Два метра отделяли одну крышу от другой. Лежа на самом краю черепичного ската, Нариман не мигая глядел вниз. Нужно было выбрать момент, когда патрульные, охраняющие южную стену гестапо, уйдут на несколько минут к центральному входу выкурить по сигарете.
Было очень темно, от напряжения слезились глаза, но Нариман ни на секунду не отрывал взгляда от кирпичного колодца, на дне которого едва были заметны круглые зеленые каски.
Прошло несколько минут томительного ожидания, и солдаты медленно двинулись к светлому краю прохода. На краю остановились: можно было различить, как они достают что-то из карманов кителей, поправляют на плечах автоматы. С минуту они поговорили, потом не спеша пошагали к центральному входу.
В распоряжении Наримана было всего три минуты. Надо было успеть перебросить через семиэтажную пропасть отрезок водопроводной трубы и на руках перебраться на ту сторону. Чтобы труба не соскользнула, Нариман крепко привязал конец к железной решетке. Укрепив трубу, он повесил на нее ремень и, продев в кольцо ноги, повис над проходом. Ноги сразу стали ватными и безжизненными. Нариман закрыл глаза, глотнул побольше воздуха и торопливо пополз.
Когда патрульные вернулись на свои места, он уже лежал на крыше гестапо, вцепившись обеими руками в раму слухового окна.
Немного передохнув, Нариман двинулся дальше. Теперь он полз и считал дымовые трубы. Против шестой остановился: балкон шестого этажа находился на одной линии с трубой. Нариман подполз к трубе, привязал к ней веревку и вернулся назад. Теперь оставалось дождаться смены караула и незаметно спуститься на балкон.
Очутившись в кабинете начальника гестапо, Нариман задернул тяжелые шторы, достал из кармана огарок, зажег его и поставил на пол.
Он внимательно осмотрел комнату: где-то здесь должен находиться сейф. Если он найдет его и сумеет открыть, будут спасены сотни людей.
Направо от большого черного стола, стоящего против двери, висела большущая карта, изрезанная длинными черными стрелами. Нариман поднял край карты - сейфа под ней не оказалось.
Неужели сейф в другой комнате? Этого не может быть! Надо искать, внимательно искать, он должен быть здесь!
За высоким массивным креслом начальника гестапо висел портрет Гитлера. Нариман подтащил кресло к стене, сорвал портрет и облегченно вздохнул: над стеной едва выступала толстая стальная ручка сейфа. Нариман извлек из кармана связку ключей и принялся за работу. Стенные часы в кабинете пробили три раза и умолкли, через полчаса он должен вернуться: там внизу, у пожарной лестницы, его ждали.
Ключ медленно повернулся в замочной скважине и в ту же секунду за дверью послышались торопливые шаги. Нариман выхватил пистолет и направил его на двери.
- Раз, два, три, четыре, пять,- считал он про себя, и сердце громко вторило каждому слову. Когда Нариман досчитал до тридцати, шаги умолкли. Он положил пистолет на кресло и двумя руками ухватился за ручку сейфа, тяжелая металлическая дверца плавно отошла в сторону.
Нариман с головой забрался в сейф и совсем не слышал, как распахнулись двери и в комнату ворвались эсэсовцы.
Казнь была назначена на воскресенье. Еще в субботу гестаповцы соорудили на центральной площади города виселицу. В воскресенье в десять часов утра палачи согнали сюда всех жителей города, а ровно в одиннадцать к эшафоту подъехала черная душегубка, и два дюжих эсэсовца выволокли из нее измученного, залитого кровью юного партизана.
Приговор читали долго. Нариман едва стоял под палящим солнцем, и из его широко открытых глаз медленно катились слезы.
- Гранату бы сейчас!- подумал он.- Гранату и пулемет, я бы вам показал…
Подошел офицер, поправил широкую дощечку на груди Наримана и бросил на него презрительный взгляд из-под короткого козырька. Нариман не выдержал, нагнулся насколько позволяла петля и плюнул кровавой слюной в глаза фашиста. Офицер, не вытирая лица, схватился за ножку табурета и с силой выдернул из-под ног. Небо качнулось над головой, яркое солнце ударилось о тучу и рассыпалось на тысячи ослепительных звезд. Теряя сознание, Нариман увидел, как к виселице с гранатами в руках бросились партизаны.
Нариман лежал и чувствовал, что над ним столпились люди, что его трясут, но никак не мог прийти в себя. И только когда в лицо брызнули холодной воды, он наконец открыл глаза. Открыл и удивился: возле него стояла тетя Паша, уборщица детдома, и держала наготове кружку с водой.
- Что же это ты, милый, с ума спятил что ли? Разве так можно? Ты же мог задохнуться,- отчитывала Наримана тетя Паша, освобождая его от впившейся в шею петли.
Нариман сидел на кровати и хлопал глазами.
- Значит, это был сон?
- Не знаю, что это было, но опоздай я еще на минуту, и погиб бы ты, братец мой, ни за грош. Хорошо, двери были открыты, и я услышала, как ты хрипишь,- не умолкала тетя Паша, отвязывая от дверной ручки второй конец «будильника».
- Мне же надо было к утреннему поезду успеть,- оправдывался Нариман,- дежурный сказал, что это будет последний эшелон с демобилизованными…
- Ты мог попросить меня вчера, я бы разбудила…
- А вас уже не было, когда я вернулся, вот мне Серега и посоветовал: «Привяжи,- говорит,- один конец шпагата к шее, а второй к двери, тетя Паша придет утром, откроет двери и ты проснешься.» Мне из-за этой петли сон такой страшный приснился: фашисты меня повесить хотели.
- Повесить его хотели…- опоздай я еще на минутку - и повесили бы. Тетя Паша достала из кармана осколок зеркала, вытерла его о подол халата и поднесла к самому носу Наримана.
- Смотри, след-то какой на шее остался…
- Ничего,- сказал Нариман, натягивая футболку,- к вечеру все заживет. Только вы никому не говорите, хорошо?- попросил он уходя тетю Пашу.
- Ладно, беги, только на завтрак смотри не опоздай.
- Не опоздаю, теть Паш!
К завтраку Нариман не вернулся. Поезд пришел с опозданием. Встречающих было так много, что Нариману пришлось взобраться на дерево, которое росло возле ворот, и осматривать с высоты каждого, кто выходил в город.
Целый час шли счастливые, смеющиеся солдаты и офицеры, у каждого в руках были цветы. Прошло уже четыреста семьдесят три человека только военных, но отца среди них не было.
Может, он вышел в другом месте? Но ворота в город только одни. Не мог же он пойти через служебный ход, там посторонних не пускают.
Последним вышел майор с небольшим желтым чемоданчиком в руках. Его никто не встречал, но он шел, весело улыбаясь всем встречным, и одна высокая черноволосая девушка, которая, как и Нариман, напрасно простояла целый час у ворот, подошла к нему и вручила свой букет. Майор опустил незатейливый багаж на землю, обнял девушку, поцеловал в обе щеки, потом, широко размахивая желтым чемоданчиком, пошагал к центру города.
Если бы Нариман знал, что в этом чемоданчике лежит адресованное ему письмо! Последнее письмо отца, которое прошло тысячи километров военных и мирных дорог, прежде чем попасть в их город…
Нариман соскользнул с дерева и побежал совсем в противоположную сторону. Он прошмыгнул мимо дежурного и бросился к составу. Нариман обошел все пятнадцать вагонов, но там никого уже не было. Потом он еще посидел на скамеечке у фонтана и, когда на привокзальной площади никого не осталось, устало поплелся домой.
- Ты где пропадаешь все утро?-встретил его у входа Серега.- Его тут ищут, ищут, а он шляется себе!
- А кто меня искал?
- Военный какой-то. Майор, кажется.
- Где он?
- Откуда я знаю, ушел наверно. Не будет же человек целый день ждать тебя.
- Давно ушел?
- Часа полтора прошло…
- А ты не заметил, в какую сторону?
- В сторону рынка.
Нариман сорвался с места и помчался на рынок. Серега что-то кричал ему вслед, но Нариман ничего не слышал.
Если это тот самый майор, которого он видел на станции, значит отец жив и ищет его!
Нариман остановился у входа на рынок и, тяжело дыша, огляделся. На рынке было безлюдно. Под просторным навесом сидело несколько торговцев, лениво отгоняя назойливых мух, липнущих к винограду, яблокам и первым, еще не совсем зрелым помидорам. Прошел мимо ворот солдат с большим фанерным чемоданом в руках, прогрохотала телега, доверху наполненная свежим картофелем; поджимая хвост, пробежала тощая вислоухая собака.
Нариман топтался на месте, не зная, куда пойти, кого спросить.
Если майор уехал, значит его могли видеть шоферы.
Запорошенные пылью машины стояли в ряд, тесно прижавшись друг к другу. И только у самой крайней, стоявшей несколько поодаль, выкрашенной в ярко-зеленый цвет помятой полуторки возился вихрастый мальчишка. Нариман подошел, присел на корточки и стал наблюдать, как незаметно отрываются от земли задние колеса машины. Когда они повисли в воздухе, мальчишка выбрался из-под машины и стал снимать скат. Скат не поддавался.
- Ну чего глазеешь?- повернулся он к Нариману.- Помоги снять.
Колесо сняли, заменили камеру и поставили на место. Пока Нариман вытирал паклей руки, мальчишка достал из кабины хлеб, сало, пару луковиц и все разделил поровну.
- На, ешь! Бери, кто же от хлеба отказывается!
Мальчишки, усевшись рядом, вкусно захрустели сочным луком.
- Ты что, сам работаешь на этой машине?- спросил Нариман.
- Нет, бате помогаю. А ездить я умею, вот кончу семь классов, пойду на шофера экзамены сдавать. А ты откуда?
- Из детдома.
- И никого у тебя нет?
- Есть отец, а вот где, не знаю. Я был в оккупации, а потом нас освободили. Меня сюда привезли… Вот и разминулись мы с ним. Говорят, сегодня приходил в детдом майор, письмо от отца приносил, а меня не было.
- Где же ты был?
- Ходил эшелон с демобилизованными встречать.
- Постой, постой! Я тут видел какого-то майора. У него чемоданчик был в руках?
- Был, желтый такой.
- Ну, значит это он! Он все ходил спрашивал, кто на рудник, на новый, поедет.
- А куда он потом ушел?
- Уехал на «студебеккере». У них все машины там новенькие. Мы тоже с батей собираемся туда махнуть. А вон и батя идет. Ну, бывай, ищи своего майора на руднике! Все машины идут туда по этой дороге.
- А кто меня возьмет?
- Тебе и не надо никого просить, дойдешь до подъема, заберись на самую верхотуру - там все машины пешком идут, на какую захочешь, на ту и сядешь.
К обеду Нариман вернулся в детдом. Два дня он никуда не отлучался. Даже когда на стадионе играли две лучшие команды города, Нариман с книжкой в руках сидел на скамеечке возле ворот. Сидел добросовестно, с утра до вечера, даже старый молчаливый детдомовский сторож Кадыр-ага и тот не выдержал.
- Ты что, на старости кусок хлеба у меня хочешь отбить?
- Ну что вы, Кадыр-ага, нам хлеба теперь дают вот по такому куску три раза в день!
- Зачем же тогда сидишь тут?
- В понедельник майор приходил, а меня не было. Ребята сказали, что он письмо от отца привез…
- Майор, говоришь? Помню, был такой. Он даже сидел на этом самом месте…
- А вам он ничего не сказал?
- Говорил что-то про рудник, а что не помню. Когда я с базара шел, он уже сидел на машине, наверно, поехал на свой рудник.
Нариман чувствовал, что вот так, две недели, он ни за что не выдержит.
А что если самому съездить на рудник? Оставить записку и поехать. Он же не будет сидеть там целый месяц. Найдет майора, возьмет у него письмо - и назад. Это займет всего три дня, пусть его потом назначают дежурным по комнате хоть на целый месяц!
Вечером Нариман поделился своими планами с Серегой и Катей. План они одобрили.
Утром в тумбочке уже лежали три куска хлеба, три помидорины, спичечная коробка с солью и фляга, наполненная сладким чаем.
С флягой Нариман никогда не расставался. Флягу ему подарил отец. Когда они с мамой провожали его на фронт, он отстегнул ее от ремня и протянул сыну.
- Бери, только смотри, не теряй, вернусь с войны, проверю…
Побег был назначен на мертвый час. Когда все уснули, Нариман выбрался в открытое окно, добрался на четвереньках до забора, перелез и через час он был уже на повороте. Отсюда дорога круто уходила вверх. Две машины Нариман пропустил, чтобы посмотреть, откуда будет удобнее всего незаметно для шофера забраться в кузов.
Самым удобным местом оказалась дорога у валуна, который лежал на самой вершине подъема. Нариман залег за камень и стал ждать.
Прошла пустая полуторка, потом груженный досками ЗИС, прогрохотала телега, в которую был впряжен верблюд и наконец из-за поворота показался первый «студебеккер». Нариман высунул из-за укрытия голову, но тут же нырнул назад: в кузове сидели люди.
Следующая машина шла груженная большущими ящиками, поверх которых был наброшен брезент. Когда кузов поравнялся с камнем, Нариман выбрался из своего убежища, догнал машину и спокойно забрался под брезент. Под брезентом между ящиками были брошены связки комбинезонов, и Нариман блаженно растянулся на мягких упругих тюках.
Было жарко и душно. Изредка, когда машина подпрыгивала на ухабах, пространство между ящиками заполнялось едкой белой пылью, и тогда Нариман с головой зарывался в комбинезоны, чтобы сдержать кашель.
Нариман пополз ближе к слуховому стеклу - здесь было не так душно, главное видно все, что делается в кабине.
Устроившись поудобней, Нариман полез в карман за флягой - фляги не оказалось! Он обшарил все вокруг, заглянул в щели между ящиками, но фляги нигде не было.
- Ну, конечно, забыл! Забыл под валуном! Может, спрыгнуть и вернуться назад? Впрочем, никто ее там не заметит, буду возвращаться, подберу,- успокоил себя Нариман, достал кусок хлеба, помятые помидоры и принялся за обед. Он ел и не спускал глаз с шофера.
Шофер Нариману понравился. Правда, он был рыжий-рыжий, просто страшно рыжий. У них в группе тоже был один рыжий, все его называли «Блином». Правда, жадюга он был невозможный. Если ему тетка присылала посылку, он прятал ее в тумбочку и когда все забывали о ней,- доставал по одному румяные деревенские пироги и съедал их в кустах за углом.
Вот какой жадный, а рыжий, хотя Серега всегда говорил, что рыжие - самый добрый народ на земле. А этот наверно очень добрый, уж больно он рыжий, еще рыжее, чем Колька-Блин.
Машину рыжий вел осторожно. Перед каждой выбоинкой замедлял ход, а когда впереди лежала ровная гладкая дорога, он прибавлял скорость и низко опускал щиток, на обратной стороне которого была приклеена фотография, и Нариман видел только ноги, обутые в красивые белые туфельки.
«Наверно, его девушка,- подумал Нариман,- и, наверно, очень красивая, не станет же он улыбаться кому попало. Серега говорил, что рыжим всегда больше всех везет. Была же вон у нашего рыжего тетка, ни у кого в группе не было тетки, а у Кольки-Блина была».
Убаюканный песней мотора, Нариман задремал. Ему приснилось, что унесли желтый чемоданчик. Напрасно бежали они с майором: воры забрались в машину и исчезли. Адрес отца майор почему-то не помнил.
Нариман проснулся от резкого толчка. Машина стояла у самого края дороги. Мотор не работал, и слышно было, как рядом в арыке журчит вода. Рыжий выбрался из кабины, достал ведро, сделанное из большого куска камеры, и спустился к воде. Он долго возился возле арыка, фыркал, ухал, ахал и потом вырос вдруг перед радиатором, весь мокрый, довольный, словно в арыке текла не вода, а холодный душистый морс. Рыжий поднял капот, и Нариман ничего больше не видел, только вздрогнул, когда сверху на брезент громко плюхнулось ведро. .
Машина тронулась с места и, медленно набирая скорость, покатилась под гору. Нариман лежал на спине и смотрел вверх, где на брезенте растекалось большое сырое пятно. В самом центре пятна просочилась тяжелая капелька и, немного помедлив, плюхнулась прямо на нос! Нариман приподнялся и лизнул брезент языком, от этого пить захотелось еще больше и опять он вспомнил отцовскую фляжку. Вспомнил, как летом сорок второго года к ним во двор забежал пленный красноармеец. Он был страшно худой и обросший, гимнастерка висела на нем клочьями, а из обнаженного простреленного плеча текла кровь. Красноармеец бросился было к сараям, но увидел возле колонки пустую бочку, забрался под нее и замер. Через минуту во двор ворвались охранники. Они обшарили весь двор и бросились дальше.
Не успел Нариман подойти к бочке и сказать, что опасность миновала, как настежь раскрылись ворота и во двор въехала окрашенная в зеленый цвет передвижная радиостанция. Фашисты остановились рядом с колонкой, разделись до пояса и принялись вытаскивать из машины радиоаппаратуру.
Целыми днями они только и знали, что плескались под краном и не спеша возились в своих железных ящиках. Ночевали они тут же, в машине, предварительно выставив часового.
Немцы заметили, что Нариман целыми днями крутится возле машины. Один из радистов подозвал его к себе и вручил ему спиртовую горелку и паяльник.. Весь день Нариман помогал немцам. Он грел паяльники, промывал в бензине запасные части, мотал в мотки проволоку и, вечером, когда радисты сели ужинать, самый старший из них отрезал ломоть черного хлеба, положил сверху кусок ветчины и протянул Нариману.
Поздно вечером, когда радисты резались в карты, Нариман незаметно подошел к бочке, прорыл снизу небольшое отверстие в затолкал туда сверток.
Напрасно Нариман ждал, что на следующий день немцы уедут, те явно не торопились: развесив где попало автоматы, они продолжали пиликать на губных гармониках и рыться в аппаратуре.
Только на четвертый день рация была собрана. Перед тем, как развернуть машину, водитель подошел к бочке и опрокинул ее. На земле, уткнувшись головой в колени, сидел мертвый красноармеец. Он сидел всего в трех метрах от воды, слышал, как рядом плескались фашисты. Раненный, избитый и измученный, он умер от жажды, но не сдался. Радист тронул носком сапога сверток, который лежал у ног красноармейца: сверток развернулся, и водитель увидел флягу и толстый кусок черного хлеба с ветчиной…
Нариман стукнулся головой об ящик и проснулся. Машина остановилась. Нариман приподнялся и глянул в окошко: впереди стояло несколько автомашин, а шоферы, столпившись над самым краем пропасти, смотрели вниз. Рыжий выбрался из кабины, подошел и тоже заглянул вниз, где на километровой глубине были едва заметны игрушечные фигурки людей.
- Что там случилось?
- Разве ты ничего не слыхал?
- Нет. Меня на руднике три дня не было.
- Где же ты пропадал?
- На завод ездил, за станками.
- А-а-а.
- Ну так что же случилось-то?
- Случилась авария,- тяжело вздохнул горбоносый седой шофер.- Шляпа-то рухнула, говорили тысячу лет простоит, а она взяла да рухнула и машину за собой потащила…
- Чья машина?
- Асана… и пассажир, говорят, был, военный. Второй день пытаются откопать, да разве ее, лавину такую, разворотишь?
- Ну ладно, постояли - и будет,- махнул рукой горбоносый,- сколько ни гляди, беде не поможешь…
Рыжий подождал, пока стоящая перед ним машина отъедет метров на сто, и плавно отпустил рычаг сцепления. Нариман осторожно пробрался к левому борту и высунул из-под брезента голову.
Вечерело. Солнце опустилось на верблюжий хребет горы и покатилось с вершины на вершину, пока не соскользнуло в черную расщелину. Оно упало и разлилось там на дне глубокой пропасти, и только широкие снопы ярко-красного лучистого пламени бушевали над горами и, уже остывая, окрасили небо в нежно-сиреневое. Стало темнеть, а дорога забиралась все выше и выше в горы. Временами она резко скатывалась вниз, петляла между скал и снова карабкалась на гору.
Когда стало совсем темно, Рыжий включил фары и запел длинную-длинную песню без слов. Временами он включал освещение в кабине и опускал щиток. Нариману видно было в круглое зеркальце, как Рыжий только на мгновение поднимал глаза и потом, глядя на дорогу, начинал задумчиво улыбаться. Его рыжие веснушки собирались у глаз и снова разбегались в разные стороны, разнося по всему лицу теплую улыбку.
Захотелось есть. Нариман порылся в карманах, но там ничего не оказалось.
«Ребята уже наверное поужинали и смотрят кино».
В среду в детском доме всегда показывали кино. Больше всего Нариман любил фильмы про партизан, особенно ему понравился «Секретарь райкома», им показывали этот фильм раз пять.
Отец, наверно, тоже попал к партизанам, поэтому и писем от него не было… Они с этим майором в одном отряде, наверно, воевали… и почему я не родился лет на шесть раньше! Обязательно стал бы партизаном…
Нариман вспомнил сон, в котором его вешали, и улыбнулся.
Когда «студебеккер» въезжал в залитое лунным светом ущелье, в котором находился рудник, Нариман крепко спал.
Рыжий загнал машину в гараж и, с трудом переставляя затекшие ноги, вывалился из кабины. Подошла вахтер тетя Дуся и, поставив на землю ружье, спросила:
- Где же это ты так долго пропадал? Галка твоя избегалась вся.
- Пришлось на заводе ждать, пока соберут,- кивнул Рыжий головой в сторону ящиков.- Ну, а вы тут как?- Все в порядке? До руды еще не дошли?
- Какой ты скорый, дай бог к зиме добраться.- Тетя Дуся поправила платок, повесила ружье на плечо.- Ну. не задерживайся, ступай домой. Галка еще не спит наверно, ждет. Иди отдыхай, груз завтра сдашь, завсклад в горы уехал, к утру будет, иди…
Возвращаться в жарко натопленную дежурку не хотелось, и тетя Дуся, запахнув потуже ватник, села на скамеечку и вытащила из кармана вязанье.
Высоко над спинами сонных гор плыла круглая, как лепешка, луна, освещая выстроившиеся в ряд машины. Тетя Дуся отложила в сторону вязанье и задумчивым взглядом посмотрела вокруг, и руки невольно потянулись к ружью: на последней машине брезент колыхнулся и что-то круглое подперло и подняло его. Тетя Дуся взвела курок и глянула еще раз - никого.
«Почудилось мне, что ли?»- подумала она, протирая глаза.
Глянула еще раз, опять никого. Брезент спокойно лежал на ящиках, и ни единый шорох, ни единое движение не нарушало ночного спокойствия.
Тетя Дуся прислонила к стене ружье и опять взялась за вязание. Через несколько минут глаза невольно потянулись к ящикам. Тетя Дуся вскочила! Опять из-под брезента торчит этот чертов арбуз! Она схватила ружье и бросилась к машине.
- Эй, кто там? Ну-ка вылазь!
Арбуз дернулся, громко чихнул и исчез.
- Вылазь, говорю, слышишь? Стрелять буду!
Никто не отвечал. Стало тихо-тихо, и только тысячи сверчков за оградой автобазы неутомимо поддерживали тишину.
- Считаю до трех,- предупредила тетя Дуся.- Фаз… два… три…
- Да я уже вылез…- сказал кто-то робко за спиной.
Тетя Дуся так стремительно повернулась, что стукнула ночного гостя дулом по голове.
- Так же убить можно,- обиделся Нариман.
- А ты не лазий по ночам где не положено…
- Я совсем не лазию…
- Значит, с луны свалился?
- И совсем не с луны, а из детдома.
- Ой, врешь, парень!
- А рудник этот правдашний?
- Ты мне зубы не заговаривай! Знаю я вашего брата, насмотрелась за войну!
- Ну вот честное пионерское, из детдома я!
- Ой, врешь, пионеры не катаются по ночам на чужих машинах! Шофер тебя видел?
- Нет.
- А где же ты умудрился забраться в машину?
- В городе
- И целый день сидел под брезентом? Не вылазил?
- Он согнал бы меня с машины, если б увидел…
- Это кто, Николай, что ли?- Этот бы не согнал,- сказала тетя Дуся.- А что же ты ел целый день?
- У меня хлеба был кусочек и еще помидоры.
- Ну ладно, пойдем, так и быть, накормлю тебя, а ты мне расскажешь, зачем на рудник пожаловал.
Тетя Дуся взяла Наримана за руку и повела в дежурку. В дежурке тетя Дуся выложила на стол краюху свежеиспеченного хлеба, копченого леща, четыре картофелины и головку лука. Сама очистила картофелины, нарезала кружочками лук.
- Ешь, потом все расскажешь.
Нариман выпил кружку воды и с жадностью набросился на еду. Время от времени он мычал сквозь туго набитый рот, пытаясь что-то сказать, но тетя Дуся всякий раз останавливала его.
- Ешь, я подожду.
Когда на столе остались только плавники, колючий хвост да шелуха от картошки, тетя Дуся налила крепкого чаю, высыпала из кулька сушеного урюка, джиды и, протягивая Нариману пиалу, сказала:
- Ну вот, а теперь рассказывай, кто ты и откуда? Только рассказывай все по порядку, не спеши.
- До войны мы жили в Чимкенте, а папа учился в Ташкенте в пехотном училище. Когда папа закончил учебу, его послали в Симферополь, а потом он и нас туда вызвал: прислал нам с мамой телеграмму, чтобы мы приехали…
Это было первое большое путешествие Наримана. Провожать их на ташкентский вокзал приехала бабушка. Она привезла Нариману баночку варенья и целый мешочек румяных баурсаков. А когда поезд тронулся, бабушка долго махала вслед платком.
Ехали долго, сначала мимо зеленых садов и хлопковых полей, обсаженных тутовыми деревьями, а на другой день, когда Нариман глянул в окошко, не было уже ни садов, ни арыков, ни хлопковых полей - до самого горизонта тянулась выжженная солнцем степь. Изредка попадались озера, вокруг которых пластами лежал снег.
- Такая жара - и снег!- удивился Нариман.
- Это не снег, а соль,- объяснил ему дядя в очках.
Потом было Аральское море - так сказала мама, а дядя в очках сказал, что это тоже озеро, не море, а большущее озеро.
Пока паровоз набирал воду, к вагонам подбежали торговки и каждая наперебой стала предлагать рыбу. Рыба была всякая: и жареная, и копченая, и вяленая, и каждая торговка уверяла, что именно ее рыба самая вкусная, и что если мама купит, то они отдадут ее бесплатно. Мама хотела купить, но дядя в очках сказал, что от этой рыбы можно отравиться. Подумаешь, отравились бы немножко, все равно же бесплатно.
Назавтра тоже была степь. В этот день Нариман увидел караван верблюдов и еще трех маленьких верблюжат. Они, оказывается, как две капли воды похожи на больших верблюдов, только маленькие.
- А почему тут такая пустая степь?- спросил
Нариман у дяди в очках.- Почему здесь не живут люди? Почему нет деревьев?
Дядя в очках долго молчал, а потом показал Нариману на толстые глиняные стены, которые виднелись вдали.
- Видишь остатки глиняных стен?
- Вижу.
- Когда-то эти стены были дворцом. И жил в этом дворце только один человек - грозный и жадный хан. Выл он властителем обширного и богатого государства. По два урожая в год собирали крестьяне на этой земле. Вокруг насколько хватало глаз цвели чудесные сады, грелись на солнышке арбузы и дыни, паслись многочисленные стада.
Земля была очень щедрой, но никому не давал покоя жадный хан, он силой отбирал у крестьян хлеб, скот, фрукты и менял все на золото. Больше всего на свете хан любил золото. Он копил его, копил, пока не накопил целую гору. И вот тогда он и решил воздвигнуть этот дворец. И приказал построить его такой величины, чтобы в него поместились все его ханские сокровища.
Воины согнали сюда всех жителей страны. Два года возводили из глины, замешанной на соленых слезах, стены невиданной толщины. Два года крестьяне не сеяли на полях хлеб и не убирали урожая.
Через два года замок был построен, но еще ровно год вносили крестьяне в обширные кладовые награбленные ханом богатства. Тысяча комнат в верхнем этаже замка была занята под сокровища, а внизу расположился со своими воинами грозный хан.
Закончив работу, люди покинули владения жадного хана. Они шли мимо своих развалившихся хижин и высохших полей, они шли, и слезы ручьем катились из их глаз.
Злой хан тем временем пригласил в свой новый дворец ханов и мурз и устроил большущий пир. Разгулялись пьяные ханы и стали по древнему обычаю выплескивать из золотых кубков вино на стены дворца. Больше всех старался сам грозный хан, он хотел, чтобы его дворец стоял вечно и слава о нем прошла по всей земле.
Когда стены пропитались вином, соль в глине растворилась и толстые стены дворца, не выдержав тяже* сти золота, обрушились на головы жадных ханов.
С тех пор прошла тысяча лет, но люди так и не вернулись сюда, ведь рассказ о злом и алчном хане передавался из поколения в поколение…
- И люди никогда не вернутся сюда?- испуганно спросил Нариман.
- Ну что ты! Конечно, вернутся. Тут еще будут шуметь сады, люди построят здесь красивые дворцы…
- А когда это будет?
- Я думаю, очень скоро…
В Москву приехали на шестой день. Дядя в очках остался в столице, а Нариман с мамой сели в автобус и поехали дальше, в Симферополь.
На автобусной станции их встретил отец, в руках у него был большой букет цветов, а в кармане плитка шоколада. Папа взял пролетку, и они не спеша поехали домой. Лошадь бежала, весело цокая копытами по мощенной камнем улице.
Они проехали мимо рынка, доехали до пуговичной фабрики, повернули направо, теперь дорога шла вдоль старого кладбища.
Возле входа на кладбище повернули налево - тут начиналась улица Училищная, на которой они и поселились.
Улица Нариману понравилась: узкий тротуар был выложен четырехугольными каменными плитами, вдоль тротуара цвели белые пахучие акации, а главное, кварталом ниже находился кинотеатр «Субхи».
В этом же году Нариман пошел в первый класс…
За воротами протяжно пропел сигнал.
- Кто-то еще из рейса вернулся,- тетя Дуся нехотя встала и пошла открывать ворота.
Вернулась она минут через десять и выложила перед Нариманом два огромных граната.
- Не забывают меня ребята, каждый что-нибудь да привезет из города. Хорошие они у нас… А плохим тут и не ужиться - работа тяжелая. Зимой особенно трудно, тогда неделями машины не могут пробиться на рудник. Ты бери гранат, угощайся. Вот этот, который побольше.
Нариман взял гранат, разломил его на две части, на .стол посыпались крупные розовые зерна.
- Ну так что же было дальше?- спросила тетя Дуся, усаживаясь напротив.
- Дальше началась война, папа уехал на фронт и нас каждый день стали бомбить немцы. Через месяц мамин завод эвакуировался. Мы написали бабушке письмо в Чимкент, что скоро приедем. Но выехать не смогли: в воскресенье мама пошла на рынок за молоком, а когда она возвращалась, началась бомбежка, не успела мама завернуть на нашу улицу, как где-то рядом упала бомба. Маму осколком ранило. Когда я прибежал, она еще была жива, увидела меня, заплакала.
- На,- говорит,- возьми бутылку - молока не было, я сливок тебе взяла.
Отдала мне бутылку и умерла. А на другой день я получил письмо от папы, он писал, что находится в госпитале и что скоро приедет.
Я его два месяца ждал, а он так и не приехал, за мной дна раза приходили - увезти меня хотели, но я спрятался.
- У кого же ты жил там?
- А меня бабушка к себе взяла, соседка наша. Я ей дрова рубил, воду носил и за мукой на рынок бегал. Только она очень боялась, что я тоже под бомбежку могу попасть, а бомбили нас часто, особенно, когда наши отступали. Потом сразу стало тихо и всю ночь было тихо, а утром, когда я вышел,- на улице никого, и дым черный над городом стелется. Только я до поворота дошел - слышу грохот, а это оказывается старик вот с такой бородой пианино черное на телеге везет, везет, а сам оглядывается.
К обеду появились немцы на мотоциклах, с автоматами. Один подъехал ко мне и спрашивает:
- Где есть пекарня?
Пекарня была рядом с нами, через три двора, а я им показал совсем в другую сторону.
Потом появились машины с солдатами, а вечером на площади немцы повесили пятерых и каждому на грудь фанерку нацепили с надписью «коммунист».
В небе погасли последние звезды, а Нариман все рассказывал и рассказывал…
В шесть утра пришел сменщик.
- Мальчишка-то чей?- спросил он у тети Дуси, вваливаясь в дежурку.
- Тихо ты, не видишь, спит?- остановила его тетя Дуся.- Отца ищет, из детского дома, говорит, сбежал.
- И что ты с ним теперь будешь делать?
- Возьму к себе, если пойдет, уж больно хорош парень.
Сменщик сел за стол, расписался в журнале о приеме вахты, еще раз внимательно посмотрел на спящего Наримана и громко захлопнул журнал.
- А тебе всегда больше всех надо!
- Ну-ка, поднимайся! Вставай, вставай, так же все на свете проспать можно! Поднимайся, а то пельмени остынут. На полотенце - и бегом на речку, одна нога тут, другая там. Пока я на стол накрою, чтобы ты был уже готов.
Нариман выбежал во двор и крепко зажмурил глаза: жаркое майское солнце стояло высоко над горами.
Вот это я поспал,- подумал Нариман,- уже часа два наверно.- Вспомнил, как он закоченел ночью под брезентом, и дрожь пробежала по всему телу.- Бывает же так: днем жарища, а ночью мороз».
Речка протекала рядом, метрах в двадцати от дома. Нариман бросил полотенце на куст и с разбега кинулся в прозрачную холодную воду, проплыл вдоль берега и, выбравшись из воды, побежал назад. Возле куста его ждала худенькая девчонка с двумя короткими, задранными вверх косичками.
- Здравствуйте,- протянула ему руку девочка,- я Роза.
- Очень приятно, что не мимоза,- ответил Нариман, срывая с куста полотенце,- я запомню!- и вприпрыжку побежал домой.
Возле дома Нариман обернулся, девочка все еще стояла возле куста, опустив голову, и Нариману показалось, что у нее на ресницах блеснули слезы.
- Ты что так долго?- встретила его на пороге тетя Дуся.
- Да… девчонка там пристала одна…
- Девчонка? А-а, то верно наша Розочка. Зря ты про нее так, она очень хорошая девочка, ты с ней обязательно подружишься.
- Я с девчонками, тетя Дуся, не дружу!
- То девчонки, а то Розочка. Потом, она же всего одна девочка на весь рудник.
- А мне то что, я же не собираюсь здесь жить.
- И все же обижать девочек нельзя, это просто некрасиво.
Тетя Дуся наложила Нариману полную миску исходящих паром пельменей, а на самый верх этой чудесно пахнущей горки водрузила большущий кусок настоящего сливочного масла! Нариман проглотил слюну и взялся за ложку. Давно он не ел таких вкусных пельменей! Разве что до войны. Нариман рассказал тете Дусе, как они однажды зимой, когда было очень голодно, ночью забрались в немецкий склад. Двое стояли на карауле, а двое поползли к отдушинам. Они незаметно проползли мимо часовых, пробрались через отдушины в склад и, взяв по пяти банок консервов, благополучно вернулись назад. Ребятам так хотелось кушать, что они тут же за углом вскрыли все десять банок, и самый маленький, Мидат, не выдержал и горько заплакал: в банках была капуста, морковь, фасоль, но все это было сырое, несоленое и совсем безвкусное.
Утром на рынке они обменяли немецкие овощи на кусок жмыха и тут же, разделив его на четыре равные части, съели.
После пельменей пили чай с алычовым вареньем. Сидели за столом дотемна. Нариман рассказал, как наши освободили Симферополь, как его потом взяли в детдом, и как он попал в Казахстан.
- Знаешь что,- сказала тетя Дуся, приготовляя ему в маленькой комнате постель,- ты поживи у нас дня три-четыре, а я за это время расспрошу всех шоферов на руднике, и мы обязательно отыщем твоего майора. Раз он ехал к нам, значит он здесь. Мы еще спросим Розочкиного отца, он главный инженер рудника - он тоже должен знать. Все-таки это майор, а не щепка, затеряться он не может…
Проснулся Нариман поздно. Тети Дуси уже не было. На столе лежала записка «Я ушла на работу, вернусь в три часа. В кастрюле есть суп - подогрей. Сходи за хлебом - карточки и деньги на окне. Магазин в двухэтажном доме. Тетя Дуся».
Хлеба в магазине не было. Продавец сказал, что в пекарне обвалилась печь и что хлеб будет часов в двенадцать, не раньше. Нариман постоял, посмотрел на пустые полки и вышел. Сойдя со ступенек, он спрятался за угол: к магазину, размахивая на ходу сумкой, вприпрыжку бежала Роза. Метрах в пяти от магазина она остановилась, взяла сумку в другую руку, поправила платьице и чинно вошла в магазин.
Нариман хотел повернуться и идти, но его внимание привлек сложенный вдвое лист синей бумаги. Он лежал как раз на том самом месте, где останавливалась Роза! Нариман не спеша подошел, толкнул носком - лист развернулся - это были хлебные карточки! Он поднял их и прочел - Ос-па-нов.
В магазине хлопнула дверь. Нариман поднял голову и покраснел, навстречу ему шла Роза. Когда она поравнялась с Нариманом, он протянул ей карточки и чуть слышно сказал:
- Возьмите, это ваши, вы уронили…
Через минуту они уже шли рядом и Роза рассказывала, как она уже второй раз теряет эти карточки.
- Просто нам дали невезучие карточки в этом месяце.
- Почему же невезучие?- возразил Нариман.- Они же не пропали! Два раза вы их теряли, и оба раза нашлись! А могло быть наоборот.
- Ну что вы! У нас на руднике еще не было случая, чтоб кто-нибудь потерял карточки и они не нашлись! Разве можно - это же хлеб…
Возле зеленой калитки они остановились, и Роза тронула Наримана за рукав:
- Пойдем к нам, я покажу тебе свои книжки.
Нариман шагнул и остановился в нерешительности.
- Ну чего ты? Пошли, у нас никого нет.
- А ты не обманываешь?
- Что ты, смотри!- и Роза потрясла перед носом Наримана связкой ключей.- Наши все на работе!
Роза отперла двери, и они вошли в дом.
- Вот здесь я и живу, входи.
Нариман вошел и остановился, удивленно разглядывая небольшую уютную комнату. У окна стояли стол, два стула, диван, а против дивана на самодельных полках лежали книги, сотни книг!
- Тут и мои, и папины,- сказал Роза, проводя рукой по корешкам,- внизу мои, а наверху папины. А знаешь, какие из них мне больше всего нравятся?- Про путешествия, про дальние страны. Больше всех я люблю вот эти две,- Роза достала с верхней полки две толстые книги в зеленых переплетах.
- «История колониальных и зависимых стран»,- прочел Нариман вслух и пожал плечами.
- Думаешь неинтересно? А вот скажи, что ты знаешь об Эфиопии? Ничего? Про Афганистан ты читал что-нибудь?- Нет. А про восстание сипаев в Индии? Хочешь, я тебе дам прочитать эти книги? Только начни читать, они тебе очень понравятся.
В окне показалась чья-то голова. Роза побежала к окну и ухватилась за чуб.
- Будешь еще подслушивать под окнами? Будешь?!
Чуб кричал, визжал, клялся, что не будет, но Роза была неумолима.
- Ты думаешь, я забыла, как в прошлое воскресенье ты клялся не шляться под окнами?
- Розочка, миленькая, честное пионерское, больше не буду!
- Последний раз прощаю, учти!- Роза отпустила чуб и он исчез.
Через минуту в комнату, потирая макушку, вошел Булат.
- Ты изверг рода человеческого. У тебя ни капельки жалости нет. Так же человека без волос оставить можно!
- А ты не лазай под окнами. Мал еще, вот подрастешь немножко…
- Ничего, я и сейчас не маленький, посмотри, какие у меня мускулы на правой руке.
Роза пощупала мускулы Булата и серьезно сказала, глядя на Наримана:
- Ничего мускулы, у меня точно такие были в прошлом году…
- А,- махнул рукой Булат,- что с вами, с девчонками, разговаривать, иди ставь лучше самовар, будем чай с вареньем пить.
Когда Роза вышла, Булат протянул Нариману руку.
- Давай знакомиться, меня зовут Булат.
- Нариман.
- Я знаю, мне тетя Дуся сказала. Это правда, что ты из детдома сбежал?
- Не сбежал, а уехал ненадолго…
В комнату вошла Роза, а за ней с самоваром в руках толстый круглощекий мальчишка. Он поставил на стол самовар и протянул Нариману пухлую пятерню.
- Батыр!
- По части съестного,- скороговоркой добавил Булат.
Ребята прыснули со смеху.
Батыр медленно повернул толстую шею:
- Булка, последний раз предупреждаю…
- О, слышишь?- обратился Булат к Нариману.- Вот вечно они с Розой угрожают мне. Ничего сказать нельзя, не житье, а каторга.
- А если каторга, то зачем к нам приходишь?
- Думаешь, я из-за тебя прихожу?- Я прихожу из за варенья. Никто на руднике так вкусно не варит варенье, как ее мама. Ты сам, Нариман, сейчас убедишься в этом. Где та большая банка с малиной, неси ее сюда…
Возле калитки, громко скрипнув тормозами, мягко осел запыленный газик. Роза вскочила с места.
- Вы пейте, мальчишки, сами наливайте и пейте, я пойду - папу встречу.
- Дядя Рустам главным инженером работает,- доверительно сообщил Нариману Булат.- он самый первый приехал на рудник. Тогда в ущелье не было ни домов, ни моста через речку, даже кинотеатра не было…
Последнее он сказал Нариману на ухо, но Батыр все же услышал.
- Ты что там опять сочиняешь? Какой кинотеатр?
- Какой! Какой! Подумаешь, и сказать уже нельзя! Ну нет его, сегодня нет, а завтра будет! Дядя Рустам мне честное слово дал, что через месяц будет кинотеатр, что мы тоже будем смотреть новые фильмы, и притом бесплатно!
Было слышно, как вошли взрослые, в комнате сразу стало тихо и скучно. Первым не выдержал молчания Булат.
- Батыр, а Батыр!
- Ну что тебе?
- Давай в шахматы сыграем? Только одну партию…
- Что с тобой играть, все равно продуешь…
- Ну тогда давай в шашки?
- В шашки можно,- согласился Батыр.
Булат взял с полки коробку, высыпал шашки на стол и расставил их.
В комнату влетела Роза.
- Ой, мальчишки, а что мне папа обещал завтра принести!- Она прыгнула на диван, села, поджав ноги, и радостно улыбнулась.- Угадайте, ну? Считаю до трех. Ра-а-аз,- пропела она медленно,- два-а-а.
- Торт, да?- спросил Батыр.
Роза замотала головой.
- Я знаю,- сказал Булат - он принесет тебе верблюда. Угадал?
- Три! Не угадали! Он принесет мне…- сделав большую паузу, Роза произнесла по слогам,- шах-тер-ский фо-нарь! Вот!
- А зачем он тебе?- удивился Батыр.
- Я буду… буду…- запнулась Роза, соображая, что же она все-таки будет делать с этим фонарем.- Я буду…
- Будешь мышей в подвале караулить,- подсказал Булат.
Батыр засмеялся и полез под стол. Роза сделала вид, будто ничего не расслышала.
- Что ты ищешь там?
- Шашки белой не хватает.
- Не ищи, она в коробке с шахматами.
- А шахматы где?
- Твой же брат вчера унес.
Батыр вылез из-под стола, посмотрел внимательно вокруг, и, не найдя ничего подходящего, вытащил из кармана круглый медовый пряник и поставил его в центре доски.
- Ты какими будешь играть?
- Мне все равно,- ответил Булат и пошел белыми.
Роза с Нариманом подсели ближе к столу и стали внимательно наблюдать за игрой.
За окном протарахтел трактор, вслед за трактором проехала грузовая машина и опять стало тихо. От реки потянуло прохладой. В комнату ворвался свежий ветерок, пощекотал зеленые ладошки фикуса, качнул абажур, сделал в двери щель, сунул к взрослым свой любопытный нос, потом забился за шкаф и утих.
Из соседней комнаты слышались голоса. Дядя Рустам и брат Батыра Амангали спорили о чем-то, низко склонившись над картой рудника. С улицы постучали. Дядя Рустам выпрямился.
- Войдите!
Вошел Николай, старший геолог, высокий, загорелый, с огромной черной бородой. Николай был самый заядлый охотник на руднике.
Амангали улыбнулся гостю.
- А-а, кладоискатель! Ты-то нам и нужен. Садись,- подвинул он Николаю стул.
Николай сел, не спеша извлек из кармана трубку, закурил и пустил под потолок несколько тонких колец.
- Что молчите?- спросил дядя Рустам.
Николай зажал трубку в кулак и пропустил сквозь пальцы длинную струйку сизого дыма.
- Хвастаться нечем. Таскаю буровые с горы на гору, а пользы?
Он вздохнул, устало закрыл глаза и откинулся на спинку стула.
- Угля в этом районе нет, и никогда, слышите, никогда не было!!!
- А штольня?- возразил Амангали.
- Штольня! Штольня! Далась вам эта штольня! Ну, назовите мне хоть одного человека, который своими глазами видел эту…
- Погоди, Николай, не кипятись,- перебил его дядя Рустам.
- О какой это штольне они говорят?- спросил Нариман, но ему никто не ответил.
Батыр проигрывал. Три шашки Булата уверенно двигались вперед. Стоило ему отдать первую, как две другие выходили в дамки. Батыр морщил нос, дергал себя за ухо, пытаясь найти выход из создавшегося положения. Роза подмигивала ему, пытаясь подсказать, но он ничего не видел вокруг кроме коварных пешек.
Булат с видом победителя подвинул на клетку вперед медовый пряник, который возглавлял тройку и, пренебрежительно глядя на Багыра, сказал:
- Я пошел…
Батыр перешагнул своей пешкой через пряник, взял его осторожно двумя пальцами, осмотрел со всех сторон и отправил его в рот.
- А я съел!
Булат от неожиданности разинул рот. Роза и Нариман засмеялись.
Из-за двери опять послышались громкие голоса взрослых.
- Уголь есть! Ты его найдешь, даже если придется устанавливать по дюжине буровых на каждой горе!- отрезал дядя Рустам.
- Чего они спорят?- шепотом спросил у Розы Нариман.
- Штольню какую-то потеряли, а найти не могут. Дядя Коля из-за нее бороду отрастил. Пока,- говорит,- не найду эту проклятую штольню, не сбрею.
- Сейчас из-за нехватки горючего простаивает электростанция, а что будем делать зимой, когда каждую машину придется по три дня трактором вытаскивать?- продолжал дядя Рустам.
Амангали поддержал его.
- Трудновато придется без собственного уголька. Будет к зиме уголь - дадим руду, а не будет…
Амангали встал, посмотрел на часы.- Пойду, там лес должны подвезти. Ну, борода, желаю удачи, найдешь уголь, памятник тебе поставим.
В обеденный перерыв тетя Дуся отправилась во 2-ю автобазу. В гараже она уже никого не застала, гараж был пуст. Она зашла в диспетчерскую, выпила кружку воды и уселась возле открытого окна. Вошел дежурный диспетчер.
- В гости к нам пожаловала?- спросил он, устало опускаясь на скрипучий табурет.
- Пришла узнать насчет последней аварии, да ребят уже никого нет - все на обед ушли…
- Никуда они не уходили, в Красном уголке все, там и обедают. А насчет аварии - диспетчер помедлил немного, словно не хотел открывать до конца тайну, известную ему одному, и, пожав плечами, задумчиво добавил:
- Так мы ничего и не узнали… вряд ли удастся откопать машину…
Шоферы обедали: в центре длинного стола, застеленного старыми газетами, высилась горка аккуратно нарезанных ломтей черного хлеба, и вокруг этой горки кучками лежали редиска, помидоры, зеленый лук и вареная в мундире картошка. Перед успевшими уже обзавестись хозяйством стояли поллитровые бутылки, наполненные кипяченым молоком. А когда кто-то достал из мешочка круг копченой домашней колбасы, первой домашней колбасы на руднике, и положил ее рядом с горкой хлеба, люди заулыбались. Сидящий в центре достал из кармана нож и разрезал колбасу на пятнадцать равных кружочков. Каждый взял по куску, и на бумаге остался последний, пятнадцатый.
В красный уголок вошла тетя Дуся.
- Ну, сыночки, как поживаете?
- Садись, тетя Дуся! Все что имеем на столе - угощайся!
- Спасибо, ребята, я уже обедала, я пришла к вам… я пришла узнать, кто из вас видел майора, который ехал на двадцатке с Асаном?
Все невольно глянули на оставшийся кружок колбасы.
- Я видел…- негромко сказал Рахимбеков.- Звал его с собой, но он не захотел ехать в кабине. Асан без груза возвращался, вот он его и взял на свою машину. Выехать мы должны были вместе, но Асан ждал инвалида, который махоркой его всегда снабжал. Он мне и сказал: «Езжай, Рамазан, потихоньку, я тебя догоню»… Так и не догнал меня. А что там случилось на перевале, один аллах знает. Никого поблизости не было, никто ничего не видел…
Напрасно шофер Рахимбеков думал, что не было свидетелей катастрофы, свидетель был. Он был один, и он был не только свидетелем этой аварии, но и ее виновником. И положено было начало этой катастрофе далеко-далеко от этих древних, поросших густой травой и сочными лопухами гор…