…Буря разошлась до такой силы, что поднятый сильным ветром снег, вдруг превращаясь в смерчи, двигался во всех направлениях сразу. Густой снежный занавес настолько ухудшил обзор, что невозможно было понять, движется лишь поднятый с земли снег или он все еще продолжает выпадать. Через эту белую стену я не мог рассмотреть армию врага, но физический ощущал исходящую из-за нее мрачную мощь многотысячной конницы гуннов Кокана.

Командирам возглавляемых мной кочевников удалось быстро собрать все отряды, которые выстроившись за моей спиной, приготовились к битве в полной уверенности, что каган Богра приведет их к очередной победе.

Я же их уверенности не разделял. Передо мной, за стеной снежной метели стояли гунны, лучшие и самые грозные воины за всю известную мне историю! Будь там армия хорезмийцев или даже парфян и китайцев, пусть с двукратным превосходством, в победе уверен был бы и я. Да они и не решились бы вступить в битву в такой буран, не говоря уж о том, что смогли бы в жуткие степные морозы преодолеть расстояние в тысячи километров так быстро и почти незаметно. Как докладывали мне мои разведчики (только Тенгри знает, как им удалось определить их численность в такой практически нулевой видимости) гуннов Кокана было не меньше пятидесяти тысяч. На десять тысяч больше воинов, чем находящихся в данный момент в моем распоряжении.

Но меня напрягало еще и то, что я не видел какие приготовления к битве ведет противник и каким порядком он планирует атаковать мои войска. Потому, лучшую часть своей армии — «бешенных» я расположил в центре, усилив женской конницей. Этим я надеялся прорвать центр гуннов Кокана и убить его или же другого командующего, которого он мог прислать вместо себя. Тогда была большая вероятность, что оставшиеся воины не завершая сражения, сложат оружие и перейдут под мое командование.

— Не волнуйся, Богра, — сказал Иргек сидящий на своем боевом коне справа от меня, — если Тенгри и вправду покровительствует тебе, то и в этом сражении он тебя не оставит.

Вдруг снежная вьюга внезапно утихла, а серые облака, разойдясь, дали возможность солнцу осветить стоящую всего в метрах ста от нас на ярко белом снегу темную массу расположившихся сплошным плотным строем конницу гуннов Кокана.

Я вынул саблю из ножен, намереваясь первым начать сражение и попытаться прорвать их шеренги поведя за собой «бешенных».

— Ну-ка, подожди. — Произнес неожиданного Иргек, после того как от стоящих напротив кочевников выехал и не спеша направился в нашу сторону единственный всадник одетый в шубу с таким же как и мой тигриный малахай полосатым окрасом.

— Ах-ха-ха, — вдруг рассмеялся Иргек, — старик то все еще жив! Я был прав, Богра, ты любимец Тенгри!

И закончив, Иргек хлестнул своего коня навстречу одинокому всаднику, широко расставив при этом в стороны руки. Всадник, проехав половину расстояния, отделявшую нас от гуннов Кокана, остановился. Спустя секунду, воины крепко обнялись, повалившись со своих скакунов со смехом в снег…

* * *

…- Богра, Токсаб прав! Нам нужно скорее выступать, пока к Кокану не присоединились племена сяньби, ухуань и армия Хань. А ведь под его властью осталось еще три тумена…

— В ставке Кокана сейчас не больше десяти тысяч воинов из числа его «бешеных». — Перебил Иргека Токсаб, — вождей оставшихся родов гуннов о нашем отбытии к тебе из-за отдаленности их кочевий и спешности мы не успели предупредить. Но уверен, они не поддержат его…

Я в который раз уже внимательно разглядывал Токсаба. На вид ему было не больше пятидесяти лет. Но Иргек, сразу же после того как мне представил его, сообщил с восторгом, что ему далеко за шестьдесят. А восхищаться было чем. Старик, хотя и был ростом с меня, но во всем остальном превосходил многократно. Бугры мышц, не хуже чем у лучших бодибилдеров моего времени, по всему его телу четко прорисовывались под кожаной рубашкой. Но в отличие от дутых химией моих современников, в Токсабе чувствовалась гибкость, необыкновенная реакция и скорость. Как будто прямо из мышц, меж плеч торчала голова, совершенно лишенная растительности, полностью покрытая множеством мелких резаных шрамов и татуировок в виде рун, придающих ему, без того обладающего свирепым лицом, еще и зловещий вид.

«Да уж, его бы я назвал еще одним Ужасом» — Подумал я.

Но внешность Токсаба абсолютно не беспокоила меня. Среди моих «бешенных» было много «монстров» на вид страхолюднее его, так что, привык. Я же волновался совсем по другому поводу:

«А не заслан ли он? Может, ему поставлена задача, не проводя рискованных и кровопролитных сражений, привести меня в ставку Кокана и там прихлопнуть, с подавляющим превосходством в силе. Но почему именно Токсаб?», — продолжал терзать себя сомнениями я, — «Он верховный жрец Тенгри у гуннов, а значит, обладал очень высоким авторитетом среди всех кочевников. Воспитал Иргека и Ирека, настоящий отец которых погиб в одном из грабительских налетов в Китае. Дядя этих близнецов по материнской линии. Их мать происходила из знатного рода племени хагасов и была внучкой знаменитого ханьского генерала Ли Лина, принявшего, после своего поражения в одной из войн с кочевниками подданство гуннов. Ага! Значит у Токсаба, с учетом китайских корней, могут быть вполне понятные симпатии к династии Хань! Хотя нет, что-то здесь не клеится. Зачем Кокану отправлять ко мне человека из заведомо прокитайской партии гуннов, ведь такой «крот» сразу же попадает под подозрение? Конечно, самому Кокану далеко до стратегов дипломатических интриг династии Хань, но как раз таки его благоверная — дочь Сына Неба, воспитанная среди дворцовых ханьских интриганов и получившая соответствующее ее сану образование. Еще она, как мне доводят мои «придворные», по праву законной и старшей жены кагана обладает всей полнотой политической власти…»

— А как поведут себя хагасы и динлины? — Обратился я к Токсабу, прервав сам свои мысли.

— Мой брат — правитель хагасов Хоблай, уверен, что единственным и законным властелином всех людей сидящих верхом и натягивающих лук в Великой Степи от Восхода и до Заката являешься ты, и потому принимает твою сторону. Динлины же не дали определенного ответа. Потому я попросил брата подвести ближе к их кочевьям тумены хагасов. Другие племена и народы северных лесов не осмелятся вмешаться и признают власть победителя.

«Пассивность динлинов, конечно же связана с активностью Сакмана, который сейчас, по всей видимости ведет к западу от их кочевий борьбу с гузами и восставшими родами канглы», — решил я, посмотрев на покрытый кошмой свод юрты, — «да-а, Токсаб прав. Я ведь до его прибытия как раз и собирался попытаться использовать элемент неожиданности и напасть на ставку Кокана. Но, все же, если это действительно ловушка? Тогда крышка мне. В лучшем случае погибну в бою. В худшем — Кокан запытает до смерти. Нет, хуже всего будет то, если меня отправят в качестве подарка ко двору императора Лю Ши, а там пытать и измываться над поверженным врагом, создавшем множество, мягко говоря, проблем, умели! Если же откажусь и при этом Токсаб и в правду мой сторонник, то своим недоверием оскорблю не только его, но и близнецов тоже. Иргек слепо ему верит. А он и его брат, единственные мои друзья среди знати гуннов, которым я всецело доверяю. Как же я устал от этих ответственных решений! Это как в той «сказке»: на право пойдешь — на нож нарвешься, на лево — запинают до смерти, а прямо — так того и другого отхватишь, а не выберешь на том же месте сразу огребешь. Так что, выбирать не приходится, а значит решение очевидно. Уж лучше умереть, чем потерять уважение и доверие моих людей, что в последнем случае все равно приведет к моей скорой гибели»:

— Я благодарю тебя Токсаб еще раз, за оказанную неоценимую помощь и данный мне не менее ценный совет. Как только твои воины отдохнут с дороги и будут готовы, мы отправимся к ставке Кокана.

— Это не мои, а твои воины! — Ответил он, с видимым облечением, — и им не нужен продолжительный отдых, мы будем готовы выступить с утра.

— Ну, тогда завтра…

На что Иргек с Токсабом в ответ склонили свои головы…

* * *

Вопреки опасениям, Токсаб и вправду оказался моим сторонником. Командование походом по рекомендации Иргека принял он сам. Я с радостью согласился, сложив с себя хоть какое-то бремя ответственности. Токсаб разделил войско на две равные части. Обе конные армии скорым маршем продвинулись на Восток к ставке Кокана намереваясь взять ее в кольцо. Токсаб, предусмотрительно, еще до своего прибытия в мой лагерь, на всем пути своего следования расставил сторожевые засечки, благодаря которым войска обошли дозоры Кокана и вышли к рассвету шестого дня к огромному скоплению юрт не обнаружив себя.

Ставка Кокана была окружена нами со всех сторон. Я в окружении телохранителей смотрел на спящий кибиточный город, освещаемый быстро восходящим и непривычно ярким для середины зимы солнцем.

Меня мучило плохое самочувствие и не только из-за длительного перехода, который совершили кочевники практический без отдыха. Я простыл, вот уже второй день меня терзали сухой кашель и высокая температура.

Первой проснулась девушка, вышедшая с большим казаном в руке из крайней юрты всего в метрах ста от меня. Она, выйдя, сразу же, поклонилась в приветствии в сторону солнца и потому не заметила стоящих совсем рядом воинов. И только разогнувшись, увидела нас. Тревожный крик, которым она хотела предупредить об опасности, прервала торчавшая из ее горла стрела, пущенная воином стоящего рядом с Токсабом. В следующую секунду, по взмаху его руки, девяносто тысяч всадников разом обрушились на все еще спящий город Кокана…

* * *

— Богра, твой отец отомщен. — Сказал торжественно Токсаб, после того как у ног моего коня положили в ряд больше дюжины окровавленных тел.

— Кто это? — Ответил я почти шепотом, с трудом выдавив из себя эти слова.

Я почти оцепенел от того ужаса, который сотворили сейчас кочевники над своими же соплеменниками. Всего за час, воины уничтожили, пусть и кибиточный, но город, не только с его защитниками, но и со всеми кто проживал в нем, вместе с женщинами, стариками и даже детьми. И, так как это были мои воины, то прямым виновником истребления десятков тысяч мирных жителей я стал считать себя.

— Этот вот — Кокан, а остальные его сыновья и дочери…

— Зачем надо было убивать их? — Перебил я Токсаба.

— Ты дал клятву Тураки Хатун, и скоро ты ее полностью сдержишь…

— Я не про них, — снова перебил его я и, показав рукой на разоренный город продолжил, — я о его жителях.

Токсаб удивленно посмотрел на стоящего рядом Иргека. Тот ответил недоуменным пожатием плеч, но все же произнес:

— Каган, жители ставки Кокана изменники, предавшие твоего отца и народ гуннов.

— Они не предавали свой народ, а всего лишь последовали за каганом, хотевшего мира для всех гуннов. — Прошептал я и, не вникая в то, услышали ли они меня или нет, развернул коня в сторону от побоища.

* * *

…Вот уже в который раз мне снились кадры из документальной хроники «Нюрнбергского процесса», где на скамье подсудимых среди нацистов был и я. Главным военным преступником вдруг объявляют меня. Все двадцать три обвиняемых фашиста поворачиваются ко мне и, показывая в мою сторону пальцами в один голос произносят «Ты совершил преступление против человечности, ты совершил зверства…». Затем, из-за спины Германа Геринга выходит девушка, в которой я узнаю ту гуннку, убитую телохранителем Токсаба. Она подходит ко мне, медленно вытаскивает стрелу из горла и также медленно протыкает ею мою грудь, вонзая все глубже и глубже в легкие. Я начинаю тяжело и лающе кашлять и от невыносимой боли в груди просыпаюсь.

— Вот же черт! — Прошептал я, пытаясь подняться, но не смог. Все тело охватила мерзкая слабость.

Тут мою голову приподнимают чьи то заботливые, крепкие и одновременно с этим нежные руки.

— Господин, выпей. — Слышу знакомый женский голос и к моим губам подносят чашу. Я стараюсь оттолкнуть ее.

— Мазайя, это ты? — Спрашиваю я, пытаясь рассмотреть в темноте лицо девушки.

— Пей, — настойчиво потребовала она, снова поднеся чашу к моим губам, — станет легче.

Я начинаю нехотя пить, на вкус немного сладковатую и теплую жидкость.

— Что это?

— Это молоко қулық бие. Пей же все, до дна. — Ответила она с легким раздражением.

Удивленный приказным тоном женщины я нехотя продолжил пить. Затем, она, убрав опустевшую чашу, уложила мою голову на подушку и укрыла меня одеялом из шкур каких-то животных.

— Ты не Мазайя! — Прошептал я, и перед тем как снова свалиться в свой бредовый сон, услышал в ответ только ухмылку…

* * *

— Ну, как он? — Спросил Токсаб зайдя в юрту и стряхивая снег со своей тигриной шубы прямо на редкий персидский ковер, устеленный по всему полу.

— Бредит, — ответила Айбеке, — говорит, что-то во сне на не понятном мне языке. Вот, опять он начал…

— Замолчи! — Резко приказал Токсаб, прислушиваясь к бормотанию молодого кагана.

— Странно. — Прошептал спустя несколько минут верховный жрец гуннов, сморщив лоб, вспоминая о чем-то.

— Что-то плохое? — Встревожилась Айбеке.

— Не знаю. Но я слышал похожую речь еще в своей молодости, далеко от этих мест. За тысячи фарсангов к западу от нашей ставки, и еще дальше к северу от кочевий сколотов, в бескрайних лесах живет небольшой народ, не знающий единого правителя над собой.

— Он беседует с духами этого племени?

— Не думаю, — протяжно ответил верховный жрец гуннов, — язык похож, но это не он. Скорее всего, его разум терзают демоны Долины Смерти. Они пытаются ослабить его волю, вызвав болезнь легких, и тем самым лишить его жизненных сил для сопротивления им.

— Но почему только он? Ведь мы все были там вместе с ним?

— Его сглазили. Ты заметила, что он не носит никаких оберегов и амулетов? Вот, поэтому злые чары демонов и смогли добраться только до него.

— Но ему не нужны амулеты! Его ведь оберегает сам Тенгри и его небесный сын Кок Бори!

— Да, очевидно, он находится под благосклонностью Отца нашего. Но не все в его руках. Даже Тенгри не будет спасать человека, который сам не желает поднять щит и отразить удар меча врага.

— И что же нам теперь делать? — Печально вздохнула Айбеке.

— Только ждать и вот, — тут Токсаб замолчал, роясь в висящей на его правом боку большой кожаной сумке, — на, возьми, — протянул он Айбеке пучок сушеных трав, — постоянно окуривай этим юрту. Вместе с молоком қулық бие поможет изгнать болезнь из его легких…

* * *

Проснулся я от громкого и остервенелого лая собаки, раздававшегося за стеной юрты, совсем рядом.

— П-п-п-шел, отсюда! — Услышал я в следующую секунду, а затем раздался полный боли визг и быстро удаляющееся подвывание несчастного животного.

«Ну, ничего себе», — подумал я, — «кто это такой крутой?»

Собак среди кочевников было много. Особой популярностью пользовались охотничьи гончие, и огромные пастушьи волкодавы, высотой больше метра, которые часто использовались и в боях с врагами. По лаю я определил, что это был волкодав.

Затем двери юрты широко распахнулись, и я увидел вошедшего.

«Ну конечно, как я сразу не признал рыкающего голоса Ужаса. Только он мог так напугать овчару гуннов».

— Ну, долго ты еще будешь отдыхать? — Спросил он, увидев, что я не сплю.

Я сел, оперившись спиной к спинке кровати, на которой я лежал. При этом у меня потемнело в глазах.

— Ладно, лежи. — Услышал я слова Ужаса с тревожными нотками в голосе и сквозь расползающуюся темную пелену перед глазами увидел как он, предварительно сняв сапоги у дверей, направился в мою сторону.

Я попытался встать. Но сильное головокружение, свалило меня с ног, и я упал бы, не подхвати меня Ужас, вовремя подошедший ко мне.

— Я же сказал, лежи. — Прорычал он сердито, посадив меня обратно на кровать.

— Что со мной? Меня отравили? — Спросил я у него.

— Отравили? — Ответил он удивленно, — да нет. Токсаб говорит, что холод коснулся твоих легких.

«Пневмония!? Этого еще мне не хватало здесь!». — Подумал я в страхе, — «без антибиотиков я ведь помру от этой болезни!».

Я быстро провел «диагностику» своего тела.

«Высокой температуры нет однозначно. Пульс хоть и слабый, но это, скорее всего от общего обезвоживания и недоедания…».

— Да не щупай ты себя, — сказал Ужас, увидев, как я пытаюсь вынести себе диагноз, — Айбеке выходила тебя. Говорит, что ты скоро поправишься полностью.

— Так, это была Айбеке? — Пробормотал я.

— Да, это она провела с тобой рядом все двадцать дней и ночей кстати тоже. Только вот сегодня, Иргек смог отогнать ее от тебя. Я не думал, что в ней есть столько доброты и терпения. А то я видел в ней только воина. Зря ты ее сторонишься. Она стала бы…

— Я что проспал двадцать дней?! — Спросил я у Ужаса почти в шоке.

— Ну, раньше этого времени я не смог бы здесь оказаться в это время года.

Тут я вспомнил, что Ужас сейчас должен находиться у границ княжеств Таримской впадины и готовиться к возможному вторжению войск империи Хань:

— А-а ты, что здесь делаешь? Я же тебе прика-а-аз, э-э-э, попросил оставаться в своих кочевьях и заняться восстановлением мощи усуней.

— Подожди сразу ругаться, племянник. Токсаб объявил о сборе Великого курултая. В твоей ставке сейчас собрались все гунны от сотников до вождей и старейшин родов. Прибыли ханы динлинов, хагасов, тоба, северных лесных племен и даже твой прадед — хан Баджанак. Ждем только Ирека. Он с десятью тысячами воинов в ста фарсангах отсюда. Еще дней десять будет ползти сюда. Все из-за лошадей, которых ты поручил ему найти для воинов в тяжелых доспехах. Они не выдерживают даже обычный темп перехода.

— Зачем Токсаб собирает курултай? — Насторожился я.

— Надо избрать нового кагана — тебя! — Сказал Ужас, взглянув серьезно на меня, — пока все вожди не признают тебя и не принесут клятву верности, ты не станешь законным правителем всей Великой степи и не сможешь управлять ими.

— Так это будет избрание? Я ведь наследник моего отца Шоже.

— Конечно избрание. Тебе повезло, что из старшей ветви прямых потомков Модэ остались в живых только ты Лошан и Тегын. Лошан не пользуется уважением среди гуннов и других племен. Его поддерживают только ханы племен сяньби и ухуаней. А Тегын еще слишком молод.

— Но почему объявили курултай без моего согласия? Не дождались пока я очнусь?

— Ну, во-первых ты пока еще не избранный каган и Токсаб, как верховный жрец Тенгри, может и не спрашивать разрешения, так как не давал клятву верности тебе. Во-вторых, — продолжил Ужас, помрачнев, — ты тяжело болел и Токсаб не исключал, что ты можешь умереть. А в этом случае, перед лицом угрозы исходящей от Хань и присоединившихся к ним племен кочевников, поддерживающих Лошана, была бы необходимость срочного избрания нового кагана.

«Да, конечно, избрали бы вы», — подумал я с иронией, — «как обычно перессорились бы между собой. Затем эта ссора вылилась бы в очередную кровавую междоусобицу. Хотя в этот раз может и нет. Почти все вожди кочевников уж слишком явно провинились перед Лошаном. И потому никто из них не хочет его власти. А такое случится обязательно, если они передерутся друг с другом. Властители Степи это понимают. Вон, даже динлины прибыли…».

— А ты не знаешь, что там с гузами? — Вдруг вспомнил я, подумав о динлинах.

— Знаю, — ответил Ужас, — вчера хан динлинов нам все рассказал…

* * *

Мои надежды на то, что близкие родственные отношения Сакмана с вождем гузов Токаром повлияют на скорейшее окончание войны или она станет хотя бы менее кровопролитной, не оправдались.

Эта война если и не превзошла по жестокости, то точно была не менее беспощадной, чем все предыдущие междоусобные войны степняков. Динлины в ужасе цокали языками, рассказывая о том, что сотворили друг с другом племена гузов, кыпсаков, аланов и родов канглы…

Кочевники, которых возглавлял Сакман, в нескольких сражениях у столицы гузов, где-то в центральных районах современного мне Казахстана, разбили войска Токара, которые после поражения, решили оставить свой главный город и направились на восток, к союзникам динлинам.

Сакман, преследуя отступающих гузов и восставших канглы, дабы не оставлять в своем тылу еще не захваченный город противника, приказал кыпсакам взять его в осаду.

Кыпсаки не только осадили, но и в течение нескольких дней захватили столицу гузов. Выполняя мой приказ не разрушать города, не стали сжигать его. Но всех мужчин и женщин перебили, а детей продали работорговцам из Согдианы.

Гузы и без того не чувствовавшие особых симпатий к своим соседям, кочевавших к северу от них на территории северо-восточных областей современного мне Казахстана, узнав о зверствах кыпсаков, передумали укрываться в горах Алтая. Вместо этого, повернули коней на север. Затем прошлись по кочевьям кыпсаков, сжигая аулы и истребляя всех их жителей не щадя никого, даже для продажи в рабство.

Кыпсакские воины рассвирепев, потребовали от Сакмана (который чуть ранее из-за поднявшейся снежной бури вынужден был остановить преследование повстанцев, вернулся к захваченной столице гузов), начать немедленное наступление на врага.

Сакман под давлением кыпсаков и некоторых вождей канглы выступил на Токара, но по пути встретил возвращающихся в свои степи сарматов и их предводителя Асфандира. Принц сарматов в личной беседе с вождем аланов Батраздом, в подробностях и как это обычно бывает, сгустив черных красок, рассказал о моей вине в гибели Ларкиан.

Батразд, в порыве праведных чувств или преследуя свои не известные пока мне цели, тут же объявил, что аланы не хотят иметь дело с похотливым каганом, поправшим священные законы гостеприимства, потому они больше не будут союзниками гуннов. И, как это полагается у степняков, без объявления войны, под покровом ночи, аланы, объединившись с сарматами, напали на лагерь Сакмана.

Но Сакман, предупрежденный о встрече Батразда с Асфандиром, насторожился и выставил усиленные караулы, которые сумели вовремя предупредить спящих воинов канглы о нападении. Благодаря чему отрядам Сакмана почти удалось разгромить аланов и сарматов. Но тут появились гузы, которые ударив в спину канглы, остановили преследование разбегающихся в панике аланов и сарматов. Бегущие, увидев, что гузы обратили гнев Сакмана на себя, развернули коней и попытались покончить с ним и его воинами взяв в клещи. Но не согласованность действий его врагов, спасла канглы и кыпсаков от сокрушительного поражения. Сакман с остатками своих войск, забыв о совсем недавно захваченной столице гузов, отступил к Таразу.

Токар начал преследование Сакмана. Но вождя гузов не поддержали ни Батразд ни Асфандир, которые в сражении с канглы понесли большие потери и пытались уговорить Токара остановить преследование, аргументируя это тем, что для защиты Тараза каган Богра оставил много воинов.

Но Токар, окрыленный победой и перспективой отомстить мне, разорив Тараз, заявил, что его гузы легко расправятся с Сакманом и саками, совершенно забыв, что только недавно без оглядки бежал от него. При этом возгордившись от того, что спас Батразда и Асфандира от неминуемого поражения, потерял остатки здравомыслия и в грубой форме рекомендовал аланам и сарматам поскорее укрыться за спинами своих жен, потому как, разгромленные им канглы и саки могут запросто перебить таких трусов как они, а доблестных гузов в этот раз может не оказаться рядом, так как они будут заняты разграблением Тараза.

Оскорбленные вожди сразу же покинули Токара и направились в кочевья аланов к северу от Аральского моря, по пути разоряя встреченные аулы канглы.

В середине зимы, у стен Тараза состоялось генеральное сражение войск Токара с отрядами Сакмана и присоединившимися к ним свежими резервами в лице саков и римских легионов.

В лобовой сшибке, с превосходящими в численности войсками Сакмана погиб Токар. Оставшиеся в живых гузы, преследуемые кыпсаками, снова попытались бежать к динлинам. Но путь на восток им преградили саки, предусмотрительно посланные Сакманом в обход. Гузы обнаружив это, направились всем племенем на северо-запад к оногурам, по пути теряя выставленные заслоны, жилища и скот. Два рода восставших канглы — каспан и шамшады, сразу же после битвы у Тараза сдались на милость победителя, предварительно умертвив своих незадачливых вождей. Сам же Сакман, присоединив к своим поредевшим войскам остатки отрядов этих родов, занялся преследованием аланов с сарматами, что и спасло гузов от полного истребления…

* * *

— Е-мое! — Только и смог сказать я под впечатлением рассказа Ужаса и того, что неверно принятые мною решения и действия вызвали такие кровавые последствия, не говоря уж о том, что я снова повлиял на ход исторических событий.

Гузы, под давлением этих же кыпсаков, или кыпшаков/кипчаков — как они стали называться в известной мне истории, только лет через семьсот должны были покинуть свои кочевья в Центральном Казахстане. Большая часть гузов тогда направились не на запад, а на юг, к берегам Сырдарьи и в современные мне туркменские степи.

«Да-уж, теперь точно не будет турецких сериалов — Воскресшего Эртогрула и Сулеймана Великолепного…» — подумал я вздохнув.