое войско как можно скорее. Не торопитесь выкупать вашу дочь из плена. Как я уже сказал, ей ничего не грозит. Деньги, которые требуют кальдийцы, стоит потратить на вооружение новой армии. Война лишь началась, и это поражение ничего не значит. Вместе со мной, вам стоит задуматься о дальнейших действиях, и отринуть беспокойство. Я, как никто, понимаю вас — моя Алина на пути в Дримгард, охваченный мором. Как ваша дочь храбро сражалась на поле брани, так и моя отправляется на битву с неведомой хворью.

Итак, приказываю вам собрать новое войско немедля. Армия сира Чаваццо, вероятно, уже движется в ваши земли. Теперь вам предстоит не нападать, а защищаться. На ваших плечах, герцог, безопасность всего юга, и я убежден, что эта ноша вам по силам. Не вступайте в рискованный бой и не давайте кальдийцам разорять поля и деревни, как они делают это в землях Вестгарда. Я жду новостей о ваших победах и молюсь о них.

Его величество король Америи Эсмунд Первый из рода Теаргонов. Писано со слов короля 28 апреля 949 года от Вознесения, приложена королевская печать, подписано лично».

«Герцогу Вилонии Кристану де Ларуа, от его величества короля всей Америи Эсмунда Первого из рода Теаргонов.

Герцог де Ларуа! Я разочарован в вас. Вы так и не явились на призыв, как должны были, и храните молчание в ответ на мои письма. Хотя граф Бальдер из Лотарии утверждает, что в ваших землях все идет своим чередом, я этому не верю. Сборщики налогов, слава Господу, вернулись и передали королевской казне положенный земельный налог и щитовой налог, надбавленный вами по собственной воле. Однако неужто вы решили, что деньги заставят меня замолчать и заменят столь нужные Америи войска?! Я подозреваю вас в неверности, Кристан, и требую немедля явиться в Кроунгард, чтобы предстать передо мной и лично ответить на обвинения!

Неужели, герцог, неужели вы забыли, каким близким другом был мне ваш отец, и неужто вы станете одним из тех, кто снова попробует поднять Вилонию на мятеж?! Вы знаете, чем это всякий раз кончалось. Род Ларуа правит лишь третье поколение, а ваши предшественники бесславно окончили свой путь. Неужели вы хотите того же для себя? Быть казненным как преступник, оскорбить память предков и обречь себя и своих людей на вечную гибель души? Сомневаюсь. И даже если граф Бальдер, как я подозреваю, поддерживает вас, это не поможет вам добиться независимости. Уже сотни лет Вилония подчиняется америйской короне, и уверяю вас, так останется дальше. Ни один из тех, кто пытался, не изменил этот уклад.

Даруй вам Бог мудрости, герцог. Жду вас во дворце в ближайшее время.

Ваш сюзерен, король всей Америи Эсмунд Первый из рода Теаргонов. Писано со слов короля 29 апреля 949 года от Вознесения, приложена королевская печать, подписано лично».

 

XII

Америя, Кроунгард

Покои короля

К письмам приложили печать, и поднесли королю. Дрожащей рукой Эсмунд взял перо и медленно, со скрипом вывел свою подпись. Раньше он ставил ее не глядя, теперь же приходилось напрягаться, чтоб ровно удержать перо. Кисти ныли, и при письме ладонь едва ли не сводило судорогой.

Когда он закончил, писцы поклонились и вышли из приемных покоев. В окна бил яркий солнечный свет, в кои-то веки в покоях не горел камин, и Эсмунд при этом не мерз.

— Снова болит рука, государь? — осведомился Йоэн.

— Она всегда болит, мрак побери, и вторая тоже. Но писать — вот истинное мучение.

— Вам необязательно это делать. Хранитель печати умеет ставить вашу подпись.

— Я считаю, что должен делать это сам. Ты так не думаешь?

— Конечно, государь. Личная подпись имеет свою силу. Но зачем же мучить себя?

Законник вздохнул.

— Я мучаю себя, мой милый Йоэн, с тех самых пор, как надел корону. Я уже не раз пожалел, что выдвинул свои претензии на трон после смерти Венценосной Шлюхи.

— Кто-то до сих пор болтает, что это вы убили ее.

— Амелия Третья сама убила себя, без чьей-либо помощи, — скривился Эсмунд. — Она только и делала, что пила и трахалась, с чего бы ей надеяться на долгую жизнь? Да и я никогда не думал о том, чтобы стать королем. Но когда род Аветов прервался — выбора у меня не осталось. Кто-то должен был принять королевскую ношу. Я оказался одним из самых близких родичей угасшей династии.

— Не ближе, чем король Илларио.

Эсмунд хмыкнул и прищурился.

— Хочешь сказать, у Илларио больше прав, чем у меня?

Йоэн невозмутимо пожал плечами.

— Он потомок королевского бастарда, ну а вы — потомок племянницы того же короля. Я думаю, что крови Аветов примерно поровну в ваших жилах.

— А я думаю, что даже будь он чистокровным Аветом, чужеземцу не место в Кроунгарде! — воскликнул Эсмунд. — И я не хочу, чтобы ты еще раз говорил что-то подобное, ты меня понял?

— Да, государь. Можно узнать, почему?

Король коротко рассмеялся и жестом попросил помочь ему встать.

— Ах, Йоэн, Йоэн, — сказал он, поднимаясь. — Потому что это меня раздражает, только и всего. В остальном я приказываю тебе оставаться таким, каков ты есть.

— Я бы уже не смог измениться, — с улыбкой сказал хранитель.

— Идем в Зеркальный сад. Я хочу навестить Мариэль. А после проведаем Симона.

— Как скажете, мой король. Кстати, давно хотел вам кое-что сказать.

— Что же?

— Вы не думали о том, чтоб восстановить Башню клятвы?

Эсмунд остановился на полпути до двери и смерил хранителя покоев взглядом.

— Нет. Я хочу, чтобы все осталось, как есть.

— Но она стоит так уже одиннадцать лет… Того и гляди, может рухнуть.

— Этого не случится. Кроунгард строили на века, — Законник направился дальше. — Когда я умру, можете отстроить ее заново или снести. Но до той поры никто не посмеет тронуть памятник моей любви.

— Я думаю, что вы только зря мучаете себя, — открывая для Эсмунда дверь, сказал Йоэн.

— Я уже сказал тебе. Из мучений состоит моя жизнь, с тех пор, как я надел корону.

* * *

Дверь открыл клирик, бледный мальчишка с перепуганным лицом. Увидев короля, он потерял дар речи и только низко поклонился, пропуская Эсмунда внутрь.

Симон сидел за столом и вкушал огромного налима, жареного с морковью и луком. При виде Эсмунда он подскочил, да так, что огромным животом толкнул стол.

— Ваше величество, — архиепископ с трудом поклонился. — Что привело вас ко мне?

— Чувство вины, — сказал король и присел по другую сторону стола. Два Щита остались у дверей. — Я погляжу, ты не слишком торопишься возвращаться в Низарет?

— Я не имею права уехать, пока мы не решим вопрос с Великим Наместником, — сказал Симон, неловко присаживаясь обратно. — Вы завтракали? Очень нежная рыбка, попробуйте.

Эсмунд покачал головой, глядя на рыбку размером с руку взрослого мужчины.

— Я хочу извиниться перед тобой, Симон.

Архиепископ медленно кивнул, вытирая рот салфеткой.

— Благодарю вас, государь, извинения приняты.

— Мне не стоило оскорблять тебя. Однако ты должен знать, что в гневе я сказал правду.

— О чем вы? — насторожился Симон.

— О том, что я не хочу, чтобы ты становился Великим Наместником.

Архиепископ обомлел и отодвинул тарелку с недоеденным налимом. Он тряхнул подбородками, и юный клирик поспешил выйти из комнаты.

— Мы можем остаться наедине, ваше величество?

Эсмунд жестом отправил Щитов.

— Мой король, — Симон наклонился к нему через стол. — Раз уж вы откровенны, позвольте и мне. Да, я действительно не лучший священник, и многие грехи лежат на моей совести. Я слишком светский человек, чтобы казаться святым. Но послушайте — кто, если не я?

Эсмунд вздохнул.

— Я не знаю. Думаю, Просветитель должен это решить.

— Это недопустимо, государь, недопустимо! — лицо Симона выражало детский испуг. — Что, если Люцио назовет епископа Равеля? Он может быть заодно с герцогом де Ларуа и запросто объявить Вилонию независимым королевством! Или вдруг Великим Наместником станет кардинал Лекко? Он ведь кальдиец, и что тогда изменится?! Святой престол по-прежнему будет в кальдийсках руках!

— Ты неверно понял меня, Симон. Раз Люцио не хочет говорить с нами, думая, что мы хотим заставить его назвать определенное имя, сделаем по-другому. Предложим ему издать буллу, согласно которой следующий Великий Наместник должен быть выбран путем голосования.

Архиепископ задумался и короткими пальцами разгладил скатерть, потом внезапно хмыкнул.

— Знаете, кто предлагал мне сделать так же?

— Кто?

— Инквизитор Хейс.

Эсмунд медленно выдохнул. Это имя, даже столько лет спустя, вызывало в нем только гнев.

— Вы уверены, что хотите так поступить? — спросил Симон.

— То, что наши с Фениксом мнения совпали, не заставит меня отказаться. Ты что, на это рассчитывал?

— Ни в коем случае, государь, ни в коем случае. Просто я вспомнил, как на Железном соборе он тоже вспоминал о давней традиции выборов.

Возникло короткое молчание, во время которого Эсмунд сжимал под столом кулаки, чтоб прогнать воспоминания о ночи, когда сгорела Башня клятвы.

— Как только мы расправимся с силами маршала Адричи, то двинем армию на Первый Град под знаменем освобождения, — сказал он.

— Я понял вашу идею, — вдруг загорелся архиепископ. — Мы освобождаем Первый Град, возрождаем традицию выборов… Народу это понравится, нас могут назвать святыми освободителями.

— Вот именно. Но пока что нас называют нечестивцами.

— Вы о беспорядках на Кольце Вальдара? — устало вздохнул Симон. — Уверяю вас, без инквизиции мы ничего не решим. Проповедники знают, что городская стража их не тронет, и безнаказанно распространяют ересь.

— Еще осенью я приказал тебе разобраться с этим.

— Слишком поздно. Умы горожан захвачены их проповедями. Так легко поверить, что в Годах гроз и прочих бедах виноваты мы с вами.

Эсмунд сильнее сжал кулаки и почувствовал, как щелкнул сустав в запястье.

— Феникс не ступит на Кольцо! — рявкнул он.

— Тогда пускай приедет кто-нибудь из его рыцарей. Скажем, тот, кого зовут Зверем. Он быстро решит проблему.

— Порвет монахов на куски? — поморщился король. — Сталь в руках инквизиции только подтвердит их проповеди.

Симон пожал плечами и с сожалением взглянул на недоеденную рыбу.

— Пожалуй, вы правы, государь. Но я слышал, что беспорядки на Кольце случаются все чаще. Поджоги, убийства, нападения на стражу. Ничего не делая, мы делаем хуже.

— Не стоит первыми браться за меч.

— Но люди уже взялись!

— Хватит, — отрезал Эсмунд. — Как только я увижу, что необходимость появилась, я позволю инквизиции войти в город. Пока что необходимости нет. Стража справляется.

— Как скажете, государь, — нехотя согласился Симон. Кажется, он все еще злился на горожан. — Вы уже направили Люцио свое предложение?

— Я хочу поступить умнее, и не буду предлагать такое сам. Напиши всем епископам и настоятелям крупных монастырей. Попроси кардинала Лекко сделать то же самое — он наверняка знаком с парой-тройкой крупных кальдийских священников. Я же направлю просьбу королю Феолиппу — пусть епископы Энариона тоже поучаствуют. И пускай все эти люди напишут Люцио, каждый своими словами: «Законник не отпустит вас, война уносит множество невинных жизней, и это будет на вашей совести, Великий Наместник! Примите твердое решение — объявите, что наследником станет тот, кого изберет конгрегация церквей Просветителя».

— Вся конгрегация? — нахмурился Симон. — Вы хотите, чтобы и кальдийцы, и энарийцы участвовали в выборах?

— Именно.

— Но ведь мы стремились к тому, чтобы америец занял Святой престол!

— В первую очередь мы стремились перенести Святой престол, — Эсмунд поднялся. — А тот, кто его займет, должен в первую очередь быть достоин. Ты не согласен?

Симон тоже встал и сказал, причмокнув толстыми губами:

— Конечно, ваше величество. Думаю, вы правы. Пускай достойный займет Святой престол.

— Прекрасно, — Эсмунд собрался уходить, но вспомнил еще одну важную вещь. — Ты все же прав, что с обстановкой в городе надо что-то делать.

— Говорю вам, государь, стоит вызвать Зверя.

— Нет, но я все-таки пущу немного крови.

— О чем вы?

— Те рыцари, что напали на южную башню. Я их казню, — Эсмунд сглотнул. — Прилюдно расправлюсь с обидчиками Люцио. Это… это успокоит народ и поможет Наместнику принять решение. Не так ли, Симон?

— Да, государь, — кивнул архиепископ. — Вы поступаете правильно.

— В этом я сомневаюсь, — тихо ответил Эсмунд.

 

XIII

Лотария, герцогство Альдеринг

Вихрь возбужденно заржал и затопал передними копытами, когда Моллард сел в седло. Конь догадался, что впереди не просто прогулка — Дэнтон был в кольчуге и панцире, алый плащ стекал по плечам, а на голове сверкал новый шлем.

На него пошел необычный сплав: позолоченная сталь разбитого в Баргезаре шлема, железо бараньей булавы, и кровь солдат и самого Дэнтона, что остались на ней. Состав воплотился и в облике: кузнец повторил форму старого шлема, на боках выковал закрученные бараньи рога, а сталь покрыл багровой эмалью — цвет сочетался с инквизиторским плащом. Так Моллард показал всем и самому себе, что рана не сломила его.

Армия собралась за воротами. Три сотни свежих латников из Низарета, сотня ветеранов Баргезара на лошадях и сорок обещанных Эллисом всадников в зеленых цветах Бальдера. Еще сорок гвардейцев ждали в стороне принцессу и Лавеллета.

Утро было теплым. Золотое солнце сияло на голубом небе, на западе ярко блистал Небесный дом. Земля под ногами была мокрой, всюду текли грязные ручьи, но к свету уже пробивалась свежая трава и первые, еще не раскрытые цветы. На востоке отражала утренний свет распухшая от половодья река, над ней летали в поисках добычи речные чайки.

Алина выехала из конюшни верхом на Розе, Эльтон следом за ней. Моллард ожидал, что Лавеллет, как всегда, расплывется в улыбке, но лицо молодого рыцаря оставалось серьезным. Он остриг длинные волосы, оставив на голове короткие кудри, щеки его покрывала рыжая щетина. Завидев Дэнтона, он все же улыбнулся, но не так, как раньше, а одними губами.

— Ваше высочество, — Дэнтон снял шлем, чтобы принцесса напоследок насладилась его шрамом. — Мне жаль, что мы расстаемся. Гвардейцы Эллиса проводят вас до Дримгарда. Впрочем, надеюсь, что ваша помощь там уже не нужна.

— Увы, инквизитор, — ответила Алина, — два дня назад мне пришло письмо. С началом оттепели хворь напала с новой силой. Лишь истинное чудо спасет восток от эпидемии.

— И вы думаете, что способны сотворить его? — неприветливо откликнулся Моллард.

— Я лишь инструмент в руках Божьих. Я не смогла вернуть вас к жизни, но помогла добраться до монастыря, где святой Джерри исцелил вас. Господь направил меня.

— Я думаю, что вы правы, моя принцесса. Все, что случилось, произошло по воле Божьей. Я благодарен: ваши руки спасли немало раненых после битвы, и меня в том числе. И я не виню вас в том, что случилось.

— Благодарю, инквизитор, — скромно отозвалась Алина.

— Принцесса умолчала еще кое о чем, — сказал Лавеллет. — С началом весны свинары вторглись в земли Дримгарда. Их немного, но они доставляют проблемы. Если бы мы не разбили ту орду, она бы сейчас опустошала восток.

— В таком случае долг наш выполнен, хоть и дорогой ценой. Прощайте, ваше высочество. Сир Лавеллет, я рад, что вы сражались с нами.

— И я, инквизитор. Мой первый бой — я точно никогда его не забуду.

— Вы прекрасный боец, — вставила Кассандра. — Вам, принцесса, повезло с таким защитником.

Эти слова все же вытянули из Лавеллета улыбку.

— А где сир Раддерфорд? — оглянулась Алина.

— Задерживается, ваше высочество, — ответил Дэнтон.

— А нам задерживаться не стоит, — негромко сказал Лавеллет.

Алина кивнула на прощание, и они с Эльтоном поехали прочь. Гвардейцы Бальдера последовали за ними. Подковы коней зацокали по мощеной дороге, уходящей из Альдеринга на восток, до красного миреданского тракта. Принцесса и ее эскорт удалялись, пока почти не пропали в утреннем тумане.

— Небо меня порази, они уже уехали?! — Брон выбежал из ворот. — Я хотел попрощаться с принцессой!

— Они торопились, — сказал Дэнтон.

Бронвер ничего не ответил, но сердце защемило. В Альдеринге он был слишком занят новобранцами, а принцесса редко покидала комнату. Ему так хотелось напоследок взглянуть в ее светлые глаза.

Мрак и бездна.

Брон оглянулся. Загадка копалась в сумке возле конюшни. Она оделась в коричневый плащ, а рыжие волосы собрала в пучок на затылке.

— Давай быстрей, девчонка! Пора ехать! — рявкнул он.

Загадка посмотрела на него, быстро закивала, но продолжила не спеша разбираться со своими вещами.

— Нерасторопная. Зачем я ее взял? Хотя бы научилась делать массаж моему больному колену, — Брон прочистил горло и сплюнул.

— Не торопи ее, — сказал Моллард.

— Вы уверены, инквизитор, что мы оставим новобранцев? Они могли бы пригодиться.

— Они останутся.

— Зачем тогда я гонял их всю зиму? — пробурчал Бронвер.

Он направился было к конюшне, когда голос инквизитора пригвоздил его к месту:

— Ты продолжишь их тренировать.

До треска сжимая кулаки, Брон повернулся:

— Что вы имеете в виду, инквизитор?

— Ты останешься в Альдеринге и продолжишь учить новобранцев.

— Вы бросаете меня здесь?! — взревел Бронвер.

Горло сдавила бессильная ярость, а сердце похолодело. Моллард твердо смотрел на него.

— Когда-то я хотел править в этом замке. Теперь оставляю править тебя.

— Вы бросаете меня! — снова вскричал Брон.

— Набери еще людей, — Моллард в своем новом кровавом шлеме смотрел на него в упор. — Подготовь две сотни достойных бойцов. И жди моего письма. Если понадобится помощь на севере, я вызову тебя.

Не в силах больше сдерживать гнев, Брон развернулся на пятках и ринулся обратно в замок. Во дворе навстречу вышла Загадка. Увидев его ярость, она сделала печальное лицо и вдруг бросилась к нему на шею. Неожиданно для себя, Бронвер обнял девочку, и буря у него в душе хоть не утихла, но сделалась слабее.

— Ты слышала, да?

Загадка кивнула и махнула рукой.

— Думаешь, наплевать? Вот и я тоже так думаю! Закройте ворота, сукины дети!

Заскрипели петли, и следом раздался низкий крик Арика. Клювогорн взлетел в небо, и Железная инквизиция начала свой путь. Брон остался в крепости. Ворота закрылись.

— Идем-ка на кухню. Там должно было остаться пиво. Сегодня я хочу нажраться.

Загадка улыбнулась и жестами показала, будто ест.

— Кушать хочешь? Давай, идем. Устроим пир на двоих. Пускай инквизитор со своей любовницей делает что хочет, — Брон посмотрел на запертые ворота, из-за которых слышался шум отходящей армии. — А мы будем выполнять свой долг. Да?

Девочка кивнула и вприпрыжку побежала на кухню, увлекая Брона за собой. И хотя грудь все еще теснила обида, не дающая даже вдохнуть, он почуствовал, что с Загадкой ему будет легче пережить эту боль.

Быть может, вовсе и не колдовство обратило ее кровь в зелье.

Быть может, это чудо Господне.

Моллард улыбнулся, глядя на Рексена. Парень ехал впереди всех, гордо выпрямив спину и задрав подбородок. Его новый панцирь, покрытый серебром, сверкал на солнце. Голову украшал шлем с конским хвостом. На поясе Рексена висел меч, а в руке он держал на длинном древке серебряное знамя инквизиции.

— Ты уверен, что оставишь Брона? — спросила Кэс.

Дэнтон притормозил Вихря, рвущегося вперед. Они с Кассандрой ехали позади строя.

— Я его уже оставил. Мне нужен резерв.

— Ты оставил его только поэтому?

— Да.

Кассандра вдохнула, словно собиралась сказать что-то еще, но промолчала. Небо отражалось в ее больших глазах, и Дэну показалось, в глазах этих прибавилось горя и тайн.

— Я хотел попросить прощения, — сказал он.

Кэс повернулась к нему:

— Инквизитор, вы не должны.

— Как инквизитор, не должен. Я прошу иначе.

Кассандра почему-то побледнела, ее кожа стала одного цвета с тонким шрамом на шее.

— Ты пыталась заботиться обо мне, а я был груб в ответ. Прости меня.

— Прощаю, — тихо ответила она.

Внутри Дэнтон весь дрожал, но не показывал этого. Они с Кассандрой смотрели друг на друга. Ее глаза стали цвета, которого Дэн никогда раньше не видел — ярко-голубого с оттенком серебра.

— Когда я вышел из инквизиции, Кослоу вернул меня в отряд в тот же день, — сказал он. — Но я много дней пролежал в лихорадке после. Потом мы ринулись в Дримгард, затем за Тиир, потом опять в Дримгард… Так получилось, что я не произносил клятву второй раз. Я вышел из инквизиции, но не вошел обратно.

Сине-серебряные глаза Кэс округлились.

— Дэнтон, ты…

— Я инквизитор вне инквизиции, — сказал он и остановил коня. — Ты не должна никому говорить, ты понимаешь? Этого никто не видит, потому что это лежит на поверхности. Но стоит намекнуть, и меня погребут заживо.

— Я не скажу. Никому не скажу. Но это означает…

— Я люблю тебя — вот что это означает.

Румянец хлынул на ее бледные щеки, а Дэн наклонился и поцеловал ее в губы. Она ответила на поцелуй, и несколько мгновений они провели, приникнув друг к другу.

— И я люблю тебя, Дэнтон, — сказала Кассандра, и Дэн вдруг увидел, что глаза ее помрачнели. — Но то, что ты сказал, означает, что я одна нарушала клятву.

— Да.

— Значит, Небытие ждет только меня?

— Ты правда в это веришь? — Дэн тронул Вихря и поехал вперед. — Арик, горн! Железная инквизиция идет на войну!

Клювогорн издал долгий, протяжный гул, и армия приветствовала проезжающего мимо Молларда.

Кассандра смотрела ему вслед и не могла понять, почему ей так страшно.

 

XIV

Как только они отъехали от Альдеринга, Алина расплакалась. Она остановила Розу, в чью гриву все утро вплетала желтые ленты, и заплакала, закрыв лицо ладонями.

Эльтон хмуро переглянулся с гвардейцами.

— Езжайте, — велел он. — Мы догоним.

Зеленые плащи отправили лошадей вперед. Эльтон подъехал к Алине. Она оделась в то же простое платье, в котором покинула дворец.

— В чем дело, любовь моя?

— Я все думаю об отце, — сквозь слезы ответила принцесса. — Я должна быть с ним. Поддержать его в эти дни! Я так тоскую по нему, и по брату. Я скучаю по дому!..

Рыданья поглотили последние слова. Плечи Алины сотрясались, как от лихорадки.

— Перестань, — молил Эльтон. От ее слез у него в душе все чернело, хотелось кричать и ломать все вокруг. — Ты должна быть там, но мы выбрали другой путь. Если твоя совесть не дает идти дальше — давай вернемся. Я последую за тобой, куда скажешь, — Эльтон проглотил комок. — Я и сам бы хотел вернуться. Мой дядя обесчещен и лишен фамилии. Я теперь последний Лавеллет.

Алина вытащила из рукава платок и, отвернувшись, промокнула лицо. Повернулась к западу и долго смотрела, а потом поехала в противоположную сторону. Эльтон отправился за ней.

Подковы лошадей застучали по камням. Эльтон привык к мощеным дорогам на Длани, но в Лотарии они были редкостью, так что звук был приятным и почти вызвал у него улыбку. Скоро вместо цоканья он снова будет слышать чавканье грязи.

— Я должна стать королевой, — произнесла Алина, глядя вперед.

Эльтон кивнул и ответил:

— Да.

— Но я не хочу.

Он снова кивнул, на сей раз промолчав. Но похоже, что принцесса все равно говорила сама с собой.

— Я не могу быть политиком. Меня тошнит от этих подлых игр и фальшивых улыбок. Я не желаю этого бремени ни себе, ни своим будущим детям. Мне противен мир, где любая верность таит за собой корысть.

— Такова, увы, не только политика, — негромко произнес Эльтон. — Мы с тобой увидели, как может быть ужасен мир.

— Но Господь спасает истинно верных, разве нет? — Алина резко повернулась к нему, встряхнув волосами. — Инквизитор Моллард жив и отправился сражаться с ересью.

— Мы сделаем все, как хотели. Весна в разгаре, принц Леонар должен снова ждать нас в Янтарной гавани.

— Принц Леонар, — улыбнулась Алина, и в душу Эльтона вцепилась ревность. — Я так и не смогла запомнить его полное имя.

— Леонар Феолипп Гаспар де Роберин. Имя будущего мужа тебе придется запомнить, любовь моя.

Алина кивнула и подстегнула Розу, догоняя гвардейцев.

— Постой! — догнал ее Эльтон. — Если мы все решили, если не собираемся возвращаться… Быть может, не стоит ехать в Дримгард? Там черная лихорадка, там — Дар-Минор. Мы могли бы добраться до Янтарной через Вилонию — так дольше, но безопаснее.

— Нет! — отрезала Алина. — Люди нуждаются во мне. Дай исполнить хотя бы этот долг, прежде чем я навсегда покину берега Мириса. Тогда я смогу уехать со спокойной совестью.

— Уверена? Энарийский принц обещал тебе новый мир взамен на руку и сердце — но почему ты решила, что новый лучше старого?

— Мы уже проходили это, Эльтон, хватит! — в голосе принцессы прозвучал приказ.

Он покорно замолчал. Да, они это проходили. Телохранитель, даже возлюбленный, не может принимать решения за принцессу. А принцесса порой упряма, как испорченный ребенок, и столь же наивна.

После Баргезара Эльтон обнаружил, что стал по-другому смотреть на мир — будто пелена спала с глаз. Что-то сломалось внутри, как скорлупа, из которой наружу выбралась тайна. Страшная тайна о том, какова реальность на самом деле. Он был уверен, что и с Алиной произошла подобная перемена, просто она не хочет этого признавать, и продолжает жить в мечте, подаренной ей Леонаром.

* * *

Леонар Феолипп Гаспар де Роберин, четвертый сын короля Феолиппа Десятого, приезжал в Америю два года назад. Эльтон тогда еще не был рыцарем, но они с Алиной уже любили друг друга и проводили вместе гораздо больше времени, чем позволяли приличия. Леонар был старше их с Алиной лет на пять и только что вернулся из морской экспедиции. Энарийцы наконец-то исполнили свою давнюю мечту — открыли новую землю.

— Не только чудовища, но и сам океан мешал нам плыть, — рассказывал принц, покачивая в пальцах кубок.

Его острое, обветренное лицо покрывала небрежная щетина, которую принц постоянно поглаживал. Он сидел, закинув ногу на колено, чтобы всем показать продубленные морской солью сапоги. У двух пальцев на левой руке не хватало фаланг, но и это он как будто нарочно всем старался показать, активно жестикулируя при рассказе.

— Из Эль-Женаро мы отплыли числом шестьдесят восемь кораблей. Обратно вернулись лишь сорок два — часть потопили водные драконы и черепаховые острова, кого-то унесли беспощадные бури.

— Ах, неужто океан столь опасен? — вздыхали придворные дамы.

— Конечно, милые леди. Его глубины таят много существ, живущих там со времен Эры чудовищ.

Они сидели тогда в Пенном зале, уже глубокой ночью — молодые придворные леди и рыцари окружили Леонара, который упивался вниманием, раскинувшись на стуле. Алина сидела рядом с ним, изящно сложив руки на коленях, а Эльтон — прямо за ней.

— А что такое черепаховые острова? — спросил он.

— Попробуйте представить, — отвечал Леонар, не поглядев на него. — Сотни щитовых черепах собираются панцирь к панцирю, в единое целое, и получается огромный плавучий остров. Иногда они всплывают, иногда плывут под водой — и если корабль столкнется с ними, ему несдобровать. Вы когда-нибудь видели щитовую черепаху, принцесса?

Тут Леонар протянул Алине ломтик красной дыни, и все дамы вокруг поблекли — ясно, столь желанный многими авантюрист положил глаз на принцессу.

«Все верно, с чего бы принцу метить ниже?» — подумал тогда Лавеллет, несмотря на кольнувшую в сердце ревность.

— Я не видела даже моря, — сказала Алина. — Расскажите нам лучше о чудесных землях, что вы отыскали.

— Они и вполовину не так чудесны, как ваши ясные глаза, госпожа, — улыбаясь, начал Леонар. — Но все же удивительны. Мы заплыли далеко на юго-восток, где море становится лазурным, как сапфир. Глядя вдаль, нельзя распознать, где кончается оно и начинается небо. И вот однажды — земля!

Принц подскочил, вскидывая руку. Глаза у него загорелись. Слушатели затаили дыхание.

— Мы увидели ее издалека и мое сердце забилось, точно голубь в силках. Когда мы сошли на берег, я упал на колени и первое, что сделал — вознес молитву Господу за то, что он позволил мне отыскать этот прекрасный новый мир.

Там ласковое, теплое солнце, и яркие птицы, которые поют изящнее арф. Высокие деревья без ветвей, но с листьями на самой макушке плодоносят большими орехами, полными сладкой воды и нежной мякоти. Змеи летают по воздуху на стрекозиных крыльях, подобия гигантских ежей бегают по кустам, бескрылые птицы с клювами, как две сабли, защищают свои гнезда. Один из моих матросов клялся, что видел в небе дракона.

— Вы привезли оттуда что-нибудь? — спросила черноволосая леди Пьерриг.

— Немного разных плодов и звериных шкур, — отмахнулся Леонар. — Главное, что мы привезли — это знание о том, что новый мир все-таки есть!

«Негусто», — подумал Эльтон.

— А есть ли там люди? — спрашивала Алина.

— Мы не встречали, ваше высочество. Но никто не знает, насколько велика эта земля. Мы исследовали только берег. Построили там форт и оставили сотню людей. Скоро, года через два или три, я опять отправлюсь в экспедицию. И быть может, на сей раз останусь там навсегда. Возьму с собой лучших, — подливая принцессе вина, Леонар поднял на нее глаза, — и построю новый мир.

— И как бы вы назвали его, принц?

— О, без ложной скромности я уже назвал ту землю Леонария.

Последовал смех, и Эльтон тоже улыбнулся, а принц изящно упал на стул и продолжил:

— Но первый город, который будет там заложен, я обязуюсь назвать в вашу честь. Алинион — хорошее название, как вам кажется?

— Прекрасное, — вставил Лавеллет.

Впервые за весь вечер принц обратил на него внимание. Полупрезрительный взгляд ощупал Эльтона с ног до головы, и он вдруг почувствовал себя нищим на празднике знати.

— Надеюсь, в будущем вы найдете время навестить город, названный в вашу честь? — спросил Леонар, обращаясь к принцессе.

— Конечно, — ответила Алина.

* * *

Через несколько дней после того, как Леонар отплыл с Кольца Вальдара, Алина рассказала Эльтону о его предложении. Отговорить ее оказалось бесполезно. А потом звезды сошлись — в Дримгарде вспыхнула болезнь, а принц Леонар прислал тайное письмо.

Король Эсмунд не желал отпускать свою дочь, и принцесса решила просто-напросто бежать. Она знала, что король не отправит погоню и предпочтет сделать вид, что сам отпустил Алину. Так что одной темной ночью они сели на шлюп и отплыли в Низарет, где встретились с инквизитором Моллардом.

И вот они здесь.

Эльтон знал, что им не стоит ехать дальше. Бог показал свою волю. Алина должна вернуться и позаботиться об отце и брате, Эльтон должен вернуться и восстановить честь рода. Долг тянул их обратно в столицу, но они, стиснув зубы, продолжали рваться на восток.

Эльтон чувствовал себя так, будто плыл против течения. Все знаки, какие только можно, говорили ему: не надо.

Но Алина будто бы ослепла и оглохла. Она продолжала стремиться вперед. Страх перед неизвестностью, перед оскаленным миром был в ней слабее, чем страх перед властью. И Эльтону ничего не оставалось, кроме как следовать за ней, не обращая внимания на собственные чувства.

«Мы возлюбленные. Родственные души.

Я не смогла бы жить без тебя, сир Лавеллет.

Ты навеки останешься героем моего сердца».

Что толку, если ты собираешься выйти замуж за Леонара? Заплатить своей душой и телом, вечной верностью жены всего лишь за каюту на корабле?

Эльтон много раз представлял грядущую жизнь. Алина и Леонар станут мужем и женой. Кем станет Эльтон в новом мире? Он представлял себя на разных местах, но всякий раз мысли приводили его к тому, что они с Алиной будут вместе. Он почти не сомневался в том, что рано или поздно они будут вместе по-настоящему. Не стесняя себя традициями старого мира, они ринутся в объятья друг друга и останутся в них навсегда.

Однако теперь ему казалось, что все будет иначе. Впереди неизлечимая хворь, мрачная тайга Дар-Минора, неведомые испытания моря, а в конце — чужая, неизведанная земля. Кто знает, какие опасности она таит? Можно ли там вообще жить?

От этих мыслей во рту появлялся вкус желчи. Порой Эльтон чувствовал себя готовым бросить все и уехать обратно в столицу одному. Но любовь и долг всякий раз оказывались сильнее.

Пока они здесь, пока не сели на корабль, у него еще есть возможность вразумить Алину. Мир ужасен — но станет в тысячу раз ужаснее, если она покинет его берега.

«Я не хочу быть королевой».

А я не хочу быть твоим рыцарем, Алина! Теперь я даже не хочу быть капитаном твоих Щитов, как сказал инквизитору. Я хочу быть твоим мужем.

Но мечты, принцесса, редко становятся реальностью.

 

XV

Юго-западная Лотария

Близ монастыря св. Джерри

Небо было чистым, а солнце — палящим. Сочная зеленая трава и россыпь молодых цветов покрывали невысокие холмы, меж которых петляла дорога. Вдалеке крестьяне распахивали поле с помощью волов и жгли прошлогоднюю траву.

Похоже, что годы гроз прошли, как и надеялся Кослоу. Моллард вел армию на юг, к монастырю святого Джерри, чтобы попрощаться со стариком — быть может, в последний раз. Теору осталось немного, и никто не знает, что ждет Дэнтона за Шрамом. Быть может, в этом году исчезнут оба инквизитора — старый и новый.

В воздухе мелькало пестрое множество бабочек, будто ожившие цветы. Они порхали тут и там, садились на копья солдат и кружили друг за другом. Среди простых белянок и лимонниц этой весной было много огнекрылок. Обычно их не рождалось много, хоть и редкая птица отваживалась съесть эту бабочку. Но на глазах Молларда молодой воробьишка склевал одну, оставив только алые крылья. Только успев подлететь, он истошно запищал и рухнул. Тельце сгорело еще в воздухе, и на траву опустился лишь пепел.

— Несчастная птичка, — сказала Кассандра.

— Неразумная, — ответил Дэн. — Схватила то, что ей не по зубам.

— Ей просто не хватило опыта.

— Наверняка старые птицы учили ее, что огнекрылок есть нельзя, иначе сгоришь. Птичка не послушалась и поплатилась жизнью.

— Надо слушать старших, вот мораль твоей истории?

— Я всегда старался слушать деда, а после него — инквизитора Кослоу.

Кэс промолчала, а потом спросила:

— Почему ты бросил Брона?

— Ты тоже думаешь, что бросил? Я оставил его править Альдерингом и тренировать молодых. Я даровал ему честь.

— Он думает, что ты отправил его на покой. Для него это хуже смерти.

— У него есть воля отправиться побить свинаров в округе или поискать колдунов в деревнях. Я не приказывал ему безвылазно сидеть в замке.

Кассандра как-то странно поджала губы и посмотрела вперед:

— Почти приехали.

Монастырь святого Джерри высился на холме. Дэнтон не помнил, как приехал сюда в прошлый раз.

— Оставайся тут, — Моллард тронул Кэс за руку и спустя мгновение добавил: — Если хочешь.

— Повидайся с ним сам, — улыбнулась она и понизила голос: — А то будет похоже, что мы просим благословления.

Неожиданно для самого себя Моллард рассмеялся и подкинул вверх Арика:

— Горн!

Дэнтон послал Вихря вперед, махнув Рексену, а мальчик в ответ приподнял знамя. Клювогорн летел над Моллардом, время от времени трубя. Из монастыря раздался звук колокола.

Ворота распахнулись, и вперед вышел настоятель — крупный мужчина с бородой, заплетенной в косу. Пара монахов разгружали во дворе телегу с дровами, другой чистил щеткой осла.

Настоятель Манфрид — если Дэн правильно помнил его имя — воздел руки к небу и двумя сотворил святой знак. Обычно так делали только на торжественных богослужениях.

— Инквизитор Моллард, о, какое счастье видеть вас на коне и с мечом! Вы снова готовы сражаться во имя Господа!

Моллард кивнул, хоть и не был уверен, что так уж готов к битвам. Еще один Баргезар он бы сейчас не пережил.

— Я приехал возблагодарить святого Джерри за помощь, настоятель. Но прежде я бы хотел повидать брата Кослоу.

Манфрид тяжело вздохнул. Сердце Дэнтона пронзила глубокая боль, и не надо было больше слов, чтобы понять.

— Когда?

— Вчера, инквизитор.

У Дэна закружилась голова. Он сжал поводья и уперся ногами в стремена.

— Он умер спокойно?

— Долго болел, инквизитор, но скончался во сне. Мы отпели брата Теора, как положено, и…

Моллард резко повернул коня и поскакал прочь. Арик, усевшийся на воротах, издал почти обиженный крик и отправился за ним.

— А как же мощи, инквизитор?! — кричал вслед настоятель. — Вы не будете молиться у них?!

Дэнтон не обернулся.