Через три дня выступить на усуней не удалось. Вернее не выступил я. Ужас во главе десяти тысяч бежавших от междоусобицы усуней направился в установленные мной сроки. Следом за ним покинули мою ставку все сорок тысяч канглы во главе с Мойшей. Мой прадед вернулся в столицу канглы город Кангар.

Аланы и кыпсаки выдвинулись навстречу Сакману, который со своей конницей собирался присоединиться ко мне. Теперь же по моему приказу он направлялся в земли гузов, находящиеся на территории современного мне Центрального Казахстана.

Сакмана я отпускал с большой неохотой. Такой воин и толковый военачальник очень пригодился бы в походе на усуней и в борьбе с империей Хань. Но пошли я вместо него, например Мойшу, этот бы сжег все аулы восставших вместе с женщинами, стариками и детьми. Сакман же был близким родственником вождя Токара и я надеялся, что это будет причиной если не окончания войны с гузами, то хотя бы станет менее жестокой и кровопролитной. Так что, я планировал окончание разборок с гузами и присоединения Сакмана ко мне еще до начала похода на гуннов Кокана.

Меня же задержало известие о приближении к моей ставке посольства сарматов, возглавляемого их наследным принцем.

Я, в сопровождении Иргека и Ирека, начальника моих личных телохранителей Угэ и своей гвардии «бешенных» направился навстречу сарматам. Число «бешенных» я увеличил от трех до десяти тысяч и назначил каждому за службу фиксированную плату золотыми монетами, которые благодаря добываемому золоту из богатых рудников в непосредственной близости от Тараза и в двухстах километрах от него в песках Муюнкум чеканились в достаточном количестве. Теперь в числе моей гвардии были не только гунны, но и лучшие воины из числа всех подвластных мне племен и родов. Зачисляя в ряды «бешенных» кыпсаков, канглы, саков и усуней (вопреки скрытому противодействию гуннов, считавших себя воинской элитой), я давал понять всем, что для меня все эти племена один народ.

Мы остановились в дне конного перехода на северо-запад от Тараза и стали дожидаться посольства сарматов. Ждали их недолго. На рассвете следующего дня в мой шатер вошел, поклонившись Угэ:

— Великий хан, тысяча сарматов в половине фарсанга и приближается сюда.

Я вышел из шатра одетый в свои доспехи, на левом боку висела сабля в золотых ножнах, за спину накинут колчан со стрелами и луком. Сев на подведенного мне коня, я проехал между уже выстроившимися «бешенными» и сидящими на огромных боевых конях сотни «рыцарей» в новеньких латных доспехах, поверх которых были накинуты белые плащи с вышитыми на них изображениями головы синего волка.

Я встал впереди всех. Слева и справа, расположились Иргек и Ирек, чуть позади Угэ. За нами стояли «рыцари», а затем все десять тысяч «бешенных».

К нам на большой скорости приближались всадники, от доспехов которых ярко отражались лучи восходящего солнца. Зрелище скачущих тесно друг к другу идеально ровными шеренгами, закованных в броню всадников, державших направленные в небо копья, и высоко развивающимися над строем десятками знамен было великолепным.

«Да уж, понты», — подумал я, — «хотя десять тысяч воинов за моей спиной скромностью тоже не назовешь».

Сарматы, как это умеют делать только кочевники со скачущими галопом конями, в метрах двадцати от нас враз остановились.

Из строя катафрактариев выехал воин, на голову которого одет остроконечный шлем с закрытым забралом. Грудь и плечи защищал пластинчатый доспех. На руки одеты доходящие до локтей перчатки с нашитыми на них широкими поперечными металлическими полосами. Ноги катафрактария закрывали поножи. Конь всадника был полностью покрыт толстой кошмой, на которой также были нашиты железные пластины. В правой руке он держал копье в четыре, а может и больше метров.

Я обернулся на своих «рыцарей» сравнивая их с сарматскими катафрактариями. Они выгодно отличались от сарматов в «технологическом» плане. Копья у моих, конечно были короче, но их быстро и без особенно крупных затрат можно поменять. А вот кони вместо кошмы были полностью покрыты кольчугой, а их груди и головы дополнительно защищали стальные панцири.

Воин остановился в метре от меня и, подняв забрало шлема, («рыцари», к моей досаде были защищены горшковой версией рыцарского шлема), вытащив из прикрепленной слева сумки какую-то пластину объявил:

— Царь сарматов Гатал, возмущенный вероломным нападением усуней и убийством почитаемой во всей Великой степи Тураки-Хатун, которую он знал лично, шлет три тысячи лучших своих воинов и посылает вместо себя, находящегося в тяжелом недуге, своего наследника, надежду сарматов Асфандира и любимую дочь, воительницу Ларкиан, которые будут в колчане кагана гуннов Богра, еще одной стрелой возмездия!

Сказав это, сармат протянул мне пластину. Пластина оказалась серебряной, с вырезанными на них рунами и печатью царя сарматов в виде грифона.

— Я рад приветствовать своих друзей и союзников. — Крикнул я в сторону сарматов.

Из рядов катафрактариев выехало два всадника. Воин и девушка. Подъехав, они сошли с коней. Асфандир, сняв шлем, вытаращился на моих «рыцарей». Я же наоборот не сводил глаз с его спутницы. А уставиться было на что. Ларкиан была обворожительна. Ее голову защищал, изящный золоченый шлем, из-под которого на плечи падали собранные во множество мелких косичек черные волосы. Кожа лица, невзирая на степные ветра и обжигающее солнце было нежно-белым. К моему удивлению и, конечно же, восхищению, она вместо обычно носимых кочевницами повседневно кожаных штанов заправленных в сапоги и рубахах балахонистого типа, была одета в черные обтягивающие брюки и куртку подчеркивающие каждый изгиб ее совершенной фигуры. Все ее тело, осанка говорили о том, что она воин. Взгляд ее больших и черных глаз был взглядом женщины привыкшей с младенчества повелевать. Хотя мне никогда не нравились властные женщины, я же на фоне ее роскошной красоты, совершенно забыл об этом. Мое молодое тело охватила страсть, с которой я мог и не справится, не кашляни предупреждающе громко один из близнецов.

Опомнившись, сошел с коня и подошел к Асфандиру, который продолжал внимательно разглядывать моих «рыцарей».

— Я рад приветствовать тебя брат и тебя, прекрасная Ларкиан — сказал я с вдруг дрогнувшим голосом.

Асфандир перевел взгляд на меня, а Ларкиан надменно улыбнулась…

Всю обратную дорогу Иргек и Ирек прожужжали мне в оба уха, что бы я присмотрелся к сарматской принцессе «ведь не просто так Гатал послал вместе с наследником и свою дочь…».

Для меня же важно было другое. Нет, конечно же, я не переставал думать о ней и при каждом взгляде на нее, меня охватывала страсть. Но все же из послания я пришел к выводу, что царь сарматов не собирается, по крайней мере, в ближайшее время атаковать западные границы канглы, признает меня как кагана и что не маловажно перестает оспаривать верховенство гуннов над аланами.

* * *

…Небольшой праздничный ужин, устроенный нами в честь прибытия сарматов завершался…

Асфандир, перепивший вина, уже завалился на бок, за ним сползли Иргек и Ирек. Гай, который притащил вино, отключился последним. Я же, благодаря приобретённой в прошлой жизни привычке больше закусывать еще держался. Напротив сидела Ларкиан.

Я посмотрел на ее брата, он громко храпел. Воспользовавшись этим, и под воздействием выпитых литров алкоголя, в нарушении всех принятых дворцовых этикетов подсел к Ларкиан.

Принцесса сарматов сейчас была еще более ослепительна. Шелковое платье соблазнительно выделяло все ее округлости. Голова вместо шлема украшала золотая диадема. На плечи накинут красный, сшитый из тонкой шерсти и украшенный золотом жакет.

«Такую курточку и в двадцать первом веке с удовольствием носили бы любительницы шарма и гламура», — подумал я, и подсев плотнее к ней начал обольщать ее по всем правилам «пикапа»:

— Ик, не хотите ли еще вина?

Ларкиан улыбнулась.

— Эй, — крикнул я стоявшей неподалеку служанке, — налей и мне тоже, ик…

Ларкиан пригубив вино негромко произнесла.

— У вас очень хорошее вино, каган.

— Еще бы, это самое настоящее фалернское, из далекой Римской империи. Вон, Гай подтвердил, что оно настоящее. — Показал я пальцем на храпевшего с другой стороны дастархана римлянина, — он отвалил за каждую амфору согдийским купцам по семнадцать золотых тенге!

«Ох, как же все-таки хорошо быть властителем. Там бы, в своем времени, я бы даже себе не купил такое дорогущее бухло, не смог бы…».

Услышал я как Ларкиан цитирует стихи на латыни.

— Ты знакома с поэзией Катула? — Спросил я машинально, подумав, что она очень образована для этого времени, пусть даже и принцессы.

— Да!? Тебе знаком язык римлян?

Впервые за два дня знакомства с ней, я увидел в ней интерес к моей персоне и удивление в ее глазах.

«Ну конечно, я ведь каган диких гуннов и сам дикий гунн, умеющий только жрать, бухать, убивать и… Хотя я и веду себя так. Напился до икоты, а теперь еще забыв об элементарных правилах приличия, нагло домогаюсь ее…», — подумал я и обнял ее за талию, не обращая внимания на то, как гневно сверкнули ее глаза.

— Мне знакомы не только Катул и латынь, ик. Еще знаю, что земля не плоская, а круглая и что небо это просто воздух, ик, а солнце это звезда, как другие светящие над нами ночью в небе…

Я рассказывал долго, выплескивая на нее вместе с вином все свои приобретенные в моей прошлой жизни знания… Она слушала внимательно, не перебивая меня…

«О-о, так она идеальна, мечта любого мужчины», — удивился я, — «может мне действительно жениться на ней, а то Иргек и Ирек еще сватают мне эту, с кулаками арбузами Айбеке, мотивируя меня тем, что она из знатного рода гуннов и родит мне много могучих воинов».

— Слушай, — и я положил руку на ее бедро, от чего Ларкиан вдруг вздрогнув всем телом, уронила чашу с недопитым вином на себя. В следующее мгновение она вскочила, и что-то рассержено прошептав резко отвернулась, затем не спеша, слегка покачивая шикарными бедрами, «выплыла» из юрты.

— Ик, я ничего не понял, чё ты там сказала. — Крикнул я ей вслед и положив голову на подушку через секунду отрубился.

* * *

Проснулся я от того, что почувствовал сильный холод. Не открывая глаз начал шарить вокруг руками, ища одеяло. Не найдя, вынуждено открыл глаза и увидел решетчатый крест шанырака юрты через который на потухший очаг с мрачно-серого неба пушистыми хлопьями сыпал снег. Рядом, что-то разбилось, а затем я услышал сердитое ворчание Гая на латыни.

— Ты что делаешь? — Спросил я приподнявшись.

— Вы, что вчера все вино выжрали? — Ответил он вопросом.

«Ну да, мне тоже не мешало бы подлечиться…» — голова с похмелья болела страшно.

Я сел, облокотившись спиной к стене юрты, продолжил наблюдать, как Гай сливает в чашу с пустых амфор последние капли вина.

«Что я творю?» — Вдруг подумал я, — «прошлую свою жизнь угробил постоянными попойками, а теперь и это, молодое и сильное тело превращаю в алкоголика».

— Ты зачем столько вина купил у согдийцев? — Спросил я у римлянина.

— Я купил все. Это ведь настоящее фалернское! Всего-то семь амфор было у них.

«Ну да, всего-то тридцать пять литров. На одну попойку только хватило…» — Подумал я, но спросил, придираясь о другом.

— Гай, вот скажи, сколько в Риме получает за свою службу легионер?

Он, недоуменно посмотрев на меня ответил:

— Двести двадцать пять серебряных денариев в год.

— А сколько я плачу легионеру, если равнять мое серебро с римским денарием?

— Не меньше двухсот пятидесяти денариев.

— Вот ауреус, который весит чуть меньше моего золотого тенге стоит двадцать пять денариев или четыреста медных ассов. Так? А теперь посчитай, скольких легионеров я могу содержать за ту сумму, которую ты отдал за вино. И почему ты купил это вино за сто девятнадцать золотых монет, когда как в Риме платят самое большее четыре асса за амфору?

— Но ты ведь сам приказал не торговаться с купцами и платить им золотом столько, сколько они попросят за свой товар. — Ответил он возмущенно.

— Ладно, не сердись, — сказал я примирительно, вспомнив, что действительно давал такое распоряжение. Я полагал, что таким образом информация о том, что в Таразе платят золотом не торгуясь, разлетится по всему миру и в мою столицу со всех сторон образуются множество караванных путей и в перспективе превратят город в крупный, а может и в самый крупный центр международной торговли.

Я встал и направился к двери, открыв которую я остановился и, обернувшись к Гаю сказал:

— Лучше воды выпей, у тебя обезвоживание.

Выйдя из юрты, я увидел стоящих у дверей двух стражников. В десяти метрах от юрты, у костра сидели еще десять «бешенных».

— Разбудите Иргека и Ирека. — Приказал я одному из них и, вскочив на ближайшего коня, направился к реке. За мной последовал весь десяток телохранителей и невесть откуда взявшийся Угэ.

— Угэ, приведи мне того коня, которого вчера привезли согдийцы. — Крикнул я ему.

Он, резко рванув поводья, развернув коня, помчался в обратную строну.

Умывшись в реке, берег которой покрылся тонкой корочкой льда, я вернулся к своему коню и увидел, как в мою сторону скачут близнецы. Но они, промчались мимо, на ходу бросив у берега два больших свертка и не останавливая коней, нырнули в реку. Поплескавшись несколько минут, они вышли из воды ведя за собой своих лошадей. Подобрав свертки, которые оказались одеждой, они одели их на свои еще мокрые тела, а сверху накинули овчинные тулупы, на головы малахаи из волчьего меха.

Подойдя ко мне, Ирек протянул мне третий тулуп:

— Одень, а то простынешь, ветер начинает поддувать.

— Завтра с рассветом мы выступаем за канглы на земли усуней, — сказал я, походу одеваясь в тулуп, — но ты Ирек останешься здесь.

Близнецы переглянулись:

— Зачем? — Спросили они одновременно.

— Я хочу поручить тебе сформировать тумен конницы для которой сейчас Кусэк со своими кузнецами кует доспехи и оружие, — ответил я им, — они мне нужны будут для войны с Коканом.

Они снова переглянулись:

— Но мы никогда не разлучались на такой долгий срок. Во всех походах и сражениях мы сражались всегда вместе!

— Я понимаю. Но это очень важно. Да вы и без меня знаете, что для такой тяжелой конницы нужны специальные лошади. Даже лучшие скакуны саков мало подходят. — Сказал я, показав рукой на стоящего рядом с моим аргамаком коня. Его только что привел начальник моей личной охраны. Конь был ростом в два метра и весом килограммов в восемьсот, с огромными прочерченными мышцами на спине и груди, больше похожего на накаченного гормонами роста быка, — нужно десять, нет пятнадцать, а что бы с запасом, лучше двадцать тысяч таких…

— Но где же он найдет столько таких чудовищ за короткое время, — перебил меня Иргек, — ведь войну с Коканом ты хочешь начать к весне?

— Вот потому должен остаться кто-то из вас, потомков кагана Модэ, которому будут подчиняться не только кочевники, но и маргушцы, и согдийцы. Только без грабежей, — предупредил я, увидев как хищно заблестели глаза у Ирека, — покупай, используй для этого золото из нашей казны.

— Ладно. — Махнул рукой Ирек.

— Я оставлю с тобой десять тысяч воинов. Подготовь их к весне.

— А кто останется в Таразе, когда мы покинем город? — Спросил Ирек.

— Останется Гай с его восемью тысячами легионерами, — и добавил, увидев как презрительно скривилось лицо у близнецов, — с ними я еще оставлю пять тысяч саков. Думаю этого будет достаточно для защиты Тараза, даже если гузы сумеют одолеть два тумена Сакмана.