— Что-то свет какой-то странный. — Пробормотал я, медленно направляясь к выходу из пещеры.

«Что-то какой-то он очень яркий, но глаза совсем не слепит» — подумал я и споткнулся, чуть не растянувшись на земле пещеры, успел упасть на колени и упереться руками в землю.

— Твою мать, — шепчу от боли я, посмотрел на колени и обнаружил, что порвал свои джинсы, продолжаю шептать уже от досады, — е-мое, вчера ведь только купил их…

Тут я слышу какое-то сопение у своей головы и медленно поднимаю голову.

— Твою мать! — Снова шепчу я, увидев у своего носа морду волка, в котором сразу узнаю того самого Кок Бори, спасшего меня тогда от смерти в схватке с Сакманом.

С минуту я смотрю на него, не решаясь даже пошевелиться и вижу, что глаза у волка синие! Вспомнил, какой-то фильм, где главный герой при встрече с волком запрещал другим смотреть в глаза этому хищнику. Я, пытаюсь отвести свои глаза, но не могу. Толи виной этому был мой жуткий страх перед ним, или сам не моргающий, гипнотический взгляд этого странного волка, заставляющего смотреть прямо в его огромные глаза!

— Как ты здесь оказался? — Спрашиваю у него, совершенно упустив, что он животное и не поймет меня, но подумав, что отсюда до реки Сырдарья, где его впервые увидел километров шестьсот.

В ответ было только глухое угрожающее рычание прямо в мою физиономию.

Но вот, что странно, кроме конечно самого синеглазого волка, я не почувствовал от его рычания никакого зловонного, ну пусть не зловонного, вообще никакого запаха, который должен был по логике исходить из пасти хищника находящегося почти вплотную у моего лица. Присмотревшись к волку, увидел размытый выход из пещеры сквозь него.

«Так он полупрозрачный?» — Подумав об этом, машинально вскинул руку, которая прошла сквозь волка, не ощутив никаких препятствий.

— Призрак! — Крикнул я, вскочив на ноги и решая, продолжать мне бояться это привидение или все же радоваться, что хищник без плоти, скорее всего не сможет сожрать меня.

Еще какое-то время я стою перед волком и наконец, снова решаюсь проверить его физическую материальность. Я осторожно поднимаю левую ногу по направлению к «Касперу» и острием своих сношенных туфлей пытаюсь достать до его передних лап. Но тут волк приседает и прыгает на меня с такой скоростью, что я не успеваю даже в страхе зажмуриться.

Волк пролетает сквозь меня!

«Значит, он всё-таки бестелесен!» — Решаю я с облегчением, — «или у меня все еще глюки?».

Я оборачиваюсь и вижу рычащего волка. Но в его рычании уже не чувствую прежней угрозы, а лишь какую то досаду, даже сожаление. Или как будто он о чем-то предупреждает меня.

«Да, что же это со мной? Я сплю, и это продолжение моего сна? Или я все-таки сошел с ума и это все плод моего больного воображения. Пещера — это палата психушки, а волк это врач-психиатр, который пытается достучаться до моего сознания!..»

— Исчезни, — кричу я ему почти в истерике, — хватит с меня этой шизы!

В ответ волк не только не исчез, а снова угрожающе зарычал.

— Да пошел ты! — Кричу я глядя прямо в его синие глаза и затем смотрю на землю пещеры, ища камень для того чтобы швырнуть в него. Не найдя подходящего булыжника, я разворачиваюсь и быстрыми шагами подхожу к выходу, не обращая внимание на то, как волк заскулил.

Протискиваюсь через узкий проход, — «все-таки, он уже, чем в пещере того шамана», — подумал я и вдруг чувствую, как кто-то хватает меня за правую ногу и вытаскивает наружу из пещеры.

Смотрю на свою ногу, надеясь увидеть того кто схватил меня. И не вижу ни того ни другого. Точнее, нет той части ноги ниже колена. Там где должна быть эта часть сплошной яркий свет. Я смотрю на выход и там нет ничего кроме того же света. Вместо современных мне построек, которые я ожидал увидеть, реки, хотя бы камней и земли ничего этого не было! Только сплошное ярко-белое неосязаемое полотно. И это полотно все выше и выше поглощало… Или нет! Стирало меня! Уже почти затерев все до моего пояса и все вокруг меня.

Я в ужасе начинаю истошно кричать, не понимая, что происходит, но не слышу своего голоса. «Свет» уже добрался до моей груди, затерев по пути все. Как вдруг сквозь накрывшее мой разум отчаяние и помешательство я слышу:

— Жангир, давай руку!

Я не сразу понимаю, откуда идет этот голос и чей он.

— Жангир, скорее, давай руку! — Уже в который раз кричит кто-то мне.

Я поворачиваю голову и сквозь яркий свет вижу шамана, который протягивает мне свою руку и кричит:

— Да давай же быстрее, болван!

Я хочу протянуть ему руку, но тут обнаруживаю, что протягивать то больше нечего…

* * *

«Ё-мое, как голова болит…», — схватив себя за голову понял, что она перевязана, — что со мной?

Вспоминаю, что произошло — «неужели все началось заново? Я остался жив? Меня не проглотил этот, … Свет?!..».

Дальше вспомнил, что шаман протягивал мне руку, пытаясь помочь вырваться из этого яркого «полотна», но рук у меня не было.

«Ан, нет, руки у меня на месте», начавшая накатывать истерика сразу же отступила назад, поняв, что мои руки все еще обхватывают голову, пытаясь хоть как то снять боль.

Я открываю глаза, но ничего не вижу, вокруг кромешная темень. Хочу сесть, но больно ударился головой об…

«Что это такое, сверху?» — Щупаю рукой.

«Похоже на землю, или камень». — Подумал я и в страхе быстро начинаю водить вокруг руками. Обнаружил, что слева, справа, и у изголовья везде мои руки упираются в твердую породу.

«Это, что могила? Меня, что похоронили заживо?», чувствую, как внутри моей груди рождается жуткий холод, который резко переходит в голову отключая мой мозг и меня охватывает паника, от чего непроизвольно начинаю визжать и звать на помощь:

— Помогите-е-э-э! А-а-а, помогите-е-э-э!

— Эй, ты чего разорался? — Услышал я, от чего стал кричать еще громче:

— Я здесь, помогите, я живо-о-ой!

— Да не вопи ты, болван. — Услышал я четко уже знакомый скрипучий голос.

Тут понимаю, что голос этот звучит совсем рядом. Слева, на расстоянии метра от меня появляется огонек. Затем вижу освещенное огоньком лампы лицо шамана, которое приблизившись, на уровне моих ног, спрашивает:

— Очнулся?

— Да. — Ответил я старику, сразу успокоившись.

— А, что разорался?

Я промолчал, не зная как оправдать свой страх. Он, не дождавшись моего ответа, скомандовал:

— Ну, вставай тогда, вовремя ты пришел в себя, а то тебя уже ждут снаружи твои воины.

Я попытался встать, но снова ударившись, упал на спину и, схватившись за голову застонал.

— Вставай я тебе говорю, хватит хныкать. — Шаман подал мне свою иссохшую руку, помогая мне подняться.

— На, держи. — Проворчал он, подав масляную лампу.

Я взял и осветил то место, где я только что лежал. «Могила» оказалась каменным лежаком покрытой овчиной шкурой и вырубленной чуть выше земли в стене пещеры. Там, где я, очнувшись, искал руками выход, из стены выпирал большой каменный выступ. Не запаникуй я, то мог бы быстро разобраться, что это просто странная гребанная каменная койка.

— Пойдем! Чего застыл? А то там снаружи этот, дядя твой стоит, волнуется за тебя. Как ты его про себя называешь? «Кошмар?…» — Захихикал шаман, — грозится убить меня, если я сейчас же тебя к нему не выведу. — Сказав это, он направился к выходу.

— Подожди, — остановил его я, — что случилось? Почему я опять здесь. Где мое тело, настоящее тело?

— Нет его больше. И того мира откуда ты пришел нет. Великий Дух времени истер его. От него осталась только твоя никчемная душа и то немногое, что я знал о нем.

— Но как…? Я ведь видел, что я, э-э-э, как этот Дух времени и меня стер! Это ты помог мне снова вернуться в тело Богра? Я ведь видел тебя, как ты протягивал мне свою руку.

— Я не очень хотел помогать такому безумцу как ты осмелившемуся пойти наперекор воле самого Кок Бори. Но он потребовал от меня вернуть твою душу…

— Это тот самый волк, который вмешался в мой бой с Сакманом? Теперь я понимаю! Он хотел помешать мне выйти из пещеры. Получается, волк пытался спасти меня? А я то, подумал, что он хочет сожрать меня. — Перебил я Шамана.

Шаман, в ответ недовольно хмыкнув, проскрипел:

— Если бы не воля Небесного Сына Тенгри, твой дух навечно застрял в пустотах вселенной и неизвестно каким мукам он подвергался бы сейчас.

Я только пожал плечами, так как сильно сомневался, вернее вообще не связывал свое спасение с волей Тенгри и его сыном Кок Бори. Все-таки я врач. Какой-никакой, но врач. За всю мою медицинскую практику, не видел чудес. Хотя нет, были необъяснимые смерти. Вроде как человек поступил с несерьезной травмой или болезнью, но почему-то умирал на следующий день по иным симптомам присущим совсем другим болезням, а иногда и вовсе без объяснимых причин. А вот чудесных выздоровлений не было вовсе. Так, что в никакое сверхъестественное не верил. Все зависело только от человека — от уровня его профессионализма и ответственности. Здесь же, всю хреновину, которая со мной происходила с этими перемещениями моего сознания во времени (если это конечно не было сбоем моей психики и раздвоением личности), я связывал с этой пещерой. Похоже, что пещера была каким-то устройством или той самой машиной времени, созданной может инопланетными цивилизациями…

Тут меня с моих мыслей сбил удар шамана по затылку:

— Ах ты, безбожник! И почему только Тенгри выбрал тебя?

— Неисповедимы пути Господни. — Пробормотал я в ответ.

— Чего-о-о? А ну убирайся отсюда, болван. — И шаман с неожиданной для трехсотлетнего старика силой толкнул меня в сторону выхода.

Выйдя из пещеры, увидел перед собой Ужаса, стоящих рядом с ним близнецов Иргека и Ирека и хана канглы — Баджанака. За ними на конях сидели воины, среди которых находился командир моих личных телохранителей Угэ и еще некоторые родовые вожди саков, гуннов, усуней и канглы, которых я уже знал лично. Некоторые воины держали в руках ярко горящие факелы. Я посмотрел на небо. На черном фоне со звездами высоко светился диск луны.

Тут у меня закружилась голова, и упал бы, не подхвати меня вовремя подскочивший Ужас.

— Что ты с ним сделал проклятый колдун? — Прорычал он в сторону шамана.

— Еще раз, хотя бы недобро посмотришь на меня и я дам тебе обратное благословение. — Спокойно ответил ему шаман.

Я заметил, как воины подали своих коней чуть дальше от Буюка, даже близнецы отшатнулись от него, опасаясь, что часть возможного проклятия может коснуться и их. Баджанак криво ухмыльнулся.

Ужас, что-то сердито пробормотал про себя, но смотреть на шамана больше не стал.

Я с его помощью поднялся и сказал:

— Ничего он со мной не делал. Пришел к нему за тем, что бы он помог мне обратиться к Тенгри за советом. Благодаря ему, наш Небесный Отец снизошел до личной беседы со мной.

Я посмотрел на шамана, он в ответ одобрительно улыбнулся и потому продолжил, — о пожелании Тенгри я сообщу вам завтра, на совете вождей.

— Ни один человек не вынесет голоса Тенгри. Такое под силу самым могущественным шаманам и только вашему кагану Богра. Его наш Небесный Отец избрал из всех вас и даровал во всех его деяниях свое благословение! — Закончил вместо меня старый шаман.

Угэ подвел мне моего коня. Вскочив на него, я еще раз посмотрел на шамана и кивнул ему с благодарностью. Я знал, что завтра «Длинное ухо» степи донесет до каждой юрты слова этого старика, которого боялись и почитали все кочевники.

* * *

Я сидел, прислонившись спиной к белой кошме юрты поставленной как обычно на вершине самого высокого холма и смотрел вниз на десятки тысяч костров вокруг города Тараз, которые разожгли пришедшие на зов хана Баджанака воины.

Мне сообщили, что прибыло почти сорок тысяч полностью готовых хоть сейчас отправляться в поход канглы. Прислали свои отряды аланы и кыпсаки. Вожди последнего племени отказались признавать верховную власть кагана восточных гуннов Кокана и попросили меня принять их под свое покровительство.

— Что племянник, снова беседуешь с Тенгри? — Спросил серьезно Ужас, сев на лежащее напротив меня седло, оставленное мной после того как я расседлал своего коня, поленившись занести упряжь в юрту.

— Нет. Думаю о завтрашнем совете вождей. — Соврал я ему.

— Уже день сегодняшний, — кивнул он головой в сторону восходящего солнца, — и что же ты надумал?

Я пожал плечами:

— А у меня есть выбор? Дед мой, Баджанак, требует организовать поход на усуней. Вон, четыре тумена канглы собрал для этого. Вожди кыпсаков, саков, аланов, гуннов и даже усуней попросившихся под мое покровительство хотят войны со своими соплеменниками. Послушают они меня, если я скажу им, что не хочу воевать с родственными нам усунями?

Ужас, усмехнувшись, ответил:

— Ты сильно изменился! Нет, для тебя и раньше все племена и роды в Степи были одинаковы. Ты одинаково жестоко относился ко всем из них. Тенгри отобрал у тебя воспоминания, и ты не помнишь, как сжег аул гуннов только за то, что они отказались покидать свои кочевья и остались под властью Кокана. Не помнишь, как ты лично перерезал глотки тем семерым усуням, которые храбро сражались с твоими гуннами и сложили оружие только после того как я обещал принять их в свою сотню. Я ведь просил тебя тогда оставить им их жизни. А как ты поступил с Гюнешь? Я предупреждал тебя, что наживешь смертельных врагов. Надо было тогда отпустить ее с Саулом! Только покровительство Тенгри спасло тебя от того, что он не сумел уговорить хана сарматов Гатала от войны с тобой. И от мести ее брата Сакмана тоже. Видимо, чтобы изменить тебя, Тенгри решил отобрать у тебя память.

В ответ, я, по известным причинам решил отмолчаться.

Ужас, немного помедлив, продолжил:

— Конечно, нет. Если все вожди пришли к одному мнению, а такое бывает очень редко, то ни один каган не сможет пойти вопреки их воле. Такое было даже не под силу Великому кагану Модэ. Но, все изменилось. Сейчас прибыл посланник от Сакмана. Он сообщил, что вождь гузов Токар отказался признавать тебя каганом и присоединился к Кокану. Токара поддержали два сильных рода канглы — каспан и шамшады. Всего двадцать тысяч юрт. И потому окончательное решение на совете вождей будешь принимать ты!

* * *

Совет вождей заполнил огромный шатер, поставленный по этому случаю и проходил на удивление тихо и спокойно, без обычных споров, взаимных угроз и оскорблений. Видимо тому способствовала серьезность положения. В шатре находились хан Баджанак, вождь аланов Батразд, близнецы, Ужас, Гай, несколько высших центурионов, тысячница Айбеке, вожди канглы, кыпсаков, подвластных мне гуннов, саков и усуней. Почти все вожди поочередно высказали свое мнение. Властители степи с удивительным единодушием пришли к одному выводу, что если Кокан успеет усилить гуннами из своих западных кочевий и подвластными ему динлинами из Алтайских гор восставших гузов и двух родов канглы, то с севера нам будет угрожать, по меньшей мере, пятьдесят тысяч всадников. Ведь только гузы могут выставить десять тысяч воинов, а роды каспан и шамшады еще минимум по пять.

Угроза же с юго-востока, со стороны усуней, по их мнению, не столь высока. Шимыр с трудом удерживает власть и то, только с помощью солдат Хань. Даже если ему удастся вернуть контроль над усунями, объединенная армия гуннов, канглы, саков и аланов успеет привести в покорность гузов и тем самым избежать «клещей».

Так что решение о том, на кого нам идти в поход казалось определенным.

В шатре наступила тишина. Все смотрели на меня и хана Баджанака, который должен был высказать свое мнение предпоследним, то есть передо мной. Но мне в случае утверждения Баджанаком решения вождей предстояло только согласиться с ними, хотя теперь считал, что поход на гузов будет большой, если не фатальной ошибкой в будущем.

Все ждали, что скажет Баджанак, но хан делал вид, что ничего не понимает и глупо улыбаясь беззубой улыбкой, смотрел на меня.

«Видимо хану, как и мне тоже не нравится мнение вождей о немедленной войне с гузами». — Подумал я, — «ах ты старый интриган, решил подставить меня…!».

Я снова посмотрел на него. Баджанак продолжал «мило» мне улыбаться, при этом еще и одобряюще слегка начал кивать мне.

— Я не думаю, что поход на гузов будет мудрым решением. — Наконец решился сказать я.

Ужас сразу же нахмурился, вожди гневно зашептались, а Баджанак заулыбался во всю свою беззубую улыбку. Почти беззубую. Широченная улыбка оголила единственный сохранившийся у него полусгнивший зуб.

— Завершенному делу всегда найдется критик! — Услышал я слева под одобрительные возгласы многих вождей.

Посмотрев в сторону говорящего, я увидел незнакомого мне толстенного мужика, который прямо и с вызовом смотрел на меня сквозь щелки, прочерченные на его круглом лице. Одет он был в красный шелковый халат, из-под которого, при каждом его движении волнами расплывался жир. Огромное брюхо говорившего, обхватывал широченный кожаный пояс, украшенный золотыми барсами, что указывало на его высокое положение в военной иерархии. То, что толстяк был когда-то воином, красноречиво демонстрировали еще многочисленные глубокие шрамы, которые я сначала принял за странные жировые складки на его лице и оголенных по локоть руках.

— Не нужно сомневаться в мудрости решения вождей, ведь ты в силу своей молодости мог и не знать, что один внутренний враг опаснее тысячи внешних! — Продолжил он под шумное одобрение вождей и глядя прямо на меня сквозь свои щели, — а друг ставший врагом опаснее вдвойне. Ведь это твое «мудрое» решение о запрете вождям иметь жен из империи Хань толкнуло его на восстание. Некоторые из нас, сохраняя верность своему кагану, отослали своих любимых жен лишая наших детей матерей. Но ты вместо благодарности за преданность обвиняешь нас в глупости!

Закончив говорить, он поставил обе руки перед собой и, опираясь на них, угрожающе нагнулся в мою сторону, будто желая кинуться на меня с низкого старта. В таком положении я больше не видел в нем толстяка. Он был похож на готового к атаке бойца сумо.

— Остынь, Мойша. — Услышал я наконец Баджанака.

«Мойша!?» — Пронеслось у меня в голове, но тут мое внимание переключилось на громкую речь Баджанака.

— Как ты правильно отметил, мой правнук и каган Великой степи Богра молод, и потому он резок. Но он не хотел оскорбить тебя, Мойша и никого из вас, вожди! Да и, несмотря на то, что я желаю скорее отомстить Шимыру за смерть своей дочери, согласен с вами, что от гузов исходит большая угроза нашим кочевьям. И все же! Выслушаем кагана, ведь не надо забывать, что именно решения моего наследника ведут нас от победы к победе!

«Наследника!?» — Снова пронеслось у меня в голове.

— Да, вожди! — Продолжил Баджанак в наступившей тишине, — вы все знаете, что мои сыновья и внуки погибли в сражениях или умерли от болезней. Каган Богра мой единственный оставшийся в живых потомок. Я же стар, и сомневаюсь, что смогу пережить столь тяжелый поход на усуней. И потому я поручаю тебе, Богра, заботу о племени канглы, и месть за мою дочь, а весь род уын окажет тебе в этом помощь и поддержку.

И я увидел, как Баджанак посмотрел на Мойшу. За слоем жира, не смог определить выражения на его лице. Но он, положив свои руки на колени, склонил голову сначала перед ханом канглы, а затем передо мной.

— Теперь же дослушаем нашего молодого кагана. — Предложил Баджанак.

«Не много ли стало, кому я должен отомстить? Не много ли стало на мне ответственности? И не много ли стало у меня врагов! Скорее всего, этот толстяк с еврейским именем Мойша, бек правящего у канглы роды уын и имел все основания претендовать на ханский титул в этом племени после смерти Баджанака».

Я посмотрел на Мойшу. Теперь он прятал свои глаза-щели. Но если я в начале под его прямым взглядом, чувствовал легкую враждебность из-за моего неосторожного высказывания, то сейчас стал ощущать исходящую от него ненависть ко мне.

— Так, что решишь Каган? — Услышал я бодрый голос «своего» прадеда.

— Да, вожди! — Сказал я, сглотнув слюну в неожиданно пересохшее горло, — я не хотел никого оскорбить, но мы не пойдем на гузов, — не обращая внимания на возмущенные возгласы вождей продолжил, — Кокан побоится направлять помощь гузам, так как сам будет рисковать тем, что посланные им воины перейдут под мою власть. Ведь даже сейчас ко мне откочевало больше десяти тысяч юрт гуннов недовольных Коканом. А вот если мы сами атакуем гузов, каспанов и шамшады то они откочуют и укроются в горах Алтая принадлежащих динлинам. Следуя священным законам гостеприимства дарованных нам Тенгри и завещанных предками, динлины и гунны Кокана защитят своих гостей. Тогда мы ввяжемся в затяжную, жестокую, братоубийственную войну и дадим возможность Шимыру укрепить свою власть среди усуней. И вот тогда, с востока нам будут угрожать усуни, усиленные сотнями тысяч солдат империи Хань, а с севера все тот же Кокан. Пусть даже без предателей гузов. Если мы все-таки, сумеем привести их к тому времени к покорности!

— Как только мы окажемся на землях усуней, гузы и присоединившиеся к восстанию роды канглы разорят наши кочевья! — сказал один из вождей под громкое одобрение остальных.

— Я ведь не сказал, что оставлю без защиты наши кочевья! Для того, что бы расправится с Шимыром, мне достаточно будет и моих воинов, которых сейчас у меня больше трех туменов. Но вы все знаете, что я дал клятву Тураки-хатун перед Отцом нашим Тенгри и святыми духами предков, что отомщу за смерть своего отца. И потому, после смерти Шимыра и, после утверждения кунбеком усуней Буюка, я сразу же отправлюсь в поход на Восток. Вот тогда помощь храбрых канглы мне понадобится для борьбы с Коканом и империей Хань, которые, я уверен, вышлют ему в помощь, как и в прошлый раз, всю свою северную армию.

Все посмотрели на Ужаса, который сидел, повернув голову в сторону от меня. По всему было видно, что он не доволен моим решением в отношении него, и я понимал почему…

Но больше новости о возможном возведении на трон усуней Ужаса, их заинтересовала перспектива войны с империей Хань, которая сулила им огромную добычу, еще большую, чем они получали по результатам набегов на Хорезм, Парфян и Согдиану, жители которых привыкли к постоянным нападениям кочевников и научились отбиваться от них. А победа только над солдатами Чен Тана обогатила всех участников войны с ним, а оставшиеся в стороне жгуче завидовали им.

Я смотрел на вождей и понимал, что каждый сейчас сидит и представляет себя в окружении десятков изнеженных ханьских наложниц, как тысячи верблюдов груженных награбленным в империи шелком, серебром и золотом следуют в их кочевья. Ухмыльнувшись про себя, посмотрел на Баджанака. На его лице уже не было той улыбки, но он продолжал смотреть на меня с одобрением.

— Так вот, вожди. Я предлагаю оставить для борьбы с гузами кыпсаков, так как земли обоих этих племен находятся в непосредственной близости. В помощь им послать Сакмана и его тумен, а также аланов. Этого будет достаточно, для защиты наших кочевий.

Я оглядел всех, смотря поочередно в глаза каждому, и видел в них жажду крови и наживы.

— Если нет возражений, то всем быть готовым выступить через три дня.