• Окуневская Татьяна Кирилловна (3 марта 1914 года, Завидово – 15 мая 2002 года, Москва) – актриса.

• Попович Владо (1914 год, Белград, Югославия – 1972 год, Лондон, Великобритания) – посол Югославии в СССР, впоследствии крупный политический деятель.

• Она – красавица, своевольная, коварная, непредсказуемая, любвеобильная, эгоцентричная.

• Он – прирожденный политик, хладнокровный и благоразумный.

• Их любовь, продолжавшаяся с 1946 по 1947 год, стала единственной настоящей в жизни Татьяны Окуневской и единственным проступком в жизни безупречного Владо Поповича. Татьяна вспоминала об их романе всю жизнь, Владо – всю жизнь об их романе молчал.

• Оба состояли в браке, и оба изменяли своим избранникам: Татьяна – открыто, Владо – тайком.

• Они расстались, когда испортились отношения между СССР и Югославией и Владо Попович был выслан из страны. А Татьяна Окуневская оказалась в тюрьме: возможно, причиной ареста стала связь с иностранцем…

В своих воспоминаниях «Татьянин день» Окуневская писала: «Я прожила жизнь так, как считала нужным. И довольна ею. Тяжелая ли это штука – жизнь? Очень. Кто-то из умных сказал, что характер человека – это его судьба. Я-то до этого доперла своим деревенским умом. А по жизни так оно и есть».

Прожить жизнь так, как считают нужным, ничего не боясь и ни на кого не оглядываясь, умеют только поистине неординарные люди. Татьяна Окуневская действительно жила не оглядываясь. Ни на кого, в том числе и на близких с их нуждами. Она была блистательна и абсолютно эгоистична. Ее осуждали за распущенность, а она пила жизнь жадными глотками и ни о чем не жалела.

В дар от судьбы она приняла только красоту, вполне вписывающуюся в каноны эпохи, но более породистую, чем у других актрис того времени, и талант, а все остальное она выбрала для себя сама. Любовь и ненависть, унижения и триумф – в ее жизни было все. И она никогда не жалела об этом и никогда не раскаивалась в своих «неправильных» поступках. Может быть потому, что и собственная жизнь казалась ей одной из ролей, сыграть которую она должна была либо хорошо, либо никак. И самое главное – она должна была сыграть ее красиво!

Играла Татьяна до самого конца. Играла она, когда писала свои скандальные мемуары. Ее дочь, Инга Дмитриевна Суходрев, утверждает, что Татьяна Окуневская принадлежит к величайшим мистификаторам XX века, будто на самом деле не было среди поклонников Окуневской ни Иосипа Броз Тито, ни Лаврентия Берия, ни Виктора Абакумова… Но точно ли она знает? Ведь Инга была подростком в те годы, когда все эти знаменитые мужчины могли так или иначе присутствовать в судьбе Татьяны. И потом, Инга не может простить Татьяне жестокость по отношению к своему отцу, кинорежиссеру Дмитрию Варламову, и к отчиму – журналисту Борису Горбатову. Впрочем, Татьяна не была добра в своих воспоминаниях ни к одному из мужей. Она сурово судила людей. Особенно мужчин. И особенно тех, кого не любила.

А о любимых вспоминала с восторгом и трепетом. Отдельно о том, за роман с которым ей пришлось заплатить тюрьмой и десятью годами лагеря. Это был короткий, очень короткий роман… Короткий, но блестящий.

Для себя же самой Татьяна Окуневская соткала историю, похожую на волшебную многоцветную вуаль, за которой успешно спрятала правду о своей жизни. Легенда живет, правды уже не доискаться. Да и надо ли? Создание легенд о себе было в порядке вещей в ту эпоху, когда меняли фамилии и имена, прятали происхождение, скрывали жен и детей. И конечно же некрасивые факты биографии.

И в этом отношении тоже Татьяна Окуневская – дитя своей эпохи.

«Если бы мама не была такой эгоцентричной (она, помните, пишет, что „актриса должна быть эгоцентристкой, а я сверхэгоцентристка!“), жизнь ее сложилась бы по-другому», – говорит Инга Суходрев.

Но хотела бы для себя Татьяна Окуневская другую, более спокойную и уютную жизнь? Или она от души наслаждалась всеми авантюрами, в которые так легкомысленно кидалась?

 

1

Татьяна Кирилловна Окуневская родилась 3 марта 1914 года в Подмосковье на станции Завидово в семье царского офицера, который после революции не захотел покинуть Родину, понадеявшись на честность большевиков, заявлявших, что всем классовым врагам, которые примут новую власть, будет даровано прощение. Надеялся он напрасно. Несмотря на свою абсолютную лояльность, Кирилл Петрович Окуневский дважды отсидел в тюрьме и был лишен гражданских прав, из-за чего не мог устроиться на постоянную работу, довольствуясь какими-то временными заработками. По этой же причине Татьяну два раза выгоняли из школы. Когда потрясенная девочка пыталась узнать, почему это произошло, отец объяснял это ее плохим поведением, не находя ни сил, ни нужных слов, чтобы рассказать ребенку правду. Он боялся, что она не поймет. А еще он боялся, что девочка, всегда искренняя и порывистая, не сможет сдержать чувств и во всеуслышание заявит, что с ними поступают несправедливо.

Уже позже, когда Татьяна подросла и скрывать от нее правду стало невозможно, отец рассказал ей все: и о том, почему они живут так бедно, и о том, почему из хорошей большой квартиры их переселили в коммуналку, где кроме них жило еще шесть семей, и о том, почему он вынужден развестись с ее матерью и жить отдельно.

– Мне пришлось так поступить, – говорил он, – чтобы у вас не было опять каких-нибудь неприятностей. Ты все это должна знать, ты еще не понимаешь, какими люди могут быть злыми… Теперь самое главное! О тебе! Я кляну себя, казню, что неправильно тебя воспитал, но я не мог иначе, я верил, что человеческие ценности останутся прежними, вечными! А теперь все будет против тебя! Нельзя быть непосредственной, искренней, открытой – тебя всю изранят, нужно себя переделать, уйти в себя, не выражать никаких мыслей, чувств, эмоций, нужно быть осторожной, чувствовать беду не лезть с открытым забралом в бой, помнить, кто твои враги. Нужны ум, сила, выносливость, выдержка, чтобы жизнь не раздавила. Это все тебе надо постичь!

В душе девочки клокотали обида и ярость.

– Революция принесла много зла, – заявила она. Как и опасался ее отец, Татьяна не желала себя переделывать и быть осторожной…

Получить высшее образование дочери «лишенца» было практически невозможно. После окончания школы Татьяна вместе с двоюродным братом Левушкой поступала в архитектурный институт. Левушку приняли, у него был талант, и за него вступился профессор Парусников. Татьяне же ничего другого не оставалось, как посещать лекции вольным слушателем и надеяться, что произойдет какое-то чудо и в конце концов и ее примут тоже.

Чудо действительно произошло, но как и положено настоящему чуду, оно явилось неожиданно и совсем не оттуда, откуда его ждали.

Татьяне было семнадцать лет, когда однажды на улице к ней подошел молодой человек, представившийся ассистентом режиссера. Он заявил, что ослеплен ее красотой и что она как раз та девушка, которая нужна им для роли главной героини фильма. Сколь ни велико было искушение, Татьяна не отважилась согласиться, она боялась, что этого не одобрит отец, но как ни странно, когда Тога – так звали ассистента режиссера – пришел поговорить с ним, отец отнесся к нему с большой симпатией и даже заявил Татьяне:

– Наконец-то в твоем окружении появился достойный человек! Бывают же еще порядочные люди!

Так Татьяна попала в кино.

Ее первые видеопробы прошли неудачно – оказалось, что оператор хотел видеть в роли главной героини фильма свою супругу. Против прекрасной дебютантки у жены оператора не было никаких шансов, поэтому тот пошел на хитрость, солгав, что у него закончилась пленка. Неожиданно гнусную роль тут сыграл и Тога… Во всяком случае, так утверждала в воспоминаниях Татьяна, которая ни разу не назвала его фамилии. И никто из изучавших ее биографию не смог вычислить, кто же был этот пылкий обманщик.

Гога был так покорен Татьяниной красотой, что решил скрыть ее от чужих глаз, увезти и спрятать, и – сделать своей. Он заявил девушке, что она не понравилась режиссеру, и предложил ей поехать вместе с ним и съемочной группой в Тбилиси, откуда сам был родом. Отец отпустил Татьяну под его ответственность, а напрасно. В родительский дом Гога привел Татьяну как свою жену, о чем та узнала, когда так называемым молодоженам постелили в одной комнате. Девушка была возмущена, однако Гога умолял ее не выдавать его, валялся в ногах и клялся в любви. Татьяна не испытывала к нему никаких нежных чувств, однако пожалела его мать и сестер, которые так хорошо ее приняли, и великодушно сохраняла тайну, несмотря на то что это было ей чрезвычайно неприятно.

Режиссера фильма, которому она якобы не понравилась, Татьяна встретила случайно, прогуливаясь по тбилисским улочкам. Тот очень обрадовался их встрече, заявив, что ему очень понравились ее фотопробы и что он разыскивал ее, чтобы предложить роль, но не сумел найти и был вынужден взять другую актрису. Тут выяснилась еще одна гнусность Гоги, который солгал, что не знает ни ее адреса, ни местонахождения и даже притворялся, что тоже пытается ее разыскивать, но тщетно.

Гога как будто помешался от любви. Несмотря на то что Татьяна не была его женой, он ревновал ее, не отпускал от себя ни на шаг и, когда ему приходилось уезжать надолго на съемки, приставлял к ней в качестве дуэньи своего друга Митю Варламова.

 

2

В отличие от Гоги Митя сразу понравился Татьяне. «Искренний, простой, скромный, с ним, как с Левушкой, спокойно, ему тоже уже двадцать шесть лет, но он не такой старый, как Гога», – писала о нем Окуневская позже в мемуарах. И Мите Татьяна тоже очень нравилась, но он не смел признаться ей в этом, будучи уверенным, что она жена его друга. Как же он был счастлив, когда она сказала ему, что это не так!

Семье Окуневских Варламов не приглянулся. Родные долго убеждали Татьяну не выходить за него замуж, уверяя ее, что он человек не их круга, что у них нет ничего общего и что ей будет с ним плохо. К тому же он был всего лишь бедным студентом, неспособным содержать семью. Но Татьяна, как всегда, не послушалась никого и вышла замуж. Ей было семнадцать. Она была влюблена.

В это время ее снова пригласили на пробы. Снимался фильм об Америке, и Татьяна довольно успешно сыграла слепую девушку, продающую фиалки. Ее заметили и оценили по достоинству, и очень скоро режиссер Садкович предложил ей роль в своем фильме «Отцы», где она должна была сыграть шахтерку, откатчицу угля.

Вскоре после свадьбы Татьяна уехала на Донбасс на съемки.

С фильмом с самого начала все пошло плохо. Сценарий был неинтересным, герои ходульными, съемки затягивались. К тому же Татьяна узнала, что беременна. Ее положение скоро должно было стать заметным, это помешало бы съемкам, и чтобы не подвести режиссера, Татьяна решилась на аборт. Она уехала в город, обошла нескольких подпольных врачей – аборты в то время были запрещены – и в итоге не решилась убить своего ребенка. Контракт с ней был расторгнут, Татьяна вернулась домой, а в фильме ей нашли замену.

С тех пор в жизни Окуневской наступила затяжная черная полоса.

С мужем не ладилось все больше и больше, Татьяна недоумевала, почему такой милый, добрый и внимательный юноша, в которого она влюбилась когда-то в Тбилиси, превратился в грубого хама. Как и когда-то Гога, он изводил Татьяну ревностью и не гнушался даже рукоприкладства.

«На свадьбе я сломала каблук, – напишет она впоследствии. – И кто-то сказал, что это плохая примета… Первая брачная ночь. Митя и терпелив, и мягок, и нежен. Когда мой страх прошел и это все случилось, Митя, вытащив из-под меня простыню, куда-то исчез. Он появился только к вечеру, сильно выпивший, и сказал, что они с братом „обмывали мою невинность“».

Татьяну чрезвычайно шокировала такая дикость. Вообще, Дмитрию Варламову досталось в мемуарах Окуневской суровее, чем всем прочим. Татьяна писала, что пока Митя учился во ВГИКе, отец и бабушка Татьяны практически содержали их семью, регулярно подкармливая. Но и после окончания института ничего не изменилось. Митю назначили деканом режиссерского факультета, он начал получать хорошую зарплату, но часто эта зарплата оставалась в ресторанах, а Татьяне с ребенком приходилось идти к своим родителям обедать, потому что дома нечего было есть. «Мои, конечно, видят все, – вспоминала Окуневская, – но молчат. И только раз, когда я завязала шею платком, папа платок снял и увидел синяки, мне пришлось рассказать, что Митя душил меня из ревности». В конце концов после очередной ужасной выходки мужа Татьяна ушла от него и переселилась к родителям. Митя изображал раскаяние, просил ее вернуться, но Татьяна не согласилась. Слишком хорошо и комфортно ей было в родном доме, да и не верила она, что Митя может измениться.

Единственное, что угнетало Татьяну в то время, это отсутствие работы. После неудачных съемок на Донбассе в кино ее больше не приглашали, и ей приходилось жить на иждивении у отца и бабушки. Митя денег ей не давал.

Инга Суходрев пыталась защитить память отца и после выхода «Татьяниного дня» дала интервью, в котором сказала: «Книга хорошо написана, очень ярко изображена лагерная жизнь, но мне в ней не понравилось вот что: должна признаться, многое в своих мемуарах мама придумала, усиливая драматизм ситуаций. Папу, к примеру, представила выходцем из мещанской семьи, без воспитания, образования. На самом деле Варламов был из очень хорошей интеллигентной семьи. Кстати, я по сей день думаю, что мой отец, Дмитрий Варламов, был ее первой и единственной любовью. Она же пишет в своих мемуарах: „В молодости все кажется особенно прекрасным, так как не с чем сравнивать“. Она родила именно от него ребенка. Мама не раз говорила мне об отце: „Тебя кормили бабушка и дедушка, я зарабатывала, а Митя на каждую зарплату покупал книги!“ Это было самым страшным ему обвинением, хотя, я думаю, гораздо хуже, когда на водку и на женщин тратят! И потом, папа ведь знал, что я не голодаю. Поймите, мама была очень нетерпимым человеком, и по завершении очередного романа практически ни о ком, кроме как о Юре Соснине, она не оставила добрых воспоминаний. Юрочка Соснин, поэт и музыкант, с которым она работала долго, вызывал у нее положительные чувства, однако и с ним она тоже в конце концов рассталась».

 

3

Однажды в дом к Окуневским снова пришли люди из киностудии и предложили Татьяне сниматься в фильме Михаила Ильича Ромма по рассказу Мопассана «Пышка». Это был первый светлый луч на пасмурном небосклоне, это была работа, это были деньги. Это было счастье!

После этого карьера Окуневской наконец-то пошла в гору. После премьеры «Пышки» ее пригласили в Реалистический театр под руководством Охлопкова. Ее первой ролью там была Наташа в спектакле по книге Горького «Мать».

А потом арестовали ее отца. В третий раз. И почему-то арестовали еще и бабушку.

Для Татьяны это было страшным ударом.

Потом она рассказывала, будто, не помня себя, она колотила в железные ворота Лубянки и кричала:

– Убийцы! Негодяи! Отдайте Баби! Папу! Что вы с ними сделали?! – пока кто-то не вышел и не оттолкнул ее прочь, назвав дурой и пригрозив, что сейчас арестуют и ее.

Татьяна вспомнила о дочке и о маме, которые без нее пропадут, и побежала прочь, глотая слезы.

Но вряд ли это было на самом деле. Скорее всего – еще один творческий вымысел, еще один яркий стежок на многоцветном полотнище легенды. Мимо ворот тюрьмы старались даже не ходить. Женщины, стоявшие в очередях, чтобы передать деньги арестованным или хотя бы получить справку о судьбе родственника, прятались во дворах и подъездах, чтобы не привлекать к себе внимания. Шел страшный 1937 год, тогда арестовать могли и за меньшие проступки.

Окуневская пыталась восстановить отношения с Митей, но – не получилось, не срослось. Они расстались, теперь уже окончательно. Из театра ее уволили как дочь врага народа, и снова Окуневская осталась без работы, с мамой и маленькой дочкой на руках, и не было человека, на кого она могла бы положиться. Кто-то из друзей посоветовал ей попытать счастья в провинциальных театрах, и Татьяна к этому была уже совсем готова, но не могла уехать, не узнав дальнейшей судьбы отца с бабушкой, которых все еще держали на Лубянке.

Отца расстреляли в том же 1937 году, на Ваганьковском кладбище, у заранее вырытого рва. Татьяна узнает об этом только в конце 1950-х.

А в 1938 году она познакомилась со своим вторым мужем Борисом Горбатовым. Борис был молодым, но вполне уже преуспевающим писателем. Статус дочери врага народа не испугал его, напротив, он принял в судьбе Окуневской живейшее участие. Помогал ей продуктами и придумал для нее работу – писать вместе с ним сценарий из актерской жизни. Когда Борис предложил ей выйти за него замуж, Татьяна сразу согласилась. Как позже она признавалась, это был вынужденный шаг, чтобы избавить семью от нищеты.

«Мужа я никогда не любила, – скажет она потом. – Сначала не поняла этого. Горбатов был из чуждой мне среды – другие привычки, взгляды, чувства. Почему не ушла, когда поняла это? А как содержать семью? Продавалась? Да, продавалась. Ради мамы, дочери. Пусть в меня бросит камень, кто без греха. Когда стала зарабатывать, хотела уйти, он божился, что изменится, вставал на колени, клялся в вечной любви. Не хватило мужества оставить его. Я думаю, что любовь надо принимать как высочайший подарок от Бога. Друзья, знакомые, богатство, бриллианты, собаки, лошади – все это меркнет перед любовью. Любовь только от Бога!»

После неудачного брака с Митей Татьяна опасалась людей не своего круга, и опять ей пришлось выйти за пролетария. «Какое это несчастье – все повторить сначала, как с Митей! – сокрушалась она. – Силой водить мыться, учить чистить ногти, соблюдать чистоту в туалете, не носить засаленные воротнички!»

Худшие ожидания, однако, не оправдались. В отношениях с Татьяной Борис был всегда мягок и предупредителен и действительно делал для нее и для ее семьи все что мог. Выйдя замуж за неприятного ей Горбатова, Татьяна могла больше не думать о хлебе насущном. Можно было вернуться к творчеству! Работать в Москве Окуневская не могла, поэтому она отправилась в Горький, где успешно прошла прослушивание и поступила в штат театра «артисткой первого положения». Играла в пьесах «Год девятнадцатый» и «Человек с ружьем». Позже ее пригласили играть в фильме «Майская ночь, или Утопленница», и она ухала в Киев.

Горбатову она изменяла, пользуясь его абсолютной к ней любовью. Изменяла дерзко и весело. Татьяна утверждала, будто муж был в курсе ее измен: «Когда я увлекалась, Горбатов отлично это знал. Он был тактичен в такое время… А я его держала на расстоянии». Друзья Бориса ее осуждали. Мало кто питал к Татьяне хоть малейшую симпатию. Но ей это было безразлично. Все, что ей нужно было от Горбатова, – положение в обществе и материальный достаток.

А потом началась война. Борис ушел на фронт, а Татьяна вместе с театром уехала в эвакуацию в Ташкент. Город был переполнен, продукты стоили безумных денег, Татьяна с мамой и дочкой жили в каком-то подвале, перебиваясь с хлеба на воду. И с фронта приходили страшные вести – советские войска отступали, враг стоял под Москвой. Ко всему прочему пришла повестка о том, что Борис пропал без вести…

В душном, грязном Ташкенте Татьяне было невыносимо. Она позже рассказывала, будто хотела ехать на фронт, кем угодно – пусть даже простой медсестрой, чтобы принести хоть какую-то пользу Родине, но якобы не могла оставить родных на произвол судьбы, они погибли бы без нее. Опять – часть легенды, которую она создавала о себе. На самом деле она хотела вырваться из Ташкента и вернуться к прежней, устроенной жизни.

Горбатов вернулся к ней живой и невредимый, рассказал о том, как выбирался из окружения. С его приездом снова все переменилось к лучшему. Борис сумел получить комнату, куда перевез семью, его зарплаты хватало, чтобы не голодать.

 

4

Окуневская с гордостью заявляла, что она всегда была в опале у советского руководства, но любима зрителями, потому что ее аристократическая красота, в отличие от примитивной «крестьянской» красоты прочих советских кинозвезд, была «сексуальной». Она говорила: «В „Пышке“ у меня небольшая роль, в „Горячих денечках“ я – никто, так, вообще, в „Последней ночи“ и в „Александре Пархоменко“ я – дрянь, – меня бросили на отрицательные роли, потому что в советской положительной героине не должно быть секса, который „они“ во мне нашли, и только в жалкой и плохой „Майской ночи“ у меня – Панночка, есть попадание в гоголевскую сказку, а фильм прошел по окраинам. В колхозах…»

Однако даже если «они» (то есть советское правительство и управленцы) Окуневскую и не любили, фильмы с ее участием продолжали идти на больших экранах. После того как в Ташкенте по госзаказу был снят фильм «Ночи над Белградом», она стала настоящей звездой. В 1947 году ей присвоили звание заслуженной артистки РСФСР.

Благодаря этому фильму уже после войны Татьяна отправилась на гастроли в Югославию, где ее встречали с необычайной помпой и где она познакомилась с самим маршалом Иосипом Броз Тито, который, как оказалось, был безумно влюблен в нее.

Тито пригласил ее в свою резиденцию, которая располагалась в бывшем королевском дворце.

Вот как пишет об этом Татьяна в мемуарах:

«Калитка, за ней шагает мне навстречу маршал в штатском, с садовыми ножницами и только что срезанными черными розами. У ноги – красавица-овчарка, впившаяся в меня глазами.

– А вот мы сейчас проверим, как вы ко мне относитесь. Если плохо, Рекс разорвет вас на части у меня на глазах.

Маршал очень интересный, приветливый, веселый. Рекс ласково урчит, и мы оба смеемся.

– А Рекс не может продемонстрировать, как вы относитесь ко мне?

– Может! Видите, как он не сводит с вас глаз…» Вслед за Югославией Татьяна объехала с гастролями всю Восточную Европу, эта поездка походила на сказочный сон, везде ее встречали как звезду, везде были полные залы и обожание поклонников. Домой возвращаться было тяжело – как с веселого бала за решетку тюремной камеры. «Лучше было и не ездить в Европу, – вздыхала Татьяна, – чтобы не видеть, как могут жить люди». В России было плохо – бедно, голодно и холодно. И страшно. После легкой и веселой Европы – особенно страшно.

Впрочем, Татьяна совсем не бедствовала. Ее муж получил Сталинскую премию за книгу «Непокоренные», что сразу поставило их семью в привилегированное положение. Они получили пятикомнатную квартиру и возможность роскошно обставить ее. Горбатов купил Татьяне «Мерседес», сделанный по спецзаказу. Не было недостатка и в туалетах, которые шили специально для нее самые знаменитые и дорогие модистки. Татьяна блистала на светских приемах. И в театре ей давали лучшие роли.

Горбатов сполна исполнил данное ей когда-то обещание сделать для нее все. Татьяна пользовалась добытыми для нее благами и вместе с тем презирала мужа за бесхарактерность и подхалимаж перед властью. Сама она по-прежнему не боялась ничего. Практически в открытую поносила советский режим и даже лично товарища Сталина. Она открыто гордилась объявленными «врагами народа» родными, чего стоили одни только ее тосты: «За тех, кто в Сибири!»

Татьяна ходила по краю, отважно и безрассудно, не задумываясь о последствиях, чего и боялся когда-то ее отец. Почему ее не арестовали уже тогда – остается загадкой. Быть может, потому, что ей покровительствовал сам всесильный нарком внутренних дел Лаврентий Берия?

Однажды Берия лично заехал за ней на автомобиле и заявил, что ее приглашают на концерт в Кремль! Это была большая честь и большая удача – на кремлевские концерты приглашались только народные артисты. То, что концерт должен был состояться ночью, Татьяну совсем не смутило, она знала, что члены правительства и работают и развлекаются в основном по ночам, как какая-то нежить…

Она не могла предположить, что никого концерта на самом деле не будет. Просто любвеобильный нарком внутренних дел не желал довольствоваться платоническим обожанием.

«Уже три часа ночи, уже два часа мы сидим за столом, я в концертном платье, боюсь его измять, сижу на кончике стула, он пьет вино, пьянеет, говорит пошлые комплименты, – вспоминала о той ужасной ночи Окуневская. – Опять в который раз выходит из комнаты. Я знаю, что все „они“ работают по ночам. Бориса в ЦК вызывают всегда только ночью, но я устала, сникаю. На сей раз, явившись, объявляет, что заседание у „них“ кончилось, но Иосиф так устал, что концерт отложил. Я встала, чтобы ехать домой. Он сказал, что теперь можно выпить и что если я не выпью этот бокал, он меня никуда не отпустит. Я стоя выпила. Он обнял меня за талию и подталкивает к двери, но не к той, в которую он выходил, и не к той, в которую мы вошли, и, противно сопя в ухо, тихо говорит, что поздно, что надо немного отдохнуть, что потом он меня отвезет домой. И все, и провал. Очнулась, тишина, никого вокруг, тихо открылась дверь, появилась женщина, молча открыла дверь в ванную комнату, молча проводила в комнату, в которой вчера был накрыт ужин, вплыл в сознание этот же стол, теперь накрытый для завтрака, часы, на них десять часов утра, я уже должна сидеть на репетиции, пошла, вышла, села в стоящую у подъезда машину, приехала домой. Изнасилована, случилось непоправимое, чувств нет, выхода нет, сутки веки не закрываются даже рукой».

Татьяна рассказала о случившемся мужу, но что тот мог поделать? Борис бегал по комнате, что-то причитал, и в итоге ей же самой пришлось его утешать.

Впрочем, может быть, что всю эту историю Окуневская просто выдумала, чтобы лишний раз унизить Горбатова, которого считала человеком слабым: уж слишком сильно он ее любил и слишком много прощал… Что это, как не слабость? Правда, на всякий случай она в мемуарах еще и в измене Горбатова обвинила.

Инга и отчима пыталась защитить: «Он ее безумно любил. Я читала его письма к маме: они душераздирающие. Возможно, у него и мог кто-то появиться на стороне, может быть, она ему отказывала в интимных отношениях… Не знаю. Мне кажется, Горбатову было ни до кого: за ней бы уследить! Он пишет: „Что бы то ни было на свете, я счастлив, что у меня была такая любовь в жизни“. Судя по тому, что я прочла в дневниках и письмах, он, наверное, удерживал маму тем, что писал для нее сценарии и пьесы».

И самый драматический момент мемуаров Окуневской дочь тоже ставит под сомнение: «Мне кажется, историю с изнасилованием в особняке Лаврентия Павловича мама позаимствовала. Я ей однажды рассказала о своей подружке, которую Саркисов, начальник охраны Лаврентия Павловича, привез к нему в дом, когда она еще училась в девятом классе». В пользу этого говорит и тот факт, что в списках начальника охраны Берии, где были имена всех женщин, которые к нему приезжали, Окуневская не фигурирует.

Да и вообще, если почитать мемуары актрис той эпохи, кажется, что Берия каждую почтил своим вниманием… Кто на самом деле был жертвой его страсти, а кто приписал себе в биографию пикантный штрих – теперь уже узнать нельзя.

 

5

А вот Иосип Броз Тито и правда питал интерес к красавице-актрисе. По приезде в Москву Тито непременно желал видеть прекраснейшую из актрис, ходил на ее спектакли и каждый раз присылал по огромному букету цветов. Татьяна вспоминала – это были черные розы…

«Я никаких черных роз не видела, а я ведь жила с ней в одной квартире. Цветы иногда приносил посол Югославии в СССР Влад Попович», – говорит в интервью Инга Суходрев.

На устроенном в «Метрополе» банкете маршал пригласил Окуневскую на танец.

– Наконец-то я держу вас в своих объятиях! – шептал он во время вальса. – Я думал, что никогда не дождусь вас, даже моя разведка не могла выяснить, где вы. Прошу вас, продолжайте улыбаться и выслушайте меня, другой возможности поговорить с вами у меня нет… Я приглашаю вас в Хорватию, мы построим для вас в Загребе, который вам так понравился, студию, вы будете сниматься с кем вы хотите, язык преодолеете, а на первых порах вас будут озвучивать. Я все продумал…

Татьяна рассказывала, что не хотела покидать родину, и будто бы в шутку предложила Тито навсегда остаться в СССР. А на самом деле…

На самом деле Тито был любвеобилен и у него в то время имелась уже гражданская супруга. Вскоре руководитель Югославии уехал, теперь он мог общаться с красавицей только через посольство, непосредственно через посла Владо Поповича.

Владо был вынужден рассказывать Татьяне о любви к ней Тито и при этом сам был влюблен в нее. Когда Татьяна в очередной раз подтвердила, что не собирается в Югославию, он был так счастлив, что не удержался и признался ей в своих чувствах.

– Простите мне все, – говорил он, – и бестактность, и вмешательство в личные отношения с маршалом. Я потерял голову, я впервые люблю, люблю вас всем существом, безоглядно с первых кадров вашего фильма, я же сам прилетел в Белград к вашим гастролям, я не сумел даже придумать предлога, маршал был удивлен, прогоните меня…

«Это было изумительно. Красив Попович был неимоверно. Я даже собиралась уйти от Горбатова. Когда Владо передавал мне что-то по поручению Тито, я всегда спрашивала: вы за себя говорите или за маршала?»

Как признавалась Окуневская, это была ее первая настоящая любовь, феерическая, прекрасная и безумная.

«Дурман… наваждение… я тону в этих Христовых черногорских глазах… – вспоминала позже Татьяна. – Роман! Как сумасшествие! Может быть, это и есть любовь, которая снизошла на меня. Какой он нежный, тонкий, любящий! У нас появился наш домик, это Владо его нашел! Он часами ждет меня, сам готовит для меня вкусное, строго охраняет нашу тайну. А я?! Я считаю секунды встречи с ним, волнуюсь, выдумываю всякие сюрпризы и ни о чем не думаю – ни о чем! Близкие меня не узнают, я вдохновенна, весела, счастлива!»

Однако любовь эта прекратилась еще до ареста.

В одном из интервью Окуневская вспоминала: «А закончилось все довольно банально. Возвращался Горбатов из длительной командировки, Владо мне устроил истерику – чтобы я переехала жить к нему. А истерик я не переношу. В общем, мы поругались. Потом Попович из Союза бежал – когда Тито со Сталиным поругались. Больше я его никогда не видела…»

А на самом деле…

На самом деле в конце 1946 года Владо Попович женился на Вере Радимир. У нее было прекрасное происхождение для жены посла и будущего политика. Отношения с красивой русской актрисой он продолжал, но уже тайком, стыдясь их. Татьяна же не могла простить Поповичу «измену». Он лишил ее надежды на брак с ним и отъезд за границу. И конечно, ни о каких требованиях со стороны Поповича о «переезде к нему» не могло быть и речи. Карьера для него всегда была важнее любви. На то он и прирожденный политик. Высланный из СССР в 1948 году, он был избран в ЦК КП Югославии, стал заместителем министра иностранных дел, а в 1949 возглавил делегацию Югославии в ООН. Еще через год он стал послом в США. Попович до самой смерти делал блестящую карьеру и занимал один за другим самые высокие посты. Умер он еще не старым, ему было всего пятьдесят восемь, в 1972 году в Лондоне, для похорон был перевезен в Белград… Он всегда ценил и берег свою семью. И свою репутацию.

Окуневскую можно понять: женщине трудно признать, что ее – бросили. Ради карьеры – бросили. Ради другой, более подходящей на роль жены– бросили. Проще придумать, будто сама – отвергла.

И все же зерно правды во всей этой истории есть. Оно в том, что Владо Попович был самой главной любовью в жизни капризной и неверной Татьяны Окуневской.

И она готова была заплатить за эту любовь, если придется, жизнью и свободой.

Дочь вспоминала: «Надо знать мамин характер. Она догадывалась, что находится под наблюдением – за ней постоянно ездила машина. Но мама была уверена, что за встречи с иностранцем ей ничего не будет. Что Горбатов, ее муж, этого не допустит. Однажды она, правда, сказала смеясь: „Меня могут арестовать“. Через два дня за ней пришли. Потом арестовали ее подругу (она жила с нами, мама считала ее сестрой), а затем шофера».

 

6

Что в действительности послужило причиной ареста Окуневской? Тот факт, что Сталин рассорился с Броз Тито? Или ее антисоветизм, которым она бравировала, но который не смела на самом деле проявлять в 1930-е, и все же – не умела и скрыть? Или то, что однажды она дала пощечину какому-то хаму, который полез к ней целоваться и который, по ее утверждению, оказался новым наркомом внутренних дел Виктором Абакумовым?

Версия с Абакумовым – самая фантастическая: не приставал он к Татьяне на банкете и не давала она ему пощечину…

«Ее посадили совсем по другой причине – в то время она встречалась с иностранцем, а такие женщины в то время сильно рисковали», – вспоминает ее дочь.

Был ли этот иностранец Владо Попович или кто-то еще?

Инга Суходрев говорит – был другой…

«Мама встречалась с человеком, с которым тогда не положено было встречаться. Кстати, ни в интервью, которые давала, ни в книге она о нем не упоминала. Он – ее тайна. Его, действительно блестящего и потрясающего человека, я знала лично…»

Иностранец. Не из соцлагеря. Вот и все, что о нем известно. Но, по словам дочери, «арест был прогнозируем».

Арестовали Окуневскую 13 декабря 1948 года.

Татьяна вспоминала, что была больна, лежала дома с высокой температурой…

«Звонок в дверь, за спиной у девочек двое военных, почему-то не снимают шинели, один остался у двери, другой входит в спальню, это не фронтовые знакомые, я их лиц не узнаю, но на всякий случай приветливо улыбнулась.

Этот другой, не здороваясь, обходит кровать Бориса, подходит к моей и дает клочок бумаги, на котором написано: „Вы подлежите аресту“ и подпись: „министр Абакумов“.

– Вставайте! Одевайтесь!

– У меня высокая температура, я болею гриппом, если можно, придите за мной дня через два, я уже поправлюсь…

– Вставайте и одевайтесь!

– Я не могу одеться сама!

– Пусть дочери помогут, покажите, где ваше белье. – Он вынул белье из шкафа и бросил мне на кровать. – Одевайтесь! Быстро!

Прошу их выйти или хотя бы отвернуться.

– Одевайтесь при нас!

Стоять на ногах не могу, они подхватили меня под руки, потащили, крик „Мамочка!“ привел в сознание: почему-то не спускаемся на лифте, а меня тащат с шестого этажа по лестнице, с девочками попрощаться не дали, машина стоит у самого подъезда, эти двое сели по бокам, на переднем сиденье еще военный. Начала понимать, что меня везут в тюрьму, передо мной раздвигаются те самые железные ворота, в которые я билась одиннадцать лет назад… Папа… Баби… Левушка… знаменитая Лубянка. Спускают в подвал, мертвая тишина, коридор, слева и справа…»

Дочь Инга, присутствовавшая при аресте, нехотя вспоминала, что она стояла совсем рядом с матерью и что записки от Абакумова не было, а был – ордер.

Но в любом случае «железные ворота» Лубянки были воротами в ад. Постоянные допросы… Абсурдные обвинения: шпионаж, предательство Родины… Татьяна все отрицала, не желала себя оговаривать и не подписывала никаких бумаг, несмотря на всевозможные издевательства и оскорбления. Но следователь был прав, когда говорил ей, что в этих стенах ломали и людей покрепче. Окуневская утверждала, что сдалась, когда ей намекнули на то, что ее дочке Инге вот-вот исполнится шестнадцать и тогда ее могут арестовать тоже. Татьяна все подписала и получила срок – 10 лет.

Борис Горбатов развелся с ней после ее ареста и женился снова, однако Окуневской не переставал помогать и тогда. Окуневская же рассказывала, что он ее предал, что она не получила от него ни одной передачи… Горбатов умер в 1954 году от инфаркта.

«Горбатова вызвали в КГБ. Наверное, ему все рассказали, показали фото. Он был секретарем парткома Союза писателей. Если бы его оттуда вышибли, что бы стало с нами?.. Он нас и спас – меня и бабушку. Они маму спас – все передачи для нее были оплачены его деньгами. В моей жизни Борис Горбатов сыграл очень большую и положительную роль, – вспоминала Инга и признавалась, что чаще всего конфликты с матерью у нее были, когда они обсуждали Горбатова. – На этой почве у нас с мамой постоянно возникали столкновения. Она считала меня предателем, потому что я Горбатова защищала. И я никак не могла ей объяснить, что она должна быть ему благодарна уже за то, что мы с бабушкой остались живы! Не говоря уже о том, что благодаря дяде Боре я окончила институт».

 

7

Начались мытарства по лагерям. Тяжелая, изматывающая работа, голод, холод и недолеченные болезни подтачивали силы организма, но и теперь Татьяне хватало сил и духа жить, выступать, давать концерты. Даже в лагерях, где и помыться толком было негде, она оставалась великолепной, роскошной женщиной, сводящей с ума мужчин. Во всяком случае, такой она себя видела и так она о себе говорила… И это подтверждает ее дочь, один раз добившаяся свидания с матерью в лагере: «Комендант лагеря был маминым поклонником, да что там – он был в нее влюблен. Поэтому встречу нам организовали на высшем уровне: накрыли стол на берегу озера перед лагерем, принесли чай…»

В лагере же Окуневская встретила еще одну великую любовь. Алексей. Больше ничего о нем мы не знаем. Без фамилии. Зато красив, благороден, влюблен.

«Кто-то откуда-то смотрит на меня. Ищу и встречаюсь с удивительным сияющим взглядом, пронзившим меня: в кулисе, напротив, стоит незнакомый человек. Его в бригаде не было. Кто он? Новый аккордеонист? Не могу отвести глаз.

Алексей высок, строен, не худ по-лагерному лицо интересное, умное, интеллигентное, аккуратен, светлоглазый русак, не профессионал, его в детстве обучали музыке, он инженер-химик, и в его игре есть та грань умения с примесью прекрасного дилетантизма, которая во мне всегда вызывает восторг, в таком искусстве нет холодно заученного, а есть что-то свое, глубокое, он чуть старше меня, наверное, ровесник Владо.

Не понимаю, что делаю, что говорю, бледнею, краснею, как девочка, ночью считаю часы, оставшиеся до репетиции, чтобы увидеть его, быть рядом, смотреть в глаза…

Алексей мужественно молчит: ни слова, ни намека и только раз одним жестом как бы погладил мне руку…

Что делать? Больше не могу играть в случайных знакомых. Господи, помоги мне! Роман здесь, в лагере, для меня невозможен! Невозможен! Невозможен! Невозможен!!! Я перегрызу себе вены. И я заговорила:

– Я хочу, чтобы вы знали, что наша любовь здесь, в лагере, невозможна, это значит потерять ее, исковеркать, похоронить, потерять все человеческое, скрываться, унизительно где-то, как-то тайно встречаться, а если вы просто возьмете меня за руку, нас тут же разлучат!.. Я люблю вас, жизнь без вас невозможна, не нужна. Я для вас готова на все, кроме того, чтобы превратить нашу любовь в простой, отвратительный лагерный роман… – Голос сорвался.

– Любимая, прекрасная, единственная, я совсем сошел с ума, я не знаю, что делать… все будет, как вы скажете… хотите, я сделаю так, чтобы меня списали на лесоповал… сколько бы ни прошло лет… полуживой, я буду вас ждать… но теперь невероятно прожить без вас один день! Час! Минуту!

– И я буду вас ждать до конца своей жизни!

Алеша бросился ко мне, и я, как ужаленная, отскочила. Мы как будто ходим по раскаленной проволоке босиком. Если что-то случится, не знаю, как буду жить дальше».

Конечно, этот роман закончился печально. У них был только один поцелуй – в строю, под прикрытием густого снегопада, когда не было видно ничего в двух шагах и охрана не смогла бы ничего разглядеть.

«Вот я встретила в лагере человека. В лагере! Где ни взглянуть, ни дотронуться нельзя. Ничего! И в первый же момент между нами что-то прошло, как ток высокого напряжения. Мне тогда поручили организовать в лагере театральную группу, этот человек был в ней. Упаси боже, чтобы кто-нибудь что-нибудь заметил: его бы немедленно убрали и послали бы на лесоповал. Он тайком передавал мне свои стихи. И только однажды… Нас вели на концерт. Зима. И вдруг повалил снег. Такой крупный, хлопьями, какой увидишь только в Большом театре. Как в сказке. И сразу конвой:

– Стой! Стрелять будем!

Мы встали. Перед глазами снежная пелена. Руки своей не видно. Я стою. Он рядом. И вдруг так спокойно его мягкие губы слышу. Слышу. Такое нежное объятие. Это длилось, по-моему, несколько лет, не меньше. Мы застыли. Все исчезло, если бы мы даже голые на снегу стояли, мы бы этого не заметили. И конечно, попали бы в карцер. Но вот моя приятельница, увидев, что снег начинает редеть, так тихо взяла и просунула между нашими лицами руку в варежке. И все. На этом все закончилось.

В нашей любви был один-единственный поцелуй, который я, если бы прожила триста лет, никогда не смогла бы забыть. Он остался в моей душе, сердце, теле. Один-единственный поцелуй».

Из десяти лет Окуневская отсидела шесть. В 1953 году умер Сталин, и вскоре после этого ее освободили. Как многих – «за отсутствием состава преступления».

С Алексеем они больше не встречались. Не по вине жестокой судьбы, вовсе нет. Просто после освобождения Татьяна не пожелала соединиться с умирающим от лагерного туберкулеза Алексеем. Он умер на свободе, в родном Тарту, в окружении своей семьи, которая – когда вышли мемуары Окуневской и когда журналисты пытались узнать правду о персонажах, упомянутых в книге, – не пожелали, чтобы его имя было связано с именем скандальной актрисы.

Была ли Татьяна хотя бы на могиле Алексея? В одних интервью говорила – да, в других – нет…

«Знаете, я даже рада, что Алексей – моя последняя любовь – умер. Потому что я познала любовь и не успела в ней разочароваться. Ведь если мужчина начинает помогать женщине готовить, стирать, ходить по магазинам, то он перестает быть Мужчиной. По крайней мере для меня. Мужчина в первую очередь должен быть другом. Желательно, конечно, чтобы при этом он был еще и красивым».

 

9

Лагерная жизнь никого здоровее не делает. Но у Татьяны Окуневской был железный организм. Только поэтому она восстановилась и так долго прожила после освобождения. Поэтому – и еще потому, что прислушалась к совету знакомого врача, сказавшего ей:

– Вам ни в коем случае нельзя лечиться: любое лекарство, даже наши гомеопатические микродозы причинят вам только вред, организм будет воспринимать их как яд.

– Что же делать?

– Минимум на месяц уехать в глухую деревню, чтобы не было даже репродуктора, бродить, отдыхать, парное молоко прямо из-под козы, творог, сметана, сливки, яйца теплые, прямо из-под курицы, деревенские овощи, колодезная вода и травы, надо восстановиться, а потом уже будем лечиться.

Татьяна поступила так, как ей велели, уехала в деревню и потихоньку вернула себе здоровье. С тех пор и до конца своих дней она придерживалась вегетарианства и занималась йогой.

Жила Окуневская в маленькой квартирке на «Динамо». Она утверждала, что живет одна, что не боится одиночества и даже наслаждается им: «Если бы мне после лагеря предложили – или замуж, или снова в лагерь, я бы не раздумывая пошла в лагерь. И не потому, что я такая мужененавистница. Просто наши мужчины перестали быть мужчинами. На коне ведь скакать уже не надо, стрелять, чтобы добыть пищу, тоже….»

На самом деле после освобождения из лагеря Окуневская выходила замуж еще трижды. Инга рассказывала: «После заключения мама вышла замуж. Не могу сказать за кого, потому что она свое замужество тщательно скрывала. Это продолжалось недолго, он с ней развелся».

Следующим ее мужем стал Арчил Гомиашвили, прославившийся ролью Остапа Бендера: «Мама обвенчалась с Арчилом Гомиашвили. Они даже писали какие-то пьесы, ездили в Грузию, хотели ставить спектакли». Венчались в Грузии, в Мцхетском соборе. Но и этот брак продлился недолго.

«После него у нее был мужчина, с которым они расписались и прожили вместе много лет. Мама никогда не была одна».

Но и в последние годы рядом с Окуневской был мужчина… Старый поклонник, который любил актрису много десятилетий: «Был такой человек – Владимир Петрович, который за ней ухаживал, когда она была в Горьком в 1937 году. Поклонник, и ничего больше. Потом они не виделись практически всю ее жизнь, а за пять лет до маминой смерти он – заслуженный строитель, симпатичный, милый джентльмен – появился. Владимир Петрович очень трогательно к маме относился: приносил цветочки, еду вкусную, раков, которых она обожала, в Париж возил. Конечно, в таком возрасте никакие страсти невозможны. Но мама его очень ценила. Это был редкий случай ее теплого и нежного отношения к мужчине. Он умер раньше нее, и она ездила на похороны!..»

Все эти годы – после освобождения и вплоть до самой смерти – Окуневская продолжала активную творческую жизнь. Она снималась в кино. Она писала мемуары, первый том которых был опубликован накануне ее 85-летия.

И она создавала свою легенду. Легенду Татьяны Окуневской.

Она пользовалась невежеством журналистов, мало что знавших о кинематографе и культурной жизни 1930-х и радостно бросавшихся на сенсационные мемуары женщины, которая якобы была первой красавицей советского кинематографа, самой сексапильной кинозвездой, которую преследовали Тито, Берия, Абакумов… О ней снимали передачи, она с удовольствием давала интервью, добавляя все новые штрихи к своей фантастической биографии. Это было легко, ведь подавляющее большинство свидетелей умерли, а оставшиеся не смели поднять голос против мученицы режима. Ведь Татьяна Окуневская и правда побывала в тюрьме и лагере! В 1990-е это стало ее щитом… И она легко могла говорить все что угодно.

«Я счастливый человек, – говорила она в интервью, – и могу громко об этом сказать. А еще могу сказать, что верю, что все будет нормально. Растет хорошее поколение… Жизнь становится лучше и интереснее. Но… мне ведь осталось-то года три-четыре. И надо успеть завершить книгу».

Не успела. Совсем чуть-чуть…

Татьяна Окуневская умерла 15 мая 2002 года в возрасте 88 лет. От инфекции, занесенной за два года до этого во время пластической операции: Татьяна пыталась сделать подтяжку лица, победить время и удержать свою исчезающую красоту. Что ж, женщиной она оставалась до конца. Она никогда не была великой актрисой но она была Женщиной.