Нагое море, сердце мирозданья! С тобой я как с супругой обнимаюсь, в твой вечный взгляд всецело погружаюсь, и в смерти не желал бы расставанья! В миру я обречён лишь на скитанья, но я частицею твоей являюсь, и в глубине твоей найти пытаюсь ту нить, что свяжет два существованья. Как бредили тобой сухие дали Кастилии, безводные от зноя, и цепи Сьерры о тебе вздыхали! И грезили тобой потомки Ноя, не могучи прочесть твои Скрижали сияющие древней новизною.

Как сердце матери, нагой и мускулистой, о море, колыбель шумов неспешных, лишь ты отрада в мыслях безутешных, и наполняешь их лазурью чистой. Ты — Божий щит, блистающий лучисто, гнездо огромное штормов и бурь кромешных, ты — и молчание, и стоны безутешных изгнанников на берегу скалистом. Твоих приливов нежность несказанна, в них — пульс Вселенной и пучина горя, что сердце распознает без обмана. Ты царствуешь с начала мира, море, и песнь твоя, забвеньем осиянна, влечёт нас в недра собственных историй.

К чему все буквы, рифмы, словопренья, когда напевы море навевает? Словесный лепет ветер заглушает, хоть ветер не заглушит песнопенья. Цикадой, бессловесной с дня творенья, оно без устали рокочет, воспевая блаженство видеть свет. Душа нагая в той песне обретает утешенье. Ты — кровь, о море, кровь, что стала песней, ты кровь без мышц и костного каркаса, ты — исцеление от всех земных болезней, ты — кровь Спасителя на неотмирной мессе, века в тебе сжимаются до часа, а этот час хоронит все их вместе.

Родное море, ты привычным стало для глаз, для стоп, для тела и для слуха. Я жду и жду — а ты рокочешь глухо, утяжеляя груз души усталой. Ты точно так же солнцем воссияло, как я, изведавший душевную разруху, но вдруг взошедший на Голгофу духа — на пик любви, безжалостной как жало. Любви отчизны, проклятой глупцами, любви, что не сомнётся мягкой глиной, но крепче скал, терзаемых волнами, любви, что ищет смерти в ласке львиной, любви, себя сжигающей, как пламя безумной веры, на кострах палимой.

Слова, что сохранили речь Кеведо, пропитанные смыслами как соком, высоких дум служившие истоком и образцом изысканной беседы в устах насмешливого привереды и чудака — вас с мудростью глубокой от пут освободил и спас от рока ваш вечный дух. Залог моей победы — смиренно вам служить, живые звуки, любовью отвечавшие надежде — — не вы ль Сервантесу смягчили муки? Не дайте злобе осквернить мне руки, и оставайтесь тем, что были прежде, чтоб утешать меня в изгнанье и разлуке.

Свобода — островок, куда стремлюсь я, подобный корабелу-донкихоту. Не сам ли рок явил о нас заботу, направив в островное захолустье? На острове цветёт, не зная грусти, румяная беспечная свобода, и только здесь избегнем мы исхода в утробу тьмы и гибельных предчувствий. Свобода, островок в морской пустыне, куда лежит служения дорога; ты — лишь врата, ведущие к вершине, откуда льётся свет из дома Бога в наш дом, хранящий подступы к святыне, и не доступный искусам порока.