— Ну как, обживаешься? — поинтересовалась Шельма, когда несколькими днями позже Пачкуля заглянула к ней, чтобы одолжить запасной котелок. Ее собственный, как мы помним, восстановлению не подлежал. Получив котелок, Пачкуля, тем не менее, уходить не спешила. В глубине души она надеялась, что Шельма предложит ей остаться на завтрак.
— Вовсю, — рапортовала Пачкуля. — Заканчиваю ремонт. Уже починила дверь и перетащила из пещеры уцелевшие пожитки. Хорошо хоть, палочка заработала. Ни за что бы не смогла сама поднять все эти тюки. Впрочем, мебель перевозить не стала, недаром же на свалке живу — там и нашла новую.
Она старалась говорить бодро, однако временами в ее голосе сквозила печаль.
— Надеюсь, ты удосужилась там прибраться? — спросила Шельма. Она сидела за туалетным столиком с треснутым зеркалом и грела над свечами свои ежиные бигуди. Вокруг громоздились бесчисленные тюбики с губной помадой и пузырьки с лаком для ногтей.
— Прибраться? Это еще зачем? — фыркнула Пачкуля. — Мне и так хорошо. Может, заглянешь ко мне вечерком?
— Сегодня не могу, — ответила Шельма. — Нам с Дадли надо поработать над новым заклинанием.
— Ах, вот оно что, — расстроилась Пачкуля. — Ну, тогда в другой раз, — вздохнула она.
— Послушай, в чем дело? — спросила Шельма, видя, как помрачнела подруга. — Тебе разонравилась хибара?
— Нет, что ты, она чудесная. Просто… знаешь, честно говоря, мне там немножечко одиноко. На свалке такая тишина… кругом ни души.
— Хм. Пожалуй, я знаю, что тебе нужно, — задумчиво проговорила Шельма, нагибаясь за непокладистым перегревшимся ежом, который вырвался у нее из рук и устремился к дверям. — Тебе нужен помощник. У тебя единственной из всех ведьм никого нет.
— У меня есть мухи, — возразила Пачкуля, тыча вверх пальцем. Жужа и Дейв мгновенно оторвались от банки с печеньем и преданно закружили над колпаком хозяйки.
— Мухи? Мухи не в счет.
Жужа и Дейв возмущенно заметались взад-вперед. Но Шельма была права. Мухи не считались. Если верить словарю, то помощниками ведьм зовется всякая нечисть, которая им прислуживает и подчиняется. Впрочем, помимо нечисти помощниками могут быть коты, совы, вороны, летучие мыши, — да кто угодно, лишь бы у них была хоть капелька соображения. Чего не скажешь о Жуже с Дейвом и их сородичах. Ведь мушиное тельце такое маленькое, а уместить в него нужно столь многое, что для мозгов места, как правило, не остается.
— Подумай, сколько времени ты сможешь с ним сэкономить, — продолжала Шельма. — Разве тебе не надоело самой доставлять письма и выискивать нужные травы? Не говоря уж о том, чтобы за кем-нибудь шпионить.
На это Пачкуле нечего было возразить.
— То-то и оно. Торчишь днями напролет в своей хибаре в компании с помелом и киснешь. Тебе определенно стоит нанять помощника. У всех приличных ведьм они есть. Не знаю, что бы я делала без Дадлика. Поставь-ка чайник, и за кружечкой горячей болотной водицы мы сочиним для тебя объявление. Отнесешь его потом в «Чертовские ведомости».
Пачкуля осторожно наполнила чайник. Шельмин любимец сидел на краю раковины и, точа напильником зубы, мурлыкал себе под нос пиратские куплеты.
тянул он уныло на одной ноте.
— Какой милый мотивчик! — похвалила Шельма. — Обожаю, когда ты поешь.
В этот самый момент Пачкуля случайно пролила пару капель болотной воды на кончик Дадлиного хвоста. Всего пару капель, но и их оказалось достаточно.
— Ах ты старая косорукая курица! — заверещал котяра. — Клянусь, я вздерну тебя на рее! Порежу на мелкие кусочки и скормлю акулам!
— А ты ему нравишься, — заметила Шельма, накручивая последнего ежа. — Просто у него такая манера выражаться. — Она взяла с полочки склянку с надписью «Грязный носок» и побрызгала немного себе за уши. — Не хочешь попробовать? — предложила она Пачкуле.
— Нет, — гордо отказалась та. — У меня свой врожденный неповторимый аромат. — И это была сущая правда. По сравнению с ним Шельмин «Грязный носок» благоухал, что твой розовый куст.
— Так, теперь нам понадобятся карандаш, бумага и мыслительные шапочки.
— Я свою дома оставила, — огорчилась Пачкуля.
— Ничего, будем меняться по очереди. А ну-ка, Дадли, иди скорее к мамочке, прыгай на коленки.
Дадли потянулся, зевнул и тяжело плюхнулся в Шельмины объятия. Затем потерся о ее подбородок и довольно заурчал.
— Ну разве он не милашка? Ты моя кисонька, ты моя лапочка, уси-муси-пуси, — засюсюкала Шельма, сплевывая волоски кошачьей шерсти. — Ты уж меня прости, Пачкуля, но такого помощника, как Дадли, тебе вряд ли сыскать. Не каждой ведьме так повезет.
— Да уж, — согласилась Пачкуля, втайне моля судьбу, чтобы Шельма оказалась права. Ей вовсе не улыбалось заполучить в помощники второго Дадли.
Ведьмы корпели над объявлением целый день, так что под вечер весь пол был усеян обрывками бумаги, скомканными черновиками и поломанными карандашами. Мыслительная шапочка валялась в общей куче, поскольку проку от нее было чуть.
— А что, неплохо получилось, — констатировала Пачкуля, уставившись красными опухшими глазками на результат их многочасового труда.
— Гениально, — согласилась Шельма, которая проделала большую часть работы. — А ну-ка, перечитай еще разок. Век бы слушала!
Требуется помощник
Обращаться к ведьме Пачкуле по адресу: Непутевый лес, Хибара номер 1 в районе Мусорной свалки, по пустякам просьба не беспокоить.
Шельма встала и принялась разматывать бигуди. Она аккуратно складывала ежей в коробочку, где они лежали рядками, продолжая посапывать.
— Должно сработать. Ты, Пачкуля, молодец, что обратилась ко мне за помощью.
— Спасибо тебе, Шельмуся, за все. И за еду в том числе. Ты настоящий друг, — поблагодарила Пачкуля и отправилась на почту.
На следующий вечер Пачкуля напрочь забыла о своем объявлении. Она была всецело поглощена приготовлением ужина и не могла думать ни о чем другом. На ужин у нее было сложное блюдо — жаба в кляре. Кляр удался на славу — сероватая жижица с комочками радовала глаз, но проблема заключалась в том, что жаба никак не желала погружаться в него с головой. Стоило Пачкуле отвернуться за солью, как жаба тут же высовывалась и сверлила ее недовольным взглядом.
— Я тебе уже сто раз сказала: полезай обратно и не рыпайся, — прорычала сквозь зубы Пачкуля, подбрасывая дров в огонь.
— Зачем это? — поинтересовалась любознательная жаба.
— Затем, что ты мой ужин, вот зачем! А ну живо ныряй в кляр!
— Не хочу, — захныкала жаба.
Пачкуля как следует треснула ей поварешкой по лбу, и жаба ушла на дно, бормоча страшные проклятья.
— Так, что теперь? Ах да, накрыть на стол!
Накрыть на стол оказалось гораздо сложнее, чем можно было себе представить. Горы грязных тарелок высились чуть ли не до потолка, ибо, нося гордое звание самой неряшливой ведьмы, Пачкуля за всю неделю так и не удосужилась приступить к мытью посуды.
На некоторых тарелках уже успела вырасти пушистая зеленая плесень, другие покрылись клейкой паутиной, а в одной из чашек справляло новоселье семейство тараканов.
— Нда, — хмуро буркнула себе под нос Пачкуля. — С этим надо что-то делать.
Она протянула руку и указательным пальцем легонько ткнула в ближайшую посудную горку. Та сперва зашаталась, а в следующую секунду с грохотом обрушилась на пол, образовав там новую кучу из смеси объедков и битого фарфора. Пачкуля в изнеможении рухнула в кресло. Так много по хозяйству она сроду не хлопотала.
Именно в этот момент в дверь позвонили.
— Вот принесла нелегкая, — проворчала ведьма.
Она бросила взгляд на свое отражение в пузатом чайнике и втерла дополнительную порцию грязи себе в нос. В дверь продолжали настойчиво трезвонить так, что уши закладывало.
— Да открой же ты, наконец, — взмолилась жаба, у которой случился приступ мигрени. Не в силах терпеть это безобразие, она с головой погрузилась в кляр и попыталась расслабиться.
— Иду, иду, — прорычала Пачкуля, ковыляя к двери.
Распахнув ее одним рывком, она застыла в недоумении. Сперва ей показалось, что на пороге никого нет, но мгновение спустя она увидела ЕГО. Маленький симпатичный хомячок с шерсткой песочного цвета и розовыми лапками болтался на веревке от ее колокольчика, держась одними зубами. Хомяк энергично раскачивался из стороны в сторону, и колокольчик от этого продолжал трезвонить на весь дом.
— Послушай, немедленно слезай! — строго приказала ему Пачкуля.
— Што я делай? — с трудом выговорил зверек сквозь стиснутые зубы. — Шлушай или шлезай?
— Слезай, тебе говорят!
Легенький, словно пушинка, хомяк брякнулся вниз и повел носиком.
— Фот это запах! — коверкая слова, вымолвил он. — Рас ты есть Пачкуля — мне сюда, — заключил хомяк и решительно прошествовал в распахнутые двери хибары, оставляя на пыльном полу дорожку крохотных следов.
От такой неслыханной наглости Пачкуля в буквальном смысле онемела.
— Ну и сфинарник, — продолжал хомяк, озираясь вокруг. — Ты што, никокда не убирать?
— Свинарник? Да как ты смеешь? — заверещала Пачкуля, как только к ней вернулся дар речи. — Не знаю, кто ты такой и откуда взялся, но я требую, чтобы ты немедленно выметался из моего дома!
— Я Хьюго, — отозвался хомяк, не переставая вертеть головой.
— Что-что ты сказал? Ты с юга? Да хоть с Северного полюса! Убирайся немедленно!
— О нет, я скасать Хьюго. Это есть мое имя.
— Тогда слушай сюда, Хьюго-с-юга: не знаю, чего ты от меня хочешь, но…
— Я хотеть работа.
— Работа? Какая еще работа?
— Помощник. Я читать саметку в гасете и приходить на собеседофание. Собеседуй меня. — Хьюго проворно вскарабкался по ножке стола, уселся спиной к пузатому чайнику и сложил лапки на брюшке.
— Вот еще. Ты мне не подходишь, так что проваливай.
— Откуда ты снать, если меня не собеседофать? — резонно заметил хомяк.
— Уж поверь моему опыту. Ты не тот тип. В традиционном понимании, разумеется.
— Кто есть тот тип? — продолжал допытываться Хьюго. Он обнаружил на столе хлебные крошки и теперь сосредоточенно запихивал их себе за щеки.
— Ну, коты, например. Хорьки, куницы, горностаи и все такое прочее. Летучие мыши, вороны. Иногда жабы, если, конечно, удастся найти более-менее башковитую, — пояснила Пачкуля и с досадой посмотрела на свою жабу, которая снова высунула голову из кляра и с интересом подслушивала разговор.
— Помощники, — продолжала ведьма, — они обычно злобные или безобразные, а лучше и то и другое. Кем они точно не могут быть, так это забавными пушистиками с нелепым акцентом.
— Намекать на меня? — уточнил Хьюго. Он говорил спокойно, но в глазах его сверкнул недобрый огонек.
— Угадал. Ты глянь на себя — такой пусик, такой очаровашка, аж смотреть противно. Впрочем, ты же хомяк, тебе положено. Вы на то и созданы, чтобы сидеть в клетках и щуриться от удовольствия, когда вас щекочут за ушком, вот так…
Пачкуля потянула к зверьку свой костлявый палец, но в следующую же секунду поспешила его отдернуть, ибо внезапно хомяк преобразился до неузнаваемости. Он вскочил на лапы, выгнул спину дугой и вздыбил шерсть. Верхняя губа его вздернулась, обнажив два ряда крепких острых зубиков, а из горла раздался неожиданно раскатистый зловещий рык. Будь у него хвост, он бы непременно хлестал им по бокам из стороны в сторону. Но поскольку хвоста не было, он хлестал усами по набитым щекам. Поистине, своим свирепым видом Хьюго мог нагнать страху на кого угодно!
Ведьма в испуге уставилась на хомяка. Впрочем, мгновение спустя он встряхнулся, шерсть его улеглась, усики опали, он вновь шлепнулся на зад и проворно почесал правой задней лапкой за левым ушком. Пачкуля подумала, уж не привиделось ли ей.
— У тебя есть поесть? — спросил хомяк как ни в чем не бывало. — Яплоки или там моркофки? Я приехать недалека.
— Нет, — рявкнула Пачкуля. — Убирайся. Собеседование окончено.
— Расфе? Но ты софсем не садавать мне фопрос.
Пачкуля вздохнула. Было уже поздно, а она до сих пор не ужинала. Этот назойливый хомяк определенно начинал действовать ей на нервы.
— Послушай, ты! — взревела ведьма.
— Хьюго, — подсказал хомяк.
— Да какая мне разница! Поставь себя на мое место! Ты хоть представляешь, что будет, если я приволоку тебя на очередное сборище? Нас же все засмеют!
— Фсе? Кто есть фсе?
— Ведьмы нашего шабаша, вот кто. Нас всего тринадцать, считая меня. Целая чертова дюжина, как полагается.
— Раскаши-ка поподробнее, — попросил Хьюго, заинтересовавшись.
— Ну, во-первых, у нас есть Достопочтенная Чепухинда, Предводительница шабаша. У нее в помощниках мелкий бес по кличке Проныра. Еще есть Шельма, моя лучшая подруга. Ее помощник — Одноглазый Дадли. Котов вообще многие держат. У ведьм-близняшек Бугага и Гагабу, например, тоже парочка сиамских — Антипод и Антикот. У Макабры-Кадабры — шотландский горный козел по кличке Хаггис. Так, кто там у нас дальше… У Вертихвостки — змея, у Туту — пара летучих мышей. У Мымры — дьяволенок Шелупоня, очень музыкальный, что есть мочи лупит по барабанам. У Тетери — ленивец, у Чесотки — стервятник, у Грымзы — филин, у Крысоловки — крыса. Вот, собственно, и все.
— Фсе, кроме тебя. У тебя никого.
— Уж лучше никого, чем какой-то хомяк. Нет уж, егшеибочки!
— Я не есть какой-то хомяк.
— Брось, парень, все хомяки одинаковы. А теперь ступай, да поживей, а не то как наподдам напоследок. И так угрохала на тебя кучу времени. Давай, проваливай, и наймись-ка лучше к кому-нибудь домашним питомцем.
— Уууууййййяяяяааааааа!
Ночную тишину пронзил душераздирающий вопль. Пачкуля завертелась волчком на одном месте, зажав рукой мочку левого уха, горевшую огнем от острой нестерпимой боли. Обычно такая боль бывает, когда вам в ухо всеми зубами вцепляется хомяк. Собственно говоря, именно это и приключилось с Пачкулей.
— Ой-ей-ей-ей-ей, — стонала ведьма, жадно глотая ртом воздух и не переставая скакать на одном месте. Она тщетно пыталась скосить глаза и сбить рукой маленький меховой комочек, который болтался у нее под ухом вне поля ее зрения. — ОЙ-ЕЙ-ЕЙ! УДИ! ОЦЕПИСЬ! ЩАЖЖЕ ОЦЕПИСЬ!
Хьюго не отпускал.
— УДИ, говорю! ОТЦЕПИСЬ СЕЙЧАС ЖЕ ИЛИ Я ПРОВЕРНУ ТЕБЯ ЧЕРЕЗ МЯСОРУБКУ! Я СДЕЛАЮ ИЗ ТЕБЯ ФАРШ, УЖ ПОВЕЕЕЕЕЕРЬ…
Хьюго не отпускал.
— ХОЧЕШЬ СТАТЬ ХОМБУРГЕРОМ? ХОЧЕШЬ? Ыыыыы! — жалобно ныла Пачкуля сквозь стиснутые зубы, не переставая приплясывать на месте.
Хьюго не отпускал.
— Ну пожалуйста, — захныкала Пачкуля, меняя тактику и переходя от угроз к мольбам. — Отпусти, и я дам тебе хлебных крошечек. Целую гору! А еще яблочный огрызок, обещаю! ОБЕЩАЮ!
Хьюго не отпускал.
Пачкуля еще немного покружила по комнате, а Жаба-в-кляре даже зааплодировала, потому что ей показалось, будто ведьма решила потанцевать.
— Я НАЛОЖУ НА ТЕБЯ ЗАКЛЯТЬЕ! ВОТ УВИДИШЬ! ЕЩЕ КАКОЕ! — яростно заверещала Пачкуля и принялась рыться в памяти в поисках подходящего заклинания по удалению хомяков с ушей. Но все ее усилия оказались напрасны. Ничего такого ей на ум не приходило, а в голове вертелась одна единственная мысль: МНЕ БОЛЬНО!
— Что ты от меня хочешь? Что? ЧТО? — сквозь слезы провыла ведьма.
— Испытание, — проговорил Хьюго настолько отчетливо, насколько позволяло это сделать Пачкулино ухо, которым был забил его рот. — Испытательный срок. Потом ты решать, хорош я или нет.
— Ладно, ладно! Твоя взяла! Сдаюсь!
К ее великому облегчению, Хьюго разжал челюсти и легонько плюхнулся ей на плечо.
— Прошу меня простить, — вежливо извинился он, потом проворно скатился по руке и спрыгнул на пол, где тут же начал принюхиваться в поисках крошек.
Пачкуля бросилась к раковине, чтобы поскорее приложить к пылающему уху смоченный грязный лоскут. Щеки ведьмы горели от стыда румянцем. К счастью, ее позора никто не видел и можно было не беспокоиться о том, что по лесу поползут слухи, будто ее покусал бешеный хомяк. Правда, она не учла Жабу. А зря! Едва придя в себя, та первым делом растрезвонила о приключившемся кошмаре по всей округе.
Хьюго тем временем шнырял по полу между горами битой посуды и набивал щеки всякой съестной всячиной, какая только попадалась ему на глаза.
Жаба улучила момент и, воспользовавшись щелью в стене, сбежала. Ушлепала прямиком в темную ночь, оставив позади себя лишь масляные лужицы на дощатом полу.
— Гнусный шантаж! Я поддалась на шантаж какого-то хомяка, — ворчала Пачкуля, промокая покусанное ухо.
— Точно, — довольно подтвердил Хьюго. Он как раз вылез из-под расколотой миски и держал в лапках подгоревшую гренку. — Но ты сама винофата. Ты гофорить слофо, которое я не любить.
— Что еще за слово?
— Домашний питомец. Но Хьюго не есть домашний питомец. Дай рассказать. — Хьюго уселся поудобнее перед камином на куче старого тряпья и, прежде чем начать свой рассказ, с наслаждением вгрызся всеми зубами в гренку. — Там, откута я приехать, фсе хомяки — домашние питомцы. Фесь мой семья — домашний питомец. Браты, сестерья, мать, отец — фсе, фсе, как один. Стыт и посор!
— А ты откуда? — полюбопытствовала Пачкуля.
— Из Хамстердама, расумеется. Так фот: фесь мой семья жить в клетке и целый день бегать ф глупый колесо. Расфе это жизнь? Иногда их вынимать, штобы погладить. Только не меня. Когда меня гладить — я кусать, фот так. Я не питомец!
— Да слышали уже, — пробормотала Пачкуля, выискивая тюбик «Моментальной всеисцелительной мази».
— И тогда я разработать план, — продолжал Хьюго. — Я решать качать мускулы: я много кушать орехи, отжиматься и тренирофаться в колесо. Я становиться сильный. Однажды ночь я расдвигать решетка и отправляться на поиски своя судьба. Я иметь многие приключения. Хотеть послушать?
— Нет, — угрюмо буркнула ведьма, все еще роясь по шкафам в поисках тюбика. — У меня и без того ухо отваливается.
— Зря. Уферен, ты полюбить моя история. Отвашный грызун софершать побег из темница, штобы бороться за прафое дело.
— Какое еще правое дело?
— Прафа хомяков!
— Что-то я не заметила, чтобы вас притесняли.
— Нас не брать на работу. Это есть неспрафедлифость!
— На какую такую работу?
— Помощникоф ведьмоф.
— Ах, это… Видишь ли…
— Фсе-о-о! Дофольно с меня твоих «видишь ли»! У меня, может… как это сказать… призфание! Ты обещать мне испытательный срок! Расскажи мне про моя работа.
Пачкуля горестно вздохнула. Она только сейчас обнаружила, что сбежал основной ингредиент ее ужина. К тому же у нее по-прежнему нестерпимо ныло ухо, а тюбик с «Моментальной всеисцелительной мазью» как сквозь землю провалился. В довершение ко всему она чувствовала себя настолько разбитой, что на дальнейшее сопротивление сил уже не осталось.
— Ладно, будь по-твоему. Значит, так: во-первых, будешь помогать мне с колдовством. Будешь доставлять почту, шпионить помаленьку, ябедничать, ну и все такое прочее.
— Чудненько! — с энтузиазмом отозвался хомяк. — Хьюго обошать фсякий фредность!
— Имей в виду, я беру тебя только на испытательный срок, и ты должен будешь меня слушаться. Не стану скрывать, ты вовсе не тот, кого я искала.
— У тебя нет фыбор. Я есть единстфенный кандидат, расфе нет?
— Пока, — ответила Пачкуля. — Но думаю, уже завтра меня завалят предложениями.
— Это нафрят ли, — усомнился Хьюго. — Прошу меня простить, но ты есть самый пахучий фонючка из фсех.
— Ну что ты, вовсе нет, — засмущалась Пачкуля, польщенная комплиментом.
— Ты расрешать мне свать тебя Душечка?
— Разумеется, нет. Для помощника звучит слишком фамильярно. Согласись, но ты всего-навсего мой слуга. Так что будешь обращаться ко мне «О моя госпожа».
— Идет, — согласился Хьюго. — Ну-с, где я ложиться спать, о моя госпожа?
— Почем я знаю! По мне так лучшее для тебя место там, где я смогу раздавить тебя, когда наутро встану с постели, — съехидничала Пачкуля.
Однако в душе она ликовала. Обращение «О моя госпожа» ей ужасно понравилось. Оно звучало исключительно торжественно.