— Да-а-а, маргианки горячие штучки, — сказал я сам себе полушепотом, лежа на огромной кровати Спалариса в его дворце.

— Вы что-то сказали, мой повелитель? — спросила лежащая слева белокурая красавица.

— Да вот думаю, какая ты у меня хорошая, — ответил я ей.

— И какая? — не унималась она.

— Самая лучшая.

— А я? — нежно прошептала мне в ухо, положив свою голову на мое правое плечо, чернокожая красавица.

Ну-у, только эти были не коренными маргианками, а в предыдущие десять дней многие были ими.

«Вообще классный гарем у Спалариса, — вспоминал я с удовольствием. — Каких только нет! На любой цвет, вкус и национальность. А эти?».

— Откуда ты родом? — спросил я у девушки с белоснежной кожей.

— Я из Галии, — ответила она, — но страну свою почти не помню.

— А как ты попала сюда? — заинтересовался я.

— Когда мне исполнилось пять лет, на деревню моего племени напали римляне. Я хорошо помню этот день, — рассказывала она после некоторого раздумья, — в тот день был какой-то праздник. Помню, что отец и мать накрывали на стол и ждали гостей. Но вместо гостей пришли римляне. Моего отца и остальных, кто сопротивлялся, убили, а оставшихся в живых продали в рабство на невольничьих рынках Сицилии. Меня и мою маму купил сириец по имени Кеней. Мама умерла от какой-то болезни на галере, пока мы плыли в Антиохию. В Антиохии Кеней продал меня в храм богини Афродиты, в лучшую школу гетер, где я почти девять лет обучалась искусству любви. И три года назад евнух Салариса купил меня в храме и подарил своему господину.

— А на языке римлян тебя научили говорить в храме?

— Да, мой господин. Еще я владею персидским, греческим и твоим родным языком.

— Неужели в храме Афродиты научилась? — удивился я.

— Нет, мой господин, — сладко улыбнулась она, — языку скифов я научилась здесь.

— А зачем он тебе?

— Я часто выхожу на рынки Маргуша. Чтобы свободно понимать торговцев, мне пришлось его выучить. Ведь торговец из страны Чин может не владеть персидским, и тем более греческим, а торговец из, например, Египта не владеет языком страны Чин. Ну, а на языке моего господина разговаривают все торговцы, прибывающие в Маргиану.

«Надо же, прямо язык международного общения», — подумал я.

— Ну, а ты откуда? — повернул я голову к темнокожей красавице.

— А я не скажу, — ответила она, сердито надув губки, — ты не ответил на мой вопрос, какая я для тебя хорошая.

— Ух, ты моя хорошая, — и, положив руку ей на изгиб ее обнаженного бедра, я в очередной раз почувствовал, что нахожусь так сказать «в полной боевой готовности»…

«Эх, хорошо быть в молодом, сильном теле с опытом зрелого мужчины и иметь при этом почти неограниченную власть», — подумал я…

* * *

Удар сотни гуннов был тяжелым. Мы глубоко проникли в тело городского ополчения Маргуша, но опрокинуть все равно их не смогли. Слишком малочислен был мой отряд. Нас встретила лучшая часть этой пехоты — гвардия Спалариса, которая и остановила нас. Лучники со стен продолжали стрелять в нас. Вокруг меня мои воины и воины врага гибли десятками от этих стрел. Лучники стараясь поскорее поразить меня не разбирались, где враги, а где свои. Меня пока спасали доспехи, от которых стрелы отскакивали, не причинив вреда моей тушке. Но через несколько минут, я отбивался сразу от дюжины копейщиков, среди которых я зарубил нескольких. Но один, особо удачливый, все же больно ткнул меня своим копьем в правый бок. Мои доспехи снова выдержали, но сама сила удара выбила меня из седла. От немедленной смерти меня спас мой конь, который продолжал бесноваться справа от меня и, сбив этого «удачливого» воина передними копытами, начал топтать его. При этом он полностью обеспечил мне безопасность с этой стороны, не подпуская ко мне остальных. Но слева, выставив копья вперед, на меня шли аж пять пехотинцев.

Я вскочил на ноги. Благо щит и саблю я не выпустил из рук даже после падения. Где-то я слышал, что пеший кочевник вдвое слабее конного. Ничего подобного. Пеший кочевник почти беззащитен перед вооруженными до зубов пехотинцами, которые уверенно напирали на меня, сомкнув щиты, не давая мне ни малейшей возможности сблизиться с ними вплотную, и воспользоваться преимуществом сабельного боя. Мельком я увидел, что Угэ с остатками моих телохранителей пытается пробиться ко мне, но их также почти облепили со всех сторон маргушсцы, убивая одного за другим, тем самым выплескивая ненависть за всех земледельцев, страдавших веками от набегов кочевников.

Я прикрылся щитом. Странно, но я не испытывал никакого страха перед идущей на меня впереди неминуемой смертью. Сердце продолжало биться в обычном ритме, и даже дыхание было спокойным. Помню, что в «срочке» меня постоянно трясло перед прыжками с вертушек, когда ложился под танк, и даже, когда просто стрелял по мишеням. Всегда думал о том, что сейчас парашют не раскроется или танкисту вздумается именно на мне развернуться. Ну, а в этом теле все было по-другому. Я спокойно ждал смерти, но при этом готов был драться до конца.

Тут, идущий прямо напротив меня копейщик, выронил копье и щит и схватился за стрелу, торчащую из его горла. Через мгновение упал второй, лицо которого тоже пробила стрела. Остальные трое остановились, прикрывшись щитами. Но я прыгнул в брешь, созданную между ними и, толкнув щитом стоящего слева, рубанул вправо пехотинца, пытавшегося развернуться ко мне, и рассек кожаный панцирь на груди этого воина. Не дожидаясь его падения, сразу же развернулся к двум оставшимся. Но копейщик, которого я толкнул, уже валился на бок. Его глаз был пробит стрелой.

«Да кто ж это такой, любитель стрелять в голову?» — неожиданно разозлился я и отыскал глазами «снайпера». Тегын, стоящий на седле в окружении сражающихся аланов, которые защищали его от наскоков копейщиков, тем самым давая ему возможность спасти меня, выстрелил в спину пятого, который за мгновение до этого, бросив копье и щит, подался в бегство.

Но уже в следующую минуту на меня снова неслись маргушцы.

— Барр-а-а-а! — раздался тут со стороны крепостных стен долгожданный боевой клич римлян, от которого бегущие на меня пехотинцы враз остановились и растерянно развернулись.

Ко мне наконец пробился Угэ с оставшимися от сотни гуннами, которые сразу же взяли меня в охранное кольцо.

— Каган, прекрасный у тебя боевой конь, — сказал Угэ, передавая поводья.

Я вскочил в седло и увидел, что легионеры находятся всего в нескольких десятках метров от меня и уверенно продвигаются в мою сторону, легко уничтожая почти не сопротивляющихся маргушцев.

Со стороны города раздался низкий, грубый и режущий по нервам звук. Я посмотрел на стены. На них вместо парфянских лучников стояли легионеры. Среди римлян был десяток трубачей, которые и дули в свои инструменты по форме, похожей на букву «С». Заунывная мелодия труб подействовало на нервы не только мне. Маргушцы, увидев на стенах римлян, почти все стали разбегаться. Остались только гвардейцы правителя Маргуша, которые, перестроившись в каре, ощетинились копьями.

— Угэ, пошли человека к Батразду. Пусть не трогает маргушцев, а поможет Сакману, — сказал я начальнику своих телохранителей. — Ты все понял?

— Да, господин, — услышал я через пару секунд за спиной голос какого-то воина. Он помчался в сторону аланов, приготовившихся к атаке на оставшихся маргушцев.

Аланы исполняя приказ рванулись с места, обтекая как река остров, пехоту Маргуша и ударили в бок центра армии парфян.

— Похоже я спас тебе жизнь, скиф? — увидел я подходящего ко мне довольного Гая.

— Еще бы не много и тебе некого было бы спасать, — ответил я ему, делая вид, что недоволен. Гай сразу же помрачнел.

— Да шучу я. Что ты сразу обижаешься? — сказал я ему и продолжил. — Пошли человека с приказом, пусть пять когорт атакуют парфян на их левом фланге, а остальные окружат этих, — показал я саблей на каре гвардейцев Спалариса, — пошли к ним парламентера, пусть сдаются, взамен я им обещаю жизнь и свободу после окончания битвы. А сам расскажи, что так долго там возились.

* * *

— Легат, впереди дверь, она заперта, — сказал легионер, освещая факелом окованную бронзовыми листами дверь в конце подземного тоннеля.

Гай подошел к двери и попробовал сам толкнуть ее. Дверь даже не шелохнулась.

— Посвети, — сказал он. Гай снова осмотрел дверь, которая стояла на косяке, сделанной из массивных бревен, вставленных глубоко в камни, которые уходили вверх и по обе стороны от дверей.

— Будем ломать? — спросил легионер.

— Эту дверь без тарана не сломаешь. Да и могут услышать, и тогда нас перебьют по одному, пока мы будем выбираться отсюда.

— Что нам делать? Будем возвращаться?

— Нет, бой уже идет. Царь скифов нас послал сюда, чтобы через этот проход мы пробрались в город и открыли ворота, у которых идет сражение, а затем всеми нашими силами ударили в спину парфян. Если мы не сумеем этого сделать, то скифы проиграют сражение и уйдут обратно в степи, а нас оставят. И как думаешь, что сделают с нами парфяне?

— Но как мы проберемся? Дверь закрыта. Может парфяне увидели нас и заперли ее?

— Вряд ли. Тот землепашец хотел провести нас через этот проход в готовую ловушку. И если бы они увидели нас сейчас, то скорее всего оставили бы дверь открытой, дали нам возможность войти в город и потом перебили. Думаю, для этого много людей не надо. Пяток лучников и десяток копейщиков хватит, чтобы расправиться с нами по одному на выходе. Ну-ка посвети сюда еще раз, — попросил Гай.

— Похоже на каменную кладку в земле какого-то дома, — сказал легионер, освещая факелом каменную стену.

Гай вытащил из ножен гладиус и начал ковырять щели между камнями в стене. Через несколько минут он вытащил камень из стены.

— Вытаскивайте остальные, — сказал он стоящим сзади легионерам, — только осторожно. Смотрите, чтобы стена и потолок не обвалились.

Двое римлян быстро заработали кирками, которые наряду с оружием и доспехами входили в обязательную амуницию легионера.

— Да тише вы, — зашипел на них Гай.

Когда вытащили очередной камень, то с образовавшейся дыры подуло свежим воздухом. Легионеры заработали активнее и расчистили проход, в который протиснулся первый из них. По ту сторону было темно.

— Подайте факел, — попросил он, — легат, да это винный погреб!

— Луций, — снова зашипел Гай, — дверь открой!

— А, отсюда этой двери не открыть. Это другое помещение, — сказал Луций, осмотревшись, — там, вдали есть еще одна дверь.

— Ладно, деваться нам все равно некуда, все заходим сюда, — сказал Гай, втискиваясь в проделанную щель и дождавшись, пока погреб наполнится легионерами, направился к двери, которая находилась в дальнем конце помещения. Она легко поддалась. Гай осторожно выглянул из-за двери. По ту сторону было освещение, которое исходило из маленького оконца вверху, куда вела деревянная лестница.

Гай поднялся по лестнице, слева снова была дверь, через щели в которой проникали лучи света. Он подошел к окошку.

— Вот ворота, — сказала Гай тихо, подзывая легионеров, — стражи только около полусотни.

— Еще вон там есть, — показал пальцем Луций на лучников, расположившихся на башнях и меж бойниц над воротами.

— Ты с двумя десятками деканов Тита и Спурия уберешь тех лучников, — сказал Гай Луцию и продолжил, — Квинт, Нумерий, вы со своими десятками прикроете меня, пока я с остальными ребятами не разберусь со стражей и не открою ворота. И смотрите, чтобы никто не смог уйти. Кыран, ты со своими гуннами прикроешь Луция.

— А если нас услышат и поднимут шум? — выразил сомнение Луций. — До них отсюда только сто шагов.

— А что делать? Придется рискнуть. Времени уж совсем нет. Сражение в разгаре, судя по шуму. Может и не услышат нас. Ну все, выходим, — закончил Гай.

Римляне, открыв дверь, выбегали из помещения и сразу же занимали свои места в строю. Сорок легионеров во главе с Гаем почти мгновенно выстроившись, пробежав несколько метров и метнув пилумы в ничего не подозревающих стражников, в следующие несколько секунд уже дрались в рукопашном бою. Десятки Тита и Спурия, минуя с двух сторон рубящихся, забегали в проемы башни на лестницы, ведущие наверх. Кыран с десятком гуннов, заняв позиции позади всех легионеров, начал расстреливать стражников на стенах и башнях.

Через несколько минут все было кончено. Легионеры Квинта и Нумерия перебили оставшихся стражников, пытавшихся спастись, убегая в разные стороны.

Ворота широко распахнулись. Гай стал внимательно прислушиваться.

— Вроде все в порядке. Нас никто не заметил, — сказал он спустившемуся с башни Луцию, — как там у вас было?

— Да все было бы хорошо, если бы не они, — и на вопросительный взгляд Гая продолжил, — пока мы добрались наверх, эти не знающие промаха скифы, перебили всех стражников, а их там было тридцать.

— А мы еще отказывались, не хотели их брать. Хорошо царь скифов настоял. Эти скифы прирожденные воины. Будь тогда у Красса хотя бы тысяча таких, все могло бы закончиться в той злополучной битве совсем наоборот.

— Да уж, пусть избавят боги Рима, от войны с этими варварами. Они могут погубить нашу цивилизацию.

— Рано или поздно Риму придется иметь с ними дело, — задумчиво ответил Луцию Гай. Новый царь скифов очень энергичен и, если его не отравят шпионы страны Серес, он почти наверняка скоро сможет объединить все кочевые племена от океана, который находится в тысячах миль отсюда на восток, и до скифов, обитающих у северных берегов Понта Эвксинского. А это почти у самых наших границ.

— Хм, даже если он сможет объединить такое количество племен, то контролировать огромную территорию без постоянных опорных пунктов он будет не в состоянии. Насколько я знаю, таких у скифов единицы.

— В этом и спасение всех цивилизаций. Боги, наградив с лихвой скифов воинскими талантами, храбростью, силой и выносливостью, дали им чрезмерное свободолюбие, честолюбие и чванливость по отношению друг другу. Почти каждый кочевник, став вождем даже самого захудалого племени, начинает мнить себя более великим, чем другие, начинает завидовать более удачливому соседу и при удобном случае не упускает возможностей напасть на него и ограбить. Такие, могут признать власть над собой только поистине великого вождя. А молодой царь скифов именно такой. Поэтому почти все они охотно повинуются ему. Еще ему покровительствует сам Юпитер, называемый скифами Тенгри. В это верят кочевники и даже я, — закончил Гай.

— Легат, поздравляю тебя с удачей, — сказал вбежавший в ворота центурион в доспехах высшего командного состава легиона. За ним следовали, сохраняя строй, когорты легионов.

— Настоящая удача нас ждет еще впереди. Нужно скорее пройти на ту сторону города. Сколько ты привел с собой, Самнит?

— Я оставил в лагере только три когорты, как ты и приказал. Остальные девять здесь.

— Надо разделиться, а то мы через эти узкие улочки будем до вечера идти к северным воротам, — сказал Гай.

Шесть тысяч легионеров, разделившись на три части, вышли к стене, под которой шло основное сражение между парфянами и армией гуннов. Гай, увидев на стенах лучников, стреляющих по другую сторону, крикнул:

— Фурий, Луций, вы со своими когортами на стены, пока лучники парфян нас не заметили. Остальные за мной на ворота и вон из города.

* * *

— На этом все, царь. Остальное ты знаешь, — закончил свой рассказ, улыбаясь Гай.

Я посмотрел в сторону идущего сражения. Как и ожидалось, аланы и римляне легко смяли центр парфянской армии, которая через мгновение превратилась в тысячи бегущих в панике людей. В след за центром, левое крыло парфян тоже стало отступать. Но в отличие от центра, преимущественно состоящего из пехоты, конных парфян догнать было тяжелее. Кочевники, не отвлекаясь на бегущую парфянскую конницу, занялись уничтожением пехоты.

— Царь, — обратился ко мне Гай после того, как к нему подошли несколько центурионов и безоружных воинов в доспехах парфян, — командующий парфянской армией Сурена и наместник Маргианы Вонон просят принять их.

Я повернул коня к парфянам и, посмотрев на них, сказал:

— Ну, и что же я хочу?

Парфяне, переглянувшись, склонились в глубоком поклоне.

«Да-а-а, быстро я свыкся с безграничной властью» — подумав это, я сказал:

— Ну, что застыли? Говорите, что хотели.

— О, владыка, мы не смеем хотеть, но восхваляем твою непревзойденную воинскую мудрость, благодаря которой гунны одержали сегодня, несомненно, великую победу. Но сжалься, прояви не менее великую милость, чем твоя победа, и пощади моих воинов. Клянусь Ахура Маздой и священными духами предков, я и эти воины еще верно послужим тебе в завоеванном тобой Маргуше.

— Угэ, пошли людей, пусть прекращают добивать дахов и стягиваются все сюда.

— Как зовут тебя, ага?

— Мое имя Сурена и я был командующим этой армией, — снова склонился в поклоне он.

Я посмотрел на него. Парфянцу на вид было лет тридцать.

— Не сын ли ты Сурены, который разбил и взял в плен этих римлян четырнадцать лет назад?

Сурена снова склонившись передо мной сказал:

— Да, мой владыка.

— А это кто? — Показал я рукой на второго парфянца.

— Я сатрап Маргианы Вонон, — ответил он.

— А где Спаларис? Его гвардия уже давно сложила оружие.

— Он погиб, — ответил мне Вонон, — римляне сразили его.

— М-мм, жаль. Ну да ладно, мне не нужна ваша Маргиана и ты остаешься ее хозяином. Так что принимайте гостей, и я хочу воспользоваться вашим гостеприимством и выпросить у вас кое-что.

Сурена и Вонон недоуменно переглянулись. Вонон более искушенный придворный сановник и политик, чем Сурена (все-таки был больше воином, чем дипломатом), сказал первым:

— Мы рады приветствовать повелителя гуннов и властелина Турана, друга и верного союзника царя дахов и Великой Персии Фраата IV.

Вот мы и пользовались гостеприимством маргушцев десятый день, зализывая раны, полученные в сражении с парфянами. А я вдобавок еще и гаремом Спалариса.

* * *

Вонон и Сурена стояли на надвратной башне и мрачно смотрели вслед уходящей армии гуннов, разделившейся на две части. Первая часть, в которой были все римляне, около десяти тысяч кочевников и две тысячи жителей Маргуша направилась на север. Вторая, меньшая, но более боеспособная и мобильная, без раненных и пехотинцев, быстро растворялась в солнечных лучах на востоке.

— Мы еще легко отделались от царя гуннов, — сказал Вонон стоящему рядом Сурене, — он мог бы потопить в крови всю Маргиану или угнать в свою степь всех жителей, но забрал только ремесленников. Я был уверен, что он еще заберет и весь гарем Спалариса. Ты заметил, как он не спускал глаз с них, как только увидел его жен и наложниц? — и, не дождавшись ответа, продолжил, — Все десять дней, пока его сарбазы грабили Маргуш, он развлекался с девицами. Благодаря чему мы и сумели сохранить большую часть наших богатств и снова сможем вооружить армию. И почему он не вытряс с нас все до последнего медного драхма? Если бы не Спаларис со своей безумной затеей заманить гуннов через тот злополучный подземный проход, ты бы выиграл это сражение.

— Не уверен, — наконец ответил задумчиво Сурена, — царь гуннов молод, но хитер. Добив остатки нашей армии и разграбив города, он дал бы возможность захватить Маргиану царю тохаров Сапабиду, который как только узнает, что наши восточные границы остались без защиты, немедленно приведет своих воинов. А выбить их отсюда будет потом сложно. Фраат, занятый войной с римлянами, не скоро сможет прислать сюда помощь.

— Но почему Богра сам не присоединил Маргиану? Она после нашего поражения осталась беззащитной перед ним, — недоуменно спросил Вонон.

— Наши предки пришли в эту страну более ста лет назад из степей, где сейчас кочуют племена подвластные царю гуннов. Потомки оставшейся части племен дахов и ятиев все еще живут там. Наши предки, покорив эту страну, остались здесь. Многие из них смешались с землепашцами, растеряв свою былую воинственность и могущество, поэтому Богра и не хочет покидать родные степи. А держать под своей властью Маргиану со ставкой в своих степях не сможет. Он слаб для этого. В степях у него неспокойно и его окружают одни враги. Благо для него, что все его враги еще и враги друг другу. Это его спасет, — ответил Сурена и, повернувшись лицом к Вонону, сказал:

— Сегодня прибыл посланник нашего повелителя. Он требует от меня немедленно явиться в Тисфун. Завтра на рассвете я уезжаю.

Вонон поклонился Сурене.

— И еще, Вонон, — продолжил Сурена, — отдай мне Агайю из гарема Спалариса.

Вонон улыбнувшись, снова поклонился Сурене.

* * *

Шах Хорезма Артава натянул лук, целясь в шею оленя, за которым третьи сутки он вел охоту. Олень был очень осторожен и хитер. Он будто издевался над ним. Вот уже который раз, подпустив на расстояние полета стрелы Артаву, сразу же уносился прочь, оставаясь при этом в пределах видимости, как бы давая понять, что «игра» продолжается.

Артава, подобно свободным казакам, ушедшим в добровольное изгнание из родовых общин в степи, предпочитал охотиться сам, без помощи сотен загонщиков и егерей. Выследив и убив добычу, используя только свои познания и ловкость, он получал истинное наслаждение от охоты. Артава был прекрасным охотником и воином. Искусству владения луком он обучался у своего дяди, предыдущего вождя аланов. Мать Артавы, сама великолепный воин, еще в раннем детстве отправила своего сына на воспитание к своему старшему брату Арпаду, кочевавшему на северных берегах Хорезмийского моря.

И вот Артава, наконец, незаметно подобрался к оленю, и натянул тетиву лука до мочки уха, целясь в шею ничего не подозревающего животного…

— Господ-и-и-ин, госпо-о-оди-и-ин, — вдруг закричали вдали десятки голосов, разыскивающих своего шаха.

Артава немедля выстрелил, но олень, предупрежденный голосами, уже мчался в противоположную от людей сторону.

Властелин Хорезма глубоко вздохнув, спокойно снял тетиву с лука и аккуратно положил его в колчан.

«Что же там такое случилось?», — подумал Артава. Ведь все придворные сановники знали, что их шах не любит, когда его отвлекают в то время, когда он ведет охоту.

«Да что ж там такое случилось?» — уже с тревогой подумал Артава, слушая голоса, и пошел навстречу к ним.

— Господин! — крикнул всадник, увидев Артаву, и галопом направил своего коня навстречу к нему.

— Господин! — снова крикнул воин в доспехах командующего гвардией шаха Хорезма и, спрыгнув с коня, упал на колени перед Артавой. — Господин, гунны захватили Хорасмию!

— Как? Как они прошли мимо наших дозоров и сторожевых крепостей?

— Повелитель, они пришли с юга, из земель Маргианы, все имеющиеся на юге дозоры они истребили, а оставшиеся не успели вовремя прибыть в столицу. Город они взяли почти без боя.

— Их так много? — удивился Артава.

— Пятнадцать тысяч. Я уже отправил приказы о сборе в Круглой крепости всем оставшимся отрядам.

Артава посмотрел на сотника. Воина звали Аспар и был он аланом. Аспар был не только близким родственником Артавы со стороны матери, но и другом, с которым он провел все свое детство в степях. Вдобавок ко всему, он был толковым военачальником и сановником. Поэтому ему и позволялось многое: самому принимать важные военные решения и сообщать наиболее плохие новости шаху, который как-то в гневе убил за принесенную весть о смерти матери своего советника. После этого ни один придворный сановник не решался сообщать о чем-то плохом Артаве, предпочитая в такие моменты прятаться за спиной Аспара. При всем этом коренные хорезмийцы ненавидели пришельца, являющегося любимцем их повелителя и самым могущественным человеком в Хорезме после шаха и его главного советника Фарасмана.

— А почему именно в этой крепости? — спросил Артава.

— Эта единственная не захваченная гуннами крепость, способная укрыть наши отряды. Все остальные уже заняты гуннами, а гарнизоны они перебили.

— Как они смогли пройти через Маргиану? Парфяне не могли пропустить их через свои границы. Я заключил союз с шахиншахом парфян Фраатом. Тогда как этот юнец Богра отказал им и, тем самым, нарушил клятву данную его отцом, — сказал вслух, размышляя Артава.

— Мой повелитель, этих гуннов возглавляет сам Богра.

* * *

Я гулял по огромным залам дворца шаха Хорезма. Меня поразили размеры дворца. Самая высокая часть была высотой не меньше сорока метров. Но еще больше меня поразило искусство древних мастеров. Каждый зал дворца был украшен настенными росписями и множеством скульптур. Я обходил зал за залом, каждый из которых был украшен росписями в соответствии со своим предназначением. Так, «банкетный» зал украшали рисунки, увидев которые я подумал, что это чертики, а затем, приглядевшись, понял, что это были фавны или сатиры — свита бога Диониса. Стены гарема украшали множество женщин, в центре которой была расположена миловидная девушка с арфой. Спальня шаха Хорезма была разрисована почему-то чернокожими воинами. Видимо, это было изображение личных телохранителей Артавы, состоящих только из африканцев, несколько десятков которых гунны порубили «в капусту», потому как они единственные оказали им сопротивление в этом городе, после того как в него вошли кочевники.

С захваченным городом нам очень повезло. Столицу Хорезма защищали стены высотой до четырнадцати метров. Через каждые двенадцать метров были возведены башни, которые выносились далеко вперед от стен, что позволило бы гарнизону поражать кочевников с двух сторон, вздумай мы брать этот город штурмом без катапульт и требушетов. Хотя артиллерия древнего мира тоже слабо помогла бы здесь. Стены были толщиной в двенадцать метров. Кроме того город окружали глубокий ров, наполненный водой, шириной в шестнадцать метров. В город вели только одни ворота, которые построены предусмотрительными архитекторами Хорезма именно в южной крепостной стене. И потому как хорезмийцы ожидали набеги кочевников именно с севера, отряду под командованием Сакмана, переодевшегося в парфянских торговцев, удалось захватить ворота и удерживать их до подхода основных сил.

Кочевники после взятия города быстро разделились по стране на десятки отрядов, беря один за другим замки и укрепленные сторожевые пункты, ведущие на север, и открывая нам путь к вполне возможному скорому отступлению. Гарнизоны этих крепостей, узнав, что столица Хорезма захвачена и, полагая, что правитель государства погиб или, в лучшем случае, тоже в плену, оказывали захватчикам слабое сопротивление или вообще сдавались без боя.

Я продолжал гулять по роскошному дворцу, разглядывая гобелены, настенные росписи, статуи и, конечно же, женщин или наложниц из гарема Артавы. Хотя гарем меня немного разочаровал. По сравнению с гаремом Спалариса у шаха он был намного меньше и менее экзотичный. Но можно сделать скидку на то, что правителю Маргуша было за сорок, а Артаве, как мне доложили, всего 19 лет.

Изучая дворец, я вышел к большому окну, с которого был виден весь город как на ладони. Город был небольшим, гораздо меньше Маргуша, но также утопал в фруктовых садах и виноградных лозах. Вдоль каждой улочки текли аккуратные арыки, которые и служили для полива садов и наполнения водой небольших фонтанов. Меня поразило, что улицы были чистыми, без мусора и неприятного запаха. Мне как любителю истории Древнего мира, было очень интересно находиться реально в древнем городе, а не читать о нем, от которого в моем времени остались только полу раскопанные археологами развалины.

«А вообще очень хотелось бы посмотреть еще на Вавилон (жители вроде еще не покинули эту мировую столицу древнего мира), вживую увидеть нетронутые ворота Иштар. Посетить Александрию с ее знаменитым маяком и библиотекой, побывать в Риме и увидеть Колизей (если его уже построили) во время проведения гладиаторских боев. Но туда с минимальным риском для жизни в это время можно попасть только во главе большой и сильной армии. А одному и пытаться не стоит. Обязательно убьют где-нибудь по пути. Да даже дело не в этом, — размышлял я, — как только я покину свою ставку в степях, вожди сцепятся с друг другом».

— Великий хан, — услышал я за спиной голос Угэ, — мы схватили гонца Артавы, и, думаю, тебе надо его послушать.

Спустя некоторое время я в сопровождении Угэ спустился в тронный зал Артавы, где на его престоле, стоящем на возвышенности, восседал Ирек. У его ног на коленях, на верхней лестничной ступеньке, ведущей к трону, стоял истерзанный человек. Подойдя поближе, я по кровоточащим ранам понял, что это следы пыток.

— А-аа, вот и ты, Богра, — радостно сказал он и осушил золотой массивный бокал, больше похожий на кубок, который тут же наполнила из большого кувшина вынырнувшая из-за трона девушка, — у Артавы отличное вино!

— Эй, как тебя там, живо налей нашему кагану, — крикнул он обращаясь к девушке с кувшином и, пнув хорезмийца прямо под нижнюю челюсть, от чего тот скатился со ступенек, сказал, — ты перескажи кагану все, что нам сообщил.

К упавшему подбежал воин и поставил его на колени, после чего хорезмиец заикаясь, кривясь от боли, стал тяжело рассказывать.

«Да у него как минимум ребра сломаны», — подумал я и сел на нижнюю ступеньку, ведущую к трону. Ко мне подошла девушка и, неловко поклонившись, подала золотой бокал, в который по кругу были вставлены крупные драгоценные камни, и стала наливать вино из кувшина. Я обратил внимание на то, что запястья девушки украшали несколько золотых браслетов, искусно вырезанными на них узорами и украшенными россыпями блестящих камней.

«Ого, да это же алмазы! Как же у нее до сих пор все это не отобрали?» — удивился я и уже с любопытством посмотрел на нее. У меня перехватило дыхание. В ее внешности было все, что я считал идеалом женской красоты. Белоснежное лицо нежной овальной формы, несмотря на выраженную тревогу, было открытым и притягивало к себе. Большие выразительные глаза, в которых я хоть и чувствовал страх, смотрели на меня с вызовом и как бы говорили: «Ну и что, что я тебе разливаю вино, это просто уважение хозяина к гостю, попробуй перейти грань, и ты познаешь мой гнев». Ее губы! Нежные, чувственные, похожие на алый бархат. Мне хотелось их целовать и целовать. Я обратил внимание на упругую грудь и крутые бедра, перехваченные платьем. Про нее можно было сказать одной строкой великого поэта «…Своими ли глазами вижу я, тебя источник красоты волшебный…».

— Богра, эй Богра-а-а, ты слышишь его, — донесся до меня как будто сквозь туман голос Ирека.

— А-аа, чего? — растерянно повернулся я к Иреку.

Он расхохотался.

— Повтори еще раз, а то сестричка Артавы Мазайя завоевала разум нашего кагана, — сказал он пленному, — а ты принеси еще вина и убирайся отсюда, — сказал он красавице.

Я хотел сказать ей, чтобы она осталась, но почувствовал необъяснимую робость перед ней. Ведь великий хан может делать все, что захочет со своим трофеем. Но вместо этого я смог только залпом выпить вино.

Ирек, посмотрев на меня, снова засмеялся.

— Артава послал меня к своему главному советнику Фарасману с посланием, чтобы он немедленно возвращался в Хорезм из Согдианы, — услышал я хорезмийца. И тут все мое внимание снова вернулось к нему.

— А что делает Фарасман в Согдиане? — с тревогой спросил я.

— По приказу шаха он направился с армией Хорезма, чтобы помочь вернуть трон Согдианы саку Ишкашу.

— А большая армия у Фарасмана?

— Восемьдесят тысяч лучших воинов Хорезма, — ответил пленный тоном, в котором чувствовалась угроза, — вы схватили только меня, еще несколько посланников успели уйти от погони.

«Это и объясняет почему мы так легко смогли захватить столицу Хорезма и почему Артава еще не выступил против нас», — заволновался я. Начал волноваться не потому, что сюда скоро придет огромная армия противника. Я все равно планировал на днях, награбив все, что можно, забрав оружейников, уйти отсюда обратно в свои степи. Но меня сильно беспокоило то, что Фарасман мог совершить в Согдиане. У Ужаса не было соответствующих сил, чтобы успешно противостоять хорезмийской армии, которая считалась лучшей в Средней Азии в этот период. А Парман и Фарух вряд ли смогли укрепиться так быстро, чтобы собрать нужное количество воинов для того, чтобы успешно противостоять хорезмийцам.

— А какие вести были от Фарасмана до нашего прихода? — спросил я.

Хорезмиец, услышав в моем голосе тревогу, нагло осклабился, смотря прямо мне в лицо и оголив здоровые белые зубы, от чего получил по ним прилетевшим «кубком», который за миг до этого держал Ирек.

Пленный снова упал. Кочевник, стоявший за ним, сразу же поднял хорезмийца.

— Мне повторить? — спросил я у него.

— От Фарасмана был только один гонец, — ответил он после того как выплюнул зубы, которые только что демонстрировал мне, — за три дня до вашего появления в Хорезме.

— Продолжай, — сказал я.

— Фарасман, объединившись с саками, разбил согдийцев и гуннов, — говорил пленный, сплевывая идущую кровь, — и сейчас он осадил Самарканд, где укрылись остатки их войска.

«Вот неудача. Я и не думал, что так быстро они начнут воевать с Согдианой. Что сейчас с Буюком?» — думал я с тревогой.

— Как думаешь, они успели захватить город? — обратился я к Иреку.

— Вряд ли, — ответил он, — Самарканд большой город, окружен высокими стенами. Да и Буюк опытный воин. Не мог так быстро Фарасман овладеть Самаркандом. Разве что только ему, как и тебе, не подсказали духи его предков всякие там хитрости, — закончил он с ухмылкой.

— А большой путь отсюда до Самарканда?

— Нет, хорезмийский всадник доберется за семь или шесть, ну, может быть, за пять дней. А мы можем за два дня и одну ночь, если ты вздумал перехватить Фарасмана. А уж Фарасман обратно будет добираться половину луны, если не оставит пеших воинов и вернется только со всадниками. Но думаю, что он не оставит лучшую часть своей армии, если, конечно, не захочет лишить разом Хорезм всей ее конницы. Кавалерии у них не намного больше, чем у нас. Даже когда они объединятся с войском, укрывшимся в круглой крепости, мы легко одолеем их.

Первой моей мыслю было воплотить подсказанное Иреком решение обогнать гонцов Артавы и напасть на армию Фарасмана. Преодолеть за двое суток расстояние, по моим расчетам в шестьсот километров, кочевники могли запросто, при этом сохранив свою полную боеспособность. Я уже в который раз убеждался в невероятной выносливости кочевников и их лошадей. Так что внезапно появиться в тылу у хорезмийской армии под Самаркандом и разбить их, не ожидающих нашего прихода, было вполне реально.

Я поставил пустой бокал возле ступеньки и, встав, направился к небольшому окошку.

— Может действительно пойти походом в Согд на помощь Селеквидам и Ужасу? Уверен, если нам удастся неожиданно напасть на них, то Фарасман не выстоит, он не сможет организовать сопротивление, а армия запаникует и разбежится. Да даже, если ему удастся собрать часть войска и битва затянется, то Буюк и Парман выведут остатки своих войск. Удара с двух сторон хорезмийцы не выдержат, — сказал я негромко.

— Когда выступаем? — спросил Ирек.

Я посмотрел в окошко. Солнце стояло высоко и с улиц города продолжало приятно пахнуть фруктовыми садами.

Я начал прикидывать все за и против. Ну разобьем мы хорезмийцев, а для чего? Да, это даст какое-то время Парману и Фаруху утвердиться на троне Согдианы. Но тохары, узнав, что хорезмийской армии не существует, сразу же введут в эту страну свои войска. А помочь Артаве будет некому. Армия его союзников парфян на их восточных границах уже изрядно помята нами. И тогда, присоединив к себе Хорезм, и скорее всего затем Маргиану, царь тохаров, набрав и обучив за счет финансовых и людских ресурсов присоединенных стран новое войско, начнет войну с еще неокрепшей Согдианой. А смогу ли я тогда помочь Парману? Думаю, что большой помощи я им оказать не смогу. Скорее всего, в это время я буду занят разборками со «своим» дядей Коканом, которого китайцы обязательно натравят на меня. Захватив богатую и многолюдную Согдиану, тохары захотят раз и навсегда покончить с угрозой постоянно исходящей от канглы и гуннов. А как можно будет с наименьшим риском и наиболее верным способом покончить со слишком предприимчивым каганом? Это же, конечно, заключить союз с «Сыном Неба», то бишь императором Поднебесной. И тогда с севера на меня двинется Кокан, с востока объединенная армия усуней и ханьцев, ну, а с юга и запада остатки жгуче ненавидящих меня и всех кочевников армии Маргианы, Хорезма и Согдианы, усиленные конницей потомков кочевников тохарами. Б-ррр, какой кошмар!».

— Выступаем завтра, — сказал я Иреку, — но не в Согд, а идем на крепость, где укрылся Артава.

Я повернулся и мое дыхание снова сбилось, а сердце бешено застучало. Я увидел с ужасом смотрящую на меня Мазайю…

* * *

Уже в который раз я объезжал крепость по кругу. Укрепление было окружено двумя рядами стен, построенных в форме правильного круга. Сама цитадель высотой около тридцати метров находилась в центре круга и тоже была такой же геометрической формы. Крепость была небольшой, но уместила по данным наблюдателей не меньше семи тысяч хорезмийских воинов. По моему приказу кочевники обложили замок плотным кольцом, держась от нее на расстоянии километра и готовы были по моей отмашке взять ее штурмом.

— Богра, хватит ездить по кругу, уже голова кружится, — услышал я Иргека и Ирека, ехавших чуть позади меня.

— Что надумал, каган? — обратился ко мне Сакман, ехавший рядом. — Если мы начнем штурм сейчас, то к закату крепость будет полностью в наших руках. Но зная Артаву, я уверен, что к предкам сегодня уйдет и много наших воинов.

— Ты лично знаешь Артаву? — спросил я у него, остановив коня.

— Да. Мать Артавы на половину аланка. Она дочь бывшего вождя этого племени Арпана. Артава воспитывался в степях у своего деда. Мой отец и Арпан были дружны, мы часто ездили гостить друг другу, пока в наши степи не пришел твой отец. Арпан выступил против кагана Шоже, но был побежден и ему пришлось бежать к Сарматам. У Арпана остался здесь единственный сын, которого зовут Аспар. Сейчас он командует гвардией Артавы.

— Какой он, этот Артава?

— Силен, умен, безумно храбр в бою, как и все аланы. Во многом благодаря Артаве, Хорезм имеет мощную армию. Он способен успешно противостоять тохарам. По его приказу построены много новых крепостей у границ с нами и отремонтированы старые. Я думаю, нам было бы лучше дружить с ним. Как враг, конечно, он не сможет доставить большого вреда нам. Но имея такого союзника, мы получим много пользы от него.

— Я хочу поговорить с Артавой.

Сакман, даже не взглянув на меня, рванул коня в карьер по направлению к крепости.

Через минуту он уже стоял у ворот крепости, которые перед ним сразу же открылись.

* * *

Солнце клонилось к закату. Я сидел на коне и продолжал смотреть на ворота крепости.

— Да где же он? — сказал с нетерпением я, — может его убили?

— Вря-а-а-ад ли, — ответил, растягивая Ирек, — Артава не глуп, он прекрасно знает, что убийство посла — это страшное преступление. Посол находится под защитой богов и его убийство это оскорбление не только нам, но и богам. Тогда мы уничтожим эту крепость со всеми, кто там находится и разорим эту страну, а всех жителей убьем, и даже твоя доброта им не поможет, — закончил лениво он.

Тут ворота открылись и из них выехал Сакман, ведя на поводу верблюда. Посмотрев внимательней я увидел, что верблюд чем-то нагружен, а сам Сакман ехал как-то странно, все время качаясь в разные стороны. Наконец дождавшись, когда он подъедет, я понял, что он пьян.

— Ну и что он сказал? — спросил я.

— Он, и-ик, не хочет с тобой говорить, и-ик, — ответил он, — но благодарит тебя за то, что ты не разрушил его столицу и оставил жителей живыми.

— И что он так долго это тебе объяснял? — начал было сердиться я.

Сакман виновато развел в стороны руки, показывая, что не только говорили.

— А что на верблюде?

— Это, и-ик, подарки, моей маме.

Я посмотрел на пьяного Сакмана, которого от выпитого вина качало на коне в разные стороны как игрушку «Ваньку-встаньку» и думал: «Странно, что тот дарит подарки его матери, несмотря на то, что по факту они враги. И я могу в любой момент отдать приказ на штурм, и этот самый Сакман убьет кучу хорезмийцев и, возможно даже, самого Артаву». Но вслух сказал:

— Ладно, все, возвращаемся домой, — и, развернув коня, направился на север.

* * *

— Ты ошибся и ввел тем самым нас в заблуждение, чуть не погубившее все государство, — кричал Артава стоящему перед ним на коленях и опустившему голову до пола Фарасману.

Артава встал с трона и, спустившись по ступенькам, остановился у склоненной головы своего главного советника.

— Ты сказал нам, что каган гуннов боится и не собирается воевать с парфянами. Не успел ты уйти со всей моей армией, как кочевники грабят Маргиану, легко разбив их войско и получив у парфян огромную дань, они захватывают мою столицу и увозят с собой всю казну Хорезма и три тысячи ремесленников! Мало того: к ним попала в плен моя сестра! И только чудо спасло ее от грязных рук кагана Богра! Что ты скажешь в свое оправдание?

— Мой повелитель, — ответил Фарасман, не поднимая головы, — мне нет оправдания. И даже самое страшное наказание не загладит вины перед моим господином. Прикажи казнить своего раба, чтобы я не жил с таким позором, ибо горечь того, что я подвел своего повелителя легла невыносимым тяжким грузом на мой разум и сердце.

— Ты прав, Фарасман. Никакое наказание, и даже пожелай я казнить тебя, это не исправит твоей безмерной вины передо мной и Хорезмом. Но ты был прав, когда говорил, что от него исходит великая опасность. И потому я дарую тебе возможность еще послужить Хорезму и устранить последствия твоих ошибок. Мне нужен крепкий союз с Парфией и со страной Чин.

— Благодарю тебя, мой повелитель, за великую милость. Я не подведу тебя, мой господин, — и Фарасман, поцеловав сапог Артавы, чутьем опытного сановника поняв, что разговор окончен, начал отползать задом к двери, так и не встав с колен и не подняв головы.

* * *

— Так, значит, они не знали, что наша армия находится у стен Самарканда, пока ты не сообщил им это? — Фарасман продолжал допрос лежащего перед ним хорезмийца. Его руки были связаны за спиной к ногам.

— Простите меня, мой господин, — прошептал обреченно он, еле шевеля разбитыми губами, — они пытали меня.

«То, что его пытали, было видно. У бедолаги по всему телу были глубокие порезы, в нескольких местах срезана кожа и еще ему выбили зубы. Но это его не спасет, — думал Фарасман. — То, что он выдал важную информацию гуннам, пусть даже под страшными пытками, это предательство и оно должно быть наказано, чтобы другим не повадно было».

— Ты говоришь его первой мыслью было отправится в Самарканд на помощь Селеквидам? И почему же он не напал на нас? Почему он передумал?

— Не знаю, но он после этого сразу же принял решение покинуть столицу и осадить крепость, где вас ждал шах.

— Да-а, — задумчиво ответил Фарасман, — он осадил Круглую крепость, но почему-то тоже не стал штурмовать ее.

Тут на стенах помещения, где шел допрос закачались тени, от горящих на стенах лучинах. Открывая тяжелую деревянную дверь, вошел воин и сообщил:

— Господин, командир гарнизона Круглой крепости явился и ждет вас в вашем дворце.

— Хорошо, — с выдохом сказал Фарасман и направился к двери.

— Господин, а-а с ним как быть? — спросил воин, освещая факелом связанного хорезмийца.

Фарасман с секунду поразмыслив и указав пальцем на яму округлой формы в углу темницы, ответил вопросом:

— Глубокая?

— В три человеческих роста.

— Бросьте его туда и замуруйте вход в эту камеру.

— Но, господин, — попытался возразить воин, — он из знатного рода и его дядя Фардис…

— Поэтому я и приказываю замуровать стену, — резко оборвал его Фарасман и в ответ на недоумение и вопросительный взгляд воина посмотрел на него так, что он согнулся в глубоком поклоне. Фарасман вышел из камеры, не обращая внимания на вопли и мольбы о пощаде связанного хорезмийца.

* * *

— Значит, они сняли осаду сразу же, как только посланник кагана выехал из крепости. Как говоришь звали его? Сакман? — спросил Фарасман, садясь на край небольшого декоративного бассейна, наполненного водой.

— Да, мой господин, — ответил ему командир гарнизона Круглой крепости.

— Это тот самый Сакман, вождь самого могущественного рода идель в племени канглы?

— Да, мой господин.

— Как так? Он ведь поклялся отомстить Богра за смерть своей младшей сестры Гюнеш? Как мне известно, ведь именно Богра сообщил о том, что жена Шоже любилась со знатным аланским воином Саулом, и тот, узнав об этом, в ярости жестоко расправился с ней.

— Может потому что все-таки вина в предательстве ложится на Гюнеш, Сакман решил простить Богра?

— Нет, — задумчиво ответил Фарасман, — Шоже, Богра, Сакман, все знали, что Гюнешь была невестой Саула. Но после победы над аланами и бегства Арпада со своим племянником Саулом, Шоже потребовал в жены Гюнеш, чтобы разозлить их и заставить вернуться хотя бы Саула, который в бою чуть было не убил его. Но случилось так, что Шоже сам сильно увлекся своей молодой женой и забыл о Сауле. И пока каган гуннов находился в походе в Согдиане, Гюнеш встретилась с Саулом, который рискуя жизнью, вернулся за ней. Они могли бы сбежать, но страсть, охватившая их обоих, задержала. А в это время и как раз в этом месте Богра охотился со своим дядей Буюком, которые и поймали их за интересным занятием. Саул, прекрасный воин, смог отбиться от них и бежать обратно в свои степи, но все же Гюнеш с собой увезти не смог. Гюнеш умоляла Богра отпустить ее вместе с Саулом, но он остался верным своему отцу. Перед смертью она успела отослать гонца Сакману, и ему стало обо всем известно. Сакман очень любил свою сестру. Все ее любили за ее красоту и доброту. Отец их, узнав, какой смертью погибла его любимая дочь, умер от горя на месте. А Сакман, взобравшись на самую высокую вершину священных для всех кочевников гор Улы-Тау, поклялся перед Тенгри и духами предков, что отомстит за смерть своей сестры. Сакман не такой человек, который нарушает свои клятвы, тем более данные своим предкам. Здесь что-то другое! Что-то другое заставило его изменить клятве, — закончил Фарасман, водя рукой круги по воде в бассейне.

— Простите меня, но тогда я не знаю…

— А, что сказал Сакман нашему повелителю, когда он прибыл в крепость?

Командир гарнизона Круглой крепости нахмурился, вспоминая, и немного погодя ответил:

— Ничего не сказал, кроме обычного приветствия. Сакман и наш повелитель обнялись, будто родные братья после долгой разлуки. Потом почти весь день беседовали втроем в башне, выпили несколько кувшинов вина, хоть шах и не терпит этого зелья, отбирающего разум.

— С ними был Аспар?

— Да, господин.

— Ну да, они росли вместе в детстве как родные братья и они родственники по материнской линии.

— Как так? — удивился командир гарнизона Круглой крепости. — Мать Сакмана ведь из сакского племени гузов?

— Да, так оно есть. Матеря матерей Сакмана и Артавы родные сестра. А Аспар двоюродный брат Артавы и, получается, тоже родственник Сакмана. Вообще система родства у кочевников очень запутанная. Если покопаться, то в итоге получится, что все они друг другу родственники. Но это не мешает им постоянно воевать, грабить и убивать друг друга. Вот как Сакман. Пришел, напился дармового вина из шахских кладовых, забрал подарки для своей матери. А прикажи Богра начать штурм крепости, он первый и повел бы в бой своих канглы и даже не вспомнил бы, что вот только что праздновал встречу с Артавой. Так почему же он все-таки не стал атаковать вас, а? Ведь у него были все шансы на победу.

— Не знаю, мой господин. Может он испугался, узнав, что армия Хорезма под вашим командованием возвращается.

— Да нет, — покачал головой Фарасман, — он прекрасно знал, что мы будем возвращаться еще несколько дней. А воинов в крепости было слишком мало для отпора гуннам. С такими воинами, разбившими армии страны Чин и Парфии, и талантом полководца, он мог бы легко завоевать Хорезм, используя ресурсы Хорезма, Маргианы, Согдианы и военную мощь кочевников…

— Он бы не смог удержать сейчас под своей властью все эти страны, отец, — перебил его командир гарнизона Круглой крепости.

— Ты прав, Бехрем, — ответил Фарасман и, внимательно взглянув на него, добавил, — завтра ты отправляешься в страну Чин.

— Но, отец…

— Ты возглавишь посольство Хорезма и предстанешь перед императором Лю Ши, — перебил его Фарасман.

— Повинуюсь, мой господин, — склонился в поклоне Бехрем.

— И вот что ты должен передать императору…

* * *

Я ехал во главе колонны всадников по направлению к Таразу. Хорезм мы покинули без сражений уже на третий день после того, как я снял осаду Круглой крепости. Сразу же, как мы вышли из границ Хорезма, Сакман с сородичами ушел в свои кочевья. Мы тепло попрощались, и он снова заверил меня в своей преданности и обещал вернуться к весне с туменом своих воинов для похода на гуннов Кокана. Откуда-то все знали, что воевать с Коканом я собрался именно весной. Желания у меня устраивать разборки со «своим» дядей и объединять всех гуннов не было никакого. Для этого, во-первых, надо было переться на тысячи километров аж на восток современного мне Казахстана и даже дальше на территорию Западной Монголии и Южного Алтая, а, во-вторых, опять-таки никто не знает, как обернется этот поход в итоге. Я бы про Кокана вообще забыл, если не одно обстоятельство, которое меня очень напугало.

* * *

— Проснись, эй, туткек, проснись, — услышал я сквозь сон, — туткек, эй, проснись, — тут меня начали теребить за плечо.

«Это что, ко мне обращаются?» — подумал я, открыв глаза. Сверху сквозь открытый шанырак юрты на меня смотрело рванное лицо луны.

— Туткек, ты проснулся?

Я повернул голову на голос и, увидев Тураки-хатун, вскочил.

— Аже, вы зачем здесь?

— Не называй меня так, туткек. Я знаю, что ты не мой внук. Душа моего внука ушла к своим предкам, а в его тело вселился ты, туткек. Я еще тогда, когда ты пришел к моему сыну, заподозрила это, а когда услышала тебя и увидела, как ты себя ведешь на совете вождей, то сразу поняла, что ты не мой внук.

— Что вы говорите, аже? — в испуге смог только это сказать я.

— Замолчи, туткек, и послушай меня, — в приказном тоне сказала она, — я никому не скажу, что ты не мой внук, если ты дашь клятву, что убьешь Кокана и привезешь мне его голову, чтобы я лично смогла сделать из его черепа чашу и пить из него вино, которое будет утешать меня. Я вижу, что только ты сможешь объединить канглы и гуннов, что бы убить его.

— Но, ажж-э-э, госпожа, ведь не Кокан убил вашего сына, а солдаты ханьского генерала Чен Тана?

— А-а, все-таки я оказалась права, что в теле моего внука нет больше его души, — горько сказала она надломленным голосом, но тут же, собравшись, продолжила в своей прежней властной манере, — мне теперь неважно кто ты, туткек, бежавший из чертогов Тенгри, или демон из подземного царства Эрлика, или простой дух воина, которого не приняли предки и бродивший среди живых в степях. Но ты должен убить Кокана. Не ханьцы виноваты в том, что мы бежали из ставки и потеряли власть и единство гуннов. Ханьцы исполняли лишь свой долг, пытаясь обезопасить свое государство от наших набегов. А Кокан предал своего кагана, соблазнившись ханьской девицей, и ее ночными посулами. Он не успокоится, пока не покончит с тобой. И ради этого и сохранения власти он пойдет на все и подвергнет государство гуннов многим бедам, которые уничтожат в итоге нас. Поэтому предательство должно быть наказано. Ты меня понял, туткек?

«А ведь права старуха, — подумал я, — от предательства Кокана и началось падение могущества гуннов. Гунны Атиллы, появившиеся в Европе через почти пятьсот лет, это последний всплеск и жалкое подобие их былого величия».

— Что молчишь, туткек?

— Что же вы хотите от меня услышать, апа? Мы сейчас не сможем бороться с Коканом. Даже Шоже будучи каганом гуннов потерпел поражение…

— У тебя есть то, чего не было у моего сына. Все кочевники верят в то, что тебя ведет Тенгри и это вдохновит твоих воинов и внесет страх в сердца гуннов Кокана. Поклянись мне перед Тенгри, что не позднее священного праздника биемурындык ты исполнишь мое повеление.

— А когда этот праздник?

— Ты что, туткек, совсем…? — Тураки-хатун с еще большим подозрением посмотрев на меня, затем махнув рукой, продолжила, — у тебя тринадцать лун. Не выполнишь обещания умрешь, умрешь страшной смертью. Так, что скажешь, туткек?

— Апа, завтра мы выходим в поход на дахов и, если я вернусь, то клянусь Тенгри, что сделаю все возможное для того, чтобы исполнить ваше повеление, — выдавил из себя в страхе я. Ну а как же еще? Страшно убивать здесь умели.

Тураки-хатун, внимательно посмотрев на меня, сказала:

— Не если. Ты вернешься. Уж не знаю почему, Тенгри ведет тебя, я это вижу, хоть ты и не веришь в него и в его силу. Я не знаю, кто ты, и с каких миров ты явился, но я вижу, что ты хочешь жить. Ты получил тело, в котором течет моя кровь и кровь моего сына. Потому твои дети будут потомками моего сына. Так, что побереги его, — и неожиданно закончив, Тураки-хатун вышла из юрты.

* * *

Вот с таким вот страхом перед «своей» бабушкой, вернее перед тем, что она может все рассказать вождям, я возвращался в Тараз. Узнай вожди племен и родов, что «царь-то не настоящий!» тут мне и трындец наступит. Даже мои победы над китайцами, успешные походы в Маргиану и в Хорезм не спасут меня. Вождям не нужен слишком популярный в народе правитель. От такого кагана исходит уж слишком большая угроза их независимости. По сути, кто я сейчас? Каган только по названию. В реальности просто верховный командующий объединенными войсками кочевников. Не пожелай вожди привести своих воинов, не будет объединенной армии, а значит и командующего. Да у меня сейчас есть верные мне вожди родов усуней, саков, перешедших под мое покровительство, есть гвардия из преданных мне гуннов. Но гуннов всего-то несколько тысяч, а верность усуней и саков обусловлена тем, что они сейчас полностью зависят от моей доброй воли. Поэтому вся реальная политическая и исполнительная власть находится в руках истинных повелителей степи.

Мне с нетерпением хотелось вернуться в город и посмотреть, что там за два месяца моего отсутствия отстроили. Должны были стену полностью восстановить, кузницы новые поставить, доспехи рыцарские выковать, оружие. После увиденных в Маргуше и Хорасмии садов, фонтанов и бассейнов мне хотелось, чтобы в моем городе было также. Благо мастеров и садовников мы захватили с собой достаточно, чтобы быстро и качественно все это построить и посадить.

— О чем задумался, Богра? — обратился подъехавший ко мне справа Иргек, и, не дожидаясь ответа, продолжил, — в одном дне перехода севернее находится столица канглы, город Канха. Надо бы заехать и поприветствовать твоего прадеда Баджанака. Тем более, что мы не почтили его еще перед тем, как направится в страну дахов. А то потом Тураки-хатун рассердим…

— Думаю, что нам не придется ехать в Канху, — сказал ехавший слева от меня Ирек и показал рукой в сторону севера.

Мы все дружно посмотрели туда, остановив лошадей. Вздымая облако пыли на нас неслась, заполняя весь горизонт, лавина конницы. Я с тревогой посмотрел на близнецов. Но они ничего не предпринимали и спокойно продолжали стоять, не отдавая необходимых в таких случаях команд о подготовке к бою. Но на их лицах начинало отражаться удивление, которое становилось выразительней по мере приближения армии канглы.

— Впереди войска едет сам хан Баджанак, — сказал Иргек. А затем воскликнув:

— Да за ним следует по меньшей мере половина всех воинов канглы! Надо приветствовать его как подобает, все-таки он хан канглы и сейчас самый могущественный человек во всей степи, — и сошел со своего коня. За ним спрыгнул Ирек.

Я, посмотрев на них, тоже решил сойти с лошади.

В метрах в двухстах от нас «лавина» враз остановилась. От которой, убавив скорость, к нам приближался десяток всадников. По мере их приближения я увидел, что впереди всех ехал старик в синем кафтане. На голову, несмотря на жару, была надета меховая шапка. Старик, в отличие от вооруженной всякого рода оружием и защищенных броней свиты, был безоружен. На его поясе висел только длинный нож.

Старик и его свита, приблизившись, в метрах десяти от нас остановились. Вблизи старик выглядел еще старше, лет на восемьдесят. Его загорелое и обветренное лицо было высушено годами. Синий кафтан, надетый на нем, густо прошитый золотыми нитями, висел как на вешалке на его костлявом теле.

Да как же он ехал на лошади целый день, он же рассыпаться мог? И тут старик, будто прочитав мои мысли, легко, не хуже подростка-кочевника, спорхнул со своего коня и направился к нам.

Иргек и Ирек, приложив правые руки к сердцу, склонились перед ним и одновременно сказали:

— Приветствуем тебя, хан Баджанак.

Но хан, даже не взглянув на них, подошел ко мне и крепко обнял меня так, что кости захрустели.

«Ого, у шала-то силищи еще хватает», — подумал я с удивлением.

— Прости меня, мой внук! — проговорил он сквозь слезы.

«За, что?» — подумал я, с еще большим удивлением посмотрев ему в лицо, но сказать ничего не смог. Меня охватила робость перед ним. Несмотря на все его телесное тщедушие, от него исходила почти осязаемая аура власти и силы. От чего я и стал «тормозить».

— Прости, Богра, за то, что я не смог уберечь твою аже и свою дочь! — снова сказал он.

— Что случилось, хан? — враз выкрикнули Иргек и Ирек.

Баджанак повернулся к ним, на его лице появилось деланное удивление и вопрос, как будто он только сейчас увидел их стоящих рядом со мной.

— Мы советники и родственники вашего правнука, кагана всех кочевников и властелина Великой степи Богра, потомки младшего сына великого кагана Моде Иргек и Ирек, — проговорили они, снова склонившись перед ним.

Баджанак повернулся и посмотрел на меня, будто спрашивая: правда ли это. Я машинально кивнул.

Хан снова повернулся к близнецам и тихо произнес:

— Так вы еще не знаете? — а затем, уже обращаясь к стоящим позади меня тысячникам, сотникам и всей моей армии, неожиданно для его старческого тела громким и звучным голосом профессионального оратора выкрикнул:

— Так вы еще не знаете? Пять дней назад этот полукровка, сын ханьской шлюхи Шымыр, во главе двух туменов усуней и трех туменов ханьцев разорил кочевья саков и усуней принявших покровительство моего внука — великого хана Богра. Город, построенный его отцом — великим ханом Шоже — на реке Талас они сожгли и разрушили, а всех жителей, не успевших укрыться, убили. Они убили и мою дочь — Тураки!