…- Слушай, Кокан! Смысл существования гуннов это сражения. Так поступали наши предки, так поступали и мы, пока ты не взял в жены дочь Лю Ши и не вынудил уйти истинного героя гуннов, своего брата Шоже, которого затем убили соотечественники твой жены. Ты же добровольно хочешь стать прислужником Лю Ши и быть посмешищем всей Степи.

— Послушай теперь и ты меня, Токсаб, — ответил Кокан, — твои слова я до сих пор терплю только из уважения к твоему возрасту и былым заслугам. Но хватит вспоминать прошлое. Вот уже много лет империя Хань одерживает победу за победой над нами. Мы потеряли Ордос, усуни отложились от нас и приняли подданство Лю Ши, все княжества к западу и востоку от Хань, платившие дань нам, теперь отсылают ее к императору. Если мы сейчас не вступим в подданство, то погибнем.

— Поклявшись в верности Лю Ши, ты опозорил всех прошлых каганов и они будут плевать на тебя сверху, сидя на своих конях в небесной коннице Тенгри и проклянут тебя и твое потомство. Но слава нашему Небесному Отцу, святые духи предков сохранили для гуннов в живых его сына Богра. Он всего с тремя тысячами гуннов уничтожил шесть туменов солдат империи. В нем возродилась вся сила и мудрость его предков и потому он страшен для всех народов. Сражаясь на коне, он и его потомки будут господствовать над всеми.

— Я был там, — сказал Лошан и, оглядев сидящих в юрте старейшин и вождей, повторил, — я единственный среди вас был там. Ни Тенгри, ни святые духи предков в его победе не принимали участие. Ему помогло предательство рабов из Согда и его коварный и изворотливый ум…

— То, что ты называешь коварством, мы считаем воинской доблестью и талантом. — Перебил Лошана, усмехнувшись Токсаб. Вслед за ним негромко рассмеялись почти все старейшины.

Лошан побагровев, процедил сквозь зубы, еле сдерживая ярость:

— Перед тем как прибыть сюда, я посетил своего деда, хана племени сяньби — Холяна. Он клянется, что поддержит Кокана в его борьбе с переставшим почитать законы престолонаследия и зарвавшимся разбойником Богра. К нему присоединится племя ухуаней.

Все посмотрели на Кокана, так-как знали, что он планировал сделать преемником своего старшего сына.

Кокан задумавшись, ответил:

— Гнев Холяна несомненно справедлив и мы с благодарностью принимаем его помощь.

Тем самым, он согласился с требованием вождя племени Сяньби, предъявленной в такой форме. Затем, помедлив, добавил:

— Вчера прибыл посол из Хань, который передал, что император Лю Ши для борьбы с Богра пришлет по первой моей просьбе триста тысяч солдат.

Старейшины стали перешептываться…

* * *

— Кокан, нам надо выступить на Богра как можно быстрее, пока гузы еще не разгромлены. — В который раз пытался убедить кагана восточных гуннов Лошан, мы можем одним ударом привести в покорность племя канглы и уничтожить сына Шоже.

— Лошан, ты ведь сам видел, о чем думают вожди и старейшины гуннов. Они готовы предать меня. Только страх перед Лю Ши удерживает их от восстания. Если же я поведу их на Запад, то лишусь всей армии. С каждым днем, подвластные мне кочевья покидают все больше и больше родов гуннов и откочевывают к Богра. Находясь здесь, в двух днях перехода от Великой стены, я, с помощью солдат империи сумею одолеть его, как в прошлый раз его отца. — Ответил Кокан…

* * *

Я ехал в повозке, так как синяки и ссадины, полученные в бою с Сейшеном от его палаша и копыт коня причиняли мне нестерпимо сильную боль во время езды верхом. Этим я задерживал продвижение своей армии на восток.

В который раз, прокручивая в памяти бой с могучим дуглатом, я думал, была ли возможность оставить его в живых?

* * *

«Мне п…ц» — подумал я в ужасе, когда Сейшен поднял свой палаш над моей головой.

Тут услышал знакомое мне рычание.

Сейшен перевел взгляд туда, где продолжало раздаваться рычание, становясь все громче. Глаза у него в страхе округлились. И это ослабило его нажим на мою шею. Не теряя времени, я сбросил его ногу, почти одновременно с этим выхватил кинжал и с силой воткнул ему в пах. Клинок вошел глубоко в плоть…

Сейшен издав глухой стон, все же опустил палаш, пытаясь в этом последнем теперь для него ударе покончить со мной. Но той силы и скорости, с которыми он меня с легкостью одолел, в его руках уже не было.

Я сумел уклониться от его клинка перевернувшись вправо и вскочил на ноги. Дуглат упал на колени, схватившись за рукоять кинжала и пытаясь вытащить его застонал.

Увидев лежащую в двух шагах от меня саблю, поднял ее и тяжело дыша, подошел к Сейшену.

— Так это ты убил Тураки-Хатун. — Крикнул я громко, так, что бы услышали обе стороны «болельщиков».

Сейшен поднял голову, посмотрев мне в глаза. Но сказать ничего не смог, выдавив из себя только стон.

Но я и так понял. Его глаза говорили — Да пошел ты…

Еще несколько секунд я стоял перед ним. Затем сдернув с его головы шлем, поднял саблю и нанес один мощный удар.

Кровь фонтаном брызнула мне на доспехи, а голова упала в снег. Я нагнулся над телом и выдернул кинжал, вернув его в ножны.

Тут вспомнил про рычание и стал оборачиваться в разные стороны ища волка, который вот уже в третий раз спасает мне жизнь. Его нигде не было. Тогда я подошел к своему коню и, взобравшись на него, направился к воротам Кызыл-Ангара, которые медленно открылись передо мной.

* * *

«Мог бы он как Сакман, увидев Кок-Бори признать меня своим каганом?», — размышлял я, — «скорее всего, нет. Я видел в его глазах, не смотря на дикую боль только ненависть. Да и канглы не поняли бы меня, оставь его я живым. Ведь все услышали его признание об убийстве им Тураки-Хатун».

* * *

Не спеша и совершенно не испытывая страха, что меня могут предательски убить проехал арку ворот, за которыми увидел воинов складывающих оружие и становившихся на колени передо мной.

Почти сразу за мной в город заехали Иргек, Кокжал, Тегын и Угэ с отрядом «бешенных».

— Что делать с ними? — Спросил у меня Угэ, показав саблей на сложивших оружие усуней.

— Ничего, возьмем их в поход на Шимыра. — Ответил за меня Иргек.

— А с ними как быть? — Снова спросил Угэ, показывая на отряды ханьцев, все еще державших арбалеты.

— Найди их командира и отправь ко мне. — Сказав это, я развернул коня. Боль от полученных в поединке ударов стала расползаться по всему телу. За мной последовал Тегын.

На выезде из ворот города встретил сарматов. Асфандир приложил кулак к левой груди поздравляя с победой. Ларкиан криво улыбнувшись, проехала мимо в арку ворот Кызыл-Ангара.

— Стерва, — сказал я ей вслед, но так, чтобы она не услышала, — по большому счету из-за тебя я ввязался в эту чуть не убившую меня авантюру.

В юрту мы вошли вместе с Тегыном, который тут же начал помогать мне снимать латы. Освободившись от доспехов и верхней одежды, стал осматривать себя. Кости и ребра были целы. Удары копыт коня Сейшена пришлись по панцирю. Но почти везде, где мое тело не было защищено сплошными латами, были большие кровоподтеки, оставшиеся от ударов палаша дуглата.

— Ну-ка, подай. — Сказал я Тегыну, показав рукой на доспехи.

Кольчуга двойного плетения была в нескольких местах разорвана, но открытых ран на мне не было. Кираса, на спинной стороне, там, где заставивший меня выронить копье удар Сейшена был особенно силен, была сильно прогнута и виднелась узкая сквозная щель. Стальной шлем также был в некоторых местах погнут. Кольчужная бармица была цела. По ней Сейшен не попал ни разу. Видимо потому, что я, зная самую слабую часть своих доспехов, защищал ее больше всего.

Тегын, увидев сильные повреждения на моих доспехах поцокал и произнёс:

— Очень сильный враг был, Сейшен! Хорошо, что Тенгри оберегает тебя, а то бы дуглат убил тебя.

— Так ты тоже видел Кок Бори? — Спросил я у него.

Тегын недоуменно посмотрев на меня ответил:

— Я никогда его не видел. Аже рассказывала мне про него…

— Там, когда я бился в Сейшеном, он был. — Показал я рукой в сторону Кызыл-Ангара.

Тегын пожав плечами ответил:

— Я был от начала до конца твоего боя, но кроме тебя и Сейшена никого не видел.

«Странно». — Подумал я

— Ладно, принеси поесть. — Сказал я Тегыну, легкий голод напомнил мне, что я еще не завтракал, да и ужин почти весь съел вчера Иргек.

Братишка выбежал из юрты и минут через пять вернулся, неся на правой руке большой поднос наполненный, как обычно вареным мясом и рисом, сверху посыпанный крупно нарезанным диким луком. По краям подноса лежали несколько больших красных яблок, сильно похожих на исчезнувший в «девяностых» моего времени знаменитый алматинский апорт. В левой руке, он нес небольшой кувшин с кумысом.

За ним в юрту вошли Угэ, Иргек и воин лет пятидесяти, которого я сразу принял за китайского офицера пехоты, одетого в бархатный халат и защищенный чешуйчатыми безрукавными доспехами черного цвета, достигающих бедер. Плечи закрывали четыре ряда пластин прикрепленных к панцирю. Голова не была покрыта шлемом, но длинные волосы уложены в большую сложную прическу. На поясе, больше похожую на широкую ленту для подвязки халата, висели пустые ножны.

— Это Хан Чан, командующий теми самострельщиками. — Представил мне его Угэ.

Я приглашающим взмахом руки позвал их сесть рядом.

Мне было знакомо это имя, но пока не мог вспомнить, какое оно имело значение в истории взаимоотношений гуннов и империи Хань.

Иргек сразу же уселся рядом, чуть правее от меня. Ханьский офицер, ковыляя, с трудом сел слева.

«Раны, наверное», — подумал я, вспомнив как сам мучился, снимая доспехи.

Угэ остался у выхода юрты.

Я пододвинул к Хан Чану поднос, затем вытащив из ножен свой кинжал, нарезав на две части яблоко поставил их перед ним, а клинок, перебросив рукояткой вперед подал ему.

Хан Чан побледнел. Но кинжал все же взял и дрожащей рукой, нарезав мясо на мелкие кусочки, стал, без особого аппетита есть. Съев, он взял кусок яблока, который также нехотя проглотил. Пока он прожевывал все это, я налил из кувшина в единственную стоящую на подносе чашку кумыс и поставил ее перед ним.

Он, пригубив, поставил чашку и положил кинжал перед собой.

Тут я увидел, как Иргек, Угэ и даже Тегын тихо надрываются от смеха.

«С чего это им так стало весело», — подумал я, — «ладно я с вами после разберусь» — и обратился к Хан Чану.

— Я хочу отпустить тебя и твоих солдат на родину. Можете уходить сегодня или завтра. Условие одно — оставьте все свое оружие.

— Благодарю тебя за доброту, великий шаньюй, — ответил он, — но твоя милость не принесет нам ничего хорошего.

— Почему? Вы получите свободу и даже пищей в дорогу мы вас снабдим. Обещаю, что никто вас в подвластных мне землях не тронет.

— Я не сомневаюсь в честности и твоем великодушии, но в Поднебесной всех нас ждет только смерть. Но если же кто и избежит казни, то только для того, что бы стать рабом.

«А ну да. У них попал в плен, значит трус и предатель» — вспомнил я.

— К тому, же все мы получили тяжелые увечья и ранения, большинство из нас не выдержат трудного перехода через эти горы и ожидающие путника дальше пустыни. — Продолжил он.

— Ладно, возвращайся и скажи своим солдатам, что они вольны хоть сейчас возвращаться к себе на родину. Те же, кто останется, в любом случае будут жить. А что с ними делать дальше, я решу позже.

Хан Чан встав, поклонился мне и направился к выходу.

— Ты занимал должность начальника конницы и колесниц империи Хань? — Спросил я, когда он уже переступил порог юрты.

— Да. — Просто ответил он.

— Хорошо. — Кивнул я, давая понять, что он свободен.

После того как он вышел я с раздражением в голосе обратился к Иргеку с Угэ:

— Что вас так развеселило?

— Ты видел, как он давился мясом и яблоком? — Ответил Иргек.

— Ну и что? Не голоден, наверное, был.

Они снова, прыснули, а затем громко засмеялись. Я смотрел на них и ничего не понимал.

Иргек увидев, мое непонимание сквозь смех разъяснил:

— Этим кинжалом, которым ты заставил его нарезать мясо, перед тем как убить Сейшена, лишил его мужских достоинств, даже кровь не вытер, и руки у тебя все еще в крови. Он же тоже все это видел.

Я посмотрел на свои руки, они действительно были в крови…

* * *

Три тысячи воинов усуней находившихся в крепости, после их присяги мне направились со мной на восток, к городу Кашгар, за оборонительными стенами которого укрылся Шимыр. Его, как докладывал Ужас, поддержали княжества находящиеся в оазисах вокруг пустыни Такла-Макан.

В качестве гарнизона и контроля над четырьмя тысячами жителей Кызыл-Ангара я оставил пятьсот канглы. В городе находились тысячу двести раненных ханьских солдат. К моему удивлению никто из них не захотел вернуться к себе на родину. Поэтому их, во главе с Хан Чаном решил отправить в Тараз, с соответствующим предписанием к Гаю. Некоторые из них были грамотны и имели неплохое образование, а многие являлись ремесленниками и даже инженерами. Пригодятся для воплощения моих далеко идущих планов. С Хан Чаном же мне повезло особенно. Он принадлежал к высшему сословию чиновников и даже был родственником императора Лю Ши, а значит, имел прямой доступ к важной информации. Как было мне известно, из истории моего времени, именно Хан Чан организовал встречу Кокана с Лю Ши. Но еще меня мучал вопрос. Почему член императорской семьи находится так далеко от столицы? Так, что с ним я решил поговорить более тщательно, уже после окончания разборок с Шимыром и Коканом.

* * *

Спустя неделю пути, миновав горные тропы, ущелья и перевалы мы, наконец, вышли в долину княжества Карашар. Город был уже ограблен войсками Ужаса и Мойшы, а правитель признал себя вассалом и данником племени усунь. Так поступили и другие князья городов-государств — Турфана, находившегося в трех конных переходах восточнее и Кучи, который мы также обошли, не входя в город, вопреки моему желанию и возвращающемуся интересу по мере восстановления от ран к городам Древнего Мира. Причиной было донесение, полученное от воина усуня, оставленного в Карашаре Ужасом в качестве наблюдателя.

Под Кашгаром собралось больше ста тысяч оставшихся верными Шимыру усуней, ханьских солдат и присоединившихся к нему войск княжеств Кашгар, Яркенд, Хотан и королевства Шаньшан.

Поэтому мне пришлось вылезти из своей повозки и снова сесть на коня. Расстояние, по моим подсчетам километров в шестьсот, от Карашара до Кашгара мы преодолели форсированным маршем в два дня.

Поездка оказалась много легче, чем через заснеженные перевалы гор Тянь-Шаня и, несмотря на позднюю осень, погодные условия в этой местности были достаточно сухими и солнечными для быстрой езды на конях.

* * *

— Сколько у тебя сейчас воинов? — Спросил я у Ужаса.

— Тридцать две тысячи усуней и почти тридцать тысяч канглы.

— А сколько еще усуней отказываются признавать тебя кунбеком?

— Ко мне примкнули все, кроме них. — Ответил он, показав рукой на выстроившихся, в десять рядов на правом фланге армии противника усуней, — в каждом ряду по семьсот воинов, — добавил он после того как услышал, что я безуспешно пытаюсь посчитать количество воинов в первом ряду.

— Значит, в этой войне погибла почти половина воинов твоего племени?

Ужас, пожав плечами ответил:

— Может и больше.

Меня поразило, как он хладнокровно говорит об истреблении десятков тысяч своих соплеменников, властителем которых ему предстояло стать.

Изначально я хотел высказать ему свое возмущение его приказом о разорении аулов дуглатов и убийстве мирных жителей, но сейчас понял, что предъяви я ему это, он не понял бы меня. Ужас и его воины были типичными детьми своей эпохи и соответственно вели себя так. Он не утруждал себя выдумыванием причин террора над своим племенем, типа «зло, ради добра в будущем» и какую-то там ещё дребедень, а честно выполнял поставленную ему его каганом задачу о возвращении усуней в сферу власти великого хана гуннов Богра. И, чтобы власть моя сохранялась долго, он вынужден был истреблять все возможные возбудители сепаратных настроений среди усуней. А как еще можно было добиться единства кочевников по его мнению? Только под угрозой неминуемого уничтожения всего рода.

«Правильно ли это?» — Размышлял я.

Все правители номадов задолго до него и еще тысячи лет после него поступали так. Так поступал великий Потрясатель вселенной Чингисхан, так поступали все его потомки. Кто был последним? Кенесары хан в девятнадцатом веке! Но думаю потому-то он и стал последним, что в борьбе за независимость казахского народа устроил геноцид не примкнувших к его движению казахских родов. В результате подавляющее большинство казахов выбрало пусть и тяжелое, но спокойное существование под властью чужого царя…

— А это кто? — Спросил я, показывая на левое крыло армии Шимыра.

— Это наемники, набранные князьями Кашгара, Яркенда и Хотана из кочевых племен кянов. Всего их двадцать тысяч. За ними вон выстроились еще десять тысяч, но это всадники из Шаньшана.

Я посмотрел на центр войск противника. Он состоял только из пехоты, построенных с интервалом десять метров друг от друга в три ряда по тридцать шеренг в каждой. Пехотинцы были вооружены короткими копьями и прямоугольными щитами. Доспехов на них, кроме кожаных остроконечных шапок, наподобие буденовок, я не увидел. Если их, конечно, не было под разноцветными халатами, в которые была одета вся пехота. Позади пеших копейщиков расположился четвертый ряд, в девять шеренг. Это были ханьские арбалетчики.

— Их девять тысяч, — подсказал Ужас, который наблюдал за мной и направлением моего взгляда, — а копейщиков почти сорок тысяч. Первый ряд — пехота Кашгара, второй — Яркенда, а третий состоит из хотанцев и шаньшаньцев.

Я снова посмотрел на правый фланг. За рядами усуней расположилась ханьская пехота, вооруженная копьями.

— А где конница ханьцев? — Спросил я.

— Я не видел у них отрядов всадников. — Ответил он просто.

«Не может быть», — подумал я, — «отправлять пехоту без поддержки конницы в страну кочевников, это заранее доподлинно бессмысленная утрата войска».

— Сколько копейщиков у ханьцев?

— Тысяч десять, не больше — ответил, задумавшись, Ужас.

«Как сообщил мне Хан Чан, корпус солдат посланных в помощь Шимыру состоял из сорока тысяч ханьцев. В двух предыдущих сражениях с Ужасом, они потеряли около десяти тысяч. Значит, где-то спрятан еще один отряд.

Я осмотрел местность. Вокруг была обычная равнинная степь. За войском противника находилось несколько высоких холмов.

«За ними можно запросто спрятать десяток тысяч всадников», — поразмыслив над этим, вспомнил из истории в моем времени о сражениях, где часто решающее влияние на победу оказывали именно засадные отряды. И в моей голове сложились все «пазлы» предстоящей битвы.

Я обратился к стоящему рядом Асфандиру:

— Брат мой, тебе и твоим катафрактариям я поручаю атаковать центр вражеской армии. Вы пойдете после трех тысяч конных лучников усуней, которые пусть сначала выпустят по пехоте все стрелы, а затем отступят. За вами последует девятнадцать тысяч канглы под командованием Кокжала.

«Думаю, этого будет достаточно для того, чтобы завязать на себе арбалетчиков» — решил я.

Центр армии противника был самой многочисленной, но и самой слабой частью. Наибольшую угрозу представляли арбалетчики, которые могли снизить темп атакующей конницы.

— Ты, Буюк, возглавишь три тумена усуней и атакуешь кянов и всадников Шаньшана. Две тысячи усуней останутся в резерве.

Ужас, кивнул и отдал приказ стоящему рядом воину, который сразу же выехал на право, за ним разворачивая фланг, направились усуни.

— Мойша, тебе с твоими канглы предстоит самая трудная задача. Вам будет противостоять лучшая часть армии Шимыра — усуни и ханьские копейщики.

Колоссально толстый Мойша, молча, на громадной лошади медленно направился на лево, вслед за ним двадцать тысяч канглы.

— Иргек, ты возглавишь «бешеных» и будешь ждать моего приказа.

— А, что делать мне? — С раздражением в голосе спросила Ларкиан.

Я посмотрел на нее. Ларкиан как всегда была ослепительна, даже в воинских доспехах! Она сидела на высоком тонконогом вороном жеребце, покрытом алым бархатом. На голову коня одета большая защитная пластина, с длинным золотым рогом. Саму же воительницу защищала полнорукавная кольчуга на подобии моей, но более искусной ковки и плетения. Поверх кольчуги накинута кожаная куртка без рукавов. На куртку нашита большая круглая пластина, с выбитым на ней рисунком в виде быка с человеческим телом, защищающая грудь и верхнюю часть живота. На левом боку висел длинный сарматский меч, справа, лук с колчаном стрел. На голову надет изящный шлем, навершие которого закачивалось плотной связкой из конских волос. Из под шлема, в этот раз распущенные, волнами падали на плечи волосы. За спину накинут небольшой круглый щит.

— Это Минотавр, сын царя Миноса? — Спросил я и показал на щиток, решив удивить ее знанием древнегреческих легенд.

Если Ларкиан и удивилась, то ничем не проявила этого, но со все больше нарастающим раздражением в голосе повторила:

— Мне возглавить конницу воительниц?

И надменно подняла свой подбородок.

Я взглянул на Айбеке. Она делала вид, что ничего не слышит.

«Ладно, Ларкиан, сейчас я щелкну по твоему высокомерному носику» — и вслух сказал:

— Эта битва слишком опасна для такой очаровательной девушки как ты, поэтому ты пойдешь под защиту славной воительницы Айбеке.

— И не возражай, — сказал я, опережая ее возмущение, — ни я себе, ни народ гуннов не простит мне, если хоть одна даже небольшая царапина появится на тебе, испортив…

Ларкиан рванула своего скакуна не дав договорить мне, и встала справа от Айбеке.

— Горячая, — сказал мне полушепотом Ужас, — вот такая ханум рядом с тобой была бы самой лучшей повелительницей для народа гуннов.

— А если я не хочу?

— Тогда тебе придется выбирать из тех, кто есть в наших степях. И самая лучшая из всех, это она — показал взглядом Ужас на «квадратную» Айбеке.

— Ты, что сговорился с близнецами?

— Нет, но они тоже думают о будущем народа. Им нужен наследник. Это укрепит твою власть и единство племен Великой степи.

— Ты не понял меня Буюк, я вообще не хочу жениться, рано еще мне. — Ответил я, хотя знал, что для этой и даже поздних эпох возраст для создания браков часто бывал и в более раннем возрасте, чем нынешний мой.

— Послушай меня. Я не пойму, почему ты воротишься от Айбеке. Она может родить тебе могучих сыновей и…

— Тебе пора, скоро начнем. — Перебил его я, давая понять, что разговор окончен.

* * *

Битву начали как обычно, по моему сигналу.

Первыми, рванув с места в карьер, понеслись на пехоту три тысячи усуней. Расстреливая по пути стрелы, не останавливаясь, на полном скаку врубились в первые шеренги противника. Пехотинцы удержали наскок этого отряда. Для прорыва он был слишком мал, да и задачи перед ним такой не было.

«Все-таки, нет никакой ловушки» — подумал я с облегчением. Меня перед боем напрягло, что центр армии противника уж слишком «приглашал» их атаковать. Пехота с короткими копьями была легкой добычей для конницы кочевников. Об этом как прирожденный воин и кочевник прекрасно должен был знать Шимыр. Поэтому я и подумал, что перед строем легких копейщиков могли быть препятствия в виде выкопанных и замаскированных заранее траншей.

Усуни выполняя приказ, не давая себе увязнуть в рукопашной схватке, развернулись и помчались обратно, выпуская по врагу оставшиеся стрелы. Вслед им выстрелили арбалетчики, которые не успели сделать залп раньше из-за стремительной атаки трехтысячного отряда кочевников. Но потери от стрел ханьских арбалетов были минимальными. Усуни рассыпались по полю на отдельные единицы.

Вместо усуней, набирая скорость и выставив свои длинные копья вперед, клином двинулись три тысячи сарматских катафрактариев. Арбалетчики непрекращающимися залповыми выстрелами пытались сбить темп атакующих сарматов, но безрезультатно. Стрелы отскакивали или в лучшем случае застревали в доспех сарматов и их коней, нанося минимальный урон.

«Значит и моих латных рыцарей, арбалетные стрелы не пробьют» — с удовольствием подумал я.

Клинья сарматов с легкостью пробили первый строй копейщиков и глубоко вклинившись во второй, увязли там. Катафрактарии, отбросив ставшие бесполезными четырехметровые копья, вели бой уже своими длинными мечами.

Вслед за сарматами пехоту атаковали девятнадцать тысяч канглы, которые уничтожая остатки первого ряда, опрокинув второй, обрушились на последний. Но залпы ханьских арбалетов сделали свое дело, ослабив напор на третий строй, копейщики которого твердо удерживали свои позиции.

Отряд усуней, понесший серьезные потери в рукопашной схватке с копейщиками присоединился к двум тысячам соплеменников находящихся в резерве.

Я перевел взгляд на правый фланг.

Ужас, во главе своих усуней, уверенно теснил кянов и конницу Шаньшаня. Левый фланг противника грозил развалиться в любую минуту.

— Вот теперь самое время Шимыру использовать свой резерв.

Не успел я закончить свои слова, появившиеся как будто из-под земли всадники, создав плотный строй, тут же устремились в бок усуней Ужаса. Часть его воинов, услышав боевые выкрики врага с тыла, развернула коней на встречу ханьской тяжелой кавалерии, тем самым ослабив напор на кянов и шаньшаньцев. От чего последние, почувствовав замешательство усуней, перешли от обороны в общее наступление.

— Там широкий овраг, — пояснил мне командующий резервным отрядом усуней, — начинается от тех холмов…

— Иргек, — крикнул я, пропуская мимо ушей слова усуня (и без него все было понятно), — твой черед!

Иргек выхватив палаш, прокричал что-то неразборчиво, но в ответ раздался рев десяти тысяч «бешенных», которые затем устремились за ним наперерез ханьской кавалерии.

На левом фланге моего войска дела обстояли много хуже.

Усуни Шимыра не принимая боя, отступили за шеренги копейщиков. Канглы Мойшы, преследуя усуней, напоролись на копья ханьцев и серьезно застряли среди пехоты. Но превосходство в численности все же сыграло свою роль. Канглы медленно теснили ханьцев все дальше от центра их войск. На помощь им пришли усуни, под палашами и копьями которых, канглы стали гибнуть сотнями. Только отвага Мойшы удержала от бегства мой левый фланг. «Сумоист» пренебрегая законами физики, без устали носился по полю битвы от отряда к отряду по пути рубя и протыкая встреченных ханьских копейщиков и конных усуней. Невероятная физическая сила Мойшы и его коня, устроила такой смертоносный прессинг на врага, что казалось, только ему одному удалось выровнять положение. Канглы, следуя примеру своего вождя собравшись, удвоили натиск на усуней и ханьских копейщиков, но последние также не желали отказываться так быстро от участия в этой «мясорубке» и продолжали убивать своих врагов.

* * *

— Это конец. — Прошептал бывший кунбек усуней Шимыр, увидев как «бешеные» в первой же сшибке опрокинули семь тысяч тяжелой ханьской кавалерии. Выжившие ханьские всадники, перестали оказывать сопротивление. Часть из них превратилась в бегущие в ужасе толпы. Другая же, меньшая, сходя с коней, бросая к ногам «бешеных» оружие, сдавалась в плен, тем самым сохраняя себе жизни.

Шимыр вступая в битву, знал, что не сможет выйти победителем из этого сражения. Даже без подошедших во главе с самим каганом Богра войска Буюка имели большие шансы на победу над собравшимся под его командованием армий усуней, ханьцев, княжеств Кашагара, Яркенда, Хотана и королевства Шаньшань. Он как кочевник и военачальник получивший лучшее воинское образование при дворе императоров Хань, понимал неоспоримое превосходство кавалерии степняков над пехотой торговых княжеств. Ввязавшись в это самоубийственное сражение, он надеялся на выучку усуней, кянов и ханьских солдат и на то, что правители Карашара, Кучи и Турфана обещали прислать свои армии ему в помощь. Одновременного удара с двух сторон кочевники не выдержали бы. Но в последний момент, северные княжества прислали посланника, с пожеланиями удачи в битве и с пояснением, что не успели собрать имеющиеся у них войска. Посланника Шимыр в ярости зарубил, но отказываться от сражения не стал…

* * *

Несколькими днями ранее

Правитель княжества Куча — Чэндэ смотрел из окна своего дворца на укрывшихся в его городе присланных с Карашара и Турфана для борьбы с вторгшимися ордами кочевников Буюка войска и молча слушал спор военачальников.

— Мы обещали помощь Шимыру и должны выступить против кагана западных гуннов Богра. Пока он еще спускается с гор и только на подходе к Карашару будет не готов к сражению с пятью десятками тысяч солдат наших княжеств.

— Ты видел воинов Богра? А я видел их своими глазами, как вижу сейчас вас, так как смелее всех вас и сам вызвался возглавить отряд лазутчиков. Только вид его воинов повергает в ужас наших солдат. А гвардия кагана гуннов — вообще не люди, это демоны, вышедшие из глубин Нарака.

— Он прав. — Сказал повернувшись Чэндэ, — вспомните, Богра сумел одолеть армию Чен Тана всего лишь с пятью тысячами воинов. Сейчас, с гор под его командованием спускается почти тридцать тысяч. А нам не справиться даже с его «бешеными». Думаю, могущество гуннов времен кагана Модэ возвращается с их новым повелителем. Потому нам лучше выразить покорность кагану Богра.

— А если Шимыр сумеет одолеть его? Он уничтожит нас со всеми нашими городами.

— Не сумеет. Если бы мог, то не потерял бы верность своих усуней. Но даже если такое невероятное событие и произойдет, то ни княжества Яркенд, Кашгар и Хотан, ни королевство Шаньшань не позволят Шимыру напасть на нас. А мы оправдаемся тем, что не успели объединить свои армии…

* * *

— Угэ, — сказал я начальнику своих личных телохранителей, — пошли человека к Иргеку, с приказом разделить «бешеных» на два отряда. Первая половина пусть поможет Буюку, а со второй атакует ханьских самострельщиков. Сам же возьми всех стоящих в резерве усуней и преследуй бегущих. Попытайся ворваться на их плечах в Кашгар и удержи хотя бы ворота.

— А что делать нам? — Спросила с обидой в голосе Айбеке.

Мне, как рожденному в сравнительно более гуманном времени, претило участие женщин в кровавых сражениях. Хотя они управляли лошадьми и владели луками не хуже мужчин, также виртуозно стреляя на полном скаку. Единственно, чего им не хватало, что бы быть на уровне мужчин, это грубой силы. Но опять-таки, Айбеке, своей висящей на левом боку коня дубиной, могла запросто забить голову в плечи любого мужчины. Обижать ее не хотелось. Необоснованный отказ, мог сильно оскорбить ее.

— Помоги Мойше, а то он что-то слишком долго возится там…

Айбеке, недослушав, рванула своего коня. За ней с диким визгом последовали Ларкиан и пять тысяч амазонок.

Стремительного удара женской конницы правый фланг Шимыра не выдержал и рассыпался. Одновременно с конницей Айбеке, «бешенные» втоптав в землю арбалетчиков, ударили в спину пехоте центра армии противника. В это же время Ужас начал преследование бегущих кянов и шаньшаньцев. Вскоре, все не обратившееся в бегство войско Шимыра сложило оружие.

* * *

Усуни во главе с Угэ сумели захватить и удержать не только ворота города Кашгар, но и завоевать его. Сопротивление осталось только в центре города, в крепости построенной специально для наместника империи Хань. В цитадели укрылось несколько сотен ханьских солдат, сам губернатор и правитель Кашгара. Но вскоре и эта крепость была захвачена подоспевшими на помощь Мойшей и его воинами, которые перебили всех защитников вместе с губернатором и князем. Вместе с последним убили и всех членов его семьи.

Я же задержался на поле сражения, и проследил за тем, что бы оказали необходимую помощь всем раненным, включая воинов противника. Затем, принял клятву верности мне и Ужасу, оставшихся в живых усуней Шимыра. Бывший кунбек с несколькими верными ему воинами бежал в сторону Яркенда.

Когда же я прибыл в Кашгар, в городе были перебиты все защитники и установлен полный контроль. Мирных жителей, за исключением нескольких, случайно попавших под палаши кочевников, не убивали, а только основательно грабили. Дорогие украшения, золотые, серебряные блюда, монеты, драгоценные камни, шелковые ткани, ковры и гобелены, и многие другие сокровища были собраны в одну большую кучу на площади, который использовался как городской рынок.

Кашгар, как Яркенд и Хотан, которые мне еще предстояло захватить, был огромным городом купцов. Этот город принимал и отправлял торговые караваны во все известные торговцам страны. На рынках города можно было найти все, от обычного здесь китайского шелка и оружия, до жемчуга и драгоценных камней, ювелирных украшений из Индии. Здесь я нашел знаменитые индийские алмазы и персидские ковры и даже меха, привозимые сюда из Сибири. Но местные жители были слишком бедны для покупки этих товаров. Поэтому рынки в основном служили для оптового обмена товарами (что было не совсем удобно), прибывающих купцов из империи Хань, Индии, Согдианы, Хорезма и других стран.

Проходя мимо очередной пустой лавки (большинство купцов покинуло город, узнав о приближении орд степняков) подошел к явно разграбленной. Возле нее под охраной воинов канглы, столпилось несколько десятков человек. Я посмотрел на них. Они выглядели как мои сокурсники-индусы, учившиеся со мной в Алматы в медицинском. Только эти были крупнее и смотрелись более воинственно, несмотря на то, что были безоружны и могли в любой момент погибнуть. Впереди стоящий индус, одетый роскошнее остальных, с чалмой на голове, украшенном павлиньим пером, вдруг выскочил. Находившийся рядом воин, проведя ловко подсечку, хотел было проткнуть его копьем, но увидев взмах моей руки, остановился, но оружие острием вперед все же направил в спину опрокинутого. Тем временем тот, не обращая внимания на опасность исходящую от стоящего позади него воина, пополз ко мне и, обняв мои ноги, запричитал, быстро говоря, что-то на своем языке. Единственное, что я понял из потока его речи, это часто повторяющееся «о-о-о, магараджа».

— Угэ, найди человека, который поймет его и расскажет мне чего он хочет.

Пока начальник моей охраны отдавал приказы, я помог подняться индусу. На вид ему было лет пятьдесят, с типичными для индуса моего времени крупными чертами лица, большими глазами и смуглой кожей. Высокий рост, крепкая фигура с развитым плечевым поясом угадывали в нем бывшего воина.

— Пойдем. — Сказал я ему и направился к замку ханьского губернатора.

Индус, не поняв меня, остался стоять на месте, но после удара в спину тупым концом копья, заставивший его сделать несколько шагов за мной, сразу же сообразил, что я его пригласил следовать за собой.

— А как поделить добычу? — Спросил меня Кокжал.

— Как обычно. Мою долю распределите поровну, между рядовыми воинами и десятниками. — Ответил я.

У входа в цитадель меня встретил Мойша, который проводил нас в зал приемов, где у дальней от двери стороны большой комнаты на двухступенчатом подъеме было поставлено кресло. Ниже, находилось еще несколько стульев.

Я прошел, поставив напротив друг друга два стула, сел, жестом приглашая сесть индусу. Он медленно, как будто ожидая какого-то подвоха, подошел, но увидев мою доброжелательную улыбку с протянутой рукой разрешающей сесть, осторожно опустился на стул напротив меня.

Спустя полминуты в зал ввели ханьца, одетого в синий, украшенный простыми узорами халат, достигающий колен. Из-под халата, скрывая ноги до щиколоток, виднелась широкая юбка. На ноги, была одета обувь, похожая на сланцы моего времени, только на толстой деревянной подошве. Волосы на голове уложены на темени в тугой узел и закреплены деревянной шпилькой. В руке он держал свертки.

Я подозвал его, снова махнув в приглашающем жесте рукой.

Ханец аккуратно положив свертки рядом, сел на колени и склонив голову перед собой, пополз на четвереньках ко мне.

«Как они здесь живут с таким раболепием» — подумал я и крикнул:

— Стой.

Ханец тут же остановился.

— Встань, — и после того как он поднялся, сказал, — возьми стул и садись рядом с ним.

Ханец поклонившись, выполнил мой приказ.

— Я так понял, ты прекрасно понимаешь меня? — Обратился я к переводчику.

— О да, мой господин. — Ответил он поклонившись.

— Ты понимаешь его? — Показал я рукой на индуса.

— О да, мой господин. — И он снова поклонился.

— Спроси у него, как его зовут, откуда он и, что ему надо?

Ханец обратился к индусу.

Тот, о чем-то затараторил. Переводчик слушал, пока индус не зарыдав, опять не растелился передо мной, целуя мои сапоги и причитая:

— О-о-о, магараджа, о-о-о магараджа…

Я с силой поднял его и усадил на стул.

— Скажи ему, если он еще раз плюхнется и заплачет, то я уйду, а он, — показал я рукой на Мойшу, — съест его.

Ханец побледнев, перевел все индусу. Но тот даже не посмотрел на Мойшу. По его лицу было видно, что он не поверил или слишком был озабочен совсем другими проблемами. Но все же, успокоился, став говорить медленнее и более разборчиво.

Ханец стал переводить:

— Меня зовут Абхитаб и я из касты воинов города Матхура, где правителем сейчас является Мавак из народа шаков. Моя дочь, жена командующего охраны магараджи. Его зовут Ишкаш.

— Постой, — перебил я ханьца, — спроси у него, не тот ли это Ишкаш, вождь саков, прибывший несколько месяцев назад с севера?

Индус, услышав перевод ханьца, кивнул и продолжил:

— Да, о магараджа, Ишкаш был раджей, в стране названия которого я не знаю и прибыл в Матхур всего несколько месяцев назад. Магараджа Мавак принял его и поставил начальником своей охраны, так как он его близкий родственник. Ишкаш взял в жены мою дочь и уговорил Мавака разрешить мне возглавить уходящий в Кашгар караван.

«Очень интересно», — подумал я, — «прям тендер выиграл, продав свою дочь…».

…- Все, что было в караване принадлежит Маваку — жемчуга, драгоценные камни, золотые и серебряные бусы, ожерелья, медальоны, цепочки, обработанные алмазы, павлиньи перья, сахар, ткани, слоновая кость…

— Так, — снова перебил его я, — у тебя все это забрали мои воины? Индус снова закивал головой, услышав перевод

— И, что ты планировал за все это выручить?

— Две тысячи рулонов шелка и пятьсот ящиков с фарфоровой посудой.

— Ого, и как ты собирался все это вывезти?

— Из Матхура я вышел с сотней верблюдов и с пятью десятком слонов и прибыл в Кашгар семь дней назад. От каравана осталось только восемнадцать слонов и семьдесят верблюдов. Для обратного пути я хотел обменять слонов на лошадей. Но здесь я не нашел нужного мне товара. Все бежали, узнав о приближении великого и славного магараджи Богра.

— А ты не хотел бежать без товара для Мавака?

Индус вздохнув, с ненавистью посмотрел на ханьца, он же поклонившись, пояснил:

— Мой господин, меня зовут Чун Шень. Я младший чиновник таможенной управы погибшего сегодня губернатора Кашгара, Яркенда и Хотана. Я запретил покидать Абхитабу Кашгар, по причине того, что он отказался выплачивать в казну положенную налоговую пошлину. Свой отказ он пояснил тем, что не продал и не купил ничего. Но согласно декрету о таможенных пошлинах императора У-Ди, все иностранные караваны должны выплачивать четвертую часть от стоимости товара привезенного в империю Хань и подчиненные территории, даже если ими не было продано или обменяно ничего.

— Ого, не мало. — Охнул я, удивившись больше не размеру налогов, а щепетильности и исполнительности китайского чиновника, несмотря на близкую угрозу нашего нашествия.

— Да мой господин, — продолжил Чун Шень, — но его караван получил бы от продажи шелка и фарфора в своей стране двадцатикратный, а при очень хорошем стечений обстоятельств, пятидесятикратный доход.

— А сколько стоил его товар в золоте?

— Около двадцати гинов.

«Значит, он должен был выручить в Индии двести килограммов золота», — стал размышлять я, — «а я обещал выплачивать своим римлянам и бешеным по десять золотых тенге в год. Каждый тенге весит десять грамм. А открытые Гаем по моему заданию возле Тараза несколько золотых месторождений будут приносить, по его уверениям — пятьдесят талантов золота, сто пятьдесят серебра и почти пятьсот меди в год. Этого достаточно с небольшим запасом на содержание легионеров, «бешеных», строительства в городе и обеспечения пленных ремесленников. Но ведь на подходе еще десять тысяч латной кавалерии. Лошади тяжеловесной породы и снаряжение для них тоже не халявное. Приходится покупать метал по завышенным ценам у согдийцев, платить за работу Кусэку и его кузнецам. А как сообщил мне посланник Ирека, согдийские торговцы заломили цену за одного «рыцарского» коня равную трем золотым тенге. И это степнякам, для которых владелец табуна в пятьдесят лошадей считался бедным человеком. Хорошо еще, что осталось кое-какое золотишко от Шоже, походной казны Чен Тана, откупные от правителей Маргуша и казны Хорезма. Может не надо было отказываться от своей доли награбленного? Ведь в Маргуше и Хорезме я сделал тоже самое. Моей доли этих богатств, как раз хватило бы еще на содержание десяти тысяч «рыцарей». Нет, я все сделал правильно! Эти воины сражаются бесплатно. При этом, приходят со своим оружием, лошадьми и продовольствием. И эти трофеи, единственный источник компенсации и дохода пока они находятся в походе. Ладно, не буду жадничать» — решил я.

— Вернуть тебе товар твоего магараджи я не в силах. Он стал законной и заслуженной добычей моих воинов. Но, — прервал я начавшие было стенания индуса, — выплачу компенсацию, сорок тысяч золотых монет империи Гуннов — тенге, общим весом в четыреста гинов.

После того как ханец перевел, индус снова с воплем свалился мне под ноги.

— О-о-о магараджа… — и вслед затараторил что-то, сложив ладони перед собой и закрыв глаза, обратил свое лицо вверх.

— Что-то я не понял, он доволен или ему мало? — Спросил я у Чун Шеня

— О, да, — ответил чиновник, — он восхваляет и благодарит своего Бога Шиву и обещает ему, что достроит Храм в Матхуре в его честь, если тот избавит еще караван от разбойников и поможет ему благополучно вернуться с таким богатством домой.

— У его каравана нет охраны? — Удивился я.

— Есть, и их семьдесят два кшатрия, но только у них отобрано все оружие.

— Ну, оружие им вернут. И скажи, что лично ему я дарю еще двести тенге, а в качестве свадебного подарка, еще двести его зятю Ишкашу. Это еще не все. Для охраны его каравана с ним отправится сотня гуннов. А теперь пусть идет, ему все выдаст он. — Показал я на Угэ.

— О-о-о, магараджа… — Услышал я в ответ, после того как ханец перевел все Абхитабу.

— А ты останься, — сказал я Чун Шеню. — У меня к тебе есть вопросы…

* * *

— Ты что натворил? — Слушал я очередные нотации Ужаса, — ты отдал почти всю нашу походную казну. На все это золото, императоры Хань год содержат пятьдесят тысяч солдат. Ладно, я согласен с тем, что ты отдаешь свою долю от добычи простым воинам. Они любят тебя за это и готовы идти за тобой даже против воли своих вождей, такого не было даже во времена Модэ! Но, отдать какому-то торгашу по своей какой-то непонятной прихоти все золото!

— Я это сделал не по собственной прихоти, дядя, — ответил я, — скоро у саков Индии начнется война с тохарами. До этого, Мавак предпримет несколько неудачных попыток покорения остатков эллинского государства на северо-востоке Индии, царем которого сейчас является Стратон. И только через сорок лет преемникам Мавака удастся захватить последнюю в Азии территорию эллинов. Но эта война их настолько ослабит, что они не смогут успешно противостоять набегам тохаров с севера. Во-о-от, — сказал я весело, увидев как в очередной раз преображается в удивление лицо Ужаса, — саков у Мавака слишком мало, поэтому золото ему понадобится для содержания, скольких ты сказал? Пятидесяти тысяч воинов индусов. И если у Мавака получится усилиться, то он будет знать, что у него, севернее государства Тохаров, есть союзники — государство Гуннов.

— Хорошо, но зачем ты дал ему, и еще этому Ишкашу по двести золотых. — Выдохнул он возмущенно.

— Ты ведь сам меня учил, что человек никогда не довольствуется тем, что у него есть, и всегда захочет большего. Я надеюсь, что Абхитаб именно такой. И жажда богатств толкнет его на отправку караванов теперь в Тараз.

— А ты уверен, что он захочет в следующий раз торговать в Таразе, а не вернется в Кашгар?

— А ты думаешь, зачем я отправил с ним Текеша во главе сотни моих «бешенных»? Он весь путь до Матхура, будет рассказывать Абхитабу что рядом с городом Тараз есть богатые золотоносные рудники, и что этим золотом расплачиваются за товары. Обо всем этом услышат следующие с ними караванщики. На следующий день после прибытия их каравана, все торговцы Матхура будут знать про золото Тараза. Спустя месяц, об этом будут говорить купцы Индии, Бактрии и даже Парфии.

— Но Абхитаб не понимает нашего языка.

— Но он понимает язык ханьцев, а Текеш прекрасно на нем говорит.

— И все-таки, зачем Ишкашу передал золото? — Уже с неуверенностью в голосе спросил Ужас.

— У меня такое чувство, что мы еще встретимся с ним. — Ответил я задумчиво, — да и хватит сожалеть. Что сделано, то сделано. Завтра мы выходим в поход на Яркенд и Хотан, а затем на Шаньшань, там все и возместим…

* * *

Яркенд, не смотря на то, что обороной руководил Шимыр, был взят с ходу. Воины кочевники прикрывая атакующие отряды, поливали стрелами защитников. Штурмовики, бросив арканы на зубцы стен, быстро поднимались и затем бились врукопашную.

Яркендцы видя десятикратное превосходство, отбивались слабо, и складывали оружие при первой же возможности. Через пару часов после начала штурма город был сдан и степняки рассыпались по кварталам, грабя мирных жителей, рынки, дворцы и храмы.

Въезжая в город, ко мне подъехал довольный Иргек и продемонстрировал голову, в которой я сразу узнал бывшего кунбека усуней Шимыра.

— Ну и зачем она тебе? — Спросил я у него.

— Мне то ни к чему, а вот тебе нужна. — Ответил удивленно он.

— Зачем она мне?

— Как? Ты же обещал Баджанаку…

Я махнул рукой давая понять, что бы он делал, что хочет и поехал дальше, а вслед услышал.

— Я еще с Кызыл-Ангара голову Сейшена захватил…

* * *

Хотан сдали без боя.

Правителям Яркенда и Хотана, а также членам их семей я приказал убраться за пределы княжеств не позднее двух дней. Новым наместником я назначил Мойшу, который на мое удивление провел скрупулёзный подсчет изъятого у жителей захваченных городов имущества в виде драгоценностей и денежных средств, а также конфискованной по праву победителя казны у правителей. От добычи, отобранной у жителей, я снова отказался в пользу простых воинов. А десятая часть сокровищ правителей Кашгара, Яркенда и Хотана, принадлежащая мне по праву кагана и командующего походом, по принятым среди кочевников правилам дележа, хорошо пополнили мою опустевшую походную казну.

В помощь Мойше я оставил чиновника Чун Шеня.

* * *

…Чун Шень, после ухода индуса, подобрав сложенные свертки, продемонстрировал их мне. Свертки оказались большими листами белой бумаги. Конечно до белизны «SvetoCopy» формата «А4» было далеко, потому как изготавливалась из коконов шелкопряда, но все же довольно высокого качества. На бумаге было начерчено множество иероглифов.

— Я не пойму, расскажи-ка мне лучше вкратце. — Отмахнулся я от финансовых документов, как только увидел их.

…Чун Шень рассказал о размерах пошлин взымаемых с иностранцев, ханьцев и местных торговцев. Сколько доходов попадало в казну князей Кашгара, Яркенда и Хотана, и какая часть уходила в империю Хань. Сообщил, что через эти города-государства ежегодно проходят больше тысячи караванов с общей численностью вьючных животных от сорока до пятидесяти тысяч и приносят таможенными пошлинами и налогами товаров равную шести тысячам гин золота.

«Ну, ничего себе», — подумал я, «если только эти три княжества буду получать с купцов три тысячи килограммов золота, то сколько же богатств потечет в кочевья когда я буду контролировать весь «Великий шелковый путь». Но для этого нужны не только завоевания, а строительства на пути торговли как минимум караван-сараев, десятков мостов и, конечно же, обеспечить безопасность караванов. Вот тогда в Тараз и в другие города, которые я еще построю, пойдут купцы со всего мира».

— Чун Шень, — обратился я к финансисту, — ты волен уйти хоть сейчас. Ты получишь коня, вьючных волов и повозку для возвращения в Хань. Но я хочу предложить тебе остаться здесь и послужить мне, за что ты будешь получать плату вдвое большую, чем получал раньше.

— Великий правитель, — поклонился мне Чун Шень, — я был главным счетоводом при дворе императора Лю Ши, но по оговору меня приговорили к пожизненной ссылке в Западный край. Мое возвращение в Чанъань приведет только к смерти или хуже того, к рабству.

— Так ты не хочешь возвращаться?

— Да — Ответил финансист, плюхнувшись к моим ногам.

— Тогда ты скоро снова станешь главным счетоводом империи, только теперь моей. А пока останешься здесь, тебе нужно будет помочь Мойше и научить вести такие отчеты его воинов, которые будут в Кашгаре и других княжествах новыми чиновниками. — Сказал я как можно с большим пафосом.

* * *

Следующей нашей жертвой должно было стать государство Шаньшань с его десятком городов. Но на границе, с княжеством Хотан у шаньшанского города Нийя нас встретило пышное посольство правителя этой еще не ограбленной нами страны.

Правитель Шаньшаня прислал пять тысяч верблюдов, тысячу запряженных волами телег, груженных шелковыми тканями, китайским фарфором (жаль индус уже отбыл), золотом, серебром, ювелирными украшениями, зерном, рисом, просом и даже прислал несколько сотен танцовщиц, которых вожди, тут же разобрали.

Кроме этого, обязался ежегодно выплачивать дань шелком и серебром, а еще и продуктами сельского хозяйства. В купе с податями, которые будут поступать от других княжеств, этого хватит кормить в течение года чуть ли не треть жителей подконтрольной мне Степи.

Иргек, Кокжал и некоторые другие вожди на военном совете настаивали на продолжении похода и захвата городов Шаньшаня, аргументируя это тем:

— Если жители этого царства смогли выплатить без требования такое количество сокровищ то, сколько у них еще есть? А за Шаньшанем всего в трех переходах находятся «Нефритовые ворота» в Хань. Мы пройдем по Ганьсю и дальше, всего в ста фарсангах вся Хань! — говорили они.

Я понимал их. Ими двигала не только жажда наживы, но больше жажда славы, равная славе предков, которую они могли приобрести, отправившись в этот поход. Но об успехах кочевников и их неуемном желании войны должны были знать правители Хань. Можно с уверенностью утверждать, что рядом с их границами, на территории прямых интересов Китая, есть серьезная сеть разведчиков, которые должны довести до Сына Неба, о потере контроля над княжествами Западного края и возможном, уже не набеге, а полномасштабном нашествии почти стотысячной конницы кочевников.

От пленных ханьских офицеров я узнал, что моя затея с освобождением Чен Тана и пяти тысяч его солдат удалась. Генерал смог поднять восстание, которое охватило почти всю империю, развалив ее на несколько частей. Поэтому вся эта авантюра с «местью» усуням и покорением княжеств Таримской впадины окончилась удачей. Скорее всего, Лю Ши занятый подавлением восстания не смог оказать серьезной помощи Шимыру. Но, что происходило там дальше, я не знал. В княжества перестали приходить караваны из империи. Последняя информация была о том, что придворный сановник Ван Мань, во главе огромной армии, смог разбить повстанцев Чен Тана. А значит, за Нефритовыми воротами, в Ганьсуском коридоре меня могут поджидать все вооруженные силы империи.

«Знать бы точно, что там творится в Хань», — размечтался я, — «Император Лю Ши никогда просто так не примирится с потерей влияния на усуней и захваченных мной городов-государств. Да, мне точно не хватает внешней разведки. Надо бы активнее заняться созданием этого остро необходимого здесь органа».

Я вспомнил галльскую красавицу Агайю, с которой, после взятия города Маргуш в Маргиане провел несколько исключительно приятных ночей и интересных бесед днем.

Агайя была молода и красива, обладала редким умом и осторожным, но немного авантюрным характером. После гибели ее хозяина — Спалариса, я хотел забрать ее в Тараз. Но затем, поразмыслив и поговорив с ней, решил, что лучше ей будет покинуть Маргуш с парфянским полководцем Суреной. Агайя, как я понял, очень понравилась Сурене, который стал дарить ей дорогие украшения (откуда он их взял, осталось для меня загадкой, ведь у него должны были все отобрать степняки) и петь ей серенады.

* * *

— Мой господин. — Сказала радостно Агайя забежав в мою спальню во дворце Маргуша и сбросив с себя всю одежду, нырнула ко мне под одеяла.

— Ты, что-то хотела сказать? — Спросил я.

— Потом. — Ответила она, перебив меня своим поцелуем…

— Так, что ты хотела сказать? — Снова спросил я спустя некоторое время, пытаясь отдышаться.

Агайя лежала с разбросанными по подушкам волосами, сладкая улыбка от полученного наслаждения украшала ее лицо.

— Сурена умоляет, что бы я поехала с ним в Тисфун, — тут она повернулась ко мне и с легкой грустью сказала, — но я буду скучать там без тебя, Богра.

— Мне тоже тебя будет не хватать. Но ты ведь понимаешь важность твоей задачи для меня?

— Угу. — Вздохнула в ответ Агайя.

— Да и тяжело тебе будет, привыкшей к роскоши дворцов, в суровых условиях моих степей. Запомни, к тебе придет человек и покажет медную монету с вырезанным на ней знаком в виде, э-э-э, — погрузился я в размышления и, не придумав ничего лучше, сказал, — солнца и орла с распростертыми крыльями под ним. Передашь этому человеку все, что узнала о дворе правителей Парфян…

Я долго думал, кого же мне подобрать в качестве связного с моим агентом в Парфии. Изначально была мысль о купце, во главе каравана. Но ее я сразу же отбросил. В это время именно караванщики разных стран выполняли разведывательные функции, и скорее всего, были шпионами разведок сразу нескольких государств. Да и за ними должно было вестись наблюдение, контрразведкой стран их пребывания.

Но одна идея была совсем недавно подсказана мне Мойшей, вернее Кокжалом, рассказавшем о его происхождении.

* * *

…Кокжал ухмыляясь, смотрел вслед Мойше, предоставившем мне подробный отчет о полученных после взятия Яркенда трофеев. Вожди гуннов, канглы, даже усуней поленились участвовать в подсчете, предпочтя согласиться со своей долей, определив ее на глаз.

— Скажи мне, как Мойша получил такое необычное для кочевников имя? — Поинтересовался я у Кокжала.

— О-о, да это известная на всю Степь история. — Сразу же ответил мне, улыбаясь темник, — отец Мойшы, великий батыр Ботак, в молодости служил наймитом у дахов и после одного из сражений, на западе от их границ, в стране называемой Гаем Иудеей, он решил вернуться в свои степи. С собой вместо драгоценностей, привез одну единственную рабыню по имени Лия. Вся Степь тогда потешалась над бедным и незадачливым батыром, которого Богиня-Мать Умай наделив огромной силой, обделила умом. Но Ботак, назло всем насмешникам оказался не только могучим, но и все-таки, мудрым батыром и вскоре он стал беком рода Уын. Но в Степи говорят, что настоящей мудростью обладала его первая и единственная жена, следуя совету которой, недалекий Ботак, из просто воина превратился в самого уважаемого и богатого бека канглы. После кончины Ботака, старейшиной рода стала Лия. Она и дала имя единственному сыну Ботака. Родители Ботака не стали спорить с ней, узнав, что их внук будет носить имя великого вождя народа и предка Лии.

«Сомневаюсь, что пророк, выведший иудеев из рабства фараона Египта, был ее предком» — подумал я.

* * *

Во главе охраны каравана индуса Абхитаба я отправил гунна по имени Текеш, который был сотником моих личных телохранителей. Он особенно выделялся среди всех остальных не только силой и воинскими талантами, но умом и дальновидностью.

Отдав ему изготовленную в монетном цехе Кашгара медную монету с изображением солнца и под ним орла, я объяснил ему ее предназначение.

Текеш с остальными гуннами после окончания миссии по охране каравана Абхитаба должен был сразу же покинуть Индию и направиться в столицу Парфии Тисфун, нанявшись в армию парфян…

* * *

В Шаньшань, на радость его послам и к огорчению степных вождей я отказался идти. Заключив с ними взаимовыгодный договор (для них выгода была в том, что кочевники не разграбят их страну), мы вернулись к Кашгару, где в моем присутствии вожди усуней признали своим кунбеком Ужаса. По этому случаю устроили большой праздник, на который приехали все правители княжеств вокруг Таримской впадины.

Меня особенно удивило поведение Ларкиан, которая, после одержанной мной победы над войском Шимыра вдруг совершенно преобразилась. Она перестала избегать меня. Но я не сразу обратил на это внимание занятый завоеванием Яркенда, Хотана и переговорами с послами Шаньшаня.

На празднике же она пила вино и веселилась наравне со всеми вождями. С охотой поддерживала со мной беседу и искренне смеялась любой моей шутке.

Еще до окончания праздника я, снова изрядно набравшись, вернулся в свою юрту, расстегнув пояс с висевшим кинжалом, бросил его на кошму и улегся рядом, укрывшись теплыми шкурами.

Вдруг, в проходе юрты появилась чья-то тень, которая перешагнув порог, закрыла за собой дверь.

— Кто здесь? — Спросил я, почти засыпая.

— Это я…

Услышав этот голос, сон как рукой сняло.

— Ларкиан, ты зачем здесь? — Удивился я.

В ответ раздался звонкий смех.

«Ну да, глупее вопроса и не может быть в такой ситуации…», — но в следующую секунду она все же удивила больше, сказав с легким презрением в голосе.

— Богра, ты слабый воин, и никогда не сравнишься в мастерстве владения мечом и луком даже с простым кочевником.

— Ты пришла мне об этом сказать?

Принцесса снова рассмеялась.

— Но ты отважный человек, великий правитель и военачальник. Более велик, чем цари эллинов. Более велик, чем даже Юлий Цезарь!

«Ого, это сколько же она выпила…» — изумился я ее сравнению меня с величайшим полководцем Древнего Рима. Но следующая фраза и действия Ларкиан после ее слов еще более ошарашили меня.

— Даже десятки побед моего отца, царя сарматов Гатала, одержанных в битвах со сколотами, аланами, оногурами, армянами и Боспорским царством, по сравнению с твоими — это мелкие пограничные стычки. Я не знаю более достойного повелителя, кто бы мог стать моим мужем, и потому только ты имеешь право обладать мной.

— Но, Ларкиан, я не хочччииии-уууу — только и смог выдохнуть я забыв сразу все слова после того как принцесса сарматов, подойдя под открытый шанырак, сбросила с себя плащ. Луна, ярко светившая сквозь круглый свод юрты, осветила ее ослепительно белое и восхитительное тело…

* * *

— Ты не только великий командующий, но и прекрасный любовник. — Промурлыкала мне в ухо Ларкиан.

— Угу. — Ответил я в продолжающемся моральном и физическом экстазе.

— Мой отец и даже мой брат, будущий повелитель сарматов Асфандир будет рад союзу с тобой закрепленный нашим браком.

«Ничесе разбежалась!? Уж кто-кто, а воин, вместо жены, пусть даже такой ослепительной красоты мне не нужен. Она даже любовью занималась со мной, будто в битве участвовала. Получилось как в той песне — … на тебе, как на войне… Только как мне теперь аккуратно откосить от свадьбы», — начал мучать меня извечный в таких случаях вопрос многих пацанов моего времени.

Мне вспомнилась кроткая принцесса Хорезма Мазайя, — «вот она бы мне подошла, если уж Ужас с близнецами будут продолжать настаивать на женитьбе».

— Признаюсь, — продолжала шептать мне в ухо Ларкиан, — сначала я презирала тебя, особенно после твоего поединка с Сейшеном и твоим подлым ударом ранившим его. Я даже не обратила внимания на то, как воины восхитились твоим отважным поступком. Все поняли, что ты пошел на риск ради сохранения тысяч их жизней, которые неминуемо были бы потеряны, откажись ты от поединка и послав на штурм Кызыл-Ангара своих воинов. О-о, как я была слепа и не сразу увидела в тебе великого правителя.

— Э-э-э, Ларкиан ты не была слепа. И я действительно слабый воин, то есть я вообще не воин, а все мои победы это обычное везение.

— Нет…

— Послушай меня Ларкиан, — резко перебил я ее, — мы не…, вернее я не достоин тебя.

— Я тебя не поняла?! — Ответила она медленно, сев так, что луна снова осветила ее прекрасное лицо, и я увидел, как оно быстро превращается в маску ярости. В следующую секунду сарматка, проделав мастерский кувырок назад, выхватила из ножен брошенный мной кинжал и с визгом прыгнула на меня.

Я не успел ничего сказать и даже подумать, но сработали мои рефлексы, благодаря которым встретил ее ударом ног в грудь. Удар отшвырнул ее с силой к стенке юрты, от чего принцесса выронила кинжал.

— Ларкиан, постой, я был не прав! — Стал быстро говорить я, начиная понимать какую ошибку совершил. Но она, что то крикнула в ответ на не знакомом мне языке, но я и так понял, прозвучало как «тварь» и больше не обращая внимания на меня, выбежала из юрты, ударом ноги вышибив дверь.

Через пару секунд я услышал стук копыт.

«Куда она понеслась, ночь, да и еще в таком виде?» — И выскочил за ней.

— Ларкиан! — крикнул я ей вслед.

На шум из ближайшей юрты вышел, пошатываясь Асфандир. Увидев меня, а потом скачущую по направлению в темноту обнаженную Ларкиан, он вскочил на стоящего рядом коня и помчался за ней.

— Вот же психованная баба. — Крикнул я с досадой и забежал в юрту для того чтобы накинуть хотя бы тулуп. Через несколько секунд несся в сторону ускакавших сарматов. Тут я услышал громкий лязг металла.

«Да там бой идет!» — И хлестнул своего аргамака, ускоряя его, совершенно забыв, что не взял с собой никакого оружия.

Примчавшись к месту боя, я увидел скакуна сарматской принцессы без всадника и как Асфандир наседает только с одним кинжалом в руке на воина вооруженного палашом и одетого в доспехи.

Не найдя при себе оружия, спрыгнул с коня, подобрав камень хотел кинуть его во врага сармата. Но не успел. Асфандир вонзил свой кинжал в горло воина, и он упал рядом с двумя убитыми им ранее, которых в темноте я не сразу заметил.

— Где Ларкиан? — Спросил я.

Он показал кинжалом на ее коня, у ног которого лежала пронзенная в грудь стрелой принцесса сарматов. Рядом находился убитый стрелой в шею скакун Асфандира. Следующее, что я увидел, как сармат идет на меня с кинжалом в руке, с ярко выраженным на его лице намерением воткнуть его в меня. Я стал пятиться, выронив подобранный булыжник, но услышал стук быстро приближающихся копыт.

К счастью стук услышал и сармат. Он остановился. В следующую секунду, отгораживая от Асфандира и другой возможно таящейся в темноте опасности, меня взяли в охранное кольцо Угэ и другие мои телохранители. Следующими на шум прискакали Иргек и Ужас. «Мой» дядя, быстро оценив произошедшее, мрачно произнес:

— Ты что опять натворил?

В этот раз я не нашел себе оправдания.

Тем временем, Асфандир покрыв тело Ларкиан тулупом, взятый у одного из воинов, перекинул ее через коня, сев на него сам, с нарочитым спокойствием выговорил:

— С рассветом сарматы покинут тебя. — И направился обратно в лагерь.

Иргек посмотрев ему вслед, тихо произнес:

— Может пока сарматы не ушли, их кхи-и-ик, — и выразительно провел большим пальцем поперек горла, — а то если они доберутся до Жаика, нас ждет война с Гаталом.

«Вот же отморозок. Хотя чем я теперь лучше его?» — И вздохнув, сказал:

— Никого не трогать, пусть уходят. — Немного подумав, добавил, — война с сарматами у нас и без этого случая начнется.

Ужас, сойдя с коня осмотрев трех убитых Асфандиром воинов произнес:

— Это сыновья Шимыра, но что они здесь делали?

— Наверное, хотели отомстить тебе или Богра за смерть своего отца, и поджидали здесь в темноте, пока не увидели Ларкиан. — Ответил Иргек.

— Глупые щенки, — прорычал Ужас, — на что они надеялись?

Я подошел поближе. Угэ осветил факелом павших.

— Самому старшему из них — пятнадцать лет, а младший ровесник Тегына. — Сказал Ужас…

* * *

Я со своей армией покидал ставку кунбека усуней Буюка и спустя несколько дней расположился к северу от Таримской впадины у восточного берега озера Эби-Нур, рядом с Джунгарским воротами, называемой в это время Долиной Смерти. Здесь я планировал дождаться Ирека с десятью тысячами «рыцарей», которые как я рассчитывал должны стать серьезным бонусом в борьбе с гуннами Кокана.

Ужаса, невзирая на его возражения, я оставил в подвластных ему кочевьях, со всеми воинами его племени, которые и так лишились в междоусобной войне половины своего состава. Мне удалось его убедить, аргументируя угрозой исходящей от империи Хань, так как Лю Ши должен будет вскоре нанести ответный удар для возвращения своего влияния на покоренные нами княжества. Мойша, для контроля городов, в которых он стал моим наместником, оставил при себе десять тысяч канглы. К ним я добавил еще семь тысяч наемников кянов, успевших сложить оружие и потому остаться живыми в битве у Кашгара. Кянам платили из казны кагана, то есть моей и командующим ими я назначил гунна по рекомендации Угэ.

Так что к Джунгарским воротам я подошел во главе моей гвардии, двадцати пяти тысяч канглы и пятитысячного отряда Айбеке. С такой армией, каждый воин из которых прошел десятки битв и обладал колоссальным опытом, выучкой, выносливостью и отвагой, не могли сравниться ни чьи вооруженные силы Древнего мира от Хань до Римской империи. Но мне предстояла война с такими же степняками, более того — гуннами, у которых исключительные способности к войне были выше, чем даже у канглы и усуней.

Как мне докладывал Иргек, народ гуннов насчитывал при правлении Шоже почти сто десять тысяч юрт. С ним после поражения от Кокана ушло чуть более десяти тысяч воинов. При переходе через Джунгарские ворота, гунны попали в снежный буран и из Долины смерти выбралось всего четыре тысячи воинов. Из этих четырех, после битв Шоже с аланами, усунями и похода в Согдиану осталось всего три, командование, которыми я и принял, когда появился в этом времени. Еще десять тысяч присоединилось ко мне позже. Значит у Кокана осталось девяносто или как минимум восемьдесят тысяч гуннов! Конечно, если я мобилизую всех усуней, канглы, саков, отзову Сакмана, сейчас ведущего войну с гузами и Мойшу, оставив без присмотра Кашгар, Яркенд и Хотан, то войск, возможно, хватит разбить Кокана. Но кроме гуннов, у него есть еще и другие подчиненные племена кочевников — динлинов, хагасов, тоба, сяньбийцев, ухуаней и, конечно же, регулярная трехсоттысячная армия империи Хань, расположенная вдоль Великой стены.

Об отступлении и отказе от войны с Коканом и речи не могло быть. Простые кочевники видели смысл этого похода в моей праведной мести предателю Кокану и последующем объединении всех племен Степи. Более того, я дал священную клятву покойной Тураки-Хатун, что к празднику Бие-мурындык отомщу за смерть Шоже. Если же я не исполню обещанного, то меня ждет смерть от рук собственных воинов. В Степи, в это время самым страшным преступлением была невыполненная клятва. Поэтому мною, уже после прибытия к озеру Эби-Нур, было принято решение, отдохнув и долечив раненных, не дожидаясь «рыцарей» форсированным маршем рвануть к ставке Кокана, которая расположена всего в полутора тысячи километрах к востоку. Неожиданно появившись у его ставки разгромить ее, а самого Кокана убить. Тогда остальные гунны, а они должны быть рассредоточены по всей степи от Алтайских гор до середины современной мне Монголии, признают меня каганом. Это был мой единственный шанс на победу…

* * *

Я сидел в юрте, укутавшись в тулуп у горящего очага, в который Тегын регулярно подбрасывал мелко нарубленные дрова. Не смотря на это в юрте было холодно. Хотя для кого как, мой братишка спокойно сидел только в одной шерстяной рубахе.

Помимо холода, меня съедала жуткая меланхолия, причиной которой стала недавняя смерть Ларкиан и осознание того, какая на мне лежит ответственность:

«По моей вине погибла принцесса сарматов, и теперь погибнут еще тысячи людей в войне с ее отцом Гаталом. Я должен думать, прежде чем что-то решить или сказать. Любое неверно брошенное слово может обидеть вождя, а значит создать условия для междоусобицы. Неверно принятое решение, может привести к голоду, к очередной войне, да мало ли какие еще проблемы могут возникнуть? Как сказал Иргек, я даже рисковать собой не имею права. Кочевники верят в то, что я принесу спокойствие и процветание в Великую степь. Нет, они конечно не хотят мирной жизни. Желают больше войн, но только за внешними границами их степей. Им, главное, что бы их аулы никто не сжигал. Вернее, что бы одно племя или род не разорял другого, более слабого. А таких сумасшедших правителей земледельческих государств, осмелившихся напасть на диких кочевников Азии не было и не будет еще восемнадцать веков. Если конечно не считать царей Персии Кира и Дария, ну и Александра Македонского. Но голову первого засунули в мешок наполненный кровью, а второй и третий после неудачных попыток предпочли заключить почетный союз. Только вот ханьцы. И то они вынуждены были наносить превентивные удары, чтобы обезопасить себя. Сколько коренное население Китая в известной мне истории страдало от набегов и нашествий кочевников?

— Эх. — Вздохнул громко я, и продолжил мучать себя мыслями, не обращая внимания на вопросительный взгляд Тегына.

«Хочу к себе домой. В свою квартирку с центральным отоплением, накатить сто грамм и заснуть под теплым одеялом с белоснежными простынями. Но это уже невозможно. Я даже будущее не знаю, как теперь сложится. В грядущем теперь даже тот святой шаман разобраться не сможет. Так все запутал. Какой все-таки непутевый человек я, а? Что здесь, что в прошлой жизни. Даже в Таджикистане на границе с Афганом, все пацаны в бою ранения получали, а я, гоняясь за ослом…».

Я снова вздохнул.

— Коке, все хорошо? — Спросил, не выдержав Тегын.

Не отвечая надел малахай из тигриной шкуры и вышел из юрты, плотно прикрыв за собой вход толстой войлочной накидкой. В лицо сразу же ударил холодный ветер со снегом, и мороз стал колоть незащищенное лицо. Перевязал под подбородком широкие «уши» малахая и сразу же стало теплее.

Ветер дул с запада, со стороны Джунгарских ворот.

«Этим путем и пользовались два последних кочевых государства для походов друг на друга», — вспомнил я историю из своего времени, — «по сути два идентичных народа, с одной культурой, жизненным укладом и во многом схожей внешностью на протяжении ста лет жесточайшим образом уничтожали друг друга. В результате народ одного был полностью истреблен, а земли захвачены. Второй потерял независимость на двести лет и тоже был почти уничтожен голодомором. А вот если бы оба этих государства вместо того чтобы лишать в течении целого века сотен тысяч жизней, объединили все свои людские и экономические ресурсы? Интересно возможно ли было такое? Думаю нет. Слишком уж воинственны были эти народы и представляли огромную угрозу своим двум великодержавным земледельческим соседям, дипломаты которых и направляли кочевников подальше от своих границ. Разделяй и властвуй. Так и случилось!. Медведь и дракон с удовольствием увидели результаты своих трудов — как два волка разгрызли друг другу глотки. Хотя нет. Скорее всего, даже без «керосинщиков», кочевники все равно вели бы войну друг с другом. Ну не могут степняки иначе. Прежде чем объединиться, они обязательно должны сами себя поставить на грань полного уничтожения. Даже я, как поступил? Не смотря на то, что я вырос в сравнительно более гуманном времени и получил самую мирную профессию, начал с походов в Маргиану и Хорезм, а затем атаковал усуней с дуглатами. А ведь мама моя, настоящая, тоже дуглат или как они назывались в моем времени — дулаты. Значит, мои действия вполне могли привести к смерти кого-то из моих предков. Тот же Сейшен, мог быть одним из моих пращуров!».

Я обошел юрту, всматриваясь сквозь снежную метель, вокруг были едва заметны очертания соседних кибиток.

«Без внешних войн здесь не обойтись. Даже если развить международную торговлю в подконтрольных мне городах, военные походы будут долгое время оставаться важной экономической составляющей кочевого государства…».

— Бум-дум-бум — услышал я бой сигнальных барабанов.

«Что-то там случилось!» — И я с тревогой стал осматриваться и увидел, как из юрт стали выбегать воины.

Ко мне подбежал Тегын и подал мою саблю, лук с колчаном стрел и шлем.

Из снежной завесы вынырнул скачущий в мою сторону воин.

— Каган, — крикнул он после того как спрыгнул с коня и поклонившись приложил в приветственном жесте правый кулак к сердцу, — в двух фарсангах к востоку большое войско гуннов. Не меньше пяти туменов и оно быстро приближается к нам.

«Вот и нет у меня моего единственного шанса», — подумал почти с облегчением я, — «Кокан лишил его, первым напав на мою ставку…»